Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Православная проповедь в контексте истории русского литературного языка
1.1. Язык православной церкви и православной проповеди как фактор в развитии национального языка и объект лингвистического исследования
1.1.1. Язык православной церкви и православной проповеди как фактор в развитии национального языка 22
1.1.2. Язык православной церкви и православной проповеди как объект лингвистического исследования 29
1.2. Определение и типология православной проповеди в лингвистической и богословской литературе
1.2.1. Определение православной проповеди в лингвистической и богословской литературе 37
1.2.2. Типология православных проповедей 41
Выводы по I главе 47
Глава II. Анализ жанра православной проповеди второй половины XX века в аспектах функциональной стилистики и стилистики текста
2.1. Место церковной проповеди в стилистической системе современного русского литературного языка (внутриязыковые и экстралингвистические основания)
2.1.1. Церковно-религиозный стиль как функциональная разновидность современного русского национального литературного языка 49
2.1.2. Соотношение понятий жанр и функциональный стиль 50
2.2. Коммуникативные и структурно-композиционные особенности современной православной проповеди
2.2.1. Коммуникативная цель 53
2.2.2. Адресат- адресант 55
2.2.3. Композиция (структура) православной проповеди 58
2.3. Текстовые стилистические категории современной православной проповеди
2.3.1. Категория информативности 68
2.3.2. Категория модальности (тональности) и оценочности 72
2.3.3. Категории диалогичности и интертекстуальности 81
2.3.4. Категория текстового времени 87
Выводы по II главе 92
Глава III. Стилистика речевых ресурсов и их индивидуальный отбор в православной проповеди
3.1. Поуровневый анализ языка православных проповедей архимандритов Иоанна (Крестьянкина), Кирилла (Павлова), Серафима (Урбановского)
3.1.1. Краткие сведения из жизни авторов исследуемых проповедей 95
3.1.2. Лексико-фразеологические особенности
3.1.2.1. Межстилевая лексика и фразеология 97
3.1.2.2. Церковнославянская и книжная лексика и фразеология 98
3.1.2.3. Церковно-религиозная лексика и фразеология 102
3.1.2.4. Элементы разговорности и просторечия 106
3.1.3. Морфолого-синтаксические особенности, соотношение их с нормами РЛЯ
3.1.3.1. Морфологические особенности 108
3.1.3.2. Синтаксические особенности 109
3.1.3.3. Общее соотношение морфолого-синтаксических особенностей с нормами современного русского литературного языка 112
3.2. Понятие идиостиля и традиции исследования идиостиля русских православных проповедников
3.2.1. Понятие идиостиля, лингвистические исследования идиостиля проповедников 116
3.2.2. Прот. Димитрий Смирнов: биографическая справка 119
3.2.3. Проповедь прот. Димитрия Смирнова как яркий образец проповеднического идиостиля 119
Выводы по III главе 125
Заключение 126
Библиографический список 132
- Язык православной церкви и православной проповеди как фактор в развитии национального языка
- Композиция (структура) православной проповеди
- Категории диалогичности и интертекстуальности
- Проповедь прот. Димитрия Смирнова как яркий образец проповеднического идиостиля
Введение к работе
Реферируемая работа выполнена в рамках развивающейся современной
функциональной стилистики. Она посвящена изучению статуса
православной проповеди (далее 1111) как одной из форм проявления
церковно-религиозной речевой общественной деятельности. Новая
постановка проблемы о соотношении церковного языка и функциональных
стилей русского литературного языка (далее РЛЯ) в синхронно-диахронном
плане обусловлена пристальным вниманием науки к вопросу
полифункциональности стилистической системы русского литературного языка в ее развитии, более полным охватом всех сфер речевой общественной деятельности. С учетом ее коммуникативного назначения церковная речь функционально и стилистически неоднородна. Совершенно очевидно, что обнаруживают свою языковую специфику разные конкретные формы реализации церковного языка в храме и вне богослужения. Долгое время считалось, что центром языка церкви является церковнославянский. Действительно, в богослужении церковнославянский в течение тысячелетия сохранял основные черты старославянского языка, однако в ряде жанров в структуре языка церкви появляется церковно-религиозный стиль, входящий в стилистическую систему РЛЯ. Церковно-религиозный стиль РЛЯ представлен рядом жанров храмового богослужения: проповедью, словом, поучением.
Актуальность обращения к языку православной проповеди (1111) обусловлена необходимостью:
интегративного осмысления содержания и формы этого традиционного церковного типа языка с учетом собственно лингвистических и экстралингвистических критериев: место церкви в меняющемся мире, уровень образования проповедников и другие социолингвистические параметры;
уточнения места 1111 в типологии жанров в рамках одного из функциональных стилей, развивающихся в РЛЯ;
- выявления языковых ресурсов и определения индивидуальных типов
речевой проповеднической культуры во второй половине XX в.
Объектом исследования в данной работе является язык современной православной проповеди.
Предмет исследования - жанрово-стилистическая специфика
проповеди в ее коммуникативном, структурно-содержательном, текстовом и лингвистическом поуровневом аспектах.
Цель работы - выявить константы лингвистической стилистики, характерные для православной проповеди указанного периода в их соотношении со стилистикой и нормативностью РЛЯ.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач: 1) рассмотреть язык церкви как динамический фактор истории РЛЯ, а также обозначить тенденции в научном подходе к языку православной церкви;
сопоставить существующие в лингвистической и конфессиональной литературе определения проповеди и сформулировать рабочее определение проповеди как жанра церковно-религиозного стиля современного РЛЯ; обобщить данные по типологии православной проповеди;
охарактеризовать коммуникативную и содержательно-композиционную специфику жанра (образ автора-адресанта, характер адресата, коммуникативные задачи, структура текста);
рассмотреть особенности функционирования в проповеди ряда текстовых стилистических категорий: информативности, модальности и оценочности, диалогичности, интертекстуальности, текстового времени;
выявить специфические жанровые черты православной проповеди на лексико-фразеологическом, морфолого-синтаксическом языковых уровнях, учитывая индивидуальные вариации в рамках жанра, проявляющиеся в идиостиле проповеди и обусловленные социолингвистическими параметрами.
Материалом исследования является картотека из 150 текстов православных проповедей, 128 из которых - произведения трех архимандритов-современников и проанализированные в аспекте стилистики ~ 3000 языковых единиц разного уровня. 47 текстов проповедей принадлежат архим. Кириллу (Павлову). Они произнесены в 60-е гг. XX в., опубликованы в книгах «Похвала Божией Матери» [1999], «Время покаяния. Проповеди» [2000]; 36 текстов принадлежат архим. Иоанну (Крестьянкину), произнесены в 70 - 90-е гг. в Псково-Печерском монастыре, опубликованы в книге «Проповеди» [1993; 1994]; 45 - архим. Серафиму (Урбановскому). В 60 - 70-х гг. звучали в храмах Владимирской, Рязанской, Челябинской епархий, существуют в машинописном виде, оригиналы рукописей в настоящее время находятся в личном архиве прот. Владимира Маничева, г. Новосибирск; 22 текста принадлежат известному московскому священнику современности прот. Димитрию Смирнову, произнесены в 1986 - 1988 гг., опубликованы в книге «Проповеди» (Т.З) [2003], изучались в связи с вопросом о проповедническом идиостиле.
Архимандриты - представители монашества, а оно, по мнению И.В. Бугаевой [2010], находится в «ядерной зоне» религиозной коммуникации. Архимандриты Кирилл и Иоанн имеют высокий авторитет в церкви как пастыри и проповедники, известны как духовники выдающихся монастырей: Успенского Псково-Печерского (архимандрит Иоанн) и Троице-Сергиевой Лавры (архимандрит Кирилл). Тексты архимандрита Серафима интересны тем, что являются образцами провинциальных приходских проповедей указанного временного периода, к тому же их научно-лингвистическое обозрение предпринимается впервые.
Хронологические рамки исследования: 60 - 80-е гг. XX в. - время еще продолжающихся «гонений» на церковь.
Методологической основой работы стали принятые в современной лингвистике научные парадигмы и постулаты антропоцентризма и историзма; структурно-системный, функционально-стилистический, коммуникативный подходы к анализу языкового материала.
Теоретической базой интегрированного исследования стали прежде всего лингвистические идеи, изложенные в трудах отечественных классиков (А.А. Шахматова [1941], СП. Обнорского [1946], В.В. Виноградова [1955], Г.О. Винокура [1959], Б.А. Ларина [1975], Д.Н. Шмелева [1977]), а также в работах ученых в следующих областях языкознания:
история языка (Л.П. Жуковская [1970], Л.Л. Кутина [1978], А.И. Горшков [1984], Б.А. Успенский [1994], Е.М. Верещагин [1995], М.Л. Ремнева [2003], Н.И. Толстой [2005], В.М. Живов [1996, 2005] и др.);
функциональная стилистика, лингвистика текста (М.Н. Кожина [1977, 2008], Н.С. Валгина [2003], Т.В. Матвеева [2006], Н.В. Глухих [2008] и др.);
исследования идиостиля (Ю.Н. Караулов [1986], М.П. Котюрова [2006]
и др.);
- разноаспектные лингвистические работы в области русской православной
религиозной речи (Л.П. Крысин [1996], Н.Н. Розанова, Л.М. Майданова
[1999], О.А. Крылова [2000, 2001, 2006, 2008], И.Ю. Ярмульская [2006],
М.Н. Кожина [2008], А.А. Моллаева [2004], С.Н. Ипатова [2004],
М.Б. Расторгуева [2005], З.Г. Шабанова [2006], Т.В. Ицкович [2007], О.А. Шафеева [2008], Е.С. Худякова [2009], И.В. Бугаева [2010], В.В. Салимовский [2004, 2010] и др.);
- исследования текстов иноязычной и/или иноконфессионалъной религиозной
коммуникации (J.Mistrik [1992], М.Войтак [1996, 2000], Г.А. Агеева [1998],
Е.В. Морозова [1998], Н.Ю. Ивойлова [2003], А.Г-Б. Салахова [2006], М.Ф.
Рибачук, И.В. Рудик [2007], Ю.В. Романченко [2008], Е.В. Крымская [2009]).
Работа в целом выполнена в рамках описательного и сравнительно-сопоставительного методов. В соответствии с характером и объёмом изучаемого материала использованы общие методы научного исследования: наблюдение, интерпретация, классификация, обобщение с учетом специфических приемов:
стилистического и текстового анализа для определения в изучаемом жанре стилистических текстовых и внутритекстовых маркеров (лексических, морфологических, синтаксических),
количественного подсчета языковых фактов для выводов относительно соответствия речи проповедников нормам РЛЯ.
Гипотеза исследования. Рожденное вместе с принятием на Руси христианства, устное и письменное церковное речетворчество эволюционировало как функционально многоплановая коммуникативно значимая сфера общественной деятельности. 1111, будучи жанром церковного красноречия, развивалась в аспектах стилистики текста и стилистики речевых ресурсов параллельно со становлением и развитием русского «общегражданского», а затем национального литературного языка. В содержательном плане в 1111 традиционно проявляются концептуальные
основы православного религиозного мировоззрения и христианской нравственности. Сложная структурно-композиционная сторона отражает специфику коммуникативно-функциональных задач 1111 и передается разноуровневыми речевыми средствами, которые соотносятся с нормами современного литературного языка, что позволяет отнести 1111, как и некоторые другие формы церковного речетворчества, например, послания, к церковно-религиозному стилю РЛЯ. Уровень владения нормами культуры речи проповедником-профессионалом при усредненном подходе оказывается достаточно высоким. В 1111 возможно проявление и индивидуального проповеднического стиля (идиостиля). Научная новизна работы заключается:
в интеграции лингвистического и богословского подходов к объекту и предмету изучения в синхронно-диахронном аспекте;
в учете социолингвистических параметров при анализе текстов современной церковной коммуникации второй половины XX века; в анализе внутритекстовых языковых показателей идиостиля проповедников в соотношении с нормами РЛЯ;
в обращении к неопубликованному материалу, имеющему к тому же лингвокраеведческую значимость (тексты каслинского проповедника отца Серафима (Урбановского). Теоретическая значимость исследования состоит:
в предложенной разноаспектной классификации 1111;
в уточнении номенклатуры текстово-стилистических категорий, действующих в жанре 1111, и способов их разноуровневого лингвистического выражения;
в выявлении в жанре 1111 указанного периода не только общих, но и вариантных разноуровневых языковых черт, реализованных в текстах, обусловленных социолингвистическими факторами. Практическая ценность работы состоит в том, что полученные научные данные могут использоваться в общих и специальных лингвистических курсах для высшей школы (светские и духовные вузы), таких, как «Стилистика современного русского языка», « История русского литературного языка», «Риторика», «Гомилетика» и др. На защиту выносятся следующие положения:
1. Язык православной церкви, объединяющий все типы церковной коммуникации, включая и богослужебный (литургический) язык, -актуальный фактор в развитии РЛЯ на разных этапах, оказавший большое влияние на выработку стилистической книжной нормы и становление его первичной функционально-стилистической дифференциации. Язык православной церкви является в настоящем одной из базовых составляющих лексического и шире - функционально-стилевого многообразия РЛЯ; в своем развитии соответствует динамике РЛЯ (процесс демократизации, развитие стилистической полифункциональности, кодификации и др.). 2. Обслуживая особую сферу общения части социума, 1111 представляет собой синтезированный жанр не только конфессиональной церковной
коммуникации, но и функционально-стилистической системы РЛЯ, так как соответствуют параметрам современной функциональной стилистики, стилистики текста и стилистики языковых ресурсов.
3. Являясь своеобразным двусторонним стилистическим типом
коммуникации, учитывающим неоднородность (с точки зрения
социолингвистических параметров) массового адресата, 1111
интегрирование решает ряд коммуникативных задач: «исповедания веры»
пастырем, ознакомления с верой, утверждения в вере паствы,
информирования, учительства, нравственного воспитания и т.д.
4. Тексты изученных 1111 второй половины XX в. относятся к
проповедническому жанру церковно-религиозного коммуникативного стиля
РЛЯ, раскрывая такие его признаки:
массовый адресат (паства),
ориентация на озвучивание подготовленной или импровизированной речи,
«самодостаточность» по отношению к композиции богослужения,
зависимость структуры, тематического содержания и отбора языковых средств от коммуникативных параметров (цели и задач коммуникации, специфики адресанта, адресата).
5. 1111 отражает социолингвистическую личностную дифференциацию
проповедников, уровень владения нормами современного РЛЯ, что
позволяет судить об их проповедническом идиостиле.
Структура и объем диссертации. Работа состоит из Введения, трех глав, Заключения, Списка литературы (260 наименований), списка сокращений и трех приложений. В приложениях на 19 страницах представлены справки по истории православного проповедничества христианского востока и Руси (России), даны перечни выдающихся гомилетов древности, в копиях представлены образцы проповедей исследуемых в работе авторов.
Апробация работы. Основные теоретические положения и практические
результаты диссертации нашли отражение в двух статьях, опубликованных
в изданиях, рекомендованных ВАК, и в четырех других публикациях;
представлены в виде докладов на конференциях международного,
российского с международным участием, российского, вузовского уровней:
на Международном симпозиуме «Лексикография и фразеография
в контексте славистики» (Магнитогорск, 18-20 ноября 2011 г.),
Международной научной конференции V Лазаревские чтения: «Лики
традиционной культуры» (Челябинск, 25 - 26 февраля 2011 г.),
Международной научно-практической конференции «Православие и русская
культура: прошлое и современность» (19-21 мая 2011 г., Тобольск),
V международной научной конференции «Языки профессиональной
коммуникации» (Челябинск, 27 - 29 октября 2011 г.), Всероссийской с
международным участием научно-практической конференции
«Виноградовские чтения» (14-15 октября 2010, Тобольск), IX Всероссийской научно-практической конференции Славянский научный собор «Урал. Православие. Культура» (Челябинск, май 2011), на ежегодных
конференциях профессорско-преподавательского состава в рамках «Недели науки» ЧГПУ в 2011 - 2012 гг.
Язык православной церкви и православной проповеди как фактор в развитии национального языка
На протяжении многих веков «складывания» РЛЯ, начиная с периодов языка древнерусской народности (XI - нач. XIV), великорусской народности ( XIV - XVII вв.), становления национального РЛЯ (II половина XVII в. -до А.С. Пушкина), от А.С. Пушкина до XX и заканчивая XXI в., значимым фактором в этом процессе было взаимодействие церковнославянской и собственно русской составляющих. Характер этого взаимодействия менялся как в зависимости от внешних причин (укрепление православной церкви или ее отчуждение от социума и государства), так и от собственно языковых процессов (в русистике применяются термины «русификация» церковнославянского языка и «славянизация» собственно русского языка).
Старославянский, или древнеболгарский - это «язык древнейших славянских переводов греческих богослужебных книг, которые были выполнены в середине IX в.» [Хабургаев 1974: 5]. Принесенный на русскую почву в связи с официальным принятием христианства в X в., он уже с древнерусского периода закрепился как язык богослужения и в значительной мере стал языком церковно-книжной письменной культуры. Основной корпус книжно-славянских текстов был принесен на Русь после 988г. из Болгарии и главное -он на века стал языком-основой русской книжности, русского красноречия. Плод поздней византийской культуры, старославянский для Руси явился связующей нитью с общемировым культурным наследием (традиции Востока, античные христианская и дохристианская литературы и т.д.), он «идеально подходит для передачи особенностей изысканной византийской литургической поэзии» [Язык для церковных славян 2010: 29]. Возникший на его базе церковнославянский способствовал развитию грамматической эрудиции наших предков, «обострению языкового чутья» [Ларин 1975: 110].
В предисловии к первому изданию учебника по церковнославянскому языку А. А. Плетневой и А. Г. Кравецкого о церковнославянском языке писал акад. Н.И. Толстой: «Церковный язык, подобно латыни в западных германских странах, был всегда... источником обогащения русского нормированного языка» [Толстой 2005: 3]. Ученый ссылается на такие пророческие слова М.В. Ломоносова из Предисловия о пользе книг церковных в российском языке (1757): «старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного словенского языка купно с российским отвратятся дикие и странные нелепости, входящие к нам из чужих языков...оные неприличности ныне небрежением чтения книг церковных к нам вкрадываются нечувствительно, искажают собственную красоту нашего языка, подвергают того всегдашней перемене и к упадку преклоняют. Сие все показанным способом пресечется, и российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердится, коль долго Церковь российская славословием Божиим на славянском языке украшаться будет» [Ломоносов 1952: 591]. Ориентация церковной книжной традиции на протографы первых переводов Священного Писания, ставшие каноном, способствовала тому, что церковнославянский язык, хотя и имел локальные варианты, в основе своей был стабильным, стандартным и достаточно консервативным. По замечанию A.M. Молдована, «периферию стандартного регистра образовывал язык других текстов, предназначенных отчасти для монастырского богослужения, отчасти для широкого религиозного просвещения. Это были жития, поучения (курсив наш - Д.З.), апокрифы, хронографы, летописи, паломническая литература и другие сочинения, переведенные с греческого языка и создававшиеся славянскими книжниками» [Молдован 2003: 395]. Указанные жанры давали простор языковому творчеству и «гибридному» регистру церковнославянского языка.
При очевидной значимости церковнославянского в истории РЛЯ, понимаемой всеми исследователями, ряд вопросов древней языковой истории решается неоднозначно и до сих пор. Обозначим их круг:
1. Вопрос об основе русского литературного языка (церковнославянская или древнерусская): известны полярные точки зрения А.А. Шахматова [1941], И.И. Срезневского [1959] и СП. Обнорского [1946], наряду с «альтернативными» концепциями о «литературном двуязычии» В.В. Виноградова (книжно-славянский и народно-литературный «типы» ДРЛЯ) [Виноградов 1955], Д.С. Лихачева (существование в Древней Руси разговорного языка, наряду с литературными - церковнославянским и русским) [1967]. «Смешанный характер» языка Древней Руси отмечали Г. О. Винокур [1959], Б.А. Ларин [1975: 23] и Н.А. Мещерский [1959]. «Альтернативной» является и концепция «диглоссии» в древнерусском языке, подразумевающая «сосуществование» «двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива», когда «два разных языка воспринимаются (в языковом коллективе) и функционируют как один язык» [Успенский 1994: 5 - 6], иными словами, когда «по-церковнославянски не вели бытовых разговоров, а по-русски не молились» [Живов 2005: 16].
2. Отсутствие единого метода научной интерпретации церковнославянских явлений, что выражается в неоправданном отождествлении понятий язык (старославянский) и его влияние на РЛЯ и употребление старославянизмов в РЛЯ [Толстой 1978: 6].
3. Неоднозначное понимание объема ЛЯ в древности, что отчасти обусловлено различным содержанием, вкладываемым исследователями в понятие «литература», смешением понятий «литература» и «письменность». В этой связи актуален вопрос о включении / невключении церковно-канонической литературы в «древнерусскую литературу» и в историко-лингвистические словари. Так, инструкция по составлению «Словаря древнерусского языка XI - XIV вв.», создававшаяся в Институте русского языка АН СССР под руководством Р. И. Аванесова в 50 - 60 гг. XX в., не включала «церковно-каноническую литературу» (Евангелие, Апостол, Псалтирь, книги Ветхого Завета) в круг источников [Словарь древнерусского языка XI - XVII вв. 1966: 16]. Напротив, Л.П. Жуковская, Н.А. Мещерский настаивали на том, что богослужебная литература является достоянием древнерусской литературы [Жуковская 1972: 67], [Мещерский 1981:11], а позже В.М. Молдован [2003]. В настоящем при переиздании СДРЯ XI - XIV в. планируется включать в него и канонические источники [Крысько 2003: 339-355]. Впрочем, с первых шагов лингвистической науки ИР ЛЯ (50 гг. XX в.) среди образцовых текстов РЛЯ во всех учебных пособиях называют «Слово о законе и благодати митр. Иллариона (XI в.)», проповеди Кирилла Туровского (XII в.).
4. Отсутствие системных лексикографических описаний церковнославянского языка, которые бы учитывали этапы его «русификации», то есть исторические варианты церковнославянского языка (киевский, московский, синодальный). Наиболее полный словарь, составленный свящ. Григорием Дьяченко [1900], такой системы не дает.
Обзор «дискуссий» по спорным проблемам (1-4) был дан в ряде работ: А.А. Шахматов [1941], СП. Обнорский [1946], Л.П. Жуковская [Жуковская 1970], Л.Л. Кутина [Кутана 1978], А.А. Алексеев [Алексеев, 1986], Б.А. Успенский [Успенский 1983; 1984; 1994], Г.А. Хабургаев [Хабургаев 1984; 1988], А.И. Горшков [Горшков 1984], М.Л. Ремнева [Ремнева, 1995; 2003], В.М. Живов [Живов, 1996].
Между тем, существующее противопоставление книжного церковнославянского языка и разговорного в Московии XVI - XVII вв. подтверждается свидетельством иностранцев, как об этом пишут со ссылкой на «Русскую грамматику Лудольфа 1696 г.», «Парижский словарь московитов 1586 г.», « Русско-английский словарь - дневник Ричарда Джемса (1618 - 1619гг.)» СП. Обнорский [Обнорский 1946] и Б.А. Ларин [Ларин 1937, 1948, 1959] - авторы наиболее значимых русских публикаций по теме. Б.А. Ларин, цитируя «Русскую грамматику...», сообщает: « .для русских знание славянского языка необходимо, потому что не только Святая Библия и остальные книги, по которым совершается богослужение, существуют только на славянском языке, но невозможно ни писать, ни рассуждать по каким-нибудь вопросам науки и образования, не пользуясь славянским языком. ... но точно так же, как никто из русских не может писать или рассуждать по научным вопросам, не пользуясь славянским языком, так и наоборот - в домашних и интимных беседах нельзя никому обойтись средствами одного славянского языка, потому что названия большинства обычных вещей, употребляемых в повседневной жизни, не встречаются в тех книгах, по каким научаются славянскому языку» [Ларин 1937: 47, 113]. Данные об оценке состояния русского языка иностранцами находим также в работах В.П. Вомперского [Вом-перский 1969: 125 - 131], Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова [1983], В.М. Живова [1996], Т.М. Григорьевой [2004].
Композиция (структура) православной проповеди
При всей неоднозначности представления о композиции жанра в лингвистической литературе, отметим: единство исследователей в отношении композиционных особенностей проповеди исчерпывается признанием трех-частной формально-логической структуры жанра (Введение - Основная часть - Заключение). Конечно, существуют более дифференцированные композиционные схемы. Так, Н.Ю. Ивойлова («Об особенностях композиции современной христианской проповеди» [2003]) предлагает, (правда, на материале англоязычном) композиционно-смысловую типологию проповеди, состоящую из интерпретирующего; аргументирующего; повествующего; экспериментального типов. Каждый тип имеет свою структуру. Так, интерпретирующий включает 1. Вступление; 2. Представление текста; 3. Интерпретацию текста; 4. Иллюстрацию примерами; 5. Заключение.
Аргументирующий тип состоит из 1. Вступления; 2. Изложения темы; 3. «Разработки» темы (3-4 аргумента); 4. Заключения.
Проповедь повествующего типа - это своеобразный «текст в тексте», включающий 1. Вступление; 2. Повествование: зачин, основная часть, концовка; 3. Заключение. Исследователь отмечает, что вступление и (либо) заключение в традиционной для этого жанра форме у проповеди повествующего типа частенько отсутствуют», так что её возможно принять за произведение художественной литературы или публицистический очерк [Ивойлова]. В суждении о повествующем типе П мы полностью с ней согласимся. В нашем материале такому типу соответствует немало проповедей архим. С, в них отсутствуют характерные Вступление, Заключение или то и другое. Так, проповедь отца Серафима «В день памяти «Чуда архистратига Михаила» (см. Приложение) не имеет характерных Вступления, Заключения, так же «внезапно» начинается и проповедь его «В день св. Успения Богоматери» (28/VIII-1965г.): «Во имя Отца и Сына и св. Духа! / Всем своим существом Пречистая Божия Матерь, Пренепорочная Дева, стремилась всё ближе и ближе к небу...Она все время перед своей кончиной проводила в молитве, в которой она имела общение со своим возлюбленнейшим Сыном... / Однажды, когда Богоматерь молилась, явился ей с сияющим радостным ликом архангел Гавриил...» и т.д.
Ряд исследователей рассматривает как «комплексный монологический жанр», состоящий из цепочки микрожанров: приветствие, информационное сообщение, рассказ, пересказ СП, объяснение, поучение, наставление, предостережение; призыв, пожелание, поздравление, молитва. Этой точки зрения придерживаются Н.Н. Розанова, О.С. Захаренкова. Понимание жанра как реализации «некоторых типов высказывания» видим у А.Д. Шмелева: «едва ли не самый характерный для проповеди тип высказывания - это напоминание (в форме повествовательного предложения), которое не сообщает адресату речи новую информацию, а актуализирует в его сознании известное, но забытое или сознательно игнорируемое». Другой тип «высказывания-напоминания» - «рассказ о каком- либо событии священной истории (в литургической практике - часто о том, о котором только что шла речь в евангельском чтении), сопровождаемый моралью» и словами о том, что жизнь адресатов должна ей соответствовать [Шмелев1999: 224]. Н.Н. Розанова выстраивает целостное и более подробное композиционное описание: Начало: «посвящение»+ этикетное приветствие (поздравление, пожелания). Содержательная часть: информационное сообщение о празднуемом событии, рассказ (пересказ СП), объяснение и его аргументативная часть (может включать речевые акты убеждения или доказательства), наставление. Заключение - цепочка микрожанров, последовательность которых может варьироваться.
Нам близка позиция трехчастной композиционной структуры проповеди, в этом мы убедились на примере текстов всех проповедников (исключением является, наверное, лишь упомянутый повествующий тип проповеди, в котором, как и в художественной литературе, композиция находится в тесной связи с самим сюжетом).
Итак, во Введении как правило, обозначена тема коммуникации. «Темой» может быть и «отсылка» слушателей к отрывку Священного Писания, толкованию или комментированию которого посвящен текст гомилии, например: Сегодняшнее воскресное Евангелие от Марка повествует нам об исцелении бесноватого отрока [Димитрий Смирнов 2003: 28]; возможно, что тема -это празднуемое Церковью событие: Ныне святая Христова Церковь торжественно празднует день Рождества Пресвятыя нашея Богородицы и приснодевы Марии ( архим. С. В день Рождества Богородицы 8/ 21 - сентября 1965г.); возможно, что П посвящена важной в жизни Христинина добродетели: Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осужда-ти брата моего (Проповедь «О неосуждении») [Кирилл 2000:85]. Как видим, во Введении может звучать не только «посвящение» Во имя Отца и Сына и св. Духа, но и молитва (Как молитва Св. Ефрема Сирина в последнем примере). В «Слове в праздник Покрова Матери Божией» 14(1) ноября 1990г [Иоанн 1994: 152-159] после традиционного вступления Во имя Отца и Сына и Святаго Духа звучит церковное величание3 , в котором обозначена тема проповеди высоким слогом, отражающим церковнославянские особенности морфологии и синтаксиса (энклитическая форма местоимения (Тя), звательная форма церковнославянского фразеологизма Пресвятая Дево, церковнославянская лексика: Покров; метафорическое присоединение к слову постпозитивного атрибутива: Покров твой честный); тему во Введении может задавать и цитатный отрывок из СП. В проповеди «В неделю 7 по Пятидесятнице» прот. Димитрий Смирнов разговор о духовной слепоте человека начинает со следующих строк Евангелия: «Когда Иисус шел, за ним следовали двое слепых и кричали: помилуй нас, Иисус, Сын Давидов » [Димитрий Смирнов 2003: 157].
Основная часть проповеди раскрывает церковную точку зрения на проблему, заявленную во Введении, возможно, дает конкретно-историческое или иносказательное толкование на прочитанный во время службы эпизод священного текста; может представлять собой комментированное чтение Писания. Нарративный и аналитический компоненты Основной части в разной степени выражены у проповедников, но разнообразное сочетание этих компонентов и делает Основную часть наиболее «творческой» по содержанию. Рассмотрим композиционную структуру одной из 1111 на примере упоминавшегося уже «Слове в праздник Покрова Матери Божией» [Иоанн 1994]. По мере раскрытия темы проповеди гомилет включает в текст интертекстемы из Евангелия и церковного Предания: Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят(Евангелие); Радуйся, Радосте наша, покрый нас от вся-каго зла честным Твоим Омофором (церковное народное песнопение). Мостиком к основной части для проповедника становится переход от литургического понятия покрова к символически обобщенному значению: Она [Богоматерь] посещала многострадальную, но верную Богу Русь многочисленными Своими иконами, ими являя Русским людям Свой Покров. Далее в указанной проповеди следует насыщенный информативно блок о знамениях Божией Матери как проявлениях материнской любви. Этих примеров, по слову проповедника, «несть числа» (чудеса, связанные с иконами Смоленской (она же Одигитрия), Феодоровской, Боголюбской, Казанской). Каждый минитекст -краткий рассказ из истории Руси - России, о военных победах, явленных посредством икон. Особенно впечатляющий минитекст - о происхождении иконы «Державной», происшедшем в год отречения последнего русского царя от престола, со словами о том, что теперь вместо царя руководит страной Матерь Божия [там же: 156 ]. В 1990 г. архим. Иоанн (Крестьянкин) дает церковную оценку ситуации в России, сообщает пастве надежду на будущее: Матерь Божия всегда защищала и миловала Русь, наказывала и вновь возвращала свою любовь людям, прошедшим ради грехов своих сквозь страдания, покаянием и страданием очистившим свои сердца [Там же.]. В эти минитексты вновь органично вплетаются слова апостола Павла, обращенные к его ученику Тимофею об упадке нравственности (2 Тим.3,1-3), в заключение которых - совет-заповедь: Таковых удаляйся!
Заключение - это, как и Введение, наиболее "каноническая" часть. О близком завершении 1111 нас оповещают «маркеры» - слова и словосочетания со значением итога и обобщения: итак в значении союза в начале предложения: Итак, дорогие братия и сестры, простим всем от всего сердца нашего .[Кирилл 2000: 14], так (в значении союза) при инклюзивных формах императива: Так будем же, дорогие мои, и мы постоянно воссылать Господу сердечные моления об упокоении...[Иоанн 1994:74] и др. Как правило, при «обобщающих» словах вновь актуализируется обращение {чада, братия и сестры, други и др.).
Категории диалогичности и интертекстуальности
Исследователи отмечают диалогичность как важнейшую для проповеди текстовую категорию. К такому выводу приходит С.Н. Ипатова, анализируя творчество святителя Игнатия (Брянчанинова) (тексты XIX в.). Она применяет термин функционально-семантическая категория [Ипатова 2004].
З.Г. Шабанова, изучив внушительный материал (III - XVIII вв.), к «сти-леобразующим факторам гомилетического красноречия» относит «внутреннюю диалогизацию монологической речи проповеди», осуществляемую посредством вопросно-ответного комплекса; риторических конструкций и цитирования [Шабанова 2006]. Н.Ю. Ивойлова отмечает (правда, на английском материале) интертекстуальность, обусловленную «нерасторжимой связью проповеди с Библией», диалогичностъ (как свойство ораторской речи), выражающуюся «в употреблении средств авторизации, адресации и собственно диалогизации», причем к «синтаксическим средствам диалогизации» автор относит такие явления в тексте, как коммуникативная направленность последовательностей предложений; «использование собственно диалога»; «вопросно-ответное единство»; «воображаемый диалог»; «использование цитаты»; «риторический вопрос»; «вопрос к аудитории»; повышенную импрес-сивность (как свойство воздействующей речи), проявляющуюся часто «как суггестивность», повышенную импрессивность как «характерные особенности строя текста» современной христианской проповеди [Ивойлова: 2003]. Диалогичностъ проповеди рассматривается и в статье В.А. Мишланова и В.А. Салимовского «Диалогичность церковно-религиозных текстов» [Миш-ланов: 2010], в которой на современном материале (XX в.) ученые описывают существующие в данном РЖ коммуникативные диалогические схемы С биологичностью исследователи связывают как «предметное содержание», так и «экспрессию», и «оценочность речи» в проповеди.
В нашем материале также представлен целый комплекс средств выражения диалогичности, основными из которых являются:
- обращения: братия и сестры, други и др. Обращение пастыря к пастве — это слово духовного отца к духовным детям: частотны такие формы обращения: дети, детки, чадца или с притяжательным прилагательным дети мои, дорогие мои, дорогие о Господе;
- вопросно-ответные комплексы: Что же заставило так скорбеть желающего спасения, а ныне к сему призывающегося самим Господом? Богатство, всевозможными путями нажитое его родителями и доставшееся ему, оно заковало в невидимую броню сердце сего человека ( архим.С. проповедь « Нед. 12-я, Ев.79. ст Матфеа»); Не отступила ли она от нас, Заступница наша Усердная, ревнуя о Славе Сына Своего и Бога? Нет, дорогие мои, быть этого не может! [Иоанн 1994: 151];
- введение прямой речи при литературном пересказе: «Аще ли хощеши вийти в живот, соблюди заповеди»,- говорит юноше Господь наш Иисус Христос. На это юноша говорит ему: «Какия?»... ( архим.С. проповедь « Нед. 12-я, Ев.79. ст Матфеа»);
- обращения: «Много есть, возлюбленные мои братие и сестры, в мире сем всевозможных знамений и явлений» ( архим. С. Проповедь 31/1 — 65 г.)
- конструкции побудительного характера: Припадем же и мы с вами, возлюбленные мои чадца Божий, ко Господу... Не забывайте, дорогие мои, что «теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь, но любовь из них больше» [Иоанн 1994: 151]; Представьте, как молились они, заглядывая в завтрашний день свой, откуда уже веяло дыханием смерти [там же: 154].
- модальные формы со значением долженствования, соотносящие сознание адресата с христианской нравственной ценностной шкалой: А приучать себя к молитве надо с детства [Иоанн 1993: 193]; Верующий человек обязан вести себя так, чтобы не причинять неприятности другим [там же: 193];
- метаязыковые высказывания, поясняющие незнакомые иноязычные слова, оформленные как вставные конструкции... племя сарацин (народ, родственный теперешним туркам, магометане по вере) [Иоанн 1994: 153] С.Н. Ипатова, считает, однако, что диалогичность жанра проповеди «не предполагает полифонии, дискуссии, спора», ведь она «опосредована... важнейшими функционально-семантическими категориями проповеди -молитвенностью и соборностью» (курсив наш - Д.З.) [Ипатова 2004: 16]. Мы не во всем с ней согласны. Так, следуя логике М.М. Бахтина, который считал одним из аспектов реализующейся в тексте диалогичное «обращенность к другому тексту» [Бахтин 1986], мы говорим о полифоничности проповеди, так как гомилет воспроизводит не только «собственную» речь, но и Священное Писание - важнейший для христианского сознания прецедентный текст, а также «голоса» святых. Прямое цитирование может сопровождаться в устной речи проповедника фонетическими особенностями (темп, акценты, изменение музыкального тона,особый характер произнесения и др.). Цитатность (шире - прецедентность) в лингвистическом сознании справедливо связывается с текстовой категорией интертекстуальности. Это явление, не раз описанное в современной стилистике, является признанной в ряде жанров и микрожанров текстовой категорией. Существует мнение об интертекстуальности как об универсальной или «глобальной» [Филатова 2006] текстовой категории. Соглашаясь с этим суждением, отмечаем, однако, особую, «генетическую», важность интертекстуальности для проповеди, ведь «всякая проповедь по отношению к Слову Бога, - пишет Н. Б. Мечковская, - является «текстом второго порядка», «словом наставника по поводу Слова Бога» [Мечковская 1998: 205]. Под интертекстуальностью понимают «включенность» «в текст фрагментов некоторых известных предтекстов -Библии, сочинений святых отцов, литургической поэзии» [Мишланов 2010: 28]. «Важнейшим проявлением диалогичности» в церковно-религиозном общении В.А. Мишланов и В.А. Салимовский считают «специфическую интертекстуальность», выражающуюся «в форме осознания и воспроизведения слова Бога как своего слова» [Мишланов 2010: 24]. Подобная идея, правда, в ином масштабе (применительно к функционированию в проповеди особых миницитат) высказывалась и нами37. Так, в проповеди архим. Кирилла (Павлова), а затем и у других гомилетов мы заметили особые прецедентные лексико-синтаксические образования, «словесные формулы», удобные проповеднику для выражения собственных переживаний, мыслей. Приведем некоторые примеры из проповедей отца Кирилла, указывая на вероятные тексты-источники: [Богоматерь] помнит страну плача и рыдания, землю [Кирилл 1999: 7] Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть...(на отпевании Стихира самогласна, 8 глас) [Требник 2000: 250]; достойно и праведно святая церковь немолчными гласы величает Матерь Божию [105] Достойно и праведно... - начало литургической молитвы; немолчными гласы - выражение, распространенное в акафистной литературе; «Да не одолеет моя злоба Твоей неизреченной благости, » - воскликнул грешник [14] «Молитва св. Иоанна Дамаскина»: Да не одолеет моя злоба Твоей неизглаголанней благости и милосердию [Православный 1994:51] и т.д. Вероятно, что подобные миницитаты в речи гомилета - следствие его многолетней жизни «в лоне» книжной церковной культуры, результат «вживания» в тексты Евангелия, молитв, акафистов, когда прочитываемые многократно слова становятся «своими».
В.М. Живов отмечает похожее явление, характерное для средневековой книжной культуры, называя его механизмом ориентации на тексты [Живов 1996: 24]. Подразумевается «воспроизведение [автором] готовых фрагментов текста, форм и конструкций, известных пишущему из того корпуса, который он помнит наизусть ... готовые блоки описания ситуаций, действий и переживаний... автоматически воспроизводятся, когда [автор] следует установке на книжное изложение и вместе с тем пишет о том, что в том или ином виде уже трактовалось им в выученных текстах» [Там же]. Независимо от сознательного или автоматического употребления проповедником таких миницитат очевидна их важная коммуникативная функция - интегрирование коммуникативного пространства. «Захожанин» храма в речи пастыря, возможно, заметит красивую фразу, в религиозном же человеке (прихожанин) аналогичный словесный блок найдет эмоциональный отклик, послужит актуализации его собственного религиозного опыта, упрочит психологическую связь между адресатом и адресантом сообщения, то есть будет способствовать диалогизации проповеднического высказывания.
Проповедь прот. Димитрия Смирнова как яркий образец проповеднического идиостиля
Опыт описания идиостиля отца Димитрия был предпринят нами на материале его проповедей 1986-87гг.
В аспектах синтаксиса, грамматики, лексики и фразеологии язык гомилий прот. Димитрия преимущественно современный, хотя церковнославянский, книжный компонент, безусловно, присутствует. Так, выступая с церковного амвона с позиции объясняющего, проповедник в предложениях с именной основой «объяснительного» характера применяет архаичный глагол-связку «есть». Хотя этот синтаксический архаизм выражен непоследовательно, священник активно 7 пользуется им ( Любовь есть обладание Богом по благодати [Димитрий Смирнов 2003: 61] или Грех есть всякое противление воле Господней [239]). Иногда книжная и современная модели накладываются друг на друга: Каждое слово нашего богослужения это(1) естъ(2)Божественная истина [76]. В целом же церковнославянский компонент проповеди слагается из 1) библейских цитат (вместо цитаты возможен приближенный к первоисточнику пересказ эпизода Священного Писания), так как в большинстве проповедей отправной точкой для размышлений о духовной жизни и о нравственности служит богослужебное чтение (Евангелие); 2) богословской терминологии: падение грех [66,136], стя-жать=приобрести [66], плотский =недуховный [112], повреждатъся= испытывать духовный вред [177]. К богословским терминам могут быть отнесены названия христианских добродетелей {смирение), а также и греховных душевных состояний и действий; 3) некоторых книжных слов и выражений церковного дискурса. Часть из них мы можем заметить в речи многих воцер-ковленных людей. Такие лексемы имеют общеупотребительные аналоги: бо-лящий= больной [5], немощь = слабость [235], немощный = больной, слабый [52,123], помыслы = мысли [8,114], устроение=устройство[8], (у)веровать = верить [32,97,161,172,192,272, 296,297], вкушать = есть, употреблять в пищу [102,136], согрешать= грешить[123], прошение = просьба, сподобитъ(ся) = смочь, когда Бог дает[39,79].
Степень употребительности в речи книжных слов и выражений, используемых протоиереем Димитрием, на наш взгляд, разная. Из тех фактов, что, как кажется, не встречаются в разговорной речи церковных людей, отметим следующие: научатъся= учиться [10]; узреть увидеть [55]; взирать [97]; приуготавливатъ= готовить [12]; вместить понять и принять: Кто может это вместить? [170]; воистину= действительно [54,120]; отпасть (от Бога) [210]; яди=из-за, по причине; имение- имущество; теснота- стесненные обстоятельства [188]; свидетельствовать пред Богом [5]; Господь управит [219,277]; не посрамить упования [220]; упражняться в добродетели [226], по нашим грехам [87]. Есть среди книжных слов и выражений восходящие к книгам Священного Писания: оплевание [107]; пакибытие = «тот свет» [159]; от ада преисподнейшего [244]; отвергаться себя [264]; (Господь) убелит грехи [188], согрешить в Адаме [217]; и бесы веруют [244]; богатеть в Бога [116]; навет диавола [215].
В проповеди активно используются сравнения и метафоры Священного Писания и Предания в целом: житейское море [210]; войти в клеть своего сердца [134]; Господь поставил его на этот подсвечник [99]; .человек стал обителью Св. Троицы [67]; каждый из нас записан в книге жизни у Бога [252]; терния наших грехов. Встречаем у отца Димитрия и широко распространенные библейские крылатые слова, например: сей мир [12,243], по образу и подобию своему [69] .
Важнейшая особенность стилистики проповеди отца Димитрия заключается в том, что с книжными, церковнославянскими, а также с нейтральными лексико-фразеологичскими средствами у него соседствуют сниженные -разговорные и даже просторечные единицы.
Так, почти все из приведенных ниже единиц имеют в «Толковом словаре» Ожегова и Шведовой соответствующие стилистические пометы. Например: свалился в постель [13]; Для каждого, кто шибко о себе высоко думает...когда все, что он нагородил, рухнет...[18];... лишь бы спасти...свою шкуру [19]; матершинничать [29]; ну если только болезнь серьезная или трамвай тебя переехал... [34]; какая разница, если вчера еще он тебе гадость сделал [67]; а мы все за плоть цепляемся, а братьев и сестер во Христе побоку; так и будут у нас мозги плавать туда-сюда[72]; в православный храм придешь, там какая-нибудь бабка как двинет [74]; если не трудимся...чтобы приобрести смирение, только ноги оттаптываем .[86]; домой пришла - посуды гора...[там же] ; а нам по-прежнему все хи-хи да ха- ха да всякая греховная муть в голове [88]; Смиряйся и читай, бубни как можешь [91];... какое там исповедничество, так и трясется, как бы кто не узнал, что он в церковь ходит [103];... поэтому не надо ловчить, не надо пытаться пролезть в какую-то узкую щель [107];... когда прибежишь - пока очухаешься, к работе пока не приступишь [108];... вот стоишь в очереди, жарко, душно, кто-то вперед лезет [109]; и завидуем, и клевещем, и болтаем... [136]; каждое греховное слово сквернит и поганит нашу бессмертную душу... [144]; не отдаем себе отчет в той грязи, которая копошится в нашем сердце [145]; а мы все равно делаем что хотим, безобразничаем .[168]; Ну, зевая почитал вечером молитвы - и хватит с Тебя, мол. [190]; нам бы не захотелось тех фентифлюшек, из которых жизнь состоит [191]; ну еще проковыряемся лет двадцать, а потом нас похоронят [там же]; если мы размениваемся на какую-то чепуху [192]; так всю жизнь и прохихикал [193]; только глаза продрал - и сразу перекрестился...[там же]; а если человек...просто тупо наклоняет голову, тычется в крест и Евангелие и не собирается ни на миллиметр свою жизнь исправить[200]; нужно наподдать, чтобы не орал попусту [216]; и вот человек-грешник, который весь мир вроде поставил на службу себе, - он все и изгадил...абсолютно наплевательское отношение [243]; А если ты от поста звереешь, так уж лучше навари ведро картошки, набухай туда баранины...[27г1]; Вот ты какой противник Божий, ничто тебя не проняло [272]; рожают дитя .не для того, чтобы игрушку заиметь.. [292]; а уж если когда человек из грязи да в князи - вообще страшное дело [98]; вот фарисеи уж какими были умными...и все равно как об стену горох.
В целом проповедь являет пример оценочной речи. Соседство высокого книжного и разговорного регистров несет в себе определенную функциональную нагрузку. Приведенные лексико-фразеологические факты свидетельствуют о том, что оценка проповедником фактов и жизненных явлений реализуется в том числе и в выборе стилистического «регистра». Экспрессия разговорных единиц необходима автору еще и для того, возможно, чтобы речь проповедника не казалась излишне пафосной, искусственной. Разговорная лексика служит для него прекрасным средством создания речевого образа «плотского» человека: Вот жалуется человек: у меня язык, как овечий хвост, мелет и мелет...[33]; .да еще батюшка на полчаса проповедь закатит (пример языковой игры: проповедник о себе говорит «от третьего лица»)[86].
«Собирательный» образ грешника подается автором зачастую через «мы»-инклюзивное: Нам бы лишь бы покрестить, а там уж авось все устроится [185]; И что мы скажем? Нету в нашей жизни Бога...[\8$]; так вот все текло бы у нас благополучно, и здоровыми бы нам помереть; но стоит сделать не по-нашему...хочется стукнуть, наорать... [216]; А мы все ноем, все жалуемся [217]; мы все время зудим, зудим, пока мысль о Боге у него вообще муку не вызовет [246].
В основе нравственных суждений проповедника заложена антитеза: человек духовный, устремленный ко Христу, и «плотский», мир которого рисуется с иронией, что подтверждают «уменьшительные» формы существительных, наречий при его описании: Что там картофель, зеленый лучок, когда человек с Богом пребывает? [178]; Хорошее настроение можно получить и музычку послушав и книжечку почитав, но душевное это переживание к духовной жизни часто не имеет никакого отношения [201]; Мы люди плотские, нам бы здесь устроиться...чтобы денежки водились... [216]; Есть люди, которые и в церковь ходят, и на молитву платочек одевают, и квартирка у них освящена, и лампадочка есть, и иконочки, и книжечки...а глаза злые...[272]; Уж лучше бы ты в церковь не ходил, сидел бы дома, спокойненько телевизор смотрел, газетку читал...[273]; Квартирку прибрал... и мучаешься... не вломились ли, не ограбили [281]?
Эффект комического возникает и тогда, когда автор использует прием «разложения фразеологических единиц», например: Мы молимся - не просто горох в стену кидаем, а Господь слышит нас (ФЕ как об стенку горох). Встречаются примеры интертекстуальной игры. Так, слова проповедника Дочь твоя? Что ты вырастила, то теперь и ешь...[87] отсылают слушателя к пословице Что посеешь, то и пожнешь. Вообще же апелляция к авторитету паремий4 (библейских, фольклорных, даже античных): Что позволено Юпитеру, не позволено быку - [263] - характерная черта стиля отца Димитрия.
