Содержание к диссертации
Введение
Глава I Восприятие русской литературы в системе контактных связей
1. Два взгляда на русскую прозу в Финляндии (1890-1910-е годы). Восток или Запад? Тенденциозность или дионисийство? 43
2. Русская поэзия в переводе и интерпретации Рафаэля Линдквиста 76
3. «Посредники» в системе контактных связей. Издатели — журналисты — филологи (1890-1910-е годы) 90
Глава II Типологические соответствия в русской и финской литературе конца XIX — начала XX веков
1. Русский символизм и финский неоромантизм. От разобщенности к синтезу . 116
2. Поэзия Эйно Лейно и Николая Рериха в типологическом сопоставлении 139
Глава III Образ финляндии в русской литературе 1890-1930-х годов
1. Финляндия в русской поэзии 1890-1910-х годов 172
2. Финляндия в русской поэзии 1920-1930-х годов 204
3. Финляндия в русской прозе и публицистике
1910-1930-х годов 250
Глава IV. Русская тема в литературе финляндии 1910-1930-х годов
1. Россия и «пламеносцы» 280
2. Взгляд на Восток. Русские акценты в творчестве Катри Вала 301
Глава V Феномен «посредничества» русской эмиграции в финляндии и финской эмиграции в России
1. Финляндия в творчестве русской эмиграции 1920-1930-х годов 323
2. Поэзия-утопия финских эмигрантов в России. 1920-1930-е годы 367
Заключение 397
Список использованной литературы 402
- Два взгляда на русскую прозу в Финляндии (1890-1910-е годы). Восток или Запад? Тенденциозность или дионисийство?
- Русский символизм и финский неоромантизм. От разобщенности к синтезу
- Финляндия в русской поэзии 1890-1910-х годов
- Взгляд на Восток. Русские акценты в творчестве Катри Вала
Введение к работе
1. РУССКО-ФИНСКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ СВЯЗИ.
К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ.
Русско-финские литературные связи имеют особую историю. И толь-
(0. ко от исследователя этих связей зависит, представить ли каждую встречу
литератур двух соседних народов индивидуально или увидеть за не всегда
равными и не всегда регулярными отношениями какую-либо общую схему.
Материал, питающий историю русско-финских литературных связей, столь
разнообразен и противоречив, что любое желание подчинить его единой
концепции, одной связующей идее будет заведомо неудачной попыткой ин
терпретации литературной действительности. Ибо противоречиво не только
фи* творчество различных писателей, в разное время погружавшихся в инона-
циональную культуру, но даже в творчестве одного и того же автора в одно
и то же время одни идеи противоречат другим. Можно говорить о
f В. А. Коскённиеми против В. А. Коскенниеми, об Э. Лейно против Э. Лейнб,
о Л. Андрееве против Л. Андреева. Вероятно, ничто иное в литературе не
/ ^ находится в такой прямой зависимости от политики, истории, разных ис-
кусств, как литературные взаимоотношения. Любой непродуманный шаг царского правительства (даже незначительный) тут же сказывался на желании художников принимать участие в совместных выставках, на желании писателей переводить произведения друг друга, на желании режиссеров ставить спектакли по пьесам драматургов соседнего народа. Причем сказывался по-разному. Одни авторы прерывали всякие отношения, другие их демонстративно устанавливали. В данной работе нам представляется целесообразным не делать насилия над материалом и не вписывать материал в одну, пусть и красивую концепцию - возможно говорить о ряде идей, об амбивалентности связей. Однако некоторые общие черты, характерные для литературных связей конца XIX — первой трети XX веков необходимо выделить.
Прежде всего, русско-финские литературные связи не были сугубо литературными. Русских писателей чаще вдохновляла финская живопись, а не литература. С другой стороны, русская литература влияла на общественные движения в Финляндии, возможно, больше, чем на финских писателей. Кроме того, русские и финны - не просто соседние народы. Славяне, предки собственно русских, и финны вместе составляли древнейшее население России. С середины I тыс. н. э. предки русских и финнов жили вперемежку (термин X. Г. Портана) на земле, где позже, с появлением Рюрика, образовалось Древнерусское государство. Ранние финно-славянские контакты обнаруживают себя во всем - в языке, в архитектуре, в мифологии. Финские ученые Ю. Миккола, Я. Калима1 к VII—VIII векам относят древнейшие славянофинские лексические связи. С тех далеких времен в обоих языках осталось большое количество заимствований. Например, в финский из древнерусского попали:
серп - sirppi
бобы-papu
иго (упряжка для волов) - ies
сапоги - saapas
окно-akkuna
ложка — lusikka
лужа-luosa и такие важные слова, как
грамота - raamattu
край-raja
крест - risti. .
В русском заимствований также достаточно (хотя несколько меньше, чем в финском). Это, прежде всего гидронимы, топонимы, названия рыб:
1 Mikkola J. J. Die alteren Beruhrungen zwischen Ostseefinnisch und Russisch. Helsinki, 1938. S. 9; Ka-limaJ. Die slavischen Lehnw6rter im Ostseefinnischen. Berlin, 1955.
озеро Ильмень - из фин. Ilmajarvi (воздушное озеро)1 или Ylameri (верхнее море)
Валдай — из фин. valta (власть)
сиг - из фин. siika
ряпушка - из фин. raapys
корюшка - из фин. koreh.
Само слово Русь, видимо, было усвоено славянами через посредство финнов. В современной науке наиболее обоснованной считается скандинавская этимология. Исходное наименование сформировалось в древнешвед-ском языке — rol)er - «гребля, судоходство, плаванье». Этот термин распространился в финской среде. Финны называли приплывавших скандинавов Ruotsi/Roots. Затем название было заимствовано восточными славянами применительно к воинским дружинам. «Вместе с двигающимися на юг и юго-восток отрядами название robs разносится по Восточной Европе. <...> Отсутствие четкой этнической атрибуции прилагательного "русский" в договорах (с Византией. - Е. С.) подчеркивается тем, что имена доверителей, заключающих договор "от рода русского", имеют не только скандинавское, но и славянское, балтское и финское происхождение, т. е. понятия "русь", "русский" не связываются со скандинавами или лавянами, а все территории, подчиненные великому князю, называются "Русской землей"»2.
Распространенный у древних финнов домик на столбах (для хранения шкур) запечатлен в русских сказках в виде избушки на курьих ножках. Один и тот же музыкальный инструмент становится излюбленным у финнов и у русских, только называется по-разному - кантеле и гусли. Культы одних и тех же животных и птиц прослеживаются в мифологии двух народов - медведя и лебедя. И в финском, и в русском фольклоре о медведе можно было
1 Макс Фасмер. Этимологический словарь русского языка. В 4-х т. Т. 2. М., 1986. С. 128.
2 Бибиков М. В. Комментарии // Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С.
306-307.
говорить лишь иносказательно. Любопытно, что в русском языке утверждалось именно табуированное, иносказательное название медведя - ведающий медом. Исходное же название - бер - сохранилось в слове берлога - логово бера. Древние финны и предки русских, живших на Севере, чтили одни и те же силы природы. Магическими возможностями наделялись камень, дерево, вода. Прежде всего вода. Один и тот же ландшафт влиял на самосознание соседних народов. Ландшафт был своеобразным началом культуры и ее продолжением.
Память о древнем диалоге культур то исчезала из сознания новых поколений, то вновь заявляла о себе. В начале XX века, когда сложные политические отношения между Россией и Финляндией не всегда способствовали взаимодействию культур, литераторы разных направлений обратились в своем творчестве к языческой древности, а эта древность была общей. Поэты могли не встречаться в действительности и даже не знать друг о друге, но были внутренне близки в своем понимании мифов, в чувстве природы, музыки, и их творчество обнаруживало далеко не случайное типологическое родство.
Если учесть немалое количество исследований по русско-английским, русско-японским связям, не говоря уже о русско-французских и русско-немецких, то «особым» отношениям литератур России и Финляндии явно не повезло. Более того, считалось, что между соседними литературами существует некая «китайская стена».
Потребовались усилия видных ученых разных стран, чтобы развеять это заблуждение, доказать, что у русско-финских литературных связей давняя история, а «разговоры о "китайской стене" между финской и русской литературой не имеют под собой никакой основы»1.
1 SarajasA. Tunnuskuvia. Suomen ja Venajan kirjallisen realismin kosketuskohtia. Porvoo; Helsinki, 1968. S.151.
Актуальность исследования определяется общественно-политическими процессами современных отношений России и Финляндии, когда в обеих странах возникло стремеление к позанию литературы друг друга. Это связано как с поиском каждого народа своего места в мировой истории, пониманием неповторимости, уникальности собственной культуры в сравнении с культурой соседей, так и с желанием вписаться в культуру мировую, желанием быть услышанными и понятыми.
Проблема взаимодействия и взаимовлияния литератур, концентрирующих в себе дух нации, формирующих стереотипы и модели поведения, приобретает особую акутальность в условиях пограничья и постоянных контактов. В этой связи становится необходимым детальное и всестороннее исследование русско-финских литературных связей в их развитии.
Степень научной разработанности проблемы. В последние годы как в русском, так и в финляндском литературоведении началось активное изучение финско-русских и русско-финских литературных связей.' Э. Г. Карху посвятил им исследование в двух томах «Финляндская литература и Россия», монографию «Достоевский и финская литература», «Очерки финской литературы начала XX века», в которых показано восприятие творчества А. М. Горького финскими литераторами рубежа веков1. Перу Э.Г. Карху принадлежит также недавно вышедшее издание «Общение культур и народов», в котором помимо детального исследования творчества А.С. Пушкина в восприятии финнов опубликована переписка составителя «Калевалы» Элиа-са Лённрота с Яковом Карловичем Гротом и Арвида Ярнефельта, финского пропагандиста творчества Льва Толстого в Финляндии, с Толстым . О пребывании Горького в Финляндии, о его дружбе с финскими деятелями культуры не раз писали советские и финские критики. Финские эпизоды биогра-
1 Карху Э. Г. Финляндская литература и Россия (1800-1850). Таллин, 1962; Он же. Финляндская литерату
ра и Россия (1850-1900). Л., 1964; Он оке. Достоевский и финская литература. Петрозаводск, 1976; Он же.
Очерки финской литературы начала XX века. Л., 1972. С. 113-155.
2 Карху Э.Г. Общение культур и народов. Исследования и материалы по истории финско-карельско-
русских культурных связей XIX-XX веков. Петрозаводск, 2003.
фии Горького освещены в работах В. Г. Федорова1, Р. Сюкияйнена2, А. Шумского3, И. Груздева4.
В своей своеобразной статье А. Туртиайнен попытался ответить на вопрос, почему Горький в большей степени был дружен с финскими художниками, а не с литераторами5. Восторженному приему, оказанному Горькому финнами в 1906 году, посвящена статья А. Воронского6. Отношения Горького и знаменитого финского живописца А. Галлен-Каллела стали предметом
7 ft —
исследований А. Амбуса и В. Бондаренко . Горьковская публицистика, защищавшая автономные права Финляндии, изучена М. Юновичем в его монографии «М. Горький в борьбе за равенство и дружбу народов»9.
Тема «Горький и финны» наиболее обстоятельно исследована и в Финляндии. Целый ряд статей о связях Горького с финской культурой принад-it
лежит критику М.-Л. Пальмгрен 10. *
Подробный сравнительный анализ творчества Горького и Йоела Лехто-нена содержится в монографии А. Сараяс, посвященной русско-финским литературным контактам. Исследовательница показывает отношения финского и русского реализма, ставит проблемы, до нее в финском литературоведении не поднимавшиеся, в частности, прослеживает формирование понятия «тип» в финском реализме под влиянием эстетики Достоевского. В двух главах Сараяс пишет о связях финской и русской литератур на рубеже веков. «Осложнение финско-русской политики, - считает она, - нашло отражение в натянутом отношении к русской литературе... Но все-таки ситуация не была
1 Федоров В. Г. Максим Горький и финны // Скандинавский сборник. Таллин, 1963. Вып. 6. С. 274-289.
2 Sykiainen R Gorki ja Suomi // Neuvosto-Karjala. 1978. Touk. 24 pnS -jouluk. 27 pna\
3 ШумскийА. Максим Горький и финский народ // На рубеже. 1940. № 5-6. С. 73-77.
4 Груздев И. Максим Горький и финский народ // Огонек. 1940. № 4. С. 3-5.
5 Туртиайнен А. Максим Горький и финны // На рубеже. 1956. № 5. С. 171-175.
6 Воронский А. Встречи и беседы с М. Горьким // Новый мир. 1966. № 6. С. 211-214.
7 АмбусА. М. Горький и А. Галлен-Каллела // Учен. зап. Тартуского ун-та. 1958. Вып. 65. С. 93-119.
8 Бондаренко В. Горький и Галлен //Литературная Россия. 1978.24 марта. С. 4-5.
9 Юнович М. М. Горький в борьбе за равенство и дружбу народов. М., 1957.
10 Palmgren M.-L. Huomioita Maksim Gorkin kirjailijakuvasta Suomessa. Edistyksen tiet. Oulu, 1983. S. 68-87;
VainionpaaM. L. Maksim Gorkin kirjailijakuvasta. Tampereen yliopisto-yleinen kirjallisuustiede. Monistesarja. №
7. Tampere, 1976. S. 43-87.
однозначной: импульсы от русской литературы получили Майла Талвио, Майю Лассила, Илмари Кианто и Эйно Калима»1.
Профессор М.-Л. Невала уделила внимание отношению лидера финского неоромантизма Эйно Лейно к русской литературе. Оно не всегда было ровным, «...лихолетье вызвало некоторое недоверие к ней»2, но исследовательница подчеркивает, что русских писателей Лейно считал большими мастерами духовного анализа.
В 1972 году в Финляндии вышла небольшая статья Суло Халтсонена «Леонид Андреев и Финляндия» , в которой автор исследует причины популярности Андреева у финской публики, а в 1977-м в Туркуском университете Бен Хеллман защитил по этой теме диссертацию4.
К связям русских символистов с Финляндией исследователи обращались меньше всего, хотя в, жизни и творчестве символистов Финляндия занимала далеко не последнее место. «В финском и русском символизме, -пишет П. Песонен, автор статьи "Русские символисты и Финляндия", - есті одинаковые черты. Их идейное и стилистическое изучение могло бы идти параллельно... Наличие связей само по себе интересно и требует точного анализа»5.
Большое количество новых исследований дали восьмидесятые и девяностые годы. Возникла мода на Финляндию в Москве, Тарту, Санкт-Петербурге, в Соединенных Штатах Америки. В самой Финляндии стал выходить основанный в 1984 году журнал «Studia Slavica Finlandensia», где были опубликованы статьи Лийсы Бюклинг о русско-финских театральных связях, С. Исакова о хельсинкском периоде в жизни литературоведа и жур-
1 SarajasA. Tunnuskuvia... S. 51.
2 Kunnas M.-L. (Nevala). Mielikuvien taistelu. Helsinki, 1972. S. 51.
3 Haltsonen S. Leonid Andreev ja Suomi // Kirjallisuudentutkijain Seuran Vuosikirja. 1972. № 26. S. 32-36.
4 Hellman B. Leonid Andreev. Lisentiatavhandling litteraturvetenskap. Abo Academy, 1977.
5 Pesonen P. Venalaiset Symbolistit ja Suomi // Kirjallisuudentutkijain Seuran Vuosikirja. 1977. № 30. S. 12; Soini
H. Iskea aikansa sydameen // Punalippu. 1983. № 5. S. 119-121; [Сойни E. Г. Литературно-эстетические взгля
ды финских неоромантиков и русских символистов].
налиста К. И. Арабажина . Перу Бена Хеллмана принадлежат исследование «А. Куприн и Финляндия», комментарии и вступительная статья в соавторстве с англичанином Ричардом Дэвисом в книге «Леонид Андреев "S. О. S."» и другие работы .
В статьях, опубликованных в Ученых записках Тартуского университета, Вероника Шеншина блестяще проанализировала переводы А. Блока на финский и шведский языки3, а Н. Башмакова исследовала влияние А. Киви на творчество Е. Гуро4.
Профессор славистики из США Темира Пахмус опубликовала монографию о жизни русских в Финляндии, в которой есть главы и о Я. К. Гроте и некоторых русских писателях, оказавшихся в Финляндии после Октябрьской революции5.
Жизнь русских в Финляндии предмет многолетних исследований профессора Натальи Башмаковой, автора ряда статей и монографии (совместно с Марьей Лейнонен) «Русская жизнь в Финляндии 1917-1939: локальная и устная история» .
Типологические отношения в русской и финской литературе только начинают изучаться. Серьезные шаги в этом направлении в 1990-2000-х годах сделаны литературоведами Отто Буле (Нидерланды) и докт.ф.н. Еленой Марковой (Карелия). Отто Флорис Буле положил начало изучению стереотипов, финской символики в русской романтической литературе в монографии «Север в литературе русского романтизма»7, переакцентировав иссле-
1 Bykling L. Московский художественный театр и финские театральные деятели в начале XX века // Studia
Slavica Finlandensia. Т. 4. Helsinki, 1987; Isakov S. G. Профессор Хельсинкского университета К. И. Араба-
жин. Очерк жизни и деятельности // Ibid. С. 68-112.
2 Екопеп К., Hellman В. Aleksandr Kuprin and Finland // Studia Slavica Finlandensia. T. VIII. Helsinki, 1991. S.
27-97; Леонид Андреев. «S. О. S.» / Вступ, ст., сост. и примеч. Р. Дэвис, Б. Хеллман. М; СПб., 1994.
3 Шеншина В. Поэзия поэтического перевода... // Учен. зап. Тартуского ун-та. 1990. Вып. 987. С. 119-140.
4 Башмакова Н. «Над далекой полосой отзвука» // Там же. С. 151-170.
5 Pachmuss Т. A Moving River of Tears: Russia's Experience in Finland. New-York, Peterland Publishing, 1992.
6 Baschmakoff and Marja Leinonen. Russian life in Finland 1917-1939: A local and oral history // Studia Slavica
Finlandensia. T. XVIII. Helsinki, 2001.
7 Boele O. The North in Russian romantic literature. Studies in slavic literature and poetics. V. XXVI. Amsterdam.
1996.
довательскии взгляд с изучения истории литературных взаимоотношений на поэтику и типологию. В монографии доктора филологии Елены Марковой впервые был поставлен вопрос о финской ментальности и проблематике в творчестве видного поэта Серебряного века Николая Клюева1. В ее монографии также проблемы типологии и литературного генетического соответствия рассматривается через поэтику и образную семантику в главах «Карельский князь», «Калевальский извод» Николая Клюева.
Анализируя «Песнослов», где поэт называет себя «Калевалов волхвующим внуком», исследовательница приходит к выводу, что «Н. Клюев как герой своей мифопоэтической родословной является внуком Вяйнямей-нена, прародителя, мудрого певца-заклинателя и хранителя векового знания» , главного героя финской эпической поэзии.
С другой стороны, исследовательница финской эпической поэзии Элина Рахимова, изучая эволюцию образов огненно-красного цветка, птицы с голубыми крыльями, знахаря-ведуна в мифопоэтике финских неоромантиков, приводит параллели в творчестве русских символистов с их идеалом надземного, поиском недостижимого, постижением иррационального3.
В Петрозаводске в издательстве Карельского научного центра РАН вышла также наша монография «Русско-финские литературные связи начала XX века»4, а в Самаре — книга, повествующая о финском периоде в жизни художника и писателя Николая Рериха «Северный лик Николая Рериха»5.
Анализ имеющихся работ о русско-финских и финско-русских литературных связях позволяет говорить о возрастающем интересе к ним в разных странах. Но многое остается неизученным, крайне мало писалось о типологических отношениях литературных направлений Финляндии и России на-
1 Маркова Е.И. Творчество Николая Клюева в контексте севернорусского словесного искусства.
Петрозаводск, 1997.315с.
2 Там же. С. 43.
3 Рахимова Э.Г. От «калевальских» изустных рун к неоромантической мифопоэтике Эйно Лейно. М.,
2001. С. 49.
4 Сойни Е.Г. Русско-финские литературные связи начала XX века. Петрозаводск, 1998. 135с.
5 Сойни Е.Г. Северный лик Николая Рериха. Самара, 2001.
чала XX века. Не выявлены контакты ряда писателей Финляндии и России. Не исследован образ Финляндии в русской литературе этого периода (1890-1930-х годов).
В России практически не знают, как воспринималась в Финляндии русская литература, что и кто писал о переводах русской словесности, что с ними связывалось, какое место занимала русская литература в сознании финской читательской публики по сравнению с литературой Западной Европы. Изучение этих вопросов представляет несомненный интерес, и наше исследование - конкретный опыт в этом направлении.
Цель диссертации — дать сопоставительный анализ русско-финских литературных связей 1890-1930-х годов на всех уровнях художественной системы, представленной контактными и типологическими взаимодействиями двух литератур в ключевые моменты истории, исследовать литературные и эстетические взаимодействия русских и финских писателей различных направлений «в движении» (термин Н.И. Балашова), раскрывая как общее, так и национально-специфическое в их творчестве, выявить, как русская литература, осмысленная творчески, повлияла на формирование мировоззрения финского общества, и в то же время изучить, что дала Финляндия России в литературном отношении.
Исходя из вышесказанного, автором диссертации поставлены следующие задачи:
Выявление закономерностей восприятия русской литературы в Финляндии до и после закрытия границы между Финляндией и Россией на основе сранительно-исторического и типологического методов,
Изучение формирования духовного образа народа в многонациональной литературной среде,
Осмысление роли «посредников» (писателей, журналистов, русской и финской эмиграции) в сближении литератур в русле регионально-хронологического подхода.
Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые в отечественном литературоведении на основе изучения значимых синхронных явлений литературного процесса России и Финляндии 1890-1930-х годов всесторонне показывается восприятие русской литературы во всех кругах финского общества, подчеркивается важное место, которое занимала русская литература в сознании финских читателей, анализируется влияние русской прозы на общественную жизнь Финляндии, раскрываются, с одной стороны, истоки интереса финских переводчиков к русской литературе, а с другой стороны, увлеченность финской тематикой русскими поэтами начала XX в.
Впервые анализируются типологические соответствия в русском символизме и финском неоромантизме, выявляется общее и специфическое в литературных направлениях соседних народов; вскрывается родство художественных устремлений и достижений ряда русских и финских литераторов (Николая Рериха и Эйно Лейно, Ильи Эренбурга и Олави Пааволайнена, Ивана Солоневича и Катри Вала).
Впервые на обширном фактическом материале исследуется генезис и эволюция духовного образа Финляндии в русской литературе и образа России в финской. Раскрываются факторы, влиявшие на формирование стереотипов, и показывается динамика их восприятия.
Впервые в диссертации рассматривается роль и значение русской эмиграции в Финляндии и финской эмиграции в России как феномен «посредничества» в литературных контактах.
Впервые вводятся в научный обиход материалы, полученные в результате многолетних разысканий автора в архивах ИР ЛИ, РНБ, в фондах Финского национального архива, архивов Финского литературного общества, музеев Финляндии (письма Эйно Лейно, Ильи Репина, Максима Горького, Юрия Бессонова, Ивана Солоневича, литературные анкеты, протоколы до-
просов, воспоминания). Они являются весомыми доказательствами активных русско-финских литературных контактов.
Хронологические рамки исследования охватывают 1890-1930-е годы. В истории русской и финской культур - сложный и вместе с тем плодотворный период. Естественно, что в работе затрагиваются не все, а некоторые значимые синхронные явления двух литератур. Сознательно опускаются вопросы эволюции литературных направлений России и Финляндии.
Основные положения, выносимые на защиту. Сравнительный анализ позволит нам не только выявить общее в финской и русской литературе, что само по себе интересно, но и обнаружить новые черты внутри явлений каждой из литератур. Например, обращение к образу Финляндии, финляндскому пейзажу, финской мифологии значило для русских поэтов начала XX века проникновение в глубину древней праславянской памяти, где финский феномен сливался с феноменом восточным, водная стихия со стихией степей, конкретность с неопределенностью, история с мифом. Финляндия для русской поэзии была «тайной тайн», землей сказок, добрых и страшных, код которой не поддается разгадке.
А финской общественности в 1900-е годы нужна была литература с «конкретной реальной основой», изображающая социальные конфликты. Именно такой финны хотели видеть русскую литературу. «Историческая заинтересованность» диктовала выбор книг, прежде всего классиков реализма и на самые злободневные темы. Это приводило к восприятию русской литературы как тенденциозной.
Мистицизм русских символистов не был воспринят. Главное отличие финского неоромантизма и русского символизма заключалось именно в том, что неоромантизм как явление более молодой культуры был значительно ближе к земному, к народу с его реальными проблемами.
Мы постараемся доказать, что литературы России и Финляндии развивались не изолированно друг от друга, между ними было много точек со-
прикосновения, что в любую политическую эпоху литературные связи, видоизменяясь, не прекращали своего существования.
2. КОНТАКТНОЕ И ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ. МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ.
Еще во второй половины XIX века русская филологическая наука обогатила трудами А. Н. Веселовского сравнительный метод изучения литературы историзмом. В современном литературоведении историзм остается основополагающим принципом исследования, но он наделен новыми чертами - «более глубоким проникновением в конкретно-историческое содержание сравниваемых явлений» , в общие и частные закономерности искусства.
К исторической поэтике, выявляющей общее в различных культурах, доказывающей единые закономерности развития литературы, добавилась поэтика сравнительная, изучающая «идейно-философскую основу творчества, метод, жанр, стиль того или иного писателя посредством привлечения к анализу аналогичных явлений иноязычных литератур»2. К исследованиям «связей литературы с историческим движением общества» добавились исследования о связи литературы с психологией, философией, мифологией.
Регионально-хронологический подход к изучению литературных связей считается наиболее эффективным авторами монографии «Образ России. Русская культура в мировом контексте»3. Если целью исследования является показ образных взаимоотношений в живой динамике, в развитии, то решение проблемы межлитературного региона, межлитературного центризма в комплексе с изучением вопросов синхронного компаративизма дает наибо-
Неупокоева И. Г. Некоторые вопросы изучения взаимосвязей и взаимодействия национальных литератур // Взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур. Материалы дискуссии 11-15 января 1960 г. Институт мировой литературы им. А. М. Горького. М., 1961. С. 19.
2 ТгшеГ.А. О некоторых тенденциях современной компаративистики (Теоретические и практические
аспекты) // Россия, Запад, Восток. Встречные течения. К 100-летию со дня рождения академика М.П. Алек
сеева. СПб., 1996. С. 391.
3 Ким Ле Чун, Лебедев Е.Н., Михайлов А.Д., Мулярчик А.С.. Литература // Образ России. Русская
культура в мировом контексте / Под общ. ред. академика Е.П. Челышева. М., 1998.
лее значимые результаты. «Соединение регионального принципа с хронологическим позволяет увидеть и воссоздать многочисленные и неожиданные метаморфозы единой, но двусторонней субстанции художественного познания друг друга, в высшей степени сложные ретроспективы и перспективы взаимоотражений друг друга на узловых пересечениях мировой истории»1. В нашем исследовании «узловыми пересечениями мировой истории» являются: 1) 1899 г. — подписание царского манифеста об усечении финской автономии; 2) 1905 г.; 3) 1917 г.; 4) 1918 г. — поражение финской рабочей революции и закрытие советско-финской границы; 5) 1939 г. - советско-финская война.
В современном литературоведении выделяются два основных типа литературных связей и взаимодействий: контактные - основанные на непосредственных литературных и культурных контактах, и типологические -обусловленные сходством литературных процессов и общественного развития народов. Хотя эти два типа связей взаимодействуют, их необходимо различать, поскольку изучение каждого из них требует особого подхода.
Под контактными связями понимаются переводы литературных произведений, влияние произведения одной культуры на другую, дружба представителей разных культур. То, что мы называем контактным, - это и есть собственно связи, выделяемые в современной компаративистике в направление контактологии. Типологические связи обусловлены сходством общественного развития народов, исторических процессов, философских систем, ландшафта, психологии. Типологические соотношения могут существовать и вне связей - в уме исследователя. Контактное обычно выступает как разновидность типологического и предшествует типологическому. Так, к концу XIX века контактные (сначала эпизодические, а затем регулярные) связи русской и финской литератур превратились в типологические.
1 КимЛе Чун, Лебедев Е.Н., Михайлов АД., Мулярчик А.С.. Указ. соч. С. 127.
Определяя методологию сравнительного исследования,
В. М. Жирмунский назвал литературные связи исторической категорией, которая «в различных конкретных исторических условиях имеет разную степень интенсивности и принимает разные формы»1. «Влияние, - писал он, -не есть случайный механический толчок извне, не эмпирический факт индивидуальной биографии писателя или группы писателей, не результат случайного знакомства с новой книжкой или увлечения литературной модой... Всякое идеологическое (в том числе литературное) влияние закономерно и социально обусловлено. Эта обусловленность определяется внутренней закономерностью предшествующего национального развития, общественного и литературного»2.
На рубеже веков в России возник небывалый интерес к культуре северных стран, в том числе и Финляндии. Однако ничто не возникает вдруг. *В литературный мир другой страны, по словам академика Н. Конрада, проникает «в первую очередь то, что вызывает особое внимание в данной стране, что нужно и важно для литературной действительности этой страны, для ее общественной мысли, или же то, что помогает лучше понять состояние литературы и общественной мысли страны, где данное произведение появилось. Однако часто переходит и то, что имеет у себя лишь кратковременный, но шумный успех...»3
Работами В. Жирмунского, И. Неупокоевой, Н. Конрада доказана главная роль типологического фактора в международных литературных связях. «Однако типологический метод сопоставления будет эффективным, - приходит к выводу эстонский исследователь Н. Бассель, - если при этом берется во внимание подверженность самой "типологической сферы" воздействию различных привходящих факторов»4.
1 Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. Л., 1979. С. 77.
2 Там же. С. 74.
3 Конрад Н. И. Запад и Восток. М., 1972. С. 290.
4 Бассель Н. М. Типологические связи эстонской советской литературы с литературами других наро
дов. Таллинн, 1980. С. 29-30.
По мнению Н.И. Конрада, есть несколько путей сравнительно-
типологического исследования литератур, в том числе изучение явлений,
возникших в составе известной исторической общности (результат в этом
случае — лучшее понимание творческого метода и раскрытие разновидно
стей), и анализ явлений, возникших в результате литературных вне какой бы
то ни было исторической общности, при отсутствии связи между ними (ре
зультат — анализ каждого из явлений при сопоставительном изучении более
полный, чем при изолированном). «В сущности, — пишет Н.И. Конрад, — в
новое время все литературы современных культурных народов так или ина
че связаны друг с другом, и их развитие происходило и происходит в обста
новке этих связей. Это обстоятельство не только не исключает самостоя
тельности каждой национальной литературы, но, наоборот, делает ее нацио
нальное своеобразие даже более рельефным»1. 4-
Роль «посредника» при взаимодействии культур обычно играют художественные произведения, философские и религиозные системы, сами литераторы. Ким Ле Чун, Е.Н. Лебедев, А.Д. Михайлов, А.С. Мулярчик особое значение придают феномену посредничества. «Под словом "посредник", — пишут ученые, — <...> подразумеваются не обязательно те, кто способствовал сближению России и Запада, России и Востока, но вообще авторы, при чьем посредничестве происходило и углублялось знакомство с другой культурой, с другим взглядом на вещи. Сам феномен культурного посредничества должен обрести четкие научные очертания. <...> Это особая ипостась индивидуальности художника, независимо от масштабов его развития и влияния, предполагающая как необходимое условие духовную подвижность, способность воспринимать чужое как свое, ощущение бытийной неполноты,
1 Конрад Н.И. Указ. соч. С. 294.
незавершенности (возможно, даже "сиротства") родной культуры, — неважно, великой или малой»1.
В системе Россия — Финляндия миссию «посредников» выполняли русские писатели: Л.Н. Толстой, A.M. Горький, В.Я. Брюсов, финны Эйно Лейно, Арвид Ярнефельт, Катри Вала. К «посредникам» с полным правом можно отнести профессора русской словесности И.Е. Мандельштама, занимавшего. кафедру в гельсингфорсском университете, и переводчика Рафаэля Линдквиста. Мы солидарны с авторами «Образа России...», считающими, что литературоведы, специалисты по «чужим» литературам «бесспорно выполняли посреднические функции <...> как бы объясняя, растолковывая своим современникам ценности иных литератур»2.
К феномену «посредничества» ученые справедливо относят эмиграцию.
Ї В русско-финских литературных связях русская эмиграция в Финляндии,
как и финская в России, имела огромное значение. В Советской Карелии финский язык имел статус государственного, на нем издавались десятки книг, была создана финская литература за пределами Финляндии. В то же время русские литераторы, жившие в северной стране, создали ряд талантливых произведений, показавших Финляндию в соотнесенности с Россией.
Изложенные принципы компаративистики лежат в основе и нашей работы. Анализ проблематики связей для нас прежде всего литературоведческий, но для более полного освещения вопроса необходимы экскурсы в историю, искусствоведение. И. Неупокоева верно писала, что «может быть, ни одна область истории и теории литературы не связана так тесно со смежными областями историко-культурного знания, как изучение взаимосвязей и взаимодействия литератур. Не утрачивая своих специфических задач, лите-
1 Ким Ле Чун, Лебедев Е.Н.,. Михайлов АД., Мулярчик А.С.. Указ соч. С. 128.
2 Там же. С. 133.
ратуроведение самым непосредственным и тесным образом смыкается здесь с историей, философией, лингвистикой, искусствознанием»1.
Румынский исследователь А. Дима в содержание международных литературных связей включает темы, идеи, чувства, стили. В частности, среди категорий тем он выделяет темы, охватывающие общие ситуации (месть, неверность), темы, связанные с географическими местами (Рим, Венеция), с национальными и легендарными типами (Каин, Дон-Жуан). Если принять категорию тем за один из аспектов структуры литературной связи, то можно сказать, что связь русских литераторов с Финляндией была не просто тематической, за ней стоит историко-типологическая связь, и наша задача ее исследовать, выявить, что объединяло финских литераторов с русской литературной традицией, что, в свою очередь, дала Финляндия русским писателям, какие импульсы получили они от общения с ее культурой и ее природой.
Для сравнительного анализа, считают современные ученые, наиболее благоприятны те случаи, «когда писатель в силу не только объективных предпосылок (то есть общих закономерностей, которыми по преимуществу интересуется историческая поэтика), но и вследствие субъективных причин частного характера (особенностей биографии, образования, образа жизни, творческих особенностей и т. п.) оказывается как бы включенным в сложную систему произвольных и непроизвольных коммуникаций с иноязычными литературными явлениями <...> предметом исследования становятся системы философских идей, художественных образов, характерных для иноязычной культуры и творчески интерпретированных художником»3.
Академик Н. И. Конрад одной из целей современной филологической науки считал раскрытие многосторонних межнациональных связей через сферу литературы. История мировой литературы, по мнению Н. Конрада,
Неупокоева И. Г. Некоторые вопросы изучения взаимосвязей и взаимодействия национальных литератур. С. 21.
2 Дима А. Принципы сравнительного литературоведения. Пер. с румынского. М., 1977. С. 98-120.
3 ТимеГ.А. Указ. соч. С. 393.
должна «...помочь правильно понять эти связи: понять, что разные части человечества, при всех своих распрях, в области культуры всегда были в общении друг с другом и без этого общения обойтись не могли»1.
Методологической базой нашего исследования являются принципы сравнительно-исторического и типологического литературоведческих методов, примененных в русле регионально-хронологического подхода. Мы следуем теоретическим концепциям Н.И. Конрада, М.П. Алексеева, Н.И. Балашова и методике Э.Г. Карху, примененной к изучению литературных связей России и Финляндии XIX века.
Теоретическая значимость диссертации заключается в постановке важных вопросов, связанных с методикой анализа явлений художественной литературы России и Финляндии первой половины XX века. В системном анализе художественных текстов, не освоенных наукой, автор придерживается регионально-хронологического подхода.
Понимая, что научный анализ русско-финских литературных связей 1890-1930 годов невозможен в чисто литературном ряду, автор использует комплексный подход, объединяющий, синтезирующий в единое целое знание не только литературы и эстетики, но и этики, истории, политики, философии.
3. ДУХОВНЫЙ ОБРАЗ. СТЕРЕОТИП. В нынешнее время в компаративистике наступил новый этап. «Меняются, точнее конкретизируются, принципы анализа столь многообразного материала, как понятие межлитературного процесса» . Международные конференции по сравнительному литературоведению, выход серии монографий «Образ России в мировой культуре и образы других стран в русской культуре XIX-XX веков» под общей редакцией академика Е.П. Челышева
1 Конрад Н. И. Указ. соч. С. 429.
2 Дюриишн Д. О европейских межлитературных центризмах // Россия, Запад, Восток... С. 269.
привлекли к изучению литературных взаимоотношений видных специалистов. Проблема межкультурных связей в меняющемся мире стала необыкновенно актуальной. В литературе концентрируется своеобразие национального самосознания, с наибольшей очевидностью, считает немецкий компаративист Г. Дизеринк, обозначаются «модели мышления», в которых воплощено национальное. Поэтому важным направлением компаративистики становится имагология, «изучение духовного образа народа с точки зрения иного национального сознания»1.
Представления друг о друге, духовный образ России в инонациональной среде и наоборот, образ какого-либо другого народа в России как форма самопознания — такой тезис избран исходной концептуально-методической установкой в монографии «Образ России...»: «Анализ соответствующего литературного (художественного или документального) материала показывает, что русский взгляд на Запад и Восток (содержание и формы их жизни, верования и мировоззрение) всегда был одновременно взглядом и на Россию (ее жизненный уклад, верования, мировоззрение). В свою очередь, огромная литература о России западных и восточных авторов также характеризуется мощной интроспекцией»2.
На протяжении двух столетий устойчиво формировался образ Финляндии как страны чужой, но глубоко симпатичной. У русских художников, поэтов, писателей отношение к Финляндии было несколько иррациональным, связанным с особыми чувствами, не всегда соответствовавшими действительности. Ответ на вопрос, почему это происходило, можно найти в художественной литературе и в многочисленных мемуарах. «Финляндия — это иллюзия», — считал Л. Андреев, но для многих русских, соприкасав-
1 ТимеГ.А. Указ. соч. С. 389.
2 КимЛе Чун, Лебедев Е.Н., Михайлов А.Д.,. Мулярчик А.С.. Указ соч. С. 126.
шихся с Финляндией, эта иллюзия была прекрасной. Трагические страницы истории не всегда влияли на формирование образа Финляндии.
Под стереотипом принято понимать устойчивый, схематичный, эмоционально окрашенный образ (или представление), который существует в любом обществе, в любом массовом сознании. Этнический стереотип может быть автостереотипом — представлением, которое создает о себе сам этнос, то есть самосознанием, идентичностью и гетеростереотипом, — представлением, которое складывается у одного этноса о другом.Эволюция стереотипа (образа-представления) сложившегося в сознании того или иного народа, происходит крайне медленно, но она происходит.
Политические события, происходящие в совершенно иной хронологии, чем этническая история, уже из-за одной лишь разницы во времени могут не повлиять на эволюцию стереотипа или наоборот ускорить ее. Требуется по крайней мере время жизни двух поколений, чтобы изменилось отношение к образу врага, и достаточно пяти минут, чтобы изменилось отношение к образу друга.Подтверждение этому тезису мы находим в современном мире. Позитивный образ другой нации разрушается очень быстро, доказывают современные межнациональные отношения, негативный образ разрушается сложно и долго.
В.К. Коробов считает, что этнические стереотипы существуют не только в примитивном массовом сознании, «вполне обоснованно, — пишет ученый, — можно рассматривать проявления стереотипов в научных исследованиях, в литературе и искусстве <...> Простое и сложное, примитивное и академическое, возвышенное и низменное в этническом сознании, как правило, уживается вместе» .
Негативные стереотипы бывают крайне вредны в многообразии этнических отношений, но можно свести влияние этих стереотипов к миниму-
1 Коробов В.К. Преодоление этнических стереотипов и предрассудков // Sociology Narod.ru/Stereotip/6.htm.
му. Зная искусство, литературу, фольклор другого народа, негативный стереотип можно эмоционально «переокрасить», а иногда и преодолеть.
Для формирования стереотипа чрезвычайно важно географическое пространство, в котором это формирование происходит. Культурные и хозяйственно-экономические взаимодействия у племен Северной Европы происходили совсем иначе, чем в Центральной и Южной Европе, в Малой Азии или на Дальнем Востоке.
Близкородственные прибалтийско-финские племена и славянское население, жившее к югу и востоку от Финского залива в конце I начале II тыс. н.э. могли позволить себе не воевать за территории, консолидируясь на меховой торговле и освоении малопродуктивных земель. Жизнь разных этнических групп «вперемешку» приводила к естественной физической ассимиляции, культурным влияниями, оставляя буквально на вечную память потомкам названия рек, озер, деревень. Петербуржец, живущий на Охте, а архангелогородец — в Соломбале вряд ли никогда не задумывались о происхождении этих названий, а задумавшись не прониклись родственным чувством к народам их создавшим. Словом, этническая память — категория не столь иллюзорная, как это может показаться на первый взгляд. Память о древнем диалоге культур может заявить о себе в самый неожиданный момент истории, повлияв на то или иное событие или образ.
Помимо исторической практики на формирование стереотипа мощное влияние отказывает и система моделей, неосознанно родившихся в восприятии одного народа другим, то, что в «аналитической психологии» К. Юнга называется «коллективным бессознательным», архетипом и проявляется, прежде всего, в культуре как вечный сюжет, мотив, первообраз. Однако рождение этих универсальных моделей, первообразов в системе Россия — Финляндия тоже имеет свою специфику. И тому есть ряд причин.
Русская культура XIX века противостояла цивилизациям и Запада и Востока. «Именно срединность ее культурного (а не только географическо-
го) положения позволяет России быть носительницей культурного синтеза»1, — писал Ю. Лотман. Н. Пунин признавал за Россией «особое культурно значение», считая что «Россия, граничащая с народами Востока и народами Запада, в сущности являет собою необычайно полную чашу духовных сил»2.
Однако, говоря о «срединности», «синтезе» русской культуры между Востоком и Западом, стоит помнить, что Россия — это все-таки Север, и в оппозиции Север - Юг Россия противостоит культурам Центральной и Южной Европы так же, как им противостоят Финляндия и скандинавские страны. Об этом блестяще писал С. Дягилев, предполагая, что русское и финляндское искусство, объединившись найдет свой путь «мимо Запада», что новое возрождение возможно только на Севере в стороне от космополитических течений, расцвет искусств в будущем возможен на берегах Финского залива, а не в Италии, ибо творчество финских и русских художников «подчинено каким-то особым требованиям», «ими начинается верный путь, ведущий к отысканию новой эстетики»3.
Современная компаративистика подтверждает как близость, особенность отношений России с культурами стран Северной Европы, так и то, что культуры этих стран противостоят космополитическому, межлитературному традиционно европейскому процессу. Первообразы, архетипы в культурах северных стран тоже иные, точнее - отношение к этим образам, их излюб-ленность и значимость.
«Северные европейские литературы, хотя обычно и провозглашаются органической составной частью общеевропейского литературного процесса, не всегда таковыми осознаются», — пишет Дионис Дюришин в статье «О
1 Лотман Ю.М. Фаталист и проблема Востока и Запада в творчестве Лермонтова // Лотман Ю.М. В
школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 234.
2 Пунин Н. Андрей Рублев // Аполлон. 1915. № 2. С. 5.
3 Дягилев СП. Несколько слов о СВ. Малютине // Сергей Дягилев и русское искусство. Т. I. М.,
1982. С. 176.
европейских межлитературных центризмах». Северные литературы, по мнению автора, заслуживающие внимания и в высшей степени необычные «не были, как можно, казалось бы, ожидать, усвоены европейским литературным сознанием,<.. .> по причине их своеобразия и непохожести<.. .> дело не только в иной ментальности, но и в своеобразной "изолированности" от среднеевропейского, восточно- и западноевропейского сознания»1.
Джуст ван Баак в статье «Северные культуры: что бы это значило?» считает, что в коллективном сознании северян есть то, что можно назвать «северностью». Эта северность, по мнению нидерландского исследователя, проявляется в культурной идентичности, в менталитете. Повторяя Монтескье, Д. ван Баак пишет, что холодный климат делает сердца сильными и храбрыми, а характеры — уверенными, откровенными и... подозрительными. Совершенно справедливо Д. ван Баак считает, что определить северный менталитет строго научным способом невозможно. Какой-либо характерный знак группы людей у разных специалистов вызовет к себе разное отношение. «Менталитет можно изучать как национальный феномен, как ряд особенностей, характерных для группы людей, эти особенности должны быть признаны самими людьми данной группы и восприняты другими. Соседями, например»2.
Объединяющую функцию для северных народов выполняет феномен моря. Как и для средиземноморского литературного региона, так и для североевропейского «море делает возможными, оптимальными формы взаимоотношений и взаимообогащения отдельно взятых сюжетов и факторов культур, способствующие возникновению упомянутой специфичности северных литератур... формированию их неповторимости и своеобразия»3.
1 ДюришинД. Указ. соч. С. 275.
2 Baak Joost van. Northern Cultures'What could this Mean? // The Baltic Languages and Cultures in Inter
action. Groningen, 1995. P. 17.
3ДюришинД. Указ. соч. С. 275.
Именно с борьбы Петра I за выход к морю началось в России постижение финской культуры.
В XIX веке образ финна и Финляндии непосредственно был связан с развитием петровских реформ России, и отношение к Финляндии формировалось одновременно с отношением к образу Швеции, но диаметрально противоположно. Если швед — неприятель, агрессор, разрушитель, то финн — «печальный пасынок природы», сохраняющий нейтралитет, не принимающий сильной конфронтации.
Отто Флорис Буле, автор книги «Север в русской романтической литературе», исследуя образ финна в русской лирике XIX века, называет национальный образ финнов «весьма амбивалентным», в начале XIX века «народ бедных рыбаков находится «вне истории»1.
Однако, не признавая за финнами большой роли в политической истории XIX в., Николай Гнедич в поэме «Рыбаки» (1821г.) видит финнов победителями в другой борьбе — с природой. Образ рыбака сливается с образом окружающей среды — серого, бедного, но чистого и честного Севера.
И наряду с существовавшим «пасынком природы» в русской литературе сформировался другой образ — хозяина, отца природы. Этот образ появился в поэзии рубежа веков, а финский народ предстал в русской поэзии «упорным, упрямым, могучим».
4. ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЭКСКУРС. У связей финской и русской литератур достаточно долгая история. В начале XIX века Финляндия присутствовала на страницах русских литературно-художественных журналов как край экзотики. Эпизодически финляндская тема появлялась в поэзии К. Н. Батюшкова, однако его восприятие Финляндии вызывало у финнов скорее недоумение, чем поощрительный ин-
1 Boele O.F. Op.cit. P. 299.
терес. Цикл стихотворений посвятил северной стране Е. А. Баратынский. Находясь в Финляндии на военной службе, он провел там несколько лет, называл себя «финляндским отшельником» и прославился как «певец Финляндии»1. Но несмотря на это, Баратынского нельзя назвать открывателем Финляндии в русской литературе, все-таки Финляндия была для него «краем изгнанья», «отчизной непогоды», «печальной страной», которая в таком описании вряд ли могла вызвать восхищение или глубокий интерес у русских современников.
В развитии интереса России к Финляндии в сороковые годы XIX века
большую роль сыграла деятельность Я. К. Грота, П. А. Плетнева,
Ф. К. Дершау. Стараниями академика Я. К. Грота, заведовавшего кафедрой
русской словесности в Гельсингфорсском университете, в 1841 году вышел
в свет русско-финский «Альманах в память двухсотлетнего юбилея импера
торского Александровского университета» с первым исследованием фин
ляндской темы в русской поэзии П. А. Плетнева. і
В 1845 году Ф. К. Дершау, автор книги «Финляндия и финляндцы», вызвавшей одобрение Белинского, становится главным редактором «Финского вестника», журнала, девизом которого было сближение финнов с русскими. В статьях «Чудь и Русь», «Север Европейской России», «Два слова о Гельсингфорсе», «Первоначальная история финнов», опубликованных в журнале, Финляндии приписывалось богатое историческое прошлое и божественная красота. Но хотя «Финский вестник» считал, что «мода на Гельсингфорс составляет исключение из общего закона мод» и пребудет неизменной, она все же прошла. Впрочем, то, о чем писал журнал, было модой еще не на финскую культуру. По мнению самих финнов, для появления гениальных
1 Амбус А. А. Е. А. Баратынский в Финляндии // Русская филология / Тартуский университет. 1963.
Вып. 1.С. 146.
2 [Б. п.] Два слова о Гельсингфорсе // Финский вестник. 1846. Т. II, отд. IV. С. 27.
литературных произведений им не хватало активной национально-общественной жизни1.
На рубеже XIX и XX веков в России возникает глубокий интерес к финской культуре. В русских журналах начинают публиковаться переводы произведений финских писателей, выходит сборник «Поэты Финляндии и Эстляндии» (1898), издается журнал «Финляндия».
Подобно «Финскому вестнику», журнал «Финляндия» ставил себе целью «сближение русского и финляндского общества и посильное содействие развитию между ними добрых, дружеских отношений» . Но если «Финский вестник» писал прежде всего о природе Финляндии, нравах ее жителей, о далеком прошлом страны, то «Финляндия» посвящала свои страницы современной культуре финнов, знакомила русского читателя с творчеством И. Кианто, Ю. Ахо, М. Йотуни, Й. Линнанкоски. Для «Финского вестника» была невозможной публикация статей под такими названиями, как «Фин-ляндское искусство» , «Из области финно-русских культурных отношений»4, которые появлялись в журнале «Финляндия».
Не меньший, чем к финской литературе, проявился в России интерес и к изобразительному искусству Финляндии. Неизмеримо больше внимание к финским художникам со стороны деятелей русской культуры стало уделяться после нижегородской выставки Всероссийского искусства 1896 года, где были представлены как русские, так и финские живописцы. Выставка принесла славу Аксели Галлен-Каллела. С именем этого финского художника была связана одна из страниц в истории русской живописи - образование общества «Мир искусства». В полемической статье «По адресу "Мира искусства"» И. Репин, поначалу скептически относившийся к живописцу из Финляндии, ставил в укор мирискуссникам то, что «их гений - финн Гал-
1 См. об этом: Карху Э. Г. Финляндская литература и Россия (1850-1900). С. 143-278.
2 От редакции. Журнал «Финляндия» // Финляндия. 1908. № 1. Обложка.
3 Гуито Ж. Финляндское искусство // Там же. 1909. № 15. С. 429^*58; № 16. С. 478-485.
4 Погодин А. Из области финно-русских культурных отношений // Там же. 1910. № 2. С. 42-45.
лен»1. Позже Репин высоко оценил искусство Галлена, считал его превосходным художником2.
А. Бенуа, вспоминая другую выставку, состоявшуюся в 1898 году, писал: «Та выставка, из которой мы после ряда выступлений соединились в одну группу (впоследствии назвавшуюся "Миром искусства"), соединила нас с нашими финляндскими друзьями. Почти на треть выставка русских и финляндских художников, устроенная Дягилевым, содержала произведения финляндских мастеров» .
На рубеже веков, несмотря на ужесточение в Финляндии царского режима, в развитии финско-русских культурных связей начался новый знаменательный этап. К этому времени финское искусство и литература имели уже богатые традиции и международное признание: архитектор Э. Саари-нен, композитор Я. Сибелиус, художники А. Галлен-Каллела, М. Энкелль, П. Халонен, литераторы Ю. Рунеберг, А. Киви, А. Ярнефельт.
Рубеж веков - очень важный период в финской истории. К концу XIX века Финляндия, недавняя полуколония Швеции, получив возможность пользоваться сырьевой базой России, выйти к обширному рынку, имела развитую промышленность и активные экономические связи с Западной Европой.
В 1899 году Николай II подписал манифест о предоставлении российскому правительству права издавать законы без согласия сейма, законодательного органа финляндского автономного княжества. Принятие манифеста, значительно урезавшего финляндскую автономию, не замедлило сказаться на русско-финских политических и экономических отношениях, что, в свою очередь, повлияло и на культурное сотрудничество двух народов. В
1 Репин И. Е. По адресу «Мира искусства» // Нива. 1899. № 15. Апрель. С. 299.
2 См. об этом: Бондаренко В. Г. А. Галлен-Каллела в оценке русских писателей и художников //
Скандинавский сборник. XXII. Таллин, 1977. С. 218-236.
3 Бенуа А. Н. Выставка финских художников в Петрограде в апреле-мае 1917 г.// Александр Бенуа
размышляет... М., 1968. С. 237.
выставках «Мира искусства» после 1899 года финские художники больше не участвовали. «Не без грусти финны, которых мы продолжали приглашать и в последующие годы, отвечали, что они не могут быть с нами, - вспоминал А. Бенуа, - но это единственно по политическим причинам. Те утеснения, которые русское правительство считало тогда нужным применять к "финляндскому княжеству", вызывали в финском обществе слишком большое негодование. Финские же художники были гораздо более солидарны с такими переживаниями общественной совести, нежели были мы»1.
Однако в момент, когда правительственная пресса обрушилась на финскую автономию, журнал «Мир искусства» «с неослабеваемым энтузиазмом и демонстративно пропагандировал финляндское искусство. Финляндия
подчеркнуто упоминалась... в каждом годовом комплекте издания»2.
і Плюс ко всему в 1901-1903 годах в Финляндии разразился промышленный кризис. Массы финляндского пролетариата и крестьянства в большей степени ощутили двойной гнет царского самодержавия и национальной буржуазии. Именно в этих условиях в 1899 году была создана рабочая партия Финляндии (с 1903 года социал-демократическая), вокруг которой стала формироваться пролетарская литература, музыка, театр. Когда в 1905 году в Петербурге вспыхнула революция, в Финляндии во многих городах состоялись демонстрации и забастовки. В октябре-ноябре финский народ поднялся на всеобщую стачку. И хотя ее результаты были небольшими, стачка сыграла огромную роль в финской истории. Борьба финского народа за всеобщее избирательное право, против классовых привилегий, экономического и политического гнета вынудила царя ввести однопалатный сейм, формируемый на основе всеобщего равного избирательного права.
10 июля 1905 года пятьдесят русских и финских писателей и художников собрались на даче Горького в Куоккала, чтобы основать сатирический
1 Бенуа А. Мои воспоминания. В 2-х т. М., 1980. Т. 2. С. 188.
2 ReitalaA. Ysta'vyytta politiikan varjossa // Taide. 1979. № 6. S. 6.
журнал «Жупел», который был бы направлен против царизма. В письме к брату И. Э. Грабарь поделился впечатлениями об этом собрании: «Оно было очень любопытно. Кроме редакции "Мира искусства" у Горького были Л. Андреев, Куприн, Бунин... Кроме того, была редакция "Сына отечества" и кое-кто из "Русского богатства"... Были затем Галлен, Иэрнефельт и Саари-нен - главные столпы финляндского искусства. ...мы были у него с полудня до часу ночи, т. е. не все, а только "Мир искусства" и финляндцы так долго оставались... Благодаря откровенности и мужеству Горького все высказывались... Финляндским гостям я переводил все время по-французски и по-немецки резюме речей»1.
Со 2 декабря 1905 по 15 января 1906 года в Петербурге вышли три номера «Жупела». Причем первый номер был переиздан в Финляндии на трех языках: русском, финском и шведском - за месяц до приезда Горького в Хельсинки. Это была его вторая, наиболее значительная поездка в Финляндию. Революционно настроенный город встретил русского писателя так тепло и восторженно, что дни, проведенные там, Горький назвал «совершенно сказочными». В одном из писем Е. П. Пешковой из Финляндии в феврале 1906 года он писал: «Красная гвардия устроила мне праздник, какого я не видел и не увижу больше никогда» . Писатель не ошибся. 17-20 июля 1906 года, через пять месяцев после «совершенно сказочных» дней, в Финляндии было подавлено свеаборгское восстание русских моряков, поддержанное финской Красной гвардией. В эти дни в Хельсинки находился другой русский писатель - Леонид Андреев. Падение Свеаборга произвело на него столь жуткое впечатление, что он «две недели скрывался в норвежских фьордах и затем, через Стокгольм, уехал с семьей в Берлин»3. И лишь через
1 Грабарь И. Э. Письма. 1891-1917. М., 1974. С. 163.
2 Федоров В. Г. Указ. соч. С. 279.
3 Чуваков В. Н. Комментарии // Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка / Литературное
наследство. М., 1965. Т. 72. С. 277.
четыре месяца после восстания Андреев смог написать Горькому обо всем увиденном в Хельсинки: «Милый друг, это очень грустно, но не заслуживает любви твоя Финляндия, это я правду тебе говорю. Ведь окажись Финляндия более мужественной и благородной, поддержи хотя бы только забастовкой свеаборгское восстание - Петергофа не было бы! Романовых не было бы! А она не только не забастовала, но в лице своих интеллигентных черносотенцев расстреливала красногвардейцев, а в лице крайних партий отказалась от союза с ними. И поверь: появись ты сейчас в Финляндии - большинство встретит тебя как врага их спокойствия, их кадетского благополучия, их "финской свободы". И если тебя там подстрелят, как Герценштейна, траур, мой друг, наденут немногие... Нет, Алексеюшка, Финляндия - иллюзия...»1
Леонид Андреев здесь явно многое преувеличил. И среди финской интеллигенции находились те, кто прятал у себя красногвардейцев, и свеаборгское восстание в случае удачи не привело бы к свержению Романовых. Но в том, что революция 1905 года в России и Финляндии не оправдала надежд, которые на нее возлагались, писатель был прав. В развитии пессимистического мировоззрения Андреева, его неверия в возможности человека Финляндия, надо сказать, сыграла не последнюю роль.
Горький был удручен событиями Свеаборга не меньше, чем Андреев, об этом красноречиво свидетельствует горьковское письмо издателю И. П. Ладыжникову: «Явились ко мне финны и упросили написать о них заметку для европейских газет. <...> Не люблю и не умею писать такие вещи — всегда чувствуешь, что это самая бесполезная и глупая литература. Написал лишь потому, чтобы иметь предлог написать другое письмо - к финнам - и в
1 Андреев - Горькому // Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. С. 275-276.
нем хорошенько обругать их за отношение к русской революции, к ее людям и делам»1.
Однако и в сложные годы реакции связи двух литератур благодаря Горькому, Андрееву и другим русским и финским писателям не прекратились. Именно в эти годы (начиная с 1908) в Петербурге выходил журнал «Финляндия», а финские журналы «Айка», «Валвоя», «Хельсингин Кайку», словно соревнуясь друг с другом в количестве переводов с русского, публиковали произведения А. П. Чехова, А. М. Горького, Л. Н. Андреева, Д. Н. Мамина-Сибиряка и других писателей России.
Перекрестные влияния литератур давали неплохие результаты. Произведения Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, A.M. Горького, творчески воспринятые в Финляндии, обогащали финскую прозу, расширяли ее жанровый репертуар, углубляли ее психологический подтекст. В то же время знаками русской поэзии начала XX века становились образы финской природы: водопад Иматра, озеро Сайма. Видные русские литераторы переводили финских лириков, подолгу жили в Финляндии, иногда отождествляя ее в поэтическом сознании со своей Родиной. Несомненно, связи русской и финской литературы были особыми. Менее всего рациональными. Большую роль в формировании образа Финляндии в России, а России в Финляндии играли чувства. «Ах, Финляндия, Финляндия! Более 25 лет я связан с этим привет-ливым краем» , — восклицал Илья Репин в письме лидеру финского неоромантизма поэту Эйно Лейно в начале 1920-х годов, в сложнейшей период финской истории, когда неприязнь к Октябрьской революции распространялась на все русское, в том числе и на творчество самого И. Репина. А Эйно Лейно в «Истории финской литературы» называл счастливыми годы, прожитые финским народом под властью России во время Александра П. Поэт
1 Горький М. Собр. соч. В 30-ти т. М., 1955. Т. 29. С. 37.
2 Репин — Лейно. Письмо от 13.10.1923. Архив Финского литературного общества Хельсинки.
пишет, что «приходится удивляться, когда начинаешь думать о быстром течении этих лет и о прочных результатах, ими оставленных»1.
В своем творчестве писатели могли испытывать чувства симпатии, любви или неприязни соседней культуры, но так же, как Финляндия присутствовала в сознании русских, так и Россия присутствовала в сознании финских литераторов. Конечно, сказывался тот факт, что Финляндия входила в состав Российской империи, что одинаковый ландшафт питал творчество литераторов Финляндии и России, что общей была языческая древность у прибалтийско-финских и славянских племен, обитавших на Севере.
Но какими бы стойкими ни казались результаты многолетних русско-
финских литературных контактов, какими бы прочными ни были традиции,
но с победой Октябрьской революции в России и с поражением рабочей ре
волюции 1918 года в Финляндии в истории русско-финских литературные
взаимоотношений начался новый и совершенно неожиданный для обеих ли
тератур этап. !
Полученную в декабре 1917 года независимость финская буржуазия направила против собственного революционно настроенного пролетариата, погрузив страну в диктатуру. От массовых репрессий и расстрелов красные были вынуждены скрываться в лесах Финляндии, в Швеции, Америке, Канаде. Масса беглецов устремилась на Восток, в Советскую Карелию, где их ждала судьба, полная трагических противоречий. Среди них были как уже состоявшиеся писатели - Лаури Летонмяки, Юрьё Сирола, Хильда Тихля, Ялмари Виртанен, так и те, кто вступил на литературную стезю в Советской России - Рагнар Руско, И. Иоганссон, Эмиль Паррас, Людвиг Косонен, Герман Лауканен2. С другой стороны, в Финляндии пытались спастись русские офицеры, вставшие на сторону белых, семьи, приближенные к царскому
1 Leino Е. Suomalaisen Kirjallisuuden historia // Kootut teokset. XIV. Helsinki, 1929.
2 См. об этом: Алто Э.Л. Финноязычная литература Карелии // История литературы Карелии. Т. 2.
СПб., 1997.
двору, ученые, журналисты, преподаватели, коммерсанты. Вынужденно остались в Финляндии почти все жители Карельского перешейка и Выборга, отрезанные от родины границей, прошедшей между Россией и Финляндией в 1918 г. Граница отодвинула от России имения Ильи Репина в Куоккале и Леонида Андреева в Ваммельсу. Залив Единения — Юхинлахти — навсегда разъединил с Россией Николая Рериха.
Из образовавшейся русской диаспоры в Финляндии вышли поэты, прозаики, драматурги. Некоторые из них знали финскую литературу, переводили ее, дружили с финскими писателями, другие жили ностальгическими воспоминаниями, не желая погружаться в инонациональную культуру. Любопытно, что в первые годы после обретения Финляндией независимости русские эмигранты издавали газеты и журналы, устраивали любительские спектакли, поэтические вечера, испытывали необходимость в общении точно так же, как и приехавшие в Россию финны. Разница была в том, что Советская Россия финансировала издания финноязычных журналов и газет, открывала для финских эмигрантов педагогические техникумы и даже институты, в Финляндии же выпуск каждой русской газеты осуществлялся за счет самих эмигрантов, а русские школы постепенно закрывались.
Словом, в судьбах финских эмигрантов в России были не только репрессии и лагеря, но и более счастливые события, на которых исследователи почти не останавливают внимания. Между тем финноязычная поэзия и проза России 1920-1930-х годов — одна из своеобразнейших страниц в истории словесного искусства. Это была литература, возникшая на перекрестке литературных традиций разных народов, стран и даже полушарий. Советская Россия в 1920-х — в начале 1930-х годов поистине стала Новым Светом для тысяч финнов, приехавших сюда из Финляндии, Соединенных Штатов Америки, Канады. С одной стороны, они перенесли в Россию культуру, в которой были воспитаны. И читателю, знакомому с финляндской и американской поэзией, не составит труда увидеть общие черты в творчестве Уолта
Уитмена и российского финна Лаури Летонмяки (1886-1936), видной финской поэтессы Катри Вала и Микаэля Рутанена (1883-1932), приехавшего в Карелию сформировавшимся литератором. С другой стороны, условия, в которых пришлось жить финнам в Советской России, идеалы человеческих взаимоотношений были совершенно иными, чем в покинутых ими странах. И финноязычная поэзия, естественно, стала выражать во многом иные ценности. Если в Виргинию британцы устремлялись за наживой (или, напротив, за утверждением католических постулатов, свободных от меркантильных интересов), то с Советской Россией финны связывали мечту о социализме. Участники революционного финляндского движения, спасшиеся в России от тюрем белофиннов, смогли создать жизнеутверждающую, молодую по своему мироощущению литературу. Но, увы, жизнь их трагически оборвалась в 1937-1939 годах. И вместе с их жизнью исчезало почти все, ими написанное. Финноязычная поэзия России 1920-1930-х годов — это одна из страшных страниц в истории русско-финских литературных связей, но, несомненно, полная веры, искренности и высоких идеалов.
Другой не менее трагичной и не менее яркой страницей в истории литературных контактов России и Финляндии 1920-30-х годов является творчество писателей, бежавших из тюрем ГУЛАГа в Финляндию. Их восприятие Финляндии столь светлое и оптимистическое, что совершенно не совпадает с нашим представлением об атмосфере подавленности, потерянных иллюзий, разочарований, возникающим после чтения лидеров финской прозы и поэзии 1920-30-х годов. Бежавшие из лагерей Ю. Бессонов, С. Мальсагов, И. Солоневич написали о Финляндии главы, полные любви и восхищения, доказывающие, что законы гуманизма порой сильнее законов политики. Именно на этих законах гуманизма основывались русско-финские литературные контакты в эпоху закрытых границ, запретов, взаимной неприязни, в эпоху, когда официальная пропаганда запрещала постановку спектаклей русских авторов, выход газет, книг, журналов. Доброжелатель-
ное отношение к русским беглецам вызывает уважение, и даже удивление. Вероятно, существует нечто более крепкое, чем узы власти, что связывает народы и проявляется в той или иной степени в различных экстремальных ситуациях. В 20-30-е годы взаимоотношения возникали не столько на страницах литературных журналов, сколько в реальных судьбах людей.
В толстых финских журналах, в критике, в университетских курсах интерес к русской литературе практически не поддерживался. Исчезли дискуссии, полемики, волновавшие финскую общественность каких-нибудь пять-шесть лет назад. Редкими, даже случайными, были упоминания о Л. Толстом, А. Пушкине, И. Тургеневе. Конечно же, в атмосфере политической подавленности выход каждой статьи представляет несомненную ценность, а их авторы заслуживают уважения не только за компетентность, но и за смелость. И эта смелость была характерна для более молодого поколения литераторов Финляндии, заявившего о себе в 1920-е годы. И в то время, когда академическое литературоведение становилось более реакционным, профессора в лице В.Коскенниеми призывали к расстрелам красногвардейцев, а ненависть к революции переносили порой на Россию в целом и даже на русскую классику, в этот момент русская литература вызывала интерес и симпатии у писателей, придерживавшихся левых взглядов: Эльмера Диктониу-са, Катри Вала, в статьях О. Пааволайнена, Г. Парланда, на страницах журнала «Туленкантаят» («Пламеносцы»),
1920-30-е годы в Финляндии — время крайних противоречий. С одной стороны не получают источников вдохновения, а порой и средств к существованию русские писатели, жившие в Финляндии долгие годы, с другой стороны - беглецы из лагерей России находят здесь свободу, стимул к творчеству и кусок хлеба.
Финские левые интересуются русской классической литературой, той самой, которую «сбрасывают с корабля современности» левые в России. А творчество финских левых переводят на русский язык, конечно же, не футу-
ристы, а представители русских дворянских фамилий, монархического мироощущения и классической культуры, такие, как Вера Булич.
Казалось бы, коренные русские в Финляндии жили своей изолированной жизнью. Но их литературный мир не был замкнут. Образы Финляндии, финской природы, культуры в поэзии Веры Булич, Вадима Гарднера, Ивана Савина и многих других интересны уже потому, что Финляндия была для них не очень теплым, но все-таки домом. Они воспринимали ее не как туристы, не как изгнанники, а как нелюбимые дети. Возможно, политические пристрастия были для них не так важны. Их связывал с родиной и друг другом русский язык, русская история, культура, то, что мы сейчас называем менталитет. И в то же время они понимали, что в жизни и судьбе России их творчество в те годы ничего не значило, ни на что не влияло. Более тесные связи они могли установить с русскими, жившими в эмиграции по всему миру.
Иван Савин (Саволайнен), финн по национальности, писавший по-русски, один из лучших поэтов русского зарубежья, редактировал воспоминания С. Мальсагова о соловецком лагере «Адский остров», записанные в Финляндии. Через И. Савина в Скандинавии и Финляндии распространял свои газеты, издававшиеся в Болгарии и Аргентине, Иван Солоневич. А финские эпизоды в жизни самого Ивана Солоневича — это одна из интереснейших глав в истории русско-финских литературных и политических отношений. Но тот факт, что далеко не все коренные русские Финляндии разделяли негативные убеждения эмигрантов по отношению к Советской России, сказывался на некоторой отчужденности русских, живших в Финляндии, от остальной русской диаспоры зарубежья.
В целом русско-финские литературные связи 1920-30-х годов были противоречивыми, эпизодическими, даже случайными. Они выражались в совершенно неожиданных формах. Перевод на финский язык романа Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» в 1929 году, статья Катри Вала о Вере
РОССИЙСКАЯ
ГОСУДАРСТВЕННАЯ
БИБЛИОТЕКА
Инбер, стихи Эльмера Диктониуса о Гоголе, Достоевском, Толстом, статьи О. Пааволайнена о Маяковском и футуристах, переводы Веры Булич стихов Катри Вала, а Рафаэля Линдквиста поэмы А. Блока — это одно из проявлений литературных связей сложной предвоенной эпохи. Но были и другие. Рассказ И. Солоневича, готовившего свой побег из лагеря в Финляндию, о встрече на этапе с финскими заключенными, бежавшими из Финляндии в Россию, — это тоже страница истории литературных связей.
Практическая значимость. Результаты диссертационного исследова
ния предполагается использовать при написании обобщающих трудов по
истории русской и финской литературы, при изучении отдельных творче
ских индивидуальностей России и Финляндии, при чтении спецкурсов по
русско-финским литературным связям в вузах Петрозаводска, Санкт-
Петербурга, Москвы, при дальнейшем анализе актуальных проблем, как
компаративистики в целом, так и славистики и финно-угроведения в отдель
ности. s
Апробация работы. Основные положения диссертации опубликованы в монографиях автора «Русско-финские литературные связи начала XX века» (изд-во КарНЦ РАН, 1998), «Северный лик Николая Рериха» (Самара, 2001), «Kultainen kuherruskausi» (Helsinki, Gummerus, Ajatuskirja, 2005) [«Золотой медовый век. Образ Финляндии в русском искусстве» (Хельсинки, изд-во «Гуммерус», серия «Научные книги», 2005. На фин. яз.)].
Монография «Северный лик Николая Рериха» была отмечена в «Отчете деятельности РАН за 2001 год» в разделе «Филологические науки».
Автор приняла участие в инициированном академиком Е.П. Челыше-вым международном проекте «Образ Финляндии в России» и опубликовала статью «Образ Финляндии в русском искусстве и литературе. 1890-1930-е годы» в коллективном исследовании ученых России и Финляндии «Многоликая Финляндия.Образ Финляндии и финнов в России» ( Великий Новгород, Изд-во НовГУ. Серия «Научные доклады». 2004). Также по теме дис-
сертации автором опубликовано более 50-ти работ в научных сборниках и журналах, в том числе статья «Катри Вала и важнейшие тенденции финской лирики 1920-1930-х годов» в «Известиях АН СССР» (серия литературы и языка, 1985, том 44, № 6); статья «Русско-финские литературные связи 1920-1930-х годов» (Russian-Finnish literary relations of the 1920-1930) в материалах второго международного симпозиума «Финно-угры и индоевропейцы: языковые и литературные контакты» состоявшегося в г. Гронингене (Нидерланды) в 2001 г.; статьи в итоговых сборниках по результатам международных конгрессов финно-угроведов в г. Сыктывкаре (1985 г.), в г. Ювяскюля (Финляндия) (1995 г.), в г. Тарту (2000 г.); а также в трудах институтов РАН и университетов Санкт-Петербурга, Финляндии, Эстонии. С докладом «Творчество Л.Н.Толстого в Финляндии» автор приняла участие в работе конференции «Состояние и задачи сравнительного литературоведения», организованной Научным советом АН СССР по проблеме «История мировой литературы», основные положения доклада были аннотированы в итоговом документе «Всесоюзная конференция по сравнительному литературоведению» в «Известиях АН СССР» (серия литературы и языка, 1990, том 49, №
2).
По теме диссертации автор прочитала спецкурс лекций в Петрозаводском, Санкт-Петербургском государственных университетах, выступала с лекциями в университетах Хельсинки, Йоэнсуу, Ювяскюля (Финляндия).
Обоснованность научных результатов диссертационного исследования подтверждается высоким индексом цитирования опубликованных работ, многими ссылками на статьи и монографии автора в научных трудах русских и финских ученых, в изданиях Института мировой литературы РАН, Санкт-Петербургского университета, в «Известиях АН СССР», в научных журналах «Opuskulum», «Taide» (Хельсинки).
Структура диссертационной работы определяется логикой исследования, его целью и задачами, она состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографического списка.
Два взгляда на русскую прозу в Финляндии (1890-1910-е годы). Восток или Запад? Тенденциозность или дионисийство?
Интерес к русской литературе в Финляндии был вызван разными причинами. Прежде всего, финнов привлекала высокохудожественность русской литературы, ее этические идеи, широта героев русской прозы, «удивительная психологическая острота»1, юмор. Причем финские читатели знакомились с произведениями писателей России по блестящим переводам. Финские переводчики и сами были писателями, знали русский язык, неоднократно жили в России и, что немаловажно, любили ее. Эйно Калима, Ар-вид Ярнефельт, Хелла Вуолиёки, переводившие русскую прозу, - известные имена в истории финской культуры. Русские переводчики в начале XX века были не столь именитыми.
Финский исследователь Вилхо Суоми обратил внимание на то, что «если к русской политике не всегда благоволили, то для чисто духовных ценностей двери были открыты всегда»2.
Но почти каждый раз, обращаясь к русской литературе, финны как бы «примеряли» ее на себя, как бы задавались вопросами: «Наше ли это? Нуж 44 но ли это нам?» С разным подтекстом эти вопросы звучали почти во всех рецензиях, во всех размышлениях о русской литературе. То, о чем думали многие критики и читатели Финляндии, подытожили два человека -В. А. Коскенниеми и Эйно Лейно. В 1912 году в журнале «Айка» вышла статья В. А. Коскенниеми «Анна Каренина» с подзаголовком на латинском языке «Восток или Запад?» («Oriens an Occidence?»).
Поэт и профессор В. А. Коскенниеми известен в истории финской литературы своим эстетизмом и крайней реакционностью. «Культура и политическое ретроградство - сочетание этих противоречивых качеств в одном лице долго казалось и до сих пор кажется некоторым критикам труднообъяснимой "загадкой Коскенниеми"», - пишет Э. Г. Карху1. Однако реакционность, как и все на свете, бывает разной, даже в творчестве одного и того же человека. И если после 1918 года реакционность Коскенниеми проявлялась в призывах к расстрелу красногвардейцев, а позже в нацистских взглядах, то в 1912 году его реакционность обнаружилась в неприятии Толстого. Статья Коскенниеми «Анна Каренина» стала, по выражению А. Сараяс, «в некотором смысле культурно-политической программой, направленной против русского влияния»2.
В Финляндии существовали две тенденции восприятия русской литературы. И если одна тенденция проявлялась в почитании русской словесности, в осознании ее значения для финской литературы, то другая - в отрицании, в неприятии. Интересно, что Коскенниеми сначала принадлежал к первому направлению, однако довольно быстро он европеизировался и возглавил другое. Но справедливости ради необходимо подчеркнуть, что представители обеих тенденций учитывали уникальность, неповторимость русской литературы, ее непохожесть ни на что другое. В. Суоми приводит диалог из романа «Раб счастья» Эйно Лейно, где знаменитый поэт и писатель очень точно объяснил причину неприятия русской литературы:
« - Внутренняя духовная жизнь людей! Кроме России, не знаю другой страны, где бы духовность была столь значимой. - Так и у нас правит Россия. - Да, - задумчиво произнес Еханнес. - Но в Финляндии самую большую угрозу представляет не русский бюрократизм. - А что тогда? - Русская душа сама по себе. Ей невозможно противостоять»1. В статье, посвященной роману «Анна Каренина», Коскенниеми на вопрос «Восток или Запад?» отвечает: «Запад», именно потому, что влиянию русской литературы невозможно противостоять. Над этой статьей стоит поразмышлять, ибо она действительно являлась в некоторой степени программной. По словам В. Коскенниеми, «Толстой - скульптор и художник в одном лице. Поэтического в нем мало. Он сторонник описания инстинктов, а высшая интеллектуальная жизнь чужда его варварски здоровому строению души. Он переживает сам жизнь своих героев, они плоть его плоти, он не способен рассматривать их ни с какой реальной или нереальной точки зрения. Мирская жизнь для него - это все. Это для него настолько серьезный вопрос, что в его книгах не найдешь и оттенка чего-то веселого. Все, что трансцендентально, сверхъестественно, так же далеко от его романов, как от сознания ребенка или негра Овамбо. Он любит жизнь, потому что она существует, и от всего сердца боится смерти, так как не видит в ней никакого утешения. Его интуиция никогда не распространяется глубже повседневной конкретной действительности»2. Помимо мастерского описания инстинктов, В. Коскенниеми считает достижением Л. Толстого умение смотреть на мир глазами крестьянина. Толстой возвышает крестьянина и с позиций крестьян ского миросозерцания предлагает решать многие вопросы в жизни и искусстве. Такое, по мнению В. Коскенниеми, невозможно в западноевропейской литературе. Такое покажется «чужим и наивным»1. Умением Толстого передать внутренний мир женщины В. Коскенниеми опять же объясняет талант русского писателя как талант антиинтеллектуала: «В образе Анны Карениной Толстой виртуозно описывает любовную жизнь женщины со всеми ее нюансами. Анна, чувства которой заставляют ее метаться между супругом, любовником и сыном, переживает часы счастливой любви; ее образ наделен рвущими сердце противоречиями, истерической ревностью и сомнительным будущим, и все это описано Толстым почти с инстинктивным пониманием действительности. Анна Каренина - женщина и больше никто; она жена, любовница и мать; у нее нет никаких интеллектуальных и общественных увлечений, для нее счастье - в существовании для своего ребенка и любовника; и раз она не может сделать этого одновременно, она заболевает и в состоянии истерического настроения кончает с собой ... герои у Толстого лишены интеллектуальной жизни, и поэтому они не могут быть носителями культуры настолько, как, скажем, герои Гете, Ибсена и Стриндберга» . Русские наука, музыка, живопись, по мнению В. Коскенниеми, в сравнительно небольшой степени повлияли на развитие европейской духовной жизни. Но русский роман! Он, считает финский критик, «дал толчок для появления многих произведений у писателей Западной Европы. Толстой стал все больше и больше привлекать умы, и его попытались противопоставить тому, чем являлся почти столетие в культурной жизни народов Гете»3.
Русский символизм и финский неоромантизм. От разобщенности к синтезу
Если финская печать в начале XX века, можно сказать, прошла мимо русской поэзии, то, напротив, в русской поэзии этого времени тема Финляндии была если не одной из важных, то, по крайней мере, не эпизодичной, не случайной.
Водопад Иматра, например, стал одним из символов русской поэзии. О нем считали своим долгом написать Владимир Соловьев, Валерий Брюсов, Саша Черный, Л. Василевский. Озеро Сайма у поэтов начала века было более популярным, чем Волга. Циклы стихов о Сайме находим у В. Соловьева, В. Брюсова, Осипа Мандельштама.
Финляндией, ее природой, культурой, политикой в большей степени в начале XX века интересовались поэты символистского направления, хотя именно символизм в финской критике практически обойден молчанием.
Эпохой символизма принято считать 1890-1910-е годы. Исследователи (3. Минц, Л. Долгополов) выделяют три периода в истории русского символизма: 1890-е годы, связанные с творчеством так называемых «старших» символистов - В. Брюсова, К. Бальмонта, А. Добролюбова; 1900-1907 годы, когда в литературу вошли «младшие» символисты - А. Белый, Вяч. Иванов, А. Блок, по-своему отразившие время первой русской революции; 1908 -начало 1910-х годов - кризис символизма.
Однако «привычное разделение двух потоков символизма во времени и в пространстве («старших» символистов, эстетов, сменили-де «младшие», мистики) — неправомерно, — пишет И.В. Корецкая ... — Участников обоих сближало прежде всего, как скажет Белый, общее нет — материализму, позитивизму и их эстетическим коррелятам — натурализму, измельчавшей реалистической бытописи, трафаретам гражданской поэзии». ... Всем символистам был близок романтический культ искусства ... Интуитивное постижение мира художником в творческом акте считалось всеми символистами, вслед за Шопенгауэром, неизмеримо высшим, чем научное познание»1.
В стремлении символистов к пониманию вечных проблем, к синтезу, к красоте, в отвлеченности их идеала уже можно почувствовать общее с финским неоромантизмом. Перед писателями-неоромантиками заново встали вопросы о путях истории, о назначении человека, о смысле бытия.
«Новое искусство, вступающее в XX в. противопоставляет ближайшему предшественнику (позитивистскому художественному опыту) пафос субстанциональных вопросов бытия, приоритет «вечных» ценностей над «временными». ... Всеобъемлющие изменения, духовные и общественно-исторические, которые принес XX в., проникали в мельчайшие поры действительности, внушая необходимость говорить о текущем, об отдельном и личном с точки зрения века, мира бытия вообще, настойчивое стремление осмысливать жизненный процесс в свете универсальных начал существова-ния» , — пишет В.А. Келдыш в статье «Русская литература «серебряного века» как сложная целостность», указывая на основные черты литературы России и Запада конца XIX — начала XX столетия.
К неоромантикам принято относить Э. Лейно (1878-1926), Л. Онерва (1882-1972), В.Килпи (1874-1939), Й. Линнанкоски (1869-1913), Ларин-Кюэсти (1873-1948). Период неоромантизма был переходным и кратким (середина 1890-х - середина 1900-х годов), но это направление сыграло важную роль в становлении финской национальной культуры. Финский неоромантизм и русский символизм - направления одной эпохи. Их можно отнести к одному так называемому «романтическому» типу культуры. Отвлекаясь от внеличностных событий, великих эпохальных свершений, «романтический» тип культуры ориентируется на внутренний мир личности. Если ориентация на внешнее, направленность произведений «классического» типа вовне порождает патетику, этику, то «конфликт между идеальным и действительным порождает лиричность, медитативность»1 романтического типа.
Генетическое и типологическое родство между национальными литературными явлениями обнаруживается, по мнению В. М. Жирмунского, в «...их идейном и психологическом содержании, в мотивах и сюжетах, в поэтических образах и ситуациях, в особенностях жанровой композиции и ху-\ дожественного стиля»2. Эти черты и признаки сходства образуют систему. «Однако, - пишет В. М. Жирмунский, - возможны очень значительные на- циональные расхождения, обусловленные особенностями общественно-исторического развития народов, и тем самым частичное выпадение из системы при наличии сходства лишь в группе признаков»3.
Финский неоромантизм и русский символизм не повторяли друг друга, и внутри каждого из них были свои противоречия. Блок, например, считал, что единой школы русского символизма не было вообще.
Финляндия в русской поэзии 1890-1910-х годов
Еще с XIX века любимым местом отдыха русской интеллигенции были берега Финского залива и Карельский перешеек. На рубеже веков петербуржцы стали ездить подальше - в юго-восточную Финляндию. Поэты облюбовали окрестности города Иматра с его знаменитым водопадом, рекой Вуоксой, озером Сайма. Русские поэты-символисты, писавшие о Финляндии и часто бывавшие там, изображая в своих стихах Север, не противопоставляли его Югу. Как и некоторые поэты-романтики, символисты для своих произведений находили значительные образы как на Севере, так и на Юге. (Надо сказать, что под Югом зачастую понимали и Восток.) Еще А. Бестужев сравнивал скандинавов с кавказскими горцами, и те и другие были людьми «столько же гордыми, как бедными, столько же свободными, как бесстрашными»1. Поэтам-символистам сама идея противопоставления Севера и Юга была чуждой. С таким же упоением работал Брюсов над циклом «На Сайме», с каким создавал «Египетские ночи». Одну и ту же песню поют моря Юга и Севера, считает Владимир Соловьев.
Эту песню одну знает южное море, Как и бурные волны холодных морей Про чужое, далекое, мертвое горе, Что, как тень, неразлучно с душою моей2. Обращение как к северной, так и к южной тематике для символистов -это поиск вечных истин в прошлом, в экзотичном, в таинственном, Север -тайна, Север - прошлое мира. Вслед за Ломоносовым многие поэты скажут о Севере как о тайне и чуде. В стихотворении «На развалинах замка в Швеции» Батюшков писал: Но странник в сих местах Не тщетно камни вопрошает И руны тайные, останки на скалах Угрюмой древности, читает1. Тютчев называл Север чародеем, Баратынский вспоминал Финляндию «с тайным сладострастьем», многое на Севере для Ф. Глинки «осталось тайной». «Что за тайна здесь лежит?» (с. 102) - спрашивал в стихотворении «Колдун-камень» В. Соловьев. Поэты разных времен чувствовали красоту Финляндии, никого она не оставила безучастным. «В красе божественной любимцу своему, Природа! Ты не раз на Севере являлась», - писал К. Батюшков2. Но во всех, даже в восторженных строках о Севере у русских поэтов XIX века можно найти эпитеты: пустой, безмолвный, ночной, дикий. Русские поэты XIX века не находили в природе Финляндии гармонии, называли северную природу бедной, неплодотворной. Ужас от общения с Севером чувствуется в стихах К. Случевского. Зачем здесь живут люди, задумывается поэт, если Жизнь стонет раньше, чем родиться, И стоном пролагает путь?! Эти стихи, правда, навеяны не Финляндией, а более восточным краем - За-онежьем, но достаточно точно передают традиционное отношение к северной природе, существовавшее в русской поэзии XIX века. Здесь, на Севере, сведена «граница родины с границею творения». Отсюда, по поэтической мысли К. Случевского, остается один путь - в небытие. Но это небытие не будет раем: ...сюда пришла моя дорога! Скажи же, Господи, отсюда мне куда?1 Иное отношение к Северу было у поэтов рубежа веков и начала XX века. Привыкнув, что северная природа традиционно считалась бедной, поэты рубежа веков недоумевали, почему же манит их эта бедность? Где ни взглянешь, - всюду камни, Только камни да сосна... Отчего же так близка мне Эта бедная страна? (С. 96) спрашивал В. Соловьев в стихотворении «По дороге в Упсалу» и пытался найти ответ: Север для него - эта земля, где ...с природой в вечном споре Человека дух растет И с бушующего моря Небесам свой вызов шлет. (С. 102) Здесь чувствуется уже иной подход и к природе, и к человеку, прославление его силы и гордости. Владимир Соловьев, судя по его письмам и датированным стихотворениям, провел в Финляндии январь 1894 года, осень и зиму (с сентября по февраль) 1894-1895 годов, весну 1895 и июнь 1896 года. По обнаруженному нами письму И.Е.Мандельштама к М. М. Стасюлевичу можно заключить также, что Соловьев был на берегах Саймы и в мае 1896 года. С Финляндией у Соловьева связаны необычные, «демонические» события в жизни. «Во время поездки по озерам в северной Финляндии, - писал Соловьев К. К. Арсеньеву в 1895 году, - я провел ночь на палубе парохода и получил серьезную простуду. После этого в меня ударило молнией...» А в 1896 году, пишет С. М. Соловьев, племянник философа и поэта, Владимиру Соловьеву «явились» черти: «...в Финляндии, очевидно, у Соловьева были демонические явления. И финское море, подобно лицу возлюбленной женщины, могло утрачивать сияние божественной Софии. В полушутливых стихах Соловьев сообщает: Черти морские меня полюбили, Рышут за мною они по следам: В финском поморье недавно ловили, В Архипелаг я, - они уже там»2. В Финляндии Соловьев обычно останавливался в пансионе Альма (приход Рауха, близ Иматры). Кстати, именно в Рауха происходит действие некоторых глав повести Арвида Ярнефельта «Дети земли», которую восторженно восприняла русская критика. Сюда Соловьев приезжал искать спокойствия и вдохновения. И находил. В разгар работы над философскими статьями он вдруг «имел крайнюю необходимость съездить в Финляндию на несколько дней» . Но Финляндия опять же вдохновляла его на труд: «Я поселился в Финляндии на озере Сайме, откуда приезжаю в Петербург с улучшенным здоровьем и сбереженным кошельком, - писал он Ф. Б. Гецу 21 февраля 1895 года. - Вместо 2-го издания "Критики отвлеченных начал" я издаю три более зрелые и обстоятельные книги: ..."Нравственную философию", затем "Учение о познании и метафизику" и наконец "Эстетику". Первая уже печатается... "Эстетика" почти готова... а гносеологией с метафизикой (которые наполовину готовы) займусь окончательно этим летом»4.
Взгляд на Восток. Русские акценты в творчестве Катри Вала
Катри Вала (1901-1944) — одно из ярких поэтических имен в литературе Финляндии XX века. Современники воспринимали ее творчество как поэзию света, трагической напряженности и надежды. До Катри Вала финноязычная лирика не знала такого накала чувств, столь зримых поэтических образов и языческой экспрессии. О Вала писали, что она не по-фински эмоциональна, что ее поэзия «восхищала, зажигала и... раздражала»1. Академическая 8-томная история литературы Финляндии по праву называет поэтессу новатором, основоположником верлибра в финской лирике, но она обновила не только финское стихосложение. Вала сделала достоянием поэзии будни, жизнь рабочих кварталов, она показала финнам Финляндию с черного хода, явилась глашатаем социальных тем. Подобные новации принадлежали не только ей. Поворот к жизни, жажду жизни — провозглашали главным творческим принципом все поэты направления «Туленкантаят», к которому принадлежала и сама Вала. Но большой художественный успех ждал именно Вала. В своем творчестве она смогла передать драму целого поколения, «которое питало надежды на более счастливую судьбу, миропорядок, но чей жребий был — оказаться выброшенным в стужу и мрак»2.
В творчество поэтессы русская тема вошла скорее через политику, историю, а не через поэзию. России Вала посвятила свою талантливую публицистику, не менее яркую, чем ее поэзия. Вала-публицист сформировалась не сразу. Она впитала в себя традиции разных направлений, была всеядна, «безмерна». Ее творчество всегда вызывало споры, разногласия. В конце своей молодой жизни Вала стала с симпатией писать о советской России.Вала писала о России, мало что о ней зная, но она абсолютно верно передала в своих статьях и стихах жажду идеала молодого поколения Финляндии. Нужно было хотя бы что-нибудь противопоставить обществу, на знамени которого было одно слово: «Обогащайтесь». Этому идеалу соответствовала поэзия Анны Ноай, творчество знаменитых китайских лириков, этому идеалу отвечала в душе Вала Россия 1920—1930-х годов, та Россия, о которой поэтесса не все знала.
Стихи Вала действительно зажигали и вели за собой. Не случайно группа левых поэтов «Клин» («Кийла»), боровшаяся против политической реакции и фашизма, моментом своего рождения считала выход сборника стихов К. Вала «Возвращение».
Тот факт, что поэтесса такой одаренности, как К. Вала, в 30-е годы свой талант посвятила борьбе против фашизма и милитаризации, служению идеалам рабочих, поставил некоторых финляндских критиков в тупик. Критики пытались как-то «смягчить» отношение Вала с левыми, объяснить взгляды поэтессы ее общегуманистическими устремлениями. Яакко Ахокас считает, что Вала «открыто примкнула к рабочему движению, к сторонникам мира и интернационалистам прежде всего по гуманистическим, а не по политическим причинам...»
В то же время увлечение молодой поэтессы Востоком критики называют «типично эстетским», считают это увлечение явно негативным в творчестве поэтессы. «Увлечение восточными странами иногда казалось излишним», — пишет К. Сааренхеймо1. Друг Катри Вала Олави Пааволайнен, открывший ей эстетику Востока, «кается», мол, «его обвиняли и будут обвинять в том, что он испортил молодую Катри Вала экзотическим мусором и дешевой романтикой»1. Говоря иными словами, в молодой Катри Вала все было «слишком»: излишняя эмоциональность, излишняя экзотичность.
Художественный мир Вала был непростым, как непростым было время, в котором она жила. Эволюция ее поэтических идеалов, образов, тем разных сборников проявляется в опосредованном виде — через литературные традиции финской и европейской поэзии, через сложную связь со временем, с тем, что «носилось в воздухе».
Катри Вала (настоящее имя Карин Алис Хейкель, урожденная Ваденстрем) родилась в Муонио, в финской Лапландии. Детство поэтессы прошло в Порво. Там же она встретилась с бедностью и невзгодами, которые с лихвой обрушились на семью после смерти отца. Катри было тогда десять лет. Она окончила школу в Порво в 1919 году, через год после поражения финской революции. Это время она называла «страшной раной». «Вооружение, воля обороняться! Молодость нашего поколения была отравлена этими ужасными событиями», — вспоминала она ученические годы в письме к поэтессе Катри Суоранта .
В 1922 году Вала закончила учительскую семинарию и много лет проработала в школах. Однако, по ее словам, терпеть не могла свою профессию и среду.
Вала нашла для себя единомышленников в направлении пламеносцев. По крайней мере в 20-е годы жизнь поэтессы тесно переплелась с судьбой этого направления.
