Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Личность и окружающий мир: Своеобразие субъектно-объектных отношений в художественном мире Толстого и Пастернака
1.1. Внутреннее движение и процесс самопознания личности у Толстого и Пастернака 10
1.2. Особенности субъектной структуры в лирике Пастернака 35
Глава II. Типы человека и художественные модификации сюжета в романной форме у Толстого и Пастернака 52
2.1. Идея нравственного совершенствования и тип героя у Л.Толстого и Б.Пастернака 52
2.2. Тип «негероического» человека и семантика «женственного» у Толстого и Пастернака 66
2.3. Варианты пути героя и их сюжетная реализация (мифо-поэтический аспект) 78
Глава III. Сюжетная организация и жанр романа в творчестве Толстого и Пастернака 86
3.1. Концепция человека в истории и эстетические представления Толстого и Пастернака 86
3.2. Семантика сюжетных «сопряжений» у Л.Толстого и Б.Пастернака («Война и мир» и «Доктор Живаго») 108
Заключение 126
Литература 128
- Внутреннее движение и процесс самопознания личности у Толстого и Пастернака
- Идея нравственного совершенствования и тип героя у Л.Толстого и Б.Пастернака
- Варианты пути героя и их сюжетная реализация (мифо-поэтический аспект)
- Концепция человека в истории и эстетические представления Толстого и Пастернака
Введение к работе
Творчество Л.Толстого неоднократно становилось предметом художественно-философской рефлексии Б.Пастернака на протяжении всей его жизни («Повесть», «Охранная грамота», «Доктор Живаго», «Люди и положения» и др.). Исследователи обращали внимание на некоторое сходство между произведениями двух писателей: так, например, Ю.Н.Тынянов одним из первых почувствовал связь «Детства Люверс» Пастернака с художественной формой «Детства» Толстого. Но предметом пристального научного изучения обнаруживаемые совпадения не становились. Между тем, Пастернак определял толстовское мировосприятие как основу своего собственного существования, включая автора «Войны и мира» в круг людей и течений, который по своим художественным и этическим установкам представлялся ему «нетолстовским» (символисты, Скрябин)1. Следование Пастернака толстовской традиции проявляется в преемственности глубинных оснований поэтики, связанных с концепцией человека. Последнее как «присущий самому творению художественный концепт я-в-мире, который не следует отождествлять ни с личностью самого автора, ни с той или иной рациональной концепцией, усвоенной или выработанной его мышлением»2, и лежит в основе традиции. Поэтому проблема художественной типологии, помогающей уяснить место пастернаковского творчества в истории литературы, должна быть рассмотрена сквозь призму концепции человека.
Актуальность проблемы. Художественно-философские взгляды Б.Пастернака генетически связаны с модернистским периодом в истории культуры, однако самим писателем декларировалась связь его поэтики и с
1 Письмо к Н.С.Родионову от 27 марта 1950 г. См.: Пастернак, Б.Л. Собрание сочинений в
5-ти т. - М: Худож. лит., 1989-1992. Т. 5. С. 486 (Далее произведения Б.Л.Пастернака ци
тируются по этому изданию с указанием номера тома и страницы в тексте).
2 Тюпа, В.И. Аналитика художественного (введение в литературоведческий анализ). - М.:
Лабиринт, 2001. С. 77.
философскими, психологическими традициями литературы XIX века. Обращение к толстовскому реализму как наиболее значимому для писателя эстетическому феномену позволяет уяснить своеобразие романной формы, которая у Пастернака обусловлена особой полигенетической природой его творчества.
В то же время интертекстуальный анализ, как правило, не претендует на полноту раскрытия глубинных смыслопорождающих механизмов, динамическим взаимодействием которых только и может быть объяснена эстетическая целостность творчества писателя. Определенная односторонность, свойственная разбору отдельных текстов, связана, по-видимому, с постановкой частных исследовательских задач. Поэтому структурный изоморфизм произведений, обнаруживаемый в ходе такого анализа, рассматривается зачастую вне архитектонической системности.
В связи с этим, становится очевидной необходимость типологического подхода к изучению поэтики. По справедливому замечанию Н.Д.Тамарченко, «носителем традиции, т.е. наследуемых в данной области культурного творчества "норм" и "образцов", конечно, выступает прежде всего жанр: ведь наследуется не только тот или иной способ построения сюжета, но и связанное с ним миропонимание, воплощенное в целостности произведения»3. При этом «тематические жанрообразующие конвенции, определяющие референтную компетенцию жанра, суть традиционные для него концепты героя и картины мира»4, что, в сущности, обусловлено архаической семантикой жанра5.
Следовательно, изучение художественной антропологии в типологическом измерении продемонстрирует, что разноуровневые системы значений
3 Тамарченко, Н.Д. Русский классический роман XIX века. Проблемы поэтики и типоло
гии жанра. - М., 1997. С. 30.
4 Тюпа, В.И. Аналитика художественного... С. 126. (Здесь и далее курсив принадлежит
цитируемым авторам).
5 Связь происхождения жанра с типом человека (героя) и сюжетом исследована в: Фрей-
денберг, ОМ. Поэтика сюжета и жанра. - М.: Лабиринт, 1997. С. 202-229.
внутри произведения группируются вокруг человека как «ценностного центра» (М.М.Бахтин) эстетической реальности.
Моделирование современной гуманистической научной парадигмы в области литературоведческих исследований с их требованием родо-видового синтеза при оперировании художественными фактами и обусловило выбор темы данной работы. Обстоятельный анализ влияния толстовской концепции человека на творчество Б.Пастернака открывает пути к непротиворечивому пониманию эстетических закономерностей, свойственных произведениям писателя, как в уникальности их поэтики, так и в перспективе исторического развития литературы.
Степень разработанности проблемы. Литература о творчестве Б.Пастернака обширна. Большое количество работ посвящено исследованию отдельных аспектов его художественной системы:
формально-семантических особенностей стихотворных текстов (В.С.Баевский, Ю.М.Лотман, Д.Сегал, К.Ф.Тарановский, O.Hughes, K.Pomorska и др.);
мотивной структуры отдельных произведений, тем и образов, основополагающих для творчества как целого (Б.М.Гаспаров, А.К.Жолковский, А.В.Лавров, Е.С.Хаев, Ю.К.Щеглов, А.Юнгрен, H.Birnbaum, A.Livingstone, S.Witt);
философско-эстетических взглядов писателя (П.А.Иенсен, Л.С.Флейшман, А.Хан);
мифопоэтического контекста произведений (В.С.Баевский, Е.Фарыно);
связи поэтики Пастернака с современными ему культурно-историческими условиями, в том числе биографические исследования (М.Л.Гаспаров, Л.С.Флейшман, Е.Б.Пастернак, C.Barnes, G. de Mallac).
Наиболее функциональным и распространенным является сравнительный подход к изучению пастернаковского творчества, реализуемый в виде как интертекстуального анализа конкретных произведений, так и типологи-
ческого сопоставления художественных принципов Пастернака с поэтикой других писателей (А.К.Жолковский, И.П.Смирнов, И.А.Суханова).
Следует отметить наличие работ, раскрывающих своеобразие типа героя как в прозе, так и в поэзии Пастернака (С.А.Куликова, И.Ужаревич, M.Aucouturier, E.Clowes). Несмотря на это, вопрос о художественно-философской антропологии как целостном представлении о человеке, определившем этико-эстетические доминанты творчества и жизни писателя, остается открытым.
Роль традиций Толстого в формировании пастернаковской поэтики мало изучена. Кроме отдельных наблюдений и попутных замечаний можно назвать лишь несколько работ, в которых эта тема стала центральной6. Здесь исследовательский акцент смещается в основном на рассмотрение нравственного влияния Толстого на Пастернака, наблюдается тенденция к выявлению лишь общей проблематики двух писателей, при этом собственно поэтический аспект уходит на второй план.
Что касается научной толстовианы, то она предлагает литературоведу значительный материал для осмысления толстовского творчества. Наибольшую важность для данной работы имеют исследования как художественных принципов построения произведений, так и философских, эстетических, религиозных представлений писателя в свете его поэтики (Э.Г.Бабаев, Я.С.Билинкис, С.Г.Бочаров, Г.Я.Галаган, Н.К.Гей, Г.В.Краснов, Е.Купреянова, В.М.Паперный, Е.И.Рачин, А.П.Скафтымов, Н.М.Фортунатов, В.Е.Хализев, Л.Г.Шакирова, Б.Эйхенбаум, P.Jones, G.S.Morson, B.P.Scherr и др.). Существуют также отдельные работы, авторы которых анализируют
6 Варламова, Е.Ф. Б.Пастернак и Л.Толстой: к вопросу о традициях // «Быть знаменитым некрасиво...». - М, 1992; Горелик, Л.Л. Диалоги с Л.Н.Толстым в «Спекторском» и «Повести» Б.Пастернака// Ученые записки: Русская филология, - т.2. - Смоленск: СГПИ, 1996; Лосский, И.О. «Война и мир» Л.Толстого и «Доктор Живаго» Б.Пастернака // Новый журнал. - New York, I960, кн. 61; Пастернак, Е.Б. Значение нравственной проповеди Л.Толстого в формировании Пастернака // «Быть знаменитым некрасиво...». - М, 1992; Mossman, Elliot. Metaphors of History in 'War and Peace' and 'Doctor Zhivago' II Literature and History: Theoretical problems and Russian Case Studies I edited by Gary Saul Morson. -Stanford: Stanford University Press, 1986.
толстовские традиции в литературе XX века , хотя в обосновании обнаруженных сближений не ставится вопрос о ретроспекции современных («посттолстовских») философско-эстетических комплексов на творчество Толстого.
Объектом исследования является творчество Б.Пастернака. Предмет — аспекты поэтики Пастернака, касающиеся художественного освоения писателем толстовской концепции человека, места личности в истории как основы сюжето- и жанрообразования.
Основная цель исследования - выявление и анализ способов художественного функционирования на разных уровнях в поэзии и прозе Пастернака толстовских структурно-смысловых комплексов, реализующих характерную для Толстого совокупность человековедческих представлений.
Цель определяет задачи работы:
выявить и обосновать связь системы субъект-объектных взаимодействий, определяющих эволюцию героя и его отношения с окружающим миром в творчестве Пастернака, с концепцией сознания у Толстого;
доказать, что при создании художественных типов человека и детерминированных ими сюжетных моделей в романной форме Пастернак опирается на художественный опыт Толстого;
исследовать связь жанра романа в творчестве Пастернака с толстовскими представлениями о роли личности в истории, обусловившими поэтику романа «Война и мир».
7 Ср. также некоторые специализированные сборники: Толстой и наше время. Сб.ст. / АН СССР. Ин-т мировой лит.им. Л.М.Горького; Под ред. Н.К.Гея, К.Н.Ломунова и др. - М.: Наука, 1978; Л.Н.Толстой и современные проблемы культуры: Материалы научно-практической конференции. (26-27 окт. 1978 г.). - М., 1980; Толстовский сборник-2000 (Материалы XXVI международных толстовских чтений): В 2 ч. Ч. 1: Л.Н.Толстой в движении эпох. - Тула, 2000; и др.
Методологическая основа работы — сравнительно-сопоставительное исследование художественных, публицистических, философских произведений Толстого и Пастернака. С целью установления схождений двух писателей в области типологии героя, сюжета и жанра используются данные исторической поэтики.
Научная новизна. Следование толстовской традиции у Пастернака носит во многом сознательный характер, что отмечалось самим поэтом. Творчество Толстого включается им в диалогическое пространство истории развития человеческой мысли, поэтому оказывается воспринятым не просто как предшествующая традиция, а «приближается». Принципиально новым в данной работе является фиксирование этого «приближения», выражающегося у Пастернака в проецировании актуальных современных ему черт философского и эстетического мышления на творчество и жизнь автора «Войны и мира». Такой подход, берущий за основу сообразность пастернаковского прочтения внутренним смысловым доминантам толстовского творчества, помогает обнаружить своеобразную современность Толстого, его адекватность эпохе первой половины XX века.
Методологический подход к описанию связи между типом человека, его отношением к миру, сюжетом и жанром произведений позволяет по-новому взглянуть на соотношение эпического и собственно романного в жанре «Войны и мир» и «Доктора Живаго».
В ходе исследования установлены новые закономерности сюжето-строения в произведениях Толстого и Пастернака, вскрывающие художественную логику ряда сюжетных ситуаций, которые ранее оставались за пределами литературоведческого анализа.
Практическая значимость работы состоит в том, что ее выводы могут быть использованы в лекционных курсах по истории русской литературы
XIX - XX вв., спецкурсах и семинарах, а также могут стать основой для других литературоведческих исследований.
Апробация работы. Основные материалы, составившие корпус диссертации, обсуждались на международных и всероссийских научных конференциях в Нижнем Новгороде, Туле, Москве, Владимире и нашли свое отражение в 9 публикациях.
Структура работы обусловлена целями и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.
В первой главе работы - «Личность и окружающий мир: своеобразие субъектно-объектных отношений в художественном мире Толстого и Пастернака» исследуется процесс становления личности у писателей с точки зрения их концепции сознания.
Во второй главе - «Типы человека и художественные модификации сюжета в романной форме у Толстого и Пастернака» проводится анализ связи между художественной типологией героев и сюжетной структурой у обоих писателей.
Третья глава работы - «Сюжетная организация и жанр романа в творчестве Толстого и Пастернака» - посвящена рассмотрению поэтики сюжета и жанра писателей в свете концепции человека в историческом процессе.
Внутреннее движение и процесс самопознания личности у Толстого и Пастернака
Обращение Б.Л.Пастернака к художественно-философской традиции Л.Н.Толстого не случайно. Творчество Л.Н.Толстого в истории развития психологической прозы занимает особое место. Писателю удалось интуитивно проникнуть в глубины человеческого сознания и художественно воспроизвести его сложнейшие структуры задолго до того, как они были описаны философской наукой. Однако сфера сознания в литературе о Толстом зачастую рассматривается или исключительно с психологических позиций, или же как связанная с содержанием конкретных переживаний в перспективе духовной эволюции героя , в то время как исследование актов сознания как самих по себе обладающих внутренним смыслом может прояснить многое в художественно-философской концепции писателя, в том числе, сформулированный им «закон движения личности во времени».
Современная философская антропология, задаваясь вопросом о пути, по которому должна двигаться наука, изучающая сущность такого явления как человек, в качестве отправной точки своих исканий выдвигает идею о том, что «существо человека следует понимать, .. . исходя из особенностей его связей с вещами и существами» . Подобная установка харак терна и для художественной литературы, которая делает соотнесенность и взаимодействие двух сложных систем - человека и мира - предметом эстетического анализа. Поэтому актуальными для Пастернака оказываются художественные открытия Толстого, для которого характерно понимание жизни как «сопричастности человека бытию», и, следовательно, важна «мысль о ценности для человека максимально широких, свободно возникающих связей с окружающим миром»10.
Выстраивание собственной оригинальной концепции личности, размышления о возможности и способах познания человеком себя и окружающего мира неизбежно приводили автора «Доктора Живаго» к такому философскому понятию как сознание. Сложность научного определения сущности сознания (в силу невозможности последнего «быть объектом позитивного знания»11) не могла не быть очевидной для поэта-философа (ср. слова главного героя романа «Доктор Живаго»: «Сознание яд, средство самоотравления для субъекта, применяющего его на самом себе. Сознание - свет, бьющий наружу, сознание освещает перед нами дорогу, чтоб не споткнуться. Сознание - это зажженные фары впереди идущего паровоза. Обратите их светом внутрь, и случится катастрофа» - 3; 69).
Пастернаковское определение сознания находится во многом в русле философских традиций феноменологии Э.Гуссерля , в соответствии с которыми человеческое сознание выявляется только через его функционирование, через так называемые структуры сознания. Интенциональностыо - основным свойством рассматриваемого феномена - обусловлено то, что человек (как носитель сознания) в эксплицирующей его традиции мыслится не изолированно, он «вписан» в контекст окружающей жизни, бесконечно пере секается с ней. Это пересечение, «связь» и есть та сфера, через которую существует сознание.
Трактовка Толстым используемых нами философских понятий в разные периоды творчества писателя неоднозначна и со временем уточнялась. Сознание и его свойства оказываются исходным пунктом рассуждений Толстого в трактате «О жизни» (1886-1887). Однако уже в 1860-е годы в философской части эпилога (ч.2, гл.УШ) романа «Война и мир» писатель разводит понятия «разум» и «сознание» применительно к решению вопроса о свободе и необходимости:
«...Глядя на человека, как на предмет наблюдения с какой бы то ни было точки зрения, - богословской, исторической, этической, философской, -мы находим общий закон необходимости, которому он подлежит так же, как и все существующее. Глядя же на него из себя, как на то, что мы сознаем, мы чувствуем себя свободными.
Сознание это есть совершенно отдельный и независимый от разума источник самопознавания. Чрез разум человек наблюдает сам себя; но знает он сам себя только через сознание.
Без сознания себя немыслимо и никакое наблюдение и приложение разума.
Для того чтобы понимать, наблюдать, умозаключать, человек должен прежде сознавать себя живущим. Живущим человек знает себя не иначе, как хотящим, то есть сознает свою волю» .
Воля здесь у Толстого есть способ осуществления сознания. В силу своей изначальной обращенности на предмет воля определяет сознание как направленное. Таким образом, понятие интенциональности сознания прочно входит в философский кругозор писателя, сохраняя важность своего значения и в более позднем творчестве. Сознание, как пишет Толстой в трактате «О жизни», реализуется через «ряд последовательных сознаний» (26; 394), соответствующих разным этапам жизни человека и соединяющихся «моим отношением к миру» (26; 396), которое «вносится нами в мир из области внепространственной и вневременной» (26; 395). «Отношение к миру» - это то, что делает сознание целостным и устанавливает двустороннюю связь между сознанием и объективным бытием (поэтому человек у Толстого познается сущностно) через его отношение к миру).
«Отношение к миру» при всей своей субъективной наполненности применимо к человеку вообще как обладающее универсальной формой осуществления акта сознания.
Уже первое замеченное критикой прозаическое произведение Б.Пастернака «Детство Люверс», повествующее о становлении личности девочки, познании мира и другого человека через преодоление их аутентичной отстраненности, заставляло читательскую память апеллировать к толстовской трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность»14. Трилогия Толстого как «исследование жизни в реальной динамике объективного и субъективного»15, на наш взгляд, наиболее точно соответствовала диалогической эпохе, в которую Пастернак писал свою повесть.
Идея нравственного совершенствования и тип героя у Л.Толстого и Б.Пастернака
При сравнительном анализе художественных систем Толстого и Пастернака главный предмет внимания исследователя - не столько ощутимое наследование философских традиций и способов их художественного воплощения, сколько, по выражению Пастернака, "новый род одухотворения в восприятии мира и жизнедеятельности, то новое, что принес Толстой в мир" и чем определяется, "вопреки всем видимостям, историческая атмосфера первой половины ХХ-го века"(5; 486). Этим, вероятно, обусловлено сближение типологических характеристик некоторых героев у обоих писателей. Анализируя вслед за Толстым различные типы мироотношения, Пастернак приходит в своем творчестве к созданию синтетической позиции героя, смысловой доминантой которой является понятие духовной свободы.
Одним из ключевых положений нравственно-философского учения Толстого является идея нравственного совершенствования, понимаемого как путь сближения с идеалом абсолютного добра. В первой главе этой работы с помощью понятийного аппарата феноменологии уже было показано, что внутреннее движение личности, выполняющее сюжетообразующую функцию в произведениях Толстого (а вслед за ним и у Пастернака), предстает как процесс преодоления трансгредиентности бытия сознанию. Однако мы лишь подошли к рассмотрению вопроса о том, какую роль здесь эволюция сознания играет в разворачивании сюжета. В романах обоих писателей самосовершенствование героев неразрывно связано с их поисками духовной свободы. Поэтому философская проблема соотношения свободы и необходимости, открыто решаемая в «Войне и мире» и «Докторе Живаго», порождает два противопоставленных друг другу мироотношения, которые художественно реализуются в двух полярных типах человека и, соответственно, предлагают два различных сюжетных варианта «пути героя».
Наша задача в этой части исследования - показать, как два разных типа человека у Толстого и Пастернака обусловливают варьирование традиционной циклической схемы сюжета и диктуют связанную с этим варьированием жанровую дифференциацию в рамках одного романа.
Внепространственное и вневременное единение всех людей как конечная цель нравственного самосовершенствования человека является, по мысли автора романа «Война и мир», залогом истинной духовной свободы. Но позицию героя, открывающего внутреннее смысловое родство собственного субъективного сознания и бытия в его различных проявлениях как объекта, не следует отождествлять у Толстого с имперсонализмом, полным нивелированием личностных качеств человека, растворением его в безличном универсуме.
Последнее, воспринятое многими русскими мыслителями как идеал Толстого, часто становилось одним из аргументов полемически заостренной оценки взглядов писателя. "Толстовский индивидуализм, - пишет Н.Бердяев, - решительно враждебен личности, как это и всегда бывает с индивидуализмом. Толстой не видит лица человеческого, не знает лица, он весь погружен в природный коллективизм, который представляется ему жизнью божественной. ... Нравственное сознание Толстого требует, чтобы не было больше человека как самобытного, качественного бытия, а была только всеобщая, бескачественная божественность, уравнение всех и всего в безличной божественности"36. О панморализме Толстого, сводившем "творческие запросы людей к тому, чтобы устранить и победить все личное и индивидуальное в нас", говорил В. Зеньковский.37
Однако, как нам думается, здесь не учитывается значение, которое Толстой придавал личной воле индивида, способности сказать «свое слово» в жизненной практике.
Современное общество, по мнению писателя, основано на лжи и насилии, на подавлении свободы личности. Жизнь человека в обществе регулируется кодексами и законами, так же, как частная жизнь определяется эмпирическими интересами, потребностями, склонностями "животной личности". Непротивление злу насилием, сознательное, добровольное следование идеалу добра и любви всех ко всем является залогом духовной свободы и сохранения индивидуальности. С этой точки зрения Толстой антигосударственен, так как отвергает общество (государство) как форму объединения людей , усматривая в нем элемент принуждения к следованию закону. С этой же точки зрения можно говорить о его антирелигиозности, как отрицании христианства в том мистическом виде, в котором оно изложено в Евангелии, где обнаруживается противоречие между личным незаинтересованным (бескорыстным) стремлением к добру и идеей воздаяния. В статье «Религия и нравственность» (1893г.) Толстой пишет: «Всякий человек, когда-либо, хотя в детстве, испытавший религиозное чувство, по своему личному опыту знает, что чувство это всегда вызываемо было в нем не внешними страшными вещественными явлениями, а внутренним, не имеющим ничего общего с страхом перед непонятными силами природы сознанием своего ничтожества, одиночества и своей греховности»(39; 197).
Здесь, вероятно, сказывается влияние нравственной философии Канта, ставившего «онтологическое понятие совершенства» выше, чем «теологиче ское понятие, которое выводит нравственность из божественной, всесовер-шеннейшей воли», так как «совершенство этой воли мы не можем созерцать, а можем лишь вывести его из наших понятий, среди которых понятие нравственности важнейшее, ... если мы этого не сделаем ... понятие божественной воли, исходящее из свойств честолюбия и властолюбия и связанное с устрашающими представлениями о могуществе и мстительности, должно было бы создать основание для системы нравственности, которая была бы прямо противоположна моральности» . Таким образом, личная воля должна относится к действию или образу мыслей, так же, как причина к следствию.
С этой точки зрения, безволие, «уравнение всех и всего в безличной божественности» не является идеалом Толстого. Такую жизненную позицию он воплотил в образе Платона Каратаева, который как художественный тип отличается отсутствием самости и в определенной степени противопоставляется автором другому, более «своеобразному» герою, Тихону Щербатому40 (иллюстрацией «безликости» Платона Каратаева может служить, например, то, что Пьер при первом знакомстве с ним «не видал его лица»(12; 45). Здесь обнаруживается типологическая параллель с Алешей Горшком, героем одноименного рассказа (1905г.) и даже с Николаем Ростовым (его вспышка по поводу суждений офицеров о союзе с французами: «Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! ... Умирать велят нам - так умирать. А коли наказывают, так значит - виноват; не нам су-дить...»(10; 150-151)41.
Варианты пути героя и их сюжетная реализация (мифо-поэтический аспект)
Изменение отношения человека к миру, смысловая трансформация личности, обозначаемая как прозрение или нравственное просветление у Толстого фабульно локализуется в финале жизни героя, либо знаменует собой завершение некоего этапа его духовных исканий.
Моменты внутреннего движения у героя, как это уже было показано в первом разделе нашего исследования, определяются работой сознания. Поэтому нельзя считать, что их появление мотивировано или исключительно изменением внешних по отношению к внутреннему миру героя обстоятельств окружающей действительности, или же наоборот только условиями, базирующимися в субъективной сфере личности. Первое противоречит всему духу толстовского мировоззрения, так как, снимая проблему свободы и необходимости (центральную для писателя), делает невозможным нравственный выбор и, следовательно, самосовершенствование личности. Второе придает внутреннему изменению человека оттенок спонтанности, которой у Толстого нет. Исключение, отмеченное М.М.Бахтиным, составляет «ничем не подготовленное, совершенно неожиданное радикальное обновление Брехунова в последний момент его жизни ("Хозяин и работник")» .
У Толстого, а вслед за ним и у Пастернака, описанные выше факторы объединяются в сложное диалогическое целое, исключающее какую-либо субъ-ектно-объектную иерархию. Взаимообусловленность этих начал или, лучше сказать, их сущностное тождество, проходящее через духовный опыт героя, становится в художественном мире обоих писателей обоснованием бесконечности как личного совершенствования, так и соотнесенной с ним условно-внешней жизни. По мнению С.Е.Шаталова, у Толстого «прозрение героя состоит из целой системы переживаний, раздумий, впечатлений, развернутых во времени. Глубокое изменение натуры героя происходит, как правило, на протяжении более длительного (по сравнению с героем у Чехова - А.Ж.) периода: целая цепь частных озарений и сдвигов подготавливает то обновление души, кото-рое наступает в финале» . Здесь исследователем акцентируется формально-композиционный аспект события. Следует отметить, что прозрение в качестве акта сознания, возникающего на стыке внутреннего мира человека и объективной реальности, художественно завершает личность героя, но не художественное целое всего произведения. Композиционная приближенность «прозрения» к финалу произведения не может служить основанием для обратного предположения.
Чтобы понять исключительную значимость для поэтики Толстого выдвигаемого нами тезиса, приведем выдержку из варианта вступления и предисловия (1865г.) к еще не оконченному роману «Война и мир», где писатель пытается определить жанр своего произведения:
«Печатая одну часть сочинения без заглавия и без определения рода, к которому оно принадлежит, т.е. не называя его ни поэмой, ни романом, ни повестью, ни рассказом, я считаю нужным сказать несколько объяснительных слов, почему это так и почему я не могу определить, какую часть целого составляет печатаемое теперь.
Предлагаемое теперь сочинение ближе всего подходит к роману или повести, но оно не роман, потому что я никак не могу и не умею положить вымышленным мною лицам известные границы - как-то женитьба или смерть, после которых интерес повествования бы уничтожился. Мне невольно представлялось, что смерть одного лица только возбуждала интерес к другим лицам, и брак представлялся большей частью завязкой, а не развязкой интереса. Повестью же я не могу назвать своего сочинения потому, что я не умею и не могу заставлять действовать мои лица только с целью доказательства или уяснения какой-нибудь одной мысли или ряда мыслей.
Причина же, почему я не могу определить, какую часть моего сочинения составит печатаемое теперь, состоит в том, что я не знаю и сам для себя не могу предвидеть, какие размеры примет все сочинение.
Задача моя состоит в описании жизни и столкновений некоторых лиц в период времени от 1805 до 1856 года.
Я знаю, что ежели бы я исключительно был занят одной этой работой и ежели бы работа моя производилась при самых выгодных условиях, то и то едва ли я был бы в состоянии исполнить мою задачу. Но и исполнив ее так, как я бы желал, я убежден и стремлюсь к тому, чтобы интерес моего повествования не прекратился бы с достижением предположенной эпохи. Мне кажется, что ежели есть интерес в моем сочинении, то он не прерывается, а удовлетворяется на каждой части этого сочинения и что вследствие этой-то особенности оно и не может быть названо романом. Вследствие этого-то свойства я и полагаю, что сочинение это может быть печатаемо отдельными частями, нисколько не теряя вследствие того интереса и не вызывая читателя на чтение следующих частей. Вторую часть нельзя будет читать, не прочтя первую, но прочтя первую часть, очень можно будет не читать второй»(13; 55-56).
Очевидно, что под «интересом повествования» Толстой подразумевает не читательский интерес, а совокупность отношений героев с окружающим миром и между собой («жизнь и столкновения некоторых лиц»), которая не теряет своего сюжетообразующего значения даже по достижении сочинением или его частью формальной развязки. Брак и смерть в качестве «романной» развязки, по мысли писателя, не могут художественно завершать целое произведения.
Концепция человека в истории и эстетические представления Толстого и Пастернака
В предыдущей главе были определены два соотнесенные друг с другом типа человека в романах «Война и мир» и «Доктор Живаго». Разведение этих двух взаимообусловленных типов - «активного» и «пассивного» героев - в произведениях Толстого и Пастернака связано с задачей художественного разрешения этико-философского вопроса о свободе и необходимости.
Исходя из рассмотренных в первой главе данной работы представлений обоих писателей о самопознании личности как процессе самоидентификации через посредство внеположенного сознанию бытия, мы показали, что ответ на указанный вопрос у Толстого и Пастернака вытекает не из противопоставления свободы необходимости и их дискретного анализа, а из признания их принципиальной неразделяемое, то есть изначального абсолютного тождества субъективного и объективного, снимающего противоречие между свободой и необходимостью.
До сих пор наше исследование художественно-философской антропологии Толстого и Пастернака касалось лишь типологии собственно человека и процесса внутреннего движения личности в системе представлений писателей, что в частности позволило рассматривать сюжетную структуру и (до определенной степени) жанровую форму произведений в связи с архаической семантикой смерти и воскресения.
На данном этапе работы представляется необходимым изучение той картины мира или, точнее, тех закономерностей объективного бытия, которые обнаруживаются сознанием человека в произведениях Толстого и Пастернака. Сам процесс этого обнаружения, как уже было установлено выше (первая и вторая главы), оказывается в сущности интерсубъективным. Подобно тому, как личность реализуется в многообразии межличностных отношений, история частной человеческой жизни должна быть осмыслена в контексте истории всего народа («человеческого рода»), что неизбежно выводит нас к проблеме личности в истории у обоих писателей.
Так как нашей задачей является исследование поэтики, то следует показать, как в художественной реальности произведений Толстого и Пастернака претворяются три главных аспекта данной проблемы. Во-первых, прин-ципы организации развивающейся действительности и непосредственно механизмы движения истории в качестве закономерностей общей жизни, во-вторых, возможность такого восприятия, которое позволяло бы человеку постичь эти закономерности и, в-третьих, возможность такой жизненной установки, которая делала бы личность (в контексте нашего анализа - «пассивно» развивающегося героя) духовно свободной.
Полагаем, что в художественной реальности произведений Толстого и Пастернака само бытие, в контексте которого герои обретают субстанциальность, имеет определенный элемент художественности; искомое восприятие оказывается эстетическим, а путь духовной свободы - творчеством.
В толстовском понимании, история есть «бессознательная, общая, роевая жизнь человечества» (Зт,1ч,1гл.). Поэтому генеральный вектор истории представляется писателю суммой векторов всех частных существований:
«Для нас - потомков не-историков, не увлеченных процессом изыскания, и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтож ности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел итти на службу и не захотел бы другой и третий и тысячный капрал и солдат, на столько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть» (11; 4-5).
Исходя из этого убеждения, Толстой в своем романе «Война и мир» отрицает возможность личного произвола людей, обладающих властью, который был бы единственной причиной исторического движения. История в этом свете предстает в качестве изменения жизни, складывающегося из действий всех людей, сумма произволов которых и есть истинная причина исторических событий.
Немаловажным для нашего исследования в приведенном выше отрывке из романа Толстого является то, что писатель особо оговаривает ракурс видения исторического события (ср. «для нас, потомков...»). Введение в рассуждение перспективы восприятия, характерное не только для философско-исторических отступлений в «Войне и мире», но и для аргументационной логики писателя в целом, делает рассуждение подобного рода своеобразным метарассуждением. Метарассуждение фокусирует внимание на самом созерцании и/или соответствующей ему нарративной практике.
«Для изучения законов истории, - пишет Толстой в 1 гл. З ч. 3 т., - мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, на сколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов; и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров, и на изложение своих соображений по случаю этих деяний» (11; 269). Очевидно, что в основе такого рассуждения лежит рассмотренный в первой главе нашей работы механизм самоопределения, вовлекается чужое сознание, в данном случае историографическая традиция, с которой Толстой полемизирует. Историческое исследование в ходе написания произведения превращается для писателя в один из путей конструирования картины мира, в которой авторское сознание предстает в качестве смыслоорганизующего элемента. Поэтому можно считать, что история для Толстого — важнейший гносеологический инструмент. Она, по выражению французского философа Поля Рике-ра, «является одним из способов, которым люди "воспроизводят" свою принадлежность одному и тому же человечеству; она представляет собой сферу коммуникации сознаний, сферу, разделенную с помощью методологии на следы и документы, стало быть, явно выраженную сферу диалога, где "другой" отвечает на вопрошание» .
Здесь следует вспомнить, что само обращение Толстого к прошлому отчасти было предпринято, чтобы исторически мотивировать судьбы последующих поколений". Писатель исследовал в реальном историческом прошлом универсалии человеческой жизни, важные и для современной ему эпохи. С этой точки зрения, исследователи говорят даже о некоем «антиисторизме»100 Толстого.
