Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Творчество С.Д. Довлатова в контексте русской классической литературы 28
1. Эстетические взгляды С.Д. Довлатова 28
1.1. Писательская самооценка С.Д. Довлатова
1.2. Концепция С.Д. Довлатова о двух типах писателя и цели художественного творчества
1.3. Рассказчик, прозаик, писатель
1.4. Норма и абсурд
1.5. Идейность литературы: полемика с официальными идеологическими требованиями
1.6. Национальное и общечеловеческое в эстетических взглядах С.Д. Довлатова
1.7. Эстетический смысл языка и стиля
2. Ориентиры С.Д. Довлатова в русской литературе XIX века 53
2.1. Ориентиры С.Д. Довлатова: обоснование
2.2. А.С. Пушкин
2.3. Н.В. Гоголь
2.4. Ф.М. Достоевский
2.5. А.П. Чехов
3. С.Д. Довлатов и русская литературная классика XX века 92
3.1. А.И.Куприн
3.2. И.Э.Бабель
3.3. Д. Хармс
3.4. А.П. Платонов
3.5. М.М. Зощенко
3.6. Лагерная проза (А.И. Солженицын и В.Т. Шаламов)
3.7. «Городская» проза
3.8. «Другая проза» и постмодернизм
Выводы первой главы 110
Глава вторая. Реализация традиций классической русской прозы в творчестве С.Д. Довлатова 112
1. Типология героев в творчестве С.Д. Довлатова 112
1.1. Автопсихологический герой
1.2. «Маленький» и «лишний» человек
1.2.1. Синтез литературных типов
1.2.2. «Подпольный» человек
1.3. Антигерои - «мертвые души»
1.4. Женские образы
1.4.1. «Женщина-весна»
1.4.2. «Женщина-осень»
1.4.3. Женские образы и антиномия «хаос-космос»
2. Традиции Петербургского текста в творчестве С.Д. Довлатова 146
2.1. Проблема «городского» текста
2.2. Личное отношение С.Д. Довлатова к Ленинграду
2.3. Мифопоэтика Петербурга-Ленинграда
2.3.1. Космогония и эсхатология
2.3.2. Тотальная антитетичность
2.3.3. Полисемантичность и центонность
2.3.4. Мотив миражности города
2.4. Анализ Петербургского текста в повести «Филиал»
2.5. Единство «городского» текста в творчестве С.Д. Довлатова
3. Взаимодействие поэзии и прозы в творчестве С.Д. Довлатова 180
3.1. Взаимодействие поэзии и прозы. Теория и история
3.2. Стихотворное начало прозы С.Д. Довлатова
3.2.1. Поэтические опыты С.Д. Довлатова
3.2.2. Реализация стихотворного опыта в прозе
3.2.3. Образность
3.2.4. Метафоры
3.2.5. Эвфония
3.2.6. Ритм
Выводы второй главы 205
Заключение 207
- Концепция С.Д. Довлатова о двух типах писателя и цели художественного творчества
- С.Д. Довлатов и русская литературная классика XX века
- Традиции Петербургского текста в творчестве С.Д. Довлатова
- Взаимодействие поэзии и прозы в творчестве С.Д. Довлатова
Введение к работе
Актуальность данного диссертационного исследования определяется тем, что проза Сергея Довлатова получила заслуженное признание на родине
писателя, а также неослабевающим литературоведческим интересом к его творчеству
Предметом исследования является художественное творчество С Довлатова его повести и рассказы, опубликованное эпистолярное наследие, публицистика, а также подрисуночные и дарственные надписи
Поставленные задачи определяют выбор методологии исследования Современная теория литературы указывает « .применение сравнительного метода может дать правильные результаты лишь при условии, что предварительно установлено что с чем можно и следует сравнивать Сравнительный анализ должен предваряться структурным, структурный подход - сочетаться с историко-культурным»22 Исходя из этого, методологической основой данного исследования стали работы, сочетающие структурный и сравнительно-исторический подход ЮМ Лотмана, М М Бахтина, Ю Н Тынянова, В Н Топорова, 3 Г Минц, В.Б Катаева, А П Скафтымова, М М Гиршмана, Б В Томашевского и др
Сочетание структурного и сравнительно-исторического методов прочно связано с понятием «контекст», которое мы трактуем как область связей литературного произведения с современной ему действительностью Определяющим для нас становится обращение писателя (сознательное или интуитивное) к более широким, удаленным контекстам - к «большому историческому времени» (ММ Бахтин) Контекстуальное изучение по необходимости избирательно, и лишь строго мотивируя выбор круга объектов для сопоставления, можно достигнуть объективных научных результатов Именно поэтому мы стремимся сочетать текстуальный анализ произведения с его контекстуальным рассмотрением
Под термином «традиция» в литературоведении мы понимаем историко-литературные преемственные связи в развитии общих закономерностей художественного творчества, выступающие в тех или иных
22 Ранчин А Роль традиций в литературном процессе // Теория литературы Т IV Литературный процесс -М ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001 -С 16
формах В.Е. Хализев пишет, что понятие «традиция» в современную эпоху предполагает «инициативное и творческое (активно-избирательное и обогащающее) наследование культурного (и, в частности, словесно-художественного) опыта, которое предполагает достраивание ценностей, составляющих достояние общества, народа, человечества <...> Органически усвоенная традиция < > становится для отдельных людей и их групп своего рода ориентиром, < > некой духовно-практической стратегией»23
В исследовании текстов С Довлатова мы используем категории традиции и контекста, чтобы вписать творчество писателя в русскую литературу XIX-XX веков
Созданная С Довлатовым художественная картина мира выявляется путем сочетания структурно-типологического, целостно-системного и сравнительного методов литературоведения При необходимости применяется также мифопоэтический метод
Научно-практическая значимость диссертации заключается в возможности использования результатов исследования при разработке лекционного курса по русской литературе XX века, а также спецкурсов по русской прозе 1970-80-х годов и монографических спецкурсов о творчестве Сергея Довлатова в вузе Также представляется перспективным использование материалов диссертации при изучении истории литературы XX века в школьной программе
Положения, выносимые на защиту:
1 Сергей Довлатов осознавал себя продолжателем эстетической линии литературы, полемически отталкиваясь от дидактической роли литературы, ориентируясь прежде всего на «изящную словесность», на искусство слова Он опирался на творческий опыт А С Пушкина, Н В Гоголя, Ф М Достоевского, А П Чехова С этими писателями в поэтике Довлатова обнаруживается формальное и типологическое сходство Все эти
23 Хализев В Е Теория литературы - М Высшая школа, 2005 - С 463-164
соответствия основаны на понимании писателем роли художественной литературы в жизни человека
2 Художественная философия Сергея Довлатова основывается на трех
составляющих утверждение права художника на свободу выражения своих
убеждений, человечность и вера в определяющую роль языка и стиля в
литературе
-
Творчество Сергея Довлатова представляет собой целостное единство, которое создается оригинальной и стройной системой идейно-эстетических взглядов, обобщающим образом рассказчика и индивидуальным авторским стилем Идеи, заявленные в публицистике С. Довлатова, органически связанной с его художественным творчеством, реализуются и обогащаются в художественной прозе разных жанров и периодов творчества писателя
-
Укорененность в контексте русской литературы определяет структуру художественного мира С. Довлатова на всех его уровнях на уровне героя, на уровне мифопоэтики и на уровне стиля В типологии героев Сергея Довлатова выявляются традиции АС Пушкина, НВ Гоголя, ФМ Достоевского, АП Чехова Довлатов создает тип героя, в котором переплетаются черты образов «маленького» и «лишнего» человека, писатель изображает антигероев как людей с «мертвыми душами», его автопсихологический герой наделен чертами героя-странника Тема и образ Петербурга в прозе Сергея Довлатова реализуются в русле мифопоэтических традиций классической русской литературы Проза С Довлатова создается под воздействием поэзии
Апробацией работы являются выступления на международных научно-практических конференциях «Виноградовские чтения» в МГПУ (2002,2004,2005,2007 годы), «Научно-исследовательская работа студентов и проблемы столичного образования» в МГПУ (2002), V Всероссийской конференции молодых ученых «Филологическая наука в XXI веке, взгляд молодых» в МПГУ (2006), научной конференции «Феномен творческой
личности в культуре» в МГУ (2006), международной научной конференции «Восток-Запад* пространство русской литературы и фольклора» в ВолГУ, научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Д С Лихачева в МГПУ (2006) Отдельные фрагменты диссертации обсуждались на аспирантском семинаре кафедры русской литературы XX века МГПУ Материалы диссертации были использованы автором в лекционно-практическом курсе «Русская литература XX века 1960-2000-е годы» на заочном отделении филологического факультета МГПУ в 2005, 2006 и 2007 годах Основные положения диссертации нашли отражение в 10 публикациях, список которых приведен в конце автореферата
Концепция С.Д. Довлатова о двух типах писателя и цели художественного творчества
Актуальность данного диссертационного исследования определяется, прежде всего, уровнем популярности творчества Сергея Довлатова в нашей стране, а также возрастающим интересом литературоведения к этому писателю.
Данное диссертационное исследование ставит своей целью изучение поэтики прозы С. Довлатова в контексте традиций русской литературной классики. Поставленная цель предполагает решение более частных задач: путем анализа поэтики творчества Сергея Довлатова выявить ее основные принципы; охарактеризовать эстетическую концепцию писателя и ее обусловленность двумя ведущими и взаимосвязанными позициями в понимании цели и предназначения искусства; выявить читательские вкусы С. Довлатова, его идейно-эстетические ориентиры и ощущаемые им самим связи с литературой предшествующих эпох; проследить реализацию и трансформацию традиций русской литературы в прозе Сергея Довлатова на разных уровнях: типологии героев, мифопоэтическом, стилистическом. Поставленные задачи определяют выбор методологии исследования. Современная теория литературы указывает: «...применение сравнительного метода может дать правильные результаты лишь при условии, что предварительно установлено: что с чем можно и следует сравнивать. Сравнительный анализ должен предваряться структурным; структурный подход - сочетаться с историко-культурным»1. В связи с этим методологической основой данного исследования стали работы, сочетающие структурный и сравнительно-исторический подход: Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, Ю.Н. Тынянова, В.Н. Топорова, З.Г. Минц, В.Б. Катаева, А.П. Скафтымова, М.М. Гиршмана, Б.В. Томашевского и др.
При исследовании произведений С. Довлатова мы используем категории традиции и контекста, чтобы вписать его творчество в русскую литературу XIX-XX веков.
Сочетание структурного и сравнительно-исторического методов прочно связано с понятием «контекст». Мы исходим из понимания этого термина как области связей литературного произведения с современной ему действительностью, но определяющим для нас становится обращение писателя (сознательное или интуитивное) к более широким, удаленным контекстам - к «большому историческому времени» (М.М. Бахтин). В.Е. Хализев отмечает: «Здесь и литературные традиции как предмет следования или, напротив, отталкивания, и внехудожественныи опыт прошлых поколений, по отношению к которому писатель занимает определенную позицию»". Контекстуальное изучение по необходимости избирательно, и лишь строго мотивируя выбор круга объектов для сопоставления можно достигнуть объективных научных результатов. Именно поэтому мы стремимся сочетать имманентное изучение произведения с контекстуальным его рассмотрением.
Проблема традиции и новаторства является одной из центральных теоретических проблем в литературоведении, и для нашей работы принципиален вопрос о трактовке термина «традиция». Основные достижения отечественного литературоведения по рассмотрению и анализу эволюции данной проблемы наиболее убедительно обобщены в книге «Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания» , в статьях С. Аверинцева, А. Куделина, Ю. Манна и ряда других исследователей.
Традиции и новаторство сосуществуют в литературном процессе, образуя некое диалектическое единство преемственности, по своей сути обращенной и к прошлому, и к будущему одновременно. Взаимодействие традиции и новаторства является мощным источником обогащения искусства. Под традициями в литературоведении мы понимаем историко-литературные преемственные связи в развитии общих закономерностей художественного творчества, выступающие в тех или иных формах. В.Е. Хализев пишет, что под понятием «традиция» в современную эпоху следует подразумевать «инициативное и творческое (активно-избирательное и обогащающее) наследование культурного (и, в частности, словесно-художественного) опыта, которое предполагает достраивание ценностей, составляющих достояние общества, народа, человечества. ... Органически усвоенная традиция ... становится для отдельных людей и их групп своего рода ориентиром, ... некой духовно-практической стратегией» . С.А. Шуняева5 (имея в виду монографию М. Храпченко6) отмечает, что при монографическом исследовании традиций необходимо учитывать отношение самого писателя к традиции и факту преемственности.
При исследовании типологии героев в творчестве С.Д. Довлатова мы опирались на методологию Н.М. Малыгиной, представленную в монографиях «Художественный мир Андрея Платонова» и «Андрей Платонов: поэтика возвращения»8. Методологической моделью при исследовании контекстуальных связей современной литературы с классической послужила статья упомянутого исследователя «Диалог Платонова с Достоевским»9. В понятие «классическая русская литература» мы включаем не только произведения писателей XIX века, но и общепризнанные литературные шедевры первой половины XX века.
Судьбу писателя Сергея Довлатова нельзя назвать безоблачной, но она была типичной для талантливого человека, чей творческий путь пришелся на конец 1960-х-80-е годы. Довлатов оказался одним из тех русских писателей, кто получил признание во всем мире. Достаточно сказать, что один из ведущих американских журналов - «New-Yorker» - печатал только трех русских писателей: Набокова, Бродского и Довлатова. Книги Довлатова были переведены на множество языков мира, и концу жизни он почти достиг того, о чем всегда мечтал, - жить литературой. Довлатов оказался равен сам себе, на западе он был воспринят именно так, как себя ощущал, как хотел выглядеть. Однако несмотря на внешнее благополучие, судьбу этого писателя нельзя назвать счастливой.
С.Д. Довлатов и русская литературная классика XX века
В своих убеждениях о роли литературы Довлатов органичен и последователен. В собственной его классификации литераторы подразделяются на рассказчиков, прозаиков и писателей: «Рассказчик действует на уровне голоса и слуха. Прозаик - на уровне сердца, ума и души. Писатель - на космическом уровне.
Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик - о том, как должны жить люди. Писатель - о том, ради чего живут люди» [3, 293]. Себя он безусловно причислял к рассказчикам, то есть к тем, кто действует «на уровне голоса и слуха». В интервью Виктору Ерофееву на вопрос «Что вы сами скажете о себе как о писателе?» Довлатов отвечает: «...Я не уверен, что считаю себя писателем. Я хотел бы считать себя рассказчиком. Это не одно и то же, Писатель занят серьезными проблемами - он пишет о том, во имя чего живут люди, как должны жить люди. А рассказчик пишет о том, КАК живут люди» [3,351-352]. В фильме Евгения Поротова «Остановка на местности» есть несколько видеофрагментов", где Сергей Довлатов сообщает свое мнение об американском обществе, рассказывает две истории, а также еще раз утверждает: «Я не считаю себя писателем, я считаю себя рассказчиком. В русском языке разница этих понятий очевидна, да и в английском тоже»117. В письме к Андрею Арьеву, перечисляя сведения для предисловия к публикации повести «Филиал» в журнале «Звезда», Довлатов в числе прочего пишет: «Из того, что я считаю существенным относительно себя (стиль!), и что подчеркиваю во многих интервью, заметь, пожалуйста, следующее: я считаю себя не писателем, а рассказчиком, это большая разница» (далее в письме еще раз объясняется разница между писателем и рассказчиком).
Иерархия литераторов, однако, у Довлатова не носит «вертикального» характера. Писатель, рассказчик и прозаик отличаются не по степени таланта, а по его качеству, и, в соответствии с этим - по предназначению. Относя себя к категории рассказчиков, Довлатов определяет специфику своего творчества. Рассказчик пишет о том, «КАК живут люди», действует «на уровне слуха и голоса», то есть при отражении «действительной жизни» (термин самого Довлатова) единственным оружием в его арсенале является слово - написанное и произнесенное.
Основной функцией своего творчества Сергей Довлатов считал путь от хаоса к космосу, от абсурда к норме. В интервью Джону Глэду на вопрос об объединяющем начале своих книг Довлатов ответил: «Я пытаюсь вызвать у читателя ощущение нормы... ... Если нужны красивые и, в общем точные и верные слова, то это попытка гармонизации мира»119. Сходная мысль звучит и в интервью журналу «Слово» «Писатель в эмиграции»: «Литературная деятельность - это скорее всего попытка преодолеть собственные комплексы, изжить или ослабить трагизм человеческого существования» [3, 341]. Понятие «трагизм человеческого существования» в художественной системе С. Довлатова неразрывно связано с понятием абсурда. В. Топоров пишет: «Форма - или единица в техническом смысле - довлатовского кирпичика (любого из них независимо от размеров, цвета и качества) - микроабсурд. ... Большой абсурд "большой" прозы складывается из энного числа микроабсурдов. Но так - и только так - от одного микроабсурда к другому движется мысль Довлатова и развивается его рассказ», - и далее: «Абсурдность человеческого существования и главная примета этой абсурдности - его (существования) конечность, а в какой-то мере и дискретность, - вот определяющая и, возможно, единственная тема его творчества»120. Андрей Арьев утверждает, что главными «антиномиями довлатовской прозы являются понятия "норма" и " абсурд"» " . Жизнь, по Довлатову, абсурдна вследствие конечности, в то же время смерть -естественная, нормальная часть жизни. Абсурд человеческого существования вызывает двоякую реакцию. С одной стороны, в этом - трагизм, т. к. апогеем абсурдности жизни является смерть. «Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще заканчивается?» [3, 322] . С другой - смерть естественна, смерть - единственный вариант окончания жизни.
Естественность и неизбежность смерти усиливает ощущение безысходности, но в некотором смысле смягчает бытовую трагичность, которая смещается на вневременной, абстрактный уровень. Сцены у гроба обыгрываются даже в юмористическом ключе1"2. Таким образом развивается линия «абсурд - трагизм - юмор - норма», то есть преодоление абсурда с помощью юмора, приведение абсурда к норме, трансформация хаоса в космос. «Стремление к гармонизации мира» заложено в основе любого творчества, но Довлатов считает, что достижение этой цели в принципе невозможно, если инструментом художника становится идея, мысль, т.к. любая, даже самая благая идея может быть неверно истолкована, доведена до предела, а часто этот предел оказывается абсурдом.
Традиции Петербургского текста в творчестве С.Д. Довлатова
Одними из первых исследователей «городского» текста стали Ю.М. Лотман («Символика Петербурга и проблемы семиотики города»300), З.Г. Минц («О некоторых "неомифологических" текстах в творчестве русских символистов» ), В.Н. Топоров («Петербург и Петербургский текст русской литературы» "), Н.Е. Меднис («Сверхтексты в русской литературе» ) и другие. Первым из-городских текстов был выделен и проанализирован В.Н. Топоровым Петербургский текст русской литературы304, который, по утверждению исследователя, заключается не только и не столько в топонимике, заключенной в ткани произведения, сколько в гипернасыщенности текста мифологией этого города.
Исследование прозы Сергея Довлатова через призму Петербургского текста представляется особенно продуктивным с точки зрения выявления интертекстуальных связей с классической русской литературой и определения роли С. Довлатова в качестве одного из создателей петербургского текста и ленинградского текста как его фрагмента. Перспективность такого исследования подтверждается довольно частым обращением филологов к этой теме. Так, в 2000 году вышла статья итальянской исследовательницы Лауры Сальмон «Наименее советский город России», где она, исследуя образ Ленинграда в творчестве Довлатова, в частности, высказывает интересную мысль: «Ленинград является хронотопом именно потому, что представляет не только петербургское пространство, но и советское время» . В апреле 2002 года на конференции «Формирование активной языковой личности в современных социокультурных условиях» в Невском институте языка и культуры был представлен доклад к.ф.н. Г.Н. Боевой «"Ленинградский текст" С. Довлатова»306, а в 2005 году в Саратове была защищена кандидатская диссертация И.В. Вейсман «Ленинградский текст Сергея Довлатова» . Практически во всех исследованиях понятие «ленинградский» текст включается как составная часть в понятие Петербургского текста и наследует основные отличительные черты этого текстового пространства. В некоторых литературных произведениях советского периода Ленинград предстает хоть, и наследником, но все же дальним родственником пушкинско-гоголевской традиции, однако касается это в большей степени «официальной», подцензурной литературы. Ленинград в литературном восприятии становится прежде всего городом катаклизмов: «трех революций», военной блокады и т. д. И хотя концепция города-героя может показаться сходной 1с главным петербургским мифом - эсхатологическим - основным мотивом становится утверждение незыблемости города, возрождения его из пепла и развалин. «Потаенная» литература XX века всегда опиралась на классическую традицию, в том числе и в тех особенностях, которые касаются «городского» текста. Автор диссертации «Ленинградский текст Сергея Довлатова» И.З. Вейсман пишет: «Хотя данные понятия ("ленинградская школа прозаиков", "ленинградский текст русской литературы". - А.П.) напрямую не сопряжены с существующим разделением литературы на официальную и неподцензурную, но проводимые исследования показывают, что большинство произведений, связанных с ними, принадлежат именно ко "второй" культуре»308. Именно поэтому крайне необходимо, анализируя интертекстуальность прозы Сергея Довлатова, рассмотреть вопрос о реализации традиции Петербургского текста в его творчестве.
Одним из первых и самым влиятельным в отношении создания петербургского мифа стал А.С. Пушкин. В его творчестве наиболее полно отразилась петербургская эсхатология, мотив смерти, принесенной стихией, мотив всемирного потопа (например, поэма «Медный всадник»): Петербург для Пушкина - город, заложенный «назло надменному соседу», город, в котором правит зло, и где не скрыться, «маленькому» человеку. Н.В. Гоголь продолжает традицию изображения Петербурга как города зла, но основная роль Гоголя в формировании Петербургского» текста - привнесение-сгущенной миражности, иллюзорности, обманности города. Г.А. Гуковский подчеркивает негативную роль Петербурга, города, виновного в бедах «маленького человека»: «Пушкин увидел, "маленького человека" и вступился за него. Гоголь живет среди них, для Гоголя все это - мир, его окружающий и давящий, борьба с ним - цель жизни»309. Г.П. Макогоненко, исследуя тему Петербурга в творчестве Пушкина и Гоголя, тесно связывал ее с решением проблемы «маленького человека»: «Социальный реализм обусловливает новое построение Петербурга - это столица Российской империи, город, враждебный бесправному человеку, которым, прежде всего, оказывался маленький чиновник» . Апогея своей власти в XIX веке петербургский миф достигает в творчестве Ф.М. Достоевского. Однако элементы, составляющие Петербургский текст, присутствуют в той или иной степени в почти в любых произведениях, где действие разворачивается в этом городе, т. к. сам город задает тон при его изображении.
Сергей Довлатов считал Ленинград своим родным городом, несмотря на то, что родился в Уфе, некоторое время прожил в Таллинне (и именно там почти реализовал свою мечту о первой книге), а по-настоящему состоялся как писатель в Нью-Йорке. В интервью Виктору Ерофееву он говорит так: «Я родился в эвакуации, в Уфе. С 1945 года жил в Ленинграде, считаю себя ленинградцем» [3, 347]. В армейских письмах отцу Довлатов приводит собственное стихотворение, которое, по его словам, «вызывает рев у 20 процентов присутствующих» - солдат из Ленинграда:
Взаимодействие поэзии и прозы в творчестве С.Д. Довлатова
Самая «петербургская» повесть С. Довлатова - «Филиал». Интересна история повести. Слова о некоем «романе», необходимость написать который мучила писателя (как, кстати, и А.П. Чехова), постоянно встречаются в письмах Довлатова. В письме Игорю Ефимову от 20 февраля 1982 года Довлатов сообщает: «Мой роман теперь называется — "Пять углов". ... Петя и Саша (П. Вайль и А. Генис. - А.П.) читали и говорят, что роман хороший, но обязательно нужно дописать еще одну часть, где бы действие происходило уже на Западе»347. И хотя замысел романа «Пять углов» был значительно шире «любовного» (исходя из информации в упомянутом письме, основная его сюжетная линия - становление писателя), очевидно, написанная еще в Ленинграде «любовная» линия стала основой для «плана прошлого» повести «Филиал». Вероятно, все это стало причиной того, что именно в ленинградских фрагментах этого произведения с наибольшей очевидностью проявляется феномен Петербургского текста во всей его сложности. Состояние окружающего мира в прозе С. Довлатова всегда тесно связано с душевным состоянием героя, одни и те же реалии перевоплощаются в зависимости от изменений настроения персонажа. Соответственно меняется и изображение города и его окрестностей. Так, в повести «Филиал» герой и его девушка Тася едут к Финскому заливу, где и завязывается их роман. Перед поездкой автор фиксирует внимание на тесноте вагона электрички (мотив тесноты осложняется мотивом абсурда: в тамбуре стоит коляска от мотоцикла), на «невыносимой жаре», на пестроте (Тасин сарафан «казался пестрым даже на фоне журнальных обложек» [3, 138]). Однако как только происходит минимальное сближение героев («Я взял Тасю-за руку» [3, 139]), сопровождаемое приближением к морю («Везде можно было найти хороший пляж» [3, 139]), положительные коннотации возникают одна за другой, все, кажется, поддерживает героя: твердая-грунтовая дорога, по которой «хорошо было идти», холодный и твердый песок, и наконец, «бесконечная толща воды», поддерживающая героя. Твердь под ногами впоследствии превратится из реальности в метафору, когда герой решится прервать все связи с этой женщиной и с равнодушными приятелями: «Отныне я буду ступать лишь по твердому грунту» [3, 198]. И хотя-на пляже-герою приходится пережить небольшое унижение (покоряя Финский залив, он не заметил, что вода едва достигает пояса), за городом он чувствует себя гораздо увереннее, там ему кажется, что он ведет в отношениях с девушкой (что впоследствии оказывается его заблуждением). Возвращение в город сопровождается изменением пейзажа, который становится «все более унылым» («потемневшие от дождей сараи, кривые заборы и выцветшая листва»), герой же, словно вдохнув живительного воздуха моря, все еще чувствует себя некоторое время хозяином положения («чрезвычайно довольный собой» [3, 145]; «Тася была явно готова к уступкам» [3, 145]). Потом, в городе, оказывается, что эта женщина обрела невероятную власть над ним, что она «жестока и невнимательна», «лжива и безжалостна» [3,210].
Тася оказывается воплощением темной стороны города, недаром герою запоминается ее «отражение в черном стекле напротив» [3, 154]. Мотив черного зеркала, отражения, оборотничества характерен для отрицательных коннотаций Петербургского текста и связан с эсхатологическим мифом погружения в хаос, дисгармонию, тотальный ужас. Неслучайно герой обретает власть (путь и мнимую, временную) над Тасей только тогда, когда они оказываются вне Ленинграда - на пляже Финского залива, на балу в Павловске. В. Топоров указывает на неотъемлемую принадлежность Петербургскому тексту открытого пространства моря, как вечной необходимой антитезы, подчеркивающей узость, тесноту города: «Зрительно. - бескрайняя видимость (простор), чему на более глубоком и внутреннем уровне соответствуют экстатические видения будущего, счастливый выход, вера, что, собственно, и является знаком совершившегося прорыва в космологическое, почти совпадающее в данном случае с пространством свободы»348. Героиня повести «Филиал» несет хаос в жизнь героя; и связанные с ней городские реалии оказываются отзвуком этого хаоса, с появлением Таси возникают классические мотивы мрака («Продуваемые ветром улицы были темны» [3, 176]) или режущей глаз яркости (Тася «исчезла под яркими тряпками», ненавистными герою [3, 178]), бесприютности, дискомфорта («Потом уедет, а я останусь здесь. На этой освещенной полоске тротуара. Под этим снегом» [3, 176]), одиночества («Захлопнулась дверь, и Яі почувствовал себя таким одиноким, каким еще не был» [3, 178]). На материале одной повести «Филиал» мы рассмотрели, как функционирует мифопоэтика петербургского текста в прозе С. Довлатова.
Применительно к прозе С. Довлатова есть основания говорить о едином «городском» тексте. В художественных произведениях писателя наиболее подробно изображаются шесть городов: Ленинград, Таллинн, Нью-Йорк, Стокгольм, Париж и Лос-Анджелес. Эпизодически возникают Москва («Ослик должен быть худым»), Луга, Псков («Заповедник»), Вена («Наши», «Иностранка», письма), Вашингтон («Иностранка»). Город у Довлатова всегда изображается по единой схеме: писательский взгляд останавливается на характере освещения, игре света и тени, на внешнем облике домов, особенно-витрин, на звуках и запахах, словом, на детальном, всестороннем субъективном восприятии внешней действительности героем. Возьмем несколько примеров и для наглядности организуем их в таблицу (мы намеренно оставим только по одному примеру, хотя их набирается множество).
