Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Грамматика русского падежа: основные подходы 11
1.1. Грамматическая категория падежа (история вопроса) 11
1.2. «Семантико-морфологическая» классификация падежей и падежных значений P.O. Якобсона 15
1.3. «Синтаксическая» классификация падежей и падежных значений Е. Куриловича 24
1.4. Трактовка категории падежа в русской грамматической традиции 30
1.5. Категория падежа в традициях преподавания РКИ 38
1.6. Выводы 54
ГЛАВА II. История осмысления категории одушевленность / неодушевленность и предлогов в системе падежа 57
2.1. Особенности формирования категории одушевленность / неодушевленность 57
2.2. Категория одушевленность / неодушевленность в практике преподавания РКИ 63
2.3. История описания предлогов как служебной части речи 67
2.4.Морфологический состав предлогов 75
2.5. Лексическое и грамматическое значение предлога 82
2.6. Предлог в практике преподавания РКИ 87
2.7. Выводы 95
ГЛАВА III. Особенности грамматической концептуализации в русской лингвокультуре на фоне корейской и немецкой лингвокультур
3.1. Понятие «концепт» в современной лингвистике 99
3.2. Понятие «грамматического концепта» 102
3.3. Грамматический концепт «падеж» 104
3.4. Одушевленность / неодушевленность
3.4.1. Лексические средства выражения одушевленности / неодушевленности 111
3.4.2. Морфологические средства выражения одушевленности / неодушевленности 116
3.4.3. Синтаксические средства выражения одушевленности / неодушевленности
3.5. Семантика пространственных предлогов В и НА 122
3.6. Семантика временных предлогов В и НА 134
3.7. Выводы 140
Заключение 143
Библиография 146
- «Семантико-морфологическая» классификация падежей и падежных значений P.O. Якобсона
- Категория одушевленность / неодушевленность в практике преподавания РКИ
- Лексическое и грамматическое значение предлога
- Лексические средства выражения одушевленности / неодушевленности
Введение к работе
Предлагаемая работа посвящена концептуальному подходу к грамматике русского языка как иностранного, что позволяет сфокусировать внимание на особенностях восприятия иностранными студентами грамматических категорий, а именно: словоизменительной категории падежа имени существительного.
Актуальность исследования обусловлена тем, что концептуальные подходы к грамматике русского языка находятся в настоящее время в стадии формирования (Кашкин 2001; Клобуков 2001; Всеволодова 2009; Беседина 2006; Кан Кай 2009; Лазарев 2009) и требуют отдельного аналитического описания. Особую важность при этом приобретает исследование уровней понимания и восприятия русской грамматики вообще и категории падежа, в частности, носителями других лингвокультур (корейской и немецкой - в нашем случае).
Работы в области грамматики русского языка как иностранного (MB. Всеволодовой, Е.Ю. Владимирского, Н.А. Лобановой, Н.А. Мете, Е.Г. Борисовой, А.Н. Латышевой, А.В. Величко, М.А. Шелякипа и др.) достаточно четко проявляют современные подходы к указанной проблематике. Вместе с тем, достижения в области когнитивной лингвистики и концептуального анализа позволяют ставить вопросы грамматической теории русского языка как иностранного в несколько иной плоскости с применением понятия грамматической концептуализации языка.
Это, в свою очередь, предполагает учет тех взглядов и точек зрения на грамматическую теорию слова, которые формировались в процессе ее исследовательского осмысления. История грамматического учения, таким образом, становится важным элементом концептуального подхода к грамматике современного русского языка. Ориентированный на иноязычную
аудиторию теоретический курс грамматики современного русского языка должен включать в себя также историю вопроса и, при необходимости, исторический комментарий, что позволит комплексно отразить «грамматическую логику» языка в присущем ей многообразии исследовательских подходов и способов интерпретации. А это, в свою очередь, создает условия для более глубокого осознания иностранными студентами грамматических правил, особенно так называемых исключений из них. Проведенная в работе каталогизация типичных грамматических ошибок, допущенных носителями разных лингвокультур (корейской и немецкой), позволяет определить «проблемные места» русской грамматики в ее восприятии представителями данных лингвокультурных сообществ. Тем самым выявляются и те области неполного понимания грамматики, которые требуют дополнительного объяснения, в том числе и экскурса в историю вопроса. Такой подход обуславливает научную новизну исследования.
Цель нашей работы - выявить и проинтерпретировать сложные для восприятия иностранными учащимися смыслы, связанные с особенностями грамматической концептуализации русского языка на примере словоизменительной категории падежа, классифицирующей категории одушевленности / неодушевленности и непроизводных предлогов. Предлагается принцип адекватной фокусировки, который, в частности, предполагает, что внимание будет уделено не только и не столько формальному аспекту, но и способам грамматической концептуализации в русском языке.
Достижение поставленной цели предполагает постановку и решение ряда задач:
рассмотреть исторические предпосылки формирования и осмысления категорий (падежа и одушевленности-неодушевленности), а также предлогов;
исследовать основные подходы к грамматике русского языка как иностранного, сложившиеся к настоящему моменту;
определить объем, содержание и статус базовых понятий современной когнитивной грамматики (грамматический концепт, прототип) в целях обеспечения точности и однозначности терминологического аппарата проводимого исследования;
провести каталогизацию и определить частотность наиболее типичных грамматических речевых ошибок корейских и немецких студентов;
предложить интерпретацию падежных отношений на основе концептуального подхода к грамматике русского языка как иностранного с учетом особенностей восприятия русской грамматики носителями разных лингвокультур (корейской и немецкой).
Для решения поставленных задач использованы следующие методы исследования:
аналитический метод - описание грамматических фактов и способов их выражения в одном языке (русском) на фоне других языков (корейского и немецкого);
метод контекстного анализа - установление свойств языковой единицы (имени существительного, предлога) путем анализа его контекстного окружения;
метод лингво-когнитивного анализа — моделирование тех концептуальных схем, которыми руководствуются учащиеся при создании текстов на неродном языке.
Объектом исследования являются концептуальные смыслы, реализуемые грамматическими концептами, и их применение в практике преподавания русского языка как иностранного.
Предмет исследования - падежная система русского языка на фоне падежных систем других языков (корейского и немецкого).
Материалом для исследования в его практической части послужили:
ошибки, которые были допущены студентами из Южной Кореи (университеты городов Сеула, Тэгу, Пусана, Тэджона, 2005-2009 года) и Германии (университет города Киль, сентябрь-ноябрь 2009 года), изучавшими русский язык в Иркутском государственном университете;
собственные объяснения студентов относительно сделанных ими ошибок.
На практических занятиях студентов просили объяснить причины, спровоцировавшие грамматическую ошибку. Это создавало условия для оживления их языковой интроспекции применительно к изучаемому языку на фоне родного языка. Ответы фиксировались и затем подвергались лингво-когнитивному анализу.
Большинство студентов изучало русский язык на родине в университете в течение одного года. Возраст студентов составлял на момент наблюдения 18-27 лет. Мы исследовали ошибки 40 студентов из Южной Кореи и 5 из Германии. Из них 11 мужчин, остальные - женщины. Студенты являлись представителями только гуманитарных специальностей.
В работе проанализированы ошибки, которые были допущены в сочинениях, изложениях, заявлениях, объяснительных записках, sms, а также в грамматических тестах и упражнениях, выполнявшихся как в классе, так и дома. Общее количество ошибок: корейские студенты - 450 единиц, немецкие студенты - 145 единиц.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней были
рассмотрены возможности концептуального подхода к грамматике русского
языка как иностранного. Аналитическое описание грамматической системы
проводилось на синхронном уровне с привлечением сведений, относящихся
к диахронии. В объяснительной части учитывались те результаты, которые были получены при целенаправленном анализе ошибок, регулярно допускаемых иностранными студентами.
Работа может рассматриваться в русле идей и концепций, способствующих решению такой базовой для современной русистики задачи как создание Фундаментальной теоретической прикладной грамматики (М.В. Всеволодова) для иностранцев, представителей разных лингвокультурных сообществ.
Практическая значимость исследования заключается в возможности применения его результатов и основных положений в курсах по теории русской грамматики, адресованной иностранным студентам, в курсах по межкультурной коммуникации, а также при создании методических и учебных пособий.
Созданный каталог ошибок, а также теоретически обоснованные и экспериментально проверенные методические рекомендации по обучению иностранных студентов грамматике русского языка могут быть использованы при создании учебных грамматик; при подготовке курсов по практической грамматике, адресованных носителям разных лингвокультур. Они могут быть полезны преподавателям-практикам при отборе, подаче и организации учебного материала для корейско- и немецкоязычных студентов гуманитарного профиля.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Языковая концептуализация реализуется не только на лексическом, но и на грамматическом уровне.
-
Концептуальный подход к грамматике русского языка является правомерным и операциональным как для решения исследовательских задач, так и для практического применения.
3. При концептуальном подходе к грамматике в фокусе внимания
оказывается логика ее развития и грамматическая семантика, что в ряде
случаев предполагает обращение к истории языка.
4. Адресованная иностранным студентам продвинутого уровня теория
русской грамматики предполагает учет характера грамматической
концептуализации.
Апробация работы. По теме диссертации были сделаны доклады на XI конгрессе МАПРЯЛ «Мир русского слова и русское слово в мире» (Варна, сентябрь 2007 г.), IV Международной научной конференции «Русский язык в языковом и культурном пространстве Европы и мира: Человек. Сознание. Коммуникация. Интернет» (Варшава, май 2008 г.), XVII Кудрявцевских педчтениях «Формирование филологической компетенции в обучении русскому языку и литературе» (Иркутск, март 2009 г.).
Структура диссертационного исследования определяется поставленными в ней целями и задачами. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной научной литературы (225 наименований), списка словарей, приложения.
«Семантико-морфологическая» классификация падежей и падежных значений P.O. Якобсона
из-за отсутствия четких границ между значениями одного определенного падежа Вопрос об общих значениях грамматических форм, который образует основу учения о грамматической системе языка, в трудах младограмматистов (Б. Дельбрюк, А.А, Потебня) не был сформулирован с достаточной четкостью. Общепринятой точкой зрения являлось то, что большинство падежей многозначно. Так, А.А. Потебня отвергал учение о грамматическом общем значении как о субстанции, утверждая, что общее значение является «только созданием личной мысли и в действительности существовать в языке не может». В языке существуют только частные случаи, а форма в речи - «каждый раз есть другая форма» [Потебня 1958: 33]. Такой подход последующие лингвисты считали неудовлетворительным: у падежей выделялись многочисленные значения, одно из которых не могло быть сведено к другим, т.к. одно значение плавно переходит в другое, поэтому любая строгая категоризация этих значений считалась бы искусственной; не были выработаны критерии для отделения разных значений одного падежа друг от друга, поэтому наименования падежей не могут полностью объяснить все эти значения и не всегда подходят к иллюстрирующим их примерам [Вежбицкая 1985: 305].
Структурная лингвистика отнеслась критически к такому способу описания категории падежа, поэтому ученые-структуралисты, разрабатывая свое направление, использовали иные методы: провели четкое различие между совокупностью значений, представленных в данном синхронном состоянии, и совокупностью значений падежной формы, представленных в историческом аспекте. Тем самым, упорядочив существовавшие ранее традиционные значения, сократили их до поддающегося обозрению количества (подр. см.: [Бенвенист 1974; Курилович 1962; Якобсон 1985]).
Акцент с выявления общего значения во всех языках смещается на определение типологической индивидуальности языков, своеобразия их внутриязыкового структурирования. Начало этому было положено в работах лингвистов, пытающихся определить содержание падежей в конкретных языках с позиции парадигматики. Этот подход нашел наиболее полное выражение в работах P.O. Якобсона, базирующихся на материале русского языка. Так, в своей статье «К общему учению о падеже» (1936 г.), название которой звучало как полемическое эхо названия работы Дельбрюка «Синкретизм: к учению о германском падеже», автор предложил модель лингвистического описания, противостоящую дельбрюковской синхронностью и системностью подхода, ориентированного на инварианты.
При описании падежной системы русского языка представитель Пражской лингвистической школы дает детальный семантический анализ падежных значений, основанный на оппозитивном принципе. Соглашаясь с мнением Брёндаля, он отмечал, что: 1) «падеж — явление морфологической, а не синтаксической природы»; 2) «каждый падеж имеет свое назначение, или „функцию", ... не существует никакого необходимого соотношения, между функцией падежа и функцией предложения»; 3) «учение о падеже и. морфология не есть синтаксис»; 4) «каково бы ни было разнообразие семантических вариаций, зависящих от чисто синтаксических и лексических условий, все же единство падежа остается реальным и ненарушимым»; 5) «каждый падеж характеризуется своим инвариантным общим значением, собственной «значимостью» [Якобсон 1985: 137, 178].
Общее значение, понимаемое ученым как определенный семантический инвариант, является целостным и противостоит множественности частных значений, передаваемых определенным падежом в каждом конкретном типе его употребления. Как представляется, частные значения являются вариантами общего, которое присуще каждому падежу. Именно поэтому инвариантное значение сохраняется в любом частном варианте его употребления, что составляет системную основу различных частных значений, представляя то, что их объединяет. Каково бы ни было число «разнородных значений», обусловленных различными синтаксическими и лексическими условиями употребления в речи, «единство падежа остается реальным и ненарушимым» [Якобсон 1985, 178].
Свое понимание инвариантного общего значения P.O. Якобсон развивает в русле теории морфологических корреляций, которая опирается на принцип асимметрии лингвистической структуры и принцип бинарных двучленных противопоставлений. Применяя принцип асимметрии к морфологической системе, P.O. Якобсон развивает мысль о противопоставлении признаковой и беспризнаковой категорий, т.е. категории, сигнализирующей о наличии этого признака А, и категории, не сигнализирующей о наличии какого-то признака. Так, по мнению лингвиста, винительный падеж передает объектное значение (изучать грамматику), т.е. обозначаемый предмет затронут действием. Тогда как именительный падеж нельзя считать падежом, выражающим противоположное значение, т.к. он наряду со значением субъекта {спортсмен бежит) данный падеж может передавать и значение объекта действия (сын наказан отцом). Сказанное выше демонстрирует принцип асимметрии лингвистической структуры: беспризнаковая категория обладает большим объемом значений потому, что способна выражать помимо своих особых значений еще и значения признаковой категории. Такого рода противопоставления являются привативными оппозициями.
Согласно теории P.O. Якобсона система падежей может быть сведена к ограниченному числу корреляционных двусторонних противопоставлений (привативных оппозиций), в чем и проявляется принцип бинарности, т.е. каждый дифференциальный признак может принимать только два значения. Стоит отметить, что принцип бинарности был заимствован из фонетической традиции, хотя представитель Пражской лингвистической школы высказывался против механического применения фонологических методов в грамматических исследованиях: «При всей плодотворности фонологического опыта для разысканий в других языковых планах нельзя автоматически прилагать фонологические критерии к грамматическим элементам, которые в отличие от фонологических, чисто различительных средств наделены собственным значением» [Якобсон 1985: 180].
Категория одушевленность / неодушевленность в практике преподавания РКИ
В лингвистической литературе можно наблюдать неоднозначность подходов в понимании оппозиции одушевленность / неодушевленность, возникшую из-за различных взглядов языковедов на классификацию имен существительных в русском языке. Одни лингвисты трактуют данное противопоставление как лексико-грамматический разряд конкретных существительных [СРЯ 1984:256] или всех существительных [Бондарко 2005: 156-160; РГ-80:460]. Другие же считают оппозицию одушевленность / неодушевленность еще одной грамматической категорией имени существительного [Виноградов 2001: 81-85; ГРЯ 1960: 22-23; ГСРЛЯ 1970: 321]. Последний подход стал традиционным благодаря тому, что антитеза значений одушевленности и неодушевленности находит морфологическое выражение в противопоставленности двух парадигм склонения имен существительных во множественном числе (а также в единственном числе для существительных мужского рода), различающихся формами винительного падежа. Это позволяет рассматривать оппозицию одушевленность / неодушевленность как грамматическую категорию имени существительного. Грамматическая категория представлена совокупностью словоформ (парадигмой), обладающих общим грамматическим элементом значения. Способность и/или неспособность грамматических категорий к формированию рядов словоформ, различающихся только конкретным значением, принадлежащим данным грамматическим категориям, лежит в основе их классификации на словоизменительные и классифицирующие (подр. см.: [Бондарко 2005: 73; Зализняк 2002: 31; Милославский 1981: 26; Смирницкий 1998:213; Фортунатов 1956: 155]). Категория одушевленность / неодушевленность в русском языке является классифицирующей, в отличие от словоизменительной категории падежа. Отнесение имен существительных к одушевленным или неодушевленным связано с разделением человеком окружающего мира на живое и неживое. «Семантически к одушевленным существительным относятся названия живых существ (кроме растений), а также антропоморфных и зооморфных существ. Все прочие существительные входят в класс неодушевленных» [Ицкович1980: 84]. Если обратиться к истории интерпретации этого грамматического явления в русской языковой традиции, то можно увидеть, что оно рассматривается лингвистами через такие взаимосвязанные факторы как: семантический, морфологический, синтаксический.
Семантический фактор возникает в результате обобщения и абстракции лексических значений словоформ. Он играет ведущую роль в процессе развития категории одушевленности. Начало этого процесса относится к праславянской эпохе, дальнейшее становление категории - уже к эпохе существования древнерусского языка.
Причины возникновения и становления категории одушевленности / неодушевленности в русском языке могут быть сгруппированы по нескольким основаниям и в соответствии со следующими подходами:
Согласно концепции, которая впоследствии получила название «узкосоциологической» [Ильченко 2004], на начальном этапе становлениям (XI в.) оппозиция одушевленность / неодушевленность проявлялась лишь лексически. В древнерусских текстах выделялась группа слов с общим значением, характеризующимся следующими признаками (элементами значения): живые предметы (существа), из живых только люди, из людей только мужчины, из мужчин только свободные, т.е. общественно полноправные, социально активные лица. Стоит отметить, что отождествление рабов (слуг) с вещами характерно было для древнего мира (см.: [Никифоров 1948: 140, Степанов 1975: 124, Хабургаев 1974: 185]). Ср.: А послушъства на холопа не складають, но оже не будетъ свободнаго, то по нужи сложити на бояръска тивуна..., а в мале тяжіє по нужи възложити на закупа [Кедайтене 1955: 125].
В дальнейшем круг предметов и их названий, которые охватывала данная категория в русском языке, расширялся, а набор элементов значения сужался до признака живые: существительные, обозначавшие взрослых людей (мужчин) независимо от социальной принадлежности, в контекстах подчеркивается личный характер (XII-XIV вв.): услыши и разбойника, и призъвавъ единого раба; наименования лиц женского пола, но только во множественном числе (XV-XVI вв.): заступати вдовиць и сироть, и женъ ихъ... потомужъ за нимі разослалі; названия животных, а также малых детей, например, дитя, ребенок; слова сын, дочь получили новые формы, когда винительный и родительный падежи совпадали, в предшествующих этапах (с конца XVII в.): привел барана живова в вечер, іразбіеть младенъцьк твол о ка[н]менъ [Кедайтене 1982].
Сказанное свидетельствует о действии процесса абстракции, который в поздний исторический период привел к окончательному укреплению в языке этой оппозиции, лежащей в основе категории одушевленности / неодушевленности.
Принцип деления живых предметов на классы характерен для многих языков, хотя стоит признать, что он существенно варьируется от языка к языку. Так, в ирокезских языках имеется принципиальное различие между «высшим» классом, включающим прежде всего названия мужчин, и «низшим», включающим названия женщин, животных и вещей [Ельмслев 1972: 119]. А в языке аборигенов Австралии дьирбал (Dyirbal) все предметы окружающего мира классифицируются согласно ряду общих принципов, например: «принцип сферы опыта», «принцип мифа и поверья», «принцип важной особенности» и др. Руководствуясь этими принципами, носители языка перед каждым существительным употребляют один из четырех классификаторов:
Лексическое и грамматическое значение предлога
Термин концепт, ставший в последнее время основным в отечественной. лингвистике, имеет долгую и достаточно трудную историю развития. Впервые он был использован в статье С.А. Аскольдова (псевдоним Алексеев) «Концепт и слово», опубликованной в журнале «Русская речь» в 1928 г. Не успев получить соответствующего осмысления, термин концепт исчезает на долгое время из употребления в отечественной лингвистике, что было связано с различными объективными и субъективными причинами, одной из которых стала официальная идеология Советского Союза. С начала 90-х годов XX века данный термин начинает активно использоваться в русской лингвистической литературе, в первую очередь благодаря трудам Ю.С. Степанова и Д.С. Лихачева.
В настоящее время изучение концептов находится в центре внимания когнитивной лингвистики, однако единого понимания концепта в науке пока не существует. Во многих лингвистических работах авторы, стремясь постичь природу концепта, вынуждены сопоставлять его с уже существующими смежными понятиями и терминами. Прежде всего разграничиваются такие термины, как лексическое значение, понятие и концепт.
Среди лингвистов нет единого мнения при различении терминов концепт и лексическое значение: одни считают концепт значительно более широким, чем лексическое значение (С.А. Аскольдов, В.И. Карасик), другие исследователи соотносят концепт со словом в одном из его значений (Д.С. Лихачев, В.П. Москвин). Как отмечает В.А. Маслова, «концепт являет собой относительно стабильный и устойчивый когнитивный слепок с объекта действительности, так как он связан с миром более непосредственно, чем значение. Слово же своим значением всегда представляет лишь часть концепта» [Маслова 2006: 40].
Русское слово «понятие» и иноязычный термин Komjenm (исторически дублеты) по своей внутренней форме в русском языке одинаковы, хотя не имеют статуса абсолютных синонимов. Именно поэтому в отечественной лингвистике достаточно четко стали разграничивать употребление двух параллельных терминов, принадлежащих разным наукам. Понятие — это термин логики и философии, а концепт используется в математической логике, культурологии,. когнитивной лингвистике и лингвокультурологии. Концепт в отличие от понятия не только мыслится, но и, будучи предметом эмоций, симпатий и даже столкновений, переживается [Степанов 1997: 40-43]. Он включает в себя само понятие, являющееся его обязательным ядерным; компонентом [Красавский 2008: 36]; «в глубине концепта мерцает понятие» [Ляпин 1997: 27]. Люди договариваются о понятиях, конструируют их для того, «...чтобы "иметь общий язык" при обсуждении проблем, опираясь на логические соображения; концепты же существуют сами по себе, их люди реконструируют с той или иной степенью (не)уверенности» [ Демьянков 2001; 45].
В.Н. Телия в своих работах отмечает, что концепт и понятие не равны. Она считает, что «смена термина понятие... на термин концепт — не просто терминологическая замена: концепт - это всегда знание, структурированное во фрейм, а это значит, что он отражает не просто существенные признаки объекта, а все те, которые в данном языковом коллективе заполняются знанием о сущности» [Телия 1996: 96].
Несмотря на то, что термин концепт до сих пор не имеет единого определения, он прочно утвердился в современной лингвистике. На данный момент в лингвистической науке можно выделить три основных направления, или подхода, к его пониманию:
1) культурологический, представители которого понимают концепт как основную ячейку культуры в ментальном мире человека. Вся культура — это, в широком смысле, совокупность концептов и возникающих между ними связей (Ю.С. Степанов, В.Н. Телия);
2) семантический, концепт при таком подходе является единицей когнитивной семантики; его содержание формируется, благодаря привлечению в когнитивную лингвистику семантики языкового знака (Н.Д. Арутюнова Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев, Н.Ф. Алефиренко и др.);
3) ономасиологический, сторонники которого считают, что концепт, не непосредственно возникающий из значения слова, — это посредник между словами и действительностью (Д.С. Лихачев, Е.С. Кубрякова и др.).
Существование данных подходов к трактовке термина концепт объясняется разным пониманием лингвистами природы данного явления: как двусторонней единицы языка, например, А. Вежбицкая разграничивает невербальную форму (значимые ситуации, действия, жесты, стереотипы поведения) / вербальную форму («ключевые слова»); как односторонней единицы языка, ср. следующие интерпретации: «алгебраическое выражение значения» (Д.С. Лихачев), «созначение национального колорита» (В.В. Колесов), «инвариант значения лексемы» (Е.В. Рахилина), «смысл» (Ю.С. Степанов) [Самигуллина 2006: 50-56].
Однако стоит признать, что концепт обладает сложной и многомерной структурой: «многомерный мыслительный конструкт» [Красавский 2001: 42], «квант структурированного знания» [Попова, Стернин 1999: 3-4]. Вслед за В.А. Масловои, мы полагаем, что концепт - это «многомерное семантическое образование, имеющее слоистую структуру: понятийную основу, внутреннее строение, дистрибутивные свойства, валентностные связи и культурологические особенности» [Маслова 2006: 40].
Лексические средства выражения одушевленности / неодушевленности
Наряду с такими понятиями, как «пространство», «причина», «судьба», время принадлежит к определяющим категориям человеческого сознания. «События внешнего мира, найти субъективные чувства, мыслительная деятельность - все протекает во времени... Время обретает смысл в человеке» [Логический анализ языка 1997: 139]. Однако индивидуум «не рождается с чувством времени, его временные и пространственные понятия всегда определены той культурой, к которой он принадлежит» [Гуревич 1969: 105].
Таким образом, можно утверждать о времени объективной реальности и о времени воспринятом человеком, которое выступает отражением реального времени в его сознании. Поэтому эти два отдельных явления характеризуются разной природой: объективное время выступает первичным, а вторичным же -перцептивное время, существующее в виде концепта в сознании человека. Второе является очень существенным для настоящего исследования, хоть оно и существует на разных языковых уровнях.
Как представляется, достаточно проблематичным бывает - установить, каким образом в нашем сознании хранится информация о времени. Ученым остается судить об этом только по внешним проявлениям, т.е. по функционированию языковых единиц. В естественных языках для отражения темпоральных значений существуют два типа средств: грамматические и лексические. Предложно-именные сочетания с временными отношениями значительно разнообразнее по своим значениям и формам, чем сочетания беспредложные. Предлоги относятся ко второму типу средств отражения темпоральных значений, т.к. с их помощью оформляются очень тонкие оттенки рассматриваемых значений внутри словосочетания. Временные предлоги вводят существительное или наречие, обозначающее промежуток времени, с которым соотносится время действия. Выделяются четыре вида соотношений: время действия может совпадать с указываемым промежутком времени; может предшествовать этому промежутку времени; может следовать за данным промежутком времени; может находиться между двумя промежутками времени.
Нами будет рассмотрен первый вид соотношений на примере предлогов в и на, составляющих ядро русской темпоральной лексики. Также будут проанализированы их структурные корреляты (если они имеются) и выражаемые ими оттенки временных значений в корейском и немецком языках. Цель данного лингвокультурологического анализа - показать, что в ряде случаев ошибки у иностранцев спровоцированы различием в характере грамматической концептуализации русского языка на фоне родного (корейского и немецкого - в нашем случае).
Как известно, в процессе постижения времени в сознании человека складывается концептуальная модель времени, представляющая собой базовую когнитивную структуру, нашедшую отражение в языке. Поскольку концепт «время» относится к числу базовых, то он уже достаточно хорошо освещен в научной литературе с разных точек зрения и на материале разных языков (см.: [Логический анализ языка 1997: 51-77]).
Однако анализ данного концепта чаще сводится к лексическому или фразеологическому- его воплощению. Поэтому, мы считаем, что необходимо выяснить: равнозначные ли грамматические средства (непроизводные предлоги — в нашем случае) репрезентируют данный концептуальный смысл в разных языках? В процессе обучения русскому языку учащихся из Германии и Южной Кореи было замечено, что иностранцы испытывают определенные трудности при выражении темпоральных отношений с помощью синонимичных предлогов в и на. Ср: Он начал учиться в университете на этом год — Я в прошлей неделе приеду в Иркутск. Данный факт подтверждает, что значения предлогов разных языков совпадают лишь частично, и множество сущностей, способных входить в задаваемое предлогом отношение, различается от языка к языку.
Пользуясь сопоставительным анализом предлогов немецкого и русского языков как средств концептуализации временных отношений, проведенным О.Л. Мальцевой, мы выделим лишь важные для нашего исследования сходные типы временных значений у предлогов in — в: указание на период времени, внутри которого что-либо происходит, ср: Ich hatte in der letzten Zeit viel Arbeit - В последнее время у меня было много работы. указание на интервал, временные границы, повторяющегося события, ср.: Sie selbst hat mir zwar versichert, dass sie in der Woche nicht mehr al seine Mark eingenommen hatte — Она меня заверила, что в неделю получала не больше марки. указание на срок действия референта, ср: Ich bezog sogleich meine neue Wohnung und war in kurzer Zeit eingerichtet - Я сразу же переехал в новую квартиру и обставил её в короткий срок [Мальцева 2004: 138-142, 187-189]. Сходные типы значений у временных предлогов auf- на: указание на промежуток времени, в течение которого что-то происходит, ср: Sie wurde aufdrei Jahre verpjlichtet - С нею был подписан контракт на три года. . указание на отрезок времени, к одному из моментов которого приурочивается происходящее, ср.: Mem Geburtstag faellt in diesem Jahr auf Sonnabend - Мой день рождения приходится в этом году на субботу [Мальцева 2004: 114-116, 168, 169].
Как видно, сходные концептуальные смыслы выражаются в немецком и русском языках структурными коррелятами. Однако в немецком языке можно наблюдать и случаи с использованием семантических эквивалентов. Так, при обозначении конкретного момента времени с такими темпоральными существительными, как die Uhr час , die Minute минута , die Sekunde секунда , в немецком языке употребляется только предлог ит вокруг , например: ит 8 Uhr - в 8 часов. Подобные примеры употребления предлога с существительными, обозначающими международные временные единицы, свидетельствуют о том факте, что временная семантическая функция предлога в немецком языке полностью соответствует по своему смыслу пространственной. В русском языке в аналогичных ситуациях предлог обладает только темпоральным значением, поэтому неправильным будет являться дословный перевод вокруг восьми часов. Данное смысловое различие иногда «ставит в тупик» носителей немецкого языка: Если я хочу возвращаться домой (в) четыре часов ночи. Учащиеся мотивируют решение, вообще не использовать в таких конструкциях временной предлог, своей неуверенностью и недостаточными знаниями этой темы, поэтому данное употребление для них не является «семантически прозрачным».
В русском языке учеными выделяются группы существительных, за которыми закреплены определенные падежные формы для выражения значения времени: В.п. за названиями дней недели (в понедельник), П.п. за названиями месяцев (в декабре), Т.п. за названиями частей суток и времен года (днем, осенью). Данное языковое явление отмечают также и в практике преподавания РКИ [Всеволодова 1975: 27]. В немецком же языке выбор падежа обусловлен не именем существительным, а значением предлога. Если «структурное слово» обозначает пространственные отношения, то оно управляет Д.п. и В.п. (см. 3.5.)
Похожие диссертации на Концептуальный подход к грамматике русского языка как иностранного : категория падежа
