Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Типы героев-богоборцев в контексте древнерусской религиозной книжности 14
1.1. Роль мифического хронотопа в раскрытии образа Рогожина 14
1.2. Сектантский Христос Настасьи Филипповны 25
1.3 .Легенда о «рыцаре бедном» в интерпретации Аглаи Епанчиной 35
1.4. Традиции мартирия в образе Ипполита 41
Глава 2. Герои-шуты как создатели цикла «апокрифов» о Мышкине 52
2.1. Играпети-жё как ситуация мифотворчества 52
2.2. Памфлет Келлера как откровение о герое 62
2.3.Роль притчи-параболы в создании апокрифа о Мышкине 73
2.4. Образ Лебедева как код чтения «персональных» текстов 85
Глава 3. Функции героев-«резонеров» и их сюжетная мотивация 99
3.1. Сценическое амплуа и его роль в структуре художественных образов романа 100
3.2. Деромантизация красоты и мотивы романа воспитания в «Идиоте» 113
3.3. Функции мотива Мадонны 125
Заключение 142
Библиография 147
- Роль мифического хронотопа в раскрытии образа Рогожина
- Сектантский Христос Настасьи Филипповны
- Играпети-жё как ситуация мифотворчества
- Сценическое амплуа и его роль в структуре художественных образов романа
Введение к работе
Степень изученности темы. Проблема изучения литературного произведения как системы в современном литературоведении является дискуссионной. Под системой понимают некое единство, образованное совокупностью элементов, функционирующих как художественное целое. Помимо свойства связности обычно упоминают также иерархичность как важнейший признак системы1. Однако понятие «системы персонажей» до сих пор не получило развернутого теоретического описания. Эта проблема связана со сложностью определения содержания основных литературоведческих терминов - «герой», «персонаж», «характер», «тип», которые важно четко разграничивать2. Под «персонажем» целесообразно понимать «любое лицо, которое получает в произведении статус объекта описания (в литературном тексте)», то есть «сочиненное лицо»3. При этом персонале может быть отличим от литературного героя по степени участия в действии «как второстепенное действующее лицо и как субъект высказываний, не доминирующих в речевой структуре произведения»4.
По мнению исследователей, «система персонажей - художественно целенаправленная соотнесенность всех «ведущих» героев и всех так называемых «второстепенных» действующих лиц в литературном произведении. Через систему персонажей выражается единое авторское представление о человеке в его взаимоотношениях с природой, обществом и историей, а также представление художника о типах человека — в связи с различиями рас, национальностей, сословий, профессий, темпераментов, характеров, социальных ролей, психологических установок и идеологических позиций» [Н.Д. Тамарченко]5. Сложность системы персонажей зависит от
1 Зинченко В.Г., Зусман В.Г., Кирнозе З.И. Методы изучения литературы. Системный подход: Учебное
пособие. -М: Флинта: Наука, 2002. С. 17.
2 Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. A.H. Николкжипа. - М.: НПК «Интелвак», 2003.-C.176-I77.
3 Фарино Е. Введение в литературоведение. - М., 2004. С. 105. Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А.Н. Николкжипа. - М.: НПК «Интелвак», 2003.-С.176-177.
3 Тамарченко Н.Д. Система персонажей // Литературоведческие термины: материалы к словарю / Ред.-сост. Г. В. Краснов. - Вып. 2. - Коломна, 1997. С.36. сложности самого текста, в котором может быть несколько групп персонажей, и «каждая из этих групп связана с различными взаимоотношениями с остальными лицами» [Б.В. Томашевский]6. Для подобных произведений характерен так называемый «коллективный герой» -группа равнозначных персонажей, одинаково важных для воплощения авторского замысла [S. Sierotwinski] ,
Вопрос об особенностях системы персонажей Достоевского затрагивается литературоведами прежде всего в связи с романом «Преступление и наказание». Большинство исследований базируется на мысли о том, что второстепенные персонажи в некоторой степени представляют собой «разные я главного героя» [В.И. Иванов, Е.Г. Буянова, Л. Пумпянский], Изучение системы персонажей сквозь призму одного центрального образа проводится и на основе последнего романа Достоевского «Братья Карамазовы» [Е. Фарино]9.
Исследование системы персонажей в романе «Идиот» представляется ученым наиболее трудным [Т.А. Касаткина] . Применение принципов «магистрального сюжета» и центростремительных сил [Л.Е. Пинский] , характерных для многих моноцентричньгх произведений Достоевского, при анализе системы персонажей в романе «Идиот» нередко приводит к упрощению группировки действующих лиц - к разделению персонажей на князя Мышкина и остальных [А.П, Скафтымов] . Однако многие исследователи, признавая сложность поэтики «Идиота», отступают от принципа исключительности центрального героя и рассматривают идейно-композиционную структуру романа с точки зрения определенного сочетания «идеологических» голосов [М.М. Бахтин] , ряда «сюжетных и идейных
й Томашевский Б.В, Поэтика (краткий курс)-М., 1996.
7 Sierotwinski S. Slownik terminow literackich. - Wroclaw. 1966. С. 47.
8 Буянова Е.Г. Романы Достоевского, - М., 2002. С.35.
9 FarinoJ. Введение в литературоведение. Wstepdo literaturoznawstwa. Wyd. П.-Warszawa, 1991, С. ПО.
10 Касаткина Т.А. О творящей природе слова. Онтлогичиость слова в творчестве Достоевского как основа
«реализма в высшем смысле», - М„ 2004. С. 50.
11 Пинский Я, Шекспир. Основные начала драматургии. - М., 1971. С.101.
12 См. об этом: Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. - М-Л., 1964. С,256.
ь Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского.-М., 1972. С. 301. центров», воплощенных в образах героев [Р. Опитц] , группировки образов по характеру творческой самореализации и степени экзистенциальное™ [Р.Х. Якубова, Г.С. Померанії]15. «Коллективный герой» создается на основе «иконописного» и «библейского» принципов создания «метатекста» романа [Т.А. Касаткина, И. Бурдина, К.А, Степанян]1 . Система второстепенных персонажей романов Достоевского только в отношении «шутовских» героев рассматривается в диссертационном исследовании И. В. Цвиркуна17.
Следует отметить, что в современной науке есть опыт построения типологий образов Достоевского [В.Г. Одиноков, А.Б. Криницын, В.Л. Сердюченко, А.Б. Галкин] , однако, они не отражают в полной мере особенностей художественного мира писателя. Наиболее значительная попытка обширной типологии художественных образов-лейтмотивов Достоевского предпринята Л.ГТ. Гроссманом19. Среди «специализированных» типологий следует отметить типологии шутовских персонажей, исследующие эволюцию образа приживальщика и шута [А.В. Злочевская, СМ. Нельс] и определяющие на основе культурологического подхода особенности функционирования шутовских образов в произведении [М.М. Бахтин, Н.В. Кашина, Р.Я. Клейман] . Исследование проблемы «положительно прекрасного человека» в образе князя Мышкина и системы персонажей в произведениях Достоевского также имеет хорошую базу в нашем литературоведении. Оно в творческой
Опитц Р. Человечность Достоевского//Достоевский. Материалы и исследования. Т.4. -Л,, [980. С.Кб. 15 Якубова Р.Х. Идей но-ком позиционное единство романов Достоевского конца 1860-х - начала 1870-х годов («Идиот», «Бесы»), -Ленинград, 1981. Автореферат. С. 7-9, 11; Померанії Г.С. Открытость, бездне. -М., 1990.С.263, 130-131.
" Касаткина Т,А, Характерология Достоевского. - М„ 1996. С. 273; Ьурдина И. Живописный образ Христа в структуре романа Достоевского «Идиота // Достоевский и мировая культура. №10. - М,, 1998. С.52; Степанян К.А. К пониманию «реализма в высшем смысле»//Там же. С. 60-61.
11 Цвиркун И.В. Функционирование второстепенных персонажей в художественной системе романов Достоевского. Автореферат, - Горький, 1990. - 189 с.
18 Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Достоевского. - Новосибирск, 1981;
Криницын А.Е. Формы исповеди в романах Достоевского. Автореферат, - М., 1995. С.20.
19 Гроссман Л.П. Достоевский - художник // Творчество Достоевского. - M., 1959. С.400-409.
3(1 Злочевская А.В. Образ антигероя в повестях и рассказах Достоевского // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1983. №2. С. 25; Нельс СМ. «Комический мученик» (к вопросу о значении образа приживальщика и шута в творчестве Достоевского) // Русская литература. 1972. №1. С. 129. :і Бахтин М.М. Функции плута, шута, дурака в романе // Вопросы литературы и эстетики. - M., 1975. С. 309, 312; Катина Н.В. Человек в творчестве Достоевского. - М., 1986. С. 288-298; Клейман Р.Я. Сквозные мотивы творчества Достоевского в историко-культурной перспективе. - Кишинев, 1985. С.63. лаборатории писателя. Как известно, в письме в письме С.А. Ивановой от 1 (13) января 1868 г. Достоевский раскрывает замысел будущего романа: «Главная мысль романа - изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь. Все писатели, не только наши, но даже все европейские, кто только ни брался за изображение положительно прекрасного, - всегда пасовал. Потому что это задача безмерная. Прекрасное есть идеал, а идеал - ни наш, ни цивилизованной Европы еще далеко не выработался. На свете есть одно только положительно прекрасное лицо - Христос, так что явление этого безмерно, бесконечно прекрасного лица уж конечно есть бесконечное чудо...» (28/2, 251). Но в финале работы над романом, 25 января (6 февраля) 1869 г. писатель пишет С.А. Ивановой, что, хотя он любит свою «неудавшуюся мысль до сих пор», роман «не выразил и десятой долитого, что ... хотел выразить» (29/1, 10).
Практически сразу после публикации возникают разнообразные критические отзывы о главном герое. Один из первых исследователей наследия Достоевского, Вячеслав Иванов, вводит понятие взаимной фатальной вины героя и мира как основы романа-трагедии писателя . Из этой идеи рождаются диаметрально противоположные позиции мыслителей серебряного века: одни оценивают образ Мышкина негативно («чистейший нуль», «выродок», «беспардонная святость») [Д. Мережковский, Л. Шестов]23; другие стремятся к «оправданию» героя, видя в нем не «вполне прекрасного человека», но живую личность с возможными слабостями и недостатками [Н.О. Лосский, В.В. Розанов, Н.А. Бердяев] . Интересно, что русские религиозные философы, не подходя непосредственно к литературоведческому анализу ром.ана «Идиот», дают ключ к возможной
- Иванов В.И. Родное и вселенское. - М„ 1994. С. 299,285.
23 Мережковский Д.С. Л.Толстой и Достоевский. Вечные спутники. - M., 1995; Шестов Л. Сочинения. - M..
1995.
24 Лосский И.О. Бог и мировое зло. - М., 1994. С. 182-185; Розанов В.В. О Достоевском // Творчество
Достоевского в русской мысли 1881-1931 гг.-М„ 1990. С. 71; Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского.
-М., 2001. С. 91. эсхатологической интерпретации загадочного произведения [К.Н. Леонтьев, B.C. Соловьев]25.
В советском литературоведении принципиален взгляд на князя как на неполноценного человека, что, в первую очередь, связано с идеологическим неприятием христианских идеалов Льва Николаевича литературоведами [Я.О. Зунделович, А.П. Велик, В.Ф. Переверзев]26. Тем не менее, в работах ведущих достоевсковедов постепенно устанавливается своеобразный канон восприятия Мышкина как нравственно высокой и богоподобной личности, несмотря на двойственность восприятия самого Христа [Л.П. Гроссман, Г.М. Фридлендер, Р. Опитц, В.Я. Кирпотин]" . Однако в 70-е годы в отечественном литературоведении возникает дискуссия о том, насколько соответствует образ Мышкина «князю Христу» и как расшифровывается эта запись в черновиках писателя. Сомнения ученых базируются на том, что оценочное поле героя резко меняется, начиная со второй части «Идиота» [Р.Г. Назиров] . Особенности психологического и нравственного портрета Мышкина («гипнотическая власть» страданий и насилия над князем, «двойные мысли», эпилепсия) и сюжетные перипетии романа мыслятся как доказательство «несоответствия» образа Мышкина Христу [М. Джоунс] .
Современное изучение поэтики романа сосредоточено на проблеме «типологического Христа». Одна линия исследований развивает классическую концепцию образа центрального героя «Идиота» как воплощенного Христа. В них финал произведения прочитывается сакрально (искупительная жертва князя, «вторая инициатическая смерть») и получает
25 Леонтьев К.Н. О всемирной любви, по поводу речи Ф.М. Достоевского на Пушкинском празднике // Там
же, С. 58, 14; Соловьев B.C. Заметка в защиту Достоевского от обвинения в «новом» христианстве» // Соч. в
2-х т. Т. 2. -М., 1988.-С. 322.
26 Зунделович Я.О. Романы Достоевского. - Ташкент, 1963. С. 88; Велик А.П. Художественные образы
Достоевского. - M., 1974. С. 137-138; Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования. - М, 1982. С.
306-308,325; Белкин А. А. О реализме Достоевского //Творчество Достоевского. -М., 1959. С. 50.
21 Гроссман Л.П. Достоевский - художник // Творчество Достоевского. - М., 1959. С. 400, 404; Фридлендер
Г.М. «Роман «Идиот» // О реализме Достоевского. - М.,1959. С. 190-195: Опити Р. Человечность
Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т.4. - Л., 1980. С. 94; Кирпотин В.Я. Мир
Достоевского. - М., 1983. С. 15.
:s Назиров Р.Г. Творческие принципы Достоевского. -Саратов, 1982, С. 74-97,
14 Джоунс M. К пониманию образа князя Мышкина // Достоевский. Материалы и исследования. Т.2. - Л.,
1976. С. 106-112. оптимистическое звучание [Г.Г. Ермилова, Н.Ю. Тяпугина, О.В. Бондаренко]30.
Однако большинство литературоведов кардинально отступает от традиционных яодходов. Ряд исследователей романа рассматривают текст «Идиота» как эксперимент Достоевского, подтверждающий «самозванство» Мышкина: «на свете есть только одно положительно прекрасное лицо -Христос» (28/2, 251) [О. Меерсон, Л. Левина, В. Котельников, А. Мановцев, Е. Местергази, К. Степанян]31. Литературоведы подходят к образу Мышкина с неоправданно строгой позиции, предъявляя слишком высокие («божественные») требования и ожидая от него идеальности [А. Галкин, Т.А. Касаткина, Н. Аресентьева]" . Другие исследователи, принимающие за аксиому нетождественность Мышкина Богу (Христу), напротив, стремятся «реабилитировать» образ Мышкина, исходя из понятий дискурса юродства [Т. Горячева, С. Голова, В. Михнюкевич]33 и русской национальной идеи [Т.А. Колесникова, П. Гражис, Б. Тарасов, Г. Карпи]" .
Ермилова Г.Г. Трагедия русского Христа», или о «неожиданности окончания» «Идиота» // Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: современно состояние изучения. Сб. ст. под ред. Т.А. Касаткиной. - М., 2001. С. 456457; Тяпугина Н.Ю. Роман Достоевского «Идиот» (опыт интерпретации). - Саратов. 1995. С. 41, 76; Бондаренко О.В. Имя «Анастасия» в контексте романа Ф.М. Достоевского «Идиот» (проблема воскресения как синтез мифопоэтического, христианского и личностного начал в романе) // Достоевский и современность: Материалы межрегиональной научной конференции.-Кемерово. 1996. С.73-77. Меерсон О. Христос или ((Князь Христос»? Свидетельство генерала Иволгина // Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: современно состояние изучения. Сб. ст. под ред. Т.А. Касаткиной. - М., 2001. С. 42; Левина Л,А, Некающаяся Магдалина, или почему князь Мышкип не мог спасти Настасью Филипповну // Достоевский в конце XX века. - М., 1996. С. 363, 368: Котельников В.А. Кенозис как творческий мотив у Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 13. С. 194-200; Мановцев А. Свет и соблазн // Роман Ф.М. Достоевского «Идиог»: современно состояние изучения. Сб. ст. под ред. Т.А. Касаткиной. - М., 2001. С. 250-290; Местергази Е. Вера и князь Мышкин // Там же. С. 291-318; Степанян К.А. Юродство и безумие, смерть и воскресение, бытие и небытие в романе «Идиот»//Там же. С. 137-162.
32 Галкин А.Б. Образ Христа и концепция человека в романе «Идиота // Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»:
современно состояние изучения. Сб. ст. под ред. Т.А. Касаткиной. - М., 2001. С.320, 335; Касаткина Т.А.
Что если он - не Бог? // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 9-й т. Т.4. - М.„ 2003. С.184; Арсентьева
Н.Н. Проблема национального идеала в творчестве Сервантеса и Достоевского // Достоевский и
национальная культура. Бып.2.-Челябинск, 1996,С. 86.
33 Горичева Т. Достоевский - русская «феноменология духа» // Достоевский в конце XX века. - М.. 1996.
С.4І; Голова СВ. Наследие византийских отцов Церкви как фоновая структура в художественном мире
Достоевского (на примере «Лествицы Преподобного Иоанна) // Достоевский и мировая культура. №9. - М.,
1997. С. 67; Михнюкевич В. Я. Достоевский и национальная христианская культура// Достоевский и
национальная культура. - Челябинск, 1996, вып.2. С. 132, 137.
" Колесникова Т.А. Русская идея как интеллигентская утопия в романе Достоевского // Достоевский и современность. Материалы 12 международных старорусских чтений 1997г. - Старая Русса, 1998, С.77: Гражис П.И. О взаимосвязи реалистического и романтического начал в романе Достоевского «Идиот» // Вопросы романтического метода и стиля. - Калинин, 1978. С.87; Тарасов В.Н. «Закон Я» и «закон любви» (Нравственная философия Достоевского). - М., 1991. С. 45; Карпи Г. Ф.М. Достоевский и судьбы русского Следует отметить те попытки интерпретации образа Мышкина, которые лишены нарочитой обвинительной или оправдательной интенции. В подобных исследованиях образ Мышкина предстает как амбивалентный [Ю. Селезнев, И. Ахундова, А. Тоичкина]35 или принципиально незаконченный, «переходный» по отношению к состояниям простого человека и высшего существа [А.Е. Кунильский, И.Л. Альми]3 . Литературоведы «отказываются» ждать от героя соответствия какой-либо роли или миссии [В. СвительскиЙ]37 и видят суть авторского замысла в исследовании «возможной степени воплощения подлинного идеала в реальном «земном» человеке, живущем «в наше время» и вовлеченном как в конкретно-исторические, так и «природные» коллизии...» [Р.Н. Поддубная] .
Актуальность диссертационного исследования определяется необходимостью исследования поэтики романов Достоевского в контексте русской литературы. Пересмотр существующих типологий персонажей Достоевского обусловлен глубокой укорененностью писателя в традициях предшествующей литературы. Роман «Идиот» выбран нами как максимально приближенный к постановке и решению этой проблемы.
В последние годы в достоевсковедении возникает потребность в адекватной оценке главного героя этого произведения. Множество современных интерпретаторов романа сомневаются не только в «первоначальной очевидности» авторского замысла, но и в самом наличии
дворянства // Роман Ф.М. Досгосвсшо «Идиот»: современно состояние изучения. Сб. ст. под ред. Т.Д. Касаткиной. - М.. 2001. С. 502-503.
35 Селезнев Ю. В мире Достоевского. - М., 1980. С. 227-228: Ахундова И.Р. «Воплощение хаоса и небытия»
(Парфен Рогожин - демон смерти или персонификация судьбы) // Роман Ф.М.Достоевского «Идиот»:
современное состояние изучения. Сб. ст. под ред. Т.Л.Касаткиной. - М., 2001. С. 379-381; Тоичкина А.В.
Оценочное поле образа князя Мышкина в романе Достоевского «Идиот» (речевой аспект) // Роман
Ф.М.Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. Сб. ст. под ред. Т.Л.Касаткиной. - М.. 2001.
С. 227.
36 Кунильский А.Е. Принцип «снижения» в поэтике Достоевского (роман «Идиот») // Жанр и композиция
литературного произведения.-Петрозаводск, 1983. С.51-52; Альми И.Л. Осюжетно-композиционном строе
«Идиота» // Роман Ф.М.Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. Сб. ст. под ред.
Т.А.Касаткиной. - М., 2001. С. 437,444.
л Свительский В. Самодостаточность личности и жизненные роли героев Достоевского (от «Записок из подполья» к «Братьям Карамазовым») // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества - М., 2002. С. 401.
ту
Поддубная Р.Н. Сюжет Христа в романах Достоевского // Достоевский и национальная культура. -Челябинск, 1996; вып.2. С.35. его. Поэтому правомерным оказывается вопрос о том, как следует понимать неоднократную запись в черновиках писателя: «князь Христос» (9, 246, 249, 253 и т.д.) и как можно оценить смысл финальной сцены романа. Ответ на эти важные вопросы дает целостное исследование системы персонажей, изучение ее функционирования в романе с точки зрения контекста всей классической русской литературы вплоть до середины XIX века, что является актуальным для современного достоевсковедения.
Новизна данного исследования заключается в том, что в нем предпринята попытка системного анализа жанровых и мотивных традиций романа «Идиот», в русле которых были созданы образы персонажей. В настоящее время в литературоведении отсутствуют монографии, в которых предметом исследования являлось бы всестороннее изучение поэтики романа Достоевского в связи с системой образов-персонажей.
Новизна данного исследования заключается также в обосновании нетрадиционных подходов к построению системы персонажей романа. Выбор второстепенных (по отношению к центральному образу князя Мышкина) персонажей в качестве точек отсчета позволяет иначе взглянуть на фигуру князя и тем самым приблизиться к разгадке авторского замысла. Инновационен отход в нашей работе от центростремительного к центробежному принципу исследования текста, что обусловлено типом построения самого романа.
Объектом исследования является роман Ф.М. Достоевского «Идиот» в предшествующем ему литературном контексте.
Предметом исследования данной работы являются системные связи, существующие между персонажами романа. В систему входят персонажи, действующие в философско-символическом пространстве «Идиота» и определяемые в данной работе как второстепенные (первого и второго плана) по отношению к центральному образу князя Мышкина. Под персонажами первого плана понимаются персонажи, определяемые многими исследователями как главные герои романа «Идиот»: образы Рогожина, Настасьи Филипповны, Аглаи, Ипполита , однако в данной работе нам кажется правомерным отнести эти образы к второстепенным, подчеркивая тем самым общность системных связей между ними по отношению к центральному герою «Идиота». На различных уровнях поэтики романа рассматриваются особенности взаимодействия героев, обусловленные принципами мотивного и жанрового синтеза в структуре художественного произведения. Следует отметить, что центральный образ романа - образ князя Мышкина - рассматривается вне группы второстепенных героев (обособленно), как центр персонажной системы.
Цель данной работы заключается в том, чтобы доказать существование системных связей между типами персонажей романа «Идиот», каждый из которых функционирует в русле определенной жанровой традиции. В соответствии с поставленной целью, в работе решаются следующие задачи:
- доказать, что организация повествования по центробежному принципу в структурном отношении представляет собой три концентрических круга образов героев, выделяемых нами на основе следования определенной литературной традиции;
- дать обоснование типов образов второстепенных героев первого плана, рассмотрев их в контексте древнерусской литературы как героев-богоборцев;
- доказать типологическое единство образов героев-«шутов»,
проанализировав их в функции авторов апокрифических текстов;
- установить сюжетно-композиционную роль типа героев-«ревизоров», исследовав его в контексте русской литературы первой половины XIX века.
Структура работы. Наша работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии. Во введении раскрывается степень изученности, актуальность поставленной проблемы, научная новизна,
" Скафтымов А.П. Тематическая композиция романа «Идиот» // Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей: статьи и исследования о русских классиках. - M,: Худ. лит., 1972. - С. 23-87. определяются объект и предмет исследования, формулируются цели и задачи, обосновывается структура работы и методология.
Первая глава посвящена изучению роли канонов древнерусской литературы. Обращение к различным жанрам и мотивам религиозной книжности обусловлено тем, что в них представлены различные интерпретации образа народного Христа. В романе Достоевский создал образы героев-богоборцев (второстепенные персонажи первого плана), нашедших «своего» Христа - Мышкина.
Во второй главе рассматривается круг персонажей-«шутов» второго плана (Фердыщенко, Келлера, генерала Иволгина и Лебедева), расставленный автором вокруг образа Мышкина. Объединяющим их началом является то, что каждый создает о Мышкине свой письменный или устный текст.
В третьей главе рассматриваются сквозь призму мотивов и сюжетных ситуаций русской литературы первой половины XIX века семь персонажей второго плана (Александра и Аделаида Епанчины, Лизавета Прокофьевна, Вера Лебедева, Радомский, князь Щ., Коля Иволгин), которым автор уделяет особое внимание в финале романа и которых мы называем героями-«резонерами» по их идейно-композиционным функциям в романе. Сюжетная роль названных героев связана с интерпретацией образа Мышкина как простого смертного.
В заключении подводятся итоги работы, намечаются перспективы дальнейших исследований.
Методология исследования обусловлена поставленными в диссертации целью и задачами. Они предполагают необходимость использования системного подхода, согласно которому внутренняя организация произведения предстает как органический синтез структурно-функциональных и генетических представлений о художественном объекте. В тексте анализируются авторская позиция, литературные традиции и реальность в их неразрывном единстве. Системный подход представляет собой совокупность методов, объединенных общностью принципов (целостности, иерархичности, множественности описания и др.).
Методология работы представлена активным использованием биографического, сравнительно-исторического методов, приемов рецептивной эстетики. В исследовании учитываются магистральные традиции отечественного литературоведения в связи с историей культуры и религии.
Практическая значимость исследования заключается в том, что в ней предложен алгоритм исследования художественной структуры романа на различных уровнях его внутренней организации. Это дает возможность использовать концепцию диссертации и ее основных положений в дальнейшем изучении поэтики русского романа второй половины XIX века. Результаты исследования могут быть использованы при подготовке общих лекционных и специальных курсов по истории отечественной литературы XIX века в вузе, в практике преподавания творчества Достоевского в средней школе.
Роль мифического хронотопа в раскрытии образа Рогожина
В данной главе мы обратимся к образам второстепенных персонажей первого плана. Мы относим в эту группу образы Настасьи Филипповны, Рогожина, Аглаи и Ипполита, тем самым акцентируя в нашей персонажной системе общность отношений между ними по отношению к центральному образу Мышкина. Данные образы представляют собой группу так называемых героев-богоборцев. Объединяющим их принципом является связь каждого из героев с мотивами и жанровыми традициями древнерусской книжности. Соотнесение героя и древнерусского текста позволяет вскрыть глубинные пласты идеи образа героя, углубить наше представление о Мышкине. 1.1. Роль мифического хронотопа в раскрытии образа Рогожина
Образ Рогожина тесно связан с мотивом научного познания, который берет начало уже в первой главе романа: Рогожин, узнав о том, что случайный сосед его - князь, интересуется его знаниями: «А что вы, князь, и наукам там обучались, у профессора-то?» (8, 9). Персонажем движет, в первую очередь, желание противопоставить себя Мышкину, ведь он «ничему никогда не обучался» (8, 9) и, таким образом, потешить собственное самолюбие: он «неуч», зато богат, в отличие от зябнущего в «штиблетишках» князя. Но язвительность Парфена направлена не только в адрес Мышкина: он критикует все заграничное («а мы-то им здесь верим!» (8, 6)), с чего практически и начинается диалог персонажей. Можно предположить, что, бравируя собственной неграмотностью, Рогожин отвергает европейскую («профессорскую») систему образования, словно противопоставляя ей методы воспитания в собственной семье: «Взял меня родитель, и наверху запер, и целый час поучал (курсив мой - Е.С.)» (8, 12). Точка зрения Парфена, максимально приближенная к позиции простого народа, символизирует коренное русское, «допетровское» отношение к науке как к исключительному злу. Не случайно с его семьей связан в романе мотив силы старой веры: Мышкин, глядя на портрет Семена Парфеновича, понимает, что сын купца-миллионера «много-много что старые бы книги когда похвалил, да двуперстным сложением заинтересовался» (8, 178). «Страстная», «самая полная, непосредственная» (8, 337) жизнь героя, обладающего, по словам Настасьи Филипповны «большим умом» (8, 187), не требует, и даже протестует против рационалистического метода познания действительности. Поэтому чтение Рогожиным «Русской истории» Соловьева, рекомендованной Настасьей Филипповной, не стоит воспринимать как перелом в сознании героя40: Парфен так и не дочитывает эту книгу, роковую для него, ибо прячет в ней нож - орудие будущего убийства. Как известно, для стилистики романов Достоевского чрезвычайно важен мотив книги, заложенной каким-либо символическим предметом (вспомним, что Аглая прячет записку Льва Николаевича в роман Сервантеса «Дон-Кихот Ламанчский»). Том «Русской истории» в данном случае становится материальным воплощением «загадочной русской души», метаний Рогожина между страстью и смертью и конечным отождествлением их. Жизнь Парфена воспринимается читателем как одна из возможных глав истории Соловьева.
Достоевский «вписывает» образ Рогожина в особый литературно-исторический контекст. Из первой «исповеди» героя, которую он адресует в поезде Мышкину, мы узнаем о «домостроевском» укладе жизни в доме Рогожиных. Почти все женщины в роду - юродивые, глава семьи - деспот. Несмотря на аскетическую атмосферу, между домочадцами нет ни взаимопонимания, ни истинной религиозности: отец чуть «до смерти не убил» Парфена, брат совершил по кончине отца святотатство (обрезал золотые кисти с покрова гроба). Рассказ «черномазого» попутчика Мышкина в поезде - своеобразные пролегомены к философской драме романа. Здесь возникает библейский мотив «блудного сына», однако «канонической» его реализации не происходит: Рогожин возвращается в родной дом уже по смерти родителя, так и не получив его прощения. Вместо «духовного наследства» он приобретает лишь материальное. Эта антитеза важна для автора именно в силу скрытого подтекста: полученное денежное состояние оказывается для героя способом отречения от заповедей жизни родителя. Так, отвергая накопительство, Парфен начинает свою жизнь миллионера с мотовства и кутежей. Всякое упоминание об отце вызывает у Рогожина злобу и усмешку. Достоевский постоянно подчеркивает отсутствие любви сына к отцу.
Г. Ермилова справедливо обращает внимание на имя и отчество Мышкина и Рогожина. Оба наследуїот имя деда, что, по мнению исследовательницы, обнаруживает «некую полноту родовой цикличности» и завершение рода41. Однако, на наш взгляд, акцент Достоевского имеет иную функцию: имя сына - своеобразный «перевертыш», антитезис имени отца: отца Льва Николаевича зовут Николай Львович, а отца Парфена Семеновича
- Семен Парфенович. Таким образом, автор проводит идею противостояния, противоборства отца и сына (косвенно она выражена в речи князя на вечере у Епанчиных по отношению к своему попечителю Павлищеву, кстати, тоже Николаю, который вступил в католицизм). Это противостояние особого рода - ведь на самом деле дети неосознанно следуют судьбе своих родителей. Мышкина в эпилоге романа ждет «смерть сознания» под «судом» Епанчиных - как у «без вины виноватого» Николая Львовича. А Рогожин, по справедливому замечанию князя, весь «в батюшку». На наш взгляд, именно такая оппозиция порождает сложный психологический комплекс в сознании Рогожина: с одной стороны, герой наследует родительскую традицию, а с другой стороны, находится в постоянном противоборстве ей, что и приводит к распаду семьи.
Сектантский Христос Настасьи Филипповны
В статье «Три речи в память Достоевского» В. Соловьев замечает, что «две черты дороги Достоевскому в русском народе: способность усваивать дух, идеи чужих народов... и сознание своей греховности», определяющее «жажду очищения и подвига»55. Образ Настасьи Филипповны представляет собой яркое выражение этих черт национального характера. Не случайно Г. Гачев назвал героиню «живой Душой России, а Р. Опитц - олицетворением любви к Родине, и вслед за Ганей Иволгиным, «чрезвычайно русской женщиной» \ Ее письма к Аглае - попытка понять и принять соперницу, «чужое» сознание; стремление к очищению и подвигу выражается в ее великодушном отказе от возлюбленного князя. Однако многие благородные порывы подавляются эгоистичными желаниями героини.
В литературной науке образ Настасьи Филипповны получает ряд противоречивых интерпретаций, основывающихся на христианских и языческих мотивах 7. Однако они не обеспечивают целостности представлений о героине, так как в процессе создания характеров своих героев Достоевский использует прием «многозрения». Так, образ Настасьи Филипповны складывается из оценок повествователя, других персонажей и ее самой. Попробуем обнаружить «ядро» личности героини, основываясь на этом и других художественных приемах писателя.
Обратимся, прежде всего, к исходной сюжетной ситуации, в которой начинает функционировать данный женский образ в романе. Социальное положение Настасьи Филипповны неопределенно и двусмысленно. Героиня воспитывалась вместе с детьми управляющего и стала содержанкой, хотя происходила «из хорошей дворянской фамилии, и даже в этом отношении почище Тоцкого» (8, 35). Так же, как Мышкин - «русский швейцарец», Барашкова - «барышня-крестьянка». Не случайно в романе в связи с жизненной линией Настасьи Филипповны возникает лейтмотив «пойти в прачки», который, по сути, еще не получил в литературоведении адекватной интерпретации и даже считается «абсолютно бесмысленным»3 . На наш взгляд, он отражает стремление героини сбросить с себя определение «княгини» (8, 11), приблизиться к народу, которое трагически не во плотимо именно в силу ее происхождения и образованности5 . При этом общественный статус персонажа позволяет Достоевскому размышлять над существованием «общих точек» в религиозном мировоззрении народа и интеллигенции. Ими оказываются мистические течения.
Как отмечалось выше, в работах, посвященных исследованию «Идиота», мистико-религиозный подход используется, как правило, лишь по отношению к образу Рогожина, в доме которого «нанимает» скопец60. Однако Настасья Филипповна связана с Парфеном «любовной» интригой, и, возможно, сходство мировоззренческих установок во многом подкрепляет страсть Рогожина к героине и тяготение последней к нему. Заметим здесь же, что в доме Рогожина (скопческом доме-«лабиринте»61) Настасья Филипповна, приготовляясь к роли жены, впервые разговаривает с Парфеном уважительно и серьезно: «в первый раз как живой человек вздохнул» (8, 179). Будущее мыслится героине именно в «скопческом» доме.
Рассматривая образ Настасьи Филипповны, мы обнаруживаем в поступках и высказываниях героини, а также в ее оценке другими персонажами основные идеи скопческой и хлыстовской сект . Прежде всего, это связано с положением о предсуществовании и душепереселении, существовавшем в хлыстовстве, согласно которому «Бог может воплощаться в людей неопределенное количество раз»
Играпети-жё как ситуация мифотворчества
Одним из создателей «апокрифа о Христе» является Фердыщенко. Этому образу уделяют, как правило, мало внимания. Однако, на наш взгляд, он играет важную роль в системе персонажей, устанавливая между ними скрытые связи. Исследователи отмечают, что Фердыщенко представляет собой тип «маленького человека», чье шутовство вынужденно обстоятельствами и рассматривается «как выход из социальной незначительности» . Действительно, автор в «Идиоте» подчеркивает, что персонаж «сам навязал на себя роль шута» (8, 116).
Этот персонаж, травестируя некоторые события романа, придает им особый смысл. Так, в шутовской форме, возникает в «Идиоте» особое представление о человеческом идеале.
Впервые Фердыщенко упоминается в тексте в связи с рассказом автора-повествователя о круге общения Настасьи Филипповны. Изначальная функция этого персонажа заключается в оппозиционности, которую Фердыщенко представляет по отношению к генералу Епанчину: если Иван Федорович познакомился с Барашковой «не без труда», то «молодой чиновник» был принят у нее «легко и без всякого труда» (8, 39). Антитеза этих образов проясняется в словах Тоцкого о «варварском смешении двух вкусов» в привычках его воспитанницы: «очень неприличный и сальный шут, с претензиями на веселость и выпивающий» (8, 39) словно выражает собой нонконформистскую линию поведения Настасьи Филипповны, ее протест против условностей и лицемерия света. Особенно ярко взаимное неприятие чиновника-приживала и генерала проявляется на именинах Барашковой: «добровольный шут» высмеивает «ваше превосходительство» в аллегорической форме. Заметим, что идея крыловской басни про Льва и Осла - идея возмездия сильному и властному от слабого и ничтожного - звучит пророчески в отношении и Епанчина, и Тоцкого, от которых «ускользает» Настасья Филипповна.
В романе Фердыщенко противопоставлен не только генералу, но и Птицыну, «скромному, аккуратному и вылощенному, происшедшему из нищеты и сделавшемуся ростовщиком» (8, 39). Фердыщенко сам саркастично проводит это сравнение: «Я... при первой же неудаче тотчас... чем-нибудь отомщаю, лягаю, как выразился обо мне Иван Петрович Птицын, который, уж конечно, сам никогда никого не лягает» (8,117).
Обратим внимание на то, что генерал Епаячин и Птицын, выходцы из простого народа (не случайно их зовут Иванами), преодолевают бедность нечестным путем: первый «в старину... участвовал в откупах» (8,14), которые разоряли население , второй стал ростовщиком. Именно это в них оказываетсяч объектом «разоблачений» Фердыщенко. Очевидно, что автор во многом разделяет презрение персонажа к вышеуказанным персонам, так как сталкивает всех четверых - Фердыщенко, Птицына, Епанчина и Тоцкого - на игре в пети-жё. В ней, как мы помним, Иван Петрович отказывается от участия, а Иван Федорович и Афанасий Иванович «надувают» слушателей, рассказывая вовсе не самые постыдные случаи из своей жизни. Лишь
Фердыщенко признается в действительно гадком проступке, тем самым, противопоставляя себя другим.
Достоевский наделяет персонаж определенным кодексом чести: он всегда говорит правду и выступает против меркантилизма. Несмотря на то, что с образом Фердыщенко связан лейтмотив денег, персонаж находится в «странных» отношениях к деньгам: он рассматривает «на свет» двадцатипятирублевую купюру Мышкина, но просит никогда не давать ему взаймы; на пети-жё рассказывает о краже, совершенной ради одного морального удовлетворения; в сцене с горящей стотысячной пачкой исступленно кричит Гане: «полезай, фанфаронишка! Сгорит! О, пр-р-роклятый!» (8, 146), однако знает, что деньги в любом случае достанутся Иволгину, а не ему. Фердыщенко кажется жадным до наживы, но не делает никаких попыток для обогащения; денежный мотив выполняет роль знака, указывающего на заключенный в образе парадокс.
Отмеченные моменты дают основание провести определенную параллель его с образом центрального героя, которая намечена Достоевским. Рассмотрим, какова идея этой связи «идиота» Мышкина и «шута» Фердыщенко.
Их отношения завязываются в первый день приезда Мышкина в Россию. Во время знакомства с князем жилец Иволгиных ведет себя крайне бесцеремонно. Впечатление, которое Фердыщенко производит на Мышкина - одно из первых, полученных им в Петербурге, но Достоевский избегает определения его князем. Персонаж, к которому все окружающие, не исключая и его «покровительницы» Настасьи Филипповны, испытывают лишь отвращение и пренебрежение, встречает в лице князя первого человека, который воспринимает его серьезно и уважительно. Такое неожиданное отношение не сразу находит отклик в душе Фердыщенко, поначалу считающего Мышкина слишком наивным и открытым в общении, то есть «идиотом» (8, 89).
Сценическое амплуа и его роль в структуре художественных образов романа
Глубинное понимание образа Мышкина невозможно без анализа функций персонажей, которые символизируют собой аристократическое просвещенное дворянство: данный социальный класс в романе представляют Евгений Павлович Радомский и князь Щ. Это аристократы не только по социальному положению, но и по мировоззрению, - в отличие от Мышкина, который, несмотря на княжеский титул и полученное наследство, придерживается демократической линии поведения во взаимоотношениях с людьми. По сути, сопоставление образов Радомского и князя Щ. с образом Мышкина дает ответ на вопрос: каким, по Достоевскому, должен быть «аристократ духа»?
Образ Радомского в исследованиях романа оценивается неоднозначно. Так, по мнению В.Я. Кирпотина, Радомский представляет собой скрытого, а потому самого опасного врага Мышкина, ибо это враг «сочувствующий». Исследователь находит подтверждение своей идее в мире Нового Завета: «это современный, XIX века, книжник и фарисей, самодовольный и благополучный духовный мещанин...», чья «разумная и ясная» психология вульгаризирует смысл образа Мышкина (князя Христа)» . С точки зрения Т.А. Касаткиной, Евгений Павлович - своеобразный иконописец в «Идиоте», поэтому следует «пересмотреть значение этого персонажа»
Думается, такой разброс мнений обусловлен авторским отношением, к герою, неоднозначным с самого начала, еще в подготовительных материалах к роману. Согласно черновым записям Достоевского, несостоявшийся жених Аглаи - «блестящий характер, легкомысленный, скептический, настоящий аристократ, без идеала (нет того, что мы любим, и в этом разница с Князем). Странная смесь хитрости, тонкости, рефлекса, насмешки, тщеславия...» (9, 273-274) Получается, что в образе Евгения Павловича (изначально Вельмончека) заявлена прямая оппозиционность по отношению к центральному герою «Идиота» и, следовательно, ему должно быть отказано в авторских симпатиях (Мышкин - любимый герой Достоевского). Действительно, писатель подготавливает для романа ряд сюжетных ситуаций, дискредитирующих Евгения Павловича перед читателями: решение жениться на Аглае из расчета, а затем на Вере Лебедевой - ради «шутовского мезальянса», «самоубийство из тщеславия», кража денег, постоянные насмешки над Мышкиным (9, 270; 274). Радомский явно заслуживает осуждения как человек «ненациональный», оторванный от «почвы». Тем не менее, мы замечаем некоторые колебания писателя в оценке персонажа. Так, Достоевский подчеркивает, что это «последний тип русского помещика-джентльмена» (9, 280). В этом утверждении намечается иная трактовка образа Радомского; это символ уходящей эпохи, ее лучших качеств - великодушия, воспитанности и благородства. Немаловажно, что данная фраза - последняя в подготовительных материалах к «Идиоту», которая относится непосредственно к персонажу, и потому сигнализирует о некотором пересмотре особенностей его личности автором. Комментаторы романа также отмечают в окончательном варианте романа метаморфозу замыслов Достоевского в связи с образом Радомского: в переписке с Верой Лебедевой намечена «перспектива возвращения Евгения Павловича к родной «почве» (9, 376).
Получается, что автор загадывает читателю загадку: кто же на самом деле несостоявшийся жених Аглаи? Для того чтобы разгадать ее, рассмотрим образ героя в корреляции с амплуа классицистической комедии. Заметим, что персонаж в романе исполняет функцию «ложного жениха»: еще до появления его на романной «сцене» повествователем заявлено, что Аглая наверняка отвергнет своего блестящего кавалера. Кроме того, у героини есть еще один полуофициальный жених - князь Мышкин. Данная ситуация отсылает нас к распространенной схеме классицистической комедии (соперничество двух молодых людей ради прекрасной девушки) и помогает увидеть любовную линию произведения в новом ракурсе.
Как известно, в классической комедии всегда побеждает достойный герой, и действие завершается счастливой развязкой. Первым русским драматургом, нарушившим эту традицию, стал А.С. Грибоедов: в «Горе от ума» удачливым соперником оказывается отрицательный герой Молчалин, а счастливой развязки не происходит вовсе. Кроме того, Грибоедов переосмысляет амплуа героев. Так, Чацкий - одновременно и злой умник, главный, хотя не абсолютный резонер в пьесе, и глупец («ложный жених»). Маски, которые он носит, взаимоисключают друг друга, что возможно лишь в комедии, но при этом Чацкий остается страдающим романтическим героем, исполненным трагического пафоса. Новаторство в изображении главного действующего лица позволяет Грибоедову показать специфику переходной эпохи в России начала XIX столетия, конфликт «века нынешнего» с «веком минувшим». По-видимому, в романе Достоевского проблемы, затронутые драматургом, продолжают свое развитие, и возникает ситуация «диалога в большом времени». Кроме того, перекличка названий произведений - «Горе от ума» и «Идиот» - подтверждает нашу мысль.
