Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Гончаров в кружке Майковых (Вторая половина 1830-х — начало 1840-х годов) 25
1. Был ли Гончаров автором повести «Нимфодора Ивановна»
2. Очерк «Пепиньерка»: Бытовой и литературный контекст
Глава II. Гончаров в журнале «СОВРЕМЕННИК» (Конец 1840-х годов) 64
1. К вопросу об авторстве фельетона «Выбранные места из приятельских писем»
2. Издательская история очерка «Иван Савич Поджабрин»
Глава III. О проблеме выбора основного источника текста романа «Обрыв» 91
Глава IV. История создания и публикации очерка «заметки о личности белинского» 133
Заключение 155
Список литературы 159
- Был ли Гончаров автором повести «Нимфодора Ивановна»
- К вопросу об авторстве фельетона «Выбранные места из приятельских писем»
- О проблеме выбора основного источника текста романа «Обрыв»
- История создания и публикации очерка «заметки о личности белинского»
Введение к работе
Текстологическое исследование — это фундамент, на котором строится вся последующая филологическая работа.
Д. С. Лихачев
В конце 1997 года в свет вышли первые два тома Полного собрания сочинений и писем И. А. Гончарова, рассчитанного на двадцать томов.
Нуждами этого издания объясняется и появление настоящей работы. Как выяснилось в процессе подготовки уже первых томов Полного собрания сочинений, итоги текстологического изучения творчества Гончарова за сто лет, прошедших после его смерти, едва ли можно признать удовлетворительными. Более того, текстология Гончарова — один из самых малоизученных аспектов его творчества, именно его рукописи и качество прижизненных изданий изучались от случая к случаю и далеко не всегда глубоко. Прежние Собрания сочинений автора «Обломова», выходившие огромными для настоящего времени тиражами, которые до сих пор считаются авторитетными и по которым гончаровские тексты цитируются и изучаются на протяжении десятков лет, в настоящее время уже не могут выдержать критики. Особенно это касается произведений Гончарова, не опубликованных при его жизни и дошедших до нас в виде черновых рукописей. Но даже и три гончаровских романа, которые публиковались им самим по несколько раз и, казалось бы, к сегодняшнему дню изучены вдоль и
1 Лихачев Д. С. Задачи текстологии // Лихачев Д. С. О филологии. М., 1989. С. 178.
поперек, способны преподнести немало загадок и поставить перед исследователем-текстологом значительные трудности.
Текстология — менее всего теоретическая наука. Не может она быть и раз и навсегда установленным сводом правил и приемов. Как писал выдающийся английский ученый А. Э. Хаусмен, «любая проблема, встающая перед текстологом, должна трактоваться как единственная в своем роде» . Текстолог может только обратиться к опыту предшественников, попытаться обнаружить аналогичные проблемы, встававшие перед ними, и изучить то, каким образом эти проблемы решались. «Текстолог должен быть постоянно наготове встретить явление, с которым он еще не имел дела, которое неизвестно ему в текстологических исследованиях прошлого, — отмечал Д. С. Лихачев. — Нет ничего более опасного в текстологии, как следование раз и навсегда выработанным трафаретам в решении тех или иных текстологических явлений. Все случаи в той или иной мере "особые", все имеют те или иные индивидуальные черты, все требуют индивидуального решения»3.
Поэтому настоящая работа может показаться дискретной, фрагментарной. В ней нет и не может быть ни теоретических обобщений, ни практических рекомендаций, которые могли бы быть приняты как универсальный свод правил и приемов при изучении наследия И. А. Гончарова. В поле нашего зрения попало шесть его произведений (или приписывавшихся ему), каждое из которых ставит перед учеными свою, только ему присущую проблему. И, соответственно, для решения этих проблем каждый раз необходимо было заново обращаться к опыту предшественников, искать предлагавшиеся методы их решения и то, к каким результатам они приводили.
Хаусмен А. Э. О приложении разума к текстологии / Пер. с англ. В. В. Зельченко // Древний мир и мы: Классическое наследие в Европе и России. СПб., 2000. Т. 2. С. 100.
3 Лихачев Д. С. Текстология: На материале русской литературы X—XVII веков. Изд. 2-е, перераб. и доп. Л., 1983. С. 568.
Гончароведение существует уже без малого сто лет. Начальной точкой отсчета его, пожалуй, следует считать книгу Е. А. Ляцкого «И. А. Гончаров: Критические очерки» (СПб., 1904), которая в переработанном виде выдержала еще два издания. Сейчас в библиографических справочниках учтено свыше трех тысяч различных работ о Гончарове. Но в подавляющей своей массе они посвящены лишь романам писателя и изучают либо его мировоззрение, либо особенности поэтики. Вплоть до последнего времени работ, изучающих текстологические особенности гончаровского творчества, насчитывались единицы. Так, в известном указателе Е. Д. Лебедевой их учтено лишь шесть (хотя некоторые работы пропущены) .
Работа по текстологическому изучению произведений Гончарова осложняется несколькими факторами.
Во-первых, архив писателя после его смерти был рассеян и, по-видимому, большая часть рукописей оказалась безвозвратно утрачена. До нас не дошли ни его записные книжки, ни предварительные наброски романов, ни черновики ранних произведений и книги «Фрегат "Паллада"», ни одной наборной рукописи и корректуры. Кроме того, за несколько лет до смерти Гончаров уничтожил адресованные ему письма и призвал своих корреспондентов сделать то же с его письмами. Многие выполнили этот завет старого писателя.
Во-вторых, уединенный образ жизни и некоторые черты характера Гончарова стали причиной того, что мы имеем ничтожное количество мемуарных свидетельств о нем, которые не дают почти никакого материала
4 См.: Лебедева Е. Д. Текстология русской литературы XVIII—XX вв.: Указатель работ на русской языке. 1917—1975. М., 1978. С. 85.
для воссоздания творческой истории его произведений и атрибуции текстов, опубликованных анонимно.
Следствием этого является то, что текстологам, изучающим те или иные аспекты истории гончаровских произведений, приходится опираться на косвенные факты и свидетельства, привлекать к исследованию широкий круг самых разнообразных материалов, выводить суждения по аналогии.
Вместе с тем еще нельзя считать завершенной работу по поиску творческих автографов и писем Гончарова (или копий его произведений) в государственных и частных архивохранилищах, а также за рубежом. Недостаточно изучена переписка современников писателя, прежде всего его знакомых и родственников, где могут оказаться новые свидетельства о его жизни и творчестве, которые могли бы помочь разрешить иные текстологические сомнения и споры.
Начало собственно текстологического изучения творчества Гончарова было положено книгой французского историка литературы Андре Мазона «Un maitre du roman russe Ivan Gontcharov. 1812—1891» (Paris, 1914). Мазон впервые обратился к архивным источникам, он работал и в Публичной библиотеке, где изучал творческие рукописи и письма Гончарова, и в фонде Цензурного комитета, откуда извлек его цензорские отзывы. Кроме того, основываясь на письмах Гончарова к А. А. Краевскому, Мазон атрибутировал несколько анонимных гончаровских фельетонов из газеты «Голос».5 Однако французский исследователь никак не анализировал ставшие доступными ему творческие рукописи Гончарова, ограничившись лишь публикацией в своей книге фрагментов черновиков «Обломова».
Вслед за Мазоном работу над гончаровскими черновиками продолжил А. Г. Цейтлин. Он внимательно изучил хранящиеся в Публичной библиотеке черновики романов «Обломов» и «Обрыв» и осуществил критическое
5 См.: Мазон А. Материалы для биографии и характеристики И. А. Гончарова. СПб., 1912.
издание этих романов, причем в качестве приложения опубликовал и рукописные редакции. Кроме того, он подготовил и выпустил брошюру «Неизвестные главы "Обрыва"»6, где по рукописи Публичной библиотеки опубликовал несколько глав, не вошедших в окончательный текст романа. В предисловии к этому изданию Цейтлин вкратце описал особенности творческого метода Гончарова, какую роль должны были играть выброшенные главы в контексте всего романа.
В дальнейшем Цейтлин продолжил свою работу по изданию гончаровских текстов, но о ней будет сказано ниже.
Исследованием гончаровских текстов занимался и основатель отечественной текстологии Б. В. Томашевский. Он обращался не только к рукописям изучая особенности его творческой манеры, но и анализировал печатные источники. Итогом этих исследований стала статья «Как работал Гончаров», опубликованная в 1931 году. В ней впервые были изложены наблюдения основателя отечественной текстологии над черновыми автографами романов «Обломов» и «Обрыв», а также очерка «Из воспоминаний и рассказов о морском плавании».
В 1960—1970-х годах появилось несколько атрибуционных работ, в которых были сделаны попытки расширить творческое наследие Гончарова. В 1960 году О. А. Демиховская приписала ему анонимную повесть «Нимфодора Ивановна» из рукописного журнала «Подснежник», выпускавшегося в семье Майковых (об этом см. в гл. I настоящей работы), в 1964 году она же атрибутировала автору «Обломова» некрологическую статью «Несколько слов о М. Д. Львовой-Синецкой», опубликованную в 1876 году в газете «Русский мир» за подписью «Р.».8 Немного позднее
6 Гончаров И, А. Неизвестные главы «Обрыва» / Предисл. В. Ф. Переверзева;
Вступит, ст. А. Цейтлина. М., 1926. (Б-ка «Огонек», №156).
7 Юров Б. <Томашевский Б. В.> Как работал Гончаров // Литературная учеба. 1931.
№9. С. 108—119.
8 См.: Демиховская О. А. Неизвестные воспоминания И. А. Гончарова о М. Д.
Львовой-Синецкой // Филологические науки. 1964. №3. С. 193—196. Текст
появились статьи В. П. Сомова, который также приписал Гончарову некоторые материалы из рукописных журналов Майковского кружка.9 Все эти атрибуции, на наш взгляд, крайне сомнительны; впрочем, критика их не является предметом настоящей работы.
Гораздо более доказательные работы, основанные прежде всего на изучении архивных источников, опубликовали М. Я. Блинчевская, А. Д. Алексеев и П. С. Рейфман.
М. Д. Блинчевская, привлекая неизученные ранее материалы Литературного фонда, доказала, что Гончарову принадлежит статья «О пользе истории», представляющая собой отклик на книги А. Е. Разина, и опубликованная в разделе «Непраздничные заметки» в газете «Голос» за 1875 год.10
А. Д. Алексеев атрибутировал Гончарову официальный «Отчет Морскому министерству о плавании эскадры генерал-адъютанта графа Е. В. Путятина в Японию и Китай»11 и часть «Современных заметок» в первом номере «Современника» за 1847 год. Первая атрибуция была принята позднейшими исследователями,13 вторая представляется спорной.
атрибутируемой статьи впоследствии был перепечатан в книге: И. А. Гончаров в кругу современников: Неизданная переписка / Сост., подгот. текста и коммент. Е. К. Демиховской и О. А. Демиховской. Псков, 1997. С. 51—58.
9 См.: Сомов В. П. 1) «Редакция "Подснежника" имеет честь предложить...» (О
неизвестной пародии И. А. Гончарова) // Русская литература. 1970. №3. С. 92—99; 2)
Анонимная повесть «Красный человек» в рукописном журнале Майковых // И. А.
Гончаров: Новые материалы о жизни и творчестве писателя. Ульяновск, 1976. С. 99—118.
10 См.: Блинчевская М. Я. 1) О пользе истории: Неизвестная статья И. А. Гончаров
(1875 г.) // Неделя. 1965. №32. 1—7 авг.; 2) «Непраздничные заметки» (О пользе истории)
// И. А. Гончаров: Новые материалы о жизни и творчестве писателя Ульяновск, 1976. С.
117—123.
11 См.: Алексеев А. Д. И. А. Гончаров — автор официального «Отчета о плавании
фрегата "Паллада"» // От «Слова о полку Игореве» до «Тихого Дона»: Сб. статей к 90-
летию Н. К. Пиксанова. Л., 1969. С. 370—375.
12 См.: Алексеев А. Д. Гончаров или Тургенев: К атрибуции «Современных заметок»
// Тургеневский сборник: Материалы к Полному собранию сочинений и писем И. С.
Тургенева. Л., 1967. Т. 3. С. 47—50; здесь же (с. 50—53) возражения Е. И. Кийко.
13 Она была перепечатала в третьем томе академического Полного собрания
сочинений и писем Гончарова, в разделе «Приложения».
П. С. Рейфман выявил принадлежность Гончарову фельетона «Одно из неудобств уличной жизни» из газеты «Голос» за 1863 год.
В 1966 году появилась книга О. М. Чемены «Создание двух романов: Гончаров и шестидесятница Е. П. Майкова» (М., 1966), которой предшествовал ряд статей того же автора. В этой книге впервые была предпринята попытка комплексного изучения рукописей романов «Обломов» и «Обрыв», установления хронологии работы над ними, а также привлечен богатый мемуарный материал для исследования прототипов главных героев (вернее, героинь). Несмотря на ряд интересных текстологических наблюдений, автор книги допустила немало неверных трактовок, сомнительных гипотез и просто ошибок, что существенно снизило научную ценность этой несомненно добросовестной работы.1
Новый этап текстологического изучения творчества Гончарова настал в 1970-е годы, когда появились работы Л. С. Гейро,16 в одной из которых было указано на неудовлетворительное состояние гончаровскои текстологии и на необходимость издания его Полного собрания сочинений и писем. «Вполне очевидно, — писала Л. С. Гейро, — что наступило время привести издание произведений Гончарова, изучение его творческого наследия в соответствие с тем почетным местом, какое занимает оно в истории русской культуры.
См.: Рейфман П. С. И. А. Гончаров и газета «Голос» // Уч. зап. Тартуского гос. унта. Тарту, 1971. Вып. 266. (Труды по русской и славянской филологии. Т. 18). С. 222—226.
15 Отклики на книгу Чемены см.: Кайдаш С. Размашистость и небрежность // Новый мир. 1966. №11. С. 262—267; Прайма Ф. Я. Под флагом «научности» и «нравственности» // Русская литература. 1967. №2. С. 212—216; Пиксанов Н. К. Роман Гончарова «Обрыв» в свете социальной истории. Л., 1968. С. 182—198.
1 См.: Гейро Л. С. 1) Неизвестные страницы из статьи Гончарова об Островском // Русская литература. 1973. № 2. С. 144—148; 2) Из истории создания романа И. А. Гончарова «Обрыв»: К эволюции образов Веры и Марка Волохова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1973 год. Л., 1976. С. 51—73; 3) Из истории создания романа «Обрыв»: Эволюция образа Райского-художника // И. А. Гончаров: Новые материалы о жизни и творчестве писателя. Ульяновск, 1976. С. 61—84; и др. работы. В 1980 году исследовательница защитила диссертацию «Творческая история романа И. А. Гончарова "Обрыв"», которая в переработанном виде была опубликована лишь двадцать лет спустя; см.: Гейро Л. С. «Сообразно времени и обстоятельствам...» (Творческая история романа «Обрыв») // Лит. наследство. М., 2000. Т. 102. С. 83—183.
Думается, что первым шагом в этом направлении мог бы стать ряд выпусков "Литературного наследства", посвященных писателю. В частности, украсили бы эту знаменитую серию тома первоначальных редакций романов "Обломов" и "Обрыв"... <...> Не пора ли приступить к подготовке академического собрания сочинений Гончарова?»17
Это пожелание было услышано: в 1991 году в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) РАН была организована группа по подготовке Полного собрания сочинений и писем писателя.
Какой же багаж критических изданий Гончарова был накоплен к тому времени?
Первым критическим собранием сочинений Гончарова должно было стать издание, начатое в конце 1920-х годов, тексты для которого готовили Б. В. Томашевский и К. И. Халабаев. К сожалению, это издание осталось неоконченным: вышло только четыре тома, содержащие три гончаровских романа18. Томашевский и Халабаев скрупулезно изучили печатные источники, вплоть до публикаций отдельных глав будущего романа «Обрыв» в 1860—1861 гг. в журналах «Современник» и «Отечественные записки». Это им позволило выявить большое количество искажений, вкравшихся в последние прижизненные Полные собрания сочинений Гончарова, и исправить их. Тексты этого собрания сочинений перепечатывались массовыми изданиями на протяжении двадцати лет.
В 1952 году в виде приложения к журналу «Огонек» вышло Собрание сочинений Гончарова, которое составил и подготовил А. Г. Цейтлин. Как уже указывалось выше, Цейтлин начал заниматься изучением творчества
17 Гейро Л. С. О проблемах научного издания Гончарова // Русская литература. 1982. №3. С. 133, 134.
Гончарова еще в середине 1920-х годов. В 1950 году вышла его книга о Гончарове, до сих пор остающаяся самой насыщенной материалами биографией автора «Обломова».19 Подготовленные им гончаровские издания выходили и ранее, эти же тексты были перепечатаны и в Собрании сочинений.
Одним из достоинств этого собрания является его полнота. В него вошли некоторые произведения, не включавшиеся в другие, более поздние собрания сочинений Гончарова: некролог В. Н. Майкова, фельетон «Письма столичного друга к провинциальному жениху» и очерк «Два случая из морской жизни». Но эти достоинства не перевешивают многочисленные недостатки.
Во-первых, это слишком скупые и слишком тенденциозные комментарии (что, по большому счету, нельзя поставить в упрек изданию — учитывая его массовый характер и время выхода).
Во-вторых, большое количество неточностей, допущенных при публикации рукописных текстов и писем; нередки и простые опечатки.
И, наконец, в-третьих — то, что синтаксическое оформление текстов подверглось неоправданной модернизации. Вот наиболее частый пример. Для стиля Гончарова характерно следующее: если первая часть реплики персонажа, отделенная от последующей авторской ремаркой, заканчивается восклицательным или вопросительным знаком, то вторая часть реплики начитается со строчной буквы. В указанном же издании в большинстве случаев строчная буква меняется на прописную. Для иллюстрации приведем пример из главы XXI третьей части «Обрыва»:
«— Что такое я видела? — старалась она припомнить, — да, молнию, гром гремел — и, кажется, всякий удар падал в одно место...»
18 Гончаров И. А. Соч. М.; Л., 1928—1931. Т. 1—4.
19 Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. М., 1950.
Так этот фрагмент печатался во всех прижизненных изданиях романа (так, с небольшими изменениями пунктуации, приведенной к современным нормам, печатается в современных изданиях), в Собрании сочинений 1952 года он напечатан несколько иначе:
«— Что такое я видела? — старалась она припомнить. — Да, молнию,
гром гремел — и, кажется, всякий удар падал в одно место...»
Что же касается исправлений, внесенных в текст «Обрыва» (мы подробно анализировали только этот роман), то Цейтлин, вслед за Томашевским и Халабаевым, также, видимо, сомневался в авторской принадлежности многих изменений, сделанных в двух прижизненных Полных собраний сочинений, и сделанные им поправки по первоначальным изданиям также значительны.
Одновременно с «огоньковским» восьмитомником параллельно собрание сочинений Гончарова начал выпускать Гослитиздат. Это издание было также рассчитано на восемь томов и выходило в течение четырех лет. В подготовке этого издания принимали участие несколько литературоведов; текстологическую подготовку романов осуществил А. П. Рыбасов. Исследователь был уверен в авторизованности прижизненных Полных собраний сочинений Гончарова и поэтому внес в текст минимальное количество поправок: он изменил только те места, где грубо искажался смысл. Что касается «Обрыва», то Рыбасов, по-видимому, не обращался к его рукописи: в примечаниях к роману он отмечает, где они хранятся, и далее пишет: «Настоящее издание печатается по тексту второго прижизненного собрания сочинений И. А. Гончарова 1886—1889 годов с проверкой и исправлением по всем предыдущим изданиям». '
20 Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М, 1952. Т. 4. С. 138.
21 Рыбасов А. П. Примечания // Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М, 1954. Т. 6. С.
448. Скрупулезность этой работы был отмечена и в анонимной реплике «Литературной
газеты», посвященной работе Гослитиздата: «По первой журнальной публикации была
установлена и другая любопытная ошибка: в одной из глав романа "Обрыв" в целом ряде
изданий печаталось: "свободы не предвидится" вместо "свадьбы не предвидится", хотя по
Внося исправления, исследователь, на наш взгляд, был чересчур осторожен. Вот пример. В главе XVII последней части «Обрыва» и «Вестнике Европы» и отдельном издании романа 1870 года читаем следующий текст:
«"Это логично!" сказал он почти вслух — и вдруг страшно побледнел. Лицо у него исказилось, как-будто около него поднялся из земли смрад и
чад».
В отдельном издании 1883 года, набиравшемся по тексту 1870 года, наборщиком был пропущен текст: «страшно побледнел. Лицо у него исказилось, как-», который в издании 1870 года занимает ровно одну строку:
— 599 —'
«честно» предупредидъ ее. Смыслъ его словъ былъ тотъ: «помни, я все сказалъ теб-в впередъ, и если ты, послі сказанного, протянешь руки ко мпй— ты моя: по ты и будешь виновата, а не я...» «Это логично!» сказалъ онъ почти вслухъ— и вдр'угъ страшно побл'БДнЗзлъ. Лицо у него исказилось, какъ-будто около пего поднялся изъ земли смрадъ и чадъ. Онъ соскочилъ съ плетня на дорогу, не оглядываясь, какъ тогда...
В итоге и в издании 1883 года, и в издании 1886 года этот текст принял следующий вид:
«— Это логично! — сказал он почти вслух — и вдруг будто около него поднялся из земли смрад и чад».23
всему контексту явствовало, что Марфенька мечтала, конечно, о свадьбе» (<Без подписи.> Одна строка текста // Литературная газета. 1957. № 9. 19 янв.). Речь идет об опечатке в XV главе третьей части романа, допущенной в издании 1883 года и перешедшей в издание 1886 года. К слову сказать, эта опечатка исправляется не только по журнальной публикации, но и по изданию 1870 года; кроме того, до Рыбасова ее уже заметили и исправили и Томашевский с Халабаевым, и Цейтлин.
22 Гончаров И. А. Обрыв: Роман в пяти частях. СПб., 1870. Т. 2. С. 599.
23 Гончаров И. А. Поли. собр. соч. СПб., 1886. Т. 5. С. 490.
В изданиях, подготовленных как Томашевским и Халабаевым, так и Цейтлиным, безоговорочно восстановлен текст издания 1870 года. Рыбасов же сомневался в правомерности этой поправки и, напечатав в основном тексте вариант 1886 года, вариант 1870 года привел в примечаниях.
К недостаткам восьмитомника 1952—1955 годов следует отнести довольно большое для критического издания количество «осмысленных» опечаток. Так, в пятом томе напечатано «в подземельном царстве» вместо «в подземном царстве» (с. 337), «холодильников» вместо «холодников» (там же); в шестом томе: «сказала она» вместо «отвечала она» (с. 191), «у нее секрет» вместо «у нее ее секрет» (с. 273), «Да, я в гостях» вместо «Да, в гостях» (с. 381) и пр.
Тем не менее это издание сыграло огромную роль для исследователей творчества Гончарова и простых читателей. Оно стало «базовым» для цитат и ссылок, с него перепечатывались тексты всех массовых изданий. Так продолжалось до второй половины 1970-х годов, когда было задумано и осуществлено новое Собрание сочинений Гончарова, также в восьми томах.
Это издание выходило под общей редакцией В. А. Нездвецкого и К. И. Тюнькина. По составу оно практически ничем не отличалось от предыдущего: были произведены лишь некоторые перестановки и незначительно пополнен раздел писем. «Обыкновенную историю» и «Обломова» в этом издании готовила и комментировала Е. А. Краснощекова, «Обрыв» — Л. С. Гейро. При подготовке последнего романа Л. С. Гейро произвела «сопоставление всех прижизненных изданий "Обрыва". Вызывающие сомнения разночтения и темные места были проверены по рукописи. В результате в двух первых частях было исправлено 9 бесспорных неточностей и ошибок, проникших в последнее прижизненное "Полное собрание...", в третьей—пятой частях — 14. Условия массового издания не позволили, к сожалению, ни привести список исправлений, ни
аргументировать его». В целом, по степени авторитетности это издание встало наравне с предыдущим, хотя полностью и не отменило его.
Список критических изданий произведений Гончарова был бы неполон без упоминания двух изданий, вышедших во второй половине 1980-х годов в серии «Литературные памятники». В 1986 году вышла «Фрегат "Паллада"» (издание подготовила Т. И. Орнатская), в следующем году — «Обломов» (издание подготовила Л. С. Гейро). Особенно следует отметить последнее издание: в нем был впервые поднят вопрос об аутентичности текста «Обломова» в двух прижизненных Полных собраний сочинений, и в качестве основного выбран текст отдельного издания 1862 года.
Говоря упрощенно, перед текстологией стоит всего три задачи. Первая — обнаружить и атрибутировать текст, проследить историю его создания и обнародования; вторая — прочитать текст, исправить вкравшиеся в него ошибки и аутентично опубликовать его; третья — понять, что хотел сказать автор и о чем он умолчал, а также определить место произведения в породившей его эпохе, воссоздать его эстетический и общественный контекст.
1. Атрибуция. Вопросы о том, какая работа должна быть произведена, чтобы атрибутировать текст тому или иному автору, а также — что можно считать убедительной атрибуцией, а что нет до сих пор являются предметом дискуссий. П. Н. Берков выдвинул три условия, при соблюдении которых атрибуция может считаться достоверной при отсутствии документальных данных:
«Условия эти следующие:
Гейро Л. С. О проблемах научного издания Гончарова. С. 126.
а) идеологическое единство данного произведения с произведениями
предполагаемого автора, относящимися к тому же времени;
б) стилистическое единообразие данного произведения с прочими
относящимися к тому же времени произведениями предполагаемого автора;
в) совпадение биографических фактов, отразившихся в анонимном
произведении, с известными фактами биографии автора.
Помимо этих, так сказать, положительных условий необходимо соблюдение еще одного отрицательного — доказательства непринадлежности данного произведения другим претендентам». Причем исследователь подчеркивал, что эти условия должны соблюдаться непременно «в совокупности, а не порознь взятые» . Таким образом, несоблюдение хотя бы одного из этих условий уже говорит о том, что анализируемое произведение предполагаемому автору скорее всего не принадлежит.
Собственно раздел «Dubia» — принадлежность любого академического издания — формируется из текстов, атрибуция которых не всеми специалистами признается убедительной. В. Э. Вацуро писал, что в этот раздел помещаются тексты, «авторство которых не доказано с полной определенностью, — например автографом или прямыми указаниями автора или ближайших к нему лиц, — но подтверждается достаточными числом косвенных данных. На протяжении всей истории издания и изучения классиков этот "пограничный" отдел не исчезал, но менялся в своем составе, ибо нельзя полностью примирить стремление к полноте и стремление к достоверности, и ни один издатель не может пренебречь косвенными свидетельствами. Методика же их анализа уже выросла в особую
Берков П. Н. Ломоносов и литературная полемика его времени (1750—1765). М.; Л., 1936. С. 160. Кроме того см.: О принципах определения авторства в связи с общими проблемами теории и истории литературы: Научная сессия. (Тезисы докладов и сообщений). Л., 1960, а также работы В. В. Виноградова.
вспомогательную научную дисциплину, требующую от филолога скрупулезного изучения не только творчества писателя, но и его литературной среды» .
И хотя существует обобщающая работа о том, какие тексты следует помещать в раздел «Dubia» в академических Полных собрания сочинений, а какие нет27, в различных изданиях степень достоверности «дубиальных» текстов понималась по-разному. В соответствии с этом пониманием определялись и самые границы раздела «Dubia».
Обратимся к опыту недавних Полных собраний сочинений и посмотрим, какие принципы формирования раздела «Dubia» декларированы в них. В основном редакторы этих изданий придерживаются традиционного взгляда на раздел «Dubia». Так, в предисловии «От редакции» в первом томе Полного собрания сочинений Н. С. Лескова говорится: «...издание завершает определенную стадию работы по обнаружению и собиранию лесковских текстов. Те из них, принадлежность которых писателю представляется бесспорной, будут включены в основной корпус его сочинений. Статьи, по отношению к которым авторство Лескова устанавливается с большей или меньшей степенью предположительности, будут помещены в раздел Dubia» . В преамбуле же к комментарию в этом же томе дается несколько иное обоснование помещения текстов в этот раздел: «Раздел "Dubia" содержит заметки, корреспонденции и статьи, авторство Лескова в которых ранее или не было известно, или не было доказано. Публикация сопровождается атрибуцией»29. Но ведь даже ранее не известные тексты, если атрибуция их будет признана убедительной, все равно должны
26 Вацуро В. Э. Приписываемое Пушкину // Новое литературное обозрение. 1992. №1. С. 251.
См.: Прохоров Е. И. Проблема отдела «Dubia» в изданиях произведений писателей-классиков//Вопросы текстологии: Сб. статей. М., 1960. Вып. 2. С. 196—240.
<Без подписго. От редакции // Лесков Н. С. Поли. собр. соч.: В 30 т. М., 1996. Т. 1. С. 5.
29 Там же. С. 693.
включаться в основной раздел собрания! Здесь же мы имеем дело, очевидно, с невнятной формулировкой, потому что в если обратиться непосредственно к примечаниям в разделе «Dubia», то из них видно, что тексты в этот раздел отбирались по традиционным принципам.
Аналогичные заявления мы можем прочесть и в пятом томе Полного собрания сочинений и писем А. А. Блока: «Особого внимания заслуживают те источники текста, относительно которых авторство Блока невозможно ни окончательно установить, ни опровергнуть. Выявленные на сегодня
поэтические произведения такого рода помещаются в разделе "Dubia"...»
Однако существует и иная точка зрения на то, какие произведения должны включаться в раздел «Dubia». В качестве примера укажем на второй том Полного собрания сочинений и писем А. С. Грибоедова. В преамбуле к нему С. А. Фомичев писал: «В разное время в собраниях сочинений Грибоедова и в статьях о нем делались попытки обосновать его авторство относительно произведений, появившихся в печати анонимно или под псевдонимом, а также дошедших до нас в неавторизованных списках. При всей рискованности отдельных допущений подобного рода практику включения в грибоедовские издания (в составе отделов "Dubia") следует считать полезной. <...> В дальнейшем произведения этого отдела или переходят в основной корпус, или же исчезают из собрания сочинений вообще» 31. Как видим, в этот раздел предлагается включать произведения, сомнения в авторстве которых Грибоедова достаточно велико. Делается этот для того, чтобы обратить на них внимание исследователей, которые могли бы продолжить полемику. Таким образом, раздел «Dubia» превращается в своеобразный полигон для текстологических штудий .
30 <Неболъсгт С. А.> [Преамбула к комментарию] // Блок А. А. Поли. собр. соч. и
писем: В 20 т. М., 1999. Т. 5. С. 300.
31 Грибоедов А. С. Поли. собр. соч. и писем: В 3 т. СПб., 1999. Т. 2. С. 385.
32 Против такого подхода протестовал С. А. Рейсер, писавший: «Некоторые
текстологи руководствуются <...> совершенно порочным рассуждением, примерно, такого
рода: "Допустим, что авторство не вполне обоснованно, но хорошо уже то, что на это
2. Выбор основного источника текста. Согласно одному из базовых принципов текстологии, в качестве источника основного текста произведения кладется последнее по времени издание, над которым работал автор, и которое, таким образом, фиксирует проявление его последней творческой воли33. Действительно, этот принцип остается актуальным в большинстве случаев. Однако, как уже отмечалось не раз, механистически применять его было бы ошибкой.
Один из основателей современной текстологии Б. В. Томашевский в своей книге 1928 года писал, что принцип последнего прижизненного издания «допускает исключения, если он расходится с рациональными основами выбора текста», и что «полезно <...> поискать среди предшествующих изданий наиболее исправное, которое и выбрать в качестве основного, при условии внесения в него всех авторских изменений из последних изданий. Это практическое правило избавит новое издание от механического воспроизведения позднейших опечаток».34 Своему коллеге вторит и Б. М. Эйхенбаум: «..."последняя воля автора" в отношении текста своих сочинений <...> остается обычно неизвестной. <...> ...разве можно быть
произведение обращено внимание; вопрос будет обсуждаться — дальнейшее изучение выяснит истину". На самом деле произведения такого рода включать в раздел "dubia" незаконно. Их следует оговорить в особой заметке, еще лучше — составить из них особый список...» (Рейсер С. А. Основы текстологии. Изд. 2-е. Л., 1978. С. 105).
7-ї
См., в частности: Основы текстологии / Под ред. В. С. Нечаевой. М., 1962. С. 257. 34 Томашевский Б. В. Писатель и книга: Очерк текстологии. Л., 1928. С. 163, 168. Именно этому правилу ученый следовал при подготовке текста «Евгения Онегина», который в академическом Полном собрании сочинений Пушкина был напечатан «по изданию 1833 г. с расположением текста по изданию 1837 г.; цензурные и типографские искажения издания 1833 г. исправлены по автографам и предшествующим изданиям (отдельных глав и отрывков)» {Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 16 т. М.; Л., 1937. Т. 6. С. 660). Это решение было поддержано и в дальнейшем (см.: Пушкин: Итоги и проблемы изучения. М.; Л., 1966. С. 602). Ср. новейшую полемику по этому вопросу: Шапир М. И. Какого «Онегина» мы читаем? // Новый мир. 2002. № 6. С. 147—165; Ларионова Е. О.; Фомичев С. А. Нечто о «презумпции невиновности» онегинского текста // Там же. №12. С. 145—158; а также малопристойный по форме ответ на последнюю статью: Шапир М. И. Отповедь на заданную тему // Там же. 2003. № 4.
заранее и всегда уверенным, что хронологически последний прижизненный текст был издан при действительном участии автора, без помех со стороны посторонних лиц и т. п.? А что если это издание было сделано во время его отъезда или болезни, даже без его ведома? <...> А что если оно в техническом отношении было сделано так небрежно, что изобилует не "вариантами" (как может подумать иной умозрительный текстолог), а опечатками? <...> ...просто перепечатывать тексты последнего прижизненного издания на том основании, что оно последнее прижизненное <...> — вещь совершенно недопустимая. Тексты последнего прижизненного издания должны быть сверены с текстами всех предыдущих изданий и со всем сохранившимся рукописным и наборным материалом. Мало того: редактор-текстолог должен изучить весь имеющийся материал, относящийся к истории создания и истории печатания данного произведения (в письмах, дневниках, в воспоминаниях и т. д.), а также учесть <...> биографические условия, в которых данное произведение писалось и печаталось. <...> Только после этих предварительных сложных операций он имеет право и основание решить <...> какой из прижизненных текстов надо считать основным...»35
Против схоластического понимания принципа «последней воли автора» предостерегают и академические «Основы текстологии»: «Правило выбора последнего авторизованного издания в качестве источника основного текста никогда не должно пониматься как абсолютное — это только наиболее общий, наиболее распространенный случай решения вопроса о выборе основного текста. Изучение источников текста может привести текстолога к отказу от выбора последнего авторизованного издания источником
35 Эйхенбаум Б. М. Основы текстологии // Редактор и книга: Сб. статей. М., 1962. Вып. 3. С. 65—67. Ср.: «Не следует придавать понятию "воля автора" юридический смысл: речь идет не о духовном завещании, а о художественном произведении. При изучении текста любой вещи надо прежде всего выяснить форму и степень участия автора в ее издании; от этого зависит решение вопроса, была ли "воплощена" в данном печатном тексте его "воля" и в какой мере» (Эйхенбаум Б. М. О тексте «Героя нашего времени» // Эйхенбаум Б. М. О прозе: Сб. статей. Л., 1969. С. 430).
основного текста. Такое решение может быть принято, например, в том случае, когда последнее авторизованное издание окажется неполноценным, испорченным в результате вмешательства посторонних лиц — цензора, редактора и др.» И ниже: «Если <...> установлено, что печатный текст был искажен посторонними лицами или был воспроизведен небрежно, то источником основного текста следует избрать одно из предшествующих изданий...»36 Итог этому подводят следующие слова: «Научная текстология никоим образом не считает последнее прижизненное издание каноном...» О том, что недопустимо механистически следовать «последнему прижизненному изданию» писали и Д. С. Лихачев, и С. А. Рейсер, и Б. Я. Бухштаб40, и А. Л. Гришунин41.
3. Комментарий. Как справедливо отмечалось в одной из рецензий на первый том нового Полного собрания сочинений и писем Н. В. Гоголя, «новый канон научного комментария сегодня только складывается...»42 Он становится обширнее, по-иному структурируется, в него вводятся новые разделы. Однако герменевтический смысл его остается прежним. На наш взгляд, лучше всего цели и задачи научного комментария определил В. Э. Вацуро в предисловии к своей книге «Записки комментатора». Он писал, что
Основы текстологии / Под ред. В. С. Нечаевой. С. 259—260, 265; автор раздела — Е. И. Прохоров (при участии Л. Д. Опульской). Те же принципы Е. И. Прохоров постулировал и в своей книге «Текстология» (М., 1966), причем уточнял, что проявлением «последней творческой воли» можно считать лишь тот текст, исправления в котором имеют «элемент творчества, а не случайного изменения текста» (с. 39).
37 Там же. С. 286.
38 См.: Лихачев Д. С. 1) Текстология: Краткий очерк. М; Л., 1964. С. 83—84; 2)
«Воля автора» как принцип выбора текста для опубликования // Лихачев Д. С.
Текстология: На материале русской литературы X—XVII веков. Изд. 2-е, перераб. и доп.
Л., 1983. С. 573—588.
39 См.: Рейсер С. А. Основы текстологии. Изд. 2-е. Л., 1978. С. 17—22.
40 См.: Бухштаб Б. Я. Что же такое текстология? // Русская литература. 1965. №1. С.
73.
41 См.: Гришунин А. Л. Исследовательские аспекты текстологии. М., 1998. С. 105—
108.
42 Попова И. Л. [Рец. на кн.:] Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений и писем. В
23-х томах. Т. 1. М.: Наследие, 2001 // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 2003. Т.
62. № 2. С. 55.
комментарий «ставит своей целью возможно более точное и углубленное понимание старинного текста в его многообразных связях и отношениях. Подобно археологу, историк литературы должен осторожно и кропотливо раскапывать целый культурный слой, сохраняя то, что оставила ему история, и не привнося в него чуждых ему элементов. Он должен "следовать за мыслями великого человека", что, согласно Пушкину, "есть наука самая занимательная", — и вправе пригласить всех желающих разделить с ним труды и радости этого предприятия, снабдив их предварительно нужными сведениями и исследовательским инструментом. Тогда ему и его спутникам будут открываться заново уже, казалось бы, хорошо знакомые произведения. Художественный текст любой эпохи — особый мир, живущий по своим законам, которые с течением времени сменяются другими и становятся "непонятными". Нет ничего ошибочнее и наивнее столь часто встречающихся попыток найти здесь намеренную "загадку", "тайну", "шифр". Загадки в старинных текстах встречают нас на каждом шагу, — но они созданы не писателем, а временем. Нужно лишь правильно поставить вопрос, чтобы получить от самой истории правильный ответ — ив этом задача и искусство комментатора43. "Примечания" — это объяснение не столько незнакомых слов, сколько незнакомых мыслей и образов, пришедших из исторических глубин. Это попытка восстановить по крупицам духовный мир прошлого, запечатленный в литературе, его отношения и связи, союзы и полемики, судьбы человеческие и судьбы идей»44. В принципе, здесь текстология смыкается с герменевтикой, одна из главных задач которой — «сделать понятным подразумеваемое другим в устной речи и тексте» .
Ср. эти слова со словами Марка Блока, писавшего, что «тексты <...> внешне даже самые ясные и податливые, говорят лишь тогда, когда умеешь их спрашивать» {Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1986. С. 38).
44 Вацуро В. Э. Записки комментатора. СПб., 1994. С. 4—5.
45 Гадамер Г. Г. Истина и метод: Основы философский герменевтики. М., 1988. С.
233.
Настоящая работа опирается на изложенные выше текстологические принципы установления атрибуции, основного текста и понимания задач комментария. Научная актуальность исследования заключается в том, что его выводы могут быть использованы для работы над подготовкой очередных томов выходящего Полного собрания сочинений и писем И. А. Гончарова, а также массовых изданий. Предлагаемые в исследовании частные наблюдения также могут оказаться полезны при составлении Летописи жизни и творчества Гончарова и при написании его научной биографии.
Положения, выносимые на защиту.
а. Атрибутивный аспект
1) Повесть «Нимфодора Ивановна», помещенная в 1836 году в
рукописном журнале кружка Майковых «Подснежник» и долгое время
приписываемая Гончарову, ему не принадлежит.
2) Весьма вероятно, что Гончаров принимал участие в составлении
фельетона «Выбранные места из приятельских писем» (Современник. 1847.
№12), который до этого был атрибутирован Н. А. Некрасову.
б. Аспект установления источника основного текста.
1) В качестве основного источника текста очерка «Иван Савич
Поджабрин» должен быть выбран текст первой публикации (Современник.
1848. №1), а не текст позднейшей перепечатки в сборнике «Для легкого
чтения» (1856).
2) Три последние прижизненные издания романа «Обрыв» (1883, 1884 и
1886) нельзя признать достоверно авторизованными; последнюю авторскую
волю отражает текст отдельного издания 1870 г.
в. Комментаторский аспект.
1) Реконструируется литературный и бытовой контекст очерка
«Пепиньерка», введенного в научный оборот в 1997 г.
2) На основании новонайденной копии очерка «Заметки о личности
Белинского» заново осмысляется его творческая история.
Был ли Гончаров автором повести «Нимфодора Ивановна»
На страницах майковских журналов есть значительное количество анонимных текстов, об авторстве которых мы можем лишь гадать. И вполне естественно, что время от времени по отношению к тому или иному произведению высказываются гипотезы о возможном авторстве Гончарова. Именно к такому роду произведений и относится повесть «Нимфодора Ивановна», помещенная в прибавлениях ко 2-му и 3-му выпускам журнала «Подснежник» за 1836 г. Переписана она рукою В. А. Солоницына
Вкратце перескажем ее замысловатый сюжет. У молодой женщины Нимфодоры Ивановны Серебровой уходит на службу и не возвращается муж; через несколько дней в одном из глухих переулков находят обезображенный труп, в котором по одежде и вещам опознают пропавшего мужа. Через полгода дом Серебровой сгорает, и она переселятся жить к влюбленному в нее молодому чиновнику Астрову. И вот однажды в толпе зрителей, пришедших посмотреть на парад, она видит человека, очень похожего на своего погибшего мужа. Сереброва бросается к нему, но мужчина, называющий себя надворным советником Стрелецким, говорит, что не знает ее. Этой сценой заинтересовывается находившийся рядом полицмейстер, задерживает мужчину и через некоторое время выясняет, что это действительно пропавший муж Серебровой, составивший сговор с женой чиновного богача Стрелецкого, убивший его и занявший его место, чтобы пользоваться его богатствами. В итоге изобличенного Сереброва должны отправить на каторгу, но перед самой отправкой он убивает свою бывшую сообщницу и кончает с собой. Сереброва же через год (как пишет автор повести, «будто бы») выходит замуж на Астрова.
Впервые на «Нимфодору Ивановну» обратила в 1960 году внимание О. А. Демиховская, посвятившая этой повести отдельную статью, где без колебаний приписала ее перу Гончарова15. В 1968 году она опубликовала текст повести в газете «Неделя»16, в 1992 году выпустила его отдельной книгой17, а в следующем году перепечатала в журнале «Москва»18. Никаких новых аргументов в пользу авторства Гончарова в этих публикациях не приводилось, лишь давалась отсылка на указанную выше статью. Реальный комментарий к повести также отсутствовал.
Ряд исследователей сразу принял атрибуцию О. А. Демиховской. Так, к примеру, в рецензии на упоминавшийся выше сборник материалов юбилейной гончаровской конференции (Ульяновск, 1963) Д. Кульбас писал: «О. А. Демиховская вносит много нового в изучение творчества молодого Гончарова. Благодаря ее работе "Раннее творчество Гончарова" становится известным, что первым плодом переводческой деятельности писателя был не роман "Атар-Гюль" (как считалось до сих пор), а роман того же Э. Сю "Пират Кернок", привлекший внимание юного Гончарова своим гуманистическим содержанием, выразившимся в протесте против рабства и всякого рода насилия и жестокости . ... О. А. Демиховской принадлежит заслуга введения в научный оборот первого оригинального прозаического произведения Гончарова — повести "Нимфодора Ивановна". Характеристике этого произведения закономерно отводится в статье самое большое место. Автору удается показать, что уже в этой первой повести, как и в последующих — "Лихая болесть" и "Счастливая ошибка", И. Гончаров успешно следует гоголевским традициям, заявляя о себе как о писателе "натуральной" школы, что с романтизмом связаны лишь переводческая деятельность Гончарова и его юношеские стихи»20. Схожее мнение высказывал и В. Сечкарев: «...доводы С. sic! Демиховской ... в пользу авторства остаются весьма убедительными, а сам рассказ, напечатанный в приложении к "Известиям" ... , не допускает почти никаких сомнений» . Точку зрения Демиховской приняли также А. Д. Алексеев , Н. И. Пруцков , А. Ф. Захаркин24, Л. С. Гейро25.
Другие историки литературы отнеслись к аргументам Демиховской скептически, но публичные возражения последовали лишь спустя пятнадцать лет после того, как повесть была введена в научный оборот. Они были сделаны О. М. Чеменой в статье «Об одной спорной атрибуции», которая заключалась следующим выводом: «Нам кажется малоубедительной атрибуция О. А. Демиховской ... . Авторство Гончарова, если "Нимфодора Ивановна" действительно принадлежит ему (что кажется нам весьма сомнительным), требует более веских доказательств»2 . «Изучение текста и аргументации публикатора не сняли моих давних сомнений в правомочности включения этой повести в состав гончаровского наследия», — писала о «Нимфодоре Ивановне» Е. А. Краснощекова . Редакция Академического Полного собрания сочинений Гончарова также не стала на точку зрения О. А. Демиховской и не включила повесть в первый том этого издания, ограничившись лишь указанием в комментарии, что вопрос о принадлежности ее писателю «остается дискуссионным» . В настоящей работе мы попытаемся поставить точку в затянувшемся споре.
К вопросу об авторстве фельетона «Выбранные места из приятельских писем»
О сотрудничестве Гончарова в «Современнике» 1840-х годов нам известно крайне мало. Писатель всю жизнь либо тщательно скрывал факты публикации своих ранних литературных опытов, либо говорил о них неохотно и вскользь1. Согласно свидетельству библиографа П. В. Быкова, «Гончаров писал (анонимно) в "Современных заметках" "Современника" по литературным вопросам»2, но на сегодняшний день атрибутировано лишь одно произведение Гончарова из этого раздела — некролог В. Н. Майкова3. Кроме этого некролога и «Обыкновенной истории», нам известно три публикации писателя в некрасовском журнале4. Но безусловно, что этим сотрудничество Гончарова в «Современнике» не ограничилось. С одной стороны, Некрасов в то время остро нуждался в сотрудниках и он не мог не стараться привлечь как можно к более тесному участию в только что основанном журнале автора прогремевшего на всю Россию романа. С другой — для небогатого чиновника Гончарова гонорары «Современника» были отнюдь не лишними. Зная это, обратим внимание на фельетон «Выбранные места из приятельских писем», опубликованный в двенадцатом номере «Современника» за 1847 год . Впервые он попал в поле зрения исследователей в 1989 году. Его подверг анализу Б. В. Мельгунов в своей книге «Некрасов — журналист: (Малоизученные аспекты проблемы)», где отметил «текстуальные переклички» одного из писем фельетона с романом «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» (1843—1848) и сделал вывод, что можно «говорить по меньшей мере об участии в работе над фрагментом "Выбранные места из приятельских писем" Некрасова, использовавшего, очевидно, в нем материалы незавершенного романа...»6 И действительно, указанные Б. В. Мельгуновым фрагменты весьма похожи. Герой романа приходит к книгопродавцу и пытается продать свои стихотворения. «Я показал ему свою тетрадь и сказал, не хочет ли он купить мои стихотворения. — Сти-хо-тво-рения, — произнес книгопродавец, принимая от меня тетрадь и прочитывая с расстановкою заглавный лист.— Сти-хо-тво-рения Тихо-Тихо-Тихона Мотовилова... Так-с... ... Так вам угодно продать свои стихотворения? — сказал он, ковыряя в носу и прищуривая один глаз. — Да. Купите и напечатайте. — Напечатать-с. Конечно-с, долго ли напечатать-с... Тут листиков семь-с печатных, больше не будет-с... Да что толку-то-с напечатать. Стихов нынче никто-с не читает... ей-богу-с!.. Пушкин да Жуковский-с только у всякого и на уме-с! ... — Сколько же вы дадите? — спросил я. Книгопродавец поворочал мою тетрадь, рассмотрел оглавление, взвесил на руке и сказал: — Да как-с... ей-богу, не знаю... что вам и посулить... Ведь вот-с вы совсем неизвестны-с в литературе... напечатаешь, да потом и свищи в кулак, с позволения сказать... хи! хи! хи! попадешься в такую беду, что не роди мене маты на свит... ей-богу-с! Да еще, знаете, этак немножко, то есть извините, ей-богу-с, отхлещут-с в журналах... Рубликов-с пятнадцать можно бы дать- с...»7 Герой же фельетона пытается пристроить свой роман. «...Два мои приятеля, люди очень образованные, — я читал им мой роман, и они остались им очень довольны, — посоветовали обратиться сперва к книгопродавцам, а если из них никто не возьмет, так отдать кому-нибудь в журнал. Прихожу я в книжный магазин N. — "Вам что угодно-с?" — Вот, не хотите ли вы купить у меня роман? — "А как ваше имя-с?" — Такой-то. — "Не знаю-с". — Кому же знать, хотите ли вы купить роман или нет? — "Я вас не знаю-с". — Да на что вам меня знать? я продаю вам рукопись, и дело с концом. — "Нет-с, мы не покупаем романов". — Ну так прощайте. — В дверях он остановил меня, однако же, вопросом: "А сколько вы хотите за ваш роман?" — 1000 руб лей — "Нет-с, нельзя-с; если вам угодно... сколько в нем листов?" — Листов 20 печатных. — "Так, если угодно-с... да вы не осердитесь?.." — Говорите... сколько же? — "Так, знаете, гуртом, за весь роман... да, нет-с, право, совестно-с... рубликов-с пятнадцать..." — Как, ассигнациями? — "Ассигнациями..." А в других магазинах и ровно ничего не давали» . Несмотря на видное невооруженным глазом сходство этих двух фрагментов (даже цену книгопродавцы предлагают одну и ту же!) нельзя не заметить, что подобный мотив не был уникальным явлением в тогдашней литературе, где нередко героями были либо бедные, либо начинающие литераторы и журналисты. Вот, к примеру, эпизод из повести В. Стройского «Домик на Литейной» (1832), опубликованной в 1834 году в журнале «Сын отечества». «Сначала он герой повести Виктор, кстати, тоже приехавший в Петербург из провинции. — А. Б. собрал все свои стихотворения, плоды досугов, оды, элегии, сатиры. Он читал их Зенеиде, и Зенеида плакала от радости и восторга. Он надеялся, что книгопродавцы выслушают их с таким же восторгом, что из этого восторга польется на него золотой дождь. Он пошел к книгопродавцу. Книгопродавец, посмотрев на заглавие, отвечал, что Стихотворения теперь не в ходу, и что нельзя купить рукописи "Если б это был нравоописательный роман, или Сонник, или Лечебник, хоть конский, — ну! другие дело: можно было бы дать рубликов с сотню; а за стихотворения ничего нельзя дать: кто их покупает, посмотрите!" Книгопродавец указал на прилавок, на котором лежали тоненькие книжечки іп-12, в голубенькой и желтенькой бумажке. Виктор возвратился домой в глубокой печали...»9 Впрочем, как мы видим, предположение об авторстве указанного фельетона высказано Б. В. Мельгуновым в крайне осторожной форме. Утверждая участие Некрасова в написании «Выбранных мест...», исследователь оставлял возможность для дальнейших рассуждений и гипотез о степени и характере этого участия.
О проблеме выбора основного источника текста романа «Обрыв»
Едва ли кто-нибудь станет спорить с утверждением, что установление основного текста того или иного произведения — одна из ключевых задач текстологии. Редактор, готовящий его переиздание, становится, по сути посредником между автором и нынешним читателем, и от того, насколько ответственно и профессионально он выполнит свою работу, во многом зависит бытование классического сочинения в современном культурном сознании. И первая же задача, которую должен решить каждый текстолог — правильно выбрать источник, который ляжет в основу переиздания текста. При этом текстолог должен проявить сдержанность, взвешенность и осторожность. «Всякий литературовед, которому приходилось заниматься изданием произведений древней и новой русской литературы, — писал П. Н. Берков, — знает, что выбор "основного текста", по которому печатается памятник, представляет собою самый трудный, опасный с точки зрения возможного проявления субъективизма, поэтому часто спорный момент в текстологической работе»1.
Для произведений, опубликованных при жизни писателя несколько раз, в качестве основного принимается, как правило, последнее прижизненное издание, либо последнее по времени издание, в подготовке которого автор принимал непосредственное участие и в котором, таким образом, отражена его последняя творческая воля. Но, как не раз отмечалось, механически следовать этому принципу было бы ошибкой. При анализе и оценке источника нельзя не принимать во внимание, что зачастую на его трансформацию влияют также и нетворческие факторы (небрежность набора, произвол корректора и др.), — и эти искажения текста могут оказаться более значимыми и весомыми, чем авторская редактура. Поэтому, анализируя движение текста, безусловно необходимо оценивать и учитывать как историю возникновения каждого печатного источника, так и его эдиционное качество . О необходимости такого подхода при изучении не идущих от автора копий, говорил В. Э. Вацуро. Он писал, что анализ источников такого рода «предполагает хотя бы гипотетическое суждение о характере и причинах изменений текста, установление системы (или отсутствия ее) в самой совокупности таких изменений, привлечения показаний других копий, прослеживание генеалогии исследуемого источника и т. д. и т. п.»3
Чтобы показать, насколько нетворческий (эдиционный) фактор может влиять на качество текста, приведем один пример. В 1880 году вышло десятитомное издание «Сочинений» И. С. Тургенева, которое готовилось под наблюдением автора, писавшего в предисловии, что его «текст ... тщательно выправлен». Однако к первому тому был приложен список опечаток, замеченных во всех десяти томах, который был составлен самим Тургеневым, указывавшим: «Автор покорно просит читателей выправить до чтения обозначенные здесь опечатки, так как некоторые из них искажают самый смысл речи».5 Список этот чрезвычайно показателен. В нем отмечено свыше четырехсот опечаток, из них более половины имеют вполне осмысленный характер и без этого списка могли бы быть восприняты как полноценные авторские варианты, свидетельствующие о тщательной и углубленной работе над текстом. Вот несколько примеров: вместо «потертых» напечатано «пестрых», вместо «сторожила» — «оберегала», вместо «переменив» — «понизив», вместо «показывается» — «является» и т. п. Особенно же часты выпадения, добавления и замены одной, двух и трех букв в слове, из-за чего, как правило, изменяются глагольные формы, а также односложных слов, предлогов или союзов. Как мы видим, даже несмотря на то, что текст всех десяти томов «Сочинений» был внимательно просмотрен самим Тургеневым, количество вкравшихся в него опечаток чрезвычайно велико.6 Причем в этом издании остались и погрешности, которые автор пропустил, и которые, таким образом, не попали в составленный им список. О подобных ошибках М. П. Алексеев писал, что «не замеченные самим Тургеневым в прижизненных изданиях его сочинений и тем самые как бы узаконенные им, они механически переносились из одного издания в другое: лишь обращение к рукописи засвидетельствовало, что то, что можно было бы считать "авторской волей", в сущности являлось простым недосмотром».7
Рассмотренный выше текстологический факт достаточно прост для анализа и оценки. Нам достоверно известно практически о всех этапах работы писателя над упомянутым изданием: он редактировал текст, читал корректуры, затем просмотрел отпечатанные тома и составил список опечаток. Гораздо сложнее случай, когда в последующем издании содержатся разночтения с предыдущим, но о том, работал ли над ним автор и каков был характер этой работы нам не известно ничего. Именно так обстоит дело с романом «Обрыв».
При жизни И. А. Гончарова «Обрыв» издавался пять раз. Впервые он был опубликован в журнале «Вестник Европы» (1869. №№ 1—5); через год последовало отдельное издание (1870); в 1883 году Гончаров одновременно переиздает все три своих романа; затем «Обрыв» вошел в состав двух собраний сочинений (1884 и 1886—1887). Кратко охарактеризуем эти издания.
История создания и публикации очерка «заметки о личности Белинского»
Недостаточно изучена творческая и издательская история и ряда поздних произведений Гончарова. Мы имеем в виду прежде всего те его очерки и статьи, рукописи которых не сохранились и, следовательно, о работе автора над которыми исследователи могли строить только более или менее убедительные предположения. К числу их относятся «Мильон терзаний» и «Заметки о личности Белинского». Однако обнаруженная нами в 1997 году неполная копия первоначальной редакции последнего очерка1 позволяет в какой-то мере раскрыть историю его создания и публикации. Впервые эта история была изложена М. И. Маловой, изучившей сохранившуюся переписку Гончарова и А. Н. Пыпина, в предисловии к публикации гончаровских писем к Пыпину и К. Д. Кавелину . В последнем по времени Собрании сочинений Гончарова накопленные к тому моменту сведения суммированы следующим образом: «Конкретным поводом для появления статьи Гончарова о Белинском явилось обращение к писателю известного историка литературы А. Н. Пыпина, работавшего над биографией Белинского, с просьбой дать свои воспоминания для включения в ее текст. Гончаров сразу отозвался на эту просьбу и написал заметки (в форме письма) "Как я понимаю личность Белинского" (примечательно это название, в нем подчеркнут "толковательный" характер воспоминаний). Прослушав в марте 1874 года воспоминания о Белинском К. Д. Кавелина, также написанные по просьбе Пыпина, Гончаров обратился к нему с письмом (от 25 марта 1874 года), в котором оспаривал его утверждения о "неучености" Белинского. ... Письмо к Кавелину с небольшими изменениями составило вторую часть статьи Гончарова»4. Ныне подобную точку зрения можно уточнить. Взглянем по-новому на известные нам факты и попробуем установить связь между событиями, на первый взгляд, достаточно далекими друг от друга. Начало 1873 года. А. Н. Пыпин заканчивает работу над своей очередной книгой — «Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов». Книга писалась долго и трудно. Ее публикация в «Вестнике Европы» началась в мае 1871 года и растянулась более чем на два года. Ученому приходилось просматривать большой и разнообразный, до того времени не собранный и не систематизированный материал: старые книги и журналы, полемику и критику, и особенно мемуары, интерес к которым вырос после основания специальных исторических журналов — «Русского архива» (1863) и «Русской старины» (1870), где большая часть журнальной площади отводилась именно им. Не нужно говорить, как важны для историка литературы свидетельства современников исследуемой им эпохи, мнения и сведения участников и очевидцев интересующих его событий. В книге Пыпина постоянно встречаются отсылки на опубликованные к тому времени мемуарные книги и очерки о различных деятелях, упоминаемых им. В апреле 1873 года выходит очередная книжка «Вестника Европы»; там была опубликована глава из книги «Характеристики литературных мнений...» о Гоголе. Март—начало апреля — самый разгар работы над следующей главой, посвященной Белинскому. Пыпин скрупулезно собирает теперь сведения о нем. Его, как человека придирчивого и увлекающегося, интересует каждая мелочь, характеризующая те или иные стороны личности Белинского, каждое свидетельство, уточняющее и дополняющее его мнения и взгляды. Прочитаем теперь письмо Гончарова к Пыпину, датированное 29 апреля, но, как увидим далее, доставленное адресату позднее: По обещанию, на которое я вызвался, после случайного разговора с Вами о Белинском, многоуважаемый Александр Николаевич, я набросал на бумагу все что упомнил о нем и как я понимал его лично. Полагаю, что по скудости фактов и по поверхностности моих замечаний о нем, листки эти самостоятельного значения не имеют — и разве только могут служить материялом для биографии Белинского (в числе других) и для поверки моего мнения о нем мнением других. Я желал бы прочесть их Вам — (у Мих аила Матв еевича 5, или у Вас, или наконец у меня: я в 3 и 4 часа всегда дома) — и если Вы сами найдете их не бесполезными для соображений при будущем труде Вашем о Белинском, то я с удовольствием предлагаю их в Ваше полное распоряжение. В противном случае я оставлю их у себя и без сожаления брошу, потому что они, не назначаемые для печати, писаны весьма небрежно, наскоро — и похожи на выдержки из памятной книжки, следовательно могут служить только более или менее верной справкой и более ничем. Если вздумаете: выслушать a Vos moments perdus — мои заметки, то прошу дать мне знать — и я всегда к Вашим услугам, а если не сочтете нужным, то и это не беда — не много потеряете, а я не стану жалеть о потерянном труде, которого было немного. Свидетельствую Вам искреннее почтение и преданность И. Гончаров. Я уже несколько дней собираюсь к Вам утром — но утра у меня почти не бывает — и потому извините за вечерний визит . Попробуем прокомментировать это письмо. Во-первых, очевидно, что разговор Гончарова с Пыпиным состоялся в середине апреля (это могло произойти у М. М. Стасюлевича, возможно, в воскресенье 22 апреля ) и вряд ли мог быть случайным, ведь как раз в те дни Пыпин заканчивал главу о Белинском, и его не могло не интересовать мнение современника и знакомого последнего. Во-вторых, из текста письма ясно: уже в то время Пыпин принял решение писать особую книгу о знаменитом критике (хотя к непосредственной работе над ней приступил только осенью того же года).
