Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основы исследования 12
1.1. Проблемы «языковой личности» и «идиостиля» в современном языкознании 12
1.2. Концепт как лингвокультурный феномен и особенности его актуализации 21
1.3. Дневник как объект лингвистического исследования 36
Выводы 48
Глава 2. Своеобразие идиостиля М.М.Пришвина 51
2.1. Изучение творчества М.М.Пришвина в современной филологии 51
2.2. Лингвостилистическое своеобразие дневниковой прозы М.М.Пришвина 56
2.3. Тропеические средства художественной выразительности в идиостиле М.М. Пришвина 68
2.4. Метафора и контекст 82
2.4.1. Минимальный контекст реализации речевой метафоры в дневниках М.М. Пришвина 86
2.4.2. Развернутый контекст реализации речевой метафоры в дневниках М.М. Пришвина 90
Выводы 93
Глава 3. Концептосфера авторской картины мира М.М.Пришвина 96
3.1. Особенности вербализации художественного концепта Любовь в идиостиле М.М.Пришвина 96
3.2. Средства актуализации концепта Время в идиостиле М.М.Пришвина 111
3.3. Лексико-семантическое поле концепта Женщина в идиостиле М.М.Пришвина 124
3.4. Средства актуализации концепта Цвет как показатели идиостиля М.М.Пришвина 139
3.5. Лексико-семантическое поле концепта Вера в идиостиле М.М.Пришвина 146
Выводы 153
Заключение 157
Список литературы
- Концепт как лингвокультурный феномен и особенности его актуализации
- Дневник как объект лингвистического исследования
- Тропеические средства художественной выразительности в идиостиле М.М. Пришвина
- Лексико-семантическое поле концепта Женщина в идиостиле М.М.Пришвина
Введение к работе
Настоящая диссертационная работа посвящена одной из актуальных проблем когнитивной лингвистики: исследованию концептосферы как слагаемого авторской картины мира мемуарной прозы одного из выдающихся русских писателей XX века - М.М.Пришвина.
Актуальность исследования. Проблема категоризации мира в настоящее время актуальна и перспективна в современной русистике. Одним из её аспектов является феномен концептуализации действительности (Л.Г. Бабенко (2004); Е.Г. Беляевская (2005); Н.Н. Болдырев (2001, 2004, 2006); С.Г. Воркачев (2000-2003) Е.И. Голованова (2004); В.И. Карасик (2002); Г.М. Костюшкина (2006); В.А. Кравченко (1996); Е.С. Кубря-кова (2004, 2006); В.А. Маслова (2007); Е.М. Позднякова (2001); Г.Г. Слышкин (2002); P.M. Фрумкина (1992) и др.).
Концепты как интерпретаторы смыслов всё время поддаются дальнейшему уточнению и модификациям. Они представляют собой реализуемые сущности только в начале своего появления, но затем, оказываясь частью системы, попадают под влияние других концептов и сами видоизменяются.
Концепт - это «понятие, погруженное в культуру (по Н.Д. Арутюновой и В.Н. Телия). Он обладает эмотивностью, коннотациями, аксиологи-чен по своей природе, имеет «имя/имена» в языке. Предметом поисков в когнитивной лингвистике являются наиболее существенные для построения всей концептуальной системы концепты - те, которые организуют само концептуальное пространство и выступают как главные рубрики его членения [Арутюнова, 1976; 1991]. К таким концептам относятся ВРЕМЯ, ПРОСТРАНСТВО, ЛЮБОВЬ, ЧИСЛО, ЖИЗНЬ, СМЕРТЬ, СВОБОДА, ВОЛЯ, ИСТИНА, ЗНАНИЯ и под.
Особый интерес для исследователей представляет специфика концептуализации действительности в произведениях классиков русской литературы, признанных мастеров вербального отражения окружающего мира. Изучение творчества М.М.Пришвина и, в частности, его автобиографического наследия в указанном аспекте несомненно актуально, так как расширяет и углубляет наше восприятие личности самого М.М. Пришвина и его любимой женщины - Валерии Дмитриевны Пришвиной. Перечисленными факторами и обусловлена актуальность проводимого исследования.
Актуальность исследования заключается также в том, что изучение дневников М.М. Пришвина с точки зрения лингвопоэтики и когнитивной лингвистики позволит дополнить представление о специфике жанра дневника, уточнить художественное своеобразие документальной литературы.
Степень изученности темы. Такие концепты, как Время, Женщина, Любовь, Цвет, Вера и многие другие, были предметом изучения и описания в кандидатских и докторских диссертациях, защищенных в России1. Между тем, вышеуказанные концепты в их соотнесенности в дневниковой прозе известного русского писателя XX века М.М. Пришвина не подвергались в лингвистической концептологии монографическому исследованию.
Слова тремя», «женщина», «любовь», «цвет», «вера» используются в данном исследовании в двух качествах:
-
как лексемы - единицы языка со своей семантикой и комбинаторными возможностями;
-
как одноименные концепты, в смысловом пространстве которых функционируют различные единицы, ассоциативно - семантически связанные с вышеуказанными феноменами.
Объектом исследования является дневниковая проза М.М. Пришвина.
Предметом исследования является концептосфера художественной картины мира писателя, отраженная в автобиографической прозе.
Цель диссертационной работы заключается в исследовании лингвокогнитивного своеобразия художественной картины мира писателя посредством анализа концептосферы дневниковой прозы.
Определяемые целью исследования в работе ставятся и решаются следующие задачи:
-
освещение специфики лингвокогнитивного подхода к исследованию идиостиля и авторской картины мира, раскрытие проблемы языковой личности в современной лингвистике;
-
описание лингвостилистического своеобразия дневниковой прозы М.М. Пришвина (определение места метафоры в контексте, а также типов контекстов реализации образных средств выразительности);
-
исследование концептосферы художественной картины мира писателя: определение специфики репрезентации ключевых концептов Время, Женщина, Любовь, Цвет, Вера в автобиографической прозе М.М. Пришвина.
Материалом для анализа послужила автобиографическая проза М.М. Пришвина и В.Д. Пришвиной «Мы с тобой: Дневник любви» (СПб, 2003).
Теоретико-методологической базой исследования послужили труды по лингвистической концептологии и стилистике художественного
В 2007г. издана «Антология концептов», в основу которой положены диссертационные исследования, посвященные концептам, воплощенным в различных языковых единицах на материале русского, английского, немецкого, французского и китайского языков (Атаркова Н.Э., Балашова Е.Ю., Воркачев С.Г., Ефимова H.H., Карасик В., Лю Цзюань, Петелина ЮН., Пименова MB., Слышкин ГГ. и др.)
текста С.А. Аскольдова, В.В. Виноградова, С.Г. Воркачева, В.И. Карасика, Ю.Н. Караулова, М.Н. Кожиной, В.В. Колесова, Д.С. Лихачева, В.М. Мас-ловой, Ю.С. Степанова, И.А. Стернина, В.Н. Телия, А.П. Чудинова.
Методологической основой исследования являются лингвокогни-тивный и лингвокультурологическии подходы к исследованию языковой картины мира писателя.
Методика исследования концептов заключается в интерпретации значения конструкций, объективирующих те или иные особенности таких концептов; в выявлении частотных (свойственных многим концептам) таксономических характеристик и определении по этим характеристикам общих типологических признаков исследуемых концептов. Затем - на их основе - обобщение особенностей концептов, а также выделение концептуальных структур, когнитивных моделей и тропеических средств актуализации авторской картины мира.
Интерпретация языковых средств, служащих для таксономии отдельных фрагментов внутреннего мира, является одним из методов исследования процессов категоризации субъективной действительности и отражения этих процессов в языковых структурах.
Концепт как сложный комплекс признаков имеет разноуровневую представленность в языке. Наиболее информативным с этой точки зрения выступает лексический уровень.
В диссертации используются следующие методы научного исследования: метод компонентного анализа, метафорическое моделирование, контекстуальный и дискурсивный анализы, классификация тропов и контекстов их реализации.
Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые выявляются и анализируются особенности репрезентации концептов Время, Женщина, Любовь, Цвет, Вера в автобиографической прозе М.М. Пришвина. При этом подход к анализу текста расширяется: от лингвистического - к лингвокогнитивному. В работе учитываются новейшие концепции в изучении языка художественного произведения: на смену системно-структурной и статистической парадигме пришла парадигма антропоцентрическая, функциональная, когнитивная. Данная монография учитывает новую ориентацию лингвистических исследований - совмещение двух аспектов: системного (эволюционного) и личностного.
Теоретическая значимость работы определяется разработкой проблем исследования смысловой структуры текста в рамках когнитивного подхода, теории концептуального анализа. Важное теоретическое значение имеет исследование концепта не только как объекта, но и как способа описания авторской картины мира писателя.
Практическая ценность работы заключается в возможности использования её материалов и теоретических обобщений в общих курсах по лингвистике текста, в элективных курсах по теории метафоры, художественному идиостилю писателя, в преподавании лексикологии, словообразования, семасиологии, при проведении спецкурсов и спецсеминаров по когнитивной лингвистике, лингвокультурологии, при разработке тематики курсовых и дипломных работ; в лексикографии - при составлении синонимических, антонимических, словообразовательных, когнитивных словарей, а также уточнении ряда лексикографических дефиниций.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
Дневниковая проза М.М. Пришвина представляет собой значительный пласт его наследия, по своему значению не уступающий художественным произведениям писателя.
-
Анализ своеобразия дневниковой прозы М.М. Пришвина имеет большое значение для выявления специфики идиостиля, концептосферы, освещения авторской картины мира писателя, его миропонимания и мироощущения.
-
В качестве интенсификатора выразительности анализируемой прозы MJVt Пришвина выступают различные средства словесной образности и, в первую очередь, такие традиционные средства художественной выразительности, как сравнения, метафоры, метонимии, эпитеты, образы-символы, выполняющие важную семантико-стилистическую роль: они реализуют авторскую коммуникативную установку, способствуют авторскому самовыражению, субъективации повествования.
-
Определение содержания концептов Женщина, Свет, Вера, Время, Любовь в дневниковой прозе М.М. Пришвина позволяет уточнить смысловой объем данных концептов, занимающих особое место в его языковой картине мира и способствующих идентификации идиостиля писателя.
Апробация материалов исследования. Основные положения диссертационного исследования докладывались на ежегодных итоговых научно-практических конференциях преподавателей, аспирантов и студентов Дагестанского государственного технического университета, на Всероссийских научных конференциях («Русская языковая культура как фактор единения народов» (2008, Махачкала) и «Актуальные проблемы современного русского языка» (2010, Махачкала)), обсуждались на заседаниях кафедры русского языка социально-гуманитарного факультета Дагестанского государственного технического университета (2007-2010) и аспирантских семинарах в Даггостехуниверситете (2009,2010).
По теме диссертации опубликовано 12 статей.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. Объем работы составляет 178 страниц.
Результаты исследования изложены на 178 страницах компьютерного набора текста. Библиографический список содержит 200 теоретических источников.
Концепт как лингвокультурный феномен и особенности его актуализации
Одним из ключевых понятий данного исследования является понятие «идиостиль», которое тесно взаимосвязано и перекликается с понятием «языковая личность».
Проблема идиостиля - одна из наиболее актуальных и спорных в современной филологии. Это связано с растущим вниманием, уделяемым вопросам индивидуального языкового творчества. Под идиостилем (или индивидуальным авторским стилем) чаще всего подразумевается система содержательных и формальных лингвистических характеристик, присущих произведениям определенного автора, которая создает специфику представленного в данных произведениях авторского способа языкового выражения.
Термин «идиостиль» тесно взаимосвязан с понятием «идиолект». В теории художественной литературы различие между ними в общем виде состоит в том, что под идиолектом определенного автора понимается вся совокупность созданных им текстов в исходной хронологической последовательности (или последовательности, санкционированной самим автором, если тексты подвергались переработке). Под идиостилем же понимается совокупность глубинных текстопорождающих доминант и констант определенного автора, которые определили появление этих текстов именно в такой последовательности.
Несмотря на актуальность и значимость, до сих пор не выработана единая точка зрения на понимание понятия «идиостиль» в филологии. В настоящее время разработано большое количество определений данного понятия, отражающих многообразие существующих мнений о его содержании.
Так, например, В.В. Ивановым высказывалось мнение, что XX в. характеризуется развитием «семиотических игр», ведущих в результате к появлению у одной творческой личности нескольких языков.
Среди многообразия точек зрения на соотношение таких понятий, как «поэтический язык», «поэтический текст», «поэтический идиостиль» и «идиолект», можно выделить два основных подхода. Первый состоит в том, что идиолект и идиостиль считаются соотносящимися между собой как поверхностная и глубинная структуры (А.К.Жолковский, Ю.К.Щеглов).
Представленное на поверхности множество связанных между собой языковых факторов, составляющих идиолект, уходит функциональными корнями в «языковую память» и «генетику лингвистического мышления» автора и в результате оказывается сводимым к иерархической системе инвариантов, организующих так называемый «поэтический мир» автора. «Описание идиостиля должно быть устремлено к выявлению глубинной семантической и категориальной связности его элементов, воплощающих в языке творческий путь писателя, к сущности его явной и неявной рефлексии над языком» (В.П.Григорьев).
Вторая тенденция развития научной мысли выражается в предпочтении функционально-доминантного подхода при целостном описании идиостиля. Основы данного подхода были заложены в трудах Ю.Н.Тынянова, а также Л.С.Выготского. В работах С.Т.Золяна, развивающих этот подход, доминанта понимается как «фактор текста и характеристика стиля, изменяющая обычные функциональные отношения между элементами и единицами текста». Предполагается, что поэтический идиолект может быть описан как система связанных между собой доминант и их функциональных областей [Золян 1991].
Таким образом, с одной стороны, согласно узко лингвистической точке зрения, под идиостилем понимается только «совокупность языковых и стилистико-текстовых особенностей, свойственных речи писателя» [Стилистический энциклопедический словарь, 2003].
С другой стороны, ряд исследователей рассматривает идиостиль в рамках коммуникативной стилистики, приравнивая его к экстралингвистическому понятию «творческая индивидуальность автора» (Н.С. Болотнова), но при этом его изучение происходит на основе конкретного языкового материала, главным образом, лексической структуры текста.
В-третьих, идиостиль рассматривается как совокупность лингвистического и экстралингвистического аспектов (В.В. Виноградов, В.В.
Розанов, М. Proust и др.) и может быть определен как «творческая индивидуальность автора плюс языковые средства ее выражения» [Сивкова 2007: 11].
По принятым в современной лингвопоэтике подходам, идиостиль писателя представляет собой не только набор характерных для него приёмов работы со словом, но и совокупность ментальных и языковых структур, в которых отражаются особенности поэтического сознания автора (В. П. Григорьев, Н. А. Фатеева, И. А. Тарасова).
Идиостиль, соответственно, определяется как структура зависимостей, в своем развитии обнаруживающая индивидуальный «код иносказания» творческой личности, который во многом задан генетически и зависит от способа мышления данной личности.
Что касается общих тенденций эволюции индивидуальных творческих систем, то Д.С.Лихачев и Ю.М.Лотман предлагают говорить о закономерности смены «риторической» ориентации на «стилистическую», т.е. о развитии в направлении «идиолект — идиостиль». При этом Ю.М.Лотман (в статье 1981 «Риторика») пишет, что «риторический эффект возникает при столкновении знаков, относящихся к различным регистрам и, тем самым, к структурному обновлению чувства границы между замкнутыми в себе мирами знаков. Стилистический эффект создается внутри определенной иерархической подсистемы». Согласно данной теории, на первом этапе индивидуальный язык «оформляется как отмена уже существующих поэтических идиолектов. Очерчивается новое языковое пространство, в границах которого оказываются совмещенными языковые единицы, прежде никогда не входившие в какое-либо общее целое и осознававшиеся как несовместимые. Естественно, что в этих условиях активизируется ощущение специфичности каждого из них и несоположенности их в одном ряду. Возникает риторический эффект». Когда же речь идет о неординарном художнике (Ю.М.Лотман имел в виду прежде всего Б.Пастернака, итог поэтического развития которого сам поэт охарактеризовал формулой «впасть, как в ересь, в неслыханную простоту»), «он обнаруживает силу утвердить в глазах читателя такой язык как единый. В дальнейшем, продолжая творить внутри этого нового, но уже культурно утвердившегося языка, поэт превращает его в определенный стилевой регистр. Совместимость элементов, входящих в такой регистр, становится естественной, даже нейтральной, зато резко выделяется граница, отделяющая стиль данного поэта от литературного окружения» [Лотман 1981]. Когда же внутренняя граница стиля определена, когда создан единый язык и стиль, в рамках этого единого языка уже возможны эксперименты в сторону внутреннего «риторического» эффекта, который вытекает из соположения поэтической и прозаической форм выражения.
С понятиями «идиостиль», «идиолект» в современной лингвистике тесно взаимосвязаны понятия «языковая личность», «речевая личность». Как отмечает Ю.Н.Караулов, «интерес к личностному аспекту изучения языка существенно повысился в последние годы во всех дисциплинах, так или иначе связанных с языком, — не только в лингвистике, но и в психологии, философии, лингводидактике» [Караулов 1989: 207].
В отечественном языкознании введение понятия «индивидуальный стиль», и тесно взаимосвязанного с ним понятия «языковая личность» связано с именем В.В.Виноградова, хотя параллельное развитие идей целостного описания творческой языковой личности можно найти и в трудах Р.О.Якобсона, Ю.Н.Тынянова, М.М.Бахтина, Б.М.Эйхенбаума, В.М.Жирмунского.
Дневник как объект лингвистического исследования
Дневники (записи о каждодневных делах, текущих событиях, ведущиеся изо дня в день [Ожегов: 168]), без сомнения, представляют собой богатый материал для лингвистического анализа. Это положение еще более актуально в отношении дневников политических деятелей, ученых, лиц, обладающих социальной значимостью и оставивших значимый след в истории человечества. Однако дневники, дневниковые записи, мемуары писателей - лиц, обладающих даром слова, умеющих «глаголом жечь сердца людей», — для лингвистов представляют собой еще большую значимость, поскольку являются образцом письменно фиксированной индивидуально-авторской речи мастера слова.
Проблемы, связанные с дневниковым жанром, не получили в современной филологии должного освещения.
Частные аспекты, выявляющие своеобразие этой разновидности мемуарной литературы, появлялись в работах А.Афиногенова, Н. Банк, А. Бека, А. Бочарова, B.C. Голубцова, О.Г.Егорова, Д.Юта, Н.Л. Лейдермана, Т.А. Мара-ховон, Л.Я. Явчуновского. Такая избирательность в исследовании законов дневникового жанра объясняется, на наш взгляд, как причинами объективного, так и субъективного планов.
Так, в изучении дневников к наиболее существенным и значимым причинам последнего порядка можно отнести не только неразработанность самой теории дневника, обилие и несистемность выделяемых признаков, отсутствие единой классификации, но и недооценку самих его литературных возможностей. В.Г.Белинский рассматривал жанровые разновидности мемуарной литературы в качестве особого вида искусства слова с главенствующей авторской установкой на образное воспроизведение жизни и причислял их к разряду документально-художественных произведений, «стоящих на грани романа» (25,372). В свете подобного утверждения важно, что самостоятельным и «особым видом литературы» называет писательские дневники О.Г. Егоров (78), И. Янская (261). Их родство с авто документальной прозой очевидно для Л. Гаранина (55). Как явление, близкое художественной прозе и публицистике, анализируется жанр в работах Г. Газданова (54), Л. Гинзбург (58), Л. Левицкого (121). Интересно утверждение и А.Гладкова, хотя и признающего свою точку зрения «самой крайней», но убежденного, что мемуарные жанры (в том числе и дневник) — «самый необходимый род литературы», не жанр, а род именно потому, что «знает много жанров» (59, 122). А В. Кардин принципиально подчеркивает, что к мемуарным жанрам «причастны и проза, и драма, и поэзия, и сценарий. Они стоят на стыке литературы и истории, поставляя материал и той и другой» (93,78).
В таком понимании дневника исследователи во многом совпадают со справедливым утверждением Ю. Лотмана о «полнофункциональной» жизни текста «в реальной жизни культуры» [Лотман 1981].
Произведения, которые можно отнести к жанру дневников, достаточно разнообразны — это дневники, записные книжки, заметки в альбом, мемуары, воспоминания, маргиналии. Каждый из них имеет свою специфику, назначение и предназначение, но все они объединены одним общим признаком — намерением пишущего зафиксировать письменно важные, значимые, представляющие интерес с точки зрения автора события реальной жизни, независимо от того, предполагается их последующая публикация или нет.
Михеев предлагает все произведения в жанре дневников называть «дневниковой прозой» [Михеев 2002: 34-40] и выделяет среди них следующие разновидности:
1. Разного рода записные книжки: список текущих дел, на будущее, чтобы их не упустить из виду, или регулярная фиксация (для порядка или «для истории») того, что уже случилось, что так или иначе происходило за день, чему сам оказался свидетелем за последнее время. Направленность такого рода текстов может быть различной: либо вообще — для всех, кто только в состоянии прочесть, либо для себя одного.
2. Во-вторых, сюда следует отнести мемуары и воспоминания (о ком-то или о чем-то существенном, выступающем из прошлого как ценностно важный для автора объект, с неизбежными возвращениями в памяти к этому не только на день назад, как, собственно, чаще всего бывает в дневнике, но иногда на много-много лет), с неизбежными при этом потерями и приобретениями.
3. К жанру дневниковой прозы следует причислить исповеди и покаяния. В них цель разобраться в своих собственных поступках и чувствах (перед людьми или перед Богом) [Михеев 2004: 56].
4. Сюда можно отнести и просто фиксацию услышанного, то есть рассказы-побасенки, анекдоты (как в современном, так и в устаревшем значении этого слова, то есть те или иные "случаи из жизни", записки на манжетах).
5. К дневниковой прозе должны быть отнесены и письма. Как мне кажется, - пишет Михеев, - здесь очевидно родство дневникового жанра эпистолярному и их взаимопереходность [Михеев 2004: 57]. Пока автору еще остается нужен адресат, хотя бы только как предлог, пусть фиктивный, он формально сохраняется в дневнике, но поскольку говоримое осознается как значимое (и ценное) для самого автора - в процессе проговаривания (написания или перечитывания написанного), предназначение может быть пересмотрено и текст может быть им использован для более широкого круга, пойдя, помимо первоначального своего адресата, так сказать, для многих.
Тропеические средства художественной выразительности в идиостиле М.М. Пришвина
Если для реализации метафорического значения требуется развернутый контекст - сложное словосочетание или целое предложение, то на первый план выдвигаются семантико-синтаксические и интонационные условия реализации метафоры. Главным синтаксическим условием при необходимом и достаточном контексте (НДК) — сложном словосочетании является сила синтаксических связей.
1. В состав развернутого контекста (РК) реализации речевой метафоры - существительного (в сложное атрибутивное словосочетание) входят наряду с переосмысляемым, метафоризуемым словом два-три указательных: зависимое либо стержневое существительное и слова, сильно связанные с метафоризуемым или указательным словом, - согласованные либо управляемые. Например: Вот и мое писательство все от начала до конца есть робкая, очень стыдливая песнь какого-то существа...
2. Слова, сильно связанные семантически (например, отношениями причины и следствия) с зависимым словом, входят в состав развернутого контекста реализации речевой метафоры- прилагательного. Например: ...камень-сердце, дрожащий от морского прибоя на берегу океана, как живое человеческое сердце, белое облако на небе, похожее на лебединую грудь...; Я был очередной жертвой этого располневшего в привычной комнатной работе старого крота;
Нередко, как магическое слово, заговор против охватывающей меня не своей воли, я вслух произносил неведомому другу: «Приди!»;
Скорее всего, это кажущееся раздвоение происходит из моего живого народного языка, который встречается со школьной условностью речи среднего интеллигента: он тут спотыкается...;
Мне представлялась какая-то блестящая свободная жизнь писателей — баловней судьбы, совсем не похожая на знакомую мне жизнь загнанных лошадей — средних русских интеллигентов; - Юродивый, — сказал Удищев, — и этим прикрывает богатство, опасное по своей самобытности в наше время.
3. Особенно часто развернутый контекст оказывается необходимым для реализации метафорического значения глагола. При этом состав развернутого контекста разрастается до пределов целого предложешш (глагол - обязательная составляющая предложения глагольного строя); в состав развернутого контекста входят, по крайней мере, подлежащее (возможно и определение при нем) и приглагольное дополнение либо обстоятельство. Например:
Еще были совсем прозрачные и голубые сумерки, но дом уже горел по всем окнам яркими огнями;
Известно, что в Москве слово «дом», в смысле личного человеческого общения, заменилось словом эюилплощадъ», то есть как будто слово стало бездомным и живет на площади»; в душе писателя и в доме его происходила в эти дни короткая (по его словам) репетиция драмы, в которой судьбе будет угодно наделить меня главной ролью;
В свое время я был рядовым марксистом, пытался делать черновую работу революционера...; До сих пор я этим гордился: мне казалось, что я совершил героический поступок — прыгнул на пролетающее мгновение и остановил его.
4. Аналогичен состав развернутого контекста реализации метафорического значения причастий и деепричастий: За ним по пятам бродит рыжий ирландец Бой, стуча когтями по скользкому паркету; Впрочем, я глубоко верю, что, растворяя свой талант в любви, я себе что-то наживаю; И мне казалось, что если бы удалось мне на глазах у людей раскрыть эту завесу, разделяющую мир духа и плоти, то мне удалось бы создать полный распад всего того, что мир обманчиво называет «устоями жизни»; .я сидела напротив хозяина, еле сдерживая лязг зубов от озноба.
5. Развернутый контекст реализации метафорического значения причастия и наречия определяется своеобразным промежуточным их положением в системе частей речи. В состав НДК причастий входят определение, выраженное существительным (обязательный компонент минимального контекста прилагательного), и сильно связанное приглагольное дополнение либо обстоятельство (обязательный компонент НДК реализации метафорического значения глагола); НДК наречия включает глагол — сказуемое и подлежащее. Например: Мои сочинения являются попыткой определиться самому себе как личность в истории, а не просто как действующей запасной части в механизме государства и общества; ... и я полетел с моста в черную воду, дымящуюся от стужи;
На улицах стояла густая морозная мгла, сквозь её волны огни встречных машин проплывали, как светящиеся рыбы, и, как рыбы, скользили мимо дрожащие тени людей, будто шли мы по дну океана; ... собранная в одну точку мысль долбила мою душу, как дятел...;
А вот бывает же: поэт похож: на голодного повара; он, создающий из жизни обед для других, сам остается голодным; Эта не покоренная страстью мысль была похожа на руль, которым мы направляли корабль свой вДриандию...
Спецификой художественной речи М.М. Пришвина является наблюдаемый в метафоре контекстуальный «полисемантизм» семантическая многоплановость, одновременное восприятие при прочтении метафоры нескольких разнопорядковых сем — дифференциальных семантических признаков.
Полифонический микрообраз оригинален и нередко нуждается в более объемном контексте для полной его реализации — контексте, в котором необходимыми могут оказаться и слова, не связанные с метафорой сильной синтаксической связью. На первый план выдвигаются здесь смысловые связи, обусловленные индивидуальным видением художника. Чаще всего при этом налицо не одно, а два и даже иногда ряд метафорических сочетаний.
Таким образом, контекстуальный анализ реализации речевой метафоры в исследуемых дневниках М.М. Пришвина позволяет сделать выводы о том, что наиболее частотны дву- и трехсловные контексты реализации метафоры (слово метафоризуемое — одно или два указательных), может быть, потому, что именно такие необъемные контексты обеспечивают незатрудненное понимание метафоры. Понять слово, значение которого зависит от другого слова легче, если эти слова (метафоризируемое и указательные) находятся недалеко друг от друга и умещаются в памяти одновременно.
Как отмечают исследователи, установкой на максимально доступное и точное восприятие микрообраза определяется и интуитивный учет художником слова линейно — интонационного фактора — порядка слов и силовой структуры [Протченко, Черемисина 1986: 75].
Лексико-семантическое поле концепта Женщина в идиостиле М.М.Пришвина
Концепт Женщина - один из базовых для языковой картины мира и получающих отражение на лексико-семантическом, грамматическом и фразеологическом уровнях языка. «Мы с тобой: дневник любви», как мы уже отмечали, -. многостороннее произведение. С одной стороны, оно представляет собой как бы хронологические записи тех или иных событий, происходивших в жизни писателя, фиксирует его мысли, взгляды на наиболее волнующие: темы, размышления. С другой стороны, - явно выражена межличностная ориентированность данных записей, во главу угла поставлены проблемы отношений любящих друг друга людей. Еще одна особенность в том, что записи звучат как бы в два голоса — это записи, мысли, мнения, комментарии самого М.М.Пришвина, которые прерываются голосом любимой женщины поэта. Значимость образа Женщины подчеркивается, таким образом, тем местом, которое она занимает в жизни, мыслях и творчестве писателя.
В дневниковой прозе М.М.Пришвина культурно-национальные установки в восприятии женщины обретают личностное, а не традиционное для группового самосознания, содержание. Это отражается в; специфике наполнения концепта Женщина в прозе Пришвина,. а также в способах и средствах его актуализации.
В анализируемом произведении Пришвина женских образов немного. Это образы, прежде всего, Валерии Дмитриевны Пришвиной (Ляли), Ефросиньи Павловны Пришвиной (Смогалевой), Аксюши, Клавдии Борисовны Суриковой, Анастасии Николаевны — тещи писателя. Помимо образов реальных женщин, входящих в близкое окружение писателя, в произведении встречаются собирательные сказочные мифические образы, имеющие большое значение для Пришвина: Марья Моревна, Невеста, Сирена, Царица, Колдунья, Прекрасная дама, Золотая Рыбка.
Для актуализации концепта Женщина в дневниковой прозе Пришвина нами отмечено следующее:
1. Сопоставление образов реальных женщин из близкого окружения писателя и собирательных мифических образов, проведение параллелей между ними. Образы реальных женщин предстают перед нами такими, как их видит писатель, и идентификация с общеизвестными мифологическими персонажами помогает писателю в достижении цели:
Когда в моем голубом кабинете побывала эта "Сирена", все вещи заметили ее, как будто она всего коснулась и завлекла в единство с собой. О, как опошлено французское "ищите женщинуV. А между тем это истина. Все музы опоишены, но священный огонь продолжает гореть и в наше время, как горел он с незапамятных времен истории человека на земле. Вот и мое писательство все от начала до конца есть робкая, очень стыдливая песнь какого-то существа, ноющего в весеннем хоре природы единственное слово: "Приди!".
«Сирена» для писателя символ женского могущества, женских чар, но вместе с тем и муза - вдохновительница процесса созидания, и в опасности ее заключается ее очарование: Не должно быть, чтобы чудесная Рыбка (Валерия Дмитриевна) позабыла человеческое добро и оставила Старика на растерзание Старухи (Ефросинья Павловна). Не может этого быть! И вот мы — рыбка Л. и я, Старик, продолжили сказку примером собственной жизни. После того как Старик вернулся от Рыбки домой и увидел свой прежний домик с разбитым корытом, он понял, что Старуха не даст ему жить и запилит до смерти. Сообразив, однако, что у него еще в запасе остается квартира в Лаврушинском, он спешит туда и в ужасе видит, что Старуха поспела раньше его и заняла его жилплощадь. Вот тогда-то бездомный скиталец опять идет к синему морю и там, у берега видит Золотую Рыбку, что она плачет, горюет и так убивается, что и золото на ней все сошло и потускнело.
Использование сказочных мотивов и аллегорий, по видимому, помогает писателю самому для себя, прежде всего, прояснить ситуации, отличить видимое от истинного.
Пришвин часто и умело использует общемировые и национальные мифологемы в номинации образа женщины. Это с одной стороны, Сирены и Русалки - с другой Марьи Моревны, героини русских сказок:
— Сирена позвонила ко мне и спросила, есть ли у меня пишущая машинка? Если нет, Музей мне поможет приобрести. В моей красивой комнате "Сирена" показалась мне еще грациознее и привлекательней, чем в Музее;
- Вечная невеста моя Марья Мореена. Если бы она стала моей женой, то у нас бы с нею были дети, и все бы у нас стало, как у всех и как всегда будет, пока на земле живут люди. Вот отчего так и хочется быть как все и жениться на Марье Моревне. Но на пути естественного моего оіселания превратить Марью Моревну в жену и создать с ней то самое, что было и есть у всех людей, приходит Кащей и через недоступность Невесты создает небывалое. Вот схема моего личного творчества, краткая история собрания моих сочинений.
В Дневниковой прозе Пришвин описывает реальные события и явления в жизни писателя, реальных людей. Однако часто мысли и ощущения писателя передаются через обобщенные образы, через отождествление реальных людей (женщин) и себя с мифическими персонажами, использование собирательных номинаций: Золотая Рыбка, Старик и Старуха (Валерия Дмитриевна, М.М.Пришвин и Ефросинья Павловна); Марья Мореена и Кащей и т.п. Образы, встречаемые в дневниках Пришвина, в частности, в анализируемом произведении, часто употребляются и в художественной прозе писателя {Марья Мореена, например).
2) противопоставление прошлого и настоящего через образы женщин из прошлого и настоящего; здесь наблюдается синкретизм концептов Время и Женщина.
Следует отметить, что параллелизм, проведение сопоставлений, аналогий являются излюбленным приемом в идиостиле М.М. Пришвина, и следующие примеры демонстрируют легкость и изящество, с которыми автор проводит их.
— Ошибка Олега была в том, что он пользовался Л. для своего творчества, но был невнимателен к ее реальной личности: она была для него Прекрасной Дамой. Напротив, для А. В. она была женой и полюбовницей, но к духовному облику ее он был невнимателен.
— Появление новой женщины по-новому всколыхнуло душу: он вспоминает теперь и переоценивает свое далекое юношеское прошлое. Это пройшов было связано с уверованием в переделку мира с помощью теории и вытекающей из нее прямой политической борьбы. Потом был отказ от этой борьбы и переключение всего себя на худооїсество, - пишет Валерия Дмитриевна;
— Люблю — это лее и значит магия, обращенная ко времени: "Мгновение, остановись!" Вот было, она, не тратя слов, опустила на грудь ко мне свою голову, и я, целуя каштановые волосы с отчетливыми в электричестве сединками, смутно думал: "Ничего, ничего, моя милая, теперь уже больше не будет этих сединок, это пришли они от горя. А теперь мы встретились, и все кончено, теперь они, проклятые, не станут показываться".
Обращенность к прошлому, стремление сберечь, сохранить каждый вздох, каждую мысль, каждую эмоцию, каждое «движение души» лежит в основе стремления к бесконечному анализу и сравнению, с целью поиска вневременного, истинного, вечного и неисчезающего.
