Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Ф.Н. Глинка как православный человек и писатель 36
1.1. Краткий обзор жизни и творчества Ф.Н. Глинки 36
1.2. Духовный мир писателя 93
1.3. Литературно-эстетические взгляды Ф.Н. Глинки 139
Глава II. Поэтическое наследие Ф.Н. Глинки в контексте православной традиции 177
2.1. Религиозные чувства в патриотической лирике Ф.Н. Глинки 177
2.2. Притчевый характер аллегорий Ф.Н. Глинки 223
2.3. Псаломные мотивы в «Опытах Священной поэзии» 244
2.4. Богодухновенная природа поэтического творчества Ф.Н. Глинки 291
Глава III. Религиозные поэмы Ф.Н. Глинки 326
3.1. Жанр религиозной поэмы в творчестве Ф.Н. Глинки 326
3.2. «Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны Романовой» 364
3.3. «Иов. Свободное подражание Священной Книге Иова» 406
3.4. «Видение Макария Великого» 467
3.5. «Таинственная Капля. Народное предание» 493
Выводы 540
Использованная литература 555
- Краткий обзор жизни и творчества Ф.Н. Глинки
- Религиозные чувства в патриотической лирике Ф.Н. Глинки
- Богодухновенная природа поэтического творчества Ф.Н. Глинки
- «Таинственная Капля. Народное предание»
Краткий обзор жизни и творчества Ф.Н. Глинки
А.А. Бестужев в статье «Взгляд на старую и новую словесность в России», опубликованной в «Полярной звезде» на 1823 год, писал, что «в сочинениях Ф. Глинки отсвечивается ясная его душа», и особо подчеркивал, «что он принадлежит к числу писателей, которых биография служила бы лучшим предисловием и комментарием для их творений» . Теперь из исторического далека видится и обратное: заботливо собранные воедино и осмысленные в полноте своего эстетического многоцветья сочинения Федора Николаевича могли бы явиться достойным венком, украшающим славную биографию благочестивого русского писателя. Такое хорошо продуманное собрание творений прояснило бы во многом как долгую и сложную жизнь их автора, так и духовные изгибы XIX века. Однако эти высокие задачи пока остаются красивыми и благородными намерениями, о которых можно говорить лишь мечтательно в форме со-слагательно выраженной синтаксической конструкции. Видимо, по своей широкой душевной беспечности мы оказались несколько неряшливы и не совсем любознательны, поскольку до сих пор не располагаем ни достойно оформленным «предисловием-комментарием» к творениям классика родной словесности, ни гармонично выстроенным сводом его сочинений.
Как ни странно, но даже точные биографические данные маститого (по справедливой оценке М.П. Погодина) русского писателя XIX столетия были обнародованы впервые только через десять лет после его кончины А.К. Жизневским, которого Федор Николаевич в конце жизни избрал своим душеприказчиком. Он-то и составил подробный, основанный на документальных сведениях биографический очерк о писателе. Приступая к жизнеописанию
Ф.Н. Глинки, автор был вынужден признать, что сведения о годах его жизни в печати приводятся не всегда достоверно и, можно даже сказать, весьма произвольно. «В биографических сведениях о времени рождения Ф.Н. Глинки, - довольно корректно отмечал А.К. Жизневский, - является большая неточность. В некрологе его, помещенном в Тверских епархиальных ведомостях, сказано, что он умер на 96 году от роду, стало быть, родился в 1784 г.; в словаре Толля показан год его рождения 1788; а в формулярном его списке, хранящемся в Тверском губернском правлении, составленном в 1830 году, ему показано 40 лет, поэтому год рождения будет 1790; между тем как в том же списке значится, что в 1802 г. Глинка выпущен из Кадетского корпуса прапорщиком в Апшеронский пехотный полк: значит, 12 л ет от роду, что невероятно» .
С чем же связана неразбериха и произвольность в обозначении столь важных дат жизни знаменитого человека, указанных, казалось бы, в авторитетных источниках? Ведь при этом речь идет о путанице даже в таких строгих официальных документах, как формулярные списки. Возможно, причиной тут были нерадивость и небрежность, рассеянность и безалаберность чиновников, ответственных за ведение документации? Или ослабленный контроль в книгоиздательском производстве? Все это, безусловно, не исключено. Но можно прислушаться и к предположению А.К. Жизневского, который заметил: «Такая неточность в определении года рождения, быть может, произошла от того, что покойный не любил давать ответ, когда его спрашивали: сколько ему от роду лет. Однажды на такой вопрос он отвечал: "Бог создал время, а люди выдумали годы"» . Однако остроумный ответ Федора Николаевича, думается, вовсе не предполагал ту неразбериху с его биографическими данными, которая довольно основательно укоренилась во всевозможных статьях, обзорах, словарях и энциклопедиях.
Нужно сказать, что Федор Николаевич Глинка вошел в историю русской литературы через справочные издания довольно прочно, сведения о нем публикуются и в настоящее время, их можно встретить в самой разнообразной печатной продукции. Религиозная направленность его творчества была отмечена еще митрополитом Киевским Евгением (Е.А. Болховитиновым), составившим второй после «Опыта исторического словаря о российских писателях» Н.И. Новикова (1772) «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви». Материалы словаря поначалу публиковались в журнале «Друг просвещения» (в 1805-1806 годах), отдельной книгой вышли в 1818 году, а вторым изданием - в 1827 году. Сведения же о Ф.Н. Глинке были включены в предпринятое в 1845 году М.П. Погодиным дополненное переиздание труда митрополита Евгения с существенно измененным названием - «Словарь русских светских писателей, соотечественников и чужестранцев, писавших в России». Тут были самые скудные данные, без указания даты рождения, отмечалось лишь, что «его: 1) Отрывков поэм много в Русском Вестнике, 1808 г. 2) Письма Русского Офицера о Польше, Австрийских владениях и Венгрии, с подробным описанием похода Россиян против Французов в 1805 и 1806 годах, 2 части, напечат. в Москве, 1808 г.» .
Наряду с Феофаном Прокоповичем, Г.Р. Державиным, И.В. Киреевским, М.В. Ломоносовым, А.Ф. Мерзляковым, А.С. Хомяковым и другими православными авторами Ф.Н. Глинка удостоился чести быть включенным в уникальный в области литературоведения и истории русской литературы XIX века «Обзор русской духовной литературы» архиепископа Филарета (Д.Г. Гумилев-ского), который был весьма строг при отборе персоналий сочинителей. Свой принцип включения того или другого писателя в словарь автор объяснил следующим образом: «К сожалению, обозревающий историю духовной жизни нового времени встречает два печальные явления. После того как отделилась светская литература от духовной, многие и очень многие из светских как бы стыдились писать о духовных предметах, опустив из виду, что без христианства невозможно плодотворное образование, а возможно только впадение в языческое неустройство. Другие кое-как сознавали эту ошибку времени, но, увлекаемые тем же недоверием к вере, иногда тайным, несознаваемым, до того отделялись от Церкви, что составили себе свое христианство, свое благочестие, свою веру. Лучшими оказались те из светских, которые получили домашнее благочестивое воспитание, или сколько-нибудь учились в духовных училищах, или же вели жизнь строго христианскую»74. Федор Николаевич оказался среди этих немногих лучших русских литераторов, удостоенных архиепископом Филаретом (Гумилевским) определения как духовные писатели.
Несмотря на весьма емкие и вполне справедливые оценки, данные составителем обзора творчеству Ф.Н. Глинки, первое издание удивляет небрежностью обращения с фактическим материалом: весьма произвольное указание названий произведений, их выходных данных и - что особенно печально - биографических сведений. К сожалению, именно с труда Филарета (Гумилевского), по всей вероятности, начинается какое-то мистическое обозначение даты смерти писателя, который продолжал, ничего не подозревая, здравствовать. В «Обзоре русской духовной литературы», выпущенном в 1861 году, указано, что Ф.Н Глинка родился в 1788 (вместо 1786) году, а умер уже в 1844 . Может быть, здесь роковую роль сыграл подзаголовок в названии книги, уточняющий, что в обзор включены только умершие писатели. Откуда составитель обзора взял такие вымышленные печально-фантастические данные, трудно сказать. Скорее всего, архиепископ Филарет знал об ущербности фактографической стороны своего первого издания. Во втором издании (Чернигов, 1863) составитель был вынужден заменить некоторые статьи, как он выразился в «Предисловии», «вовсе новыми» . Так была скорректирована и значительно расширена статья о Ф.Н. Глинке: указан новый, но все так же неточный год рождения (1787), исключен год смерти, проведена ревизия приведенным ранее ошибочно названиям и годам выпуска произведений писателя.
Однако и третье, с поправками и дополнениями автора, издание «Обзора», появившееся уже после кончины высокопреосвященного, было далеко от совершенства. Архимандрит Филарет это предчувствовал и пытался как-то оправдаться перед читателями, указал даже причину допущенных неточностей, хотя, может быть, и не совсем убедительную: «В первом издании обзора допущено много ошибок, по недосмотру корректора»77. Год рождения Ф.Н. Глинки, несмотря на исправления и дополнения по сравнению с первым, в третьем издании указан также неточно (1787). К сожалению, в обзор, охватывающий русскую литературу до 1863 года, так и не было включено главное произведение Ф.Н. Глинки - религиозная поэма «Таинственная Капля», вышедшая в Берлине в 1861 году, а в выходных данных «Иова. Свободного подражания Священной Книге Иова» вместо 1859 года обозначен 1839 (что, впрочем, вполне возможно отнести и к недосмотру корректора).
Религиозные чувства в патриотической лирике Ф.Н. Глинки
Из всего духовно-эстетического многообразия поэтического мира Ф.Н. Глинки можно выделить в качестве главных и определяющих два начала. На одно из них указал еще А.С. Пушкин, отметив, что оригинальность поэзии Глинки можно легко узнать в его элегическом псалме, то есть в религиозном, духовном своеобразии творчества. Другое коренное начало как поэзии, так и прозы Федора Николаевича - в пламенной страстности авторского патриотического голоса. Творчество писателя - «залог священного посева» - расцвело на родной русской почве, а не явилось с каким-нибудь хороводом залетных чужестранных муз. Баронесса Мария Боде писала Ф.Н. Глинке после прочтения его новых поэтических сочинений: «Скажу вам по совести, что под этими стихами не нужно выставлять имени автора, с первых строчек душа угадывает того Русского, который написал Ура! на трех ударим разом!, который славил Москву: Как под пеплом ты лежала Полоненною -И из пепла ты восстала Неизменною!.. Ах, как хороша ваша поэзия .. »332.
Глубокие и искренние чувства любви автора к Родине, действительно, легко узнаваемы во многих сочинениях Федора Николаевича, ставших классикой русской патриотической литературы. После выхода в свет «Очерков Бородинского сражения» одна из многочисленных восторженных рецензий начиналась словами: «Вот одна из тех книг, которые оживляют иссякаемую нашу литературу и отводят душу читателю, жаждущему произведений ума и вкуса...
Да, ум и вкус выказываются здесь в каждой строке. А душа, как душа автора разыгралась в "Очерках Бородинского сражения"! Везде видите вы чувство патриотизма и религии живое, пламенное, искрометное. Читая эту книгу, незаметно возвышаешься, благородствуешься, очищаешь сердце, раскрываешь его для принятия впечатлений эстетических, возвышенных, отрешаешься от нечистых помыслов и впиваешь сладостное чувство благоволения к человечеству»333. Знаменательно, что, по мнению рецензента, в оживляющем душу этого произведения чувстве автора сливаются воедино патриотическое и религиозное начала. Это проистекает из своеобразия национального мировосприятия, ибо для русского человека понятия отечества, родной старины и божьего храма были всегда священными. Вот почему во времена, когда «опаленная молниями войны, утомленная трудами, покрытая ранами Европа видимо колебалась над бездной гибели и рабства», поведение русских людей было удивительным для чужестранцев.
В отрывке «О необходимости иметь историю Отечественной войны 1812 года» Ф.Н. Глинка писал: «"Что ж сделает русский?" - думали иноплеменники. А русский, послышав шум от запада текущей бури, восстал и ополчился всею крепостию. своих сил. Было на мыслях у врагов наших и то, что русский сдаст им Отечество свое без бою, но не сбылись мечты сии на деле. .. . Русский ополчался за снега свои: под ними почивают прахи отцов его. Он защищал свои леса; он привык считать их своею колыбелью, украшением своей родины; под мрачною тению сих лесов покойно и весело прожили предки его. - ... Русский сражался и умирал у преддверия древних храмов: он не выдал на поругание святыни, которую почитает и хранит более самой жизни. Иноземцы с униженною покорностию отпирали богатые замки и приветствовали в роскошных палатах вооруженных грабителей Европы; русский бился до смерти на пороге дымной хижины своей. - Вот чего не предчувствовали иноземцы, чего не ожидали враги наши! Вот разность в деяниях, происходящая от разности во нравах!
- О, народ мужественный, народ знаменитый! Сохрани навеки сию чистоту во нравах, сие величие в духе, сию жаркую любовь ко хладной родине своей: будь вечно русским, как был и будешь в народах первым!»334. Именно такими возвышенными - патриотическими и религиозными - чувствами были наполнены стихотворения, созданные Федором Николаевичем в годы Отечественной войны 1812 года.
В «Военной песни, написанной во время приближения неприятеля к Смоленской губернии» звучит пламенный призыв патриота:
Теперь ли нам дремать в покое,
России верные сыны!
Пойдем, сомкнёмся в ратном строе,
Пойдем и в ужасах войны
Друзьям, отечеству, народу
Отыщем славу и свободу
Иль все падем в родных полях!335 Здесь чувства патриотические усиливаются религиозными. Поэт призывает соотечественников не только защищать «свою державу», но и святую православную веру:
Вспомним, братцы, россов славу
И пойдем врагов разить!
Защитим свою державу:
Лучше смерть - чем в рабстве жить.
Мы вперед, вперед, ребята!
С Богом, верой и штыком;
Вера нам и верность свята:
Победим или умрем!
Духовное единение русских людей, которые в мольбах своих к Богу прежде всего вопрошали о спасении «края родного» и сохранении вольной жизни, выходит на первый план в «Картине ночи пред последним боем под стенами Смоленска и прощальной песни русского воина». По мелодике этот стих становится похожим на величественный ритмизованный народный плач: Загорелась, запылала
Земля русская!
Поднялся пожар высоко
До небесных звезд,
И с пожаром востекают
Выше звезд мольбы,
Тяжко стонут, воздыхая,
Люди русские: «Пусть сгорают наши села,
Говорят в слезах:
-Что нам села? Что нам грады?
Лишь бы край родной Защитить от лютой доли В вечном рабстве жить!» Обращение Федора Николаевича в своих стихах к фольклорной поэтике делало его сочинения близкими сердцу русского человека, они становились выражением общего религиозно-патриотического чувства, пробужденного всенародным горем. Какой русский не испытывал душевное волнение при чтении или пении строк из «Песни сторожевого воина перед Бородинскою битвою»: Славян сыны! Войны сыны!
Не выдадим Москвы!
Спасем мы честь родной страны
Иль сложим здесь главы!. .. .
Тебе, наш край, тебе, наш царь!
Готовы жизнь принесть:
Спасем твой трон, спасем алтарь,
Отечество и честь!
Священным ужасом проникнута
«Песнь русского воина при виде горящей Москвы»:
Горит, горит царей столица;
Над ней в кровавых тучах гром,
И гнева Божьего десница...
И бури огненны кругом.
Богодухновенная природа поэтического творчества Ф.Н. Глинки
Звание духовного писателя закрепилось за Ф.Н. Глинкой еще до выхода в свет «Опытов аллегорий» и «Опытов Священной поэзии». В начале 1826 года А.В. Никитенко в своем дневнике делает запись, посвященную Федору Николаевичу: «Получив известие об аресте этого истинно доброго человека, я был очень огорчен. Но проницательность Государя не дала ему ошибиться насчет правил и духа нашего милого поэта-христианина»511. В сознании тогда еще молодого литератора, а в будущем известного цензора образ автора популярных сочинений представал не иначе, как образ глубоковерующего духовного поэта. Так же воспринималось творчество Ф.Н. Глинки и позже.«А Духовные стихотворения (по всей вероятности, имеются в виду «Опыты Священной поэзии». -В.З.) Ф.Н. Глинки? - восхищенно вопрошал в 1839 году автор отзыва на «Очерки Бородинского сражения». - Скажите по совести, есть ли у нас что-нибудь лучшее в этом роде после духовных стихотворений Державина? Решительно нет!» . 8 июня 1854 года генерал-адъютант барон Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен (1789-1881) ободряюще писал из Одессы своему «старому товарищу и другу»: «Возвышенное, вполне поэтическое направление Вашей поэзии полезно в высокой степени; ибо возбуждает к прекрасному, возвышенному. Награда совести убеждением в пользе в настоящем бренном мире и возмездие в нетленном вечном. Продолжайте подвизаться, пока не ослабнут струны Вашей лиры! Это высшее Ваше призвание на служение царям и Отечеству»513.
Собираясь отправлять князю П.А. Вяземскому вышедший в 1869 году первый том своего собрания сочинений «Духовные стихотворения», Ф.Н. Глинка в наброске сопроводительного письма сообщал: «А вот теперь, как говорится, со страхом и трепетом посылаю вам 1-й том моих Дух овных звуков. Да впрочем, в разноту они уж давно скитались по разным журналам и прошли чрез огненное испытание, а по временам заслуживали и самые приятные отзывы от Пушкина и Жуковского и других поэтов и мыслителей оного времени» . Федор Николаевич свои творения здесь именует образно «духовными звуками». Его сочинения были действительно мимолетными вестниками таинственного, мистического духовного мира, в них вдохновенно отзывалось священное пламя библейских сказаний. Святой апостол Павел, которому поэт посвятил не одно свое стихотворение515, в Послании к римлянам говорит: «Свидетель мне Бог, Которому служу духом моим в благовествовании Сына Его, что непрестанно воспоминаю о вас, / всегда прося в молитвах моих, чтобы воля Божия когда-нибудь благопоспешила мне придти к вам, / ибо я весьма желаю увидеть вас, чтобы преподать вам некое дарование духовное к утверждению вашему, / то есть утешиться с вами верою общею, вашею и моею»516. Ф.Н Глинка в большинстве своих духовных произведений придерживался этого апостольского подвижничества - «даровать духовное к утверждению» в Христовой вере, и его сочинения есть поистине утешение читателя и поэта «верою общею».
Своим творчеством Федор Николаевич выражал то понятие духовности, которое закрепилось в русском сознании испокон веков и обусловливалось «естественной и первобытной географией русской души». Нерв его лучших духовных сочинений держится на «высшей деятельности души, устремленности к стяжанию Духа Святого, безгрешности, моральному совершенству, преображению души», что, по определению иеромонаха Иоанна (Кологривова), и является духовностью . «Духовный восторг - характерная принадлежность Глинки», -афористично заметила Т.К. Батурова518. И этот духовный восторг поэта, выраженный в его сочинениях, несет благостное утешение душе читателя. Какие светлые, трепетные и в то же время умиротворенные чувства пробуждает в ней, например, стихотворение «Радость о Боге»!
Твоею благостию, Боже!
Могу ль не восхищаться я?
Святая благодать Твоя
Мне всех богатств, всех благ дороже.
В душе мне стало так тепло,
И мнилось, сердце растворилось,
Как будто солнце в грудь вошло,
И все во мне, как день, светилось.
Тиха была моя глава;
В ней волны мыслей улеглися,
И грусти жизни пронеслися,
Как мимолетная молва. (182)519 Богодухновенность возвращает человека к вечной жизни, определяет его истинную, духовную радость. «Помышления плотские суть смерть, - говорит апостол Павел, - а помышления духовные - жизнь и мир» . Но такое светлое и теплое проявление радости в душе поэта настало не сразу:
Досель, как цвет под глыбой снежной,
В прискорбном хладе я лежал...
И вот душа поэта наполняется божественным светом, наступает безмятежное блаженство, которое сменяется молитвенным восхвалением и радостным благодарением Бога:
Но Ты на свет меня воззвал,
И я - спокойный, безмятежный,
Стою, как лавр в тиши долин.
Они прошли как миг, как тени,
Ряды веков и поколений,
Но не проходишь Ты один!
Не сироти ж земных нас, Боже,
Не отнимай у нас - Себя!
Я знаю: всех блаженств дороже
Тобою жить, любить Тебя! (182) Жить Богом, любить Бога, к Нему постоянно устремляться - в этом преимущественно проходила жизнь души поэта, что восторженно выразилось в его произведениях. В стихотворении с символическим духовным названием «Голос детской любви» Ф.Н. Глинка пишет, какие мытарства и беды выпадают на долю души, если она лишена Божьего покрова:
Когда приидешь Ты, мой Бог,
И станешь в славе между нами,
Дитя неволи и тревог,
Я кинусь, с горькими слезами,
Отец и Бог, перед Тобой;
И я скажу: «О, Милосердый!
Ты рассуди меня с судьбой:
Еще я на стопах не твердый,
Как ветка, зыблясь, чуть стоял
И медлил жизни у порога,
И коловратная тревога
И шум забот меня пугал;
Еще я, робкий, не решался,
Но мрак кругом меня сгущался,
И вихорь дух мой возмутил,
Отвеял пелену покоя,
Схватил, умчал, и, сердцем ноя,
Я увлечен, лишенный сил...» (287)
«Таинственная Капля. Народное предание»
Возникновение у Ф.Н. Глинки замысла создать поэму в форме «народного предания» можно объяснить духовной потребностью автора обратиться к новозаветной истории; закономерностью его перехода на основе предшествовавшего собственного опыта освоения жанра религиозной поэмы к широкомасштабному повествованию, охватывающему множество священных источников и преданий. Возможность реализовать замысел подкреплялась выработавшейся в течение многолетних объяснений с духовной цензурой тщательностью и дотошностью работы с богословской и научной литературой, в процессе ко 494 торой постепенно и вызревал тот грандиозный план эпического повествования. По словам самого поэта, содержание своего сочинения он взял «из древней легенды, сохранившейся в хрониках Средних веков, в семейных рассказах и в памяти христианских народов». Но это было не просто переложение общеизвестной легенды: «К этому главному преданию присоединены и другие - побочные, также предания народные, или взятые из книг Четьи-Минеи»789.
В качестве материалов к «Таинственной Капле» Ф.Н. Глинка использует устные народные сказания и церковные песнопения, свидетельства древних письмен и начертаний на камнях и скалах, варианты предания, возникавшие «потом в разных учениях». Поражает широта осведомленности писателя о бытовании легенды, касающейся земной жизни Иисуса Христа. Он знаком с разноречивыми сведениями, встречающимися у иерусалимских книжников и фе-рапевтов, неоплатоников и гностиков, представителей Александрийской школы и в религиях Тибета, Китая, Японии, в сочинениях Геродота и Ксенофонта, Цицерона и Тацита, Светония и Вергилия, Руссо и Байрона, Платона и Конфуция, Иоанна Златоуста и Оригена... И все это духовно-интеллектуальное многоцветье так или иначе отразилось в поэме, придало ей свежее живое дыхание и ощущение подлинности и достоверности изображенных в ней событий далекой и загадочной древности. В Императорской Публичной библиотеке писатель обнаруживает «важный документ, свидетельствующий о плачевной эпохе распятия Христа Спасителя»: «документ сей начертан на пергаменте (на семнадцати небольших страницах), а перевод с него на латинский язык (сделанный Блаженным Иеронимом в Вифлееме) написан на бумаге, похожей на пергамент, неизвестного теперь качества. Нынешние археологи не могут определить - к какой азбуке (кажется, к тайно-условной) принадлежат буквы документа, написанного (как сказано) на языке халдейском» (2, 500). Все это доказывает, насколько серьезно и самозабвенно автор относился к осуществлению своего за 495 мысла, облекаемого в форму «народного предания». При этом он мобилизовал всё, что было им освоено из опыта мировой художественной литературы.
В начале 1840-х годов, составив перечень своих опубликованных сочинений, Ф.Н. Глинка в конце списка прибавил: «Кроме того изготовлено к изданию много пиес в стихах и в прозе, еще не бывших в печати, и две поэмы: одна -"Жизнь и страдания Иова" и другая790 заимствованная из одного начала (рели-гиозного) с поэмами Клопштока и Мильтона» . То, что автор «Таинственной Капли» размещал новое грандиозное духовно-эпическое повествование в один ряд с мировыми образцами религиозной поэмы, свидетельствуют переписанные им собственноручно в отдельную тетрадь мнения о его вышедшем в 1861 году сочинении, поступившие к нему в 1862 году от баронессы Марии Боде (с ее спиритических сеансов). Среди них «отзывы» Клопштока (по-немецки), Мильтона (по-русски), Торквато Тассо (по-итальянски), Камоэнса (по-французски). Как видим, ответ Мильтона выделяется особо как переведенный на русский язык. «Ответ Мильтона (в подлиннике по-англиц ки ), - записывает Федор Николаевич, - "Признаюсь и должен признаться, что это изящное и истинно прекрасное творение превосходит мой Потерянный рай. И по самому предмету искупление далеко выше падения. - Идея гениальная, - истинно гениальная! - А ваше: Сошествие Христа во Ад - Божественно!" Мильтон»792.
Безусловно, Федор Николаевич с самого начала мыслил «Таинственную Каплю» прежде всего как русское самобытное сочинение о Боге, имеющее в основе народные духовные традиции. Отстаивая право на использование в своей религиозной поэме апокрифического сюжета, он ссылался на укорененность легенды из новозаветной истории в сознании народа и 8 ноября 1870 года в письме к М.П. Погодину категорически заявлял: «В святость млека Богородицы верует весь русский хрестьянский (народный) мир»793. Похожей на образцы
В рукописи после этого слова Федором Николаевичем вычеркнуто довольно любопытное мировой классики религиозная поэма Ф.Н. Глинки оказалась только в том, что автор использовал религиозную тему. В остальном это было исключительно самобытное сочинение, выросшее на почве национальной литературной традиции и отразившее своеобразие становления русской поэмы. «Вместе со всей новой русской литературой, как она складывалась в XVIII веке, - отмечал А.Н. Соколов, - русская поэма своими корнями глубоко уходила в национальную почву и по-новому, своеобразно перерабатывала те элементы, которые она получала из этой почвы. В русской устной народной поэзии и древнерусской письменной литературе сложились различные эпические жанры, которые функционально, по своей жанровой природе являлись своеобразными типами поэмы. Таковы прежде всего былина и историческая песня - героические жанры русского фольклора. Своеобразный жанр поэмы в прозе представляет собой русская воинская повесть. Эти жанры, в которых русский народ воспевал события большого национально-исторического значения, обладают основными жанровыми признаками поэмы, хотя и нашедшими своеобразное выражение в условиях развития русской устной и письменной словесности»794.
Новаторство Ф.Н. Глинки и необычность его сочинения заключались в том, что автор все обозначенные эстетические побеги развивавшегося национального жанра взрастил на огромном пространстве своей эпопеи, использовав в качестве плодородной почвы не национально-исторические мотивы, а религиозные сюжеты, связанные с духовно-национальной, православной традицией. Таким образом и по своему художественному своеобразию «Таинственная Капля» оказалась отличной от классических и строго выстроенных по форме сочинений Данте или Тассо, Клопштока или Мильтона. Не случайно своему произведению Федор Николаевич дал подзаголовок, определивший во многом и национальный признак сочинения: народное предание. Несмотря на ссылки автора на бытование использованной им в качестве сюжетной основы легенды в других землях, он все же отмечал особую ее святость во «всем русском хресть янском (народном) мире», подчеркивая это употреблением просторечной, народной формы слова «христианский» («хрестьянский»). Художественный мир поэмы «Таинственная Капля» оказался настолько многоцветен, что вполне соответствовал склонности русского фольклора к свободе повествования, не ограниченного ни рамками литературных форм, ни размером стиха, ни строгой сюжетной линией. В сочинении Ф.Н. Глинки можно встретить элементы и баллады, и песни, и повести в прозе, и фрагменты, выраженные в драматургической форме... Повествование по своей организации не имеет плавного эпического развития, оно фрагментарно, представлено в форме отдельных эпизодов, каждый из которых по-своему завершен и эстетически автономен. Но составленные вместе в той последовательности, как их расположил автор, они обретают гармонию общего звучания. Зачин первого же фрагмента «Бегство в Египет» не только настраивает читателя, но и мобилизует как бы весь мир на восприятие судьбоносных событий человечества:
Затмитесь, звезды Палестины!
Затихни, сладкий шум ручьев!
Не пробуждайтеся, долины,
Вечерней песнью соловьев,
Ни горных горлиц воркованьем!
Оденься в тяжкую печаль,
О, дар Иеговы, Палестина!
Какая Мать, какого Сына
Несет с собой в чужую даль?!..
А вы, небесные светила,
Вы, - звезды, солнце и луна,
Спешите все к разливам Нила,
К его брегам спешит она! (1,3)
