Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ 9
1. Человек как объект современной лингвистики 9
2. Концептуализация как форма освоения реальности 14
2.1. Концептуализация внешней реальности 14
2.2. Концептуализация и проблема выбора 19
2.3. Концептуализация в сфере абстрактных представлений 22
2.4. Проблемы концептуализации внутреннего мира человека 34
3. Принципы лингвистического исследования внутреннего мира человека.. 39
3.1. Ономасиологический подход и его значимость 39
3.2. Концептуальный анализ 51
3.3. Методы реконструкции концепта 58
Некоторые выводы 68
ГЛАВА II. КОГНИТИВНЫЕ СТРАТЕГИИ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ СОСТОЯНИЙ ПЕЧАЛИ В АКТАХ НОМИНАЦИИ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ 70
1. Роль метафор и метонимий в вербализации эмоций 70
1.1. Метафорические номинации 70
1.2. Метонимические номинации 75
2. Принципы номинации состояний печали в русском языке 77
2.1. Семантические истоки идеи тоски в русском языковом сознании 77
2.2. Семантические истоки идеи уныния в русском языковом сознании. 79
2.3. Семантические истоки идеи печали в русском языковом сознании... 81 2.4.Семантические истоки идеи скорби в русском языковом сознании.... 84
2.5. Семантические истоки идеи грусти в русском языковом сознании.... 86
2.6. Семантические истоки идеи отчаяния в русском языковом сознании 88
2.7. Семантические истоки идеи горя в русском языковом сознании 89
2.8. Семантические истоки идеи скуки в русском языковом сознании 92
2.9. Семантические истоки идеи кручины в русском языковом сознании 94
Некоторые выводы 95
ГЛАВА III. СОДЕРЖАТЕЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ КОНСТИТУЕНТОВ СЕМАНТИЧЕС КОГО ПОЛЯ ПЕЧАЛИ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ 98
1. Структура семантического поля печали в современном русском языке. .. 98
2. Свойства концептуальной области печали в русском языковом сознанииЮЗ
2.1. Свойства концепта тоски в русском языковом сознании 103
2.2. Свойства концепта уныния в русском языковом сознании 110
2.3. Свойства концепта печали в русском языковом сознании 118
2.4. Свойства концепта скорби в русском языковом сознании 123
2.5. Свойства концепта грусти в русском языковом сознании 126
2.6. Свойства концепта отчаяния в русском языковом сознании 131
2.7. Свойства концепта горя в русском языковом сознании 139
2.8. Свойства концепта скуки в русском языковом сознании 145
2.9. Свойства концепта кручины в русском языковом сознании 148
Некоторые выводы 151
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 153
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 165
- Человек как объект современной лингвистики
- Роль метафор и метонимий в вербализации эмоций
- Структура семантического поля печали в современном русском языке.
Введение к работе
В последние десятилетия наука о языке активно развивается в рамках новой научной парадигмы, которая получила название когнитивной [см. Демьянков 1995; Кубрякова 1995; Фрумкина 1995; Степанов 1995]. Языкознание, лежащее в русле этой парадигмы, ориентировано не на проблему языка как такового, а на языковое сознание его носителей и глубинные структуры этого сознания и, в конечном итоге, — на человека. Частным направлением когнитивной лингвистики является ономасиологическое направление. В относящихся к нему исследованиях содержательная сторона языковых единиц рассматривается с точки зрения предметной направленности, соотнесенности языковых единиц с внутриязыковым предметным рядом как средства его обозначения, именования [см. Кацнельсон 1965; Гак 1972; Степанов 1966; Кубрякова, 1997; Степанов 2001].
Данная диссертация лежит в русле ономасиологических исследований. Она посвящена реконструкции представлений, касающихся отрицательных психических состояний человека в системе языковых представлений носителей русского языка.
Цель и задачи исследования. Главная цель, которая преследовалась в данной диссертационной работе, — выявление семантического прототипа, лежащего в основе всей группы анализируемых концептов. Таким образом мы стремились проникнуть в глубины языкового сознания носителей русского языка, определить некие базисные содержательные структуры в нем. Семантический прототип в данном случае - это глубинная содержательная структура в сознании носителей языка, которая составляет основу формирования спектра тех или иных тематически связанных концептов.
Поставленная цель потребовала решения следующих частных задач:
анализ имеющихся точек зрения на проблему концептуализации внутреннего мира человека, определение того, какие подходы к ней являются в настоящее время наиболее продуктивными;
определение основных принципов и методов исследования;
определение объектной базы исследования - то есть языкового материала, анализ которого позволяет решить имеющуюся проблему;
— рассмотрение мотиваций, значимых при осмыслении исследуемых
концептов;
выявление и описание признакового потенциала исследуемых концептов;
теоретическое обобщение полученных данных.
Актуальность исследования. Обращение к отмеченной проблеме объясняется следующими факторами. С одной стороны, это насущные потребности современной науки в целом. Она достигла значительных успехов в освоении действительности, внеположенной человеку, но при этом очень мало узнала о его внутреннем мире. Это отмечают многие исследователи, утверждая, что на самом деле наиболее актуальным и даже настоятельно необходимым в настоящее время является исследование внутреннего пространства и времени человека [см., например, Лэнг 1995]. С другой стороны, обращение к проблеме концептуализации внутреннего мира человека диктуется осуществившимся в последнее время обращением науки о языке к новой, необычной для нее проблематике. Такое направление языкознания, составившее собой основу когнитивизма, отличается прежде всего антропоцентризмом, который подразумевает изучение языка не «в самом себе и для себя», а для более глубокого и полного постижения его носителя (Е.С.Кубрякова). Частным проявлением антропоцентрического принципа в лингвистике стало обращение внимания исследователей к проблеме концептуализации и номинации языком человеческих эмоций.
Объект исследования. Центральным объектом настоящего исследования явился один из важнейших фрагментов картины мира носителей русского языка. В частности, речь идет о семантическом поле печали, репрезентированном в русском языке, и об отдельных концептах, формирующих его. Это следующие концепты: тоска, печаль, грусть, скорбь, уныние, отчаяние, скука, горе, кручина.
Материал исследования. Конкретным языковым материалом данной диссертации послужили тексты художественной литературы 19-20 веков. Классическая русская литература была избрана нами потому, что именно она представляет собой идеал русского языка; это тот эталон, к которому стремится
любой носитель русского языка и с которым сравнивает свою степень владения языком.
Методы исследования. В настоящее время в большинстве работ, посвященных теме внутреннего мира человека, его психические свойства рассматривались преимущественно с точки зрения буквального понимания языковых описаний этих состояний.
Мы необходимым рассмотреть эти явления с иных позиций: собрать соответствующие основания метафоризации в единые комплексы, поскольку сами названия психических состояний и их характеристики — это в абсолютном большинстве случаев метафоры, и таким путем реконструировать соответствующие концепты как совокупности признаков. Одновременно с этим как принципиально значимую мы рассматривали исходную мотивацию слова, закрепившуюся в его внутренней форме, в акте номинации соответствующего концептуального содержания. Основание номинации в этих обстоятельствах закрепило самый первый шаг, осуществленный носителем языка при осмыслении соответствующего содержания. Выявление и анализ оснований мотивации слов тоска, печаль, грусть, скорбь, уныние, отчаяние, скука, горе, кручина составили еще один важный методологический принцип данного исследования.
Кроме того, в работе широко применялись такие методы, как анализ словарных дефиниций, контекстный анализ, компонентный анализ, позволяющие полнее и глубже постичь значения слов.
В работе применялись и другие современные лингвистические методы, продуктивные в том или ином случае.
Научная новизна работы. В настоящее время интерес языкознания к носителю языка является несомненным. Сложился целый ряд исследовательских направлений, в которых ставится задача описания различных уровней и сторон языковой ментальности человека (см. работы Е.В.Урысон, Ю.С.Степанова, Ю.Д.Апресян, А.Вежбицкой, Д.Лакоффа, МДжонсона, Н.Д.Арутюновой и др.). При этом большинству работ, посвященных этой проблематике, свойственна одна общая черта: анализу в них подвергаются концепты, связанные со знаниями человека о
внеположенной ему реальности. Речь идет, в частности, о представленных в тех или иных языках целостных «картинах мира», о базисных концептах, лежащих в основе общего освоения человеком действительности (пространство, время, причина, тождество и др.), о концептах, играющих наиболее заметную роль в формировании культурной среды (благо, грех, добро, судьба и др.).
В данной работе осуществляется сравнительно новый подход к изучению весьма важного фрагмента картины мира носителей русского языка. Речь идет о совокупности представлений, касающихся отрицательных психических состояний человека. Важность этого вопроса заключается в том, что внешний мир человека изучен в большей степени по сравнению с его внутренним пространством (это подчеркивали в своих работах Ю.С.Степанов, Ю.Н.Караулов, Ю.ДАпресян и ученые его школы). Это же обстоятельство проявляется в антропоцентризме современного языкознания. Таким образом мы более глубоко постигаем язык, и это знание позволяет лучше понять внутренний мир самого носителя языка. Помимо достаточно нового для современного языкознания объекта, в работе использован и новый для современной семантики исследовательский метод реконструкции по основаниям системной метафорической модели. Это обстоятельство обусловило, наконец, новизну полученных результатов: глубинные структуры человеческого сознания с этих позиций не устанавливались ни российскими, ни зарубежными исследователями. В целом работа позволяет понять и описать весьма значимый блок в системе языковых представлений человека о самом себе.
Теоретическая значимость. Результаты исследования позволяют прояснить ряд теоретических вопросов, касающихся когнитивной способности человека и осуществляемой им категоризации действительности. Что касается этого процесса на глубинном уровне человеческого сознания, то он определяется как выбор носителем языка нескольких содержаний, которые образуют в сознании носителей языка обширное семантическое поле. Есть основание полагать, что на этом уровне сознание человека состоит из сравнительно небольшого числа таких фундаментальных полевых образований. Что же касается более поверхностных уровней человеческой ментальности (уровней, на которых осуществляется концептуализация
действительности), то этот процесс связан, с одной стороны, с абстрагированием человека от всевозможных окружающих его частностей, а с другой, — с осуществляемым им процессом обобщения знания окружающей действительности.
Практическое значение. Научные данные, представленные в диссертации, могут быть использованы при создании толковых и переводных словарей. Они могут быть использованы и в вузовском преподавании лексикологии, в спецкурсах по когнитивной лингвистике, в теории и практике перевода.
Апробация работы. Основные положения диссертации отражены в 5 публикациях и докладывались на ежегодных научных конференциях преподавателей и сотрудников КГУ (1997, 1998, 1999), на международной научной конференции в Калининграде (2001).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка используемой литературы. Главы подразделяются на параграфы. Во введении определяются предмет исследования, его объект, цели и задачи, научная новизна, теоретическое значение и практическая ценность, обосновывается его актуальность, описываются исследовательские методы и источники фактического материала. В первой главе рассматриваются теоретические предпосылки лингвистического исследования внутреннего мира человека, включающие в себя общие принципы исследования такого рода. Во второй главе рассматриваются принципы номинации состояний печали в русском языке. Третья глава представляет собой описание содержательных характеристик конституентов семантического поля печали в современном русском языке.
Человек как объект современной лингвистики
В конце XX века интересы лингвистов стали фокусироваться на том, что Э. Бенвенист называл «человек в языке». Еще Гумбольдт понимал язык как «мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека» [Гумбольдт 1984: 304]. Если принять это положение, то оказывается, что невозможно изучать смыслы вне того, без чего они лишаются модуса существования, — без внутренних миров их носителей. Однако в языкознании этого периода времени главенствовали строгие методы научного анализа, вследствие чего соотношение «внутренний мир человека — язык» рассматривалось как недоступное для подлинно научного подхода. Этим объясняется то, что «антропоцентризм» Бенвениста и «антропологический подход», представленный линией Боас-Сепир-Уорф, достаточно долго ждали своего воплощения на эмпирическом материале» [Фрумкина 1995: 92].
Во второй половине XX века в связи с развитием новой научной парадигмы — когнитивной - акценты сместились в сторону познания человека, в том числе и в лингвистике, поскольку «дорогу к познанию феномена человека пролагают гуманитарные и естественные науки, искусство и язык» [Арутюнова 1999: 3]. Мы все более отчетливо видим, что центр внимания исследований перемещается с языка как такового на его носителя — человека. Это обусловлено тем, что, создав язык, человек отразил свой облик в языке. Он запечатлел в языке все, что ему известно о нем самом и его физическом облике, его внутренних состояниях, эмоциях и интеллекте, все, что ему известно о внешнем мире, свое отношение к себе и окружающему миру -абсолютно все. Человек обнаруживает себя во всем пространстве языка, но особенно явственно - в лексике, семантической структуре слова. В этой связи говорят о принципе антропоцентризма в языкознании, который заключается в том, что языковые факты изучаются в отношении к человеку. Выстраивается такая система координат, в которой «человек становится точкой отсчета в анализе тех или иных явлений, что он вовлечен в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели» [Кубрякова 1995: 212]. Иными словами, антропоцентризм явственно обнаруживает тенденцию поставить человека во главу угла во всех теоретических предпосылках научного исследования. Ю.С.Степанов еще в середине 70-х годов указывал, что антропоцентризм в языке «находит в современной лингвистике различные индивидуальные формулировки» и оказывается связанным с исследованием широкого круга языковых явлений, отраженных в языковом сознании носителей языка [Степанов 1975: 50-51].
В лингвистике антропоцентрический принцип связан с попыткой рассмотреть языковые явления в связке «язык и человек», и в центре внимания оказывается анализ языковой особенности человека. А в более широкое понимание антропоцентризма укладываются все исследования языково-культурологического плана (ср., например, А.Вежбицкая [Wierzbicka 1992; Wierzbicka 1990]), так как само понимание культуры является частью антропологических представлений.
Ориентация языкознания на человека также нашла отражение в целом ряде работ, посвященных языковой личности и роли человеческого фактора в языке. Такого рода исследования предполагают поиски решений двух глобальных проблем. Одна из них может быть сформулирована как проблема того, какое воздействие оказывает язык на человека, на его поведение и мышление, и, в частности, место и роль языка в этом процессе, существование у человека определенной картины мира. Вторая же формулировалась как проблема того, как человек воздействует на используемый язык. Особую роль в развитии данной проблематики сыграли труды Ю.Н.Караулова, который отмечал, что «новую полосу в развитии языкознания можно характеризовать ... как превращение психолингвистики ... в науку о человеке. (...) К необходимости изучения языковой личности как целостного феномена, как фактора, интегрирующего разрозненные, далеко расходящиеся интересы и результаты исследовательской практики, вводящие их в русло единой лингвистической парадигмы, приходят специалисты самых разных областей (...). Даже такая бесстрастная, коллекционная отрасль, как словарное дело, ... выдвигает задачу создания антропоцентрического словаря, ориентированного на формирующуюся языковую личность и противопоставленного словарю, ориентированному только на адекватное отражение языковой системы» [Караулов 1987: 25-27. См. также по этому вопросу: Роль человеческого фактора в языке 1988; Серебренников 1983].
В настоящее время проблема создания такого антропоцентричного словаря разрабатывается исследовательской группой под руководством Ю.Д. Апресяна [См., в частности, Апресян, Богуславская, Левонтина, Урысон 1995; Апресян 1993: 3-58; Апресян, Богуславский, Иомдин, Лазурский 1992].
Роль метафор и метонимий в вербализации эмоций
Метафорические номинации Одним из самых сложных объектов для осмысления и концептуализации в языке являются эмоции.
Ю.Д.Апресян выделяет восемь групп систем, иерархически выстроенных по степени возрастания сложности: первая — физическое восприятие (зрение, слух, обоняние и т.п.), вторая — физиологические состояния (голод, боль, жажда и т.п.), третья — физиологические реакции на разного рода внешние и внутренние воздействия (бледность, пот, жар и т.п.), четвертая — физические действия (работать, лежать, идти, колоть и т.п.), пятая — желания (хотеть, стремиться, соблазнять и т.п.), шестая — мышление, интеллектуальная деятельность (думать, понимать, знать и т.п.), седьмая — эмоции (страх, удивление, надежда, радость, отчаяние и т.п.), восьмая - речь (обещать, просить, ругать и т.п.). При этом эмоции занимают седьмую, т.е. одну из самых высоких позиций по степени сложности. В качестве критерия сложности указывается неавтономность системы, лингвистически проявляющаяся в том, что лексические единицы данной системы описываются через ссылки на лексические единицы других систем, и в частности, «в толковании большинства эмоциональных состояний возникает необходимость ссылаться на восприятие, желания, интеллектуальную деятельность и физические действия» [Апресян 1995:47-48]. Так, тактильные восприятия — это прямые номинации, например, горячий "имеющий высокую температуру [MAC I: 183], скользкий "совершенной гладкий, не создающий трения" [MAC IV: 113], мокрый пропитанный влагой, сырой" [MAC II: 289]; а эмоции — в большинстве своем метафоры, например, ярость сильный гнев, озлобленье, лютость, зверство, неистовство; порыв силы бессмысленной, стихийной [Даль IV: 679]. М.Фасмер полагает, что слово ярость образовано от праславянского корня jan , родственного серб, japa жара , н.-луж. jary вспыльчивый [Фасмер IV: 783]. Исходным у корня jaib было, по-видимому, значение силы. Об этом говорят, с одной стороны, такие свидетельства, как яростный неутомимый, яровой ретивый , ярь "растительная сила почвы , ярь лютость, свирепость [Даль IV: 680]. С другой стороны, этот же смысл сохраняется как семантический компонент у таких дальнейших производных этого корня, как ярь огонь, жара , где актуальной является сема температурного воздействия; яриться разжигать похоть , актуальная сема — проявление эротической силы [Даль IV: 680]. Таким образом, ярость — это буквально сила в отношении чувства. Попытки метафорического описания эмоций неоднократно предпринимались исследователями. Так, например, Дж.Лакофф и М.Джонсон [Лакофф, Джонсон 1990:387-416] отмечают, что языковые средства выражения эмоций в большинстве случаев метафоричны. Эмоция чаще всего не выражается прямо, а осмысливается по образу некоторой другой системы, уподобляясь чему-либо. Например, эмоции счастье (happy) и грусть (sad) метафорически противопоставлены как верх — низ: счастье — верх, грусть — низ (happy is up, sad is down). При этом, по мнению Лакоффа и Джонсона, данная метафора имеет как физическую основу (человек опускает голову, когда грустит, и поднимает, когда радуется), так и культурную — данная метафора является разновидностью родовой метафоры «хорошее — верх», «плохое — низ». Такой подход ценен в том отношении, что отражает семантическую градуированность слов, обозначающих эмоции, но зато между предлагаемой мотивацией и собственно метафорой отсутствует собственно языковое, семантическое звено.
Анализ специфичности метафор, относящихся к эмоциям, также был произведен В.А. Успенским [Успенский 1979], рассмотревшим в том числе существительные горе и радость в составе метафорических выражений типа испить горя, глубокое горе, тяжелое горе, горе придавило его и т.п.; радость разливается в человеке, бурлит, играет и т.п. В.А. Успенского интересовало, существует ли некий единый, ключевой, мотивирующий их образ. По мнению исследователя, это действительно так. Горе, с его точки зрения, мыслится в русском языке как «тяжелая жидкость, заполняющая «некоторый бассейн, на дне которого находится человек», а радость — «это легкая светлая жидкость», «по-видимому, она легче воздуха» [Успенский 1979:147].
Тем не менее буквальное прочтение метафор не позволяет найти ответ на ряд важных вопросов, в частности, насколько корректно реконструировать представления об эмоциях на основе непосредственно определяемых характеристик. Например, можно ли считать, что горе обладает реальным весом, имея в виду, что горе придавило его? Не было бы более правильным полагать, что в данном случае работает лишь основание метафоризации — признак сильного воздействия?
Столь разные подходы к описанию эмоций, очевидно, связаны со сложностью их как объекта. Нам представляется, что выход из этого кризиса понимания эмоций обеспечивается глубоким анализом оснований метафоризации и признанием релевантными именно признаков, положенных в основание этих метафор. Иными словами, мы видим необходимость осмысления метафорических наименований эмоций не в их данности, а лишь в отдельных признаках. Эта установка обусловлена самой природой метафоры.
Роль метафор и метонимий в вербализации эмоций
В лингвистике сложились две основные точки зрения на то, что такое семантическое поле. Согласно первой, семантическое поле — объединение слов по их отношению к одной предметной области, то есть предметные или денотатные поля, например, названия растений, животных. Это понимание семантического поля похоже на определение тематической группы1: и в том и в другом случае отношения между словами строятся по принципу "пространство", т.е. по принципу перечисления лексики, обслуживающей это поле (или группу).
Согласно второй точке зрения, семантическое поле — это «объединение слов по их отношению к одной сфере представлений или понятий — понятийные (сигнификативные) поля» [Степанов 1990: 438]. Слова, входящие в сигнификативное поле, организуются по принципу соотношения понятий. Нам представляется целесообразным несколько уточнить это понимание поля. Мы исходим из того, что протяженностями являются собственно смыслы, поэтому, когда мы говорим о лексико-семантическом поле, мы имеем в виду области смысла, которые описываются группами тематически связанных слов.
В любой полевой структуре, в том числе и в семантическом поле, можно выделить ядро и периферию. При этом критерии выделения ядра и периферии не могут быть едиными для всех типов полей: «Исследование показывает, что не существует единых для всех типов полевых структур критериев разграничения ядра и периферии, хотя комплекс критериев позволяет разграничить ядро и периферию, а также отдельные зоны периферии» [Полевые структуры в системе языка 1989: 132]. К числу таких критериев могут быть отнесены стилистическая принадлежность, частотность употребления лексемы, функциональные особенности лексемы.
В ядре обычно находятся высокочастотные, стилистически нейтральные, наиболее общие по значению (а следовательно, состоящие из меньшего количества компонентов — сем — значения), принадлежащие к данному СП по своему единственному (или прямому) значению. Соответственно, чем дальше от ядра, тем сложнее по своему компонентному составу лексема, как правило, она характеризуется более низкой частотностью и стилистической окрашенностью. Принадлежность к ядру или периферии может определяться и разностью функциональных характеристик, в нашем конкретном случае одной из функциональных характеристик является интенсивность проявления чувства.
В современном русском языке слов, обозначающих понятие «печаль» сравнительно немного. Это, в частности, слова грусть, печаль, кручина, тоска, уныние, скорбь, отчаяние, горе, скука.
Грусть — чувство печали, легкого уныния [MAC I: 353].
Печаль — чувство грусти и скорби, душевной горечи [MAC III: 117].
Кручина — народн.-поэтич. - грусть, печаль, тоска [MAC И: 140].
Тоска — Тяжелое гнетущее чувство, душевная тревога [MAC IV: 384].
Уныние — мрачное подавленное состояние духа [MAC IV: 499].
Скорбь — глубокая печаль, горесть [MAC IV: 116].
Отчаяние — состояние безнадежности, безысходности, упадок духа [MAC II: 721].
Горе — душевное страдание, глубокая печаль, сгорбь [MAC I: 333].
Скука — состояние душевного томления, тоски от безделья или отсутствия интереса к окружающему [MAC IV: 125].
Таковы словарные дефиниции слов поля. Нетрудно заметить, что значение одногослова часто толкуется через другое, что не облегчает нашей задачи — выяснения идеографические различия, хотя различия эти, безусловно, есть. Начнем со слова грусть. Это, пожалуй самое «легкое» по степени «тяжести» слово. Каждое их приведенных слов называет определенное чувство, причем чувство неприятное для человека, угнетающее его, это относится ко всем лексемам, кроме грусти. Это о грусти можно сказать — легкая, сладкая, нежная — определения, вовсе не подходящие для характеристики мрачного чувства. Но с другой стороны, ср. На лице ее лежал отпечаток грусти или Во всем его облике сказывалась грусть — вряд ли в описываемых ситуациях наблюдатель испытывает какие-либо приятные эмоции. Следовательно, грусть только может быть — ситуативно, случайно, окказионально — не лишенным приятности чувством. Однако словосочетания типа сладкая грусть свидетельствуют о том, что грусть — такое чувство, когда интенсивность неприятных ощущений может быть сведена к минимуму.
Следующее слово — печаль — чувство грусти и скорби , а скорбь — глубокая печаль . Таким образом, если сравнивать печаль и скорбь, то скорбь «тяжелее», поскольку можно сказать «печаль моя светла» (А.Пушкин), но употребление сеетлая скорбь невозможно. Печаль может быть легкой, скорбь — никогда. То есть печаль ближе к грусти, так как и та и другая могут быть легкими и светлыми, но печаль все же «тяжелее» грусти, потому что сладкая печаль сказать невозможно , в отличие от сладкой грусти. Характерно, что среди всех слов поля «светлоокрашенные» — только грусть и печаль: ср. светлая грусть, печаль — хорошо, но словосочетания светлая тоска, скорбь, уныние, отчаяние невозможны. А зависимость выбора тона человеком от его психического состояния давно и хорошо изучена психологами: светлые тона соответствуют нормальному, спокойному, здоровому состоянию, а темные — наоборот. С другой стороны, печаль имеет общие черты со скорбью: печали не мрут, только сохнут (поел.). Если обратиться к этимологическим данным, у слова скорбь «предполагается родство со словом скорблый — «иссохший, сморщенный, заскорузлый», а скорбнуть — «сохнуть, морщиться, коробиться, сжиматься» [Фасмер III: 651].
