Содержание к диссертации
Введение-4
Глава I. Семантическая структура поля «Интеллект человека» в русском языке-26
-§ 1. Структура лексико-семантической зоны «Ум»-26
-§ 2. Структура лексико-семантической зоны «Глупость»-33
-§ 3. Соотношение зон «Ум» и «Глупость»-35
-§ 4. К вопросу о границах поля и его ближайшем окружении-37
Глава II. Лексика поля «Интеллект человека» в русском языке: моти-вационный аспект-45
-Раздел 1. Принципы обработки и интерпретации материала-45
-Раздел 2. Предметно-тематические коды, реализованные в лексике поля «Интеллект человека»-54
-§ 1. Физиолого-соматический код-54
-§ 2. Социальный код-79
-§ 3. Антропологический код-98
-§ 4. Речевой код-101
-§ 5.Зоологический код-108
-§ 6. Ботанический код-125
-§ 7. Природно-метеорологический код-139
-§ 8. Миоологический код-145
-§ 9. Пространственный код-150
-§ 10. Предметный код-156
-§11. Кулинарно-гастрономический код-175
-§ 12. Технический код-191
-§ 13. Геометрический код-195
-§ 14. Цветовой код-196
-Раздел 3. Мотивы, реализованные в лексике поля «Интеллект человека»-199
-§ 1. Симметрия сквозных мотивов "способный / неспособный выполнять свои функции" в поле «Интеллект человека»-199
-§ 2. Симметрия сквозных мотивов "энергичный" и "неэнергичный" в поле «Интеллект человека»-205
-§ 3. Симметрия сквозных мотивов "эволюционирующий" и "деградирующий" в поле «Интеллект человека»-210
-§ 4. Симметрия сквозных мотивов "упорядоченный"и "смешанный, хаотичный" в поле «Интеллект человека»-211
-§ 5. Симметрия сквозных мотивов "устойчивый" и "отклоняющийся, смещающийся" в поле «Интеллект человека»-218
-§ 6. Симметрия сквозных мотивов "имеющий что-л. в достатке" и "лишенный чего-л." в поле «Интеллект человека»-221
-§ 7. Симметрия сквозных мотивов "позитивно оцениваемый" и "плохой, негодный" в поле «Интеллект человека»-227
-§ 8. Мотивационная доминанта "примитивность" в лексико-семантической зоне «Глупость»-230
-§ 9. Мотивационная доминанта "чуждость" в лексико-семантической зоне «Глупость»-231
-§ 10. Мотивационная доминанта "интенсивность проявления признака или действия" в поле «Интеллект человека»-234
-§11. Мотивационная доминанта "каузированность интеллектуальных состояний" в поле «Интеллект человека»-236
-Раздел 4. Мотивационная организация поля «Интеллект человека» в этнолингвистическом аспекте-239
Заключение-255
Список использованной литературы (с принятыми сокращениями)-272
Приложение: Лексико-семантическое поле «Интеллект человека» в русском языке: материалы к словарю-297
1.-Обозначения интеллектуальной способности, деятельности и состоятельности человека-297
Лексика, содержащая отрицательную оценку человека по интеллекту-349
Введение к работе
Слова и выражения, называющие мыслительные операции и характеристики человека по отношению к интеллекту, составляют огромную лексико-фразеологическую группу в любом языке. Данная семантическая область очень притягательна для номинатора вне зависимости от того, является ли он носителем диалекта, жаргона или литературного языка. Большое количество «интеллектуальных» наименований свидетельствует о том, что мыслительная способность занимает не последнее место в человеческой рефлексии (интеллект пытается осознать самое себя): «Ценным для человека является то, что играет существенную роль в его жизни и поэтому получает многостороннее обозначение в языке; семантическая плотность той или иной тематической группы слов, детализация наименования, выделение смысловых оттенков являются сигналом лингвистической ценности внеязыкового объекта, будь то предмет, процесс или понятие» [Карасик 1996: 4]. Любое действие, поступок, высказывание, решение, состояние, даже особенность внешности или элемент (либо стиль) одежды человека могут быть расценены как «бытовой» показатель умственного развития. Нельзя надеяться на то, что оценка интеллекта в большинстве случаев сколько-нибудь объективна. Отрицательная оценка умственных способностей, например, способна существенно трансформироваться, сближаясь с обобщенной негативной оценкой.
В свою очередь, заряд экспрессии, заложенный в словах, выражающих различные оценки, эмоции, в особенности негативные, провоцирует непомерное разрастание данного поля. Экспрессивность традиционно понимается «как семантическое содержание слова, составляющими компонентами которого являются эмоциональная оценка , образность и интенсивность в разных комбинациях друг с другом» [Лукьянова 1986: 71]. Разбег эмотивных оценок лексем, характеризующих человека по интеллекту, очень велик (одобрение, неодобрение, снисходительность, презрительность, пренебрежение и т.п.), и произвести какие-либо «замеры» эмоционально-оценочных смыслов крайне сложно. Тотальная эмотивная оценка, позитивная или негативная (глупец плох, а умный хорош), банальна. В отношении интенсивности эмоций, выражаемых словами лексико фразеологического поля «Интеллект человека», можно без углубления в материал исследования утверждать, что отрицательно-интеллектуальным номинациям в большей мере присуща интенсивность эмоциональной оценки.
Такой компонент экспрессивности, как образность оценочных наименований человека, требует к себе пристального внимания: «Если в значении обнаруживается то, что принято называть экспрессивностью, или выразительностью, то столь же неотвратимо обнаруживается связь этого свойства с образностью» [Телия 1996: 112]. Говоря об экспрессивной окраске языковых единиц, В.Н. Телия отмечает два типа значения слова: «Ча-стнооценочное значение - это всегда амальгама дескриптивного и оценочного его макрокомпонентов: сама оценка не выражена формально» [Телия 1991: 21], - такое значение имеет, например, лексема глупый , «эмотивно окрашенное значение обнаруживает себя через мотивацию, которая и служит эмоциогенным макрокомпонентом этого значения» [там же],- таковы, например, слова дубина, бамбук, тайга, также являющиеся обозначениями глупого человека. Образность поддерживает и стимулирует эмоциональную реакцию.
Лексика поля «Интеллект человека» отличается исключительной метафоричностью, заложенной во внутренней форме слов и в денотации ФЕ: «Интеллектуальная деятельность человека является одной из тех сфер процессуально-событийного мира, которые «притягивают» к себе значительное количество метафор, обладают в плане ассоциативно-образных связей большой центростремительной силой» [Воронина 2000: 298]. Система образов - хранитель информации о способах осмысления человеком видимого или воображаемого мира и о сетке приоритетных для номинато-ра мотивационных средств: «Первоначально очень конкретные, очень субъективные представления, закрепляясь в языке и приобретая воспроизводимость в речи, утрачивают свою субъективную окраску, становясь достоянием речевой практики всего данного коллектива говорящих или его определенной части» [Лукьянова 1986: 68]. В последние годы лингвистическому анализу метафор уделяется много внимания: [Алексеев 1998, Бра-гина 1999а, Голованивская 1997, Метафора в языке и тексте 1988, Мягкова 1998, Рут 1992, Телия 1996, Теория метафоры 1990, Чернейко 1997, Чуди-нов 2001] и др. Понятие метафоры актуально для разных направлений лин гвистики: «В работах по семантике о метафоре говорится при рассмотрении способов образования новых значений; в трудах по когнитивной психологии и лингвистике метафора исследуется как когнитивный инструмент концептуализации; экономичный путь указания на вещи и т.п.» [Мягкова 1998: 123]. К настоящему времени аксиомой стало положение о метафоричности мыслительных процессов и, как результат, картины мира человека. Согласно теории концептуальной метафоры, «метафорические модели заложены в понятийной системе человеческого разума, это своего рода схемы, по которым человек думает и действует. Соответственно наблюдения за функционированием метафор признаются важным источником дан-ных о функционировании человеческого разума» [Чудинов 2001: 41], ср.: «Эмпирическое обыденное сознание, под которым понимается низший уровень общественного сознания, имеет интерпретирующий характер.... В роли эталона в обыденном сознании используется предметное представление» [Сукаленко 1991: 8]. Исследование метафорического фонда, запечатленного в языковых единицах, - один из са\шх популярных в настоящее время способов описания концептов.
Основной массив наименований, описывающих мыслительную деятельность и способность человека, также имеет образную составляющую. Понятия, действия и объекты интеллектуальной сферы ассоциируются в сознании носителя русского языка с предметами, их свойствами и действиями из других областей действительности, ср. жарг. варить думать 1 (предметная область «Кулинария»), диал. зрячий умный (предметная область «Анатомия и физиология человека»), жарг. шевелить колесами думать (предметная область «Техника») и т.п. Значительно меньшую часть лексики сферы «Интеллектуальная деятельность» составляют слова, не апеллирующие к какому-либо конкретно-чувственному образу.
Подводя итог сказанному, можно охарактеризовать группу слов, соотносимую с фрагментом действительности «Интеллект человека», как уникальную по своему объему и составу, представленную во всех формах существовании русского языка, отличающуюся высокой экс прсссивностыо, содержащую большой процент образных слов, сохраняющую количественное преимущество за словами с «живой» мотивацией и потому представляющую собой «идеальный» материал для когнитивной интерпретации.
Лексика с «интеллектуальной» семантикой давно вызывает интерес у лингвистов. В одних исследованиях предпринимается попытка обнаружить аксиологическую погруженность или лиигвокультурный потенциал понятий умный, глупый, в других выявляются представления русского человека об этих понятиях, запечатленные в языковых фактах. Их объединяет стремление к описанию концептов ума и глупости с точки зрения занимаемого ими места в картине мира человека. Семантические, прагматические, мотивационные, аксиологические и прочие аспекты лингвистического анализа лексики поля «Интеллектуальная деятельность человека» так или иначе затрагиваются в следующих трудах: [Айрапетян 2000, Апресян 1999, Байбурин 1998, Бахвалова 1993, Богуславская 1999, Бурное 2000, Варбот 1996, Вендииа 2002, Воронина 2000, Гак 1993, Голованивская 1997, Добродомов 1968, Ермакова 2003, Зализняк 1999, Заопегин 1972, Ивашко 1981, Ивченко 1999, Карасик 1996, Кобозева 1993, Ковшова 1996, Ковшова 1999, Копачевская 1977, Кругликова 2000, Лакофф 1988, Муминов 1991, Никитина Л.Б. 1996, 1999, Никитина СЕ. 1999, Никитина Л.Б. 2000, Плун-гян, Рахилина 1993, Плунгян, Рахилина 1996, Потапова 1997, Русинова 1991, Рут 1991, Соколова 1995, Урысон 1995 и др.].
Например, интеллектуальные способности человека попадают в поле зрения лингвистов, обратившихся к проблеме отражения в языке типичных национальных характеров. В этом случае перед интерпретатором стоит вопрос о том, в какой мере русскому (или представляющему другой этнос) человеку присуще качество глупый или умный. Так В.А. Плунгян и Е.В. Рахилина, исследуя вопрос о существовании национальных стереотипов, закрепленных в русском языке (речь идет о словосочетаниях, обладающих лингвистической отмеченностью: немецкая аккуратность, французская галантность), не называют в числе таковых, например, сочетание 9 русская глупость или русский ум, а это означает, очевидно, что ни глупость, ни ум не являются, по мнению самих русских, национально-специфичными для русского человека качествами. Однако в языке оказываются засвидетельствованными русская сметка и русская смекалка
[Плунгян, Рахилина 1996: 344] - качества, обладающие «эндемичностыо»: эти слова с трудом поддаются переводу на иностранные языки. Корректность выводов в данном случае не оставляет сомнений: «Ни наличие, ни отсутствие лингвистической отмеченности a priori, само по себе, никак не связано с реальностью / распространенностью / типичностью данного качества у данной группы людей; лингвистическая отмеченность - следствие весьма прихотливой языковой воли, подчиняющейся своим собственным законам» [Плунгян, Рахилина 1996: 341].
В исследованиях, посвященных национальному характеру, нередко затрагивается аксиологический аспект представлений о человеческих качествах. В частности, В.И. Карасик, проводя коитрастивное исследование ценностных картин мира англичан, немцев и русских, пытается ответить на вопрос о том, является ли мыслительная способность ценностью для русского человека (на фоне прочих ценностных ориентиров). Изучая этнокультурную специфику пейоративов, он выяснил, что «в английском языке почти в два раза больше [чем в русском] слов, обозначающих интеллектуальную несостоятельность», оговариваясь далее, что для русского уголовного жаргона «внутренняя несостоятельность человека» (и, в частности, интеллектуальная) также актуальна: «Большое количество слов со значением «болван», «дурак» в уголовном жаргоне объясняется тем, что в этот класс попадают объекты преступлений» [Карасик 1996: 14]. Решая вопрос о специфичности национальных ценностных картин мира англичан, немцев и русских по критериям «номинативной плотности объектов» и неодинаковой для разных типов культур «комбинаторики» ценностей, он установил, что «ценностная доминанта» у_м имеет больший смысловой потенциал (значимость, важность) для английской и немецкой языковой личности. Приоритетные ценности для англичан - «быть своим и быть умным», «вести себя умно», для немцев - «вести себя умно и уважительно», для русских - «быть приятным и быть красивым», «вести себя красиво» (как видим, критерий умно отсутствует).
Надо сказать, что расставить аксиологические акценты в отношении интеллекта человека, не скатившись при этом до банальности или примитивизма, весьма сложно. По причине отсутствия отработанных, выверенных методик проведения анализа появляются противоречивые опыты обработки языкового материала, когда авторы впадают в крайности, пред ставляя русский национальный характер как воплощение всевозможных негативных черт [Солоник 1997] либо выявляя некоторую идеализированную картину мира [Резанова 1995]. Вероятно, во избежание некорректности выводов Н.В. Уфимцева, на основе ассоциативного эксперимента осуществившая построение «семантической сети усредненного носителя данной конкретной культуры» (в частности, русской и английской культуры в сопоставлении), не комментирует тот факт, что носитель русского языка с очень высокой частотностью выдает реакцию дурак на разные слова-стимулы. Персоналия дурак среди прочих имеет ранг 565, равный рангу слова друг, которое стоит на втором месте после персоналии человек (ранг 1404) и, по мнению автора, занимает «очень важное место в образе мира современных русских» [Уфимцева 1998: 162]. В общем ряду ассоциативных реакций, образующих «ядро русского сознания», дурак делит с ассо-циатом друг девятое место из 75 имеющихся; в то время как качество умный имеет ранг 287 и, таким образом, условно занимает 51 место; а ум -ранг 261, место 67. Все эти факты, к сожалению, оставлены автором без комментария.
Предметом внимания исследователя может быть не только менталитет представителя какой-либо этнической группы, но и менталитет человека определенной эпохи. Т.Н. Вендина, реконструируя картину мира средневекового человека, отмечает, что его сознание пронизано желанием быть сопричастным к Богу, стремлением к самосовершенствованию. На фоне господствующей «божественной идеи» должна высвечиваться ущербность человека, что автор доказывает на старославянском лексическом материале: «Судя по языковому пространству, в котором особенно глубоко и детально "проработана" отрицательная ментальная характеристика человека, старославянский язык оценивал средневекового человека в целом как существо неразумное, безрассудное, не способное к познанию высших истин» [Вендина 2002: 90]. Однако продемонстрированный в монографии языковой материал, кажется, об этом не свидетельствует. Небольшой количественный перевес слов со значениями неразумный, непонимающий по сравнению с лексемами, обозначающими мудрого, умного, мыслящего, сведущего человека, не является весомым аргументом в пользу экспликации представлений о человеке как неразумном существе. Других доказательств этому не приводится, возможно, по той причине, что в данной ра боте, как и во всех выше перечисленных, не ставилась задача целенаправленного описания слов с интеллектуальной семантикой.
Для многих исследователей лексика поля «Интеллект» стала предметом специального рассмотрения. Ряд работ посвящен этимологизации отдельных лексем или корней [Варбот 1996, Добродомов 1968, Муминов 1991, Русинова 1991, Рут 1991].
В отдельных статьях предлагается описание концептов из интеллектуальной сферы. И.В. Бурное интерпретирует ум как слово-концепт, обладающий культурно-национальным своеобразием: «Русский ум - один из главных концептов наивной анатомии русского языкового сознания [...]; для русского сознания ум - это инструмент. Умом понимают, его применяют, оттачивают. Гибкость, тонкость, цепкость, изощренность, глубина, острота ума позволяют судить о его ценности. Русский ум — это инструмент для добывания, «откапывания» нового знания, умным мы называем человека, обладающего креативным, а не пассивным умом» [Бурное 2000: 103-104]. Правда, из статьи этого автора не совсем ясно, на каком основании именно инструментальная (а не какая-то другая) метафора мыслительной способности обозначена как культурно отмеченная, национально специфичная, ведь специфика познается в сравнении.
М.Л. Ковшова исследует концепт, заключенный в одной фразеологической единице. Она представляет детальный анализ идиомы носиться как с писаной торбой, вычленив следующие компоненты ее концептуального содержания и опираясь при этом на результаты исследования пословичного портрета дурака: (1) дурак любит носиться, любит шум, суету, столпотворение, базар, праздник; (2) радуется всему без разбора; (3) для него ценно то, что подлинной ценностью не является; (4) особую ценность для дурака представляет яркое, необычное, иное, потому что (5) он сам иной. Как видно, задействованным оказывается концепт ценности: «...главный смысл идиомы, ее концептуальный стержень - «ценность»» [Ковшова 1999: 171].
О.П. Ермакова посвящает статью концепту безумия, выявляя его на материале существительных со значением безумный, сумасшедший человек [Ермакова 2003]. Синонимический ряд существительных, имеющих значение глупый человек , и изменения, затронувшие его в истории языка, стали предметом рассмотрения в статье Л.Е. Крутиковой [Кругликова 2000]. В других работах под разным углом зрения анализируется класс глаголов [Воронина 2000, Потапова 1997]. В.Г. Гак исследует поле, объединяющее лексемы, соотносящиеся с понятием мыслить , с точки зрения его деления на сектора в соответствии с выражаемой семантикой [Гак 1993], то есть изучает положительный полюс поля «Интеллект человека». Как мы видим, научные изыскания велись в отношении отдельных лексем или выражений, групп лексем, выделенных на семантических основаниях, части поля.
Три автора - Л.Б. Никитина, М.Л. Ковшова, Т.В. Бахвалова — избрали в качестве объекта исследования поле «Интеллект человека», представляющее собой двухчастную конструкцию, в связи с чем оно может быть названо полем «Ум - глупость». Кратко охарактеризуем каждую из указанных работ.
Л.Б. Никитина в качестве материала рассматривает оценочные высказывания об интеллектуальных проявлениях человека (ОВИПЧ), среди которых выделяет пропозициональные модели, используя для них обобщающий термин «базовые семантические модели ОВИПЧ»: «X какой/каков, X есть кто/что, X что делает, X что делает как, у X есть нечто» [Никитина Л.Б. 1996]. Автор завершает работу следующими выводами: (1) «для ОВИПЧ характерна десемантизация характеризующих предикатов и сопутствующая ей актуализация семы «общая (положительная или отрицательная) оценка»; (2) «оценка интеллектуальных проявлений человека реализуется в определенной системе речевых жанров: в сентенциях, портретных характеристиках, одобрениях, порицаниях»; (3) «языковой образ человека характеризуется оценкой интеллекта... Интеллектуальная оценка доминирует в ряду других характеристик человека и является особо значимой в контексте национальной русской культуры» [Никитина Л.Б. 1996: 18-19]. Состав поля в этом исследовании ограничивается оценочными высказываниями-, туда не попали, например, обозначения мыслительных действий (думать), фразеологические единицы и т.д. В работе не представлены жаргон и диалект. Поле ОВИПЧ проанализировано безотносительно к его концептуальному содержанию, а материал охарактеризован, скорее, с точки зрения формы, воплощающей в себе определенную семантику.
В двух других работах предлагается анализ определенной группы языковых единиц с «интеллектуальной» семантикой в мотивационном аспекте, то есть анализ отдельных фрагментов поля «Интеллектуальная деятельность человека». Они совпадают в выборе сектора поля, а именно той его части, которую можно обозначить как «Оценка интеллекта»; ее составляет номинативный фонд, отличающийся наибольшей экспрессивностью. Основная функция языковых единиц, образующих данный участок поля, - характеризующая. Краткая сопоставительная характеристика работ М.Л. Ковшовой и Т.В. Бахваловой по нескольким основным критериям представлена в виде таблицы.
Как становится видно из предложенного краткого обзора трудов, авторы которых обращались к изучению лексики, соотносимой с интеллектуальной деятельностью, в мотивационном аспекте, к настоящему моменту не предпринималось попыток описать поле «Интеллектуальная деятель ность человека» целиком и осмыслить метафорический и мотивационный фонд, заключенный в нем, как концептуальное единство, представляющее собой определенным образом структурированное пространство (если рассматривать его в синхронном срезе), и развивающуюся, претерпевающую изменения во времени систему (если взглянуть на него в диахронии). Столь глобальные задачи с исчерпывающей полнотой не могут быть решены в рамках одного исследования, однако первые шаги к их решению могут предприниматься.
Объектом внимания в настоящей работе является лексико-семантическое поле «Интеллект человека» в русском языке, границы которого определены достаточно широко. Оно объединяет оценочную и нейтральную с точки зрения оценки лексику, соотносимую с представлениями об указанном фрагменте действительности. В состав поля мы включаем как характеристики человека по интеллекту (глупый, тупой, сообразительный, диал. вковырчивый, упак, жарг. эдельвейс), так и обозначения умственной способности (ум, сообразительность, диал. грунт), а также интеллектуальных действий (думать, не сообраэ/сать, диал. окочурило (кого), жарг. врубаться, тормозить).
В рамках поля представлены различные по структуре единицы - как цельнооформленные лексемы, так и фразеологизмы (а в некоторых случаях факты паремиологии). Анализ слова и ФЕ включает интерпретацию номинативного замысла, руководившего носителем языка в момент создания высказывания. Клишированные текстовые фрагменты рассматриваются наряду с лексемами и фразеологизмами, поскольку находятся на грани между речью и языком, приближаясь к последнему: они функционируют как единое целое, содержат целостную, далее неделимую единицу смысла и тем самым приравниваются к слову. Так, например, номинации Тяоїселое детство, тринадцатый этаж, скользкий подоконник о несообразительности и В детстве мама с колыбельки уронила (кого) о глупом человеке имеют мотивацию «ударившийся» (ср. жарг. мол. ударенный и стукнутый дурак , диал. пыльным мешком стукнут о придурковатом человеке ). Выражения Тебя что, в помойке найти? и на свалке найти (кого) функционируют в рамках модели глупец — хлам (ср. диал. шума тот, у кого недостаточно развиты умственные способности ( — шума мусор; мякина, отходы при молочении зерна [НОС 12: 109]). Также к рассмотрению при пяты выборочно (в качестве фона) данные узуальной сочетаемости лексем из сферы «Интеллект человека» (глубокий ум, мысль промелькнула I пролетела и т.п.), поскольку сочетаемость слов способна хранить информацию о способах ассоциативно-образной концептуализации «непредметного мира», языковых абстракций (см.: [Голованивская 1997, Черненко 1997]).
Характеризуя материал исследовании, отметим, что он включает в себя языковые факты разных форм существования русского национального языка, преимущественно диалектные, просторечные и жаргонные единицы, поскольку в них наиболее «рельефно» просматривается набор метафор, используемых носителем языка для выражения «интеллектуальной» семантики, и стоящих за ними мотивационных признаков. При этом диалектная и жаргонная лексика в определенном смысле дают два полюса рассматриваемого словесного пространства. Дело в том, что система оценок и ценностей во многом определяется социальным статусом своего носителя и варьирует в разных социальных стратах. В современном русском обществе оппозицию образуют традиционная народная («крестьянская») аксиология и те аксиологические ориентиры, которые выработаны в рамках городской молодежной субкультуры. Различия в этих установках отражаются, соответственно, в лексике говора и жаргона. Безусловно, это положение очень схематично, оно несколько огрубляет реальную картину: как известно, границы лексики разных подъязыков размыты, не существует «чистых» носителей диалекта и жаргона, и те, и другие пользуются просторечием и в определенной мере литературным языком. Но несмотря на эту размытость, два вышеназванных лексических пласта, повторим, в какой-то степени противопоставлены друг другу, что задает контрастивный ракурс, очень важный для предпринимаемого исследования.
Данные литературного языка (если иметь в виду «наивные», обиходные слова, а не лексику «высокого стиля» или книжного характера) не выявляют такого набора представлений об интеллекте человека, который имел бы принципиальные отличия от диалектных и жаргонных репрезентаций, что вполне объяснимо: «Общность состава экспрессивной лексики литературно-разговорного и диалектного языков обусловлена исторически» [Лукьянова 1986: 17]. В силу своей экспрессивности лексика, оценивающая умственные способности человека и не имеющая территориальной и социальной маркировки, часто приобретает статус просторечной. Еди ницы, извлеченные из словарей русского литературного языка (собственно литературный язык и просторечие), привлекаются к рассмотрению преимущественно в качестве фона, вспомогательного материала, поскольку в словарях такого типа сохранено то, что выкристаллизовалось в процессе взаимодействия разных форм бытования языка в ходе реальных речевых взаимодействий носителей русского языка.
Диалектная, жаргонная лексика и слова литературного языка разграничиваются в тексте настоящей работы при помощи соответствующих помет. Соседство единиц с различной социолингвистической маркировкой позволяет, например, увидеть сходства и различия в метафорической реализации какого-либо одного мотива по данным разных форм существования русского языка, что осталось бы незамеченным, если сузить рамки исследования до выявления перечня мотивационных моделей, характерных для каждого варианта языка в отдельности.
Таким образом, материалом исследования служит лексика и фразеология различных подъязыков, функционирующих в составе русского национального языка. Основной массив наименований составляют диалектные и жаргонные языковые факты; лексика литературного языка представлена выборочно. Материал отбирался, во-первых, методом сплошной выборки из дифференциальных лексикографических источников:
а) диалектных: [Даль; НОС; СГРС; СДЛ; СРГСУ; СРГСУ/Д; СРНГ; ССХЧ; ФСРГС]. Фронтальный просмотр Словаря русских народных говоров и Толкового словаря живого великорусского языка В.И. Даля обеспечил охват лексических данных русских диалектов. Кроме того, к рассмотрению привлечен ряд новых диалектных словарей, фиксирующих лексику Среднего Урала и русского Севера, критерием отбора которых стал тот факт, что говоры Урала являются дочерними по отношению к говорам русского Севера. Эта обширная группа говоров представляет собой целостную систему. Особо следует выделить неопубликованные материалы картотеки Словаря говоров Русского Севера, хранящейся на кафедре русского языка и общего языкознания УрГУ, собранной в результате многолетней полевой работы Топонимической экспедиции УрГУ. На протяжении 8 лет сотрудники экспедиции целенаправленно собирали, в числе прочей, лексику поля «Интеллект человека». Таким образом, фронтальному просмотру подверглись только законченные словари;
б) жаргонных и арготических: [Базарго; БСЖ; ЖР; СМЛ; Юган.]. Наиболее крупный среди них - Большой словарь русского жаргона - содержит факты, принадлежащие молодежному сленгу и уголовному жаргону; другие словари привлечены в качестве источников, зафиксировавших новейшие языковые факты, поскольку, например, молодежный жаргон очень быстро обновляется.
Во-вторых, материалом послужили данные опроса информантов (студенческая и работающая молодежь, 18-25 лет, ок. 200 человек, 1997 / 2002 г.), которым было предложено воспроизвести несколько известных им слов или выражений со значением оценки интеллектуальных способностей человека. Этот материал содержал в подавляющем большинстве факты молодежного жаргона, а также просторечные единицы. Кроме того, материал пополнялся путем включенного наблюдения автора за спонтанной речью современного города. Всего собрано около 5000 номинаций со значениями из сферы «Интеллект человека».
Данной группе слов может быть присвоен статус поля. Причиной тому служит наличие семантической общности лексики и фразеологии: к анализу были привлечены языковые факты, описывающие мыслительную деятельность человека. Поле «Интеллект человека» имеет определенную структуру: ядро, периферию, сектора. Оно поляризовано в соответствии с наличием положительной и отрицательной оценки умственных способностей человека с закономерным количественным перевесом лексем, описывающих интеллектуальную несостоятельность: концепт дурака определяется исследователями как «один их наиболее мощных в русской народной культуре» [Ковшова 1999: 166]. Ср.: «Чаще всего оценочные парадигмы организованы асимметрично с отклонением в сторону отрицательной оценки, с широким спектром эмоциональных реакций» [Резанова 1995: 71].
На сегодняшний день лексическая семантика накопила значительное количество исследований, посвященных проблемам организации семантического поля [Верещагин, Костомаров 1998, Гак 1993, Зализняк 1992, Зем-скова 1999, Покровская 1996, Рябцева 1999, Феоктистова 1996 и др.]. Полями называют разнотипные семантические объединения; при этом иногда недифференцированно используются термины лексическое гнездо, лексическое поле, семантическое поле, лексико-семашпическое поле, лексико семантическая группа, тематическая группа, лексико фразеосемантическая группа, лексическая группировка, семантическая зона, лексическая микросистема. Выявляются и новые типы полей, ср.: «Особым типом формально-семантической группировки слов являются этимолого-семантические поля, охватывающие все слова языка, происшедшие от слов, этимон которых связан с определенным понятием. [...] Основная задача при анализе этимолого-семантического поля состоит в выявлении путей семантической и структурной деривации слов с общим этимоном» [Гак 1995: 108-109]. Е.А. Шенделева говорит о необходимости изучать различные полевые структуры как лингвокультурологические феномены, связанные с понятием культура в самом широком его понимании [Шенделева 1999].
Вообще, на экспликацию «культурной» информации, запечатленной в языке, на реконструкцию фрагментов языковой картины мира человека, которая понимается как отражение констант культуры, предопределенных этническим самосознанием, нацелены различные направления современного языкознания, объединенные широкими рамками антропологической лингвистики. Сюда входят такие дисциплины, как лингвокультуроло-гия, этнолингвистика, когнитивная лингвистика, психолингвистика, концептуальный анализ и др. Их объединяет стремление ответить на вопрос о том, какие элементы и отношения языка обусловлены этнической культурой народа. Что касается различий между ними, то они определены пока крайне нечетко и на основании различных критериев:
- используемых в науке методов исследования (так, выделение психолингвистики, оперирующей экспериментальными методами, производится преимущественно на основании этого параметра);
- отношении к синхронии/диахронии (отграничение лингвокульту-рологии от этнолингвистики иногда строится на этом основании);
- результата исследования (концептуальный анализ в некоторых случаях наделяется статусом отдельного направления, поскольку нацелен на экспликацию концептов, реализуемых в семантической или грамматической системе языка) и т.п.
В рамках настоящей работы нет возможности подробно рассматривать сложные теоретические вопросы, связанные с разграничением этих дисциплин, которые находятся не только в отношениях взаимопроникаю вения, но и наложения, совмещения. Мы должны определить место своей работы в парадигме современной антропологической лингвистики, исходя из того, что предполагается осуществить комплексное исследование, нацеленное на когнитивно-ориентированную интерпретацию лексико-семантического поля, объединяющего в себе элементы разной социокультурной маркировки. Для этого дадим краткую характеристику тех направлений русистики, которые наиболее тесно связаны с проблематикой предпринимаемого исследования.
Наиболее широко формулируются задачи когнитивной лингвистики, которая призвана изучать язык «как одну из наиболее важных когнитивных способностей, связанных с существованием в голове человека ментальных моделей и ментальных репрезентаций» [Бабушкин 1996: 10]. Ее отличает поиск универсальных категориальных структур, которыми оперирует мышление человека и которые, как предполагается, могут быть обнаружены в языковом наследии: «Что же "хранится" в голове человека? Как функционируют эти "единицы хранения"?» [Красных 1998: 18]. В рамках этого направления используются такие понятия, как когнитивный сценарий, фрейм, гешталып, концепт и т.п., которые представляют собой пакеты информации, структуры представления знаний и обеспечивают усвоение человеком информации о мире. Исследования в этой области многочисленны [Апресян 1995, Беляевская 1994, Воркачев 2001, Демьян-ков 1994, Донских 1984, Копылова 1996, Зализняк 1992, Кубрякова, Демь-янков, Панкрац, Лузина 1996, Лакофф 1996, Лисицын 1994, Порядипа 1995, Фрумкина 1992, Ченки 1996 и мн.др.]. Конитивистика большое внимание уделяет выработке новых подходов к описанию семантики слова, которое должно соответствовать наивным знаниям носителя языка (ср. теорию семантических примитивов Л. Вежбицкой, когнитивную дефиницию Е. Бартминского и др. [Вежбицка 1999], [Bartminski 1988]). «Под маркой» когнитивной лингвистики выполнены многие работы в области концептуального анализа, лингвокультурологии и др. (см. далее), но все же чаще всего к этому направлению причисляются те исследования, которые сосредоточены на путях, механизмах формирования языкового знания; собственно этнокультурная проблематика задействуется здесь в меньшей степени.
В центре внимания липгвокультурологии как «комплексной научной дисциплины, изучающей взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающей этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания» [Воробьев 1994: 26], находятся понятия, имеющие ценностную нагрузку в лингвокультурном сообществе, «единицы языка, которые приобрели символическое, эталонное, образно-метафорическое значение в культуре и которые обобщают результаты деятельности человеческого сознания» [Ольшанский 1999: 11]. Лингвокультурология оперирует такими понятиями, как культурное слово [Жданова, Ревзина 1991] или ключевое слово культуры [Шмелев 2002], культурный концепт [см. Культурные концепты 1991], культурный скрипт [Вежбицка 2002], культурная идиома [Сандомирская 2001], культурная коннотация [Ковшова 1996, Опарина 1999, Телия 1996], культурный текст [Ковшова 1999] и т.п. Во всех этих случаях речь идет о различных языковых явлениях, имеющих этнокультурную обусловленность. Лингвокультурология работает преимущественно на том языковом материале, который имеет ощутимую аксиологическую нагрузку (изучаются слова и понятия Родина, авось, свобода, милосердие, совесть и т.п.), при этом для анализа отбираются обычно факты системы литературного языка, а также тексты «высокой» книжной культуры. Пытаясь найти для лингвокультурологии «нишу» среди дисциплин антропологической лингвистики, некоторые авторы делают акцент на синхронном характере лингвокультурологических исследований, ср.: «Лин-гвокультурологический анализ ставит перед собой цель изучения способности фразеологических знаков отображать современное культурное самосознание народа, рассматриваемое как «остов» его ментальности, и выражать его в процессах живого употребления фразеологизмов в дискурсах различных типов» [Телия 1999: 13-14].
Этнолингвистика обращается преимущественно к материалу народной традиции и имеет диахроническую ориентацию. В России наиболее авторитетное этнолингвистическое направление представлено школой Н.И. Толстого и СМ. Толстой, которые сформулировали задачи, предмет, методы этой научной дисциплины и обозначили «узкое» и «широкое» понимание термина этнолингвистика. С одной стороны, они определили ее как комплексную дисциплину, предмет изучения которой — план содержа ния культуры в любых ее формах; в этом случае культура понимается как «иерархически организованная система разных кодов, т.е. вторичных знаковых систем, использующих разные формальные и материальные средства для кодирования одного и того же содержания» [Толстой, Толстая 1995: 7]. В рамках «широкого» понимания задач этнолингвистики вербальный код выступает наряду с прочими знаковыми системами в качестве одного из источников экспликации этнокультурного содержания; к описанию одного фрагмента культуры могут привлекаться языковые факты, сведения этнографического характера, фольклорные материалы и др. С другой стороны, этнолингвистика может трактоваться как «раздел языкознания или - шире - направление в языкознании, ориентирующее исследователя на рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимосвязи и разных видов их корреспонденции» [Толстой 1995: 27]. В этом случае объект этнолингвистики ограничивается рамками языка, который предстает как надежный хранитель этнокультурной информации (набора смысловых элементов, приобретших знаковую (символическую) функцию в рамках культуры определенной этнической группы). «Узкий» подход реализуется преимущественно на диалектном материале (в том числе на материале народной ономастики) - и это обстоятельство обусловливает преимущественное обращение не к текстам (хотя фольклорные тексты тоже активно изучаются в рамках такой отрасли этнолингвистики, как лингвофольклористика), а к фактам системы языка - парадигме значений многозначного слова, внутренней форме и т.п.; кроме этого, диахроническая ориентация этнолингвистики определяет задействование данных истории языка ([Березович 1998, Березович 2003, Варбот 2003, Журавлев 1999, 2003, Коваль 1998, Никитина 1999, Рут 1992, Толстая 2000а, Толстая 2000в, 2002, Якушкина 2003 и др.]).
Возвращаясь к вопросу о месте настоящей работы в парадигме антропологической лингвистики, отметим, что она находится в проблемном поле различных направлений последней. Было бы схоластикой пытаться резко отграничивать друг от друга эти направления, выделенные, как говорилось выше, на разных основаниях (тем более что традиция разграничения еще не сложилась). Однако думается, что по материалу и принципам анализа наше исследование следует скорее отнести к компетенции этнолингвистики (в ее «узком» варианте).
Актуальность настоящего исследования видится в следующем: оно позволит целостно охарактеризовать важный фрагмент русской языковой картины мира, связанный с представлениями об интеллектуальных способностях человека; комплексные этнолингвистические исследования такого рода, объединяющие анализ фактов различных подъязыков, отсутствуют в современной русистике.
В качестве предмета исследования мы избрали не смысловое наполнение текста или высказывания (ибо можно создать тексты, которые содержат прямо противоположные точки зрения на объект, отражая различные субъективные мнения), а организацию семантики и мотивацион-ную структуру поля «Интеллект человека». Анализ семантической структуры поля включает в себя определение секторов поля, оценку их объема и продуктивности, описание особенностей взаимодействия данного поля с его «ближними соседями», а также когнитивную интерпретацию всех выявленных закономерностей построения семантического поля. Но наибольшее внимание уделяется в работе изучению мотивационных отношений, поскольку, как уже отмечалось, мы имеем дело с уникальным лексико-семантическим полем, где на единицу смысла приходится множество словесных фактов с различной внутренней формой. В главе, посвященной ономасиологическому анализу лексики «Интеллект», рассматриваются только слова с наличествующим во внутренней форме слова или поддающимся реконструкции мотивационным признаком. Лексемы с неясной мотивацией наряду с прочими внесены в словари, представленные в Приложении.
Внутри языковой системы можно провести градацию языковых средств по степени объективированности предоставляемой ими концептуальной информации: «Степень объективации знания, отраженного в языке, определяется коэффициентом устойчивости (воспроизводимости, модели-руемости) соответствующих языковых структур [...]. Можно попытаться выстроить определенную иерархию различных языковых носителей концептуальной информации, отражающую снижение объективированности и нарастание субъективных моментов при трансляции этой информации: внутренняя форма; деривационные связи; концептуальное ядро значения;
коннотация; типовая (узуальная) сочетаемость; парадигматические связи (синонимия, антонимия и т.п.); «свободная» текстовая сочетаемость; ассоциативные связи» [Березовий 1998: 38-39]. Поскольку в настоящей работе акцент делается на анализе мотивационных отношений, объективность выводов в какой-то мере обеспечена самим предметом настоящего исследования: «Естественно, что наиболее объективированным следует считать то знание, которое «срастается» с самой устойчивой, субстанциональной частью языка - языковой формой. Это знание дает внутренняя форма языковых единиц» [Березовий 1998: 38].
Повторяемость соотнесения двух объектов или признаков позволяет вычленить мотивационные модели: «Регулярность мотивационных отношений проявляет себя в существовании мотивационных моделей, охватывающих не единичные пары слов, а целые классы слов - семантические поля» [Толстая 2002: 114]. Л повторяемость соотнесения интеллектуальной сферы с другими областями действительности сделала необходимым использование в данной работе еще одной - более крупной по отношению к мотивационной модели - единицы описания материала — предметно-тематических кодов, ср.: «Прямым "продолжением" (или расширением) лингвистического понятия мотивации оказывается понятие кода, широко используемое в этнолингвистических и антропологических исследованиях» [Толстая 2002: 124].
При выделении кодов мы обращаемся к способу номинации, не решая вопрос о ее внутренней обоснованности, причине, собственно мотиве. По описании предметно-тематических кодов возникает необходимость осмыслить, привести в стройную систему проявившие себя в рассматриваемом поле мотивы, которые могут иметь разную степень обобщения. Мотивы самой высокой степени обобщения составляют, на наш взгляд, концептуальные черты понятий дій и глупость. Таким образом, мотивация рассматривается в работе в двух ракурсах (исходя от кодов и от мотивов) с целью увидеть универсальное и специфичное в представлениях носителя языка об интеллекте. Это позволяет обозреть разные грани одного целого, поскольку мотив и образ предстают в номинациях как неразрывное единство. Набор мотивов и набор кодов (конкретных метафор), на наш взгляд, «цементируют» поле каждый со своей стороны, «сцепляют» языковой материал, образуя два каркаса, две сетки предпочтений номинатора. Обе «матрицы» со временем претерпевают изменения. Варьирование их структуры и принципов взаимодействия обусловлено сменой мироощущения и культурных ориентиров носителя языка.
Развитие замкнутой системы — поля — в какой-то мере определяется собственно языковой техникой. После того как модели языковой репрезентации наших представлений сформированы, отработаны и выверены в рамках концептуального поля, включаются механизмы языковой игры. Иначе говоря, развитие семантического поля идёт в сторону его «оязыков-ления»: происходит его «замыкание» и налаживание условных, искусственно-языковых связей. Начав развиваться по законам концептуализации внеязыковой действительности, эта система постепенно автономизируется, отражая уже не столько представления человека о явлении, сколько их языковую интерпретацию. Явлению языковой игры посвящена монография Т.А. Гридиной [Гридина 1996].
Итак, изучение семантической и мотивационной структуры поля составляет основные этапы той исследовательской процедуры, которая предпринята в данной работе.
Целью настоящего исследования является когнитивно-ориентированная интерпретация лексико-семантического поля «Интеллект человека» в русском языке.
Сообразно с поставленной целью предполагается решение следующих задач:
1) выявление массива слов с «интеллектуальной» семантикой в разных формах существования русского языка, составление словаря русских лексем и фразеологизмов, выражающих интеллектуальные оценки, называющих мыслительную способность и интеллектуальные действия;
2) характеристика структуры лексико-семантического поля, установление его границ и связей с другими полями;
3) выявление номинативных моделей, лежащих в основе изучаемых лексем и фразеологизмов, и систематизация их в рамках предметно-тематических кодов;
4) определение иерархически организованного набора мотивов, образующих «ментальный каркас» для образных реализаций;
5) лингвистическое портретирование понятий ум и глупость.
В работе используются следующие методы: метод полевого анализа, ономасиологический метод и принципы семантической реконструкции, метод когнитивного портретирования; также были использованы элементы статистического анализа.
Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые осуществляется этнолингвистическое исследование разнородного по социокультурным параметрам лексико-фразеологического фонда «Интеллект человека» в русском языке. В научный оборот вводится обширный языковой материал, в том числе собранный в полевых условиях в ходе диалектологических экспедиций и опроса информантов.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней предложен и внедрен алгоритм анализа семантической и мотивационной структуры лексико-семантического поля, на основании которого разработана когнитивная модель поля (на примере лексико-семантического поля «Интеллект человека»). Идеи и выводы работы имеют ценность для изучения этнокультурного своеобразия лексики русского языка. Кроме того, в работе предлагается ряд конкретных семантических реконструкций для лексем и фразеологизмов с затемненной внутренней формой.
Исследование имеет практическую значимості., поскольку его результаты могут быть использованы в вузовских курсах по диалектологии, спецкурсах по этнолингвистике, ономасиологии, этимологии. Материалы, собранные лично автором, могут войти в словари жаргонной и просторечной лексики русского языка.
Апробация работы. Основное содержание работы изложено автором в докладах на Ежегодной региональной научной конференции «Актуальные проблемы лингвистики» (1998, Екатеринбург); на Международной научной конференции «Лингвокультурологические проблемы толерантности» (2001, Екатеринбург); на 8-й Российской научно-практической конференции «Сельская Россия: прошлое и настоящее» (2001, Орел); на Всероссийской научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения В.И. Даля (2001, Ярославль); на Всероссийской научной конференции «Язык. Система. Личность: Языковая картина мира и ее метафорическое моделирование», (2002, Екатеринбург); на IV Международной научной конференции «Русская диалектная этимология» (2002, Екатеринбург). По теме опубликовано 10 научных работ, в том числе 7 статей и 3 тезисов.
Структура работы включает введение, две главы, заключение и приложение.
Во Введении оговорены принципы сбора и специфика материала, определен состав и объем изучаемого поля, дано обоснование правомерности полевого исследования материала, представлен обзор соответствующей научной литературы, намечены цели и задачи исследования.
Первая глава — Семантическая структура поля «Интеллект человека» в русском языке - содержит структурно-семантический анализ изучаемого поля с целью установления принципов его организации и связей с другими полями.
Вторая глава - Лексика поля «Интеллект человека» в русском языке: мотивационный аспект — состоит из четырех разделов, первый из которых посвящен принципам обработки и интерпретации материала; второй содержит перечень предметно-тематических кодов с подробным описанием выявленных моделей репрезентации в русском языке интеллектуальной семантики; в центре внимания третьего раздела находится моти-вационная организация изучаемого поля; в четвертом разделе обсуждаются возможности изучения этнокультурного потенциала данного поля.
Заключение резюмирует проведенный анализ языкового материала.
В Приложении представлено два Словаря в соответствии с двухчастной семантической структурой изучаемого поля. В состав Словарей включен весь собранный языковой материал, в том числе и языковые факты, не освещенные в работе по причине затруднений в их интерпретации.
