Содержание к диссертации
Введение
CLASS Глава 1. Актуализация древнерусской культуры в России рубежа Х1Х-ХХ вв. и в сознании русской эмиграции 3 CLASS 1
Глава 2. Древнерусская культура как фактор формирования художественного мира Б.К.Зайцева .
1. Образы христианского универсума в дореволюционном творчестве писателя .
2. Жанрово-стилевое своеобразие произведений Зайцева периода революции и гражданской войны . 94
Глава 3. Творческие поиски Б.К.Зайцева периода эмиграции .
1. «Обновление» жанров древнерусской литературы .
2 Рецепция жанров древнерусской литературы в творчестве Зайцева. 188
Глава 4. Традиции древнерусской литературы в творчестве И.С.Шмелева периода эмиграции .
1. Апокалиптические мотивы и образы «Солнца мертвых» и «Слова» и «Поучения» Серапиона Владимирского . 245
2. «Лето Господне» как синтез идиллии, панегирика и плача. 255
3. Жанр хожения в творчестве И.С.Шмелева: «Богомолье», «Старый Валаам». 279
4. Образы святых в «Путях небесных» как
жанрообразующий фактор романа. 304
Заключение 311
Литература 317
Список сокращении
- Образы христианского универсума в дореволюционном творчестве писателя
- Жанрово-стилевое своеобразие произведений Зайцева периода революции и гражданской войны
- «Обновление» жанров древнерусской литературы
- Апокалиптические мотивы и образы «Солнца мертвых» и «Слова» и «Поучения» Серапиона Владимирского
Введение к работе
Изучение преемственных связей в литературе - одно из фундаментальных направлений в литературоведении. Наследие писателей русского зарубежья, возвращающееся в последние два десятилетия в Россию требует осмысления его как части национальной культуры, непосредственно с ней связанной и занимающей свое место в истории русской литературы. Этим определяется актуальность исследования творчества Б.К.Зайцева и И.С.Шмелева как представителей литературы эмиграции.
Творчество этих писателей интенсивно изучается: появились статьи в различных журналах, сборниках, уже написаны диссертации, проводятся конференции1. Исследователи обратились к проблематике и поэтике произведений Б.К.Зайцева и И.С.Шмелева, к их религиозно-философским исканиям, наследие писателей осмысляется в контексте русской и мировой литературы.
Научная новизна. Впервые в отечественном литературоведении творчество Б.К.Зайцева и И.С.Шмелева систематически рассмотрено с точки зрения освоения ими древнерусской литературной традиции. В процессе исследования уточнена специфика, некоторых жанрообразующих факторов древнерусской литературы и показано их основополагающее значение для произведений писателей периода эмиграции.
Цель настоящей работы: исследовать те особенности содержания и поэтики произведений Б.К.Зайцева и И.С.Шмелева, которые генетически связаны с древнерусской литературной традицией, и показать своеобразие освоения этой традиции каждым из писателей.
С 1998г. в г. Калуге регулярно проводятся «Зайцевские чтения», а в Алуште — «Шмелевские чтения», проходили конференции, посвященные творчеству Б.Зайцева, в г.Орле; в Москве, С.-Петербурге, в Ставрополе, в Барнауле и других городах в рамках конференций по проблемам русской литературы творчество Зайцева и Шмелева изучается в самом широком контексте, изданы материалы этих конференций.
В соответствии с этой целью в диссертации поставлены следующие задачи:
определить закономерности обращения писателей к древнерусской литературной традиции: общие (идейные, эстетические, художественные тенденции как рубежа Х1Х-ХХ веков, так и русской эмиграции) и индивидуальные факторы;
дать анализ особенностей преломления в творчестве писателей элементов поэтики древнерусской литературы: принципов обобщения, жанровых топосов; проследить особенности разработки архетиііических сюжетов и образов, изображения духовных явлений и духовного опыта героев;
определить функцию текстов Священного Писания, молитвословий, произведений древнерусской литературы (цитаты, реминисценции, аллюзии) в произведениях писателей;
в процессе анализа уточнить своеобразие некоторых жанров
древнерусской литературы (хождения, жития, слова, поучения),
обусловленное спецификой пространственно- временных отношений,
отраженных в них;
систематизировать основные подходы исследователей к изучению
проблемы традиции древнерусской литературы в литературе нового времени.
Методы исследования. В работе используется комплексная методика исследования: выяснение условий актуализации древнерусской культуры, способствовавших творческому становлению писателей и дальнейшему его развитию, потребовало культурно-исторического подхода; жанрово-стилевое своеобразие наследия писателей в его отношении к древнерусской литературе изучалось с помощью целостного анализа художественного произведения, сравнительно-типологического и герменевтического методов.
Методологической и теоретической основой послужили работы А.Ф.Лосева, М.М.Бахтина, в которых дан глубокий философский подход к проблемам традиции в культуре, соединенный с конкретным филологическим анализом; исследования С.С.Аверинцева, В.В.Бычкова, Д.С.Лихачева, в которых разработаны проблемы эстетики и поэтики византийской и древнерусской литературы и культуры; труды В.Г.Флоровского, освещающие вопросы веры и культуры с богословских позиций, знания которых требует специфика исследуемого материала; работы Н.И.Прокофьева, В.В.Кускова, В.Е.Ветловской, Е.В.Николаевой, в которых основательно изучен конкретный литературный материал по проблеме традиций.
Объектом исследования стал весь корпус произведений Б.К.Зайцева и наиболее значительные произведения И.С.Шмелева периода эмиграции: «Солнце мертвых», «Лето Господне», «Богомолье», «Старый Валаам» и «Пути небесные».
Положения, выносимые на защиту.
Актуализации традиции древнерусской культуры и литературы в
творческом сознании Б.К.Зайцева и И.С.Шмелева способствовали идейные,
эстетические, художественные поиски деятелей литературы и культуры
рубежа Х1Х-ХХ вв. в России, осмысление национальных основ бытия в
эмиграции.
Древнерусская литературная традиция выражена в творчестве
писателей нового времени, прежде всего, на уровне специфических
пространственно-временных отношений, обусловивших особенности
изображения профанного, сакрального и мистического пространства (как
пространства богообщения).
«Память жанра» заявляет о себе не только в таких произведениях,
как «Преподобный Сергий Радонежский», «Афон» и «Валаам» Зайцева,
6 «Лето Господне», «Богомолье» и «Старый Валаам» Шмелева, в разной степени она проступает почти во всех произведениях, созданных писателями в эмиграции, включая и художественно-публицистические.
Жанровые схождения древнерусских памятников и рассматриваемых
произведений ведут и к стилевым сближениям. В. частности, писатели,
каждый по-своему, творчески осваивают «иконописные» приемы в слове.
Один из инвариантов древнерусской литературной традиции -позиция писателя, сознающего свою ответственность как наставника читателя, сохраняясь в русской литературе нового времени в целом, в творчестве Зайцева и Шмелева периода эмиграции становится ярко выраженным.
Зайцев и Шмелев по-разному осваивают традицию древнерусской литературы, что подчеркивает, с одной стороны, самобытность каждого из них, а с другой - демонстрирует непрерывность, живое функционирование древнерусской литературной традиции в творчестве писателей XX века.
Диссертация состоит из Введения, четырех глав и Заключения. Во Введении уточнено содержание понятия "традиции" древнерусской литературы, кратко охарактеризованы основные подходы к исследованию проблемы. Первая глава посвящена вопросам актуализации древнерусской культуры в культуре «серебряного века» и в деятельности творческой интеллигенции русской эмиграции. Во второй главе показано преломление древнерусской культуры в произведениях Б.К.Зайцева доэмигрантского периода. В третьей главе проанализировано творческое освоение Зайцевым древнерусской литературной традиции. В четвертой главе рассмотрены особенности освоения Шмелевым традиций древнерусской литературы. В Заключении подводятся итоги проведенного исследования.
Исследование традиции, преемственности в литературе — одно из фундаментальных направлений литературоведения, как и изучения культуры в целом. Вопросы преемственности всегда волновали и самих творцов новых произведений. Не случайно автор «Слова о полку Игореве» начинает свою песнь с размышления о творчестве Бояна. Исследователи же всегда будут стремиться к обнаружению источников, выяснению роли традиций в создании того или иного цельного и неповторимого произведения любого вида искусства.
О значении жизни прошлых поколений для современного человека А.Ф.Лосев пишет: «Прошедшее - не погибло. Оно стоит незабываемой вечностью и родиной. В глубине памяти веков кроются корни настоящего и питаются ими» . В своих работах он показывает, что именно традиция является основой непрерывного развития культуры. М.М.Бахтин также отмечает, что «литература - неотрывная часть целостности культуры, ее нельзя изучать вне целостного контекста культуры», причем, необходимо принимать во внимание «столбовые линии развития литературы, подготовлявшие того или иного писателя, то или иное произведение в веках (и у разных народов)»3.
В последние три десятилетия проблеме традиции в литературе посвящены многочисленные как коллективные, так и монографические труды (далее некоторые из них указаны). Как пишет современный исследователь, это объясняется тем, что XX столетие «одновременно явилось и заключительным этапом Нового времени, и переходной эпохой, и началом еще не оформившейся новой стадии в истории мировой культуры»4. Кроме того, современное состояние России, переживающей очередной перелом
2 Лосев А.Ф. Диалектика мифа//Он же. Из ранних произведений. М, 1990. С.561.
3 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.,1979. С.344-345.
4 Стеценко Е.А. Концепция традиции в литературе XX века // Художественные ориентиры
зарубежной литературы XX века. М.,2002. С.48.
своей жизни, заставляет вспомнить соответствующие периоды отечественной истории, их восприятие и оценку, отраженные, в частности, в литературе.
Слово традиция в переводе с латинского (trado, traditio) означает «передаю, передача» и, соответственно, предполагает воспринимающего. Традиция - категория многоуровневая, требующая изучения художественных и эстетических категорий в их историческом развитии, обусловленном, прежде всего, спецификой мировоззрения как передающей, так и принимающей сторон. Особую значимость здесь приобретают вопросы актуализации традиции в культурной памяти эпохи: какие уровни традиции доминируют, в каких формах и чем обусловлены эти доминанты и формы.
Древнерусская литература предполагает в целом три формы ее функционирования во времени. Во-первых, жизнь памятников древнерусской литературы в новом времени (история открытия, хранения и публикации, изучение памятников). Во-вторых, продолжение традиции в сочинениях писателей, представителей церкви, и писателей светских, но церковных по духу и образу жизни (А.Н.Муравьев, Е.Поселянин, С.А.Нилус и др.). В-третьих, творческое освоение древнерусского наследия писателями ХУШ — XX веков.
Вопросами публикации, изучения древнерусских памятников занимаются исследователи древнерусской литературы. Интерес к тому или иному памятнику приводит к исследованиям, в которых рассматривается не только его движение в хронологических пределах Древней Руси, но и его судьба в новое время.
Один из первых сборников, посвященный проблеме преемственности, - «Древнерусская литература и ее связи с новым временем», где внимание исследователей сосредоточено в основном на вопросах бытования тех или иных произведений древнерусской литературы в новое время. Л.Н.Пушкарев, проследив судьбу повести о Еруслане Лазаревиче, пришел к выводу, что она
стала «фактом печатной литературы, литературной сказкой в стиле сказочной литературной традиции конца ХУШ в.»5.
Несколько ближе к интересующему нас аспекту преемственных связей стоит монография Ф.Я.Приймы «"Слово о полку Игореве" в историко-литературном процессе первой трети XIX в.»6. Автор соединил здесь исследование вопросов подлинности «Слова» с восприятием памятника поэтами и писателями первой трети XIX века.
Обширный пласт словесного творчества представителей церкви ХУШ - XX веков только-только начинает привлекать внимание литературоведов. Значительный шаг в исследовании этого наследия сделан П.Е.Бухаркиным в монографии «Православная церковь и русская литература в ХУШ-Х1Х веках. Проблемы культурного диалога». Автор рассматривает ряд теоретических вопросов и дает конкретный анализ, обратившись к творчеству святителя Тихона Задонского7.
Третья форма функционирования древнерусской литературы -творческое освоение ее писателями нового времени - привлекает внимание исследователей давно, но наиболее интенсивное изучение проблемы традиции началось с 70-х годов XX века. Освоение традиции может осуществляться на разных уровнях. Первый уровень — это использование тем, мотивов, сюжетов, образов древнерусской литературы писателями нового времени. Другой уровень - собственно творческий подход к наследию, когда писатель находит пути органичного продолжения, проникновения в традицию (при сохранении своей индивидуальности) либо отталкивается от нее, переосмысливая образы, даже создавая пародии.
5 Пушкарев Л.Н. Литературные обработки повести о Еруслане Лазаревиче в ХУШ веке //
Древнерусская литература и ее связи с новым временем. М., 1967. С.235.
6 Прийма Ф.Я. "Слово о полку Игореве" в историко-литературном процессе первой трети
Х1Хв..Л.,1980.
7 Бухаркин П.Е. Православная церковь и русская литература в ХУШ-Х1Х веках.
Проблемы культурного диалога. Спб., 1996.
В истории русской литературы, наверное, нет ни одного писателя или поэта, который в той или иной мере, на том или ином уровне не прикоснулся бы к древнерусскому наследию. Изучение особенностей восприятия древней литературы новым временем стало предметом научного интереса многих исследователей. В процессе реализации этих интересов сложились два вполне характерные подхода к проблеме. Их можно определить как источниковедческий и генетический. Они могут использоваться одновременно, когда речь идет о переложениях древнерусских произведений писателями нового времени и исследователь не только указывает источник переложения, но анализирует особенности поэтики, определяя степень адекватности нового произведения источнику.
Источниковедческим называем такой подход к проблеме преемственности, когда исследователь устанавливает конкретный памятник (даже редакцию, список) древнерусской литературы либо сюжет, образы этой литературы, положенные в основу произведения нового времени. В этом направлении работали А.Н.Робинсон, Г.Н.Моисеева, О.А.Державина, В.Д.Кузьмина, Д.С.Лихачев и другие исследователи. При таком подходе творчество писателей, не создававших произведения на исторические темы и не обращавшихся к каким-либо конкретным памятникам древнерусской литературы, оставалось бы вне рассмотрения.
Генетический подход позволяет обнаруживать глубинные уровни древнерусской литературной традиции, проступающей в особенностях содержания, в жанровом своеобразии и в специфике поэтики произведений писателей нового времени. Древнерусская литературная традиция может иметь место в произведениях литературы нового времени, которые не связаны с каким-либо конкретным древнерусским памятником. Исследование этого уровня жизни традиции древнерусской литературы идет параллельно отмеченному подходу, порой сочетается с ним. Генетический подход присущ работам Н.И. Прокофьева, В.В.Кускова, В.Е.Ветловской, Е.В.Николаевой, А.М.Грачевой и другим исследователям.
и Кратко остановимся на некоторых работах, в которых использованы обозначенные подходы изучения преемственных связей. Самые общие суждения по проблеме преемственности в литературе находим в работах В.Д.Кузьминой и Д.С.Лихачева. Они обобщили известный к началу 1970-х годов материал, наметили возможные объекты и перспективы исследований. Д.С.Лихачев в предисловии к специальному тому Трудов отдела древнерусской литературы, посвященных преемственным связям литературы нового времени с древнерусской литературой писал: «Подлинное отношение новой русской культуры к древней Руси лежит в продолжении тем, сюжетов, мотивов древней Руси, в освоении ее художественных достижений, в художественном проникновении в древнерусскую жизнь, историю, культуру»8. И далее он ориентировал литературоведов на «пристальное исследование того, как памятники культуры древней Руси конкретно отражались в новой русской культуре» .
Внимание обращалось, прежде всего, на жизнь тех или иных исторических сюжетов и образов древнерусской литературы в литературе нового времени. В.Д.Кузьмина отмечала, что сюжеты древнерусской агиографии легли в основу циклов произведений А.И.Герцена, Н.С.Лескова, Л.Н.Толстого. Она выделила две группы советских писателей: «работающих в области исторического жанра» - В.Г.Ян, И.А.Новиков, В.Д.Иванов - и тех, «кто интересуется в первую очередь проблемой положительного героя и потому обращается к агиографии» (имеется в виду беллетристическая обработка житий княгини Ольги и Феодосия Печерского В.Пановой и трилогия А.П.Ладинского)10.
Лихачев Д.С. Русская культура нового времени и Древняя Русь. // Труды отдела древнерусской литературы (далее ТОДРЛ). Т.ХХУ1. Л., 1971. С.7.
9 Там же. С.7.
10 Кузьмина В.Д. Задачи изучения связей древнерусской литературы с литературой нового
времени // Пути изучения древнерусской литературы и письменности. Л., 1970. С.98.
В целом такой подход — это подход источниковедческий. Как видно, речь идет именно о темах, сюжетах, образах древнерусской литературы, которые вызвали интерес писателей нового времени.
В этом направлении много лет работала О.А.Державина, известная исследовательница древнерусской литературы. Результаты ее поисков были собраны в книге «Древняя Русь в русской литературе XIX века (Сюжеты и образы древнерусской литературы в творчестве писателей XIX века)». Здесь «на большом историко-литературном материале» проведен «общий анализ связей русской литературы ХУШ-Х1Х вв. с древнерусской литературой»11. Автор дает «представление об изменении взглядов и пристрастий русских писателей XIX века к тем или иным темам и произведениям древнерусской литературы»12.
Источниковедческий подход характеризует и работы Г.Н.Моисеевой, посвятившей свои исследования преемственным связям культуры ХУШ века с древнерусской литературой. Она внимательнейшим образом изучила «тематическую общность произведений Древней Руси и ХУШ в.», определила «круг памятников древнерусской литературы, известных в ХУШв. и активно использованных драматургами, поэтами и авторами исторических сочинений» . Как и в работе О.А.Державиной, здесь в основе — источниковедческий анализ, проведенный самым тщательным образом.
При всей необходимости и значимости такого подхода он не исчерпывает проблемы преемственных связей. Весьма плодотворным в исследованиях традиций древнерусской литературы в литературе нового времени является именно генетический подход, когда исследователь выясняет причины и характер актуализации древнерусской литературной традиции в творчестве того или иного писателя нового времени. На этом
1' Державина О.А. Древняя Русь в русской литературе XIX века (Сюжеты и образы
древнерусской литературы в творчестве писателей XIX века. М.,1990. С.З.
'*Тамже.С.10.
13 Моисеева Г.Н. Древнерусская литература в художественном сознании и исторической
мысли в России ХУШ в. Л., 1980. С.5.
пути сделано немало14, написаны статьи, монографические работы. Остановимся подробнее на некоторых исследованиях, использующих этот подход.
Одно из ранних исследований, в котором генетический подход наметился, - это статья Е.А.Касаткиной. Анализируя торжественные оды ХУШ в., она отметила в поэтике этого жанра элементы древнерусской воинской повести. В частности, исследовательница обратила внимание на творческое переосмысление Г.Р.Державиным одного из топосов жанра древнерусской воинской повести - мотива помощи высших сил русским воинам15.
В.В.Кусков в статьях, посвященных проблемам древнерусской литературной традиции, рассматривал поэзию романтиков, символистов, произведения Л.Н.Толстого. В статье о Куликовской битве он показал особенности преломления важнейшего события русской истории в памятниках древнерусской литературы, в трагедиях М.В.Ломоносова и В.А.Озерова, в думе К.Ф.Рылеева и лирическом цикле А.А.Блока. Исследователь пришел к заключению: «Трагедии М.В.Ломоносова и В.А. Озерова имеют для нас чисто историко-литературное значение, как интересные факты отражения исторического события русским классицизмом и сентиментализмом. Взволнованные лирические стихи Александра Блока явились достойным литературным памятником битве на Непрядве, на поле Куликовом, показав в высокохудожественной форме непреходящее ее
14 Укажем некоторые работы: Кусков В.В. Л.Н.Толстой и древнерусская агиография //
Проблемы идейно-эстетического анализа художественной литературы в вузовских курсах.
М.,1972; Он же. А.С.Пушкин и древнерусская литература // Он же. Эстетика идеальной
жизни. М.,2000. С.307-317; Прокофьев Я Я. Есенин и древнерусская литература // Сергей
Есенин. Проблемы творчества. М.,1978. С.119-134; Ветловская В.Е. Поэтика романа
«Братья Карамазовы». Л., 1977; Николаева Е.В. Лев Толстой и древнерусская литература
(Проблема творческого освоения древнерусского литературного наследия).
Дис.канд.филол.наук. М.,1980; Грачева A.M. Алексей Ремизов и древнерусская
культура. СПб.,2000; Мелентьева И.Е. Образы и темы литературы Древней Руси в
творчестве Н.СЛескова. Дис. ...канд. филол. наук. М.,2004; и др.
15 Касаткина Е.А. Торжественная ода ХУШ века и древнерусская устно-поэтическая и
литературная традиция // Уч. записки Томского гос. педагог, института. Томск, 1946. Т.З.
С.121.
значение» . Исследователь подчеркнул «глубокий философский, нравственный смысл лирического цикла А. Блока»17, указав тем самым на внутреннюю связь, глубокое проникновение поэта в отдаленную историческую эпоху.
Статья Н.И.Прокофьева «Древнерусские хождения и литература путешествий нового времени» посвящена судьбе жанра хождения в литературе нового времени. Автор отмечает изменение объекта изображения в путевых заметках петровского времени, обусловленное «особенностями
самой личности повествователя» . Наблюдения исследователя позволяют сделать заключение о том, что «в последней трети ХУШ в. жанр заметок о путешествиях резко меняет свои качественные признаки. Появляется ранее неизвестная литературная форма выражения путевых впечатлений — литературные письма, в которых как бы сливаются послания с очерками о путешествиях (Письма из Западной Европы Д.И.Фонвизина, «Письма русского путешественника» Н.М.Карамзина) и возникает литературная форма условных "путешествий", которая теряет очерковые качества, поскольку в ее основу кладется вымышленное путешествие»19. При этом автор выделяет ряд элементов, сближающих путешествия нового времени с древнерусскими хождениями.
В.Е.Ветловская в статьях и в монографии исследовала агиографические компоненты в романе Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы». Она выделила типологические черты, сближающие повествователя в романе с агиографическим повествователем: «Житийная ориентация повествователя Достоевского определенно сказывается во вступлении к "Братьям Карамазовым" ("От автора"), где повествователь в
16 Кусков В.В. Куликовская битва в русской литературе ХУ - начала XX в.// На Непрядве:
К 600-летию исторической битвы на поле Куликовом. М.,1980. С.23.
17 Там же.
18 Прокофьев Н.И. Древнерусские хожения и литература путешествий нового времени (К
вопросу о преемственной связи жанров) // Актуальные проблемы литературы. Ростов-на-
Дону, 1971.С. 166-167.
19 Там же. С. 168.
тоне интимной беседы с читателем объясняет ему причину, побудившую его взяться за роман, и назидательную цель своего романа» . Отмечена и характерная "свобода" повествователя в пределах создаваемого повествовательного пространства, когда он, не мудрствуя, переходит «от одной темы к другой или от отступления к основному содержанию и наоборот» . Исследовательница определила типологические черты агиографического героя, сближающие, в частности, Алешу с рядом житийных персонажей, а не с конкретным героем жития, хотя связь с Алексеем человеком Божием, конечно, доминирует.
Е.В.Николаева основательно разработала проблему древнерусской традиции в творчестве Л.Н.Толстого. В диссертационном исследовании «анализируются традиции древнерусской литературы в поэтике романа-эпопеи "Война и мир"», определяются «жанрообразующие факторы, повлиявшие на становление жанра народного рассказа в творчестве Л. Н. Толстого и ведущие свое начало также от традиций средневековой литературы» . В монографии, посвященной последнему периоду творчества Л.Н.Толстого, исследовательница также устанавливает генетические связи поэтики писателя с древнерусской литературной традицией, в частности, в повестях рассматриваемого периода .
Перспективы генетического исследования древнерусской литературной традиции в литературе нового времени, как представляется, неисчерпаемы. Эти перспективы обусловлены не только обширностью еще не изученного материала, но и тем подходом к памятникам древнерусской литературы, который стал возможен в последние два десятилетия. Имеем в виду основную специфику древнерусской литературы как литературы
Ветловская В.Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». С. 17.
21 Там же. С. 18.
22 Николаева Е.В. Лев Толстой и древнерусская литература. С. 1-2.
23 Николаева KB. Художественный мир Л.Н.Толстого: 1880-1900-е годы. М., 2000.С.212-
268.
16 средневекового типа, литературы, создававшейся в Церкви, выражавшей религиозное мировоззрение как ее создателей, так и читателей.
Разумеется, исследователи древнерусской литературы указывали на эту специфику. Однако в конкретном анализе останавливались перед чертой, за которой возникала необходимость касаться сущностного содержания формальных средств художественного отражения действительности в памятниках литературы. Проблема эта остается весьма актуальной и в настоящее время. В соответствующих разделах настоящего исследования, не претендуя на решение указанной проблемы, даем уточнения, касающиеся специфики некоторых жанровых форм древнерусской литературы.
Медиевистов опередили исследователи литературы нового времени, активно взявшиеся за изучение религиозного компонента в литературе как «золотого», так и «серебряного» века. Выпущено несколько солидных сборников24, полностью посвященных указанной теме; появились монографии25, рассматривающие в том же аспекте творчество отдельных писателей. Есть и попытки создания «новой теоретической концепции (курсив автора), глубинно связанной с доминантным для отечественной культуры типом христианской духовности» , - в работе И.А.Есаулова, а также «философского осознания путей веры и творчества в искусстве» , — в работе А.Л.Казина. В шеститомном труде М.М.Дунаева28 отечественная литература нового времени (ХУШ-ХХ вв.) рассмотрена с позиций
Евангельский текст в русской литературе ХУШ-Х1Хвеков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Петрозаводск, 1994, 1996, 1998; Христианство и русская литература. СПб., 1994, 1996, 1999, 2002; Русская литература XIX века и христианство. М., 1997; Русская литература и религия. Новосибирск, 1997.
Зобний Ю.В. Н.Гумилев - поэт Православия. СПб., 2000; Любомудров A.M. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б.К.Зайцев, И.С.Шмелев. СПб., 2003.
Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995. С.З.
27 Казин А.Л. Философия искусства в русской и европейской духовной традиции. СПб.,
2000. С.5.
28 Дунаев М.М. Православие и русская литература: В 6 частях. М., 1996-2000.
православия. Только перечисление исследований по вопросу займет далеко не одну страницу29.
Исследования последних лет порой подменяют проблемы
литературоведческие проблемами культурологическими и
религиоведческими, хотя понятно, что есть аспекты изучения, требующие соединения различных подходов. Не останавливаясь на дискуссионных вопросах, связанных с правомерностью того или иного подхода к произведениям художественной литературы, выделим особо статью П.Е.Бухаркина, посвященную методологическим вопросам изучения религиозного компонента в литературе.
Исследователь считает необходимым четко различать «две проблемы: "литература - Церковь" и "литература — христианство"» и, хотя первая из них является частью второй, решение проблемы «литература — христианство» вовсе не означает решение другой — «литература - Церковь». «Взаимоотношение светской словесности с Церковью и церковной культурой требует совсем особого, отдельного изучения, своих методов и подходов» (44).
В проблеме «литература — Церковь» происходит «перекличка двух активных систем организации духовного опыта человека» (46). При этом «литература ищет в Церкви не только духовное содержание, но и родственную ей эстетическую сторону и, учитывая или же игнорируя (бывает и так) религиозно-этические аспекты церковной жизни, стремится вступить в диалог с ее культурой» (46). Отсюда, в решении проблемы «литература - Церковь» приоритетное «значение приобретает анализ поэтики художественного произведения». Ибо «совпадение формальных способов
Обзорные работы: Дмитриев А.П. Тема «Православие и русская литература» в публикациях последних лет // Русская литература. 1995. № 1. С.255-269; Пантин В., диакон. Светская литература с позиций духовной критики (современные проблемы) // Христианство и русская литература. СПб., 1999. С. 34-58.
30 Бухаркин П.Е. Православная церковь и светская литература в новое время: основные аспекты проблемы // Христианство и русская литература. СПб; 1996. С. 43. Далее страницы указаны в тексте.
выражения христианского миросозерцания в светской литературе и церковной словесности позволяет в конечном итоге утверждать наличие связи между ними: если в двух разных системах обнаруживается формальное сходство, то это дает основание видеть их определенную близость <...> Плодотворность диалога светской литературы и Церкви будет доказана только в том случае, если обнаружатся переклички их художественных языков» (54).
В этом направлении, собственно, и шли те исследования, которые, как было отмечено, ставили целью изучение генетических связей поэтики произведений тех или иных писателей нового времени с поэтикой древнерусской литературы. Одна из интереснейших работ такого плана посвящена романам Ф.М.Достоевского. Т.Касаткина увидела характерное свойство эпилогов пяти романов писателя: они «заканчиваются своеобразными "иконами". В общем смысле, говоря об обращении на последних страницах к Евангелию, можно сказать, что почти все романы как бы имеют на своей последней странице (уже за текстом) изображение Христа-Пантократора. <...> Но "иконы" разных сюжетов присутствуют и как бы нарисованные самими текстами эпилогов»31. Анализируя, в частности, роман «Идиот», исследовательница показывает, что проблема «икона — портрет» - это ключевая проблема, помогающая прочтению замысла художника.
Остановимся подробнее на исследованиях, в которых рассматриваются вопросы преемственности литературы XX века по отношению к древнерусской литературе. Л.А.Сугай в освоении памятников прошлого поэтами-символистами отмечает два творческих пути: «свободное творчество (курсив автора) - создание средствами новой поэтики и языка символов произведений на древнерусскую тематику. <...> И второй, более долгий путь освоения культурного наследия Древней Руси символистами —
31 Касаткина Т. Об одном свойстве эпилогов пяти великих романов Достоевского // Достоевский в конце XX века. М, 1996. С.67-68.
через стадию ученичества (курсив автора), работу по канону, заданному образцу, через более глубокое погружение в художественный мир русского средневековья. <.. .> Это не только другой уровень освоения древнерусского материала, но и овладение самими законами творчества древнерусского художника»32.
Принимая данные суждения уточним, что «овладение законами (курсив наш) творчества древнерусского художника» невозможно без «погружения» в его миросозерцание, то есть без переживания религиозного опыта. В противном случае останется только техника, то есть стилизация, которой весьма часто и завершались творческие поиски национальных основ в искусстве.
В последнее десятилетие проблема древнерусской литературной традиции в литературе XX века привлекает все большее внимание исследователей, хотя отдельные работы появлялись и раньше . Причем, здесь видим те же подходы, которые уже отмечены.
А.И.Мазунин, анализируя «стихотворные переложения "Жития" Аввакума», сделанные Д.Мережковским, М.Волошиным, А. Несмеловым, в первую очередь обращает внимание на соотношение источника и нового произведения. Например, о переложении Несмелова «Протопопица» (1939 г.) он пишет: «Несмелов не только излагает известные по "Житию" факты отношения Аввакума к жене, но старается воссоздать образ Анастасии
СугайЛ.А. Наследие древнерусской культуры и творчество символистов // Культурное наследие Древней Руси. М., 2001. С.147-148.
33 См.: Панченко A.M., Смирнов И.П. Метафорические архетипы в поэзии начала XX в. // Труды отдела древнерусской литературы (далее ТОДРЛ). Л., 1971. Т. ХХУ1. С.33-49. Далее: Панченко A.M., Смирнов И.П. Метафорические архетипы...; Прокофьев Н.И. Есенин и древнерусская литература // Сергей Есенин. Проблемы творчества. М.,1978. С. 119-134; Коновалова О.В. «Написание о царях московских» И.М.Катырева-Ростовского в переложении М.А.Волошина//ТОДРЛ. Л.,1979. Т.ХХХШ. С.380-384; Полякова СВ. «Комедия на Рождество Христово» Дмитрия Ростовского - источник «Пастухов Н.А.Заболоцкого // ТОДРЛ. Л.,1979. Т.ХХХШ.С.385-387; Грачева A.M. Повесть А.М.Ремизова «Савва Грудцын» и ее древнерусский источник // ТОДРЛ. Л.,1979.ТХХХШ.С.388-400; Романичева Е.С. «Слово о полку Игореве» в ранней лирике И.А.Бунина//Литература Древней Руси. М.,1983.С133.
Марковны "ясноглазой" супруги протопопа со всеми ее переживаниями. Он стремится передать трагедию женщины»34. Эпизод первоисточника развивается в поэме на основе сопереживания и свободного творческого воображения поэта, что и устанавливает исследователь.
Особенности работы с источником анализируются в статье А.Н.Робинсона «Неизданная поэма М.А.Волошина о Епифании». При этом упоминается и поэма об Аввакуме: «Обе названные поэмы М.А.Волошина очень близко следуют своим литературным источникам ("житиям" Аввакума и Епифания), во многом являясь скорее поэтическим переложением древних
оригиналов, чем поэмами в собственном смысле» . Автор обращает внимание и на то, что поэта «привлекали не только литературные достоинства автобиографий Аввакума и Епифания, но и личность самих писателей, героизм их духа, готовность к страданиям и смерти за свои убеждения» . Следует отметить, что исследователь обобщил и уточнил свои наблюдения в статье, посвященной жанровой специфике Жития Аввакума, написанной позже. Не привлекая уже конкретный материал нового времени, автор, рассмотрев соотношение проповеднического и исповедального начал у Аввакума, увидел, что в литературе нового времени значение этих начал «резко изменилось»: «Раньше "проповеднические" тенденции "Жития", опиравшиеся на книжную традицию и привычный читательский опыт, представлялись мерилом "литературности" произведения. Теперь же таким мерилом начали казаться необычные для древности, но ставшие особенно привлекательными, литературно-"исповедальные" устремления автора»37.
В статье А.М.Панченко и И.П.Смирнова внимание сосредоточено на вопросах поэтики, они используют генетический подход в анализе метафор в
34 Мазунин А. И. Три стихотворных переложения «жития» Аввакума // ТОДРЛ. М.;Л., 1958.
Т.Х1У.С.411.
35 Робинсон А.Н. Неизданная поэма М.А.Волошина о Епифании // ТОДРЛ. М.;Л., 1961.
Т.ХУ11.С.512.
36 Там же. С. 512.
37 Робинсон А.Н. Исповедь - провповедь (о художественности «Жития» Аввакума) //
Историко-филологические исследования. М., 1971. С.368.
поэзии Маяковского и Хлебникова. Сопоставляя метафорические образы, используемые поэтами, со средневековой литературной традицией, авторы находят «простейшие образные ядра, обнаруживающие глубокое, но не всегда очевидное, внутреннее сходство»38. Они приходят к выводу: «У Маяковского и Хлебникова больше аналогий с фольклорным набором ядерных образов. Из книжно-христианских метафор у них представлены те, которые составляют общее достояние языческого фольклора и христианства. Очень любопытно, что в этом последнем случае они выступают в творчестве Маяковского и Хлебникова в православном варианте, причем явно прослеживается связь их поэзии с обрядом (причастие, крестный ход, крещение)»39. На замечание Б.Пастернака, что элементы «церковных распевов и чтений» Маяковский использовал для пародии, авторы возражают: «Маяковский далеко не всегда пародиен, далеко не всегда заимствования из литургии он компрометирует пародией»40.
Н.И.Прокофьев рассматривает в аспекте традиций творчество С.Есенина в статье, где отмечает, что «у С.Есенина нет ни одного произведения, которое строилось бы на основе древнерусских литературных источников»41. Тем не менее, древнерусская литературная традиция проступает в его поэзии на разных уровнях: «В одних случаях ее мотивы выступают в качестве реминисценции, в других - служат сюжетным и идейно-тематическим мотивом, в третьих - развернутой метафорой и символом, в четвертых — входят в стихи как фразеологические обороты, придающие своеобразный колорит и звучание произведениям»42. Кроме того, автор останавливает внимание и на фактах неприятия поэтом «некоторых явлений древнерусской литературы»: «летописи пугали его своей омертвелой книжностью. Как на отжившие явления смотрел С.Есенин на житийную
38 Панчепко A.M., Смирнов И.П. Метафорические архетипы... С.36.
39 Там же. С.48-49.
40 Там же. С.49.
41 Прокофьев Н.И. Есенин и древнерусская литература // Сергей Есенин. Проблемы
творчества. М, 1978. С.125.
42 Там же. С. 125.
литературу. <...> Он выступал с осуждением всего радонежского» (курсив автора)43.
Н.С.Демкова дает интересный анализ творческого подхода писателя к древнерусским источникам в статье о романе «Доктор Живаго». В частности, она отмечает, что «стилистически преображенный плач Глеба существует в романе Пастернака в системе других мотивов, генетически и текстуально связанных с материалом древнерусских летописей». И далее автор показывает, что «летописные тексты <...> участвуют в сложных смысловых построениях: "тирания предания", во-первых, отражает и генерирует мысли и чувства главного героя, во-вторых, содержит оценку настоящего времени и ситуации, в которой приходится действовать герою»44. Конкретные наблюдения, устанавливающие генетическую связь важных компонентов романа с Евангелием и древнерусскими произведениями, позволили Н.С.Демковой сделать вывод: «Глубокие погружения Пастернака в идеи и темы Евангелия, в христианские молитвословия и псалмы - во все то, что составило основу эстетики и поэтики средневековой русской литературы — привели его к очень близким в средневековой эстетике взглядам на искусство, к принятию ряда основ поэтики средневекового повествования»45.
В названной выше работе Л.А.Сугай анализируются особенности освоения древнерусской культуры символистами. Исследовательница подчеркивает разность подходов к древнерусскому наследию романтиков XIX века и символистов, для которых «образы, мотивы, темы древности не являются арсеналом художественных средств, произвольно используемых для раскрытия современных задач. При всей свободе трактовки, символистские интерпретации исторически и филологически грамотны и корректны,основаны на глубоком научном изучении источников <.. .> Поэты
4J Там же. С. 132.
44Демкова КС. Из истории литературного комментария к роману Б.Пастернака «Доктор Живаго»: Древнерусские темы и параллели // Ars philologiae. СПб., 1997. С.334,338. 45 Там же. С.340.
и художники-символисты подходят к древнерусскому материалу изначально как исследователи, стоящие на высоте современной им науки»46.
Автор называет поэтов, обращавшихся в своем творчестве к «Слову о полку Игореве», указывает произведения, в которых отразились те или иные события древнерусской истории. Она делает краткие, но очень точные замечания о переложении «Слова о полку Игореве» К.Бальмонтом, намечает пути более глубокого исследования. Останавливается на переложении «Жития» Аввакума Д.Мережковским и М.Волошиным и показывает, что духу древнерусского памятника в большей мере соответствует работа Волошина. Отмечена эволюция поэта в освоении древнерусского наследия: «в сонете "Гроза" <...> "Слово о полку Игореве", являясь и предметом вдохновения поэта, и источником его художественных образов, не стал собственно темой творчества, связь с новым создаваемым произведением во "внешних знаках". <...> Иное дело в поэме об Аввакуме, где лирик Волошин максимально "стушевался". <...> и только вчитываясь в волошинский текст, прослеживая ритмическую модернизацию и разгадывая композиционные приемы, постигаем новизну поэмы, ее актуальное и одновременно вневременное символическое звучание» (курсив автора)47.
Завершая свое очень емкое исследование, Л.А.Сугай пишет: «Стремление символистов найти в литературе Древней Руси, в иконописных образах и духовных традициях в целом ответы на трудные вопросы современности и прочитать в них пророчества о грядущем — одно из свидетельств непрерывающейся связи культурных эпох и еще один ключ к раскрытию сущности мировосприятия и художественного кода русского символизма»48.
Монография А.М.Грачевой - это обстоятельное исследование творческих связей А.М.Ремизова с древнерусской культурой и литературой.
СугайЛ.А. Указ. соч. С. 143. Там же. С. 157. Там же. С. 160.
Автор показала, что древнерусская культура - «одна из тех констант, которые обусловили гносеологические и онтологические воззрения писателя, сформировали эстетику его творчества»49. Обобщая детальный анализ переложений древнерусских произведений Ремизовым, исследовательница пишет: «Ремизовские произведения, органично связанные с древнерусскими памятниками, — не "воскрешения", не "стилизации", не "реконструкции". Они основаны на возникших в XX в. философских концепциях относительности времени и сами являются полноправными эстетическими созданиями этого века»5 .
Исследование традиций древнерусской литературы в литературе нового времени порой приводит к некорректным выводам, которые касаются стилизаций, с одной стороны, и специфики формы и сущностного содержания древней литературы, с другой стороны.
Так, в работе М.В.Мосиенко сделаны интересные наблюдения над произведениями Л.Андреева, В.Брюсова, Д.Мережковского. Однако соотнесение компонентов их поэтики с поэтикой агиографии дано не вполне убедительно. Например, категория времени в «Жизни Василия Фивейского» отождествляется с таковой в житиях: «Художественное время в данном произведении обладает рядом особенностей, приближающих его к житийному стереотипу. В частности, события здесь излагаются, как и в житии, не только в хронологической последовательности, но и в "обрамлении" христианских праздников»51. Если и выделять «хронологическую последовательность», то это вовсе не характерная особенность художественного времени в житиях. И автор здесь явно смешивает биографическое время и агиографическое, которые совсем не равны. А в каких житиях «события <...> излагаются <...> в "обрамлении"
49 Грачева A.M. Указ соч. С.318.
50 Там же. С.322.
51 Мосиенко М.В. Традиции древнерусской агиографии в русской литературе модерна
начала XX в. (Л.Андреев, В.Брюсов, Д.Мережковский). Автореф. дис.... канд. филол.
наук. Киев, 1991. С. 4-5.
христианских праздников», автор не указывает, и остается непонятным, что имеется здесь в виду.
Сопоставляя предисловия произведений В.Брюсова и агиографического вступления, автор утверждает их функциональную близость: «предисловие "Огненного ангела" и первая подглавка "Юпитера поверженного" обнаруживают близость к житийному вступлению. <...> здесь налицо сходство сюжетных функций: подобно агиографу, брюсовские герои-рассказчики считают необходимым ввести читателя в курс дела»52. Во-первых, непонятно, о каком "курсе дела" идет речь, во-вторых, автор жития во вступлении обязательно дает самохарактеристику и определяет свое отношение к герою произведения, эти элементы в житии вполне традиционны и определяют специфику его субъектной организации, что не учитывает автор исследования.
Остановимся на исследованиях, посвященных творчеству Б.К.Зайцева и И.С.Шмелева. Среди многочисленных работ, с разных сторон изучающих наследие Зайцева в последние два десятилетия, есть исследования, прямо или косвенно связанные с интересующей нас проблемой. Как «некую вариацию» жанра жития рассматривает Л.М.Аринина роман «Золотой узор», одновременно определяя его место в творческой биографии писателя.53 О «житийном типе сюжета» в произведениях Зайцева 1900-1920 годов пишет
и Там же. С.4.
53 Аршина Л. М. Роман Б.К.Зайцева "Золотой узор" и его место в творческой биографии
писателя // Проблемы изучения жизни и творчества Б.К.Зайцева. Калуга, 2000. С. 76.
Далее ссылки на эти калужские сборники: Проблемы изучения..., с указанием года и
страниц.
В этой статье, а также в ранее написанных о романах «Дальний край» и «Дом в Пасси» исследовательница определяет основные тенденции мировоззрения писателя, отраженные в романах, и предлагает убедительную периодизацию творчества Зайцева. См.: Она же. Роман Б.Зайцева «Дальний край» и его место в творческой биографии писателя // Юбилейная международная конференция по гуманитарным наукам, посвященная 70-летию Орловского гос. ун-та: Материалы. Выпуск 2: Л.Н.Андреев и Б.К.Зайцев. Орел, 2001. С. 106-111; Она же. Роман Б.Зайцева «Дом в Пасси» и его место в творческом наследии писателя // Проблемы изучения... Калуга, 2001. С.91-97.
Ю.М.Камильянова.54 Как дилогию «жития» Христофорова,
трансформирующую житийную легенду о святом богатыре Христофоре, представляет И.А.Иезуитова повести «Голубая звезда» и «Странное путешествие»55.
В статье Т.В.Боровинской обращено внимание на произведения Зайцева и Честертона, посвященные соответственно Сергию Радонежскому и
ф Франциску Ассизскому и написанные почти в одно и то же время. Автор
приходит к заключению, что произведения писателей XX века сходны по своей жанровой природе: «Безусловным является жанровое сходство - на основе жития - и путь трансформации в эссе»56. Но убедительного анализа, позволяющего сделать подобный вывод, в работе нет. Одним из жанровых признаков эссе автор называет «свободную композицию в целом и отдельных глав»57. Но «Преподобному Сергию Радонежскому» Зайцева «свободная
ш композиция» (курсив наш) вовсе не свойственна.
Элементы агиографической традиции в биографиях писателей,
созданных Зайцевым, рассмотрены Н.И.Завгородней в диссертационном
исследовании, в статье. Исследовательница уловила важнейший принцип
обобщения, используемый Зайцевым при создании образов героев, принцип
иконографический: «Концепция биографических писаний Б.Зайцева
основана на двух основных качествах его позднего творчества: 1)
* доминирующий агиографический (житийный) элемент, который определяет
специфику жанра, 2) "иконописность" <.. .>» . Но не все заключения автора
Камильянова Ю.М. Житийный сюжет в произведениях Б.Зайцева (1900-1920) // Проблемы изучения... Калуга, 2000.
55 Иезуитова Л.А. Легенда "Богатырь Христофор" и ее новая жизнь в "Голубой звезде" и
"Странном путешествии" // Проблемы изучения... Калуга, 2001.
56 Боровжская Т. В. Трансформация жанра жития в литературе XX века (Г.К.Честертон и
Б. Зайцев) //Литература русского зарубежья. Часть 1У. Тюмень, 1998. С.34.
57 Там же. С.35.
58 Завгородняя Н.И. Бытие жития в быте биографии (Специфика биографических текстов
Б.К.Зайцева «Жизнь Тургенева», «Жуковский», «Чехов») // Культура и текст. СПб.;
Барнаул, 1997. В.1. Литературоведение. 4.1. С.85.
убедительны, о чем в соответствующем разделе настоящей работы будет сказано.
Особенностям жанра очерков об Афоне и Валааме посвящена диссертационная работа Н.Б.Глушковой, в которой поставленные задачи ориентированы на генетический подход в решении вопроса о жанровой специфике «Афона» и «Валаама». И они выполнены в пределах принятого автором устоявшегося определения жанра хожения. В то же время, увлекшись «различными кодами» мировой культуры, исследовательница смещает смысловой акцент хожения с духовного преображения путешественника на «осмысление мира»59.
На изучении «христианских основ художественного мира Б.К.Зайцева»60 сосредоточил внимание П.В.Коряков. Обозначение разделов свидетельствует не о литературоведческом, а в большей мере о религиозно-культурологическом содержании работы: вторая глава — «Духовные основы католического монашества в творчестве Б.К.Зайцева доэмигрантского периода», а первый параграф этой главы - «Философемы францисканства в художественном сознании Б.Зайцева». Слишком категоричны и необоснованны некоторые заключения: «Б.Зайцев обнаруживает религиозную природу художественного сознания не только в букве францисканского догмата, но и в духе францисканской мистики: в ее созерцательной направленности, самоуглубленности»61. Отмеченные качества были свойственны и православному монашеству, достаточно вспомнить столь яркие образы, как Дионисий Ареопагит, Иоанн Дамаскин, или Симеон Новый Богослов. Утверждение автора, что преподобный Сергий «восходит в экстазе (курсив наш — Н.П.) к мистическому богопознанию»
Глушкова КБ. Паломнические "хожения" Б.К.Зайцева: особенности жанра: автореф. дис.... канд. филол. наук. М, 1999. СЮ.
60 Коряков П.В. Монашество в творчестве Б.К. Зайцева: автореф. дис. ... канд. филол.
наук. М.,2002. С.З.
61 Там же. С.8.
62 Там же. С. 15.
(выделено автором), противоречит зайцевской концепции образа Сергия, ориентированной как раз на не экстатичный образ.
Работ, рассматривающих творчество Шмелева с точки зрения древнерусской литературной традиции, тоже немного. В монографии А.П.Черникова интересующий нас аспект не освещен. «Солнце мертвых» автор рассматривает в типологическом ряду с некоторыми «книгами русской эмиграции и советской литературы 20-х годов, посвященных изображению жестокостей гражданской войны и красного террора»63 и не ставит целью более широкую типологию. О «Богомолье» в интересующем нас плане сказано: «По своей сюжетно-композиционной структуре «Богомолье» воскрешает в прозе XX века один из распространенных жанров древнерусской литературы - жанр хождений»64. Более к этому вопросу автор не возвращается.
Исследователи чаще обращаются к вопросам веры и религии, их преломлению в творчестве писателя. Так, М.Ю.Трубицына в диссертационном исследовании ставит целью «установить приемы, средства поэтики, выражающие сущность веры в художественной эволюции писателя»65. Сопоставляются произведения дореволюционного и эмигрантского периодов, проблемы традиций автор не затрагивает.
Т.А.Таянову «интересует творчество И.С.Шмелева как феномен религиозного типа худоэюественного сознания» (курсив автора) . Автор пытается определить специфику художественного мира, отражающего этот феномен, при этом использована терминология, свидетельствующая о недифференцированном понимании самого "религиозного". Рассматривая элементы «религиозной картины мира», автор отмечает, что «особое
63 Черников A.IJ. Проза И.С.Шмелева: концепция мира и человека. Калуга, 1995. С.227.
64 Там же. С. 277.
65 Трубицына М.Ю. На пути к Лету Господню (Онтология веры в художественной
эволюции И.С.Шмелева): автореф. дис. ...канд. филол. наук. Череповец, 1998. С.4.
66 Таяпова Т.А. Творчество Ивана Шмелева как феномен религиозного типа
художественного сознания в русской литературе первой трети XX века: автореф. дис.
...канд филол. наук. Магнитогорск, 2000.С. 4.
значение <...> приобретает изображение таких состояний, как мистические переживания, потрясения, экстазы (трансы)»67. Остается неясным, что вкладывается в понятие «мистические переживания», а «экстазы» в православном сознании — это не что иное, как дьявольское обольщение. О произведениях Шмелева 1910-х годов («Человек из ресторана», «Неупиваемая чаша») сказано, что в них «житийные традиции легко обнаруживаются» . Но анализа этих традиций нет.
Наиболее интересна, с нашей точки зрения, работа Л.Е.Зайцевой, основная часть которой посвящена «древнерусским источникам внутренних жанров и фундаментальным религиозным мотивам в творчестве И.С.Шмелева в контексте пространственно-временной модели его художественного мира»69. Вместе с тем автор ограничивает работу, поставив задачу «показать, как внутри новейшего жанра (романа, повести) на семантическом уровне редуцируются древнерусские жанры»70 (курсив наш). Но древнерусские жанры в творчестве Шмелева имеют вполне выраженные формальные признаки.
В диссертационной работе и в монографии А.М.Любомудрова на примере творчества Б.К.Зайцева и И.С.Шмелева дается еще один вариант понятия «духовный реализм», исследуется проблема воцерковления культуры. Исследователь порой выдвигает необоснованные требования писателю. В «Афоне» он подчеркивает «ослабленность художественного внимания к теме духовной брани» 71 (выделено автором). Но жанр хождения, которому соответствует «Афон», не "предусматривает" данного компонента, об этом говорилось в житиях и патериках. К этой работе мы еще будем обращаться в нашем исследовании.
67 Там же. С. 9.
68 Там же. С. 12.
69 Зайцева Л.Е. Религиозные мотивы в позднем творчестве И.С.Шмелева (1927-1947 гг.):
автореф. дис. ...канд. филол. наук. М, 1999. С. 7.
70 Там же. С.7.
71 Любомудров A.M. Духовный реализм в литературе русского зарубежья (Б.К.Зайцев,
И.С.Шмелев): автореф. дис.... док. филол. наук. СПб, 2001. С.15.
зо Краткий обзор работ по теме диссертации показывает недостаточную ее разработанность в отечественном литературоведении, что подтверждает актуальность настоящего исследования.
Образы христианского универсума в дореволюционном творчестве писателя
Прежде чем перейти к конкретному анализу, следует определить, хотя бы некоторые идейные, эстетические и художественные факторы актуализации древнерусской культуры в начале XX века.
О поре своего становления как художника Зайцев писал: «вырастаешь в известном воздухе. Воздух тогдашний наш был — появление символизма в России»72. Конец XIX — начало XX века, время вступления Шмелева и Зайцева в литературу (первые произведения опубликованы соответственно в 1895 г. и в 1901 г.), было весьма бурным и противоречивым во всех сферах жизни России, в том числе и в развитии художественной культуры. Как отмечает современный философ, «культура Серебряного Века ... явила собою новый культурный феномен, даже культурный тип — некий духовный Востоко-Запад» . Основные тенденции эпохи можно определить как стремление к энциклопедичности в знании и всеохватности в творчестве, стремление усвоить все достижения мировой культуры и по-своему, в новой форме выразить собственное мироощущение. Это, действительно, было предчувствие какого-то конца, когда надо успеть как можно больше во всем: и в восприятии другого, и в выражении себя.
Рубеж веков отличается разнонаправленными идейными, эстетическими, художественными устремлениями. С одной стороны, увлечение материализмом и марксизмом. Кто-то избирает этот путь как единственно верный, кто-то, пережив разочарование, возвращается к религиозному мировоззрению. Были тенденции и богоборческие, и богоискательские. Проблема отношения к религии и церкви - одна из наиболее волнующих проблем времени. Не случайно в воспоминаниях современников этой проблеме уделяется особое внимание. Ретроспективная рефлексия свидетельствует, что Истина, явленная во Христе, и была искомым идеалом.
Творческие поиски деятелей искусства совпадали, а порой обусловливались работой философской мысли, основное направление которой характеризуется как философия всеединства. О своем восприятии учения В. Соловьева Зайцев вспоминал: «Соловьев сразу почувствовался как светлый дух, с которым легко дышать. В построении своем охватывал он Вселенную, над которой сияет Бог. ... Мир — Всеединство. Бог ему трансцендентен, но все в мире тайно и загадочно к Нему тяготеет: а Его Сын — связь» .
Шмелева увлекали новые естественнонаучные и социальные открытия и теории: «Я с увлечение читал Бокля, Дарвина, Сеченова, Летурно ... Я питал ненасытную жажду "знать". И я многое узнавал, и это знание уводило меня от самого важного знания - от Источника Знания и Церкви» . Уже в эмиграции у него возникла потребность в серьезном философском чтении, в котором он просит руководства И.А.Ильина.
Об особенностях русской философии конца XIX - начала XX века В.В.Зеньковский пишет: «Это движение развивается под знаком "нового религиозного сознания" и строит свою программу в сознательном противопоставлении себя историческому христианству, оно ждет новых откровений, создает (под влиянием Вл. Соловьева) утопию "религиозной общественности", а в то же время насыщено эсхатологическими ожиданиями»77. Если в начале XIX века «во всей духовной атмосфере чувствовалось торжество "бесцерковного христианства"»78, то о переломном времени конца XIX—начала XX века Зайцев вспоминает: «Интеллигенция призывалась входить в церковь. Она и вошла» . Здесь обозначена существенная проблема времени: проблема русской самобытности и пути России.
С тех пор, как Гоголь «внес в русскую жизнь ... одну из центральных тем русских исканий — о возврате культуры к Церкви, о построении нового церковного мировоззрения — о "православной культуре"»80, эта тема по-разному и с различной интенсивностью разрабатывалась в русской культуре. На рубеже веков она становится особенно актуальной.
Один из активных деятелей русской культуры, С.К. Маковский, в 1909 году делал свои предположения: «Пути европейской (то есть светской -Н.П.) живописи и религиозной — встретятся в храме. Не будет "двух правд" — эстетики церковной и светской ... иконописец ... разгадает тайну синтеза ... . Пойдет на поиски красоты не верующим идеологом, а художником, влюбленным в молитвы красок и линий. Эта красота примирит веру и отрицание» . Деятели искусства считали возможным преобразовать мир путем эстетического жизнестроительства, искусство стало их религией, они пытались «абсолютизировать неабсолютное» .
Жанрово-стилевое своеобразие произведений Зайцева периода революции и гражданской войны
Изменение в осмыслении Зайцевым окружающего мира, в отношении к религии связано с началом резких перемен в жизни России. Первая мировая война подействовала очень отрезвляюще, а все последующие события окончательно стряхнули настроение беззаботности и прекраснодушия (о котором сам писатель неоднократно говорил), заставили соприкоснуться с суровой, даже жестокой реальностью. Настроение и позиция Зайцева характеризуются восприятием начавшейся войны, выраженным в письме к Г.Чулкову, в котором он писал, что война - «ужасная бойня или, если хотите, великое испытание, посланное людям за то, что они много нагрешили... Все без исключения ответственны за эту войну. Я тоже ответствен. Мне это тоже напоминание — о неправедной жизни»196. Испытания были еще впереди: гибель племянника в первые дни февральской революции, смерть отца и расстрел большевиками пасынка Алексея в 1919 году, голод и холод Москвы 1920-21 годов, пребывание в застенках Лубянки в 1921 году (краткосрочное, но давшее много «впечатлений»).
В послереволюционные годы христианство становится не только интуитивным чувством, а ясно определившимся религиозным мировоззрением. В очерке «О себе» (1943) Зайцев писал: «Странным образом революция, которую я всегда остро ненавидел, на писании моем отразилась неплохо. Страдания и потрясения, ею вызванные, не во мне одном вызвали религиозный подъем» . Он не переживал внутренних драматических борений, как это довелось Достоевскому или Толстому, духовное развитие писателя, получив внешний толчок, направилось по ясному пути.
Знаменательно, что творческим откликом Зайцева на февральскую революцию стала эпитафия. В первый день этого события погиб его племянник, молодой офицер Измайловского гвардейского полка, стоявший на посту и зверски растерзанный толпой. Трагические события эпохи вызвали потребность их осознания: невинные жертвы исторического времени вновь ставили вопрос о смысле жизни. Найти твердую позицию стало необходимым для многих. В 1920 году М. Волошин писал: «чтобы увидеть текущую современность в связи с общим течением истории, надо суметь отойти от нее на известное расстояние. Обычно оно дается временем. Но, чтобы найти соответствующую перспективную точку зрения теперь же — в текущий миг — поэт должен найти ее в своем миросозерцании, в своем представлении о ходе и развитии мировой трагедии»198. У Зайцева эта точка зрения — в соположении событий дня мира дольнего с высшим смыслом мира горнего, ибо все предвещено: «Все было уже, и все будет»199
В «Призраках» (1917) ясно видна особенность восприятия и отражения писателем действительности. Даже трагические стороны ее, глубоко потрясающие, он представляет не в жестоких и леденящих душу картинах, но, прозревая и выражая их онтологический смысл, облекает в форму торжественную, соответствующую этому смыслу. Подчеркнуто это особой организацией текста: авторским стихотворным эпиграфом, кольцевой композицией, ритмизованными и метризованными фрагментами повествования, обостряющими восприятие смысла каждой фразы20 . «Не прошли и те, кто с жизненного пути унесен в неизвестное. Они не прошли.
Их уход ранит сердце. Человеческими, земными слезами мы их оплакиваем. Человеческое сердце пронзается. Но скорбь уходит. Вечность остается. В ней так же, как в былой жизни, отшедшие с нами, и чем далее ведет нас время, тем их образы чище»201.
В этом маленьком произведении скорбь об уходе близкого человека переплавляется в сознание единства Бытия, единства в этом Бытии ушедших и еще живущих: «В мир, сквозь жизнь несущийся с нами, в мир живых призраков и он вступил. Он - наш спутник ... И наш путь вместе...»(409). Мир земной жизни и «мир, сквозь жизнь несущийся», сополагаются, а не противопоставляются. «Смерть — это катастрофа; но личность сохраняется, и те, кто во Христе, (выделено автором) по-прежнему живы — даже в состоянии смерти»202. Такое осмысление жизни, с постоянным памятованием об ином мире, пребыванием во Христе, становится характерным для писателя и определяет особенности развития его художественного мира.
Осенью того же года, когда скорбь, если и не ушла, то все-таки начала стихать, был написан рассказ «Душа», в котором дается религиозно-философское осмысление происходящего в стране. Образы предельно обобщены — девочка, друг, чернобородый батюшка, баба и так далее — и, хотя повествование идет от первого лица, повествователь представляет себя тоже в обобщенном образе: «Я путник» . Тема странничества в пореволюционном творчестве осмысляется особенно глубоко.
«Обновление» жанров древнерусской литературы
О содержании своего творчества периода эмиграции Зайцев писал: «Годы оторванности от России оказались годами особенно тесной с ней связи в писании. За ничтожными исключениями все написанное мною здесь выросло из России, лишь Россией и дышит»236. Исторические потрясения, перевернувшие жизнь страны и каждого человека, по-новому осветили смысл жизни и тот идеал, который дан в вере и который начал определяться уже в предвоенные годы. Возникла потребность внимательней отнестись к эпохе, в которой религиозное сознание было господствующим, присмотреться к образам, воплотившим в себе идеал служения Истине. Отсюда — особое ретроспективное видение, в котором далекое прошлое приблизилось, укрупнилось, и Родина явилась в своей главной ипостаси — «в облике России духа, — во Святой Руси» .
Тема эта совпадала с потребностями эмиграции, определившими «установки» ее творческого слоя, сформулированные в редакционной программе журнала «Путь»: «Русская идея всегда была религиозной идеей. Это есть идея Святой Руси ... Русская эмиграция призвана хранить преемственность русской духовной культуры и в меру сил своих способствовать ее творческому развитию» 8. То есть «первопринципом культуры» русской эмиграции становится именно сохранение и развитие традиций национальной культуры. Зайцев весьма плодотворно работал в деле сохранения и развития традиции русской духовной культуры.
В обращении Зайцева к древнерусской литературной традиции можно видеть два подхода: во-первых, переводы-переложения известных произведений, во-вторых, творческое освоение писателем поэтики агиографического, паломнического и других жанров. К переводам-переложениям относим «Преподобного Сергия Радонежского», «Алексея Божия человека», «Царя Давида», «Сердце Авраамия», «Плач о Борисе и Глебе». Освоение элементов поэтики древнерусских жанров находим в паломнических очерках «Афон» и «Валаам», во многих повестях и рассказах, в романах, в беллетризованных биографиях, а также в художественно-публицистических очерках писателя.
В 1925 году в Париже был издан «Преподобный Сергий Радонежский» Зайцева, открывший агиографическую серию, созданную писателями-эмигрантами. В литературном плане на этом пути уже сложилась традиция. К агиографическому жанру обращались писатели «золотого века»: Л.Н.Толстой, Н.С.Лесков «перелагали» жития и житийные легенды из Пролога (книги для народного чтения, «Византийские легенды»), по-новому разрабатывали образ героя жития как тип «положительно прекрасного человека» (повести и рассказы Лескова из цикла «о трех праведных», повести позднего периода у Толстого, романы Достоевского). «Серебряный век» тоже не остался в стороне от этой традиции. В частности, исследователями отмечено, что «Ремизов, Замятин, Шмелев синтезировали житие с другим национальным русским жанром — сатирической нравоописательной повестью» .
В один год с книгой Зайцева о преподобном Сергии вышла книга В.Н.Ильина о преподобном Серафиме Саровском, а затем книги: Н.А.Клепинина об Александре Невском (1927), Г.П.Федотова о митрополите Филиппе (1928), об Авраамии Смоленском (1930), А.В.Толстой о Иулиании Лазаревской, З.Н.Гиппиус о Тихоне Задонском, «Святая Русь» (1929) Н.Д.Тальберга (обзорного характера), в 1931 году - классический труд Г.П.Федотова «Святые Древней Руси».
О том, что книга Зайцева отвечала запросам эмиграции, свидетельствуют положительные отклики на нее критиков того времени (Н.Лосского, А.Амфитеатрова, З.Гиппиус и других критиков). В частности, Лосский писал: «нельзя не радоваться появлению таких книг, как «Преподобный Сергий Радонежский» Б.Зайцева и «Преподобный Серафим Саровский» В.Ильина. Одновременное появление этих двух книг чрезвычайно удачно и целесообразно»240. Философ объясняет актуальность этих книг тем, что «человечество вступило в период социального, политического и, что всего страшнее, нравственного кризиса...», а потому людям «нужно иметь перед своими глазами живые образы героев духа, боровшихся за абсолютные ценности и воплощавших их в своей жизни».
Как в свое время, переводя «Искушение святого Антония», Зайцев внимательно изучал различные источники и труды историков, так и теперь в работе над агиобиографией он использовал жизнеописания преподобного Сергия, исследования по истории России и по истории церкви, некоторые из которых упомянуты в примечаниях писателя. В письме И.А.Бунину жаловался, что библиотека открыта «только раз в неделю» и что «маловато книг». Но сама «работа приятная и хорошо действует»241.
В «Преподобном Сергии Радонежском» Зайцев предстает не только как писатель, но и как читатель и интерпретатор древнерусского произведения, созданного в начале XV века. Представляется интересным проследить, как идет освоение источника и его преобразование в ходе творческой работы писателя XX века.
Апокалиптические мотивы и образы «Солнца мертвых» и «Слова» и «Поучения» Серапиона Владимирского
В 1923 году было опубликовано «Солнце мертвых», в котором писатель выразил ужас пережитого террора и голода, трагедию утраты горячо любимого сына. Мотивы богооставленности, отчаяния явственно звучат в произведении: «У меня нет теперь храма. Бога у меня нет: синее небо пусто», - и далее - «Лица Твоего не вижу, Господи! ... Пустое небо прикрылось синью»364. Трудно согласиться с Е.А.Осьмининой, отмечавшей, что в эпопее Шмелев «рассказал о событиях в Крыму, ни одним словом не обмолвившись о личной трагедии» . В книге нет непосредственного рассказа о сыне, но есть некоторые указания, не вызывающие сомнения, что автор имеет в виду сына. Он, к примеру, благодарит грецкий орех, принесший первые плоды в прошлом году: «три орешка — поровну всем... Спасибо за ласку, милый. Нас теперь только двое... а ты сегодня щедрее, принес семнадцать» (468) (курсив наш). Как автобиографический этот эпизод был отмечен и О.Сорокиной. Или в главе «Хлеб насущный»: «Смотрю я, думаю, вспоминаю... хочу осмыслить... Сон кошмарный? В плен к дикарям попался?.. Они все могут! Не могу осмыслить. Я ничего не могу, а они все могут! Все у меня взять могут, посадить в подвал могут, убить могу! Уже убили\ (курсив наш) Не могу осмыслить». И далее: «Крылатых стервятников пугает голосок Ляли, а тех, кто убивать ходят, не испугают и глаза ребенка»(475-476).
Для Шмелева его Сергей, несомненно, и был ребенком, разлука с которым повергала его в депрессию. В 1917 году он писал сыну: «Неужели ты долго не приедешь? Ведь 5 лет не вижу тебя .. . Мне далее неприятно смотреть на солнце. Скорее бы оно садилось — одним днем меньше» (курсив наш). Но главное в том, что вся книга — это не только рассказ о событиях в Крыму, но избывание и личной трагедии.
В «Солнце мертвых» отражена и трагедия России в целом: «Напрягаю воображение, окидываю всю Россию... О, какая, бескрайная! С морей до морей... все та же! все ту же... точат! Ей-то куда уйти?! Хлещет повсюду кровь... бурьяны заполонили пашню...» (579). В книге есть и объяснение причины создания ее: «Я даю себе слово: в душу принять их муку и почтить светлую память бывших» (577). Вчисле «их», конечно же, и сын Сергей.
Создание эпопеи свидетельствует, что крест, данный ему, писатель вынес, и ему открылось «новое небо и новая земля» (Откр.: 21, 1). Иначе создание такой книги было бы просто невозможно. Не случайно, выражая свое впечатление от прочтения ее, А.В.Амфитеатров писал: «более страшной книги не написано на русском языке»367.
Покаянный мотив — один из ведущих в эпопее — обусловлен признанием и своей вины в произошедшей катастрофе. Это признание выражено в ряде образов. Доктор-естественник гибнет в голодающем Крыму, но при этом осознает, что и сам приложил руку к происходящему уже тем, что морально поддерживал революционные настроения в стране, даже гордился перед иностранцем совершавшимися в России цареубийствами и желал («Дай-то, Бог») Великой революции (501).
Ненормальность прошлой жизни осознает и старая барыня, только теперь сопоставившая стоимость своего хрустального ожерелья и «простого хлеба»: «Бо-же мой! Здесь... ... здесь было на восемь лет жизни!., для детей!! Не может этого быть... это же сумасшествие. Мы потеряли счет... мы все, все потеряли! Такой дешевый был хлеб?!» (523).
Ведущие мотивы эпопеи восходят к Евангелию, к пророческим словам Христа: «Придут дни, в которые из всего, что вы здесь видите, не останется камня на камне; все будет разрушено ... И будут знамения в солнце и луне, и звездах, а на земле уныние народов и недумение ... люди будут издыхать от страха и ожиданий бедствий» (Лк.: 21; 11, 25-26). Это пророчество развернуто в символических картинах Апокалипсиса, обращение писателя к которому становится закономерным, поскольку происходящее в стране прямо соотносится с видениями святого евангелиста Иоанна. Апокалиптические мотивы активно разрабатывались эмигрантской литературой в целом. Как отмечают исследователи, «в 1920-е годы в эмигрантском сознании господствует идея конца мира»368. Апокалипсис прямо назван в произведении. Сапожник Прокофий читает Откровение и начинает искать «антихристову печать» в ежедневно выходящих приказах. Он все ждал последнего декрета, по которому кресты с людей снимать будут, «тогда и печать положит». Не дождавшись декрета, «познал Прокофий Антихриста и помер»(589).
Один из часто используемых в литературе апокалиптических образов - это «конь бледный»: «И вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечем, и голодом, и мором, и зверями земными» (Откр.: 6, 8). Все образы этого стиха так или иначе вошли в «Солнце мертвых», которое начинается описанием увиденного во сне; «Солнце как будто светит, но это не наше солнце... - подводный какой-то свет, бледной жести. И всюду цветут деревья, нездешние: высокие-высокие сирени, бледные колокольчики на них, розы поблекшие...» И люди там ходят «в одеждах бледных» (455) (курсив наш). Все объекты сна мертвенны, это мир мертвых.
В Апокалипсисе рисуется картина катастрофических перемен на земле, солнце и луне: «И когда он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь». Как предвестие этого землетрясения в реальной жизни - стон, гул земли, которые слышат люди.
