Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Дискурсивный анализ: методологические основы исследования 13
1. История становления дискурсивного анализа 13
1.1. «Дискурс» и «дискурсивный анализ» 13
1.2. От структурализма к теории дискурса М. Фуко 15
1.3. Позитивистский и постпозитивистский подходы к анализу языка . 17
2. Терминоведение и юридическая техника vs. дискурсивного анализа 22
2.1. Терминоведение как das Ding-an-sich 22
2.2. Термины лингвистической методологии: пределы применения лексикографического метода 24
2.3. «Юридическая техника» 28
3. Идеологизация, манипуляция, дезинформация: выбор категории 31
3.1. Идеологизация 31
3.2. Манипуляция 32
3.3. Дезинформация 33
ЗА. Идеологизация и конфликтогенность в русле лингвистической конфликтологии 34
4. Юридический дискурс и юридический язык 38
5. Юридический документ 41
5.1. Понятие о юридическом документе 41
5.2: Типология юридических документов 42
5.3. Судебное решение как особый вид юридических документов 43
6. Выводы 45
Глава II. Особенности функционирования терминологизированных средств в текстах по лингвистической методологии советского периода 48
1. Лексикографическое исследование терминологизированных средств лингвистической методологии 48
2. Дискурсивный анализ терминологизированных средств лингвистической методологии и их дефиниций 55
2.1. Лексико-семантические особенности функционирования терминов, называющих методы отечественной лингвистики 55
2.2. Лексико-семантические особенности фунщионирования терминов, называющих методики отечественной лингвистики 63
2.3. Лексико-семантические особенности функционирования терминов, называющих приёмы отечественной лингвистики 66
2.4. Лексико-семантические особенности функционирования заимствованных терминов лингвистической методологии 71
2.5. Грамматические особенности функционирования терминов лингвистической методологии 74 3. Выводы 78
Глава III. Особенности функционирования терминологизированных средств в действующих российских юридических документах 80
1. Специфика дискурсивного анализа отдельных видов юридических документов 80
2. Особенности функционирования терминологизированных средств в Уголовном кодексе РФ и связанных с ним нормативных правовых актах РФ 81
3. Особенности функционирования терминологизированных средств в уголовно-процессуальных документах 122
3.1. Особенности логической организации русскоязычной уголовно-правовой терминосистемы 124
3.2. Лексико-семантические особенности функционирования терминов в уголовно-процессуальных документах 144
3.3. Грамматические особенности функционирования терминов в уголовно-процессуальных документах 156
3.4. Орфографические и пунктуационные особенности дискурсивной реализации уголовно-правовых терминов 165
4. Судебное заседание как особый вид юридической дискурсивной практики 172
5. Выводы 177
Глава IV. Советская лингвистическая и современная юридическая дискурсивные практики: общность и различия 180
1. Структурные особенности 180
1.1. Структурные особенности: лингвистический аспект 181
1.2. Структурные особенности: экстралингвистический аспект 181
2. Особенности оперирования языком 183
2.1. Аксиологический уровень 183
2.2. Уровень категоризации 186
2.3. Мотивационно-прагматический уровень 193
Заключение 196
Библиографический список 202
Нормативные правовые акты 202
Научная литература 203
Словари 222
Приложение. Материалы для словаря терминов лингвистической методологии 224
- Позитивистский и постпозитивистский подходы к анализу языка
- Лексико-семантические особенности функционирования терминов, называющих приёмы отечественной лингвистики
- Лексико-семантические особенности функционирования терминов в уголовно-процессуальных документах
- Уровень категоризации
Введение к работе
Принципиальной для настоящего исследования проблемой следует считать следующий парадокс. В течение многих веков человек в процессе коммуникации последовательно не соблюдает обусловленное законами лингвистической прагматики требование говорить (писать) яснее. Однако нарушение эталонного правила, провоцируя примитивные речевые ошибки, в итоге не только не приводит к коммуникативному провалу, но и формирует полифункциональные сообщения-компоненты различных дискурсивных практик, с первого взгляда не имеющих между собою ничего общего.
Примерами таких практик можно считать метаязык1 советской лингвистики и язык современной юриспруденции.
Метаязык науки (и его компонент метаязык лингвистики) неоднократно становился объектом самых пристальных и обстоятельных исследований (О.С. Ахманова, А.Н. Баранов, Н.В. Бугорская, Н.Б. Гвишиани, М.М. Глушко, Ж. Марузо и др.), результатом которых явилось формирование терминоведения как отрасли языкознания (Б.Н.Головин, Р.Ю.Кобрин, С.В.Гринёв, В.М. Лейчик, Д.С. Лотте, В.Н. Немченко, В.А. Татаринов, С.Д. Шелов).
В последние годы особенное распространение получили также работы, которые посвящены изучению языка юриспруденции и которые можно подразделить на две большие группы.
К первой группе относятся исследования, выполненные лингвистами и носящие общетеоретический (Н.Д. Голев, Л.Н. Сидорова, СВ. Соколовский), терминологический (Т.М. Балыхина, Т.М. Дементьева, Т.В. Морщакова, С.П.Хижняк), семантико-стилистический, риторический (Т.Ю. Виноградова, СЮ. Якушин, Т.В. Губаева, Г.В. Кубиц, Л.Е. Попова) и юрислингвистический (М.В. Горбаневский, В.И. Жельвис, О.Н. Матвеева) характер.
Вторую группу составляют те, которые выполнены в границах правоведения. Такие работы крайне дидактичны и ориентированы, главным образом, на то, чтобы помочь юристу говорить и писать правильно. Иными словами, исследования этой группы в функциональном плане напоминают скорее справочные издания, они выполнены преимущественно в рамках стилистики и культуры речи (Ю.И. Алфёрова, Л.Ю. Василенко, Н.Н. Ивакина, А.А. Малышев, А.Г. Решенкин, Н.В. Павлов). Встречаются также и работы юридико-технического характера, посвященные толкованию юридических документов и правотворческой деятельности (И.Н. Бокова, К.В. Каргин, В.В. Лазарев, А.П. Мазуренко, А.А. Малышев, Ю.А. Тихомиров, Н.И. Хабибуллина, Е.С. Шугрина).
Несмотря на то что изучение языка, обслуживающего административно-правовые отношения, в настоящее время становится приоритетным направлением как для лингвистики, так и для правоведения2, существующие
1 Употребляя термин «метаязык» (его производные) в том или ином контексте, мы следуем за P.O. Якобсоном и
имеем в виду, главным образом, язык «по поводу» другого языка, или язык, описывающих другой язык -
созданный либо создаваемый для этой цели.
2 Подтверждением этому тезису может служить, в частности, появление в лингвистической науке отрасли,
названной Н.Д. Голевым юриатнгеисткой.
исследования в названной области носят односторонний характер, поскольку всякий раз выбирают для ориентира преимущественную методологию - либо языкознания, либо юриспруденции. Вышеизложенное объясняет необходимость разработки и проведения комплексного дискурсивного анализа как лингвистической, так и юридической практики.
Не представляется возможным назвать завершёнными и разыскания, проводимые в области языка современной лингвистики, так как терминоведение, будучи дисциплиной прикладной и изучая процессы создания, функционирования и упорядочения специальной лексики, тем не менее не решает вопрос экстралингвистический, а именно вопрос о законах построения метаязыкового дискурса.
Таким образом, актуальность данной работы определена необходимостью изучения роли человеческого фактора в различных дискурсивных практиках. Предельно важным в современных условиях представляется изучить функционирование языка в таких дискурсивных практиках, которые традиционно считаются либо в малой степени находящимися под влиянием «языковой личности» (наука), либо совершенно обезличенными, техническими (юриспруденция). Именно такие дискурсивные практики в настоящее время, в силу своей индивидуальной и социальной востребованности, оказываются наиболее антропоцентричными.
Формированию основной гипотезы исследования способствовала мысль, высказанная М.М.Бахтиным, а позднее в той или иной форме и другими (например, Р. Бартом и P.M. Блакаром), о том, что слово как социальный знак есть идеологический феномен par excellence.
Гипотеза исследования состоит в том, что дискурсивная реализация терминологизированных средств, относящихся к полярным терминосистемам, выступает как языковое отражение идеологии. Оно не является непременным атрибутом (и тем более своеобразной визитной карточкой) ни времени, ни пространства, поскольку механизм идеологизации3 прескриптивен, а потому и не устраняется из общекультурного кода вместе с переменами экономического, политического и иного характера, а сохраняется и трансформируется на лингвогенетическом уровне, являясь одновременно и отличительной чертой, и болезнью данного социума.
Объект исследования составляют терминологизированные средства (далее - терминологические единицы, ТЕ) лингвистической методологии4 и ТЕ юридического дискурса, функционирующие в различных стандартизованных
3 Сущности идеологизации, кроме М.М. Бахтина, касались позднее как отечественные (Т.Ч. Гуссейнов,
Е.А. Земская, С.Г. Кара-Мурза, В.Г. Костомаров, Н.А. Купина, Б.Ю. Норман, А.М. Селищев, Э.И. Хан-Пира,
А.А. Шунейко), так и зарубежные исследователи (T.A. вал Дейк, А. Вежбицкая, В. Клемперер, П. Серно,
M. Гловиньски, Д. Вайс, Р. Водак).
4 Большая часть ТЕ имеют своим компонентом (или одним из компонентов) следующие термины: «анализ»,
«аспект», «метод», «объект», «предмет», «приїм», «принцип», «процедура», «способ», «средство», однако
заметим, что фактическим материалом для данной работы послужили и другие методологические термины
языкознания, тесно связанные по семантике со специальными словами и словосочетаниями названной группы.
текстовых документах (разноуровневых правовых актах и судебных решениях)5.
Предметом исследования являются логические, лексико-семантические и грамматические особенности функционирования указанных ТЕ в соответствующих дискурсивных практиках.
Цель настоящего исследования - на основе лексического, грамматического и прагматического анализа функционирования ТЕ в современных отечественных лингвистической и юридической дискурсивных практиках выявить сходство и различия названных практик.
Сформулированная таким образом цель логически обусловливает выполнение ряда конкретных исследовательских задач:
-
Определить объём и содержание понятия «дискурс»; дать краткую характеристику методологических оснований дискурсивного анализа; объяснить причины использования дискурсивного анализа для достижения поставленной цели исследования.
-
Охарактеризовать функционирование ТЕ в дискурсе советской лингвистической науки, проанализировав его основные черты, реализованные в соответствующей советской метаязыковой практике.
-
Охарактеризовать функционирование ТЕ в современном отечественном юридическом дискурсе, опираясь на особенности реализации его основных признаков в дискурсивной практике.
-
Сопоставить терминосистемы в двух рассмотренных дискурсивных практиках, определив базу общности построения и функционирования двух дискурсов.
Источники исследования подразделяются на следующие группы.
I. Словари русского языка и энциклопедии (9 наименований), а также
лингвистические тексты, включающие специальные словари и работы по
языкознанию (всего 11 источников, включая работы И.В. Арнольд,
О.С. Ахматовой, Ф.М. Березина, Б.Н. Головина, Т.Х. Каде, В.И. Кодухова,
И.П. Распопова, Ю.С. Степанова и коллективные труды, такие, как
«Лингвистический энциклопедический словарь» под редакцией В.Н. Лрцевой и
«Общее языкознание: методы лингвистических исследований» под редакцией
Б.А. Серебренникова).
Приложение к диссертационному сочинению содержит материалы для 511 статей, описывающих термины лингвистической методологии.
II. Юридические документы различной «жанровой» отнесённости.
-
Нормативные документы Российской Федерации (11 наименований, в том числе федеральные законы и постановления Пленума Верховного суда Российской Федерации);
-
Различные судебные решения (решения, приговоры, определения, постановления), вынесенные судами Нижнего Новгорода и Нижегородской области всех инстанций за период с марта 2007 года по декабрь 2008 года.
1 Названные единицы юридического дискурса, разумеется, не моїуг быть полностью охвачены диссертационным исследованием, поэтому нами было принято решение исследовать только ту его часть, которая связана с уголовно-правовыми отношениями.
Всего нами проанализировано около 3500 судебных решений по гражданским и уголовным делам. Количество исследованных судебных решений, принятых при производстве по уголовным делам, составляет около 2500 (из общего числа упомянутых судебных актов).
Языковым материалом для анализа послужили 1032 лингвистических и 962 юридических ТЕ, полученных посредством сплошной выборки из указанных выше источников исследования.
Для решения поставленных задач применялся метод дискурсивного анализа, который, являясь особым лингвофилософским методом, включает в свою базу такие лингвистические методы исследования, как дистрибутивный, компонентный, количественный, моделирования, описательный, опроса, семантико-стилистический, сопоставительный. Все перечисленные методы использованы нами в части, согласующейся с методом логического анализа языка, методом деконструкции и методом дискурсивного анализа, разработанными в рамках постструктурализма.
Научная новизна исследования заключается в том, что в нём не только впервые в практике научного исследования предпринята попытка контрастивного дискурсивного анализа отечественной металингвистической и юридической практики, но и выявлены общие для обоих, казалось бы, разнополюсных, дискурсов способы оперирования с языком. Научная новизна исследования заключается также и во включении в практику лингвистического анализа нового эмпирического материала - текстов судебных решений. Обращение к подобного рода материалу позволило не только дать исчерпывающую лингвопрагматическую характеристику одной из наиболее антропоцентричных современных дискурсивных практик, но и более детально дефинировать межотраслевые научные понятия (идеологизация, манипуляция, дезинформация), а также определить глубину конфликтности различных текстов, разработать методику её определения, обосновать операциональную единицу анализа (конфликтогенность).
Новые знания о лингвистической и юридической терминологии были получены посредством реализации традиционных методов языкознания в рамках дискурсивного подхода.
Диссертационное исследование имеет теоретическую значимость, поскольку вносит вклад как в общую теорию дискурсивного анализа, так и в изучение различных дискурсивных практик советского и российского периодов, формулирует и раскрывает основные положения юрислингвистики и лингвистической конфликтологии, уточняя ряд базовых для них понятий (агрессия, дезинформация, идеологизация, конфликтогенность, манипуляция, суггестия).
В частности, в диссертации обоснована методология дискурсивного описания феноменов научной и официально-деловой речи, сформулированы основные принципы такого описания. Методологическим основам исследования соответствует многоаспектная комплексная методика, ведущее место в которой отводится методу контрастивного дискурсивного анализа.
Теоретическая значимость диссертационного сочинения заключается также в разработке логико-понятийного аппарата лингвистической прагматики, семиотики, юрислингвистики и лингвистической конфликтологии (в ходе исследования автором рассмотрены и охарактеризованы дискурсивные механизмы процессов номинации, предикации, референции, перлокуции, локуции, иллокуции, десемантизации, порождения языкового конфликта).
Практическая ценность работы заключается в возможности применения результатов исследования в лексикографической (как основа словаря терминов лингвистической методологии), преподавательской (например, при разработке классических лингвистических курсов «Современный русский язык (лексикология, синтаксис), «Функциональная стилистика русского языка и культура речи» и специальных курсов «Лингвистическая конфликтология», «Филологический анализ текста», «Риторика», «Активные процессы современного русского языка», «Теория текста», «Теория коммуникации», «Юрислингвистика») практиках, а также при выполнении различных лингвистических экспертиз и непосредственно в судебной деятельности. Материалы диссертационного сочинения могут быть использованы также и в преподавании курсов юридического («Юридическая техника») и документоведческого циклов («Документоведение», «Составление и редактирование юридических документов», «Процессы унификации и стандартизации в сфере документоведения»). Материалы исследования могут быть положены в основу и при разработке учебных семинаров, тренингов для судей и сотрудников аппаратов судов общей юрисдикции. Применение полученных результатов возможно и в процессе составления справочно-нррмативных изданий документоведческого характера (методические рекомендации, инструкции по делопроизводству). Приложение к диссертации может быть использовано в учебных и научных целях (для научного руководства студентами и аспирантами, а также при выполнении курсовых, дипломных и диссертационных сочинений по лингвистике), так как известно, что на практике проблемы методологии конкретного исследования нередко остаются неразрешёнными именно в силу недостаточного владения терминологическим аппаратом и соответствующими понятиями.
Наиболее существенные результаты исследования сформулированы в следующих положениях, выносимых на защиту:
-
Основные черты сходства идеологизированных металингвистической и юридической дискурсивных практик наблюдаются в их структуре и в способах оперирования с языком.
-
Структурное сходство двух указанных дискурсивных практик на языковом уровне проявляется в наличии элементов научного стиля, в активной эксплуатации индуктивных и дедуктивных моделей построения доказательств.
-
Структурное сходство на экстралингвистическом уровне проявляется: в феномене «соавторства» («коллективного авторства»); в предельной стандартизации текстов обеих практик, причём в каждом случае названное свойство изначально есть следствие стилевой принадлежности; в
общности эксплуатируемой в этих практиках базовой логической категории, каковой является понятие.
-
Сходства двух указанных дискурсивных практик в способах оперирования с языком проявляются: на уровне знания о мире, где и советский металингвистический дискурс, и современный юридический дискурс характеризуются внутренним алогизмом, аномальностью лексической и грамматической семантики, а также десемантизацией, несоблюдением ряда грамматических правил и аксиом.референции; на уровне речевого поведения, где обоим типам дискурсивных практик присущи явления коммуникативного провала, ритуализованного речевого поведения, языкового манипулирования.
-
Языковая идеологизация, обнаруживающаяся в анализируемых (и иных) типах дискурсивных практик, прескриптивна, поскольку не устраняется из общекультурного кода вместе с переменами экономического, политического и иного характера, а сохраняется и трансформируется на лингвогенетическом уровне, являясь базовой характеристикой социума.
Структура исследования определена поставленными целью и задачами, а также характером объекта и предмета изучения. Диссертация состоит из введения, четырёх глав, заключения, сопровождается библиографическим списком, включающим источники исследования и научную литературу по теме, и приложением (в котором в алфавитном порядке расположены все встреченные общеметодологические ТЕ и ТЕ лингвистической методологии, а также все текстовые примеры).
Апробация и внедрение результатов исследования. Диссертация обсуждалась на заседаниях кафедры современного русского языка и общего языкознания Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского. Результаты исследования были представлены на международных научных конференциях: «В.А. Богородицкий: научное наследие и современное языковедение» (Казань, КГУ, 4-7 мая 2007), «Славянские языки и культура» (Тула, Тульский ГУ, 17-19 мая 2007), «Лингвистические парадигмы и лингводидактика» (Иркутск, Байкальский государственный университет экономики и права, 13-15 июня 2007), «Грамматические категории и единицы: синтагматический аспект (к 100-летию проф. А.М. Иорданского» (Владимир, ВГПУ, 25-27 сентября 2007), .«X Виноградовские чтения. Текст и контекст: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» (Москва, МГЛУ, 15-17 ноября 2007). Основные положения диссертационного сочинения нашли отражение в 10 публикациях (общим объёмом около 3,4 п.л.), 3 (около 1,7 п.л.) из которых размещены в изданиях, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией Министерства образования и науки Российской Федерации для опубликования основных результатов диссертаций на соискание учёной степени доктора наук. Выработанные рекомендации по составлению судебных документов с 2007 года используются Нижегородским областным судом и некоторыми судами общей юрисдикции Нижегородской области.
Позитивистский и постпозитивистский подходы к анализу языка
Первая треть XX века прошла под влиянием идей неопозитивизма; одной из таких идей было создание идеального языка науки [см., например, Деррида 2000b: 213]. Фундаментальное открытие квантовой механики, вошедшее в мировую науку под названием принципа (соотношения) неопределённостей, было сделано В.К. фон Гейзенбергом (1927) и решающим образом повлияло на физику, подвергнув ревизии основные сформулированные законы, философию, совершенно разрушив теории неопозитивистов, и лингвистику, доказав принципиальную невозможность создания универсального языка [Карнап 2006: 377].
Идеи Гейзенберга, подхваченные и впоследствии до известной степени развитые Н. Бором и К. Гёделем, положили начало развитию принципа индетерминизма, разрушившего структуру как онтологическую сущность.
После переворота в квантовой физике мысль об идеальном языке науки перестала занимать учёных, и они переключились на изучение обычного языка (например, Витгенштейн), а период неопозитивизма сменился постпозитивизмом, вставшим на позиции логико-математического знания. Именно в рамках постпозитивизма и были разработаны принципы разноуровневого логического анализа, которые являются составной частью ДА.
Необходимо добавить, что и Карнап, и Поппер, и Лакатош, и Фейерабенд, и даже Деррида занимались изучением давних философских вопросов истины и истинности (понятия, суждения, умозаключения, теории и — что наиболее важно для нас — текста). Одной из наших задач является комплексный языковой анализ дефиниций терминов лингвистической методологии и текстов юриспруденции. Эти дефиниции по структуре и по содержанию можно приравнять к тождествам (в терминах логики) или к равенствам (в терминах математики); в этом случае очевидно, что способы оперирования с тождествами (равенствами) частично подойдут и для исследования дефиниций. Таким образом, мы должны выявить, какие именно логические и математические методы можно применить в нашем исследовании. Чтобы выяснить это, коротко рассмотрим некоторые работы указанных авторов.
Карнап уделял большое внимание проблемам разграничения научного и ненаучного («метафизического») знания [Поппер 2004: 423-486]. В «Преодолении метафизики логическим анализом языка» он делит все осмысленные предложения языка на а). (Теоретически) плодотворные и бесплодные и б). Истинные и ложные. Однако «бывает, — замечает Карнап, — что... ряд слов на первый взгляд выглядит так, как будто бы он является предложением; в этом случае мы, называем его псевдопредложением»1 [Карнап 1993]. Такие псевдопредложения разоблачаются, по Карнапу, путём логического анализа языка.
О недостатках теории Карнапа убедительно говорит Поппер, не называя метод Карнапа в принципе несостоятельным, но доказывая, что он не является главным способом разделения научного и не-научного [Поппер 2004: 423-424]. Другими словами, карнаповский логический анализ языка вполне приемлем для классификации простых (протокольных) единичных суждений (высказываний), хотя и не годится в качестве притопа демаркации [там же: 439]. Данный вывод также значим для нашего исследования, поскольку объясняет применение логического анализа языка при изучении двух дискурсивных практик.
Чтобы разделить науку и метафизику (то есть псевдонауку), Поппер отказывается от неопозитивистской верификации {индуктивной подтверждаемости — у Карнапа), выдвигая принцип фальсификации (фальсифицируемости), который формулирует следующим образом: «Проверяемость есть фальсифицируемость; при этом существуют степени проверяемости: одни теории более проверяемы, в большей степени опровержимы, чем другие» [там же: 68-69]1. Именно с помощью такого рода проверки может и должна быть, по идее Поппера, осуществлена демаркация.
Имеются определённые трудности в применении фальсификации к исследованию отдельных фактов языка (протокольных суждений), поскольку данный принцип можно использовать для проверки всей теории, а не отдельной её части. Очевидно всё же, что изучение языка, описывающего какую-либо теорию, целесообразнее всего проводить, опираясь на логические принципы, разработанные Карнапом. Логический анализ языка охватывает, главным образом, уровень категоризации [Караулов 1987: 37-58 и след.].
В первую очередь Карнап выявляет десемантизированные единицы, которые формально выражены в псевдопредложениях и обозначают псевдопонятия.
Карнапом отмечен и наиболее частотный случай внутреннего алогизма семантики протокольных предложений: «...Очень часто встречающимся нарушением логического синтаксиса является так называемая «путаница сфер» понятий. (...) Сконструированным примером этой ошибки является... предложение "Цезарь есть простое число"» [там же].
Остранение как приём искусства было описано В.Б. Шкловским в рамках анализа текстов Л. Толстого [Шкловский, 1925]. Об остранении в применении к нашему объекту исследования удачно пишет Фейерабенд:
«Идеология учёных редко подвергается исследованию. Её либо не замечают, либо считают безусловно истинной, либо включают в конкретные исследования таким образом, что любой критический анализ необходимо приводит к её подтверждению» [Фейерабенд 2007: 23]. Для исследований языка науки «никто не подходит лучше постороннего человека, т.е. смышлёного и любознательного дилетанта» [там же: 24]. Именно дилетант (псевдодилетант, «простец») способен наиболее трезво, остранённо рассмотреть проблему. В доказательство этой мысли Фейерабенд приводит яркий пример, связанный с работой суда присяжных — непрофессионалов, чьи «невинные» вопросы нередко помогают разрешить самые сложные дела.
Деррида также критически подходит к рассмотрению метафизического (=идеологизированного для нас) дискурса, который становится основным объектом деконструкции» [Автономова 1999: 17]. В своих трудах1 Деррида вводит и обосновывает метод деконструкции, перекликающийся с приёмом остранения Шкловского. В «Письме японскому другу» сущность метода деконструкции уточняется с помощью расширительного-толкования понятия «перевод»: переводом считается не только перевод с одного языка на другой, но и перевод, осуществляемый в одной и той же системе знаков (такой перевод осуществляется, например, при комментировании любого текста или отдельных его элементов).
К комментированию в традиционном понимании Деррида относится настороженно, однако для него ясно также, что «дублирующий комментарий должен иметь своё место в критическом чтении» [Деррида 2000b: 313].
Как замечает Н.С. Автономова, деконструкция Деррида включает одновременного структуралистский и постструктуралистский подходы к изучению дискурса; такой способ исследования языка «вовсе не будет разрушением... слово не вымарано, его можно прочитать под перечёркивающим его знаком» [Автономова 1999: 19].
Лексико-семантические особенности функционирования терминов, называющих приёмы отечественной лингвистики
Кроме рассмотренных выше компонентов («метод» и «методика»), существенный интерес представляет также и не менее частотный термин «приём» (56 единиц с опорным компонентом «приём» и 52 единицы с компонентом «приёмы»). Данный термин вводится, в частности, В.И. Кодуховым при толковании «метода» (3). Однако нецелесообразность выделения третьего значения термина «метод» была логически доказана.
Термин «приём» в специальной лингвистической литературе используется-в значении «метод» (2). В современном русском языке значение слова «приём» включает сему «отдельное, вспомогательное в ряду других действие» [ТСРЯОШ 1995: 580; БТСРЯ 1998: 976; СРЯ, 1999: т. Ш, 407], именно эта особенность семантики и позволяет сделать предположение о том, что по «приёмом» понимают то, что — в силу известной незначительности, несущественности — нельзя1 рассматривать как «метод». Такой подход к номинации научного понятия сходен с подходом, противопоставляющим «метод» (2) и «метод» (3): в основу данного противопоставления положен квантитативный критерий. На практике же (в абсолютном большинстве случаев) сема «отдельное действие» не проявляется. Достаточно сравнить дефиниции таких терминов, как метод внутренней реконструкции и приём внутренней реконструкции, метод глоттохронологический и приём глоттохронологии, метод коммутации и приём коммутации, метод оппозитивный и приём оппозиций (приём-оппозиционный) и мн. др. Несомненно; перед нами ещё один случай повторной номинации. Иначе говоря, термины «метод» (2), «методика»" и «приём», в силу того что они обозначают одно (сходные) понятия, можно? считать синонимами.
Употребление некоторых исследуемых терминов варьируется в разных источниках. Ниже типологизированы основные случаи варьирования терминологических единиц;
Если понимать варианты языковых единиц в расширенном смысле [Немченко 1990: 30], можно говорить о разноуровневой вариантности в нашей: терминосистеме. В частности, можно выделить группу терминологических единиц составляющих коррелятивные пары; состоящие из слов; (лексических единиц) ишловосочетаний (синтаксических единиц): абстрагирование(сущ:1 Им;) — метод абстрагирования (сущ;2 Им-.-. + сущ. Г Род.), картографирование (сущ.1 Им.) — методика картографирования (сущ.2 Им. + сущ.1 Род.), коммутация (сущ. Г Им.) -метод коммутации (сущ:2 Им. + сущ.1 Род.), моделирование (сущ.1 Им.) — метод моделирования (сущ.2 Им. + сущ.1 Род.), опрос (сущ.1 Им.) — метод опроса (сущ.2 Им. + сущ:1 Род.)/ пермутация (сущ; Г Им:) - метод пермутации (сущ.2 Им. + сущ.1 Род.), сравнение (сущ.1 Им:) — метод сравнительный (сущ.2 Им. + прил. Им. сущ.1), счёт (сущ.1 Им;) — метод счёта, формализация (сущ.1 Им.):— метод формализации (сущ.2Им: + сущ.1 Род:).
Смешанную группу вариантов составляют терминированные сочетания, одним из компонентов которых (или единственным компонентом которого) является аббревиатура:
- метод дистрибутивного анализа — метод ДА, метод непосредственно составляющих — метод НС, метод трансформационный— ТМ, ліетодика непосредственно составляющих — методика НС. Встречаются примеры «межструктурных вариантов» [Лейчик 1982: 141] — «синтаксических модификаций» сложных слов и словосочетаний с едиными корнями в своих компонентах» [Молодец 1983: 14]:
- метод дистрибутивный — метод дистрибутивного анализа, методика дистрибутивная — методика дистрибуции, методика трансформационная — методика трансформации, методы структурные — методы структурной лингвистики, приёмы социологические — приёмы социологического изучения лексики.
Особняком стоит вопрос о разграничении терминологических единиц и номенов (метод алгебраический. — метод де Соссюра, метод морфологический — метод Дельбрюка, метод функтивный — метод Елъмслева и мн. др.). Такие единицы целесообразнее считать абсолютными синонимами, поскольку те их части, которые указывают на видовые отличия понятия, совершенно различны. Кроме того, эти термины номинируют одинаковые понятия (одно из обязательных условий для выделения синонимов).
Крайне редки случаи варьирования в числе (варьируются опорные компоненты терминологического сочетания):
Приём внутренней реконструкции — приёмы внутренней реконструкции, приём семантического поля — приёмы семантического поля.
Серьёзный интерес для нашего исследования представляют случаи немотивированного числового варьирования — явления, представляющегося малоизученным.
Оговоримся, что речь идёт о варьировании в числе опорных компонентов (далее — ОК). Наиболее показательны примеры ТЕ с ОК «приёмы».
Вариантология как отрасль языковедения даёт подробную типологию случаев варьирования имён существительных в числе [Арбатский 1963: 13; Чельцова 1981: 116]. Однако любая классификация названных случаев должна, главным образом, учитывать причины такого колебания. Условием же числового варьирования существительных называют ситуацию, «когда обозначаемый предмет или явление могут быть рассмотрены двояко: то как нечто единое целое, то как нечто состоящее из многих единиц, частей, элементов» [Арбатский 1963: 13]. Строго говоря, не совсем понятно, как именно отличить друг от друга две обозначенные «ипостаси» предмета (явления). Сомнительность, названной причины числового варьирования постараемся доказать ниже.
Исследование дефиниций (точных и- описательных) и определяемых понятий проводится (в соответствии со сложившейся традицией) в двух направлениях: либо исследуется само определение (проверяется на полноту описания, логичность, изложения и пр.), либо проводится «проверка» семантической релевантности определяемого системе определяющего (по результатам такой «проверки», как правило, говорят об удачности-неудачности выбранного термина). Категорию же числа (один из формальных признаков) определяемого терминоведы обычно никак не связывают объёмом понятия(с семантическим компонентом).
Резюмируя приведённые замечания, скажем, что необходимо иметь в виду рассмотрение ТЕ именно с целью выявления истинных причин числового варьирования..
Всю рассматриваемую группу примеров можно разделить на две группы: в первую войдут ТЕ (с компонентом «приёмы»), номинирующие совокупность (два и более) приёмов (обозначим такие примеры Р1+); вторую составят те ТЕ, которые не обозначают такой совокупности или дефиниция которых не выявляет указанную совокупность (Р1-). Примером ТЕ группы Р1+ может послужить термин «приёмы анализа языка художественного произведения»:
Наиболее распространёнными приёмами анализа языка художественного произведения являются: приёмы стилистического наблюдения и стилистического комментирования, приёмы стилистической интерпретации, приёмы эстетического наблюдения и интерпретации и приёмы историко-литературной интерпретации [Кодухов 1963: 87].
Кроме того, можно привести в пример «приёмы внешней интерпретации» [Кодухов 1974: 225], «приёмы внутренней интерпретации» [там же: 232], «приёмы сравнительно-исторического исследования» [ОЯ 1973: 38-41]. Среди составляющих группы Р1- назовём, в частности, «приёмы вариантно-языковые» [Кодухов 1974: 228], «приёмы дистрибутивные» [Кодухов 1974: 231], «приёмы пневматические» [Кодухов 1963: 109 и Кодухов 1974:250].
Рассмотрим подробнее наиболее интересный пример («приёмы лингвистическойхронологизации») и отнесём его к одной из двух групп:
В технике хронологизации выделяются две основные группы приёмов: определение временной последовательности явлений и совмещение явлений во времени. ... Приёмы лингвистической хронологизации можно условно разделить на внутренние и внешние по отношению к рассматриваемой языковой системе [ОЯ 1973: 32].
Из приведённой цитаты читатель понимает, что среди приёмов хронологизации языковых явлений можно назвать, по меньшей мере, два; следовательно, форма числа ОК ТЕ оправданна экстралингвистически (данный термин с помощью языковых средств кодирует неязыковую информацию, является гиперонимом по отношению к двум другим).
Для В.И. Кодухова приём хронологизации (разрядка автора. - А.Б) языковых явлений состоит в том, что языковые факты получают абсолютную и относительную временную характеристику. ...Абсолютная хронология является датировкой, т.е. установлением первой фиксации изучаемого факта или явления в том или ином памятнике письменности [Кодухов 1974: 266].
Лексико-семантические особенности функционирования терминов в уголовно-процессуальных документах
1) К. и В. по предварительному сговору на автомашине ВАЗ-2101... с целью кражи приехали в гаражный кооператив где путём подбора ключа и спила 2-го замка проникли в гараж:, откуда тайно похитили имущество Н.
Автор предложения употребляет отглагольное существительное «спил» (в современном русском языке оно называет поверхность тела, образованную в результате пиления — по аналогии со словами «скол», «срез», «слом») в новом значении (оконченное действие): Очевидно, что в данномслучае слово «спил» подменяет собой «спиливание».
Далее в постановлении читаем:
К. и В. приехали в гаражный кооператив и путём пролома-стены... проникли внутрь...
Результат действия вновь подменяет само действие (ср.: путём пролома стены и проломив стену).
2) В настоящее время, в речи нередко встречаются- сочетания нелицензгюнная программа, нелицензионный программный продукт: В одном из судебных решений встретилось, кроме названных, и выражение Ж., зная о нелицензионностиуказанных программных продуктов:..
На наш взгляд, все приведённые случаи иллюстрируют путаницу при употреблении? паронимов. Так, слово «лицензионный» (об этом свидетельствует его словообразовательная,структура) значит «относящийся к лицензии». В языке, в частности, и в юридической дискурсивной практике встречаются словосочетания, позволяющие точно определить семантику этого слова: лицензионный сбор, лщензионный договор, лицензионное соглашение, лицензионные платежи, лицензионный участок. Слово «лицензированный» является страдательным причастием, образованным от глагола «лицензировать» («выдавать лицензию на что-либо, в установленном порядке разрешать что-либо»). Словосочетание «нелицензионная программа» (номинирующее в данном контексте такую программу, которая создана и используется без разрешительной документации) является алогичным, поскольку не соотносится ни с каким денотатом. Другими словами, в названных выше сочетаниях слово «нелицензионный» подменяет собой слово «нелицензированный».
Общеречевая тенденция к неразличению семантики паронимов проявляется далеко не в одном-юридическом документе:
X., одев, ["вместо «надев»] маску, потребовал у продавца деньги... Когда Ю. отказалась передать деньги, 3. для оказания на неё психического [вместо «психологического»] давления нанёс ей удар кулаколі в лицо, продолжая требовать передачи денег.
Виновные обманывали потерпевших, забирая их сотовые телефоны под предлогом проверки [вместо «сверки»] номеров на сотовом телефоне с номерами на документах якобы похищенного у них телефона.
3) При назначении наказания, руководствуясь ст.ст. 6 и 60 УК РФ, учитывая снижение характера и степени общественной опасности совершённых осуждённым деяний по покушению на сбыт наркотических средств, а также наличие ранее установленных судом первой инстанции обстоятельств, влияющих на наказание, президиум приходит к выводу о соразмерном снижении осуждённому наказания по совокупности преступлений?
Словосочетание «снижение характера» — пример нарушения лексической сочетаемости, поскольку существительное «характер» обозначает абстрактное понятие, не поддающееся физическому измерению, в то время как существительное «снижение» обозначает ту или иную количественную редукцию физической величины (уменьшение объёма, массы, скорости и т.п.). Такая ошибка стала возможной вследствие того, что названное сочетание является частью другого: снижение характера и степени общественной опасности. Лексемы «характера» и «степени» оказываются в предложении в позиции однородных дополнений, и слово «снижение», являющееся главным в словосочетании по отношению ю одному однородному дополнению («степени») занимает доминирующее положение и в отношении другого однородного дополнения.
Данный пример помещён нами в разряд иллюстраций лексико-семантических ошибок, поскольку, как было установлено выше, особенности синтаксической связи слов не имеют решающего влияния на выбор лексемы.
Второе заслуживающее внимания сочетание — «деяния по покушению». Вновь мы имеем дело с примером неправильного выбора лексемы. В»качестве отступления заметим, что слово «деяние» и его форма во множественном числе («деяния») крайне частотны в юридическом дискурсе. Вероятно, в связи с этим обстоятельством слова утеряли принадлежность к высокой лексике (ср., например, название пятой книги Нового Завета — Деяния Апостолов иг под.). Приобретя дискурсивный статус нейтральной лексемы, слово «деяние» стало обозначать даже не любое действие, а такое, которое, с точки зрения уголовного права, квалифицируется как преступление. У слова «деяние» в форме множественного числа появилась новая синтаксическая валентность, которую можно формализовать следующим образом: деяния + по + Nom. Subst. in Gen.
Первоначально такая схема представляла собою канцеляризм, результат экономии языковых средств и включала в себя слово «действия» (И.п. мн.ч.): действия по благоустройству территории, действия по ликвидации последствий ЧС, действия по реализации национального проекта и т.д. В исследованных нами документах часто встречается формулировка действия осуждённого по фактам (незаконного сбыта наркотических средств, незаконного хранения оружия, краж: и проч.). Из приведённого же примера видно, что постепенно обозначенная синтаксическая связь реализуется и с участием слова «деяния».
Необходимо обратить внимание на то, что нам пока не встретились факты реализации схемы с существительным «деяние», то есть в форме единственного числа, в то время как не составляет труда трансформировать приведённые нами сочетания, изменив число главного слова: действие по благоустройству территории, действие по ликвидации последствий ЧС, действие по реализации национального проекта. Следовательно, можно сделать вывод, что существительное «деяние», довольно часто встречающееся в юридической дискурсивной практике, всё же следует признать частичным синонимом слова «действие».
4) В юридическом дискурсе широко используются термины «уголовный закон» и «уголовное законодательство», «уголовно-процессуальный закон» и «уголовно-процессуальное законодательство», которые функционируют как абсолютные синонимы, заменяя друг друга в одинаковых контекстах. Можно сказать, что отношения синонимии в данном случае санкционированы законом. Так, часть 1 статьи 1 УК гласит: «Уголовное законодательство Российской Федерации из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс».
В обыденном сознании слове «законодательство» (по аналогии со словами «братство», «отечество», «студенчество» и под.) соотносится с понятием собирательным, такое восприятие этого слова обусловлено не только в плане общеязыковой семантики, но и употреблением этого слова в сочетаниях «российское законодательство», «собрание законодательства РФ» обозначающих совокупность всех законов, действующих на территории РФ. Следствием синонимизации значений» слов является неразличение общего и единичного, заложенного и в семантике слов, и в их морфемнойструктуре. В сущности, происходит то же самое явление, что и при немотивированном числовом варьировании, описанном в подразделе 2.3.
Уровень категоризации
На уровне знания о мире советский металингвистический, дискурс и современный юридический!дискурс характеризуются внутренним! алогизмом, аномальностью лексической и грамматической семантики, а также десемантизацией, — то есть обладают типологическими особенностями советского дискурса.
Итак, две интересующие нас дискурсивные практики оказываются типологически сходными друг с другом и такими статусно-ориентированными типами дискурса, как политический и религиозный. Такое сходство проявляется в комплексе характеризующих черт.
К аномалиям следует отнести несоблюдение грамматических правил и аксиом референции:
1) отказ от толкования вводимых ТЕ, значение которых не может быть выведено из контекста (стеничный тип реагирования, оффшорная зона, брыжейка тонкой кишки), включая случаи толкования одного неизвестного через другое (например, понятие трансформационный метод определяется посредством ТЕ ядерные конструкции и трансформации: «Особый метод... ограничивается рамками определённого набора ядерных конструкций и списка допустимых трансформаций по правилам их применения» [Кодухов 1963: 121-122]).
В- первом случае, как видно; в задачу юридического дискурса и не входит цель дать функционирующим ТЕ толкование — ни судебное решение, ни нормативный акт, ни экспертное заключение, ни любой другой документ данной практики не истолковывают ТЕ собственной отрасли знания (в тех, конечно, случаях, если нет спора о терминах, способного повлиять на исход дела). Истолковывать каждый раз новую- ТЕ, ориентируясь на простеца-означало бы так перегрузить документ, лишней информацией, что восприятие его сталобы практически»невозможно:
Любое учебное или научное пособие, к каковым относится и специальная лингвистическая литература, являясь справочным изданием, обязано идентифицировать объект речи (дискурсивное событие) для адресата (в том числе — потенциального). Осознанное невыполнение этого условия порождает сомнение в искренности автора. Но поскольку доказать сознательное коммуникативное намерение зачастую не представляется возможным (как в случае с толкованием неоднократно разбираемых ТЕ лингвистической методологии), то можно утверждать, что во всех подобных ситуациях коммуникативным эффектом будет сомнение в компетентности автора и недоверие к тексту в целом.
2) использование ТЕ, которые в силу своей общей употребительности не воспринимаются адресатом как специальные {банда, вменяемость, садизм, особая жестокость). Следует отметить, что в обращении к такой лексике есть и плюсы и минусы. С одной стороны, рядовому носителю языка оказывается легко определить семантику слов общеупотребительных {злоупотребление, низменный, изнасилование — насильственное действие сексуального характера — развратное действие), с другой же стороны, подобное восприятие приводит к непониманию специального значения; так как область референции в различных дискурсах (обыденном и юридическом) неодинаковая.
Показательный пример названного процесса в методологии лингвистики - споры о том, какое исследовательское действие (комплекс действий) считать методом, какое - методикой, какое — приёмом, как соотносятся типологический метод, метод типологизирования и приём типологической характеристики и проч. В названных и подобных ситуациях спор о терминах парадоксальным образом выходит на первый план, тогда как задача исследования языка уходит из поля зрения- учёных. Нередко методология языкознания1 называет термином то, чему впоследствии не приписывает специального значения» (метод анкетирования, наблюдение, самонаблюдение, метод опроса, счёт, эксперимент).
3) использование ТЕ-фантомов (изменение обстановки, разумность срока рассмотрения дела, сплочённость). В лингвистическом метаязыке особое место занимают слова соответствующий и особенно определённый: «Различные языковые единицы, будучи членами определённой системы, могут преобразовываться (трансформироваться) друг в друга, как бы «порождать» друг друга по определённым, предписываемым системой правилалі» [Распопов 1976: 88]. «Определённый» в этом и подобных текстах принимает значение «неопределённый».
4) использование лексико-грамматических и лексико-семантических маркеров, сигнализирующих о нечётком ограничении объёма толкуемого понятия, события (а т.д., может также характеризоваться, другие коррупционные действия, в значительной степени, большей частью). Иногда такие маркеры могут поставить под сомнение точность определяемого явления: «На аспектах основываются различные отрасли определённой науки, например, такие отрасли языкознания, как фонетика, фонология, лексикология, морфология, синтаксис, диалектология и т.д., фактически изучают язык в определённом аспекте» [ОЯ 1973: 266]. Из приведённого примера не ясно, основываются ли все отрасли языкознания на аспектах: если да, то непонятно, зачем, тогда их перечислять, а если нет - то какие не основываются. Приведённый пример может показаться смешным, однако вряд ли подлежит доказательству утверждение о том," что в каждое употреблённое слово несёт свою функцию в дискурсе, даже привычное сокращение «и т.д.», которое, как мы убедились, заключает порою в себе не лексическое значение; а семантику знака препинания.
Характеризуя понятие «особая жестокость» Пленум ВС РФ использует ряд синонимических понятий, призванный предельно - уточнить названный уголовно-правовой феномен. Выше было доказано, что прагматическом смысле употребление сокращения «и- т.д.» после ряда уточняющих однородных дополнений, оправданно, поскольку автор осознанно предусматривая возможность ситуации, иной по сравнению с описанными.
5) неадекватное и прагматически не обусловленное использование возможностей грамматической системы русского языка (превращение самостоятельных слов формально-служебные: «По месту работы Ш. характеризуется положительно, не выпивает, не опаздывает, проявляет отзывчивость, имеет заботу (вместо «заботится») о старших», «Пока М-ва прятала похищенное, М-в и С. продолжали вести борьбу (вместо «бороться», «драться») у ручья», «Производится выделение основных для структуры говоров (вместо «выделяются основные... говоры») данного языка территориальных величин» [ОЯ4973: 138]).
6) использование штампов. В предложении «Ю., действуя на почве внезапно возникших личных неприязненных отношений, с целью причинения тяжкого вреда здоровью, подверг избиению Б., нанеся ему множественные удары руками и ногами по голове и другим частям тела» совмещены сразу две характерные черты: штамп («действуя на почве...») и немотивированная замена глагола на глагольно-именное словосочетание («подверг избиению» вместо «избил»). В тексте лингвистики штамп «с целью + Gen.» совмещается со случаем немотивированной замены глагола («классифицировать») аналогичным предыдущему сочетанием («осуществлять классификацию»): «Анализ кластерный (классификационный эксперимент) -лингвистическое интервьюирование информантов с целью осуществления необходимой исследователю классификации данных единиц по какому-либо одному основанию» [Каде 1998: 125].
7) нагромождение одинаковых падежей (... действием, связанным с преступлением, совершенным лицом, наделённым правом осуществлять...; ...путем установления степени известности отдельных семантических компонентов носителями языка с целью представления компонентной структуры значения слова, выявления доминирующих и вероятностных сем, общеизвестных и малоизвестных семантических компонентов слова... [Каде 1998: 137]).
