Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Полевый анализ как метод исследования лексико-семантической группы: к обоснованию методики 13
1. Контекст проблемы 13
2. К истории вопроса 17
3. Типы полей.... 20
4. Принципы организации семантического поля 24
5. Структура сектора поля 26
6. К вопросу о мотивационном поле 28
7. К вопросу об этимолого-семантическом поле 29
Выводы по главе 1 31
Глава II. Структура семантического поля горение 33
1. Ядро поля 33
1.1. Огонь 34
1.2. Горение 36
1.3. Сжигание 40
2. Периферия поля 42
2.1. Инициаторы и инструменты инициирования горения 43
2.2. Топливо 45
2.3. Симптомы 45
2.4. Продукты горения 47
2.5. Применение 50
2.6. Результат воздействия 62
Выводы по главе II 69
Глава III. Донорские семантические сферы лексики горения. Ядро поля горение: ономасиологический аспект 72
Лексико-семантическая группа огонь: ономасиологический аспект 72
Лексико-семантическая группа горение: ономасиологический аспект 84
Лексико-семантическая группа сжигание: ономасиологический аспект 96
Выводы по главе III 103
Глава IV. Реципиентные денотативные сферы лексики горения. Этимолого-семантическое поле лексики, производной от корней с исходным значением 'огонь','гореть', 'жечь' 105
1. Бытие 106
1.1. Онтология 106
1.2. Цветовые характеристики 108
2. Природа 109
2.1. Метеорология 109
2.2. Животные, насекомые 113
2.3. Растения 115
2.4. Почва, водоемы 117
3. Человек 119
3.1. Анатомия 119
3.2. Физиология 121
3.3. Перцепция 124
3.4. Межличностное взаимодействие 125
3.5. Черты характера; поведение 130
3.6. Эмоции, чувства 131
3.7. Действия общего характера 135
3.8. Движения и перемещения 139
3.9. Общая оценка 141
4. Быт, труд, обстоятельства жизни 141
4.1. Быт 141
4.2. Труд 143
4.3. Обстоятельства жизни 145
5. Культура 146
Портрет огня по данным правой мотиваци 153
Выводы по главе IV 158
Заключение 161
Библиография 170
Список сокращений, использованных в работе 185
Приложение 1. Образ огня по данным топонимии Русского Севера 188
Приложение 2. Семантические поля огня и воды (на материале лексики
уральских говоров) 193
Введение к работе
Предлагаемое диссертационное исследование сфокусировано на изучении лексики, семантически или этимологически связанной с идеей горения. Человек, столкнувшись лицом к лицу с природой, вынужден либо подчиняться ей, либо находить пути ее освоения. Приручение огня, открытие способов его добывания для человечества стало настоящей революцией. При этом огонь - как и любая стихия - не может быть до конца подчинен человеку, он всегда заключает в себе потенциальную опасность. Закономерно, что огонь является очень притягательным объектом для культурного и языкового осмысления.
Сам характер реалии обусловливает неоднозначность ее восприятия: с одной стороны, без использования огня жизнь человека невозможна, именно с огнем ассоциируются тепло, свет, приготовление пищи, подсечно-огневое земледелие, ремесла и т. д. С другой стороны, человек не может забывать о стихийной природе огня, о том, что огонь в любой момент может выйти из-под контроля и обернуться катастрофой. С третьей стороны, огонь наделяется немалым количеством мифологических, сакральных смыслов, активно включается в обряды, используется в народной медицине. Безусловно, эти три ключевые «ипостаси» огня находят свое отражение в языковом образе, обладающем колоссальными ресурсами для экспликации этнолингвистической информации. Обозначение их соотношения и прояснение логики языкового осмысления каждой из них мы видим одной из задач данной работы.
Объектом исследования стали, во-первых, общенародные и диалектные лексические единицы русского языка, номинирующие ситуацию горения, ее стадии и компоненты, во-вторых, дериваты корней с исходным значением 'огонь', 'гореть', 'полыхать', 'тлеть', 'жечь' находящиеся на первой ступени производности.
Выбор объекта обусловлен несколькими факторами. Во-первых, образ огня как первоэлемента, освоение которого стало для человечества важнейшей вехой в развитии, является одним из базовых компонентов национальной картины мира. Во-вторых, привлечение в качестве материала исследования лексико-семантической группы обеспечивает некую
целостность, непрерывность реконструируемого фрагмента языковой картины мира, позволяет обозначить логику языкового осмысления ситуации горения, выделить наиболее значимые ее компоненты. В-третьих, изучение левой и правой мотиваций дает возможность проследить логику семантической эволюции изучаемого понятия.
Предметом анализа стали особенности семантической организации и основные векторы семантической эволюции лексики горения как своего рода транслятор этнолингвистической информации.
Отметим, что лексика горения уже подвергалась разноаспектному анализу в лингвистических работах российских и зарубежных исследователей. Анализу этимологических корней с исходным значением 'гореть' в славянских языках посвящена диссертация украинской исследовательницы Т. А. Черныш [Черныш 1985, 2003]. Автор рассматривает гнезда корней *gor-/zer-, * zeg-/zig~, * (pel-)/рої-), проясняет их семантическую организацию и механизмы деривации, проводит контрастивный анализ гнезд, выявляет точки пересечения и лакуны.
Попытка этимологического анализа индоевропейских корней, объединенных значением 'гореть', предпринята и в статье М. М. Маковского «Индоевропейский корень: Форма и значение» [Маковский, 2002].
Лексике подсечно-огневого земледелия в этимолого-семантическом аспекте посвящена статья Л. В. Куркиной «От terra inculta к terra culta» [Куркина, 2003].
Статья Е. И. Якушкиной «К реконструкции структуры праславянского лексико-семантического поля» посвящена реконструкции праславянского поля температурных воздействий, объединяющего лексемы *paliti, *zegti, *zariti, *goreti, *greti, *pariti, *pekti, *variti, *smaziti, *praziti и др. Автор «обращает внимание на возможность применения к праславянской семантической реконструкции методов семантических школ, занимающихся синхронным описанием элементов современной лексической системы, основу которого представляет разграничение дистрибуции близкріх по значению лексем» [Якушкина, 2008].
Закономерностям концептуализации огня посвящено исследование О. О. Борискиной и А. А. Кретова, выполненное на текстовом материале [Борискина, Кретов, 2003].
Среди исследований, нацеленных на описание концепта огня по данным русского языка, следует отметить диссертацию А. В. Трофимовой «Концепт огонь в современном русском языке» [Трофимова, 2005]. Работа выполнена на материале современного русского языка, жаргона, данных ассоциативного эксперимента. Используя компонентный анализ, анализ лексической сочетаемости, автор выявляет ключевые концептообразующие смыслы и приходит к выводу, что современное наполнение концепта согласуется с архаичными смыслами, которыми наделялся огонь.
К концепту огня обращается и В. Г. Приходько в статье «Концепт "огонь" в картине мира русского народа». На основе анализа дефиниций лексических значений лексемы огонь в толковых словарях, а также анализа словообразовательных дериватов, фразеологизмов, употребления различных лексико-семантических вариантов лексемы огонь в художественных текстах исследователь выделяет следующие параметры концепта: 'сила', 'яркость', 'свет', 'высокая температура', 'разрушительность', 'утилитарность', 'война', 'нездоровье', 'место', 'устремленность вверх', 'жизнь', 'электричество', 'древность', 'всеохватность'. По наблюдениям автора, для словообразовательных дериватов лексемы огонь наиболее важными являются семы 'цвет', 'нездоровье', 'высокая температура', 'война'; для фразеологизмов, пословиц, поговорок и устойчивых выражений - семы 'война', 'опасность', 'свет', 'утилитарность'; в контекстных употреблениях чаще всего реализуются семы 'сила', 'блеск', 'свет', 'яркость', 'уничтожительность' [Приходько, 2005].
Если говорить о работах, в которых исследуется образ огня в других языковых и культурных традициях, нужно упомянуть диссертацию М. Н. Галаевой «Лексико-семантическая мотивированность слов со значением "огонь" в германских языках». Автором исследуется группа слов, обозначающих огонь либо процессы, с ним связанные {гореть, зажигать и т. п. и их эквиваленты), в германских языках. Основным инструментом этого анализа является сравнительно-этимологическое исследование с
привлечением материала древнегерманских языков. Исследуются межъязыковые синонимы как в древних, так и в новых языках. Автор выделяет коннотации, свойственные обозначениям огня в германских языках. Часть из них (по нашим данным) совпадает с маркерами образа огня в русском языке (например, стойкие корреляции огонь - страх, огонь -жизнь, огонь - судьба, гореть - резать - подниматься вверх, вздыматься -выгибаться, гнуться и др.), а часть для русского языка не релевантна (например, огонь - птица, огонь - молчание, огонь — праздник, пир, застолье и др.) [Галаева, 2004].
На материале германских языков выполнена и диссертация А. К.
Протасовой «Вербализация концепта "огонь" в древнегерманских языках». В
работе производится анализ функционирования в древнегерманских текстах
слов, обозначающих огонь. Рассматриваются также некоторые
индоевропейские корни как основа древнегерманскои лексики, связанной с
концептом огня, и их этимологические связи как пример проявления
образного мышления, характерного для людей древних культур.
Исследование подкрепляется данными мифологического и
культурологического характера. Также производится анализ лекспко-семантической сочетаемости слов, обозначающих огонь. По наблюдениям автора, огонь древними германцами воспринимался как живое существо (что подтверждается на уровне грамматики специализированными суффиксами, на уровне синтагматики - определенными ограничениями на лексическую сочетаемость и пр.) [Протасова, 2004].
Мотив огня в комплексе представлений о черте становится предметом исследования Е. Л. Березович, И. В. Родионовой [Березович, 2007].
Ритуалам, включающим в себя разжигания костров, посвящена статья Т. А. Агапкинон «Очерки весенне-летней обрядности Полесья: ритуальные костры» [Агапкина, 1996]. Автор обращается к тем культурным смыслам, которые связаны с традицией уничтожения чего бы то ни было в огне, разжиганию костров, связанных с народной магией и медициной (например, традиция сжигания волос в костре, призванная уберечь человека от сглаза и головной боли).
А. Ф. Журавлёв в своей статье «Из русской обрядовой лексики: "живой огонь"» [Журавлев, 1976] обращается к наименованиям огня, добытого трением, объясняет сложность образа трудового, деревянного огня, в котором сопрягаются «представление об огне, добываемом трением как о небесном даре, с одной стороны, - и как о творении человеческих рук, с другой; представление о его божественном происхождении - и возможная мифологическая связь с нечистой силой, лесной сволочью» [Там же, 226].
Научная новизна исследования определяется комплексным подходом к изучению языковых фактов, связанных с идеей горения, который позволяет реконструировать фрагмент русской народной языковой картины мира. В научный оборот вводится новый лексический материал, в том числе собранный в полевых условиях.
Цель настоящей работы - воссоздание портрета огня по данным русского языка.
В соответствии с поставленной целью формируются задачи работы:
выявить корпус лексики с семантикой горения;
проанализировать структуру лексико-семантического поля, установить его границы и связи с другими полями;
разработать классификацию номинативных моделей, лежащих в основе лексем, формирующих ядро изучаемого поля;
определить круг донорских сфер;
обозначить реципиентные денотативные сфер, в которые заимствуется лексика горения;
прояснить мотивационные возможности лексики горения.
Материал для исследования был извлечен из диалектных словарей
(Опыт областного великорусского словаря, изданный Вторым отделением Императорской академии наук, Толковый словарь живого великорусского языка В. И. Даля, Словарь русских народных говоров, Архангельский областной словарь, Новгородский областной словарь, Словарь русских говоров Среднего Урала (и дополнения), Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей, Словарь вологодских говоров, Словарь пермских говоров, Псковский областной словарь с историческими данными и др.), а также материалов картотеки Словаря говоров Русского Севера (Уральский
государственный университет, г. Екатеринбург). В ходе работы также привлекались этимологические словари и этнографические источники.
Цель и задачи работы определили ее структуру: работа состоит из введения, четырех глав, заключения и 2 приложений. Первая глава «Полевый анализ как метод исследования лексико-семантической группы: к обоснованию методики» посвящена теоретическому обоснованию методологической базы, в ней определяются основные термины, обосновывается адекватность методов для данного исследования, и проясняются принципы анализа материала.
Вторая глава «Структура семантического поля горение» посвящена структурированию лексики, связанной с идеей горения, и конструированию семантического поля горения: определяются границы семантического поля, его внутренняя логика, ассортимент понятий и реалий, включенных в ситуацию горения, степень их лингвистической освоенности.
Третья глава «Донорские семантические сферы лексики горения (Ядро поля горение: ономасиологический аспект)» призвана систематизировать и проинтерпретировать лексику, формирующую ядро семантического поля горение в ономасиологическом аспекте, выявить основные мотивы, положенные в основу номинаций огня, горения и сжигания, обозначить донорские сферы и, в конечном счете, реконструировать те черты языковых образов рассматриваемых феноменов, которые эксплицируются левой мотивацией.
Четвертая глава «Реципиентные денотативные сферы лексики горения (этимолого-семантическое поле лексики, производной от корней с исходным значением 'огонь', 'гореть', 'жечь')» представляет собой попытку реконструкции этимолого-семантического поля лексики горения. Задача этой главы - представить все многообразие реципиентных денотативных сфер, или ассортимент кодов, интерпретируемых сфер при единстве интерпретирующей сферы горения, обозначить основные реалии, которые в языке могут кодироваться через огонь, продемонстрировать, что кодируется через апелляцию к горению и какие параметры горения наиболее активно эксплуатируются при правой мотивации.
Для анализа материала используются следующие методы: полевый
анализ семантики, методы семантической реконструкции,
ономасиологического и этимологического анализа.
Предлагаемое исследование может быть вписано в контекст узкой этнолингвистики, которая сосредоточивает свое внимание на собственно языковых фактах и видит своей задачей реконструкцию этнокультурного знания, верифицируемого в языке. Основными источниками этнокультурной информации при таком подходе становятся внутренняя форма слова, его мотивационные связи (как правые, так и левые), типовые синтагматические «сцепки», парадигматические отношения, коннотация и пр. Теоретической базой стали труды российских и зарубежных лингвистов, работающих в рамках системной семантики (Н. Д. Арутюновой, В. Г. Гака, Е. С. Кубряковой, Дж. Лайнза и др.), когнитивной лингвистики (Дж. Лакоффа, Р. Лангакра, Ч. Филлмора, У. Чейфа, Э. Рош, Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, Е. С. Кубряковой, Е. В. Рахилиной и др.), этнолингвистики (Т. А. Агапкиной, Е. Бартминского, Е. Л. Березович, О. В. Беловой, А. Ф. Журавлева, С. Е Никитиной, М. Э. Рут, С. М. Толстой, Н. И. Толстого, Е. И. Якушкиной и др.).
Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней разработана методика комплексного анализа лексико-семантической группы в синхронном и диахронном аспектах.
Практическая значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов в учебной практике при подготовке курсов по этнолингвистике, этимологии, ономасиологии, при лексикографическом описании русской диалектной лексики.
Положения, выносимые на защиту
Комплексный анализ группы лексики, объединенной общностью семантики и\или генетической связью, является перспективным видом исследования, поскольку позволяет реконструировать фрагмент языковой картины мира в ее синхронической и диахронической сложности.
Семантическое поле горения имеет четкое ядро и достаточно разработанную периферию. Оно имеет радиальную структуру: связи между
секторами периферии ощутимо слабее, нежели связи между каждым периферийным сектором и ядром.
Лексика, номинирующая огонь/пламя, с точки зрения происхождения делится на 2 группы: это дериваты корней с исходным значением 'гореть' и лексика, этимологически не связанная с указанными корнями. Огонь оказывается тем объектом, при освоении которого язык обращается по большей части к сопряженным с ним мифологическим мотивам.
При номинации определенных стадий горения или процесса горения в целом языковое сознание обращается ко всем перцептивно воспринимаемым симптомам горения, а также к рациональному знанию человека о явлении. Концептообразующие смыслы эксплицируются номинациями, основанными на идее интенсивности и корреляции горения и жизненного цикла.
Лексика, генетически связанная с идеей горения, входит в 19 реципиентных сфер: онтология, цветообозначения, метеорология, животные, растения, почва и водоемы, анатомические характеристики человека, физиологические характеристики, перцепция, межличностное взаимодействие, характер и поведение, чувства и эмоции, элементарные действия человека, движение и перемещение, общая оценка, быт, труд, обстоятельства жизни, культура.
Наиболее активно лексика горения проникает в антропологические сферы, в том числе в физиологическую сферу, включающую наименования болезней, воспалительных процессов.
Особо выделяется эмоциональная сфера, в своей структуре повторяющая структуру ядра семантического поля горение.
7. Дериваты лексики горения регулярно используются в функции
интенсивов.
Апробация. Отдельные положения диссертационного исследования были представлены в докладах и сообщениях на научно-практических конференциях, среди которых: международная конференция «Язык. Система. Личность», г. Екатеринбург, 2006; всероссийские конференции «Язык, литература и культура в региональном пространстве», Барнаул, 2007; «Рябининские
чтения 2007: V научная конференция по изучению народной культуры Русского Севера», Петрозаводск, 2007. Результаты исследования были представлены и обсуждались на заседаниях кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ (Екатеринбург), а также на проблемной группе кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ «Язык и мир».
Контекст проблемы
В современных языковедческих исследованиях утверждения об основополагающей роли «идеи системности и антропоцентричности» [Симашко 1998, 9] стали общим местом. Сверхцелью лингвистических изысканий видится ответ на вопрос о связи языка, действительности и человеческого сознания1. Основной задачей антопоцентричных лингвистических исследований становится декодирование когнитивной, этнокультурной информации, содержащейся в языке, а язык рассматривается как один из кодов, то есть вторичных знаковых систем, фиксирующих и интерпретирующих действительность.
Такой взгляд на язык определил выбор объектов изучения. Чаще всего предметом исследований ученых, работающих в рамках антропологической лингвистики, становятся лексические группы или даже отдельные слова, отражающие ключевые для национального языкового сознания феномены (Ю. Д. Апресян, Н. Д. Арутюнова, А. Вежбицка, В. Г. Гак, Е. В. Рахилина, А. Д. Шмелев и многие другие). Конечной целью таких изысканий, как правило, является воссоздание отдельных фрагментов картины, или модели, мира, реконструкция стоящих за ними когнитивных образований и, соответственно, описание способов категоризации и концептуализации определенных объектов действительности в языке. Метафора картина (модель) мира стала одной из самых эксплуатируемых, при этом количество определений этого метафорического термина стремится к бесконечности. Ср.: «Картина (модель) мира (общая, концептуальная, языковая) в самом общем виде понимается различными научными традициями как его образ, интерпретация, отображение суммы представлений о нем, как комплекс знаний о нем и система символических концептов, при помощи которых мир осмысливается, как отражение результатов познания человеком мира (выраженных среди прочего в категоризации действительности) и способ его (мира) отображения, наконец, как совокупность суждений о мире.» [Юдин, 2003].
Ю. Д. Апресян понимает картину мира как «единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка» [Апресян, 1995а, II, 350]. Авторы коллективной монографии «Роль человеческого фактора в языке» полагают, что «наиболее адекватным пониманием картины мира представляется определение ее как исходного глобального образа мира, лежащего в основе мировидения человека» [Там же, 20]. Ж. Ж. Варбот указывает на важность различения языковой и ментальной картин мира: «диахроническая сложность языковой картины мира приводит к выводу о необходимости дифференцировать понятия "языковая картина мира" (= синхронное соединение разновременных восприятий и толкований, отраженных в языке) и "картина мира" (= представление о мире, духовная культура этноса в определенный хронологический период). Для каждого периода составляющие этих понятий частично тождественны, так как языковая картина мира и навязывает носителям языка исторически сложившиеся восприятия и включает отражение их актуальных представлений, но все-таки это лишь частичное тождество» [Варбот 2003, 2]. При этом языковая картина мира является боле частным понятием, представляет собой один из способов трансляции (наряду с научной, философской и другими) ментальной картины мира.
Многие исследователи пытаются обозначить достоинства и уязвимые стороны термина и разграничить картину мира и соположенные понятия. С наибольшей очевидностью вопрос о разграничении терминов возникает при попытках отыскать зону особой референции для термина картина (модель) мира и не менее активно эксплуатирующейся метафоры зеркало языка. Во многих работах эти номинации используются как равнозначные, однако существуют попытки придать этим метафорам большую степень терминологичности. Ученые (ср., например, [Сыров 2002]) указывают на то, что сама внутренняя форма термина диктует ряд концептуальных различий. Во-первых, дискуссионным является вопрос о том, предполагает ли термин картина мира диахронический аспект. С одной стороны, любая картина принадлежит эпохе и является завершенным изображением того или иного фрагмента действительности, пусть даже с учетом его истории, в ходе которой «та или иная деталь исходного представления со временем может подвергнуться переструктурированию, логика которого, как правило, подсказана когнитивными факторами (к примеру, утратой мифологических представлений, служивших исходными мотиваторами языковых единиц)» [Березович, Рут 2000, 38], что предполагает синхронность изображения. С другой стороны, контекст употребления терминов в работах других исследователей наводит на размышления о том, что зеркало не способно хранить следы прошлого, и отображение в зеркале предполагает синхронность - ср.: «реконструкция отдельных фрагментов наивной картины мира (но без учета ее диахронической сложности и только в "зеркале языка")» [Феоктистова 2003, 7].
Ядро поля
Цель данной главы — структурировать и описать лексику, связанную с идеей горения, определить границы семантического поля, его внутреннюю логику, обозначить ассортимент понятий и реалий, включенных в ситуацию горения, степень их лингвистической освоенности. Критерием отбора материала служило наличие семы огня, горения в денотативном и сигнификативном значении слова. При описании ядра поля мы обращаемся к структуре семантической организации секторов и приводим языковые факты, демонстрирующие те или иные оппозиции. Полный перечень лексики, формирующей ядро поля, представлен в следующей главе.
1. Ядро поля. В центре поля находится лексика со значением огонь , гореть , жечь . Таким образом, мы оказываемся перед необходимостью выделять некие секторы внутри самого ядра. Вопрос о месте сектора сжигание в структуре семантического поля остается наиболее проблемным. С одной стороны, логично рассматривать сжигание как применение огня (поскольку сжигание предполагает осмысленное участие человека) и в таком случае этот сектор поля нужно помещать в число секторов периферии. С другой стороны, нельзя не учитывать, что горение и сжигание по сути являются составляющими единого синкретичного процесса, легко переходят друг в друга. Кроме того, идея сжигания является в каком-то смысле родовой для тех частных случаев, которые попадают на периферию поля (очевидно, что, например, расчистка пространства при подсечно-огневом земледелии, уничтожение в огне старых вещей, даже кремация представляют собой частные ситуации сжигания). Исходя их этих соображений мы помещаем сектор сжигание в ядро поля.
Мы противопоставляем идеи огня - горения, сжигания по принципу субстанция / процесс и идеи горения - сжигания - по принципу наличия / отсутствия инициатора (отметим, что данные оппозиции, выделенные на логических основаниях, подкрепляются и разнящимися способами номинативного воплощения, разными принципами номинации). Едва ли не более значимым основанием для противопоставления идей сжигания и горения является их разграничение по принципу действие состояние. Именно этим, на наш взгляд, объясняется специфическая субъектно-объектная организация рассматриваемого процесса: элементы, которые замещают позицию объекта при глаголе жечь, трансформируются в субъект при глаголе гореть, хотя, с точки зрения внеязыковой логики, продолжают оставаться объектом действия (гореть - поддаваться действию огня, уничтожаться огнем [MAC 1, 333]).
Данный сектор поля представлен 74 лексемами с общим значением огонь, пламя . Поскольку семантика этого сектора предметна (а не процессуальна), фазовых модификаций здесь быть не может. Диктумные модификации представлены количественным типом. В семантической структуре ряда лексем к базовому значению добавляется сема интенсивности (ср.: пламенный огонь яркий огонь, пламя Ворон. [СРНГ 27, 79], пыл сильный жар, пламя [МАС 3, 568] и др.), то есть сильный яркий огонь (соотносимый с разгара, наиболее активной фазы, кульминацией горения -см. ниже) обособляется номинатором и становится самостоятельной идеограммой.
На основании идеи интенсивности из всего корпуса лексем со значением огонь, пламя выделяются лексемы со значением пожар . (Включая лексемы со значением пожар в этот сектор поля, мы опирались на следующее толкование: пожар- сильное пламя, охватывающее и уничтожающее все, что может гореть, создающее опасность для жизни людей, а также самое горение, уничтожение чего-л. огнем [МАС 3, 234].) Очевидно, что пожар является крайней стадией развития семы интенсивности для образа огня и внутри этой лексической группы дальнейшая иерархия на основании количественного проявления признака невозможна. Более того, пожар (в отличие от сильного, яркого огня) представляет собой переход количества в качество: понятно, что пожар - это не просто сильный огонь, это и с точки зрения семантики, и с точки зрения логики качественно иная ситуация горения, доминантой для которой становится идея уничтожения, угрозы для жизни, бедствия и т. д.
Из всего массива лексики со значением пожар выделяется парадигма обозначений лесного или степного пожара (ср.: пал степной или лесной пожар [MAC 3, 12], напольный огонь пал, палы (без указ. места). [СРНГ 22, 340], палъ степной или лесной пожар [МАС 3, 15] и др.) Логика обособления этой идеограммы понятна: лесные и степные пожары несут в себе меньшую угрозу для конкретного человека, опасность, которую они представляют, от человека дальше.
Номинация огненное запалёние пожар, возникший от молнии являет собой единственный случай лексикализащш этиологии стихийного пожара и содержит в себе зерно противопоставления небесного огня и земного.
Более узкое специализированное значение, чем пожар вообще, имеет слово верхдвка лесной пожар, идущий по вершинам сосен Тобол. [СРНГ 4, 164] (номинация по локусу).
Парадоксальным кажется наличие деминутива огонёчек ласк, пожар Арх. [СРНГ 22, 339], обладающего «положительной» коннотацией; сама реалия явно не располагает к такого рода оценке. Сопоставимой (хотя и не совпадающей) по эмоциональной окраске можно считать лексему кочеток о пожаре Пенз., Вят. [СРНГ 15, 130], также представляющую собой деминутив. Сам образ, воплощенный в номинации, нейтрализует сему опасности, уничтожения, формирует несколько сказочное, фольклорное восприятие.
Количество образных номинаций огня сравнительно невелико, при этом чаще всего донорской сферой становится зоологическая: ср. кочеток о пожаре ; волог., яросл. зай; волог, яросл., костром., влад., твер. зайка; волог. зайко; твер. заинька и заенъка; волог, заинъко и заенъко с общим значением об огне (в языке детей) [СРНГ 10, 105-106]. Вероятнее всего, эти номинации возникли как табу.
Сюда же должна быть включена лексема лизун о снопе огня, пламени [ССГ6,37].
Лексико-семантическая группа огонь: ономасиологический аспект
Задача данной главы — систематизировать и проинтерпретировать лексику, формирующую ядро семантического поля горение в ономасиологическом аспекте, выявить основные мотивы, положенные в основу номинаций огня (во всей сложности образа), горения и сжигания, обозначить донорские сферы и, в конечном счете, реконструировать те черты языковых образов рассматриваемых феноменов, которые эксплицируются левой мотивацией. Ономасиологический анализ материала ПОЗВОЛРІТ выявить логику языкового осмысления огня, обозначить интерпретирующие коды.
При изложении материала мы сохраняем трехчастную структуру ядра семантического поля горение. На первом этапе мы разделили лексику, формирующую каждый сектор, на две группы: дериваты корней с исходным значением гореть и дериваты корней с иной семантикой. В первом случае мы ограничивались констатацией лексического материала, поскольку в мотивационном отношении он не вызывает вопросов, представляет собой результат закономерного семантического развития и имеет абсолютно предсказуемые результаты. Для второй группы мы пытались восстановить мотивационные модели и объяснить логику семантической эволюции.
Для реконструкции языкового образ огня мотивационный аспект анализа лексики является едва ли не более значимым, нежели собственно семантический, поскольку внутренняя форма традиционно расценивается как базовый источник этнолингвистической информации.
1. Лексико-семантическая группа огонь: ономасиологический аспект
Огонь в народной картине мира- одно из самых таинственных и устрашающих природных явлений, и потому не удивительно, что и в фольклорной традиции, и в языковом коде образ огня сопряжен, с одной стороны, с немалым количеством мифологических мотивов, с другой - с очень мощным экспрессивным потенциалом. Если говорить о языковом портрете огня, нужно отметить следующие моменты. Во-первых, количество номинаций, апеллирующих непосредственно к огню, невелико относительно лексического пласта, связанного с процессом горения. Во-вторых, огонь сам по себе, не как процесс, а как феномен, осмысляется неоднозначно. И в языке, и в фольклоре существует противопоставление огня стихийного, огня небесного и огня хтонического (нечеловеческого).
Лексика, номинирующая огонь/пламя, с точки зрения происхождения делится на две группы: это дериваты корней с исходным значением гореть : ogn-, gor-, zeg- и pal-, что вполне предсказуемо, а также существительные от глагола пылать) и лексика, этимологически не связанная с указанными корнями. Поскольку первая группа не нуждается в особом комментировании (т. к. представляет собой результат закономерной семантической эволюции, а семантическое расстояние между мотивирующим и мотивированным звеном является минимальным), она может быть представлена в виде следующей таблицы:
Как видно из таблицы, для обозначения огня, пламени наиболее активно эксплуатируются корни ogn- и pal ; почти не представлены дериваты zeg-и gor-, которые развивают по преимуществу процессуальную семантику.
Лексема зной пламя Калуж. [СРНГ 11, 319] образована от знетъ, знеятъ тлеть, раскаляться [Фасмер 2, 101] и также представляет собой результат закономерного семантического развития.
Номинации светло пламя, огонь Курск., Брян., Дон., Сиб [СРНГ 36, 264], тепло огонь Зап. [Даль 4, 399], теплина огонь в поле, на воле (без указ. места) [Даль 4, 399] соотносятся с различными симптомами огня (светом и теплом соответственно) и, вероятно, мотивированы различными типами использования огня (для освещения и для обогрева).
Особо стоит оговорить слово пекло 1. Сильный огонь, сильный жар. 2. Ад, адский огонь [МАС 3, 38], возводимое к лат. picula смола , которое в результате народной этимологии сближается с корнем рек- [СД 1, 94]
Для лексемы смага жар, пыл, огонь, полымя [Даль 4, 230] Фасмер восстанавливает и.-е. этимон smeugh-l smeug- со значением жечь, тлеть, дымить [Фасмер 3, 683]. Несмотря на то, что слово этимологически связано с идеей горения, неясная внутренняя форма плюс возможная аттракция к глаголу смагатъ бить, стегать южн. [Фасмер 3, 683] создают благоприятную почву для развития экспрессивной коннотации.
Лексемы богатъе огонь Дон. [СРНГ 3, 46] багатье, багатътя огонь Дон., Ворон., Новорос. (Более употребительно-об огне, еще не вырубленном или тлеющем под пеплом.) [СРНГ 2, 33], на и.-е. уровне связанные с идеей горения (родственны греч. (рсоусо жарю, поджариваю , д.-в.-н. bahhan печь ; на славянском уровне этимон, согласно Фасмеру, не обнаруживается
[Фасмер 1, 101]), по всей видимости, на русской почве подвергаются аттракции к слову бог, обусловленной стойкой связью свечи и храма, идеей жертвенного или благодатного огня, вообще значимостью символа огня для христианской традиции.
В слове красота перен. огонь Калуж. [СРНГ 15, 199], вероятно, реализуется этимологическое значение корня kras- (цветовое), косвенным подтверждением чему служит продуктивность модели огонь — цвета огня (что свидетельствует о значимости цветовой характеристики для номинатора). С другой стороны, эта лексема может быть возведена к глаголу кресать с допущением последующего народно-этимологического переосмысления.
Ярким примером образной лексики, номинирующей огонь, служит следующий ряд слов: волог., яросл. зай; волог, яросл., костром., влад., твер. зайка; волог, зайко; твер. заинька и заенъка; волог, загшъко и заенъко с общим значением об огне (в языке детей) [СРНГ 10, 105-106]. Наиболее прозрачной в плане мотивации является лексема зайчик, имеющая значение синий огонек на горячих, не вполне перегоревших угольях Курск. [СРНГ 10, 110]. Очевидно, в основу номинации положена идея яркого прыгающего пятна (ср. солнечный зайчик). Отметим, что образ зайца в связи с огнем активен и в паремиологии. Учитывая, что мотив огня исключительно актуален для представлений о черте3, а заяц является субститутом черта4, вероятно, можно предположить для данных языковых фактов более сложный мотивационный комплекс, в котором огонь, заяц и черт оказываются сопряженными (хотя бы на уровне «мотивационного шлейфа»), (ср. загадка Чертогон, чертогон, он и бегат, как огонь. — Заяц.) Однако эта версия, и без того натянутая, кажется еще более фантастичной, если учесть, что эти номинации функционируют в языке детей.
