Содержание к диссертации
Введение
Глава Категория "время" в автобиографическом художественном тексте 19
1.1 Проблематика изучения категории «время» в литературоведческих и лингвистических исследованиях 19
1.1.1 Понятие хронотопа, его основные характеристики 19
1.1.2 Аспекты изучения времени в литературоведческих исследованиях XX века 21
1.1.3 Лингвистические аспекты анализа категории «время» 26
Итоговые замечания 30
2. Категория «время» в повествовании о детстве 31
Итоговые замечания 50
3. Особенности языковой и художественной реализации категории «время» в автобиографическом жанре 53
3.1 Семантика ключевых лексем темпорального поля 53
3.2 Композиционные особенности функционирования категории «время» в автобиографическом повествовании 79
3.3Грамматическая семантика времени в повествованиях М. Осор-гина и И. Бунина 87
Выводы 104
Глава 2. Категория «пространство» в тексте автобиографии 108
2.1. Категория «пространство» в повествованиях о детстве 111
2.2. Языковое воплощение пространства юности в автобиографии 126
2.3. Пространство памяти в автобиографическом повествовании 153
Выводы 163
Заключение 167
Список литературы 170
Список словарей
Источники
- Проблематика изучения категории «время» в литературоведческих и лингвистических исследованиях
- Категория «время» в повествовании о детстве
- Категория «пространство» в повествованиях о детстве
Введение к работе
Настоящее исследование посвящено рассмотрению категорий «пространство» и «время» в автобиографическом жанре. В последние десятилетия интерес к автобиографической прозе возрос благодаря появлению значительного числа современных произведений этого жанра и публикаций ранее неизвестных работ конца 19 и начала 20 века.
Знаменитый исследователь автобиографий средневековья Дж. Миш указал, что термин «автобиография»1 впервые ввел Гердер, а первый толчок к научной разработке проблемы дал Фридрих фон Бецольд, отнеся, как пишет Миш, к автобиографии в узком смысле слова то, «что имеет дело прежде всего с внутренним развитием личности, она [автобиография] обращена назад к прожитой жизни, но одновременно по преимуществу освещает историю внутренней жизни» (Misch, 1982. С. 76-78). Полстолетия спустя Ян Ромейн отметит, что «любая автобиография либо представляет собой самозащиту, пафосное объяснение случайно произошедшего, либо незначительна по существу» (Romein, 1974. С. 13). Как ни странно, многие авторы недавнего прошлого не раз повторяли высказанную Ромейном мысль. В одном из дневников 1940 года М. Осоргин пишет: «...Мое автобиографическое повествование лишь горькое самоутешение человеку, не накопившему ничего, кроме жалких взглядов на ожелтевшие карточки когда-то любимых им женщин, да старческих потуг вспомнить то, что уже всеми забыто» (Осоргин, 1986. С. 32).
По-другому определяет автобиографию Дилтей , с которым соглашается Дж. Миш. Для этих авторов автобиография - история человеческого самосознания - «высшая и наиболее поучительная форма, в которой находит выражение понимание жизни..., и тот, кто понимает жизнеописание, становится идентичен тому, кто его написал»(Дилтей,1984).. «История внутренней жизни»,
1 В нашем исследовании термин «автобиография» будет употребляться как СИНОНИМ ПОНЯТИЮ «художественная автобиография» и «автобиографическая проза (повествование)».
«самозащита», «самоутешение», «история самосознания» - все эти черты, характеризующие сущность автобиографической прозы, выдвигают вопрос о личности в автобиографическом жанре, который становится центральным в первых попытках определить особенности этих литературных произведений и подчеркивает, что автобиография - прежде всего внутренняя история человека.
Вопрос о личности в исследуемом нами жанре прежде всего соотносится с категориями героя и автора. Данная проблема разрабатывалась М. Бахтиным (1979), В. Виноградовым (1959), Б. Томашевским (1923), Ю. Лотманом (1980). Это и вопрос о последовательном и параллельном влиянии авторского мнения и повествования героя на читателя, что нашло отражение в работах М. Бахтина (1979), Л.Я. Гинзбург (1977), Л.И. Тимофеева (1984), М. Медарич (1996).
Эта проблема включает и дискуссионную тему о доминировании анализа личности героя над внешними впечатлениями, которую особенно детально исследуют западные литературоведы (Карл Вайнтрауб (1982), Янош Сдавай (1982), Оливер Штиль (1991). В отечественной науке это прежде всего исследования Л. Гинзбург (1977), Л.С. Выготского (1960).
В автобиографическом жанре, по утверждению М. Бахтина, «... автор теряет ценностную точку вненаходимости героя...» (Бахтин М., 1979. С. 273), то есть, если во всех остальных жанрах автор должен стать отстраненным самому себе, то в автобиографическом жанре автор и герой тождественны, причем, как отмечает М. Бахтин, в этом тождестве наблюдается множество вариаций, характерных для жанровых разновидностей.
М. Фриш, затрагивая отношения между героем и автором автобиографии, указывает на их единство в действительности реальной и отстраненность друг от друга в действительности художественной. Он добавляет; «... в современной литературе нужно, чтобы не только герой автобиографии раскрылся полностью в своих воспоминаниях, но и сам автор, теперешний герой, должен быть откровеннее...» (Фриш М., 1973. С. 307). Эта отстраненность может быть выражена
по-разному: в перебиве изображаемого (автор) и ощущаемого (герой), в нарочитой субъективности (герой) и обобщающей оценочности (автор).
Автобиография - произведение от первого лица, данную черту некоторые исследователи, в частности Т. Марахова (1986), А. Бахвальцева (1986), отмечают как особенность исследуемого жанра. Однако, на наш взгляд, это не определяет суть жанра, поскольку, как пишет в своей статье М. Медарич: «Могут наряду существовать два текста - оба написаны от одного лица, и протагонистом как рассказчиком истории собственной жизни. И все же один из текстов будет романом, а другой - автобиографией» (Медарич М., 1996). С одной стороны, верно, что протагонист и повествователь тождественны. Однако их тождественность осложнена именно возможностью в некоторые моменты течения сюжета разъединения и отделения фигур героя и автора. Подобные моменты определяются динамикой мировоззрения автора, что обусловленно течением времени. В такие моменты автор ведет повествование, становясь отстраненной фигурой или же резко изменяется эмоциональный тон. Так, М. Осоргин пишет: «Я отмечаю, что иногда и прошлое остается мне непонятным и далеким существом, не знающим истинности того или иного события, по глупости пропустившего нужную встречу..., а ведь все могло круто измениться... »(Осоргин,1984).
Автобиография, вслед за М. Медарич, определяется нами как «повествовательный текст с ретроспективной установкой, который реальная личность рассказывает о собственном бытии, и притом ударение ставит на свою личную жизнь, собственно историю становления своей личности» (Медарич, 1996).
Таким образом, в определении сути автобиографии существенны следующие факторы:
Форма : а) повествовательный текст, б) в прозе.
Тема: жизнь индивида, становление личности.
Авторская ситуация: тождественность автора (чье имя отсылает к реальной личности) и повествователя.
4. Позиция повествователя:
а) тождество повествователя и протагониста,
б) ретроспективная точка зрения повествования.
В рамках специфики жанра встает и вопрос о соотношении достоверность-вымысел. Удельный вес и первичность того или иного элемента в повествованиях-автобиографиях часто становится предметом обсуждения.
Документальное, историческое начало признают первичным большинство исследователей (И.О. Шайтанов (1981), Т. Марахова (1967), В. Кадрин (1961), Я.И. Явчуновский (1974), М. Медарич (1996)), однако в вопросе о мере вымысла мнения расходятся. Т. Марахова отмечает, что по сравнению с литературой XIX века, где вымысел оставался лишь вспомогательным средством, литература середины XX века сталкивается с его возросшей ролью. Заметим, что исследователь под вымыслом в данном случае понимает следующее: «автор более часто, чем прежде, пересказывает интересные истории и эпизоды, виденные не им самим, а слышанные им от лиц, которым он глубоко доверяет» (Марахова, 1967. С. 24).
Позднее И.О. Шайтанов пишет, что «граница между документальностью и вымыслом становится все более зыбкой» (Шайтанов, 1981. С. 94), а Н.Б. По-лищук говорит о тенденции совпадения встречных процессов - охудожествле-ния документальной литературы и документализации художественной, что ведет к подвижности и контактности структуры мемуарно-автобиографического жанра и демонстрирует тем самым разнообразие жанровых разновидностей и форм (Полищук, 1986).
В самых последних исследованиях, в частности, в статье М. Медарич «Автобиография и автобиографизм...»(Медарич, 1996) вопрос о документальности и вымысле, во-первых, получает иную трактовку. М. Медарич говорит не о документальности, а о достоверности, выделяя эту характеристику в качестве основного критерия автобиографического жанра. Во-вторых, говоря, что «для автобиографии действительно важно, идет ли речь об убедительной (проверяе-
мой) истине или нет» (Медарич, 1996. С. 98), исследователь расширяет проблематику вопроса, включая соотношения памяти и творчества. И в соотношении этих начал Медарич отдает первенство именно памяти и процессу припоминания.
В последнее время появляются работы, исследующие автобиографический дискурс с целью найти в языковых характеристиках ответ на вопрос о соотношении достоверности и вымысла, сюжетности и хронологии (здесь можно упомянуть работы А.Б. Тумановой (1994), Я. Сцавай (1984)).
Вопрос о языковых средствах, методах создания сюжета (сюжетов) и точности фиксации событий (хронологии) помогает в решение проблемы о сюжетности и хронологии как жанровых характеристиках. В литературе XX века преобладает стремление отойти от простого протоколирования событий и придать воспоминанию сюжетность. Сюжетность может проявляться в разнообразных лингвистических и стилистических приемах: ассоциативные ряды (об этом в частности О. Вихрян, 1987), введение новых героев (Т. Марахова, 1986), временные анахронии (Т. Милевская, 2000), образы-концентры (Т. Марченко, 1993), многослойность повествования (Ф.П. Федоров, 1988), формирование понятийных блоков (Ф.П. Федоров, 1988; С. Джебраилова, 1991).
Термин «автобиография» иногда отождествляется с термином «мемуаристика». Л.И. Тимофеев в «Основах теории литературы» (1963) приравнивает мемуары и художественно-биографический роман. Н. Гаранин объединяет соседствующие литературные разновидности - письма, дневники, автобиографии, очерки, новеллы (заметки) в один род литературы. Г.Г. Елизаветина, пытаясь снять это противоречие, вводит новый термин «мемуарно-автобиографический жанр» (Елизаветина, 1982. С. 239), рассматривая мемуары и автобиографию как самостоятельные жанры. В отличие от мемуаров, автобиография - рассказ не столько о внешних событиях, других людях, сколько о собственном жизненном пути. Центром произведения становится здесь личность самого автора, его судьба, его чувства, представления о жизни.
Наиболее распространенным является мнение о том, что мемуары относятся к роду литературы, однако в связи с тем, что классификации мемуарной литературы строятся на разных основаниях, в современных исследованиях нет единообразия в выделении ее разновидностей: учитывается объем запечатленных событий (В. Кадрин, 1961), характер содержания, тематика (Н. Гаранина, 1975), форма повествования, различное соотношение мемуарного и автобиографического начала (Т. Марахова, 1967), методы и приемы передачи прошлого (М. Медарич, 1996), характер воспроизведения судьбы героя (Посиевский И.Я., 1998), ориентировка на читателя или личностный психологический анализ, не ориентированный на постороннего (О. Штиль, 1991).
В самых последних исследованиях, в частности, в статье А. Златар, так разводятся понятия ^тобиография" и мемуары* «Автобиографический текст в противоположность мемуарам в узком смысле отличается подчеркнутым присутствием собственно повествовательной точки зрения, активным отношением к тому, что происходит вокруг. Автобиография сфокусирована на своем герое, описание развивается под давлением сил, а мемуары, напротив, имеют центробежный характер. Их автор как бы рассыпается в своих общественных обличи-ях.» (А. Златар, 1997. С. 34). Схожую идею высказывает современный немецкий исследователь Фриц Айнхольц, для которого «автобиография тяготеет к передаче человеческой жизни на фоне исторических событий, а мемуары подчиняют человека событиям, которые топят личные переживания, впечатления, ощущения в мутной воде исторического времени» (Айнхольц, 1994. С. 26). Эти точки зрения, на наш взгляд, в наибольшей степени отражают действительные границы данных понятий.
Следует остановиться и на целом ряде явлений, которые представляют собой феномен автобиографичности вне жанра. Так, М. Медарич (1996) относит к таким явлениям дневники, мемуары, письма, исповеди, литературный портрет, некролог (литературный), вымышленную автобиографию, биографию. Во всех этих разновидностях присутствует «автобиографизм» (термин М. Me-
дарич), но отсутствует четко выраженное наличие двух позиций - повествователя и автора, которые являют собой вневременное тождество. Следовательно, именно наличие двух позиций, двух точек зрения и ставит художественную автобиографию в центр жанровой структуры.
Таким образом, основными аспектами дискуссии о сущностных параметрах художественной автобиографии являются вопросы.
а) личность в автобиографическом жанре, которая подразумевает, с одной
стороны, значимость этого аспекта в определении сущности жанра -как история
внутренней жизни человека, с другой стороны, специфику повествовательной
формы, мотивируемой особым взаимоотношением категорий автор - повество
ватель - герой;
б) соотношение достоверности - вымысла, понятие документальности
применительно к художественной литературе, отражение в структуре автобио
графического произведения памяти и творчества;
в) временная многослойность и взаимодействие прошлого и настоящего;
г) мера и формы реализации сюжетности и хронологии;
д) очерченность жанровых границ автобиографии в сопоставлении с
близкими документально-художественными жанрами - мемуарами, дневника
ми, исповедью, портретами, письмами.
В качестве материала исследования избраны автобиографическое повествование «Времена» М. Осоргина и автобиографическая повесть И. Бунина «Жизнь Арсеньева»1. В течение многих лет имена ряда писателей были в забвении, в том числе и имя М.А. Осоргина.
Автобиографическое повествование «Времена» вышло в Париже в 1955 году уже после смерти автора.
Безусловно, что этот роман автобиографичен, однако он не однороден, поскольку включает в себя и этюды, и несколько кратких исторических очер-
1 Жанровая отнесенность данного художественного произведения решается исследователями неоднозначно. Одни называют это произведение «роман»(Ю.Мальцев,1994; ОАверин,1987; А.Волков,1969); другие именуют «повестью»(Н.Любимов,1988; К.Паустовский,1961). Мы будем придерживаться определения «повесть».
ков. Ощущение единства, некоего внутреннего стержня рождается за счет самой автобиографической ткани, которая постоянно держит автора на виду, если не непосредственно, то в элементах комментария. Склонность к постоянному сравниванию, логическому и парадоксальному, ироничному и хлесткому - все это придает повествованию индивидуальность, которая подчеркивает, что события - только фон, на котором живописуется герой.
В автобиографии «Времена» не раз звучит сожаление о бессилии понять ход событий и человеческих поступков, о невозможности заглянуть в глубины души и постичь импульсы, побуждающие человека совершать действия, приводящие к разрушению и саморазрушению.
Повествование «Времена», как один из лучших образцов жанра, представляется чрезвычайно интересным не только русским, но и иностранным читателям.
Этот интерес обусловлен неординарной и яркой личностью автора. Имя М. Осоргина наряду с именами Й. Бунина, Б. Зайцева, Г. Газданова, И. Шмелева, В. Набокова в последнее время особенно привлекает читательское внимание. Блестящий писатель, публицист, переводчик, вынужденный покинуть Россию, рассказывает в повествовании «Времена» об исторических событиях начала века, которые окрашены интонациями непосредственного очевидца.
Вопрос о жанровой отнесенности повести Й.Бунина «Жизнь Арсеньева» является дискуссионным для исследователей творчества писателя. Специфика и своеобразие книги заставляют ученых искать новые, нетрадиционные определения жанровой манеры, в которой написана «Жизнь Арсеньева». Л.В. Крутикова, к примеру, говорит, что это «основанная на автобиографическом материале книга, обобщившая его [автора] почти полувековые наблюдения, размышления, сомнения, догадки» (Крутикова, 1974. С. 17).
О.Е. Вихрян подходит к определению своеобразия книги с другой позиции: «бунинская книга - не просто мемуарные описания, не воскрешение давно отживших впечатлений, а художественное отражение, художественное переос-
мысление образа повествователя, в постоянном развитии и переменчивости» (Вихрян, 1987. С. 104).
Г.Б. Курляндская, оставаясь в рамках терминологии литературоведения, считает бунинский текст «реалистическим романом, но с элементами романтической субъективности» (Курляндская, 1974. С. 35).
Неоднозначность мнений не случайна. Заметим, что сам Бунин в разные периоды жизни относился к своему творению неодинаково. С одной стороны, он не раз подчеркивал долю вымысла: «это не воспоминание, а роман» (Аверин, 1987. С. 64). С другой стороны, признавал данную книгу «автобиографической», как и любое свое произведение: «можно при желании считать этот роман автобиографией» (Бабореко, 1967. С. 49).
Интересный подход к определению жанровой отнесенности книги дает Ю. Мальцев, называя «Жизнь Арсеньева» первым русским феноменологическим романом, объясняя это тем, что «жизнь сама по себе как таковая вне ее апперцепции и переживания не существует, объект и субъект слиты неразрывно в одном едином контексте» (Мальцев, 1994. С. 305).
Называя роман «феноменологическим» и отсылая нас, таким образом, к понятиям «чувственное познание», «самосознание», «психологии восприятия», Ю. Мальцев выводит на первый план особое философско-эстетическое значение романа. Это значение отмечают и другие исследователи, в частности Б.В. Аверин акцентирует тот факт, что рукопись чернового варианта как бы отражает «ход памяти», поэтому значительные периоды жизни героя даются в рукописи смежно, нерасчлененно. Деление на главы происходит позднее, поэтому создается впечатление, что писатель сознательно отдается потоку воспоминаний, который управлял им. «Первый этап создания романа, вероятно, в том и заключается, чтобы проверить с помощью памяти мысли, чувства и дела свои, пересмотреть пройденный путь» (Аверин, 1974. С. 68).
Ю. Мальцев, напротив, подчеркивает, что у Бунина мы находим не воспоминания, а память, «то есть некую совершенно особую духовную сущность,
понимаемую художником как суть искусства и даже жизни. Именно поиском этой сути, высветлением эстетического в повседневном, отысканием ценности пережитого момента или присвоением ему ценности (что, по сути^одно и то же) занят Бунин в своей книге» (Мальцев, 1994. С. 304.)
Вопрос о памяти и воспоминании тесно связан с проблемой образа автора и героя и их взаимодействием. В решении этого вопроса наметились две точки зрения. А. Волков пишет: «Бунин в своем автобиографическом романе необычайно объективен и верен тем ощущениям и впечатлениям, которые некогда сложились у него... Бунин сохраняет всю свежесть восприятия им мира и,вме- сте с тем, дополняет все то, что откладывалось в сознании ребенка, подростка, юноши» (Волков, 1969. С. 376). Присоединяясь к мнению А. Волкова, Л. Крутикова замечает, что «жизнь дана одновременно в нескольких планах: в восприятии Арсеньева-ребенка и юноши и Арсеньева-рассказчика» (Крутикова, 1974. С. 31). Поддерживает эту точку зрения и Г.Б. Курляндская, отмечает, что «сохраняя всю свежесть ощущений ребенка, всю образность его мышления и огромную подсознательность, Бунин вместе с тем углубляет их, обогащает их своей сознательной лирико-философской интерпретацией» (Курляндская, 1974. С. 36).
Контрастную позицию занимает Л.М. Поляк (1964) и В. Афанасьев(1985). Последний полагает, что Бунин не стремится «разграничить точку зрения героя-участника событий и автора, созерцающего эти события с высоты прожитых десятилетий», что «свои поздние взгляды писатель нередко передает герою, не всегда заботясь о полной психологической и бытовой достоверности повествования» (Афанасьев, 1985. С. 338). Ю. Мальцев стоит особняком в этой дискуссии, допуская возможность сосуществования и первой, и второй точек зрения. Это «не воспоминание о жизни, а воссоздание своего восприятия жизни * и переживание этого восприятия», причем иногда происходит «то контрапунктное столкновение двух восприятий, то расширение восприятия в восприятии и
возведении его в иную степень: от мимолетного впечатления к универсальному и вечному чувству...» (Мальцев, 1994. С. 315).
Все эти особенности говорят о том, что эта книга отличается от других произведений, созданных в этом жанре, что прежде всего проявилось в специфике выражения типологических категорий «пространство» и «время» и переосмысления образов героя и автора.
Особую значимость в жанре автобиографии имеют/категории пространства и времени. Именно в рамках этих категорий и происходит осмысление авторами событий, себя, окружающего мира.
Время («форма последовательной смены явлений и состояний материи, универсальные свойства которого длительность, неповторяемость, необратимость» (СЭС, 1990. С. 150) и пространство («объективная реальность, форма существования материи, характеризующаяся протяженностью и объемом» (СЭС, 1990. С. 412) приобретают в жанре автобиографии новое смысловое и эстетическое наполнение, подвергаются различным преобразованиям.
Особенности временной и пространственной системы произведений дают возможность выделить «время» и «пространство» в автобиографии, как отражение жанровых характеристик «прошлое-переживание прошлого», «хронология- сюжет», «достоверность-вымысел» как объект исследования.
В качестве предмета исследования выступают языковые единицы, содержащие семантику времени и места или приобретающие ее в рамках текста, композиционные приемы, экстралингвистические факторы, текстовые категории, формирующие хронотоп автобиографического произведения. Эти категории представлены в широком спектре средств, описывающих признаки, атрибуты, символы времени и пространства.
Цель исследования - выявить и описать индивидуально-авторское и жан-рово-типологическое представление категорий «времени» и «пространства» и механизмы их формирования в автобиографических произведениях М. Осорги-на и И. Бунина.
Исследовательская задача - лингвистический анализ категорий «время» и «пространство» в тексте автобиографического жанра посредством наблюдения за функционированием языковых средств .
Цель предполагает решение следующих задач:
1. Описать специфику пространственно-временной системы в соотношении с
категориями автора и героя.
2. Проанализировать лексико-семантические поля «пространство» и «время» в
их текстовом воплощении:
определить базовые лексические группы, описать их состав;
выделить ключевые слова, описать их семантику;
выделить доминантные образы и охарактеризовать их роль в формировании пространственной и временной координат текста;
описать особенности контекстуальной трансформации темпоральных и пространственных лексем;
проанализировать возможности грамматических средств(а именно - видо-временной системы) при выражении пространства и времени.
3. Выделить общие жанровые тенденции в языковом воплощении категорий
времени и пространства.
4. Описать индивидуально-авторские особенности воплощения категорий
«время» и «пространства» в анализируемых произведениях.
5. Выявить специфику языкового представления пространства памяти реле
вантного для автобиографического жанра.
Актуальность исследования: Категории «пространство и время» и способы их выражения- основные для. картины мира. Современные исследования возвращаются к анализу данных категорий с различных точек зрения, в разных областях языка, отдельно и в единстве, в комплексе с другими категориями. Отметим, к примеру, одну из последних монографий: Логический анализ языка. Языки пространств. М.,2000.
Автобиографический жанр находится в последние десятилетия вновь в центре внимания. Одним из наиболее очевидных оснований такого интереса является субъективный, автореферентный подход к интерпретации прошлого и настоящего. В связи с этим традиционное представление времени и пространства подвергается трансформации и обогащению, что ведет к появлению новых, индивидуальных элементов языкового воплощения данных категорий.
Творчество М.Осоргина представлено в работах как современных, так и зарубежных литературоведов очень скупо, в то время как лингвистических исследований его произведений почти нет, хотя их достоинства очевидны.
Повесть Бунина «Жизнь Арсеньева».хотя и представлена в многочисленных лингвистических и литературоведческих работах, однако текст с позиций специфики автобиографического повествования и функционирование категорий "пространство" и "время" рассмотрены мало. В настоящем исследовании попытаемся восполнить этот недостаток, что, несомненно, позволит увидеть новое в языке и художественной системе «Жизни Арсеньева».
Методы исследования - описательно-аналитический с элементами струк-. турного, семантико-стилистического, концептуального анализа.
Методологическая и теоретическая основа - сложившиеся и существующие в современной лингвистике принципы филологического анализа художественного текста, принципы системности при описании текста.
Научная новизна обусловлена:
Обращением к анализу категорий «время» и «пространство» в рамках автобиографического жанра.
Описанием языковых особенностей в представлении данных категорий.
Представлением выявленных в ходе исследования языкового соотношения категорий автора и героя.
Установлением индивидуально - авторских особенностей языка и стиля анализируемых произведений.
Теоретическая и практическая значимость работы определяется прежде всего самим материалом: произведения М.Осоргина и И. Бунина обладают» значительным лингвокультурологическим потенциалом и могут быть использованы как средства активизации познавательного интереса иностранных учащихся к русской истории и культуре. В последнее в научно-методической литературе подчеркивается и необходимость ориентировки на лингвокульту-рологический подход (об этом В.Г. Костомаров (1990), О.М. Отменитова (1996), В.В.Воробьев (1997), В.П. Фурманов(1994).
Многообразие стилевых течений, составивших своеобразие
текста осоргинских «Времен», дает возможность рекомендовать исследуемый текст в качестве материала на занятиях по различным аспектам языка на разных уровнях в иностранной аудитории.
Дополнительными ценными с методической и дидактической точек зрения характеристиками повествования М. Осоргина «Времена» для презентации в качестве учебного материала иностранной аудитории являются:
удобная (без серьезного ущерба для смысла и художественной ценности) вычленимость разных фрагментов текста;
естественное функционирование различных языковых явлений, которые соответствуют природе жанра;
оригинальная авторская интерпретация важнейших категорий - «время» и «пространство».
Таким образом, данное произведение дает ценный материал для чтения в иностранной аудитории, отвечающий основным научно-методическим требованиям.
Теоретическая значимость:
расширение представлений о дефиниции категорий «время» , «пространство» в автобиографическом прозаическом жанре;
исследование речевых, жанровых особенностей автобиографической прозы;
- результаты работы вносят вклад в изучение произведений М.Осоргина.
«Жизнь Арсеньева» также может быть предложена для использования в учебном процессе. Работа с этим текстом дает прежде всего возможность общения с мастерским, образцовым языком, отличающимся отточенностью, богатством лексических, грамматических, стилистических средств.
Для преподавания русского языка в иностранной аудитории «Жизнь Арсеньева» важна и для решения проблем понимания текста, которые связаны с выявлением и анализом текстовых ситуаций, образов автора и персонажей, тек-стообразующих логико-семантических, грамматических средств связи и в целом концептуального пространства текста.
Нельзя не отметить эстетическое богатство бунинского текста, масштабность и глубину поднятых тем, что помогает понять русскую ментальность, особенность национального мировоззрения, изучение которых в рамках занятий по русскому языку и культуре способны обеспечить выполнение «образовательных, воспитательных и интеллектуальных задач обучения» (Воробьев, 1999. С. 115).
Результаты данной работы могут быть использованы в рамках спецкурсов по истории литературы русского зарубежья, в теории и практике преподавания русского языка как иностранного для лингвистического анализа произведения данного жанра; данные исследования, некоторые принципы анализа, могут быть использованы на занятиях по аналитическому чтению в иностранной аудитории, в курсах "Культура речи", "Стилистика", "Риторика".
Структура и содержание работы: введение, две главы, заключение, список использованной литературы.
Проблематика изучения категории «время» в литературоведческих и лингвистических исследованиях
Рассматривая аспекты художественного текста и их взаимосвязь, В.В. Виноградов (1959), М.М. Бахтин (1975), Б.А. Успенский (1996) определяют целостность любого художественного произведения сочетанием трех основных компонентов: художественное время, художественное пространство, творец. Время и пространство - основные точки сюжетного развития произведения, целиком связанные с его художественной системой, важнейшими смыслами и ключевыми образами. «Время многомерно: это не только историческое, календарное время событий, это категория, связанная с понятиями вечности, бессмертия, истинных ценностей жизни, неистребимых в катаклизмах и вихре эпохи» (Борухов, 1992. С. 8).
Художественное время и пространство в литературоведении объединяются в понятие «хронотоп», введенное М.М. Бахтиным (1975) и определенное как «слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом» (Бахтин , 1975. С. 35).
«Время в литературе сгущается, уплотняется, становится художественно зримым» (Бахтин, 1975 С.49), «...в отличие от реального времени, время художественное может быть повернуто вспять, то есть обладает обратимостью или же, в противовес непрерывности времени реального, может быть прервано или неупорядоченно выстроено в ткани художественного текста» (Борухов, 1992. С. 15). Дискуссионным остается вопрос о количестве временных пластов в некоторых литературных жанрах (в частности, в автобиографиях, дневниковых записях, письмах, очерках). В.В. Иванов (1987) говорит о вневременном пласте - мыслях и суждениях о мире и жизни, непосредственно не отнесенных к событию. Ганс Мейерхоф определяет этот пласт как «психологическое время» (Hans Meyerhoff, 1955. С. 9). Н.И. Вернадская выделяет в хронотопе четыре плана времени: давнопрошедшее, прошлое, настоящее и будущее, уточняя при этом, что между первыми двумя планами грань очень зыбкая (Вернадская, 1986. С. 4).
Отказываясь от установленных понятий прошедшее, настоящее, будущее, Б.Ф. Егоров говорит о категории «авторского времени, времени события и вре- мени героя» (Егоров, 1987. С. 131). Эта точка зрения кажется наиболее перспективной для анализа автобиографического повествования и будет учитываться в исследовании.
В рамках художественного произведения существуют и композиционные способы управления временным порядком - временные провалы, на фоне которых рельефно выступают описываемые события, хронологические «затмения», отмеченные многоточием хронологические «сдвиги», выделение абзацев. Каждый временной пласт обозначен в произведении как на языковом уровне, так и на смысловом - в образе, в мотиве. Это может быть предмет, человек, ощущение, даже природное явление.
Новым дискуссионным аспектом изучения хронотопа является проблема взаимодействия категории времени и категории пространства. Согласно одной точке зрения, акцентируется осмысление и измерение времени только в рамках пространства. Это единство выдвигают в качестве характерной для литературы начала XX века Л.С. Летучева, Н.Д. Тамарченко (1989). Напротив, Г. Мейерхоф (1955) при рассмотрении художественного времени избегает пространственной перспективы.
Еще один подход к решению вопроса о взаимообусловленности и взаимодействии времени и пространства обоснован в работах М.Л. Мотылевой (1966), Я.Ф. Аскина (1987), Н. Ржевской (1969), СВ. Джебраиловой (1991). Эти исследователи дополняют хронотоп понятием ритма, являющегося связующим началом между временем и пространством и объясняющего их взаимодействие.
Понятие ритма характерно в большей степени для модернистских жанров литературы XX века (фантастики, психологического романа, романов-метаморфоз и т.д.), поэтому мы, оставаясь в рамках нашего исследования на традиционной точке зрения, будем рассматривать хронотоп вслед за названными работами Л.С. Летучевой (1989), Н.Д. Тамарченко (1989), В.В. Иванова (1987) .
Категория «время» в повествовании о детстве
Временная структура текста прямо связана с фигурами автора и героя как носителями временной точки зрения.
Воспоминания о детстве в единой ткани автобиографического повествования имеют одно оригинальное качество, заключающееся в специфическом характере отношений между автором и героем, что определяет особенность временной организации.
М. Бахтин в рамках художественной автобиографии выделял три типических случая отклонения от прямого отношения автора к герою (Бахтин, 1979. С. 269-311). Первый случай, когда герой завладевает автором, то есть предметная установка героя настолько авторитетна для автора, что он не может найти убедительной и устойчивой ценностной точки опоры вне героя. Во втором случае автор завладевает героем, отношение автора к герою становится отчасти отношением героя к самому себе. В-третьих, герой может являться сам автором, сам осмыслять свою жизнь.
Все три случая находят отражение в произведениях автобиографической прозы, сменяясь и по-разному влияя на ход повествования. Однако в воспоминаниях о детстве, когда автор и герой в наибольшей степени отдалены друг от друга и во времени и в сознании, данные случаи типического отклонения представлены в необычном взаимодействии, что позволяет увидеть фигуры героя и автора одновременно как противоположные компоненты и как элементы единого художественного феномена. Я. Сцавай отмечает это взаимодействие так: «... Развитие личности человека происходит именно в детстве; автобиография теряет свою ценность, отказываясь от исследования влияния детских воспоминаний на последующую жизнь. Именно впечатления детства - основа, на которой строится дальнейшее повествование» (Сцавай, 1984). И.О. Шайтанов (1981) обращает внимание на то, что именно указанный выше временной разрыв между обеими фигурами и добавляет ценность и весомость детских реминисценций в ткани произведений данного жанра. И.О. Шайтанов говорит о следующих деталях: прежде всего, именно в сценах детства между героем и автором - целая эпоха, следовательно, ценнее характеристики, оценки, острее ассоциации. Язык и характер описания более скрупулезен и отточен, что позволяет видеть и автора, и героя. Только воспоминания о самых первых шагах в этом мире аккумулируют ассоциативную наблюдательность, метафоричность, обостренную изобразительность.
Вполне объяснимо, что в автобиографической прозе повествование о детстве ведется у обоих авторов - М. Оеоргина и И. Бунина - от первого лица, представлено его непосредственным участником. Однако форма первого лица многозначна, является проявлением разных «я». Это прежде всего «я», принадлежащее юному герою, с временной и пространственной точки зрения которого ведется повествование. Это и «я», относящееся к автору, ведущему повествование в координатах «здесь» - «сейчас» и значительно дистанцированному от юного героя. При таком «я» страницы повествования о детстве включают в себя элементы оценивающего взгляда, моменты размышления, интроспекции, самоанализа, авторской рефлексии.
В повествовании М. Оеоргина о детстве ведущим, базовым типом отношений между автором и героем (по вышеупомянутой классификации М. Бахтина) является случай, когда доминирующей предстает фигура автора. Автор завладевает воспоминаниями-картинками своего героя, вкладывая в них душу, мудрость, акцентируя внимание на эстетически ценном и отсекая ненужное.
«При иных закатах солнце, опускаясь, красит прощальным светом облака на западе, и этот свет бежит до крайних границ востока, а там на одну минуту распускается роза. Это - наше воспоминание о детских годах, и нужно им дорожить, оно мимолетно. Оно дается в утешение уже не имеющим будущего» (Осоргин, 488).
Начиная свои воспоминания с такого интересного и красивого образа, Осоргин задает в этом отрывке основные отправные точки повествования, намечая смыслы и символы.
Категория времени реализуется в темпоральных лексемах, которые передают важные смыслы: мимолетно мгновение по сравнению с иными темпоральными отрезками, и в то же время одной минуты достаточно, чтобы вспомнить прошлое. В лексеме мимолетно данный контекст актуализирует сему быстротечность , неуловимость , стремительность , что в сочетании с глаголом дорожить подчеркивает общую идею ценности . Вместе с тем, солнце - символ условного пространства, который несет мифологический смысл. Запад-восток - с одной стороны буквальные пространственные ориентиры, а с другой - условно названные указатели: Восток - родина, Россия; Запад - эмиграция, Италия, скитания.
Заявленная в первом предложении идея динамики окружающего вечного мира {солнце опускается, свет бежит) сменяется статикой, которая выражается в способности человека остановить время в воспоминаниях.
Автор этих строк подчеркивает, что мы не властны над нашими воспоминаниями, они являются элементами тонкой ассоциативной связи нашего сознания между вчера - сегодня - завтра.
Категория «пространство» в повествованиях о детстве
Присутствие в автобиографическом повествовании о детстве двух сознаний — ребенка и взрослого — одновременно создает необычайный эффект, когда процесс восприятия и результат восприятия пространства представлены в совокупности, что ведет к формированию сложной системы текстового пространства и обусловливает особое функционирование привычных ЯЗЫКОВЫХ средств, обеспечивает динамику формирования основных пространственных образов в целом тексте.
«Времена» М. Осоргина и «Жизнь Арсеньева» И. Бунина представляют своеобразное восприятие и понимание пространства , его ориентиров. Основой этого своеобразия является атмосфера дворянской усадьбы России, ставшая для поколения людей, к которому принадлежат данные авторы, отправной точкой в познании окружающего мира. Именно в этой атмосфере дворянского усадебного быта и закладывается для Бунина и Осоргина «привычка пространства» (термин Е. Яковлевой, 1994).
Первые воспоминания окружающего мира в книге М. Осоргина основываются на предметах, структурирующих пространственный мир. Лексика, называющая эти предметы, объединяется в следующие лексические группы:
1. Дом, его части, элементы интерьера : дом, забор, печная труба, чердак, лестница, избы, чулан, хибара, баня, хижина, ломберный стол, шкап, стулья.
2. Элементы ландшафта: деревья, солнце, лес, река, палисад, ал-лея(липы, тополя, черемуха), поле, дорога, косогор, поляна, болотце.
3. Топографические объекты: город, площадь, двор, хутор, деревня, дача.
Центральной в этой парадигме является лексема дом формирующая пространственный образ, значимый для целого повествования. Эта лексема с набором своих дериватов (домишко, домик) во взаимодействии с другими тематическими словами, а также конкретными трансформациями семантических компонентов значения представляет в языковой и соответственно художественной системе сложный, иерархически организованный комплекс. Первичное значение — дом сугубо предметное и соответствует главной словарной дефиниции: «Жилое здание, а также люди, живущие в нем» (СО, с. 168). В силу своей предметности, конкретности это содержание вполне соотносится с детским восприятием. В следующих примерах: «Дорога к дому идет мимо почты» (Осоргин,508) и «всегда радостная дорога к дому»(Осоргин,502), благодаря присутствию предлога «к» предметность ощущается ярче.
В последующих употреблениях происходит контекстуальная замена основной семы, и дом употребляется в значении отчий край, родная сторона , в частности в следующих отрывках: «... А потом было мое счастливое возвращение к дому»(Осоргин,496), «(...) и только все чаще были мысли о до-ме»(Осоргин,503 ).
Такое последующее употребление лексемы обусловлено актуализацией авторского видения прошлого. В приведенном втором значении просвечивает и смысл «родина-чужбина», намекающий на присутствие в данном отрывке точки зрения взрослого человека. Безусловно, основой второго значения является первое с предметно-конкретной семантикой, однако ее удельный вес в последующем или минимален, или совсем утрачивается.
При восприятии и описании дома с точки зрения детского сознания интересно отметить и сочетаемостные особенности данной лексемы. В качестве определителей встречаем и прилагательные (приземистый), и предложно-падежную группу (в шесть окон), и глагольную конструкцию (вросший в землю). Каждый вносит семантическое осложнение, ярче вырисовывая образную картину.
Семантика слова в тексте определяется его окружением, парадигматическими и синтагматическими связями. Рассмотрим некоторые словосочетания, характерные для слова дом.
«Приземистый дом»(488) — самое первое упоминание о доме — прилагательное отмечает ту характеристику, которая заметна для ребенка — низкий, неказистый .
«Дом в шесть окон с чердаком» — данная группа актуализирует сему объемности, масштаба: шесть окон — размер по длине, чердак — пространство наверху, что отражает восприятие ребенком дома как огромного мира.
«Деревянный дом» — прилагательное указывает на такой оттенок значения как теплота, естественность.
Так, образ дома дополняют следующие семантические компоненты:
1) основательность, прочность; 2) огромный размер; 3) теплота.
Постепенно появляются определения и другого рода, вносящие в значение лексемы дом новые смысловые оттенки. Ребенок подрастает, начинает замечать, что дом-крепость не так идеален, поэтому появляется сочетание угловатый дом — определение выводит на первый план сему нескладный, несуразный, некрасивый .
«Каменный дом» — оппозиция «деревянный дом»-«каменный дом» актуализирует первые представления о бедности и достатке, характерные для взрослого человека..
«Врастающий в землю дом» — выдвигается сема ветхость, заброшенность, запущенность
Эти словоупотребления дополняют сложившееся семантическое наполнение.
