Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Роман Эдуарда Лимонова «Это я — Эдичка»; парадоксы инфантильного сознания 17
Глава 2, Автопсихологический герой и его конфликт с миром в прозе Эдуарда Лимонова 1980-х годов 39
Глава 3. Политическая публицистика Эдуарда Лимонова 76
Заключение 145
Библиография 151
- Эдуарда Лимонова «Это я — Эдичка»; парадоксы инфантильного сознания
- Автопсихологический герой и его конфликт с миром в прозе Эдуарда Лимонова 1980-х годов
- Политическая публицистика Эдуарда Лимонова
Введение к работе
Эдуард Вениаминович Савенко (литературный псевдоним—Эдуард Лимонов) родился 22 февраля 1943 года в городе Дзержинск (Черноречье) Горьковской (ныне Нижегородской) области. Отец — Савенко Вениамин Иванович, офицер Советской армии, мать — Раиса Федоровна Зыбина, домохозяйка. Окончил восьмилетнюю школу в городе Харькове, С 1962 года Лимонов начинает писать стихи, отмеченные несомненным влиянием русского поэтического авангарда, прежде всего Велемира Хлебникова, и входит в круг харьковской литературной богемы, где довольно близко сошелся с такими впоследствии известными личностями, как Вагрич Бахчанян и Юрий Милославский. В 1966 году Лимонов вместе с гражданской женой Анной Рубинштейн, художницей-экспрессионисткой, переехал в Москву и влился в московский андеграунд. Лимонов занимался в литературном семинаре А. Тарковского , сблизился с поэтической группой «СМОГ», а также с «лианозовцами» — в особенности с их лидером Е. Кропивницким. Прозу Лимонов начал писать в 1968 году, В 1973 году Лимонов обвенчался с Еленой Щаповой, ставшей впоследствии героиней его произведений, а затем, в сентябре 1974 года, эмигрировал вместе с ней в США- В Америке Лимонов постепенно переходит со стихов на прозу. В 1976 году он создает самое известное свое произведение — роман «Это я — Эдичка», который впоследствии был переведен на 36 языков. Наиболее известные произведения Лимонова; «Дневник неудачника» (1979), «История его слуги» (1982), «Подросток
1 По свидетельству Н. Ивановой, которая посещала эти семинары, А. Тарковский чрезвычайно высоко ценил талант молодого Лимонова (см.: Иванова R Цветок зла: Эдуард Лимонов. «Книга мертвых» // Иванова Н. Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век. СПб., 2003, С. 451—454).
Савенко» (1983), «Палач» (1986), «Молодой негодяй» 1986), «У нас была великая эпоха» (1988). В середине 1980-х годов Лимонов окончатель-но перебирается из Нью-Йорка в Париж и в 1987 году получает французское гражданство. С 1990 года Лимонов активно работает в жанре политической публицистики, а затем становится публичным политиком. В конце 1994 года он создает национал-большевистскую партию (НБП) и начинает издавать партийную газету «Лимонка». С апреля 2001 года по июнь 2003 года Лимонов находился в заключении.
Разумеется, краткая биографическая справка не способна отразить то, чем Эдуард Вениаминович Лимонов столь резко отличается от других русских писателей — и не только современных, В истории отечественной литературы еще не было личности, которую бы окружала настолько прочная дурная слава, «Маргинал, пария, изгой, он ухитрился восстановить против себя культурно-общественный истеблишмент трех главных городов мира, где обитал, — Нью-Йорка, Парижа и Москвы», — справедливо отмечает В. Соловьев2, Действительно, на протяжении всей своей творческой биографии Лимонов с необыкновенной активностью эпатировал общественность нарушением общепринятых табу, разрушением этических и эстетических канонов, глумлением над святынями и ценностями. Разумеется, и прежде талантливые русские литераторы позволяли себе всякого рода скандалы и эпатажные выходки — но происходило это, как правило, в молодые годы, впоследствии же, с наступлением зрелости, пощечины общественному вкусу неизменно трансформировались в более или менее последовательную респектабельность- Уникальность лимоновского феномена связана прежде всего с тем, что, ворвавшись в большую литературу скандально-эксгибиционистским автобиографическим романом «Это я — Эдичка», опубликованным на Западе под за-
2 Соловьев В. В защиту немолодого подростка: Казус Лимонова // Литературная газета. 2003. 19 марта-
главием «Русский поэт предпочитает больших негров», он так и не сошел с раз и навсегда избранного пути скандалиста и эпатера. Более того, достигнув пожилого возраста, он к чисто литературному куражу добавил еще и политического экстремизма, создав и возглавив шутовскую радикально-маргинальную партию, вознамерившуюся изменить не только русский, но и мировой порядок, — за деятельность в качестве вождя так называемого национал-большевизма Лимонова в конце концов и арестовали российские спецслужбы, в результате он был вынужден провести почти два года в Лефортовской тюрьме.
Именно политическая деятельность Лимонова, в ходе которой он выдвинул радикальные проекты трансформации наличного миропорядка (и именно в тот момент, когда общество потянулось к стабильности), сделала особенно очевидной его непохожесть на каких бы то ни было других российских литераторов нашего времени — лимоновскому феномену действительно трудно подыскать аналоги.
Разумеется, можно было бы объяснить зигзаги литературной и политической биографии Лимонова трезвым расчетом, механикой негативного паблисити, в соответствии с которой всякий скандал подогревает популярность художника и спасает от забвения\ Действительно, конъюнктурные соображения никогда не были чужды автору «Эдички». Однако необходимо учитывать, что расчетливость опытного промоутера, хорошо знающего законы рынка, сочетается у Лимонова с редкой в современной литературе искренностью, «...Я патологически честен» ,— заявляет Лимонов в одной из последних книг, и эту самопрезентацион-
3 Подобную трактовку см., например: Урицкий А. Революция на
всегда, или Робкая апология рынка // Новое литературное обозрение.
2003, № 64; Гусейнов Г. Революционный символ и коммерция: Уточ
нение понятий // Новое литературное обозрение. 2003. № 64.
4 Лимонов Э. Книга мертвых, М,, 2001, С- 80.
ную характеристику трудно оспорить. Он действительно правдив — разумеется, в той мере, в какой это вообще возможно для профессионального литератора и публичного политика (оба рода деятельности ставят индивида перед необходимостью так или иначе мифологизировать собственную личность и собственную биографию). И в этом плане трудно согласиться с исследователями, которые отказывают Лимонову в искренности, не обнаруживают в художественных текстах писателя исповедального начала, трактуя его автобиографизм как сугубо самопрезентационный, а зигзаги политической карьеры объясняя исключительно конъюнктурно-коммерческими соображениями5. Его скандальные акции
5 Так, например, А. Болынев в содержательном исследовании, посвященном исповедально-автобиографическому началу в русской прозе второй половины XX века, утверждает, что «судить о личности Лимонова по романному Эдичке <..> бесполезно», ибо автор романа якобы тщательно прячет от читателя интимные и сокровенные стороны своей личности (Большее А, Исповедально-автобиографическое начало в русской прозе второй половины XX века. СПб., 2002. С, 3). Свой тезис Большее, к сожалению, никак не аргументирует. Д. Голынко-Волфсон доказывает, что цель Лимонова состоит в том, чтобы «уловить такую эстетическую конъюнктуру, где жизнестроительная героика была бы гарантом прочного коммерческого успеха»; по утверждению этого автора» Лимонов якобы достиг поставленной цели и является «успешнейшим менеджером самого себя» (Голынко-Волфсон Д. Империя сытых анархистов: («Правая мысль» и «левая идея» в современной русской прозе) // Новое литературное обозрение. 2003, № 64. С, 175). Но о каком «коммерческом успехе» можно говорить применительно к писателю, который, в отличие от множества действительно «сытых» коллег по перу, никогда не имел и не имеет до сих пор даже собственного жилья — если, разумеется, не считать камеры в Лефортово?
обусловлены не столько расчетливым стремлением привлечь к себе внимание, сколько органически присущей ему жаждой правды (точнее говоря, того, что ему представляется правдой), романтической потребностью идти наперекор всему и всем: «Мне всегда хотелось быть тем базлаю-щим мальчиком из сказки Андерсена, который завопил: „А король-то голый!". И мальчику не важно, что будет потом, что все бросятся бить его — ведь боль побоев ничто по сравнению с неизъяснимым удовольствием возопить правду»6, В процитированном рассуждении обращает на себя внимание явное искажение воспроизводимого андерсеновского сюжета: мальчика в сказке, на которую ссылается Лимонов, никто, как известно, не бил — совсем наоборот. Но коррективы, которые вносит автор «Эдички», конечно же, не случайны: в отличие от героя сказки, ему-то в жизни действительно доставались в основном побои и брань.
Предпринимались и предпринимаются до сих пор попытки осмыслить лимоновский феномен в системе координат постмодернистской парадигмы7. Лимонов, увиденный под таким углом зрения, оказывается в одном ряду с сугубым постмодернистом В. Сорокиным — как известно, автор «Нормы» в начале XXI века, благодаря шумным акциям движения «Идущие вместе», тоже превратился в фигуру публичную, чуть ли не политическую: ему были вчинены судебные иски по обвинению в порнографии и глумлении над святынями. Однако очевидно, что сходство между Лимоновым и Сорокиным минимальное — даже самый беглый взгляд на лимоновское творчество убеждает в том, что перед нами не совсем постмодернист.
Разумеется, мы живем в эпоху доминирования постмодерна, нас окружает соответствующая социокультурная атмосфера, оказывающая влия-
6 Лимонов Э. Священные монстры. Мм 2003. С. 6.
7 См., например: Кабаков А. Подросток Савенко и другие подро
стки // Московские новости, 1994. 27 февраля.
ниє на разные аспекты современной жизни. Практически все литературные тексты, рождающиеся в этой ауре, в той или иной мере ею насыщаются и несут на себе ее отпечаток, В силу этого обстоятельства вполне допустимо говорить о постмодернистских тенденциях применительно к большинству современных произведений — вне зависимости от субъективных пристрастий и сознательных целевых установок их авторов8. В этом смысле можно утверждать, что личность и творчество Эдуарда Лимонова также отмечены печатью влияния постмодернизма.
Однако, как представляется, в гораздо большей степени Лимонов связан с другой культурной формацией — авангардом, и это многое объясняет в творчестве и поведении писателя.
Как известно, одним из главных атрибутивных признаков постмодернизма является принципиальный отказ от попыток постулирования некоей универсальной и рационально постижимой истины. «Постмодернизм отождествляет такое постулирование с опасностями утопизма и тоталитаризма. Всякая иерархия ценностей снимается, отрицается во имя сосуществования разных культурных моделей и канонов, самоценных, самодостаточных и несводимых друг к другу»9. Постмодернист не воспринимает себя в качестве «творца гармонии» и не пытается преодолеть хаос бытия10. Разумеется, принадлежность к постмодерной психоидеоло-
8 Курицын резонно предлагает в таких случаях говорить не о постмодернизме как таковом, а о «ситуации постмодернизма», которая так или иначе «отражается в самых разных областях человеческой жестикуляции» (Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М.: ОГИ, 2001. С. 9).
9Беневоленская Н. Специфика постмодернистского мироощущения. СПб., 2003. С 4.
10 См. об этом: Липовецкий М Русский постмодернизм: (Очерки исторической поэтики). Екатеринбург, 1997. С. 40—42-
пій практически исключает для творческого индивида возможность какой бы то ни было политической ангажированности. Постмодернист может лишь играть в политическую деятельность — и не более того. Ибо мир для него есть лишь бесконечная игра и перекодировка знаков» за которыми бесполезно искать реальность. Постмодерн решительно отвергает «иллюзию „последней истины", „абсолютного языка", „нового стиля", которые якобы открывают путь к „чистой реальности"»11.
Именно таков Владимир Сорокин — писатель, не устающий повторять, что литература есть игра, которую не стоит переоценивать: «Это бумага, на ней какие-то типографские значки. На кого-то комбинация этих значков производит сильное впечатление <..>. Чтение для меня — забавный процесс, который раздражает нервные окончания, приносит удовольствие. То же самое я получаю и от кино, и от картин, и от женщины, и когда чай пью. <...> Писатели живут в мире литературных пространств или, проще говоря, в мире своих психосоматических пристрастий, они знают, как обустроить свою „психосоматическую, литературную Россию", но только не реальную. В этом большая разница»12. Аналогичным образом игровое начало безусловно преобладало и в деятельности других носителей постмодернистского мироощущения, когда они так или иначе оказывались причастными к политике, — ярким примером служит А. Синявский (Абрам Терц). Этот блистательный парадоксалист и ироник, с полным на то основанием называвший свою эстетику «эстетикой провокации» , долго боролся против советской власти и комму-
11 Эпштейн М. Постмодернизм в России: Литература и теория. М.,
2000, С. 15.
12 «В культуре для меня нет табу..,»: Владимир Сорокин отвечает на
вопросы Сергея Шаповала // Сорокин В, Собр. соч.: В 2 т. X 1, М., 1998,
С. 10.
13 Терц А. (Синявский А.) Собр. соч.: В 2 т. Т. 1.М., 1992. С 557.
нистической идеологии, а потом печатался в коммунистических газетах, выступая уже против демократов и либералов14, Синявский-Терц именовал себя диссидентом, подразумевая не столько участие в антисоветском политическом движении, сколько принципиальную установку на инакомыслие: «Литература по своей природе — это инакомыслие (в широком смысле слова) по отношению к господствующей точке зрения на вещи. Всякий писатель — это инакомыслящий элемент <...>. Всякий писатель— это отщепенец, это выродок, это не вполне законный на земле человек»15. Постмодернист, совершая всякого рода общественно-политические акции, хорошо сознает их условно-игровой характер и не забывает, что обустраивает всего-навсего виртуальную «психосоматическую» Россию.
Между тем, в политической деятельности Лимонова*6 бросается в глаза сугубая серьезность. Именно серьезным, а не отстраненно-ироничным оказывается вообще его отношение к окружающему миру — несовершенному и порочному, нуждающемуся в коренной переделке. Особенности лимоновского менталитета недвусмысленно указывают на связь с авангардистской психоидеологией.
Как известно, художник-авангардист — в отличие от постмодерниста — устремлен к радикальному переустройству бытия, отсюда и обостренный интерес многих представителей классического авангардизма
14 О сугубо игровом, постмодернистском характере зигзагов полити
ческой деятельности А.Синявского см,: Беневоленская Н. Эклекти
ческое искусство Абрама Терца: (Постмодерн и тоталитарная культура).
СПб., 2003.
15 Синявский А. Диссидентство как личный опыт // Синтаксис.
1986. №15. С- 133.
16О ней он сам подробно рассказывает в книге: Лимонов Э. Моя политическая биография. М, 2002.
к политике- «Предпосылкой авангарда стало „Бог умер"— художник должен теперь стать на его место <.. >, — указывает Б, Гройс. — Вместо отображения мира авангард поставил себе задачу его окончательного разрушения и создание на его обломках нового и лучшего мира- Но создание нового мира невозможно без подчинения этой цели всего человечества или, по меньшей мере, населения целой страны со всеми ее ресурсами. Отсюда естественно возникает требование предоставления художнику абсолютной политической власти, которое прослушивается во многих манифестах авангарда»17. По определению В. Тюпы, «авангардное письмо как преодоление общеупотребительного языка есть лишь отсвет более капитальной утопической идеи жизнестроения как преодоления объективно данного общего мира (не только материального, но и духов-ного)» . И, Смирнов, доказывая в своей «Психодиахронологике», что основу каждого этапа культурного развития нации (и человечества в целом) составляет некий невротический комплекс, прослеживает связь классического авангарда с садизмом (поэтому авангард исследователь именует «садоавангардом»): «Даже при самом беглом взгляде на эстетическую практику зарождающегося авангарда нельзя не заметить, что она далеко превосходит литературу любой из предшествующих эпох по склонности к оправданию насилия, жестокости, разрушительности — всего того, что и научное, и повседневное сознание подразумевает обычно под „садизмом", <...> Задачей футуристического эпатажа было вызвать у читателей и зрителей агрессивные (ситуативно садистские) реакции, возбудить злобу, воспитать реципиентов-садистов» -
17Гройс Б, Сталинизм как эстетический феномен // Синтаксис, 1987- №17-С. 104.
18Тюпа В- Постсимволизм: Теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара, 1998. С- 31—32.
19 Смирнов И. Психодиахронологика: Психоистория русской лите-
Однако все эти характеристики относятся к так называемому классическому авангарду первой трети XX века, прежде всего кубофутуриз-му. Что же касается неоавангарда 1950—1960-х годов, в рамках которого и формировался, еще в качестве поэта, Лимонов, то это течение «отличается от своего историко-литературного прототипа полным и принципи-
20 гг
альным отказом от утопизма» . Представители российского неоавангарда (В. Соснора, Г, Сапгир, И. Холин, Вс. Некрасов, Г, Айги и др.) «не предпринимают попыток воздействовать на социальную реальность посредством художественного проекта» 3 ограничиваясь всякого рода формально-эстетическим экспериментаторством. Трудно обнаружить в творчестве названных писателей также и садизм как установку на насильственное овладение объектом.
Уникальность Лимонова и состоит, на наш взгляд, в том, что он, выросший и сформировавшийся как творческая личность в пост-утопическое время, в андеграундной среде, где культивировалось неприятие утопии, глубоко проникся революционным духом и пафосом классического авангарда. Внешне, с формально-технической точки зрения, проза Лимонова может показаться вполне традиционной, реалистической — не случайно он и сам любит называть себя реалистом22. Но за кажущейся канонической традиционностью лимоновского письма обнаруживается организующий идейную структуру большинства его произведений непримиримый конфликт автора-демиурга с миром и установка на насильствен-
ратуры от романтизма до наших дней. М, 1994. С, 182—185.
^Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: В 3 кн. Кн. 1: Литература «Оттепели» (1953—1968): Учебное пособие. Мм 2001. С 260.
21 Там же. С 260.
22 См., например: Глэд Д. Беседы в изгнании: Русское литературное
зарубежье. М., 1991, С. 277-
ное его (мира) пересотворение. В этом смысле политическая деятельность Лимонова оказывается достаточно органичным продолжением его художественного творчества. Надо признать, что Лимонов, при всей своей выставляемой напоказ ультрасовременности, глубоко архаичен, он действительно чувствует себя изгоем и парией, мальчиком из андерсеновской сказки, которого за его крики о голом короле не приветствуют, но бьют, — революционно-романтические порывы автора «Эдички» и вождя НБП не встречают понимания у подавляющего большинства современников. Репутация извечного скандалиста сложилась на основе этого непреодолимого конфликта с чуждым и чужим временем.
Разумеется, такой писатель не мог быть обделен вниманием критики— количество посвященных ему публикаций весьма велико. Однако знакомство с этими работами позволяет сделать вывод о том, что серьезное осмысление творчества Лимонова еще только начинается. Лимонов-ские тексты как бы провоцируют критика на сугубо эмоциональный отклик, ускользая от серьезного и объективного анализа. Авторы статей о Лимонове, порой сами того не замечая, невольно начинают либо развенчивать автора «Эдички», либо же, наоборот, защищать его от нападок. Это характерно и для работ, авторы которых подчеркнуто стремятся к объективности, — несмотря на очевидные усилия, декларируемая беспристрастность удается редко, получается либо грубый разнос, временами переходящий в брань23, либо откровенная приятельская комплиментарность24.
23 См., например; Пономарев Е. Психология подонка: Герои Э. Ли
монова и низовая культура//Звезда, 1996. № 3; Вайль П.,Генис А. «В
Москву! В Москву!»: Эдуард Лимонов // Искусство кино. 1992. № 7.
24 См., например: Шаталов А. Если быть честным // Аврора. 1990.
№ 8; Могутин Я. Воспоминания русского нанка, или Автопортрет бан
дита в молодости // Лимонов Э, У нас была великая эпоха, М., 1994,
С 158—187.
Данная тенденция еще больше усилилась в последние годы, когда Лимонов развернул свою активную политическую деятельность, выступив сначала в качестве противника демократизации на стороне консервативно-патриотических сил, а затем, уже в роли вождя партии маргинализи-рованных подростков, от имени агрессивно-доминантного меньшинства населения против национально-государственных устоев России и современного миропорядка в целом. Заключение Лимонова под стражу только подлило масла в огонь, окончательно воспрепятствовав спокойному и беспристрастному исследованию его литературной деятельности.
Серьезные ученые зачастую вообще отказываются от анализа лимо-новского дискурса. Так, в солидном и обстоятельном учебнике по современной русской литературе Н. Лейдермана и М. Липовецкого Лимонову посвящено 12 строк: предельно лаконичная характеристика творческого пути писателя завершается сожалением по поводу его эволюции «в идео-лога посткоммунистического неофашизма» - Тем более не может быть и речи о сколько-нибудь серьезном анализе лимоновской публицистики — между тем мы уже подчеркивали, что она, как и политическая деятельность автора «Эдички» в целом, вне всякого сомнения, является достаточно органической частью его творческой биографии.
Материалом настоящего диссертационное сочинения является проза и публицистика Эдуарда Лимонова. С нашей точки зрения, лимонов-ская поэзия должна стать предметом отдельного исследования, поэтому стихотворные произведения не будут рассматриваться в рамках данной работы. Целью диссертации является объективный и беспристрастный научный анализ прозаических и публицистических текстов Лимонова. Мы убеждены, что и идейно-эстетические принципы, и политические доктрины писателя необходимо исследовать без гнева и пристрастия: ученый должен не сожалеть по поводу превращения творческого инди-
25 Лейдерман Нм Липовецкий М. Указ. соч. С. 279.
вида, ставшего объектом его изучения, в идеолога посткоммунистического неофашизма, а раскрывать и объяснять факторы, обусловившие данную эволюцию. Как бы мы ни относились к эстетическим и политическим доктринам Лимонова, следует признать, что он принадлежит к числу наиболее значительных представителей русской литературы второй половины XX века; необходимость в осмыслении феномена его творчества давно назрела — этим обусловлены как актуальность, так и научная новизна настоящего диссертационного исследования.
Особенностью большинства работ, посвященных Лимонову, является то, что их авторы абстрагируются от эмпирической реальности текстов писателя, подменяя анализ эмоциональными оценочными суждениями, В нашей диссертации развернут именно анализ основных лимонов-ских текстов, при этом ставится задача по возможности выявить контуры художественного мира прозы Лимонова как системы «невротических инвариантов» , а затем, на этой основе и в этом контексте, осмыслить и феномен его политической публицистики.
Лимонов в своем творчестве всецело эгоцентричен, он сам находится в центре собственного внимания, крайне редко отвлекаясь на посторонние предметы. Основу идейной структуры большинства литературных произведений Лимонова составляет конфликт автобиографического (иногда автопсихологического) героя с миром. Соответственно, во главу угла диссертационного исследования ставится подробное рассмотрение характера протагониста и тех конкретных форм, которые принимает вышеназванный инвариантный конфликт. В этом плане политическая пуб-
26 В этой работе единство поэтического мира писателя мы будем трактовать, в соответствии с концепцией А. Жолковского, «как систему инвариантных мотивов, реализующих некую излюбленную — „навязчивую" — тему» (Жолковский А. Михаил Зощенко: Поэтика недоверия. М, 1999. С. 26).
лицистика Лимонова во многих отношениях подхватывает и развивает основные мотивы, присутствующие в его художественной прозе.
Первая глава диссертации посвящена анализу романа «Это я — Эдичка», в котором присутствуют или хотя бы намечены буквально все мотивы и коллизии, развернутые в последующем художественном творчестве Лимонова, а также в его политической публицистике. Во второй главе исследования рассматривается лимоновская проза 80-х годов. Наконец, третья глава диссертации содержит анализ публицистики Лимонова. В Заключении подведены итоги и намечены перспективы дальнейшего изучения лимоновского творчества.
Эдуарда Лимонова «Это я — Эдичка»; парадоксы инфантильного сознания
Переход от стихов к прозе сам Лимонов объяснял впоследствии тем, что новый обжигающий американский опыт не помещался в прежние привычные стихотворные рамки: «Я написал какое-то количество стихов, так никогда и не опубликованных, и убедился, что не могу вместить в рамки жанра поэзии именно этот разрывной шок и весь этот новый ма терик, который на меня обрушился в Америке, и это послужило причи ной перехода к прозе.,.».
Роман «Это я — Эдичка», как и практически вся последующая проза Лимонова, автобиографичен- Действие происходит в Америке, а основу содержания составляет история душевного кризиса автопсихологического персонажа Эдички Лимонова, от которого ушла красавица жена Елена, не выдержав тягот эмигрантского нищенского прозябания.
В послесловии к первой публикации романа в СССР Лимонов подчеркнул сугубую спонтанность и органичность своей литературной исповеди: «Выпав из всех коллективов, человек испугался и завыл. Так как Эдичка обладал определенными литературными навыками и талантом, то вопли его сложились в литературное произведение». Надо сказать, что и некоторые интерпретаторы до сих пор воспринимают роман как некое «прямоговорение», не достигшее эстетического уровня; «Сырая, голая, эта книга в целом как бы осталась на уровне документа, фактографа, не став прозой» . Между тем объективный анализ романа убеждает в том, что ни о какой безыскусной и спонтанной фиксации «воплей» не может быть и речи — перед нами очень тщательно «сделанный» текст, в котором все продумано вплоть до мельчайших деталей.
«Это я — Эдичка» действительно представляет собой поразительную по откровенности исповедь человека, которого оставила любимая женщина. В то же время перед нами, безусловно, яркий образец своеобразной конъюнктуры, произведение, заранее задуманное как бестселлер, как культовый роман. Рассказчик, переживающий и анализирующий собственную душевную драму, остается при этом литератором до мозга костей, поэтому не перестает смотреть на свои страдания трезвым взглядом стороннего наблюдателя. Вот весьма характерный пример. Измученный одиночеством, почти обезумевший от отчаяния, герой решает силой овладеть Еленой и для этого покупает себе на Бродвее наручники за семь долларов. Дома, рассмотрев покупку, Эдичка убеждается, что приобрел всего-навсего детскую игрушку — наручники «оказались с кнопкой для открывания без помощи ключа» . Далее описываются эмоции и действия героя: «От жалости к себе и к своему телу, которое, чтобы добиться ласки, вынуждено прибегать к таким кошмарным методам, я разрыдался. И даже в попытке насилия у меня случилась неудача, Я выл, плакал очень долго, а потом, задыхаясь, все-таки нашел выход — взял столовый нож с зазубринами и в полчаса, не переставая при этом плакать, спилил открывающиеся кнопки-рычажки с наручников, и они стали настоящими, открывались теперь только с помощью ключа» (с. 47). А затем еле-дует очень показательный комментарий: «Делая все это, я видел себя со стороны и как писатель решил, что эта жуткая сцена годится для Голливуда: Лимонов, плачущий от горя над наручниками для своей любимой и стачивающий столовым ножом кнопку-предохранитель» (с, 47). В большинстве других эпизодов о таком «голливудском» взгляде со стороны не говорится прямо, но суть дела не меняется, сохраняется редкий сплав откровенности и расчета. Вот еще один пример: герой в безутешном горе в очередной раз мастурбирует, извергая сперму на свой живот: «Ах, какой у меня животик, вы бы посмотрели, — прелесть. Бедное Эдичкино тельце, до чего довела его паршивая русская девка- Сестра моя, сестричка! Дурочка моя!» (с. 53), Автор в акте вдохновенного творчества обнажает интимнейшие уголки души, одновременно трезво и практична прикидывая, как выгоднее это интимное продать.
Впоследствии Лимонов неоднократно подчеркивал свое безусловное, даже «абсолютное» новаторство. Так, в 1989 году, рассуждая о себе в третьем лице, автор «Эдички» заявляет: «Он не только породил нового героя, но и написал о нем, воспользовавшись живым разговорным языком, а не обессилевшей литературной латынью. Ему удалось создать культовую книгу, посчастливилось стать the absolute beginner, кем-то вроде Элвиса, если перевести этот подвиг на шкалу ценностей поп-музыки»31. Между тем как раз новизна творческой манеры Лимонова не раз подвергалась сомнению, многие соотечественники писателя были убеждены в том, что он лишь умело использовал новации западных мастеров. Все в той же статье сам Лимонов пишет об этом так: «С пеной у рта доказывали некогда автору даже близкие ему люди, что „ИМ твоя книга будет неинтересна. ИХ ребята и не такое делают"»32. В написанной двенадцатью годами позже мемуарной «Книге мертвых»
Автопсихологический герой и его конфликт с миром в прозе Эдуарда Лимонова 1980-х годов
Рассмотрение лимоновской прозы 80-х годов XX века мы, несколько нарушив хронологическую последовательность, начнем с анализа романов «харьковского» цикла. Харьковскому периоду своей жизни Лимонов посвятил три романа; «У нас была великая эпоха» (1987), «Подросток Савенко» (1982) и «Молодой негодяй» (1985), При этом первый роман, отображающий безмятежное детство автобиографического героя, живущего в гармонии с окружающим миром, стоит явно особняком не только в трилогии, но и вообще в лимоновском творчестве. Между тем два других произведения «харьковского» цикла, задуманные практически одновременно , тесно связаны друг с другом одной основополагающей коллизией. Эта коллизия, как будет показано ниже, не только играет чрезвычайную роль в прозе Лимонова 1980-х, но без труда обнаруживается и в его последующей политической публицистике.
Действие романа «Подросток Савенко» охватывает два дня из жизни главного героя, пятнадцатилетнего харьковского школьника Эдуарда Савенко по прозвищу Эди-бэби. Эти два праздничных дня, седьмое и восьмое ноября, вмещают в себя множество событий. Автобиографический герой напряженно занимается поиском огромной для него суммы денег (250 рублей), необходимой, чтобы удовлетворить каприз любимой девушки и отвести ее на вечеринку в престижную компанию. За небольшой промежуток времени Эди успевает ограбить заводскую столовую,
История работы Лимонова над романами «харьковского» цикла наиболее подробно прослеживается в статье Я. Могутина {Могутин Я. Указ. соч. С. 158—187). стать победителем поэтического конкурса, далее он оказывается свидетелем (и едва ли не соучастником) чудовищного преступления: банда подростков убивает прямо на улице молодого мужчину, грабит и насилует двух его молодых спутниц. Наконец, уже поздно ночью 8-го ноября, герой окончательно убеждается в неверности своей девушки и впервые в жизни совершает половой акт.
На протяжении всего повествования Лимонов подчеркивает его сугубую автобиографичность — в этом плане особенно выделяется эпилог, содержащий достаточно подробную информацию о дальнейшей судьбе реальных людей, ставших персонажами книги. Однако, как и в романе «Это я — Эдичка», автобиографический материал тщательно обработан и структурирован.
Перед нами как бы портрет художника в юности, а точнее в отрочестве54, поскольку Эди-бэби — будущий Эдичка, поэт-индивидуалист, утонченный бунтарь и обитатель нью-йоркских трущоб. Уже на первой странице «Подростка Савенко» содержится довольно очевидная отсылка к роману «Это я — Эдичка»: глядя на толпу харьковских обывателей, Эди-бэби гордо сознает, что он «не такой, как они»55, и «думает, что е.-.л он их всех» (с, 2), Мысленная тирада подростка Эди воспринимается как прямая цитата из первого лимоновского романа, который завершался фразой Эдички: «Яе...л вас всех, е.,.ныев рот суки!» (322).
Впрочем, и в тексте романа об Эдичке содержатся экскурсы в харьковское прошлое автобиографического героя, которые воспринимаются как набросок сюжета «Подростка Савенко»: «Я вспомнил свой провинциальный Харьков, хулиганов-друзей ... , Там, в своем городе, я был Первый вариант заглавия романа — «Автопортрет бандита в отро честве»- Лимонов Э. Подросток Савенко, Краснодар, 1992. С, 2. Далее ссылки на это издание даны в тексте с указанием страниц. на месте. Все знали Эда. Знали, на что он способен, . - . Все знали, что я не прочь украсть, где что плохо лежит, и магазин возле проходной завода „Серп и Молот" ограбил я. Народ знал мою девицу Светку, мне тотчас в тот же вечер доносили, если видели ее на другой танцплощадке с другим парнем „_ . Когда она появлялась, я бил ее, ... потом мы мирились и шли к Светке. Мать ее была проститутка и любительница литературы, .,. Наш роман она поощряла, а мне предрекала будущее литератора. К сожалению, она оказалась права. Светка была очень милая девочка, красивая, но подлая. .. Кроме высокого роста, маленького кукольного личика, длинных ног и почти полного отсутствия грудей, Светка обладала удивительной способностью доводить меня до безумия. Наш с ней роман насчитывал множество происшествий — она бегала топиться к пруду, я резал ее ножом, уезжал от нее на Кавказ, плакал у нее в подъезде и так далее.,. Это была как бы репетиция Елены» (с, 192— 193). Другой flashback акцентирует мотив жестокости по отношению к неверной женщине: «Не забывайте, в какой среде я рос и сформировался. В среде, где любовь и кровь стояли рядом, измена была чуть впереди слова нож, я сидел на табурете и думал, что ребята мои, друзья мои, гниющие по лагерям за уголовные преступления, бандиты и воры из Харькова, сейчас презирают меня как жалкую тряпку. «Увели ее, а ты, б,„э фраеру даже нож под ребра не пустил, ее е... все, кому не лень, ... а ты, б..-, душу свою позволил загадить, мудак, трус, интеллигент х...в!» (с. 311). Можно сказать, что в процитированных коротких фрагментах, как в увертюре, присутствуют или хотя бы намечены практически все основные мотивы и коллизии «Подростка Савенко».
Политическая публицистика Эдуарда Лимонова
К жанру политической публицистики Лимонов периодически обращался на всем протяжении своей творческой биографин, однако особой известности на этом поприще не снискал. Впервые Лимонов попробовал свои силы в качестве публициста уже в первые месяцы эмиграции: «До этого мы уже жили полгода в Австрии и Италии, я уже успел убедиться, что ни стихи, ни мои статьи о московском underground никого не интересуют. Посему еще в Италии я стал писать статьи на темы политические. Основной свежей идеей явилось то, что современное государство СССР — скучная дряхлеющая империя, а не тот кровавый режим, за ко-торый ее выдают (часто в личных целях) диссиденты» . В Соединенных Штатах Лимонов вступил в полемику с А. Сахаровым, доказывая, что вожди советского диссидентского движения идеализируют Запад, Эмигрантская публика редко воспринимала всерьез политические декларации автора «Эдички», подозревая его, и не без оснований, в провокации и эпатаже.
Среди такого рода публикаций выделяется статья «Исчезновение варваров», напечатанная в 1984 году во Франции, В основе содержания текста лежит фантастическое допущение: Советский Союз каким-то необъяснимым образом исчез с лица земли. Суть позиции автора сводится к тому, что исчезновение «империи Зла», вопреки общепринятой точке зрения, отнюдь не станет благом для западного мира, ибо нарушит исторически сложившееся равновесие, баланс сил. Как доказывает Лимонов, коммунистическая Россия выполняет немаловажную функцию, она служит для Европы и Америки пугалом и козлом отпущения. В ее отсутстви крайнє сложно будет мотивировать милитаристскую активность Соединенных Штатов и само существование гигантской военной машины Запада.
Сегодня лимоновская статья воспринимается как некое предсказание, отчасти сбывшееся79- Обращает на себя внимание точность очень многих прогностических суждений Лимонова, которые явно опередили свое время. Так, например, полностью оправдалось пророчество о том, что после исчезновения (то есть фактически крушения) коммунистического режима Америка начнет лихорадочный поиск нового врага Запада, новой «империи Зла». Подтвердилось и предсказание о том, что отсутствие советских войск в Афганистане не принесет мира и спокойствия этой стране (как, впрочем, и ее соседям): «В Афганистане муджахетдины, не сдерживаемые более советскими войсками, о местах стоянки которых напоминали лишь белые плато в горах, наконец перерезали всю интеллигенцию страны, по несчастью, вся она оказалась принадлежащей к местной компартии, и зажили, как прежде, мирно занялись контрабандой и бандитизмом» .
Разумеется, не стоит и преувеличивать пророческий дар Лимонова — некоторые его предвидения обнаружили впоследствии полную несостоятельность. Сегодня можно констатировать, что Лимонов сильно переоценил прочность коммунистических режимов в странах Восточной Европы (так называемой «народной демократии»). По Лимонову, вспыхнувшие в Праге, Будапеште и Варшаве беспорядки были быстро и жестоко подавлены полицией и национальными войсками, а политическая элита этих н других социалистических стран категорически отказалась — даже и в отсутствие Большого Брата — от радикальной смены общественного строя. На самом же деле, как известно, в ходе «бархатных революций» второй половины 1980-х все коммунистические структуры в странах Восточной Европы были сметены почти мгновенно и без сколько-нибудь серьезного сопротивления — подавляющая часть населения этих государств обнаружила безусловную приверженность к западным буржуазно-либеральным ценностям.
Но в целом необходимо признать, что по точности политического прогнозирования статья «Исчезновение варваров» может быть поставлена в один ряд с такими шедеврами диссидентской публицистики, как, например, работа А. Амальрика «Доживет ли Советский Союз до 1984 года?» (1969). Лимонов ярко продемонстрировал свой потенциал политического аналитика» который в полной мере будет реализован несколькими годами позже.
Звезда Лимонова-публициста в России взошла в 1990 году, когда он начинает одну за другой публиковать в тогда еще советских газетах свои статьи» сразу привлекшие к себе внимание- Лимоновские публикации резко выделялись среди прочих, автор «Эдички» быстро занял особое место в потоке газетно-журнальной политической публицистики.
Начиная со второй половины 1980-х, с приходом горбачевской «гласности», политическая публицистика переживает в СССР настоящий бум. Поток разоблачительных материалов ширился и рос, приобретая лавинообразный характер, а попытки властей как-то сдержать его, ограничив свободу слова определенными рамками, чтобы критика отдельных элементов системы не переходила в отрицание ее основ, не достигали результата.
