Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Человек и мир в «лирике испытания» (конец 1950 - середина 1960-х годов) 12
Глава II. Человек и «малая родина» в лирике 1960 - 1970-х годов 89
Глава III. Человек и история в поздней лирике (1980 - 1990-е годы) ..143
Заключение 176
Библиография 186
- Человек и мир в «лирике испытания» (конец 1950 - середина 1960-х годов)
- Человек и «малая родина» в лирике 1960 - 1970-х годов
- Человек и история в поздней лирике (1980 - 1990-е годы)
Введение к работе
Особенности общественно-исторического развития России XX века во многом предопределили двойственность положения, сложившегося в российской культуре 1990-х годов. С одной стороны, позитивным моментом является то, что в истории искусства, литературы и общественной мысли восполняется огромный пробел, возникший в период существования СССР. В пространство культуры возвращаются многие имена, долгие годы замалчиваемые или искажаемые идеологической линией страны, связанные с периодом начала века («серебряный век» русской литературы), литературой эмиграции и диссидентства. Огромный пласт «возвращенной» литературы требовал немедленного изучения для того, чтобы была восстановлена цельность и осознана внутренняя преемственность русской культуры и искусства. Внимание общественности на долгие годы было сосредоточено на «новых» именах и артефактах. Вместе с тем постоянное развитие литературы требовало концентрации и на ее современном состоянии. Естественным образом возникло новое «зияние», связанное с литературой советской эпохи, на некоторое время оказавшейся в забвении (сказывалось влияние таких факторов, как отсутствие общественных запросов и внутренняя установка на тотальный отказ от всего, что в сознании народа было связано с советским периодом). Целостность вновь оказалась разрушенной, так как из истории культуры была вычеркнута эпоха, имеющая глубинные традиции и составляющая звено общего развития.
Опасность потери связей была осознана российским обществом в середине 1990-х годов, когда уже без яркого эмоционального отрицания всего предыдущего периода происходит переоценка ценностей советской культуры. Возвращается истинное значение фактам и событиям, получают новое звучание целые периоды советской эпохи, а отторгнутые имена деятелей культуры и искусства вновь занимают свое достойное место, восстанавливая потерянную историческую преемственность.
Русская литература 1960 - 1970-х годов, и в особенности поэзия, - уникальный феномен в истории отечественной культуры XX века. Интерес общества к поэзии, который существовал в эти годы, не знает себе аналогов. Волна общественного подъема, зародившаяся в конце 1950-х годов, дала миру целую плеяду талантливых и самобытных авторов: Е.Евтушенко, Р.Рождественский, А.Вознесенский, Б.Ахмадулина, Б.Окуджава, Г.Горбовский, Р.Казакова, А.Кушнер, О.Чухонцев, Н.Рубцов, А.Прасолов и многие другие. Все они выдержали испытание временем и сегодня возвращаются к читателю. Особенное место в русской поэзии второй половины XX века принадлежит А.Жигулину, в творчестве которого переплетаются разные тенденции литературного процесса.
А.Жигулин родился в 1930 году и прожил долгую и трудную жизнь, воплотив в своей судьбе все особенности нелегкого времени. Он не был забыт во времена «перестройки», но истинное его значение в истории русской литературы странным образом трансформировалось. Прозаическая книга памяти «Черные камни», опубликованная в 1988 году, попала в волну общественного интереса к «сталинской» теме. Она вызвала большой читательский интерес и привлекла внимание критики (о «Черных камнях» напечатано более 250 статей, рецензий, разборов и откликов). Поэтому у многих современных читателей, и в особенности у молодого поколения, его имя прочно ассоциируется только с автобиографической повестью, между тем как весь основной творческий путь А.Жигулин прошел как поэт. Ни одна обзорная статья по поэзии 1960 - 1970-х годов не обходилась без упоминания имени А.Жигулина.
В начале 1960-х годов А.Жигулин воспринимался в русле сложившейся традиции, он входил в литературу под рубрикой трудовой темы («певец буден Севера» (119). Но в конце 1960-х годов поэт выходит в авангард поэтического движения и становится в ряду наиболее популярных писателей. Его называют одним из предводителей целого поэтического направления, одним из самых самобытных и ярких его представителей - «тихой лирики», пришедшей на смену «эстрадной» поэзии. Е.Ермилова пишет: «Все, чему посвящают в последнее время стихи многие наши поэты и что получило в критике суммарное прозва-
ниє «тихой» лирики, с наибольшей отчетливостью выразилось в поэзии А.Жигулина» (137, 5). Однако и сам А.Жигулин, и критика чаще противились искусственно созданному термину, заключающему в единую схему во многом разных художников: «Тихая лирика» существует как некое условное обозначение для удобства критиков, но, по-моему, оно противоречит сути поэзии» (243, 3); «В поэзии общие термины не уживаются, в поэзии больше ориентируются на имена, а не на термины» (200, 45). Недолгое время просуществовал и термин «деревенская лирика», которым также пытались охарактеризовать А.Жигулина, «по той причине, что слишком трудно было противопоставить поэзию Жигулина или Рубцова поэзии Соколова и первых, скажем, объединить с Цыбиным, а второго с Вознесенским» (200, 45). Кроме того, объективно поэтический материал А.Жигулина не вписывался полностью ни в одно из «направлений».
Критическая литература, посвященная поэзии А.Жигулина, составляет в нашей работе список, включающий около 280 наименований. Критика на протяжении всего творческого пути А.Жигулина следовала за поэтом, каждый вышедший сборник был ею замечен и получил своевременный отклик. Вокруг имени автора происходило постепенное накопление и теоретических знаний, в целом характеризующих путь поэта, особенности формирования образа лирического героя и литературного процесса эпохи.
Критические публикации условно разделяются на три временных группы, что объясняется творческим развитием самого поэта.
Первую группу составляют рецензии и отклики конца 1950 - начала 1960-х годов. Публикации этих лет не отличаются многочисленностью: они просто сообщают о появлении нового поэта и в духе времени информируют об общей тематике его стихотворений, которые воспринимались в русле молодежной поэзии. Первым об отличии лирического героя А.Жигулина от традиционного комсомольского героя сказал А.Абрамов в статье «Поэзия веры в жизнь», объединив автора с Б.Ручьевым. А.Абрамов обозначил героя А.Жигулина как «человека, выдержавшего в обстановке культа личности ... испытание на убеждения» (38, 3). Но в дальнейшем критика опасалась называть вещи своими име-
нами, и относительно А.Жигулина начала 1960-х годов возник и устоялся термин «поэт трудной темы». Как правило, в небольших по объему статьях, освещающих первые сборники поэта, существует дисбаланс между тематическим рассмотрением лирики (в свете темы труда) и туманными намеками на биографический аспект автора. Л.Лавлинский пишет: «На земле Севера Жигулин прошел спартански-суровую школу жизни, приобщился к чувствам и мыслям трудового коллектива. Поэт целиком усвоил жизненную философию рабочего человека, ясность и определенность оценок» (183, 316), но также: «кажется, поэт имел основания проклинать те места, где он оставил здоровье» (183", 316). Начиная с середины 1960-х годов, когда зримо изменяется характер жигулин-ского творчества, первый период чаще всего характеризуется общими формулировками: «испытание на прочность» (187, 306), «суровая молодость» (187, 305), «сложная судьба» (319, 312) и т.п.
Почти каждый, кто обращался к «северным» стихам А.Жигулина, отмечал эпическое начало лирики: «каждое стихотворение <...>- это рассказ о ярком событии, рассказ динамичный, с точными и колоритными деталями» (187, 306); «Весь строй его стихов отвечает характеру героя: «строгий» стиль с почти полным отсутствием метафор; веская, зримая деталь, сюжетность, простота речи» (121, 140). Второй момент, на который также все обратили внимание, но который получил странное преломление в рецензиях: связь поэтического текста с биографией поэта, жизненная основа творчества. «He-трудовые» стихотворения А.Жигулина были оценены как слабые и неудачные: «Жигулин - поэт очень четкой линии. <...> Понятно, что отступления от своей «линии», - это неудачи поэта» (121, 140); «Там, где Жигулин не опирается на личный жизненный опыт, он как художник нередко терпит неудачу» (183, 317).
Вторая группа критических работ связана с лирикой А.Жигулина середины 1960 - 1970-х годов. Л.Лавлинский, Л.Аннинский и некоторые другие рассматривают поэта «в развитии», отмечают качественные перемены, произошедшие в его творчестве в середине 1960-х годов. Внимание исследователей было сосредоточено на образно-тематическом исследовании лирики. Критиков
интересовал образ родины (работы А.Михайлова, И.Гринберга, В.Лазарева и др.), образ природы (исследования Л.Аннинского, А.Истогиной и др.), тема войны (труды В.Акаткина, А.Михайлова и др.), тема памяти и истории (работы В.Акаткина, А.Истогиной, Л.Аннинского и др.).
В исследованиях С.Чупринина и И.Гринберга творчество А.Жигулина рассматривается в рамках жанрово-стилистических поисков современной литературы. С.Чупринин, опираясь на творчество поэта, показывает, «сколь вместителен, богат возможностями, сколь современен классический жанр (элегия. -Г.М.)» (340, 154): «Нет такой творческой задачи — от интимно-дневниковой до патетически-гражданственной, - которую не удалось бы реализовать в границах этого вечного жанра, счастливо совпавшего с образом мыслей и чувств поэта» (340, 154). И.Гринберг в работе «Три грани лирики: Современная баллада, ода и элегия» также анализирует творчество А.Жигулина в главе, посвященной элегии.
Особую часть критических исследований 1970-х годов составляет поиск «учителей» А.Жигулина, с помощью которых пытались обозначить его стилистическую направленность. Поэт пишет: «Так случилось, что о моих учителях раньше меня самого стали размышлять мои критики. Особенно после выхода моей книги «Прозрачные дни» (1970)» (22, 432). Одна из центральных точек зрения, к которой примыкали или от которой отталкивались, выражена в статье Д.Голубкова «Душа-победительница»: «Если рассматривать поэтику Анатолия Жигулина, так сказать, под углом литературоведческим, то, как мне кажется, она представляет собой любопытнейший сплав двух таких различных стилистических манер, как обнажено-размашистая эмоциональность Есенина и прицельная точность Бунина-поэта» (103, 282). Интересно, что замечает сам поэт: «Самое любопытное и удивительное было в том, что стихов Бунина я до прочтения статьи Д.Голубкова (как это ни стыдно) не читал» (22, 432). Среди других учителей поэта назывались А.Твардовский (Л.Аннинский, Л.Лавлинский, А.Михайлов, А.Ланщиков и др.), Ф.Тютчев и А.Фет (В.Кожинов, О.Михайлов), И.Никитин (Л.Аннинский, О.Ласунский), А.Кольцов (В.Будаков, О.Ласунский).
Также имя поэта рассматривалось и в ряду современников (как правило, в ряду одних и тех же имен, составляющих одно из вышеназванных «направлений»). Но в литературоведении появился и постоянный антипод поэта - Ю.Кузнецов (как замечает А.Истогина, «смысл этого противопоставления носит не литературный, а духовный характер» (157, 95-96): «Анатолий Жигулин как поэт милосердия и Юрий Кузнецов как поэт безлюбья» (157, 93).
Третья группа критических работ относится к первой половине 1980-х годов. Как тенденцию и главную особенность можно отметить попытку пунктирно проследить творческий путь поэта от его появления и до сегодняшнего момента (Р.Винонен, В.Акаткин, Л.Аннинский и др.).
В 1980-м году в издательстве «Советская Россия» вышла в свет книга А.П.Ланщикова «Анатолий Жигулин: «Уроки гнева и любви» — первое достаточно крупное исследование лирики А.Жигулина. Творчество поэта рассматривается критиком в контексте его времени и времени жизни автора книги. Она включает биографические сведения об авторе (даже страницы его собственных воспоминаний, ранее не публиковавшиеся), страницы воспоминаний самого А.Ланщикова о состоянии общества и литературы в 1960-1970-е годы, литературную полемику тех лет и собственно анализ поэтического наследия А.Жигулина, в котором критик сочетает биографическое и эволюционное рассмотрение творчества поэта. А.П.Ланщиков одним из первых наметил периодизацию лирики А.Жигулина, разделив его творчество на два этапа: «Думается, даже при беглом сравнении двух рядов цитат не может не броситься в глаза разница в мирочувствованиях лирического героя Анатолия Жигулина первой половины шестидесятых годов, где лирический герой был рассказчиком, и второй половины шестидесятых годов, когда лирический герой стал исповедником» (200, 64), и предположив скорое появление этапа следующего.
Целостным взглядом на проблему творчества А.Жигулина отличается исследование А.Истогиной «Все, чем живу и дышу...»: О творчестве Анатолия Жигулина», вышедшее в 1986 году в Воронеже, а исправленное и дополненное («Цветущий терновый венец: Творчество Анатолия Жигулина») - в 2000 году в
Москве. Основная посылка автора: «Любое стихотворение Жигулина невольно ставится в «контекст» Судьбы, и это очень в духе русской литературы и русского читательского восприятия» (157, 145). Поэтому творчество А.Жигулина рассматривается как единое целое, но стержнем в исследовании является сама биография поэта: «Не эволюция от книги к книге, а внутреннее художественное развитие, поэзия Жигулина в целом, воспринимаемая отчасти как бы из будущего, «sub speciae aeternitatis», станет основным предметом исследования» (157, 51).
После публикации А.Жигулиным в 1988 году «Черных камней» критические (публицистические) исследования были большей частью связаны с прозой поэта. А.Жигулин как поэт практически выпал из поля зрения общественности.
В 2001 году, уже после смерти поэта (наступившей вскоре после 70-летнего юбилея), в Воронеже вышла итоговая книга, в которую вместе с «избранным» вошли последние лирические произведения, письма читателей и ранее не публиковавшиеся страницы воспоминаний.
Обзор критических работ о лирике А.Жигулина свидетельствует о том, что периодизация творчества поэта и эволюционное развитие художественного мира и лирического героя только намечены в некоторых исследованиях. Кроме того, в 1990-е годы поэт оказывается практически забыт: кроме вышеназванного исследования А.Истогиной и юбилейных статей к 70-летию поэта ничего не было опубликовано. Практически полностью за пределами критического рассмотрения остаются последние годы жизни поэта. Кроме того, критический анализ стихотворений начала 1960-х годов («колымский» цикл) требует во многом уточнений и частичной корректировки в новых социальных условиях, что было начато в некоторых работах.
Выбор темы диссертационной работы объясняется ее неразработанностью, практической значимостью и возможностью самостоятельных изысканий.
Цель работы - охарактеризовать лирику А.Жигулина как эволюционирующее смысловое и художественное единство в свете проблемы соотношения человека и мира.
Задачи работы заключаются в следующем:
Проследить эволюцию художественного мира и лирического героя А.Жигулина;
Выявить особенности развития художественного мира и лирического героя А.Жигулина;
Наметить предварительную периодизацию творчества А.Жигулина.
На защиту выносятся следующие положения:
Лирика А.Жигулина представляет собой целостную, последовательно развивающуюся смысловую систему взаимодействия человека и мира, предполагающую достижение гармонии; ^-^r^** ^^
Творческое развитие поэта включает в себя четыре периода, в каждом из которых складывается уникальная система отношений человека и мира: *
период: Становление героя в процессе испытаний и познания жизни.
период: Обретение устойчивости в пространстве и времени.
период: Поиск устойчивости в пространстве истории.
период: Утрата найденной гармонии;
Первый период творчества (конец 1950-х - середина 1960-х годов) представляет собой «лирику испытания», имеющую два типологических варианта, базирующихся на двух темах: лагерь и война. В контексте всего творчества первый период лирики А.Жигулина прочитывается как испытание человека и преодоление негативного мира, завершающееся возвращением к позитивному жизненному пространству - «малой родине»;
Второй этап (середина 1960-х - 1970-е годы) характеризуется детальным раскрытием отношений героя с «малой родиной», которая отчетливо разделяется на две составляющие: «деревенскую» (природную) и «городскую», и поиском жизненной устойчивости через поэтизацию ее пространства. А.Жигулиным создана онтологическая модель взаимоотношений человека и мира, представленного «малой родиной»: человек входит гармоничной частью в систему бытия (мотивы жизни, смерти, бессмертия, памяти и т.п.) и за каждой точкой пространственного мира ощущает его историческую основу;
Основное направление поиска третьего этапа (1980-е годы) связано с закреплением человека в большой истории (мотивы преемственности и памяти, осуществляющих связь времен). Третий период лирики А.Жигулина логически завершает единую концепцию мира и человека: лирический герой полностью совпадает с миром (как гармоничная часть одухотворенного пространства и времени, истории) и самим собой (приятие своего положения в мире);
Четвертый период лирики А.Жигулина (1990-е годы) отходит от общего направления развития из-за жизненных обстоятельств (обстановка вокруг публикации повести «Черные камни» и исторические изменения в социальной жизни России). Устойчивость мира и лирического героя А.Жигулина почти разрушена.
Теоретической основой для проведения исследования послужили базовые работы Л.Я.Гинзбург, Т.И.Сильман, Б.О.Кормана, Б.М.Эйхенбаума, Ю.М.Лотмана, В.М.Жирмунского, В.Д.Сквозникова и др. Методология исследования основана на принципах историко-биографического, сравнительно-исторического, системно-целостного методов. В каждом отдельном разделе выбор метода анализа диктуется характером исследуемого материала.
Практическое значение работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в школьных и вузовских лекционных курсах по истории русской литературы XX века, в соответствующих спецкурсах и спецсеминарах по поэзии второй половины XX века и краеведению.
Диссертационное исследование состоит из Введения, трех глав и Заключения. В первой главе рассматриваются особенности художественного мира и лирического героя А.Жигулина конца 1950 - середины 1960-х годов; во второй - особенности художественного мира и лирического героя середины 1960 -1970-х годов; в третьей - особенности художественного мира и лирического героя 1980 - 1990-х годов. К работе прилагается список использованной литературы, насчитывающий 350 наименований.
Человек и мир в «лирике испытания» (конец 1950 - середина 1960-х годов)
Первый этап творчества А.Жигулина очерчивается концом 1950 - серединой 1960-х годов (Сборники: «Огни моего города» (Воронеж, 1959); «Костер-человек» (Воронеж, 1961); «Рельсы» (М., 1963); «Память» (Воронеж, 1964); «Избранная лирика» (М, 1965) и «Полярные цветы» (М., 1966). Эти годы характеризуются преобладанием двух основных тем в лирике поэта, на основе которых выстроен художественный мир: тема лагеря и тема войны. В главе будут рассмотрены особенности художественного мира и лирического героя первого периода творчества поэта, который мы обозначили как лирику испытания.
В ранней лирике А.Жигулина ярко представлена одна из основных тем, которую условно можно называть «лагерной», так как в основу стихотворений данного цикла лег жизненный опыт нескольких лет, проведенных автором в заключении на Севере.
Тема сталинских лагерей и тюрем в русской литературе прочно связана со многими именами - А.Солженицын, В.Шаламов, Е.Домбровский, Е.Гинзбург, Б.Ручьев, А.Ахматова, И.Заболоцкий, А.Баркова, Б.Чичибабин и другие. В ряду приведенных выше писателей достойное место занимает А.Жигулин.
Первые стихотворения поэта, материалом для которых служила лагерная действительность, были напечатаны еще до исторической публикации в 1962 году (в №11 «Нового мира») «Одного дня Ивана Денисовича» А.И.Солженицына. Уже в 1959 году в Воронеже в сборник «Огни моего города» включены «Рельсы» и «Случай на руднике» (в более поздних редакциях — «Обвал»), в 1960 опубликованы «У костра», «Песня», «О дружбе» и «Молодость» (в дальнейшем последнее стихотворение печаталось под названием «Костыли»). Кажется невероятным, но А.Жигулин не только писал, но и в официальной печати (а не в самиздате!) публиковал свои лагерные произведения, начиная с хрущевской оттепели, весь брежневский и «догласный» период. Конечно, далеко не все стихотворения смогли увидеть свет в то противоречивое время, многие печатались с купюрами, но все-таки, несмотря на все издержки цензуры, правда о судьбе поэта и народа пробивалась к людям. А.Жигулин на вопрос «Почему не все колымские стихи вам удалось тогда же (в годы «оттепели». - Г.М.) опубликовать?» отвечал: «Я всегда в рукописи своих сборников неизменно включал все лагерные стихи. Обычно какая-то часть этих стихов проходила. Скажем, в сборнике «Горящая береста» - он издан в 1977 году -были опубликованы такие стихотворения, как «Кострожоги», «Бурундук», «Летели гуси за Усть-Омчуг...» и другие. Но какая-то часть снималась. Некоторые мои стихи были слишком остры даже для хрущевской «оттепели» (255, 8). А.Истогина пишет: «В самые глухие годы Анатолий Жигулин не позволил теме ГУЛАГа «уйти под лед», хотя это было не столько даже опасно, сколько сложно: он шел по лезвию ножа, потому что нельзя было ни сфальшивить, предав все пережитое, ни, взяв слишком резкую ноту, перекрыть стихам путь к читателю вообще. .. . Он принял на себя непосильную для одного человека ношу -представительствовать за миллионы замученных, но нес ее беспрерывно, без аффектации, с достоинством старого политзека» (157, 43). В 1991 году, когда российская печать в новых, относительно свободных условиях «гласности» была переполнена разнообразными литературными и публицистическими жанрами, объединенными одной общей темой переосмысления недавнего советского прошлого, когда в русском общественном сознании складывалась установка на отказ от всего советского, в том числе и от достойной внимания настоящей литературы и культуры, поэт с несвойственным ему публицистическим пафосом напишет защитное слово своему поколению:
И не в заморском тамиздате, Не в знаменитом «Имка-Пресс», Печатались в своей печати И беса называли: бес. На нас редакторы орали. А мы на встречу им не шли. В Главлите цензоры марали, Но все замазать не могли. И в этом, верю, - наша сила. И забывать об этом - грех. (30, 214) В истории советской литературы одна из особенностей А.Жигулина состоит именно в том, что он озвучил лагерную тему не на Западе, а у себя дома в строжайших условиях многоуровневой цензуры и контроля Главлита. А.Жигулин для многих читателей входил в русскую литературу как поэт «трудной темы». Автор вспоминает, что критики «не могли (не разрешала цензура) называть вещи своими именами и туманно, и даже несколько загадочно называли меня поэтом «трудной темы» (30, 35). Путь поэта и заключенного А.Жигулин начал одновременно в переломный для него 1949 год. В этот год он закончил школу и поступил в Лесотехнический институт, тогда же впервые были напечатаны его стихотворения: 29 марта в многотиражке «Революционный страж» (орган политчасти УМВД по Воронежской области) стихотворение, посвященное родному городу, «Два рассвета» («Тебя, Воронеж, помню в сорок третьем...»), с публикацией которого помог воронежский поэт Павел Романов, и 15 мая в областной газете «Коммуна» - «Пушкинский томик» (оно было перепечатано в альманахе «Литературный Воронеж» во втором номере за 1949 год). В этот же год он был арестован за участие в деятельности молодежной антисталинской организации КПМ («Коммунистическая партия молодежи»), в руководстве которой поэт принимал активное участие. Бесспорен тот факт, что творчество А.Жигулина, особенно раннего периода, во многом автобиографично. В книге воспоминаний «Черные камни» поэт сам объясняет природу своего таланта и рассказывает об истории создания отдельных своих стихотворений. Многие произведения поэта прочно связаны для автора с конкретными жизненными событиями и обстоятельствами, ни одна строка не возникает на пустом, не подкрепленном жизненным фактом месте. В силу этого биографический подтекст, скрытый в лагерной лирике, имеет огромное значение для интерпретации творчества поэта. Закономерно ощущая недостаток объективной информации у читателя, А.Жигулин на литературных встречах предварял чтение отдельных своих стихотворений комментариями, касающимися особенностей неизвестных слушающим событий и явлений общественной и личной жизни.
Первые стихотворения, которые А.Жигулин пишет в неволе, основаны на действительных фактах, они фиксируют сиюминутные переживания автора и являются мгновенным откликом на происходящие события. Поэт никогда не публиковал этих стихотворений, так как считал их слабыми и незрелыми: «В смысле художественном эти вещи слабые» (30, 347). Но Б.Слуцкий возражал поэту: «Это стихи зрелые и сильные! И не только как документ они интересны. Они несут, таят, нет, «таят» не подходит, именно несут в себе тяжкий груз исторической драмы - и лично вашей, и общей для всей страны...» (30, 348).
Во многом благодаря этим стихотворениям, выученным наизусть в тюрьме и лагерях, а позже записанным, поэт сумел подробно в «Черных камнях» восстановить историю своего заключения. «Освободившись, еще до полной реабилитации, я переписал эти стихи в январе 1956 года в «Зеленую тетрадь» (так мы называем ее у нас в семье). Память моя была тогда настолько хороша, что я помнил даты написания стихов, номера камер, лагерей и т.п. И вот сейчас по «Зеленой тетради» легко восстановить подробности и время событий» (30, 320), - пишет А.Жигулин.
Хотя из 9 стихотворений, названных в «Черных камнях», только 3 приведены полностью, но, даже учитывая столь малый объем, можно говорить об определенных особенностях лирического героя и мира.
Человек и «малая родина» в лирике 1960 - 1970-х годов
Песок по брустверу ссыпался. Былинки ежились, шурша. Сжимали скрюченные пальцы Чуть поржавевший ППШ... (7, 9-10) В «Черных камнях» автор пишет: «А во время войны (да и несколько лет после ее) десятки тысяч трупов в полях и в лесах вокруг Воронежа лежали незахороненными. Путешествуя вокруг Воронежа пешком или на велосипедах, мы, мальчишки, видели это своими глазами. ... Да, я хорошо помню лица этих восемнадцати - двадцатилетних мальчишек с длинными винтовками, принявшими на себя в 1942 году страшный удар - лавину танков на земле и лавину бомб с неба. Промороженные, высушенные ветрами, их тела хорошо сохранились к весне 1943 года» (30,250).
Примеры можно бесконечно продолжать: точек соприкосновения автобиографии и лирики огромное множество. Однако в лирическом тексте поэт избегает натуралистического изображения, как в прозе; детали поэтического мира поднимаются на обобщающий символический уровень. Кроме того, в лирических стихотворениях А.Жигулина, несмотря на жизненно достоверную точность деталей, первостепенным является не просто внешний мир, а то эмоциональное движение, которое он вызывает в душе героя.
Стихотворений о военном детстве в ранней лирике А.Жигулина не очень много, по поводу чего автор говорит: «Я немало мог бы написать о войне. Но этот материал хоть и годится для стихов, но далеко не всегда. Многое требует прозы. Вот почему несколько неуклюжим получилось стихотворение «Поле боя» (1967)» (30,250). А.Истогина верно замечает: «Только сугубая строгость к себе заставляет так оценивать то, что рождалось в муках. Само воспоминание, вызвавшее стихи, - «словно взрыв старой мины» (157, 24).
Таким образом, к середине 1960-х годов поэзия А.Жигулина, постепенно отказываясь от официального подхода (традиционное содержание ранних военных стихотворений и «комсомольская» лирика), приобретает индивидуальное звучание, а лирический герой становится уникальным в своей художественной биографии. Лагерь и война, объединенные общим эмоциональным стержнем испытания человека (на физическую, нравственную, духовную прочность), навсегда остаются опорными моментами поэзии А.Жигулина.
В дальнейшем война и лагерь всегда будут стоять в тексте рядом друг с другом, символизируя два самых важных начала в жизни и в творчестве. А.Жигулин говорил: «Меня часто спрашивают, жалею ли я те юные годы, в которые пришлось мне строить железную дорогу в Сибири и добывать золото на Колыме. Нет, не жалею. Вместе с войною, которую я пережил 11 - 15-летним подростком, эти годы дали мне большие знания в области человеческой души и жизни» (30,418).
Военная и лагерная темы, объединенные общностью мотивов испытания героя, проходя через которое герой переходит в иное жизненное состояние и отношение с миром, были определяющими, главными в раннем творчестве А.Жигулина. В основном, опираясь на эти две темы, и был выстроен художественный мир поэта. Но к 1965 году концепция мира и испытания человека в лирике оказывается завершенной: лирический герой психологически и биографически преодолевает негативное пространство, в котором человек противостоял миру, а минувшие события, отдаляясь во времени, осмысляются как знак пути героя, его определенным жизненным этапом. Становится все более видимым временной разрыв между событием и повествованием о прошлом, которое приобретает черты символичности и условности. А.Жигулин все меньше уделяет внимания эпическому рассказу, концентрируя внимание на выражении того значения, которое имеет определенный жизненный этап в мировосприятии современного «я». На первый план выходит сиюминутное, «сегодняшнее» ощу і щение мира героем, имеющим за плечами огромный опыт, вновь и вновь пере I осмысливаемый с новых позиций. А.Ланщиков замечает: «Безусловно, в середине шестидесятых годов ни кто не мог предугадать, в какие новые дали поведет нас Анатолий Жигулин, но и тогда уже можно было догадаться, что в творчестве поэта назревает перелом, и увидеть, что завершается, точнее, приходит к логическому завершению тот внутренний сюжет, который несколько лет разрабатывал в подробностях Ана толий Жигулин» (200, 61). О подобном ощущении поэта говорит и Л.Лавлинский: «Первый перевал был успешно взят автором, но что же дальше? Жигулин долго боялся отойти от лично пережитого, - ступая за пределы проч-І но освоенной темы, его стих слабел, терял лирическую взволнованность. Целая тетрадь тех лет была заполнена анемичными, сентиментальными стихами. Но они не увидели света: поэт к себе достаточно строг» (187, 305). А.Жигулин сам говорил о данном периоде: «Было время (около 1965-1966 гг.), когда некоторые мои друзья-поэты и критики говорили, что Жигулин - увы! — кончился как по \ эт. Написал «северные» свои стихи и выдохся. Исчерпал свою тему. И у меня самого было подобное ощущение, настроение, состояние» (22, 422). В 1966 году А.Жигулин пишет стихотворение, характеризующее начало творческого кризиса: Все труднее, все труднее пишется Слишком жизнь безоблачно светла. Хорошо то пишется, Что выжжется Болью, раскаленной добела. Шел по жизни. В трудных бедах выстоял. Были строки - память грозных лет. Получилось что-то вроде выстрела: Боль, как порох, вспыхнула - и нет. Все пустое, что теперь я делаю. Я писать, как прежде, не могу. Сердце - словно гильза обгорелая Лишь слегка дымится на снегу... (7,41) Причины, приведшие поэта к кризисной ситуации, не исчерпывались только творческим тупиком, важны, сыгравшие свою роль, и «личные обстоятельства (смерть друзей, тяжелая болезнь)» (157, 48). Завершив на данный период важную творческую тему, поэт оказался растерянным перед новым, обыденным миром, в котором отсутствовал присущий прошлому жизненный накал. Почти вся лирика этих лет эмоционально окрашена депрессивным настроением и ощущением законченности не только отдельного жизненного и творческого этапа, но и самой жизни, которая видится только в прошлом. Герой отчетливо осознает свою жизнь в прошлом: «Приход зимы в краю суровом / Я вижу ясно и сейчас .. . Мне и сегодня снится, снится / скупого дня последний луч» (7, 36). Но, если раньше герой существовал мечтой возвращения к жизни (будь то лагерная лирика или военная), то в современном состоянии он оказывается в бездейственном положении замершего времени. О прошлом написано уже много, неизбежны повторения, зацикливающие движение, а современность еще не осознана как достойный материал.
Человек и история в поздней лирике (1980 - 1990-е годы)
В третьей главе нами рассматривается третий и четвертый периоды лирики А.Жигулина. Третий период включает в себя 1980-е годы (Основные сборники: «Жизнь, нечаянная радость» (М., 1980); «В надежде вечной» (М., 1983); «Весеннее имя» (М., 1987); «Из разных лет, из разных далей» (М., 1987); «Летящие дни» (М., 1989) и др.). Третий этап развития лирики, главным образом, характеризуется преобладанием темой истории, поэтому наше внимание сосредоточено на особенностях взаимодействия лирического героя и исторического пространства. 1990-е годы составляют четвертый период лирики А.Жигулина, несколько отходящий от общего направления развития (Сборники: «Стихотворения» (М., 1999); «Стихотворения» (М., 2000); «Далекий колокол» (Воронеж, 2001); «Полвека боли и любви» (М., 2001). В рамках четвертого этапа мы рассматриваем причины и характер изменения мирочувствования лирического героя.
Третий этап лирики А.Жигулина не имеет четко очерченных временных границ. Развитие лирики поэта проходит без резких скачков и перемен. Новые тенденции постепенно вызревают и нарастают количественно, предопределяя в будущем качественные изменения. В.Ланщиков, заканчивая книгу об А.Жигулине в 1980 году, говорил о том, что он замечает возможные изменения в поэте и в будущем, о невозможности его остановки: «Поэт находится в пути» (200, 125).
В 1980-е годы образ «малой родины» последовательно развивается, продолжая ранее обозначенные темы и мотивы. А.Жигулин дополняет и уточняет свою модель мира, постепенно приводя ее к логической завершенности. В 1980-е годы природный мир «малой родины», сохраняя все ранее обозначенное, поднимается на уровень религиозного сознания. Весь мир просвечен религиозными образами и символами: «Ворон кружится, / Но ясная всходит заря .. . Светится лик золотой / Нерукотворного спаса» (22, 372), «Перепелка над пшенич 143 ным полем / И вечерний предзакатный лес. / Словно звон далеких колоколен / Тихо разливается окрест. / Тихий звон неведомо откуда...» (22, 361). Лирический герой входит в мир «малой родины», как в храм высшего духа, дарующего ему все самое необходимое для успокоения его души: Вхожу, как в храм, В березовую рощу, Где мшистый пень -Подобье алтаря. Что может быть Торжественней и проще: Стволы дерев И тихая заря? От горькой думы, От обиды черной, От неутешных Подступивших слез Иду забыться В этот храм просторный К иконостасу Розовых берез. (22, 358) Прикосновение к природному, вечному миру для лирического героя равноценно общению с Богом. Природа является своеобразной эманацией божественной сущности на земле. О «Родине» А.Жигулина А.Истогина пишет: «Это синоним и символ Абсолюта, которому поэт любовно и прямо-таки молитвенно поклоняется ... Это символ и синоним Бога, которого в известное время нельзя было назвать открыто» (157, 62). Несмотря на то, что А.Жигулин был истинно верующим христианином, в лирике он приближается к традиционной религиозной философии Востока, обожествляющей само пространство. В 1980-х годах природный мир «малой родины» в лирике А.Жигулина поднимается на высшую ступень в системе ценностей человека, всецело ей принадлежащего, она заключает в себе весь смысл его жизни. Однако уже в середине 1970-х лирический герой А.Жигулина иногда выходит за ее границы. В лирике отдельными вехами появляется «не-воронежская» земля: Архангельск («Архангельское» (15, 28), Рига («Рига» (15, 35), Суздаль («Суздаль» (15, 46), Владимир («Ах, как весело листья летят...») (15, 50). В.Акаткин пишет: «Бес 144 покойное чувство дороги, стихи-путешествия все чаще наполняют А.Жигулина середины семидесятых годов. Прежде он был прочно привязан к родным местам, а теперь хочет оглядеться в мире» (30, 30). Но в 1970-е годы образ «малой родины» и ее природы довлеет над «чужим» пространством, подсознательно видоизменяет мир под привычные каноны, поэтому другие города оказываются похожими на воронежскую землю, а пейзаж почти полностью повторяет родной край поэта: Запах дыма и осени. Листья в зыбкой воде. Словно золото бросили, Растеряли в беде (15, 35), -пишет поэт о Риге. Весь мир, несмотря на изменения в географических названиях, с точностью повторяет пространство «малой родины». И.Гринберг замечает: «В стихах закоренелого «домоседа» Жигулина совсем недавно вдруг заблистали новые для него краски - прибалтийские. И вот что интереснее всего -и золотой, величавый простор Юрмалы, сети рыбаков, благодатный покой моря - все это оказалось сродни воронежским «лесным дорогам, где в траншеях растет бурьян» (111, 186). Но даже в простом номинативном обозначении чужого пространства были намечены перспективы будущего движения. С начала 1980-х годов пространство мира претерпевает видимые изменения: лирический герой выходит на просторы большой Родины. В лирику А.Жигулина входят пейзажи не только России, которая представлена, главным образом, центральной Россией и русским Севером, но и других регионов, в том числе прибалтийских республик и Закавказья. Образ чужой земли значительно отличается от детально проработанного образа «малой родины» и создан с гораздо меньшими подробностями. А.Жигулин лишь несколькими мазками намечает общий колорит, составляющий всю характеристику местного пейзажа: «В краю винограда и пальм ... Тоскует в тени кипариса» (22, 388); «Белый аист на кресте / На побеленной церквушке / В той молдавской деревушке» (22, 350); «Беспокойный край балтийский - / И эстонский, и латвийский. / И красавица коса - / Солнце, дюны и леса» (22, 377); «Ваша литовская ива / Не переносит солености. / Сохнет, не приживается / На прибрежном балтийском песке» (22, 384). «Чужой» пейзаж предельно схематичен и условен. Но А.Жигулин делает акцент не на самом пейзаже (пейзаж лишь раздвигает пространственные границы родины) - а на ощущении земли лирическим героем и его отношении к ней.
А.Жигулин уже не строит антитезы «свое - чужое», как в 1960-е годы, а, замечая уникальность земли, сближает ее с «малой родиной», ищет общие моменты, объединяющие родину в единое целое. В Сухуми лирический герой видит лебеду, церковь — в Молдавии, иву - в Прибалтике. Ассоциативными связями детали местного пейзажа объединяются с образом знакомой автору земли, вариативно повторяют ее, но при этом сохраняя определенную дистанцию.
А.Жигулин не только обозначает родные детали на «чужой» земле, но и знаки «чужого» пространства проникают на родную землю:
