Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. К истории звательного падежа в русском языке (на фоне развития славянских языков) 19
1. Исторические изменения характеристик звательного падежа 19
2. Замена именительного падежа формой звательного и звательного падежа формой именительного 29
2.1. Употребление звательного падежа вместо именительного 29
2.2. Замена звательного падежа формой именительного 39
Глава вторая. Процесс утраты звательного падежа в русском языке 46
1. Основные гипотезы утраты звательного падежа в русском языке 46
2. Звательный падеж в системе склонения существительных в древнерусском языке ХЇЇ-ХІП вв 51
3. Формы выражения обращений в русском языке XIV века 57
4. Употребление звательного/именительного падежей в памятниках XV-XVI веков 72
5. Формы выражения обращений в русском языке XVII века 82
6. Способы выражения обращений в литературе XVIII века 94
Глава третья. Особенности функционирования обращений в художественном тексте 105
1. Функции обращения в художественном тексте 105
2. Особенности употребления обращений в списках «Слова» Даниила Заточника (по редакциям XII и XIII вв.) 108
3. Обращения в «Слове о полку Игореве» и «Задонщине» 115
4. Особенности употребления обращений в пословицах 125
5. Функции обращений в русской народной лирической песне 130
Заключение 139
Список использованной литературы 143
- Исторические изменения характеристик звательного падежа
- Звательный падеж в системе склонения существительных в древнерусском языке ХЇЇ-ХІП вв
- Способы выражения обращений в литературе XVIII века
- Функции обращений в русской народной лирической песне
Исторические изменения характеристик звательного падежа
Судьба зв.п. интересна и противоречива. Из праиндоевропейского языка-основы он перешел только в славянскую группу языков. Но и здесь картина его употребления пестра и неоднородна. Наиболее полно, по сравнению с другими славянскими языками, зв.п. представлен в чешском языке, где он формально может образовываться от всех склоняемых существительных м. и ж. рода, имен собственных, фамилий, кличек животных и т.д. (хотя в разговорной речи, под влиянием говоров, часто употребляется в обращении им.п. фамилий). В польском языке зв.п. также образуют почти все существительные м. и ж. рода, имена собственные. В сербском и хорватском языках зв.п. имеет большая часть существительных м. и ж. рода. Исключение составляет небольшая группа слов, от которых по некоторым причинам зв.п. не образуется. Это собственные имена и некоторые апеллятивы, основа которых оканчивается на заднеязычный (чтобы избежать фонетических изменений); двусложные личные ласкательные имена; некоторые географические названия; имена собственные м.р. на -о, -е, у которых в процессе исторического развития формы им. и зв. падежей совпали (Проничев 1971, с.41-45). В верхнелужицком зв.п. употребляется от большинства существительных м. рода, нижнелужицкий сохранил только остатки зв.п. В словацком литературном языке зв.п. почти полностью вышел из употребления (только некоторые существительные м.р. сохраняют зв.п. в домашнем обиходе), но активно функционирует в словацких говорах (Sieczkowski 1964, s.253). Сохранился зв.п. в болгарском (за исключением существительных ж.рода с исторической основой на -i, у которых форма зв.п. совпала с именительным (Славянски езици 1994, с.28-29).
В украинском и белорусском языках зв.п. имеют все существительные м. и ж. рода в ед. ч. Исключение составляют белорусские говоры с полным аканьем, где у существительных 1-го склонения зв.п. совпал по форме с именительным (Янкоуски 1989, с. 147).
Полностью утратили зв.п. словенский (Мечковская 1991, с.37) и русский языки.
Форма звательного падежа в общеиндоевропейском языке, во-первых, «не принимала окончаний и представляла основу обыкновенно в том или ином измененном (ослабленном или, напротив, усиленном) виде» (Шахматов 1957, с.22), во-вторых, имела особое, по сравнению с другими формами слова, ударение, а именно на первом слоге. Например, «в санскрите звательный падеж всех трех чисел имеет ударение на первом слоге, переносит на него ударение, если в именительном и других падежах оно стояло на втором слоге или на следующих» (Потебня 1973, с. 114). Объясняется это сложившимся еще в праиндоевропейскую эпоху взаимоотношением между ударением и долготой/краткостью гласного звука: слог с долгим гласным перетягивал ударение со слога с кратким гласным (Шахматов 1957, с.32). Таким образом, установление в звательном падеже ударения на основе объясняется тем, что конечный гласный в этой форме был по происхождению кратким. Индоевропейское место ударения в зв.п. сохранили древнеиндийский, общеславянский, частично греческий (Фортунатов 1957, с. 400-403), из современных славянских языков - украинский, частично - сербский (Потебня 1973, с. 114) и болгарский (для существительных женского рода на -а) (Булаховский 1959, с.23).
Форму зв.п. в праиндоевропейском языке имели все существительные. Но уже в праславянском языке не имели особой формы зв.п. существительные ж. и м. рода с основой на согласный и все существительные ср. рода, т.к. в этих группах практически не было существительных, развивших в дальнейшем категорию одушевленности (искл. мать, дочь, дитя, существительные -названия детенышей). Таким образом, зв.п. был тесно связан с категорией лица (одушевленности). Как указывает Л.П.Якубинский, «в древнерусском языке мы не имеем грамматического противопоставления живого, «одушевленного» существа неодушевленному, как в современном русском языке, а именно противопоставление лица и не-лица, социально активного человека, подлинного субъекта действия, всему остальному» (Якубинский 1953, с. 182).
В остальных типах склонения все существительные имели форму зв.п., отличную от именительного. Здесь, по всей видимости, действует закон аналогии: Петре, отче и граде. Во мн. и дв. числах, а также у существительных ср. рода всех трех чисел зв.п. совпадал по форме с именительным, но имел отличное от него ударение.
Не имели звательной формы местоимения, т.к., во-первых, у них были особые формы выражения значения 2-го лица - ты, вы, в й, во-вторых, обращаться только при помощи местоимений было невежливо.
Прилагательные имели особую зв.форму только в м.роде, в ж. и ср. роде зв.форма совпадала с им.п. Как объясняет А.М.Шахматов, «звательная форма имени не требовала при себе прилагательного в той же форме; т.е. при существительном в зв.п. прилагательное обычно ставилось в форме им.п.» (Шахматов 1957, с. 118). Зв.форму прилагательное обычно получало только в значении существительного.
На славянской почве окончания звательного падежа хорошо иллюстрируются данными «Успенского сборника».
Существительные женского и мужского рода на -а получили в зв.п. ослабленную основу на -о (из а): горо, ржко:
Таче блаженыи увид івь, яже о ней сжалиси, глагола той: «Жено! Ньініі иди в дом свои, и ее, егда придетъ игуменъ нагмь, то же язь возв кщю ему, еже о тебії, и тъ избавить тя от печали тоя» (Усп.сб., 126); Мъртва бо плыпъ, еладыко, чюда творити можетъ (Усп.сб., 59); И се явися ей ангелъ господень, глаголя: «Не бойся, дево христова, не прикоснетъ бо ся теб к пламень, ни мук люта, понеже богъ живы и съ тобою есть, и азъ же послань есмъ служити тебіь) (Усп.сб., 157). Существительные женского рода на -ja имели в зв.п. -е (в силу индоевропейского чередования о и е): ст.-сл. земле, девице.
И день, госпоже, не являйся ему, яко бо лъвъ на ловъ, тако ярость его на тя (Усп.сб., 143); Слышиубо, цесариие, ти зъвана ecu великимь цесарьмъ (Усп.сб., 138). Существительные мужского рода на -6 получили ослабленную основу на -е (в силу чередования о и е): ст.-сл. граде, враже.
Слышаху же вьси и бояхуся гласа демона, блаженаа же дева запрети ему, глаголющи: «Въ имя Иисус Христова повеліваю ти: изиди, демоне» (Усп.сб., 142); Радуйся, о ефеськыи граде (Усп.сб., 433); Или како тя въсхвалимъ, въсеславныи крьсте, яко тя единого от въсея твари славию... (Усп.сб., 168); Яви ся ему святыи мученикъ Георгии, глаголя: «Что толъми въпиеши къ мън А, человече, нъ аще прозріпшя требуеши» (Усп.сб., 65).
У существительных на -j5 «вместо ожидаемого в результате фонетического изменения формы kon je - коп ь» (Шахматов 1957, с.20) распространилось окончание -у, заимствованное из склонения основ на -й: ст.-ел. коню, врачю.
Звательный падеж в системе склонения существительных в древнерусском языке ХЇЇ-ХІП вв
В качестве древнейшего образца замены зв.п. именительным обычно приводится пример из Остромирова евангелия: Марфа, Марфа, печеши ся и млъвииш о мноз к (Соболевский 1907, с.190; Борковский, Кузнецов 1963, с.211, Устинов 1959, с. 197 и др.). Однако Е.Ю.Мирочник, сравнивая дошедшие до нас старославянские и древнерусские евангелия, обращает внимание на то, что отклонения от звательной формы свойственны и старославянским евангелиям: «Отмеченные же выше случаи, когда отступления от употребления вокатива, встречающиеся в Остромировом евангелии, находят себе аналогию в старославянских текстах, не могут считаться лишь случайным совпадением. Ведь Остромирово евангелие не знает таких примеров использования именительного падежа вместо звательной формы, которые не были бы известны старославянским евангельским рукописям. Во всех же остальных случаях, а их около 250, в Остромировом евангелии наблюдается строго выдержанная система употребления звательной формы имен существительных одушевленных и неодушевленных, отличной от формы именительного падежа. ... Таким образом, — подводит итог автор, - все те отдельные случаи, когда в нем вместо ожидаемого вокатива употреблен именительный падеж, имеют соответствия в старославянских евангельских текстах и поэтому не могут рассматриваться как факты, отражающие процесс падения звательной формы в древнерусском языке. Эти написания следует считать перенесенными из южнославянского оригинала и даже в том случае, если между Остромировым евангелием и южнославянским текстом были промежуточные русские списки» (Мирочник 1970, с. 128-129). Эту мысль продолжает Т.А.Иванова в своей работе, посвященной истории древнеславянской звательной формы. Сравнивая древнерусские, старославянские и греческие евангелия, она отмечает влияние греческого языка, отразившееся в славянском переводе евангелия: «... греческие формы вокатива, во-первых, могли совпадать с славянским именительным падежом: марфа, авва, каперънаоумъ; во-вторых, совпадали со славянской звательной формой: архистратиге, маркеле как боже, рабе; в-третьих, они отличались и от славянского номинатива, и от славянского вокатива: тимофее, Николае, викентие. ... Таким образом, - делает вывод Т.А.Иванова, - заимствованные формы типа марфа, равно употребительные, как в старославянских, так и в древнейших русских памятниках, никак не могут служить свидетельством начала утраты вокатива древнерусским языком уже в XI в. Напротив, возможная их последующая адаптапция (ср. отмеченную в Пергаменном ев. конца XIV в. форму марфо, а также типа тимофею), как нам кажется, доказывает, что зват. форма в древнерусском языке еще длительный период времени была живой грамматической категорией» (Иванова 1979, с.79).
Влиянием греческого вокатива можно объяснить и некоторые формы, приведенные А.И.Соболевским из Служебных Миней XI-XII вв. и из Триоди Савина XIII в.: Захария богодъхновене; Захария священиче (следует обратить внимание на то, что прилагательные имеют форму зв.п.); стріту избраня тя съкрываятъ Иеремия; Пелагиа преславная попърала ecu; радуйся пресвітла хвала и радости; радуйся цесаремъ похвала; радуйтеся Марфа и Мария (Соболевский 1907, с. 190).
Подобные случаи отмечает и В.М.Марков, комментируя их следующим образом: «Примеры указанного типа не оставляют сомнения в том, что интересующее нас замещение осуществлялось на первых порах лишь в основах на -а и -ja. Именно эта категория слов представляет наиболее ранние свидетельства усвоения номинативными образованиями функций вокатива, причем это заметное обстоятельство своеобразно подтверждается характерным «недоразвитием» звательной формы в парадигме заимствованных слов» (Марков 1974, с.44).
Т.М.Николаева приводит два примера замены вокатива им.падежом у существительных с основой на -о в Минеях XII-XIII вв: воинъ, князь (Николаева 1971а, с.138).
Особенно часто форму им.п. вместо звательного имеет обращение братия: Си слышавъ блаженыи начать молитися и миль ся имъ д іяти глаголя: «Братия моя милая и любимая...» (Усп.сб., 48); Не д ките мене, братия моя милая и драгая, не д ките мене им ничто же вы зъла сътворивъша (Усп.сб., 51); То мы, братия, поразум йимъ и послушаемъ разумъныма ушима (Изб., 156); ТТкм же молю eacbL братия моя любимаа, не отвръз кмъ упованиа своего, еже иматъ мъздовъздание велико (Печерский, 177). Связано это было с тем, что форма собирательного существительного братия стала постепенно употребляться в значении множественного числа (Собинникова 1984, с. 134), а во множественном числе зв.п. совпадал с именительным. В качестве доказательства можно привести примеры, когда обращение братия стоит в ряду других обращений, выраженных существительными во мн.числе или в зв.падеже ед.числа:
Братия моя и отци, и чада духовнаа, и съборе Богомъ събранныи, и стадо Христово възлюбленное, въспрянТкмъ, яко от съна, от своих обычаи и от воль своих... (Печерский, 182); И рече Святославъ воемъ своимъ: «уже намъ еде пасти; потягнемъ мужъеки, братья и дружиноЪ (ПВЛ, 50). Что касается местоимения моя, то форма ед.ч. ж.рода совпадала с формой м.и ср. рода мн. числа:
Си словца прочитаюче, дТЬпи моя, божественая, похвалите бога, давшего нам милость свою: а се от худого моего безумья наказанье (ПВЛ, 156); А се вы поведаю, діти моя, трудъ свой, оже ся есмъ тружалъ, пути дія иловы с 13літ (ПВЛ, 158). Таким образом, им.п. обращения братия также не может свидетельствовать о начинающейся утрате зв.п. в русском языке. В евангельских текстах встречаются конструкции, внешне сходные с обращением:
Мънога же л іт дароуи богъ сътяжавыиоумоу евангелие се (ОЕ, 294); Дай же емоу господь бог милость свою и наследие царства небесъного и долголітьно княжение (ME, 39). Однако в подобных примерах обращение отсутствует, здесь представлена древняя форма повелительного наклонения 3-го лица, которая совпадала с формой повелительного наклонения 2-го лица и была потом вытеснена аналитическим образованием с частицей (Собинникова 1984, с.200, 216). Эта древняя форма в составе устойчивого выражения сохранилась и до сегодняшнего времени. Ср.: Да храни тебя Бог. = Пусть хранит тебя Бог. Им.п. в функции обращения отмечаем у абстрактных существительных:
Темь, владыко душа моя, въ роуку твоею въину яко закона твоего не забыхъ (СБГ, 48); Оле мудрость божия и неиздреченъное человіколюбиеі (КТ-2, 336).
Из памятников народно-литературного и делового типов ХІІ-ХІИ вв. до нас дошли «Моление» Даниила Заточника, «Поучение» Владимира Мономаха, «Русская правда», грамоты («Слово о полку Игореве» последние исследования относят к XIV в. (См.: Ломов 2000, с.38-60)). В «Молении» Даниила Заточника все обращения выдержаны в форме зв.п. «Русская правда», являющаяся сводом юридических норм и правил Древней Руси, не содержит обращений. В договорах с греками 907-912, 944, 971 гг., помещенных в «Повести временных лет», находим лишь обращения грекы (ПВЛ, 26) и княже (ПВЛ, 52).
Важным источником, непосредственно отражающим народную разговорную речь, являются частные новгородские берестяные грамоты (письма):
Поклоно от Давида къ Мтафию. Куме, не изм... (НГБ-1955, 25); Нъ пожали, господине, про сигы (НГБ-1955, 26); Лише возми, Захарие, у попа (НГБ-1962-1976, 77); От Ане покло ко Климете. Брате господине, попецолоуи о моемо ороудъе Коснятиноу... А нынеца, господине брате, согадаво со Воелавано, молоеи емоу тако... Ты же, браце господине, молоеи емо тако... Ты пако, брате, испытаво, которое слово звело намя и пороукоу (НГБ-1962-1976, 131); А соромъ ми, оже ми лихо мълвляше: «И поклоняю ти ся, братьче мои» (НГБ-1977-1983, 68); Какъ ecu дъкънчалъ, Марке, съ мною, мні выехати на Петръво дъне къ тобі (НГБ-1955, 20).
Способы выражения обращений в литературе XVIII века
Начало XVIII в. проходило под знаменем преобразовательной деятельности Петра I. Подверглась перестройке государственно-административная система, начали стремительно развиваться торговля, промышленность, военно-морское дело. Новые общественно-политические изменения влияли на развитие языка, на соотношение разных типов литературного языка. «Язык Петровской эпохи характеризуется усилением значения официально-правительственного, канцелярского языка, расширением сферы его влияния» (Виноградов 1982, с.59). Продолжается процесс дальнейшей европеизации общественного быта, который внес «новые слова и новые представления, новые формы экспрессии в систему бытовой речи высших классов соответственно менявшимся нормам светского этикета» (Виноградов 1982, с.64).
В начале XVIII в. прослеживается сильное влияние на русский язык польского, за которым сохраняется значение светско-аристократического языка. Затем на смену польскому языку приходят немецкий и французский.
Широкое распространение получают новые жанры литературы - светская повесть («сказания»,«повести»,«гистории»), лирика.
«В Петровскую эпоху светско-деловой язык решительно выступил в роли средней нормы литературности» (Виноградов 1982, с.72). Деловой язык этой эпохи совмещает «церковнославянизмы с элементами приказной речи, с иностранными заимствованиями и с бытовой лексикой» (там же, с.73).
Письма и бумаги Петра I, по наблюдению В.А.Богородицкого, «достаточно отражают состояние языка этого времени, давая образцы как простого стиля, так и более торжественного: первый мы встречаем в письмах приятельских и хозяйственно-распорядительных, а второй, изобилующий церковнославянизмами, - в письмах дипломатических» (Богородицкий 1935, с.318).
В письмах Петра I находим в основном им.п. в обращении: Господин адмирал — к Ф.И.Апраксину (ПБП, 6); Господинь губернаторъ - к И.А.Толстому (ПБП, 41); Господин Апраксин — к П.М.Апраксину (ПБП, 91); Пресветлейший, державнейший король и курфирст, любезнейший брат, друг и сосед - к польскому королю Августу II (ПБП, 84). Однако наряду с русскими обращениями встречаются и обращения на западный манер:
Siir/Siire - к кн. Ф.Ю.Ромодановскому (ПБП, 22, 108); Monsieur - к кн. Г.Ф.Долгороукому (ПБП, 272). Полонизмом можно считать обращение господине - к подскарбию Литовскому Людвику-Константину Поцею и к мечнику коронному графу Станиславу Денгофу (ПБП, 82, 92).
В частных письмах XVIII в. используется только им.п. в обращении, причем обычны полные титулования (даже между родственниками и близкими друзьями):
Милостивый государь мои Петр Алексеевичъ. Лошадку вашу я Николаю Ивановичу вручилъ, за что вас много благодарит (ПМП, 13); Часы вам, батюшка, с кукушкаю подрядил д&іат за два рубли с полтиною (ПМП, 18); Вот, батюшка братець, все вам описал, што знанию моему подвержено (ПМП, 24); Письмо твое, братець князь Володимерь Борисовичь, от 31-го октября я получил ноебря 6-го дня (ПМП, 38); Князь Дмитреи Михайловиче. По обещанию моему при семь посылаю кь тібі пятдесять рублевъ на покупку пристройки, а и для житья твоего вскоре къ тебі денги пришлю. Рекомендую теб к, друг мой, ездить хъ князь Володимеру Борисовичю Голицыну (письмо от отца к сыну - ПМП, 61); Государыня моя невестушка кнеиня Александра Федоровна (ПМП, 87). Обращение к государю становится еще более расширенным:
Все пресветлеишии державнеишии великий государь императоръ и самодержец всероссийский, государь всемилостивейший. Бьет челом Перого Московского полку прапорщикъ Григореи Бражников а о чемъмое прошение тому следуют пункты (ПМП, 164). В художественной литературе 1-й трети XVIII в. отмечается довольно пестрая картина употребления зв. и им. падежей при обращении. В одних повестях зв.п. не встречается совсем, например, в «Повести о гишпанском дворянине Карле и сестре его Софии». В «Истории о португальской королевне Анне и о гишпанском королевиче Александре» зв.п. встретился только один раз.
В остальных повестях употребляются оба эти падежа в функции обращения.
Т.М.Николаева предполагает, что «употребление существительного в функции обращения в именительном падеже нередко было обусловлено повелительной формой глагола. Иногда это столь последовательно проведено, что сама глагольная форма является показателем употребляющегося с ней падежа существительного. При этом дополнительные морфологические показатели оказываются излишними. Конечно, данное положение нельзя считать абсолютным, тем более, что при объяснении различных случаев употребления звательной формы могут быть использованы самые различные мотивировки, которые переплетаются и создают подчас пеструю и сложную картину» (Николаева 1972а, с. 128-129). Таким образом, речь в данном случае идет о языковой экономии. Зв.п. в повестях начала XVIII в. употребляется как средство выражения уважительного отношения к собеседнику. Интересно рассмотреть сцены, где происходит смена им. и зв. падежей. Наиболее показательными в этом отношении являются обращения к разбойничему атаману в «Гистории о российском матросе» и к главному герою в «Гистории о российском кавалере Александре».
В «Гистории о российском матросе» к старому атаману рядовые разбойники обращаются господине атаман, к новоизбранному - господин атаман. Действительно, обращение господин часто сочетается с повелительной формой глагола, которая как раз и подразумевает свободное обращение с собеседником (нового атамана разбойники избрали сами, как выбрали, так могут и сместить с этой должности, если он их не послушает). Сравним:
- к старому атаману:
Тогда ecu разбойники атаману глаголаше: «Господине атаман. что сей наш новоприемной удалой молодец с нами не во фрунт!» (ГРМ, 372); Господине атаман, сего дня мы ecu вкупе ревность возымели такую, что тебя переменити из атаманов... (ГРМ, 373);
- к новому:
... а ежели сведаем, господин атаман, что после нас один пойдешь, то тебе жива не оставим (ГРМ, 373); Господин атаман, изволь с нами итьтить... (ГРМ, 375); Изволь, господин атаман, оной девице сие кушанье подать (ГРМ, 375).
В «Гистории о российском кавалере Александре» зв.п. появляется в эмоционально напряженных моментах:
И говорила ему: «Дивлюся о тебе, Александр, чего ради не щадиши честь свою» (РП-XVII, 230); Того ж числа Александр против сего писма во ответ получил, в котором пишет: «Щастие твое, Александр, велико, что природная наша скрытность, гнев мой победила» (РП-XVII, 249); Любезнейший Александр, что ныне о мне думаєш! (РП-XVII, 260); А в письме писано тако: «Любезнейший Александре. От любви нашей поздравление! ... Коим знаком болезнь мою тебе, Александре, домышляюся открыты истинну ... Коликий срам и поношение от тебя, Александре, претерпеваю\ Доколе буду терпети, любезнейший Александре] ... Устыдися, Александре, противу моления моего ратоборствовати... (РП-XVII, 237); Александре] Что ныне со мною сотворилі (РП-XVII, 229); И от великой горести паде Александр на землю, и рече: «О лютое несчастие\ Что со мною сотворило! Ах, бедной Александре, где сыщеши любезную свою TupyV. ... Умри, умри, Александре, да не слышат уши твои злаго нещастия с любезною твоею Тирою\ (РП-XVII, 254).
Функции обращений в русской народной лирической песне
Народные лирические песни - особый вид поэзии, передающий мысли и чувства лирического героя. А.И.Герцен писал, что в народных лирических песнях получили свое ярчайшее выражение «все поэтические начала, бродившие в душе русского народа» (Герцен 1956, с. 185). Однако «все эти мысли и чувства выражаются в народных песнях не отвлеченно, а художественно конкретно, выступают как раздумья и переживания живых человеческих личностей, конкретных лирических героев ... их мысли и чувства составляют главное содержание народной лирики» (Лазутин 1989, с.45).
Жанровые особенности содержания обусловили специфику художественной формы народной лирической песни. Самой распространенной формой композиции традиционной лирической песни является монолог. «Песня-монолог более всего соответствует лирическому роду поэзии, она представляет собой самый естественный способ прямого непосредственного выражения мыслей и чувств лирического героя ... Песни-монологи начинаются обычно с обращений: к людям (матери, отцу, милому и т.д.), к родной сторонке или различным явлениям природы: утренней заре, темной ноченьке, буйному ветру и т.д Широкое использование обращений в лирических песнях, посредством которых повышается эмоциональная выразительность передаваемых чувств и мыслей, обусловлено их жанровыми особенностями» (Лазутин 1989, с.47).
С другой стороны, именно жанровые особенности лирической песни обусловили специфические функции обращений.
В народной лирике можно выделить следующие функции обращений:
- называние адресата речи при непосредственном общении собеседников;
- мысленная адресация чувств и дум героя;
- выражение чувств героя через его обращение к абстрактным явлениям и понятиям, связанным с любовными переживаниями;
- отражение чувств героя через его восприятие окружающего мира;
- вводят параллель между человеческой жизнью и природой;
- служат композиционному построению песни;
- обозначают место, где происходят события.
1. Традиционная функция называния адресата речи проявляется в песнях-диалогах или при включении прямой речи (в этих случаях имитируется реальный речевой акт):
Вечер то мн к, матушка, малым мало спалось,
Что малым мало спалось, много виделось...
Что возговорит родная ее матушка:
Ты дитя мое, дитя милое,
Я тебе, дитя, сонь етакъ разсужу... (Чулков, 162-163);
Молодець красну девицу уговариваешь,
Не плачь, не плачь, девица, не плачь, красная моя (Чулков, 171);
Что ты вздумаль, муженекъ, жена отв Ткчала, Никогда я оть тебя тово не слыхала (Чулков, 391);
Встріїчаеть ево дочь любимая, Принимаеть изъ кореты за б Алы руки, Стала у батюшки выспрашивать, Государь мой родной батюшко, Куда ты д іїваль мою матушку, Не плачь, не плачь, дочь любезная, Пошла твоя матушка въ высокь теремь
Білитися ирумянитися... (Чулков, 416);
Ахъ\ гді, была, гді, сударыня, была!
Я была, сударь, была у попа въ гостяхъ.
Ахъ, что, жена, пила, что, боярыня, пила?
Я пила, сударь, пила много пива и вина.
За твое, сударь, здоровье бокалъ меду випила.
Ахъ, спасибо су, жена, не забыла ты меня... (Чулков, 456-457).
2. В монологических песнях, где повествование часто идет от лица лирического героя, обращения выполняют функцию мысленной адресации речи (чувств), которая сопровождается демонстрацией отношения говорящего к адресату (за счет подбора соответствующих лексем): Прости, мой світь, въ последнийразъ, И помни, какъ тебялюбилъ (Чулков, 30);
Позабудь меня, драгая, позабудь меня, мой св тъ, Так судьбой определенно, намъ въ любови щастъя ніт (Чулков, 45);
За что ти, льстец неверный, Нещастной изм інші (Чулков, 66);
Светикъ милая, хорошая моя,
Есть ли, душичка, любовь кожні твоя (Чулков, 656);
Маня себі надеждой страстно,
Я жду тебя, мой світь, всечасно (Чулков, 34);
О глаза, вьімні прілестньї,
Я смертельно въ васъ влюбленъ (Чулков, 285).
Сюда же относятся песни, в которых употребляются обращения к самому себе через называние отдельных частей тела:
О печально сердце\ гд твои утехи (Чулков, 20);
Плачте, плачте нын к, очи, Лейте токи горъкихъ слезь (Чулков, 48). В этих примерах предметы и явления природы как бы призываются в союзники переживаний героя.
3. Функцию выражения чувств героя выполняют обращения к абстрактным явлениям, понятиям, а также обращения к природным объектам, связанным с любовными переживаниями: Въ часъ нещастный, ты, любовь, Въ сердце мн вселилась (Чулков, 22);
О дрожайший сладкий сонъ\ Ты мн " сд іілаль пущий стонъ, Обману въ нещастна (Чулков, 26);
Орокъ\ Какой ударь ты даль (Чулков, 31);
Теки скорей, о время злое\
Промчи печаль мою съ собой,
Приди, о время дарагоеі
И возврати ты мой покой (Чулков, 33);
Любовь, любовь, ты сердце къ ут "кхам взмоня,
Любовь, любовь, ты уже полонила меня... (Чулков, 39);
О мечта, о сонь прелестный,
Ты мою умножилъ страсть (Чулков, 308);
Не питай меня, надежда,
Впредь мнЁ щастие суля...( Чулков, 308);
Вамъ, прекрасных долины, Гд &я с малых лет жила, Гд k не знала я кручины, И въ еесельи дни вела,
Вам тоску свою открою,
Я, которую терплю,
Какъ лишившися покою,
Я любовию горю (Чулков, 376).
M kcmaX міста дражайшие! Свидетели утІРСЬ моихъ\ Любезная страна и градъ, Гд k сердие мн пронзилъ твой взглядъ, Вы будете въум кмоемъ Всегда въ моихъ печаляхъ злыхъ (Чулков, 31). 4. Отражение чувств героя через его восприятие окружающего мира: Не пой, не пой, мой младенъкой соловейко, Во моемъ ли во зеленомъ во садочк , Не давай тоски, кручинушки моему сердцу (Чулков, 439)
