Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Повесть «котлован» и пьеса «шарманка»: основные направления и проблемы изучения
1.1. Повесть «Котлован» в критике и литературоведении 17
1.1.1. «Котлован»: основные направления в изучении (введение) 17
1.1.2. Сюжетообразующие образы-символы и проблематика «Котлована» в интерпретации платоноведения 18
1.1.3. Герои и коллизии повести в интерпретации платоноведения 37
1.1.4. Контексты повести «Котлован» в интерпретации платоноведения 81
1.1.5. Композиционные особенности «Котлована» в интерпретации платоноведения 102
1.2. Пьеса «Шарманка» в критике и литературоведении 107
ГЛАВА 2. Повесть А. Платонова «котлован» в политическом и культурном контексте 112
2.1. Повесть А. Платонова «Котлован» в политическом контексте 112
2.1.1. Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в «Котловане»: Датировка рукописи 112
2.1.2. Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в «Котловане»: Город..І 120
«Я хочу истину для производительности труда» 131
«Вощев <...> собирал в выходные дни всякую несчастную мелочь природы» 140
Строители дома 145
«Эсесерша наша мать» 164
2.1.3. Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в «Котловане»: деревня . 173
2.2. Повесть А. Платонова «Котлован» в культурном контексте 203
ГЛАВА 3. Пьеса «шарманка» в политическом и культурном контексте 246
3.1. История текста 246
3.2. Датировка пьесы 251
3.3. События общественно-политической и международной жизни, получившие прямое отражение в пьесе 257
3.4. Политические аллюзии, основанные на игре слов 262
3.5. "Вечер испытания новых форм еды" 267
3.6. Купля-продажа души 275
3.7. Символика заглавного образа 282
Заключение 302
- Сюжетообразующие образы-символы и проблематика «Котлована» в интерпретации платоноведения
- Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в «Котловане»: Датировка рукописи
- Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в «Котловане»: деревня
- События общественно-политической и международной жизни, получившие прямое отражение в пьесе
Введение к работе
Андрей Платонов занимает особое место в русской литературе XX века.
Первое, что поражает всякого читателя его произведений - неповторимая манера письма, которой, по образному выражению Ф. Сучкова, трудно подражать - все равно, что вторично использовать затвердевший гипс. «Неправильной прелести языка» Андрея Платонова посвящено много работ, языковые аномалии в его прозе изучены и систематизированы. Но тайна того явления, которое называется «язык Платонова», остается.
Абсолютно необычна для советской литературы и этическая позиция писателя Платонова. О его любви к слабым, беспомощным, одиноким и забытым говорилось немало, в том числе и при жизни писателя. Современники понимали и ценили не свойственное советской литературе сострадание Платонова своим героям, которое С. Бочаров назвал «судорогой платоновской человечности». Но такова загадочная платоновская манера письма, что та же самая проблема, в более общей постановке названная «авторской позицией», остается открытой до сих пор. В платоноведении существуют разные ее интерпретации, вплоть до прямо противоположных.
И язык Платонова, и его гуманизм определяют «необщее выражение» его писательского лица. Но значение Платонова для русской культуры не в стилистическом новаторстве, а в том, что он глубже других понял весь трагизм произошедшего с нашим народом в эпоху ленинских и сталинских преобразований и единственный из писателей (как считают современные исследователи) сумел это адекватно изобразить на своем необычном языке. Данное обстоятельство и ставит Платонова на особое место в русской литературе XX века.
Литературная судьба Андрея Платонова такова, что несколько поколений читателей открывали его для себя заново. При жизни Платонова почти не печатали. В литературной среде его произведения знали (в том числе и не опубликованные) и ценили очень высоко, о чем свидетельству-
ют документы - воспоминания современников, протоколы совещаний в Союзе писателей, сводки ОПТУ. Однако массовому советскому читателю Платонов - несмотря на несколько скандалов вокруг его имени в печати -был, видимо, мало известен. Поэтому и говорят о «втором рождении» писателя после переиздания некоторых его повестей и рассказов в конце 50-х — начале 60-х гг. Но изданий было немного, а главное — они не отражали того, что сделал Андрей Платонов в литературе. Когда в конце 80-х на родине писателя впервые опубликовали «Чевенгур», «Котлован», «Ювениль-ное море», «Шарманку», «14 Красных Избушек», появилось основание говорить о его «третьем рождении».
Симптоматично, что каждое посмертное «рождение» Платонова приходилось на критический момент нашей истории, когда в историческом самосознании народа наступал некоторый поворот. Его «второе рождение» стало возможным в хрущевскую «оттепель», третье - в горбачевскую «перестройку». Хотя поэтапное знакомство с Платоновым и происходило по чисто внешним, идеологическим причинам, однако это вполне согласовывалось с причинами внутренними: Платонов становился доступным в меру нашей духовной зрелости и в соответствии с нашей способностью понять его нетривиальную мысль.
«Третье рождение» писателя совпало с развалом советской системы. В этой ситуации удивление и восторг перед Андреем Платоновым были очень сильными: писали о его пророческом даре, о предвидении этого самого развала. Тогда же появилось и много статей о Платонове, основной пафос которых был направлен не столько на его творчество, сколько на осмысление нашего прошлого. Очнувшись после болезни, мы ставили себе диагноз. Для характеристики завершившегося периода истории Платонов дал емкие образы-символы, и прежде всего - образ котлована. При всей несомненной правильности и ценности многих публицистических высказываний о Платонове эпохи перестройки, их существенным недостатком была вторичность самого платоновского материала и иллюстративный подход к его наследию. Платонова видели через призму уже доступного
знания о пройденном периоде нашей истории. А между тем Андрей Платонов - великий русский писатель, сказавший в литературе свое особое слово. Значительная часть этой сокровищницы так и осталась нетронутой.
Вслед за очередным «рождением» Андрея Платонова для читателей начинался новый этап изучения его творчества. Их тоже выделяют три: прижизненная критика; критика первого (1958 г. - конец 80-х) и второго (с конца 80-х и по настоящее время) периодов. Начало научному изучению А. Платонова положила, по общему признанию, статья Л. Шубина «Андрей Платонов» (1967). За прошедшие с тех пор годы платоноведение выработало много разных подходов к наследию писателя и методов анализа его произведений, накопило большой опыт в постановке проблем платоновского творчества.
При жизни писателя и вскоре после его «второго рождения» на первом месте в платоноведении стояли вопросы стилистического и тематического своеобразия Платонова-писателя, а также особенности его идеологической позиции. Язык и стиль Платонова как основа его повествовательной стратегии оставались в центре внимания исследователей и с формированием научного подхода к его творчеству. Затем этот интерес перешел на проблемы жанровой и сюжетной специфики платоновских произведений. Вопросы поэтики длительное время были в платоноведении приоритетными, при этом преобладал имманентный подход к творчеству писателя: Платонова изучали изнутри его собственного художественного мира. Такой подход позволил увидеть необычайное единство в платоновских произведениях - тематическое, мотивное, сюжетное, образное и пр. Идея этого единства выразилась в формуле, сыгравшей важную роль в изучении творчества Андрея Платонова: «Платонов пишет одну книгу».
Платонова долго рассматривали как глубоко самобытного писателя-самоучку, не связанного с литературной и культурной традицией — не только западной, но и отечественной. Однако серьезное изучение платоновского наследия изменило это представление и поставило вопрос о раз-
личных контекстах и источниках его творчества - литературных, философских, естественнонаучных и пр. Это исследовательское направление сложилось параллельно в нашем и западном литературоведении и до сих пор не утратило своего значения, оставаясь актуальным и весьма плодотворным.
Изучение творчества А. Платонова в культурном контексте позволило увидеть в его произведениях традиции символизма и поставить вопрос о творческом методе. Особенно остро проблема метода стала на повестку дня после публикации сначала за рубежом, а потом и в нашей стране главных платоновских произведений с их фантасмагорическими сюжетами и образами.
Определенное место в платоноведении занимают работы, где во главу угла ставятся вопросы о месте и значении утопических представлений во взглядах писателя. К ним примыкают и многочисленные исследования, в которых платоновские произведения рассматриваются в рамках жанра утопии и антиутопии.
В последние годы все большее значение приобретают вопросы научной биографии писателя Андрея Платонова и текстологии его произведений.
Таковы - в самом общем виде - основные направления, по которым развивается научное изучение творчества Андрея Платонова. В настоящее время в платоноведении сложилась вполне определенная система идей и понятий, на которую опираются исследователи творчества Платонова. Результаты их совместной работы пополнили знание о писателе, его художественном мире и мировоззрении.
Тем не менее, можно, видимо, сказать и о некотором тупике, в котором оказалось платоноведение в последнее время. Некоторые коллизии и персонажи платоновских произведений получили прямо противоположную трактовку, некоторые - вообще оказались за пределами литературоведческого анализа. Открытой остается и проблема авторского идеала, идейной эволюции писателя и пр. Причина всех сложностей с изучением и
интерпретацией платоновских произведений может быть в своеобразии художественного языка и повествовательной манеры А. Платонова, которое признают многие исследователи платоновского творчества. Как считает А. Шиндель (Шиндель А. Свидетель: (Заметки об особенностях прозы Андрея Платонова) // Знамя. — 1989. - №9. — С. 207-217), к Платонову не применимы шаблоны, стандартные подходы и общепринятые схемы литературоведческого анализа - настолько необычно его образное мышление. Понять своеобразие Платонова через прямое сопоставление с другими художниками-новаторами (например, Ф. Кафкой, Ф. Музилем, П. Филоновым и др.) невозможно, равно как невозможно понять природу его образа из сравнения с классическими литературными типами (например, «маленький человек»). «Платонов ни на кого не похож», - признает А. Шиндель. В результате еще многое в наследии А. Платонова не изучено.
Исследователи творчества писателя пытались постичь особенности его художественного мира через специфику платоновских сюжетов и героев. Они обратили внимание на наличие в прозе писателя сквозных мотивов и некого постоянного ядра - инварианта сюжета и авторского идеала. Большая заслуга в их выделении принадлежит Н. Малыгиной. Она ввела в научный оборот ранний «Рассказ о многих интересных вещах» и рассмотрела его как эмбрион платоновского сюжета, переходящего из произведения в произведение; показала генетическую связь всего последующего творчества Платонова с образами, коллизиями и идеями этого рассказа. Выделение образной, сюжетной и идейной доминанты платоновских произведений было важным этапом в их исследовании и помогло представить художественный мир А. Платонова как целостную систему. Но при таком интересе к «постоянным величинам» в платоновском творчестве постепенно стал преобладать обобщенный и суммарный подход к идеям писателя. В результате «переменная составляющая» его произведений, а также те коллизии, которые не укладываются в рамку общего сюжета, часто остаются без внимания (а именно они могут оказаться более важными). В на-
стоящий момент ясно ощущается недостаток работ, посвященных многоаспектному и целостному анализу отдельных произведений писателя.
Герои платоновских произведений, без сомнения, тоже очень необычны. Эту специфику исследователи творчества писателя видят, как правило, в типологическом единстве персонажей, в поведении которых преобладают ролевые начала: герой-спаситель или преобразователь мира; герой-изобретатель; естественный, или природный герой; близкий автору герой и т. д. Но платоновские герои часто не укладываются ни в какую схему. Кроме того, попытки определить, какой тип поведения и деятельности соответствует положительному мироощущению платоновского человека, не всегда согласуется с внутренней логикой художественного мира писателя. Любой из отмеченных типов поведения (например, спаситель, преобразователь, странник и пр.) может быть присущ как положительным (условно говоря), так и отрицательным персонажам. Столь же мало плодотворны и попытки выделить героев, близких автору. Исследователи платоновского творчества неоднократно отмечали, что писатель переносит собственные идеи, когда-либо высказанные в публицистической форме, в свои художественные произведения и наделяет ими очень разных - по функциям в произведении - персонажей (программа борьбы с полом в рассказе «Антисексус», идеи Шмакова об организации природы в повести «Город Градов» и др.). Как считает Н. Малыгина, «в мире Платонова нет "положительных" и "отрицательных" персонажей, писатель способен наделить любого из героев "сокровенными" качествами автобиографического персонажа». Таким образом, одного типологического подхода явно недостаточно, чтобы объяснить своеобразие платоновских образов. Выводы об их структуре и функциях должны опираться на подробный анализ содержания и построения каждого произведения Платонова и каждого отдельного героя.
Открытым остается вопрос об авторском идеале Андрея Платонова, который рассматривают на фоне его постоянных сюжетов и тем. И нужно признать, что высказывания на эту тему современных исследований порой,
мягко говоря, удивляют. В освещении проблемы авторского идеала можно проследить следующую тенденцию: сначала критики обращали внимание на этические стороны этого идеала, а затем стали говорить об утопизме во взглядах писателя. Вопрос об авторском идеале очень остро ставился уже при жизни писателя. А. Гурвич, автор первой большой статьи о творчестве Платонова, выделяет тему сиротства и одиночества как центральную в творчестве Платонова, а его идеал называет христианским: «Андрей Платонов говорит о тех, кто слаб, нем, беспомощен, одинок, забыт»; «одинокий ребенок, одинокий человек - вот излюбленный образ Андрея Платонова». Основные черты идеального платоновского героя А. Гурвич характеризует так - жалостливость и сострадание. Вывод, который делает Гурвич: «вопрос о возвышенных потребностях человеческой души у Платонова всегда сводится к религии». Статья Гурвича спровоцировала полемику в печати о творчестве Платонова и его гуманизме, который называли «фальшивым», а его философию - «порочной» и не имеющей ничего общего с мировоззрением советского человека.
В настоящее же время вопрос об авторском идеале чаще всего связывают с влиянием философии Н. Ф. Федорова и его проектами научного воскрешения мертвых и достижения бессмертия. При этом никакой разницы между различными периодами творчества писателя, как правило, не делается. В платоноведении постепенно сложилось представление об Андрее Платонове как писателе с устойчивыми утопическими представлении. Точка зрения, что Платонов, в молодости переживший увлечение утопическими теориями, никогда до конца не освободился от подобных идеалов, — время от времени высказывается в работах о писателе. Даже в его произведениях 30-х - 40-х гг. порой видят и примирение со сталинской действительностью, и тоску по утопии, и разнообразные утопические представления. А если не утопические, то антиутопические. Однако каждый случай возможного проявления утопических взглядов требует внимательного анализа, основанного на изучении художественного языка писателя и опирающегося на реальный и культурный контекст его произведений.
С начала 80-х гг. в платоноведении прочно утвердилась проблема контекстов платоновского творчества. Впервые она была широко заявлена в статьях Е. Толстой «Литературный материал в прозе А. Платонова» (1980), «К вопросу о литературной аллюзии в прозе Андрея Платонова: Предварительные наблюдения» (1981), а также «Идеологические контексты А. Платонова» (1981). С тех пор это исследовательское направление стало одним из самых актуальных и разрабатываемых. Круг выявленных источников творчества писателя весьма широк: мифология, в том числе фольклор; библейские образы; русская литература XIX века (А. Пушкин, Н. Гоголь, Ф. Достоевский и др.), а также символизма и авангарда (А. Белый, А. Куприн, концепции «левого искусства и др.); современная писателю советская литература (М. Горький, Б. Пильняк, И. Катаев и др.); произведения зарубежных писателей («Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете и др.); философские учения (Н. Федоров, В. Соловьев, А. Богданов, В. Розанов, П. Флоренский и др.); естественнонаучные теории (В. Вернадский, К. Циолковский и др.). Н. Малыгина говорит о всем этом массиве как культурном слое, на котором выросло творчество Андрея Платонова. Мы привели далеко не полный список авторов и произведений, о влиянии которых на Платонова принято говорить. Однако, если брать, например, философские и другие научные теории, то следует признать, что до сих пор изученными остаются только параллели Платонова с идеями Н. Федорова и А. Богданова. Уже влияние В. Соловьева обычно характеризуется общими фразами о значении для А. Платонова его софийных идей и принципа всеединства. Прочие авторы называются, как правило, списком.
И наконец, среди контекстов платоновского творчества никогда последовательно не изучался политический, или реальный. Конечно, в исследованиях, посвященных Андрею Платонову, освещались отдельные вопросы, связанные с реальной политической обстановкой, в которой создавались его произведения. К таким работам относятся монография М. Геллера «Андрей Платонов в поисках счастья», статья М. Золотоносова «"Ложное солнце": "Чевенгур" и "Котлован" в контексте советской культуры 1920-х
годов», диссертация А. Харитонова «Способы выражения авторской позиции в повести Андрея Платонова "Котлован"» и некоторые другие. Однако ни одно платоновское произведение как целое — в единстве его сюжета и образов — не рассматривалось на фоне политической жизни своего времени. А между тем исследователи платоновского творчества подчеркивают особую значимость для произведений писателя политического контекста, который всегда сопрягается с философским. Так, М. Геллер отмечает «полное слияние реального и конкретного социально-исторического фона и онтологического подтекста» в «Котловане»; Н. Малыгина — такую черту произведений писателя, как «использование огромного и разнообразного литературного материала наряду с материалом реальной действительности»; А. Павловский видит загадку платоновского творчества в непостижимом сочетании «мгновенного» и «вечного». В наиболее категоричной форме значение политической реальности для понимания платоновского творчества выразил М. Золотоносов. Он объясняет «своеобразие платоновских художественных текстов» попыткой «философского осмысления политических реалий 20-х годов» и признает за Платоновым «почти исчерпывающее знание социально-политической и идеологической повседневности», которая, как считает исследователь, является «строительным материалом фантасмагорических сюжетов и образов». М. Золотоносов высказывает очень важное предположение: «Проза Платонова реалистична, можно сказать, изощренно реалистичная». Таким образом, изучение платоновской поэтики тоже упирается в -знание строительного материала его сюжетов и образов - политической повседневности.
Значение последней для творчества А. Платонова важно и еще в одном отношении. Даты создания Платоновым многих произведений неизвестны. Чтобы их определить, приходится учитывать все сопутствующие обстоятельства: оборотные стороны рукописей, бытовые записи на полях, соотношения с пометами в записных книжках, а этих помет — с известными событиями из жизни писателя и пр. Немаловажную роль в датировке платоновских произведений мог бы сыграть и их политический контекст:
насыщенные деталями времени, платоновские произведения иногда очень точно укладываются в определенный временной отрезок.
Серьезная проблема, с которой столкнулось платоноведение в последнее время - противоположные оценки основных произведений писателя в работах разных исследователей: утопия и антиутопия (о «Чевергу-ре»); реквием и бодрое, оптимистическое звучание (о «Котловане»); непонимание социалистических идеалов и примирение со сталинизмом (о рассказе «Бессмертие») и т. д. И дело не только в способности платоновского слова охватывать явление в его противоречивых тенденциях. Причина множественности трактовок платоновских произведений прежде всего в том, что они до конца не прочитаны. Недостаточность уже наработанных принципов подхода к наследию писателя, а также нестандартность его художественного мышления привели к прямо противоположной интерпретации одних произведений А. Платонова и стали препятствием для изучения других.
Таким образом, для решения самых разных проблем платоновского творчества - от изучения художественного языка и мировоззрения Платонова до датировки и интерпретации его повестей, пьес или рассказов - актуальными являются следующие задачи: целостный анализ отдельных произведений писателя, который включает реконструкцию их политического контекста, а также сведение воедино и обобщение накопленных знаний о контексте культурном.
Необходимость всестороннего изучения произведений А. Платонова диктуется и тем особым положением, которое занимает А. Платонов в русской культуре XX века.
К числу произведений, порождающих самые разные интерпретации, относится и «Котлован» - по многочисленным оценкам, главное произведение Платонова, вершина его творчества, в какой-то степени визитная карточка писателя: ведь даже название повести (случайно или в соответствии с авторским замыслом) является анаграммой литературной фамилии «Платонов» (наблюдение М. Золотоносова). Об отдельных темах, коллизи-
ях и образах «Котлована» существует немало работ, содержащих интересные и ценные наблюдения. Однако никогда эта повесть Платонова не была предметом целостного анализа, и ее изучение ограничивал круг определенных проблем, в основном воспринимаемых на фоне других произведений писателя.
В отличие от «Котлована», первая из дошедших до нас пьес писателя, «Шарманка», не стала объектом пристального внимания платоноведов - столь трудно поддается ее содержание уже наработанным подходам к платоновскому творчеству.
Оба названных произведения - «Котлован» и «Шарманка» - самим Платоновым не датированы. Как показал анализ их рукописей, Платонов пишет «Шарманку» вскоре после «Котлована».
Мы сделали повесть «Котлован» и пьесу «Шарманка» объектом нашего исследования, рассмотрев их содержание в политическом контексте времени и на фоне того культурного слоя, который питал творчество Андрея Платонова. Интерпретация и датировка «Котлована» и «Шарманки» основана на соотношении платоновских образов и коллизий с событиями политической жизни страны, а также их возможными культурными прототипами. Сравнение двух произведений Платонова, написанных друг за другом, позволило понять оттенки авторской мысли, не замеченные при более глобальном подходе, а также полнее представить единство платоновского творчества, выраженное в положении: «Платонов пишет одну книгу».
Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.
Первая глава называется «Повесть "Котлован" и пьеса "Шарманка": основные направления и проблемы изучения» и посвящена истории исследования каждого из названных произведений А. Платонова. Глава состоит из двух неравных по объему параграфов: «Повесть "Котлован" в критике и литературоведении» (1. 1.) и «Пьеса "Шарманка" в критике и литературоведении» (1. 2.). Материал в параграфе 1.1. разбит на пять разделов — по
темам, которые получили преимущественную разработку в платоноведе-нии: «"Котлован": основные направления в изучении (введение)» (1. 1. 1.); «Сюжетообразующие образы-символы и проблематика "Котлована" в интерпретации платоноведения» (1.1. 2.); «Герои и коллизии повести в интерпретации платоноведения» (1. 1. 3.); «Контексты повести "Котлован" в интерпретации платоноведения» (1. 1.4.) и «Композиционные особенности "Котлована" в интерпретации платоноведения» (1.1. 5.). Мы постарались представить существующие в платоноведении точки зрения на все сформулированные проблемы, коллизии или образы знаменитой платоновской повести; подвести итог тому, что сделано в современной науке по изучению «Котлована», а также показать противоречивость некоторых интерпретаций повести. Второй параграф первой главы (1. 2.) не имеет внутренней рубрикации, так как исследований, посвященных «Шарманке», очень мало.
Вторая глава называется «Повесть А. Платонова "Котлован" в политическом и культурном контексте». Она состоит из двух параграфов: «Повесть А. Платонова "Котлован" в политическом контексте» (2. 1.) и «Повесть А. Платонова "Котлован" в культурном контексте» (2. 2.). Параграф 2. 1. посвящен анализу содержания платоновской повести на фоне политической повседневности 1929-1930 гг. В соответствии с главной текстологической проблемой повести (датировка), а также ее композицией и проблематикой, материал в параграфе 2. 1. разбит на три раздела: «Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в "Котловане": Датировка рукописи» (2. 1. 1.); «Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в "Котловане": Город...» (2. 1. 2.); «Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в "Котловане": ... деревня» (2. 1. 3.). Наиболее сложным и разноплановым является материал раздела 2. 1. 2., поэтому он имеет внутреннее деление по темам, в формулировке которых мы использовали платоновские цитаты и образы: «Я хочу истину для производительности труда», «Вощев собирал в выходные дни
всякую несчастную мелочь природы», «Строители дома» и «Эсесерша наша мать». Первые два подраздела посвящены главному герою «Котлована» и его деятельности; последний - центральным образам-символам платоновской повести: девочке Насте и «общепролетарскому дому». Для анализа содержания повести в контексте политической повседневности 1929— 1930 гг. использовались разнообразные периодические издания этого времени; статьи И. Сталина; постановления и решения партийных конференций, пленумов и съездов; а также опубликованные в последнее время многочисленные неофициальные документы и свидетельства об одном из самых трагических периодов нашей истории (письма во власть, доклады руководству страны, сообщения ОПТУ и пр.). Параграф 2. 2. («Повесть А. Платонова "Котлован" в культурном контексте») посвящен в основном анализу культурных контекстов двух наименее исследованных проблем «Котлована»: истины и того, что называют «видением Прушевского». Так как в нашу задачу входило наиболее полное воссоздание и изучение контекстов платоновской повести, при работе мы обратились к ее рукописи, в том числе фрагментам текста, вычеркнутым писателям на самой ранней стадии работы (динамическая транскрипция рукописи опубликована в книге: Андрей Платонов. Котлован: Текст, материалы творческой истории. - Спб.: Наука, 2000). В результате исследованы и прокомментированы и те фрагменты, которые не вошли в основной текст «Котлована». Ввиду сложности и многослоиности авторской правки, мы ее никак не отражали при цитировании платоновского текста.
Третья глава посвящена первой из дошедших до нас пьес А. Платонова и называется «Пьеса "Шарманка" в политическом и культурном контексте». Ввиду гораздо меньшей, по сравнению с «Котлованом», семантической «плотности» этого текста А. Платонова, материал в третьей главе разбит по темам, каждая из которых рассматривается одновременно и в политическом, и в культурном контексте. Глава состоит из семи параграфов: «История текста» (3. 1.); «Датировка пьесы» (3. 2.); «События общественно-политической и международной жизни, получившие прямое от-
ражение в пьесе» (3. 3.); «Политические аллюзии, основанные на игре слов» (3. 4.); «Вечер испытания новых форм еды» (3. 5.); «Купля-продажа души» (3. 6.) и «Символика заглавного образа» (3. 7.). Так как седьмой параграф посвящен анализу различных аллюзий, которые играют в пьесе определенную роль, то он в свою очередь разбит в зависимости от источника этих аллюзий: «Фольклорные аллюзии»; «Литературные аллюзии»; «Библейские аллюзии» и «Политические аллюзии». В качестве источника текста использованы рукопись и авторизованная машинопись пьесы, хранящиеся в семейном архиве писателя. Ввиду неизученности «Шарманки», а также благодаря наличию рукописи пьесы, мы включили в работу такой раздел, как «История текста», чего не имели возможности сделать по отношению к «Котловану». События политической жизни страны, которые легли в основу коллизий «Шарманки», проанализированы на материале периодических изданий 1929-1931 гг.; ее культурный контекст гораздо более прост, чем в «Котловане», и целиком укладывается в рамки общих знаний.
Работа заканчивается кратким заключением и списком использованной литературы.
Сюжетообразующие образы-символы и проблематика «Котлована» в интерпретации платоноведения
Первое, что производит впечатление на всякого читателя «Котлована» - это его название. О многозначности образа котлована и его роли в идейном содержании повести писали неоднократно, выявляя разные значения и оттенки его символического звучания. При сравнительном единодушии, противоречий в оценке заглавного образа повести критика все-таки не избежала. Вот основные идеи, которые высказывались по этому поводу.
Исследователи платоновского творчества обратили внимание на то, что повесть Андрея Платонова озаглавлена по модели индустриального романа, популярного в советской литературе в конце 20-х - начале 30-х гг.: «Доменная печь» (1925) Н. Ляшко, «Домна» (1925) П. Ярового, «Стройка» (1925) А. Пучкова, «Цемент» (1925) Ф. Гладкова, «Лесозавод» (1927) А. Караваевой, «Бруски» (1928-1932) Ф. Панферова, «Гидроцентраль» (1931) М. Шагинян и др. Многие из этих названий не лишены аллегорической двусмысленности или даже, как писали в учебниках советской литературы, символического подтекста. Так, например, гладковский цемент - это не только продукция завода, но и «рабочий класс, скрепляющий трудовые народные массы и становящийся фундаментом новой жизни» . Платонов называет свою новую повесть по образцу подобных произведений: котлован в качестве производственного объекта, на котором происходит действие, выносится в заглавие. И точно также, как у Ф. Гладкова и других писателей, этот образ несет дополнительную смысловую нагрузку. Его символический подтекст опирается на ассоциации, подтверждаемые на уровне сюжета - яма и могила. Такое звучание заглавного образа признают практически все. Вот, например, как пишет об этом А. Павловский: «Образ Котлована как углубляющейся Могилы является одним из символов этой горькой,- пророческой и, к несчастью, оправдавшейся мысли художника»9. Необычные оттенки образа котлована увидел М. Золотоносов. Он интерпретировал название повести как анаграмму литературной фамилии Пла-. тонова и объяснил так: «возможно, писатель имел ввиду роль своего поколения как «ямы» под фундамент социализма либо свою собственную роль первопроходца, обреченного на бесследное исчезновение»10. Учитывая приведенные выше точки зрения о заглавии платоновской повести, можно сделать первый вывод и об идейной направленности «Котлована»: пародируя название производственного романа, Платонов вступает в полемику с современной ему литературой.
Заглавный образ самой знаменитой повести Андрея Платонова построен по всем законам поэтики писателя: он многозначен, насыщен литературными реминисценциями, рядом ассоциаций связан с творчеством самого Платонова и, кроме того, допускает сопряжение «конкретного» и «отвлеченного», «бытового» и «бытийственного», которое назовут одной из черт повествовательной манеры Платонова. На литературную параллель «Котлована» со всеми вытекающими из нее последствиями указал А. Харитонов: первая часть «Божественной комедии» Данте — «Ад». В построении сюжета и образов «Котлована» А. Харитонов увидел ряд реминисценций, которые отсылают к «Божественной комедии» и к картинам дантов-ского ада (имеющего форму гигантской воронки) и акцентируют инфернальный аспект в названии платоновской повести. Как считает А. Харитонов, к подобным ассоциациям Платонова могли подтолкнуть и стихи В. Маяковского, написанные к пятой годовщине со дня смерти Ленина и впервые опубликованные 20 января 1929 г.: Работа адова / будет / сделана / и делается уже11.
Известно, что все произведения Андрея Платонова объединены единой системой образов. Связь котлована со сквозными в творчестве Платонова образами-символами «дна», «ямы», «оврага» и «могилы» показала Н. Малыгина12. Она выявила основной их смысл в платоновском творчестве и охарактеризовала его так: данные образы должны свидетельствовать о «непригодности мира для жизни человека». Наиболее ярко это выражено в раннем «Рассказе о многих интересных вещах» — народной этимологией слова «овраг»: «Рушатся края оврагов и пропадает земля, которая могла бы родить хлебушек. Вот увидел это первый человек и вскрикнул в гневе: — О враг ты наш! Овраг — враг мужиков»13. Развитие данного образа Н. Малыгина видит в «Котловане»: «Угроза: «Слопает овраг нашу Суржу» осуществляется в «Котловане» - яма под фундамент общепролетарского дома разрастается, соединившись с оврагом, и «съедает» жизни людей»14. Многие исследователи подчеркивают, что котлован - прежде всего детище Прушевского. Поэтому Дж. Шеппард15 рассматривает данный образ еще и как символ душевной пустоты этого идеолога и творца новой реальности.
Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в «Котловане»: Датировка рукописи
Датировка - одна из текстологических проблем знаменитой платоновской повести. Запись на одном из листов машинописи (декабрь 1929 — апрель 1930) долгое время относили ко времени ее создания. М. Золотоно-сов первым связал эти даты с теми историческими событиями, которые обрамляют действие «Котлована»: декабрь 1929 г. - выступление Сталина на конференции аграрников-марксистов, давшее толчок к «развернутому наступлению на кулака»; апрель 1930 г. - появление в «Правде» его же статьи «Ответ товарищам колхозникам». Однако по вопросу о времени работы Платонова над текстом «Котлована» до сих пор не существует единой точки зрения. Так, В. Вьюгин, автор предисловия и комментариев к академическому изданию «Котлована», относит начало этой работы к 1929 г.1 И. Долгов, автор динамической транскрипции рукописи «Котлована», опубликованной в том же издании, подготовивший к публикации и машинописный текст повести, считает, что Платонов работал над «Котлованом» позже, хотя и не называет точного времени2.
Частичную помощь в ответе на вопрос о датировке «Котлована» может оказать изучение реалий времени, которых в повести много. Это и отражение официального политического курса; и ссылки на многочисленные документы (постановления, решения, положения, директивы) как в области партийной, так и профсоюзной жизни; и упоминание реальных лиц, статус которых в то время быстро изменялся. Забегая вперед, можем сказать, что анализ различных реалий времени и их соотношения в повести позволил предположить, что дистанции между реальными событиями, которые легли в основу сюжета «Котлована», и временем их изображения скорее всего нет: А. Платонов в данном случае пишет не хронику, а описывает живую реальность. Такое предположение укрепляет и изучение контекстов другого произведения А. Платонова, написанного, вероятно, вскоре после «Котлована» - пьесы «Шарманка».
Главным событием «Котлована», стержнем его сюжета и проблематики, М. Золотоносов называет «реализацию социального мифа» и цен-тральной метафоры эпохи - строительство социализма . Концентрацией же драматизма повести являются, без сомнения, деревенские сцены. Происходящее в деревне, видимо, дало не только непосредственный толчок к написанию «Котлована», но и дополнительную мотивировку заглавному образу. Именно деревенская часть позволяет довольно точно датировать время действия повести. Восстановим хронологию реальных событий, которые легли в основу этой части сюжета. Одно из них — «ликвидация кулачества как класса», о которой многократно упоминается в «Котловане».
На предложение Насти убить двух мужиков Сафронов отвечает: «Не разрешается, дочка: две личности это не класс... ... Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс»4. Активист объясняет интересующемуся построением плота середняку: «А это для ликвидации класса организуется плот», а затем пишет «рапорт о точном исполнении мероприятия по сплошной коллективизации и о ликвидации, посредством сплава на плоту, кулака как класса» (268). При этом возникает коллизия с запятой, которую активист не ставит после слова «кулака», потому что в соответствующей директиве ее не было - вот несколько упоминаний о политике «ликвидации кулачества как класса» в тексте повести. Ту же самую формулу, как указал М. Золотоносов, Платонов еще и пародирует: «Козлов ликвидировал как чувство свою любовь к одной средней даме» (242). Кроме того, Платонов неоднократно акцентирует ключевое слово данного лозунга: Вощев собирает в свой мешок «вещественные останки» «ликвидированных тружеников», а активист составляет из принесенного «перечень ликвидированного насмерть кулаком как классом пролетариата, согласно имущественно-выморочного остатка» (288); мужики в деревне «ликвидируют весь дышащий инвентарь» (271) и др.
Большинство исследователей, комментируя первое из приведенных упоминаний политики «ликвидации кулачества как класса» («мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс»), были введены в заблуждение оборотом «согласно пленума» и пытались найти в нашей истории такой пленум, который принял решение о «ликвидации кулачества как класса». В этой связи называли то апрельский, то ноябрьский пленумы 1929 г. Однако в данном случае ссылка на пленум - лишь устойчивый оборот, речевой штамп; пленума же такого просто не было. Впервые политика «ликвидации кулачества как класса» была провозглашена Сталиным в его речи «К вопросам аграрной политики в СССР» на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г.: «От политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к политике ликвидации (курсив Сталина. - Н. Д.) кулачества как класса»5.
Основные события общественно-политической жизни страны, получившие отражение в «Котловане»: деревня
Главные исторические события, которые легли в основу деревенской части платоновской повести, мы уже рассмотрели в разделе, посвященном датировке «Котлована». В целом же трагедия коллективизации и раскулачивания известна современному читателю лучше, чем те драматические процессы, которые происходили в 1929-1930 гг. в городе. Поэтому и деревенская часть «Котлована» понятнее городской. Но некоторые детали его образно-сюжетной системы все-таки требуют дополнительного комментария.
Предзнаменованием трагического финала повести и зловещим прологом к деревенской части является история с гробами. Эти гробы крестьяне приготовили себе в преддверии коллективизации, спрятали в овраге как свое последнее и самое дорогое имущество, к которому даже приставили охрану - мужика с желтыми глазами. Гробы нашли землекопы и два из них взяли для Насти - живой цели и смысла своего труда. За гробами приходит на котлован другой мужик, Елисей, требуя их назад со словами: «У нас каждый и живет оттого, что гроб свой имеет: он нам теперь цельное хозяйство!» (239). Появление же гробов Елисей объясняет так: «Мы те гробы по самообложению заготовили» (239).
Ситуацию с заготовленными впрок гробами А. Платонов полностью перенес в «Котлован» из написанного незадолго киносценария «Машинист», и мы еще вернемся к интерпретации этого образа при разборе эпизодов, в которых гробы появляются вторично. Пока же обратим внимание на одну деталь, возможно, случайную: желтые глаза сторожа гробов. Желтые глаза - довольно необычная черта внешнего облика; и такие глаза, как известно, были у Сталина. Эта деталь не обратила бы на себя наше внимание, если бы не одна странная особенность образной системы «Котлована»: почти все герои платоновской повести так или иначе связаны с личностью вождя. Иногда критики выделяли особую группу персонажей - носителей сталинского учения и официальной идеологии (А. Харитонов, например, относит к таковым Сафронова, Козлова и активиста). С нашей точки зрения, такое выделение не совсем правомерно: если какие-то герои и выражают официальную идеологию, то очень своеобразно; но при этом многие действующие лица «Котлована» неожиданно обнаруживают сходство со Сталиным; и следует признать, что связь платоновских героев с вождем подчиняется какой-то особой логике. Так, Сафронов, по наблюдению А. Харитонова, назван «вождем ликбеза и просвещения» в пародийную параллель титулу Сталина «вождь всего прогрессивного человечества». Козлов пересыпает свою речь политической терминологией, в том числе и словами из лексикона Сталина. «Черты кремлевского властелина» А. Харитонов отмечает и у Льва Ильича Пашкина, который «говорил отечески и почти все знал или предвидел» (по этому поводу А. Харитонов замечает, что «тема отца у Платонова возникает именно в связи с темой Сталина»102). Своеобразную параллель со Сталиным образует Прушевский, который проектирует «общий дом пролетариату» (напомним, что критики видели здесь аллюзию на сталинскую теорию построения социализма в одной, отдельно взятой стране). Активист имеет красно-синий карандаш и применяет то синий, то красный цвет — наличие такого карандаша у Сталина широко известно. И даже в образе медведя-молотобойца М. Золото-носов увидел намек на демиургические, а в фамилии главного героя повести Вощева - «отцовские» притязания Сталина. Критик пишет: «Вощев, мучающийся незнанием смысла жизни, - это человек, который принудительно получил в отцы нового идола-Вотчима». Мысль о Сталине как истинном или ложном «отце» всего, что происходило в стране, М. Золотоно-сов развивает дальше: «Кстати, и сама башня, под которую роют котлован, имеет побочный смысл, скрыто связанный с тем же идолом: в церковнославянском языке «башня» именовалась словом «сын», стало быть, «отец» башни - Сталин, а бессмысленное «общепролетарское сооружение» — его детище»103. К этому можно добавить, что Жачев первоначально носил фамилию Сынов, что, возможно, указывало и на его родство с вождем. Поэтому не исключено, что и желтые глаза стража при гробах - деталь не случайная.
Елисей подчеркивает, что гробы заготовлены крестьянами «по самообложению». В этих словах есть ирония, которую не может почувствовать современный читатель. «Самообложение» - вид местного налога и фактически принудительное изымание денежных средств у сельского населения. Собранные «по самообложению» средства должны были идти на «удовлетворение имеющих общественное значение местных культурных и хозяйственных нужд»104. Считалось, что решение о сборе средств на строительство дорог, школ, больниц, колодцев, кладбищ и прочих объектов общественного значения принимается на общем собрании и по общему согласию жителей данного селения. Размер «самообложения» определялся в процентном отношении к сельхозналогу (который в свою очередь зависел от величины и крепости конкретного крестьянского хозяйства). Поэтому основной тяжестью «самообложение», как и прочие налоги, ложилось на зажиточных крестьян. К собранным «по самообложению» средствам местная власть часто относилась бесхозяйственно и безответственно, что констатируют и периодические издания. Поэтому крестьяне, измученные всякими налогами и поборами, сдавать деньги на «самообложение» не хотели, комментируя свое нежелание так: «Советской власти нужно строить, пусть сама и строит, а мы и так проживем». Однако советская власть процесс по сбору средств (а так же их расходованию) строго контролировала и «на самотек» не отпускала - принятием соответствующих законов, установлением «рекомендуемого» процента отчислений105 и пр. Таким образом, само слово «самообложение» должно было восприниматься с иронией. Но платоновские крестьяне, заготовившие гробы впрок, сделали это действительно «по самообложению», т.е. на свои кровные деньги и по взаимному согласию, а не на «средства самообложения» (им бы этого никто не позволил). Данный эпизод - один из примеров типичного для А. Платонова обыгрывания того или иного понятия политического жаргона.
События общественно-политической и международной жизни, получившие прямое отражение в пьесе
Параллельно внедряется лозунг «шефство масс над госаппаратом» и «орабочивание аппарата». Реорганизацию госаппарата во второй половине 1930 г. тоже проводят на основе выдвижения. Особое место среди всех госорганов занимают кооперативы. Там постоянно происходят злоупотребления, и поэтому зачисление туда представителей масс - выдвиженцев - предлагается особенно настоятельно.
Как уже отмечалось, Щоев - лицо исключительно законопослушное: он делает все, что требуется по инструкциям. Вот одна из характерных реплик героя, адресованная подчиненному Опорных, который пытается заготовить пролетающую птицу и проплывающую рыбу вопреки приказанию Щоева: «Забыл про мое единоначалие, беспринципщик дьявол какой!» (л.39). Эти слова - отнюдь не свидетельство властолюбия Щоева. 7 сентября 1929 г. в «Правде» было опубликовано «Постановление ЦК ВКП(б) о мерах по упорядочению управления производством и установлению единоначалия». Говорилось в нем о разграничении полномочий между «сторонами треугольника» (т. е. между администрацией, парткомом и профкомом) и о непосредственной ответственности администрации (директора) за выполнение промфинплана. Данное постановление очень медленно и трудно внедрялось в сознание и жизнь. Сообщения о невыполнении его на том или ином предприятии или даже о незнакомстве с ним время от времени появляются в периодике. На проработку постановления потребовалось действительно много сил. В статье «Темп осуществления директивы партии о единоначалии недостаточен»10 говорилось о том, что данный вопрос прорабатывается на открытых цеховых партсобраниях, на бюро ячеек с активом, на общих, рабочих собраниях, на специальных рабочих митингах - и ничего не изменилось. А Щоев, заметим, его выполнял!
Выполнял он и еще одну общую установку - на отсутствие тары. Об отсутствии тары в пьесе упоминается неоднократно. На отсутствие тары жалуется сам Щоев, об этом говорят его подчиненные, за это же упрекает Щоева Мюд.
В 1930 г. об отсутствии тары в кооперативах писали много и настойчиво: «нет тары», «нет мешков», «нет смолы и канатов», «нет сетей», «нет соли», «нет обручей», «в порядке дня - тара» и т. д. — такие сообщения постоянно мелькают в газетах. Центросоюз с 10 по 25 сентября объявляет двухнедельник по сбору тары, но так как сбор идет плохо - его продляют до 10 октября: «Вся тара - твердая, мягкая, мешочная, мочальная, корзины, бочонки - должны быть взяты на учет»11.
Щоев делает всё как все - вместе со всеми он повторяет, что тары нет. Но вот что интересно — Платонов вычеркивает абзац, содержащий любопытную деталь. Когда от удара пушки падают стены кооператива, открывается районный ландшафт: «Площадь города — две кооперативные лавки, одна против другой, горы различной тары (ящики, бочки), кучи убитой и общипанной птицы...» (л. 42). Если в других кооперативах тары не было так же, как у Щоева, и про это все знали, то поведение Щоева приобретает особый смысл.
Среди уникальных явлений общественной жизни 1930 г., отразившихся в «Шарманке», есть одно особо уникальное. На собрании пайщиков, где выбирают душу для отправки в Европу, 1-я служащая мотивирует свое право быть отправленной следующим образом: «Игнат Никанорович! Меня командируйте... Я в культэстафете была ... . Я безумно люблю соревнование с Европой!..» (л. 83).
Культэстафета появляется в жизни советского человека летом 1930 г. - приблизительно в середине июля. Ее спортивно-походное название не случайно: она проходила в рамках другого явления общественной жизни этого времени, которое называлось культпоход. В свою очередь, культпоход - это акция по борьбе с неграмотностью (в это понятие входила ликвидация неграмотности, политпросветработа, санитарное просвещение и антирелигиозная пропаганда). Участники культпохода именовались культар-мейцами, или ликвидаторами. Трудно сказать, кто был инициатором куль-тэстафеты. По некоторым свидетельствам - Хамовнический район Москвы, по другим — комсомол. Культэстафета трактовалась как «широкий культпоход» и форма соцсоревнования в нем. Проходила она следующим образом. На предприятиях, в школах и пр. комсомольцы разъясняли значение эстафеты для борьбы с неграмотностью. Затем намечались направления работы (они назывались - «маршруты»). Их было четыре-шесть. Обязательные - ликбез, всеобуч и политехнизация школы. Далее проводился районный митинг-старт (так он назывался), на котором раздавались задания по этим «маршрутам» (например, выявить неграмотных, подсчитать детей, которым пора учиться, и разместить их по школам, собрать учебники и т. д.). И культармейцы «стартовали».
Сообщения о культэстафете появляются в июле 1930 г.12 В сентябре еще можно встретить информацию о ее ходе. 12 октября в газете «Правда» помещен «выговор» областного штаба культэстафеты ее участникам за неявку на заседание. Больше упоминаний о ней почти не встречается. Вероятно, к этому времени культэстафета сходит с маршрута. Должно быть, скоро она уйдет и из памяти культармейцев. Если 1-я служащая в «Шарманке» еще апеллирует к своему участию в ней, то дело, очевидно, происходит незадолго до этого, т.е. тоже в октябре-декабре 1930 г.
Все названные выше события и лица - реальные, они отражаются в зеркале пьесы в своем подлинном облике, без всякого изменения. Но есть и случаи подлинного «преображения».
