Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Нарративная стратегия малых эпических форм в творчестве Ю. Мамлеева 23
1.1. Нарративные варианты малой прозы Ю. Мамлеева. Поиск глобальной стратегии 25
1.2. Неклассическая субъектная структура в рассказах Ю. Мамлеева 54
Глава 2. «Рассказанное событие»: типы конфликтов и комплекс мотивов в малой прозе Ю. Мамлеева 76
2.1. Типы художественных конфликтов 81
2.2. Мотивы-константы малой прозы ю. мамлеева 112
Глава 3. Язык, на котором говорит запредельное: художественный стиль Ю. Мамлеева 149
3.1. Речевая маска повествователя: механизм речепорождающей модели 151
3.2. Стилевая мозаичность малой прозы Ю. Мамлеева 163
3.3. Косноязычие в речевом образе повествующего лица 174
Список использованной литературы 193
- Нарративные варианты малой прозы Ю. Мамлеева. Поиск глобальной стратегии
- Неклассическая субъектная структура в рассказах Ю. Мамлеева
- Типы художественных конфликтов
- Речевая маска повествователя: механизм речепорождающей модели
Введение к работе
Поэт, писатель, драматург и философ Юрий Мамлеев - один из ярких представителей русской литературной эмиграции третьей волны, значимая фигура в творческих кругах Западной Европы и США, автор романов «Московский гамбит», «Шатуны», «Блуждающее время», «Мир и хохот», «Другой», повести «Вечный дом», многочисленных сборников рассказов, драматургических произведений (пьесы «Зов луны», «Свадьба с незнакомцем»), философских работ («Судьба бытия», «Невидимый град Китеж», «Россия вечная»), эссе («Метафизика искусства»), работ по истории русской литературы («Философия русской патриотической лирики»).
В последние десятилетия творчество Ю. Мамлеева стало широко доступно русскому читателю. Его возвращение на Родину было отмечено рядом публикаций оценивающего характера, весьма противоречивых. От восхищения до откровенного неприятия колеблется шкала оценок, полученных Ю. Мамлеевым в критике на протяжении 1990-х - начала 2000-х гг. Мэтр ме-талитературы, современный Достоевский, предтеча постмодерна Востока, пророк парадоксальной Последней Доктрины, гений - наряду с такими восторженно-почтительными определениями писатель своим творчеством вызвал и другие отзывы. Самый резкий, пожалуй, принадлежит Ф. Хортану, который заявил: «Подобная литература сродни макулатуре, из которой целесообразнее сделать туалетную бумагу, нежели хранить для потомков... сущность замыкается на примитивную мистику, далекую от гоголевской... В его рассказах нет ни традиций нашего прошлого, ни почвы для размышлений, ни глубокого философствования, ни нравственного искания, ни соприкосновения с древними суевериями и поверьями, которыми и по сей день богата
родная земля. Есть голый практичный дух американского шоу, сопровождаемый трупной темой» .
Подобная разноголосица ставит исследователя перед необходимостью предпринять анализ литературно-критических отзывов последних лет, начиная с первых публикаций произведений Ю. Мамлеева в. России и до сегодняшнего дня.
В начале 1990-х гг. отклики на творчество писателя имеют в основном характер предисловий и послесловий к журнальным публикациям рассказов и первым изданиям его книг на родине. Как правило, эти отзывы открывают русскому читателю новое явление - Ю. Мамлеева, чем их задача в основном и исчерпывается. Показательно в этом смысле «Предисловие» Ю. Нагибина к первому опубликованному в России сборнику рассказов («Утопи мою голову»), где известный писатель настаивает: «...Мамлеева надо читать. И читать непредвзято, просто и доверчиво. И не надо бояться, что у него много смертей, покойников, полупокойников, вурдалаков, всяческой нежити»"". Знаменательно, что спустя более десяти лет после возвращения творчества Ю. Мамлеева русскому читателю, в 2001 г., отечественная периодика публикует интервью с многозначительным названием «Юрий Мамлеев: Возвращение из самиздата»3. Это яркое свидетельство того, что на протяжении 1990-х гг. литературная критика очень мало продвинулась в постижении творчества писателя.
Впрочем, некоторые рецензии, предисловия и послесловия, сопровождавшие на страницах печати первые публикации рассказов писателя, нельзя обойти вниманием. Так, В. Шохина в «Послесловии» к «Русским сказкам» в журнале «Знамя» одной из первых отмечает специфичность мамлеевской прозы: «Персонажи обязательно с вывертом, фабулы всегда шокирующие,
1 Хортан Ф. Привет по-американски, или Здравствуй, дугинщина и мамлеевщина (О чем клокочет «Темная
вода»). URL:
2 Нагибин Ю. Предисловие // Мамлеев Ю. В. Утопи мою голову : рассказы. М. : Объединение «Всесоюзный
молодежный книжный центр», 1990. С. 9.
3 Юрий Мамлеев: Возвращение из самиздата : [интервью с писателем Юрием Мамлеевым] / беседу вел
Дмитрий Вебер // Аргументы и факты. 2001. № 28 (418).
фразочки - запоминающиеся ... Мамлеев ... один из самых "чистых" примеров отторжения от системы, причем не через политику, а через поэтику»1. Внимание критика привлекают рассказы «Народно-мифологического цикла», «художественно превращенные былички», которые В. Шохина связывает с «Вечерами...» Н.В. Гоголя и «Бежиным лугом» И.С. Тургенева.
В 1991 г. публикуется роман Ю. Мамлеева «Московский гамбит» - его рецензентом выступает М. Новикова в «Книжном обозрении». Оценки критика не слишком благожелательны: произведение она образно определяет как «мистический зверинец», «нравоописательную экзотику» о безумствах неформальной Москвы 70-х гг. Отметив верность переданной автором атмосферы «мистических посиделок», М. Новикова несправедливо отказывает роману Ю. Мамлеева в других художественных достоинствах. «Сооружение не очень хитрое, но достаточно умненькое, в меру отстраненное от своего материала, в меру в него погруженное. Если прикладывать сегодняшний ли-тературный аршин, чуточку уже "старосветское"...»", - заключает она.
Статья М. Одесской «Дом на краю бездны: Возвращение Ю. Мамлеева»3 представляет собой попытку одного из первых обзоров произведений писателя, изданных за 1991-92 гг. Критик делает верные замечания о персонажной системе этих текстов: «Книга ... заселена жильцам-уродами, людьми с деформированной психикой, звериными инстинктами, исступленными до слабоумия страстями».
Творчество писателя М. Одесская связывает с литературой абсурда, а в качестве доминирующего приема определяет гротеск: «В сгущенном, концентрированном, гротескном виде представляет картину жизни Юрий Мам-леев».
1 Шохина В. Послесловие // Знамя. 1990. № 7. С. 172-173.
2 Новикова М. Тринадцатый стакан // Книжное обозрение. 1992. № 1. С. 238. Рец. на кн.: Мамлеев Ю. Мос
ковский гамбит // Согласие. 1991. № 2-3.
3 Одесская М. Дом на краю бездны: Возвращение Юрия Мамлеева //Литературная газета. 1992. № 52. С. 4.
Касаясь танатологической тематики и проблематики произведений писателя, М. Одесская соотносит его творчество с традицией великой русской классики. Запредельный интерес мамлеевских героев к смерти верно отождествляется критиком со сходным вниманием к теме смертного покоя у Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Л. Толстого, И. Тургенева, А. Чехова. «Ужасает и одновременно привораживает гоголевского Хому Брута упокоенная красота мертвой панночки. "Ах, что вы со мной сделали?" - запечатлелось на лице покойной княгини Лизы у Толстого в "Войне и мире" ... Спиритуалистические склонности Тургенева, выраженные в его поздних произведениях (например, явление Клары Милич Аратову)», - все это, равно как и попытки 10. Мамлеева «проникнуть в Вечную Тайну» смерти, по мнению М. Одесской, явления одного порядка.
Критик усматривает в текстах писателя параллели с творчеством Ф. Сологуба, в частности с художественной манерой последнего. «Гротескный мир мамлеевских произведений сходен с чудовищной реальностью прозы Сологуба», - замечает она. В целом, статья М. Одесской демонстрирует стремление автора связать творчество Ю. Мамлеева с русской литературной классикой золотого (Н. Гоголь, Л. Толстой, И. Тургенев, Ф. Достоевский) и серебряного веков.
«Тайным зеркалом шестидесятых»1 считает роман Ю. Мамлеева «Шатуны» известный отечественный философ, литературовед и политолог А. Дугин, ректор Нового университета. По его мнению, произведение определенно автобиографично. «Восседал на своем Южинском сам Юрий Витальевич Мамлеев и еще несколько "высших неизвестных", "метафизических". О них-то и написан роман "Шатуны"», - утверждает исследователь и далее заключает об идее текста: «Не образы, не слова и тем более не сюжет важны в "Шатунах"... Надо брать шире, подумать об основах современного мира, а может, и вообще всего человечества». Очень важным представляется
1 Дугин А. Темна вода: «Шатуны» Мамлеева - тайное зеркало 60-х // Независимая газета. 1996. 4 апр. С. 8.
умозаключение исследователя о глубинной природе литературного творчества: «Если быть внимательным, - замечает А. Дугин, - то мы обнаружим здесь некоторые обертоны, которые резко и наотмашь отличают мамлеевский текст от ставшей привычной "чернухи". У Мамлеева за видимым мракобесием явно проступает какая-то нагрузка, какой-то невероятно важный смысл, какая-то жуткая истинность».
С этим мнением спорит Ф. Хортан1, статья которого вызвана публикацией А. Дугина. Вступая в полемику с предшественником, критик относит Ю. Мамлеева к массовой литературе, а его известность связывает с рекламным духом современного издательского бизнеса. Отзывы Ф. Хортана демонстрируют поверхностность его суждений, вызванных, видимо, недостаточным знакомством с творчеством писателя. Действительно, только бегло перелистав книгу Ю. Мамлеева, о нем можно составить то мнение, которое представил в своем отзыве Ф. Хортан: «беспардонный маралыцик бумаги, лишенный чувства прекрасного». По нашему мнению, точка зрения Ф. Хортана являет собой именно тот случай, о котором предупреждает в своей статье А. Дугин, рассуждая о современном «циничном читателе», «приученном к внешне похожему - плоской и совершенно необоснованной чернухой, неоправданными и недостоверными американскими ужасами, сводками дурной криминальной хроники.. .»2.
Из литературно-критических публикаций 1990-х гг. к числу наиболее значительных следует отнести статью А. Данилкина «Третья волна русской эмиграции»3. Критик делает важные замечания о значимости для творчества Ю. Мамлеева литературной традиции Ф.М. Достоевского и Н.В. Гоголя, проводит интермедиальные параллели, сополагая тексты писателя с разными ти-
Хортан Ф. Привет по-американски, или Здравствуй, дугинщина и мамлеевщина (О чем клокочет «Темная вода»). URL: .
2 Дугин Дугин А. Темна вода: «Шатуны» Мамлеева - тайное зеркало 60-х // Независимая газета. 1996. 4 апр.
С. 8.
3 Данилкин А. Третья волна русской эмиграции (Саша Соколов, Юрий Мамлеев) // Литература. Приложение
к газете «Первое сентября». 1997. № 2. С. 5-8.
пами семиотических систем: сюрреалистической кинематографической техникой Л. Бунюэля, полотнами И. Босха, русской иконой1.
А. Данилкин отмечает специфичность Ю. Мамлеева-рассказчика, конспективно отмечая своеобразие индивидуально-стилевой манеры писателя2. Критик обращается к рассказам разных лет, романам «Московский гамбит» и «Шатуны». Произведения, созданные позднее, после 1997 г., по понятным причинам не охватываются вниманием А. Данилкина.
В 1999-2000 гг. с большим перерывом появляются первые, после В. Шохиной, попытки оценить стиль Ю. Мамлеева. Как помним, критик отметила «запоминающиеся фразочки». Столь же краток в своих оценках стиля писателя М. Ямбаев, увидевший «своеобразный язык и неожиданные метафоры»3. Еще менее удачной следует признать попытку сочувственно критиковать язык Ю. Мамлеева, предпринятую В. Румянцевым в статье «Выдал себя с головой: О рассказе Юрия Мамлеева "Голова"»4. Рецензент, в частности, отмечает, что «...язык автора местами дает осечки», и далее утверждает: «..."канцеляризмы" с "психологизмами" не образуют нового языка, являются сором в рассказе». Удивляет наивность критика, определившего прозу Ю. Мамлеева термином «беллетристика»; еще более удивляет попытка мимоходом давать не подкрепленные сколько-нибудь серьезным анализом приговоры серьезной литературе в издании специфического профиля. Этот отзыв заслуживает упоминания только как свидетельство необыкновенной известности писателя, даже за пределами внимания серьезного читателя.
Интерес к творчеству Ю. Мамлеева в 1990-е гг. демонстрирует О. Дарк в цикле обзорных статей разных лет, посвященных так называемой «новой прозе». В одной из них, описывая «другую» литературу, критик относит Ю. Мамлеева к ряду «религиозных писателей», объединяя его по характер-
1 Данилкин А. Третья волна русской эмиграции: (Саша Соколов, Юрий Мамлеев) // Литература. Приложе
ние к газете «Первое сентября». 1997. № 2. С. 8.
2 Там же. С. 7.
3 Ямбаев М. Беатриче навыворот // Завтра. 2000. № 16 (46). URL:
4 Румянцев В. Выдал себя с головой: О рассказе Юрия Мамлеева «Голова» //Playboy. 1999, июль. С. 74-77.
ному для новой прозы гротесковому взгляду на мир с Л. Петрушевской, Вик. Ерофеевым, Н. Садур, В. Пьецухом, Е. Поповым .
В статье «Миф о прозе» О. Дарк проводит интересные параллели между творчеством 10. Мамлеева и В. Шаламова. По его мнению, обоих писателей объединяет «апокрифическая документальность»", свойственная новой прозе: «Персонажи Шаламова и Мамлеева кажутся близнецами. Им страшна не боль, холод, голод, лесоповал, а разверзшаяся внутри и рядом бездна. Ша-ламовский постоянный мотив "только бы выжить!" оборачивается названием рассказа Мамлеева» .
В 2000 г. критик посвящает Ю. Мамлееву отдельную статью, где демонстрирует весьма противоречивый взгляд на его творчество. Согласно точке зрения О. Дарка, мамлеевская «малохудожественная, неряшливо написанная» проза, «преувеличенные характеры» героев и «надуманное повествование» -явление вчерашнего дня. Критик утверждает: «Сейчас Мамлеев неинтересен, потому что кажется уже устаревшим, хорошо усвоенным и переваренным в произведениях его молодых и более талантливых наследников, имеющих тоже дело с разного рода демонической нечистью, но лучше управляющихся с фразой и сюжетом»4. Трудно согласиться, что появление последователей и учеников у писателя делает его творчество «малоинтересным».
В 2002 г. научное осмысление творчества писателя предпринимает Н.В. Гашева в статье «Инвариантная структура прозы Ю. Мамлеева»5. Исследователь настаивает на необходимости поиска иного подхода к творчеству Ю. Мамлеева, «через метатекст рассказов, выявляющий специфику творческого лица художника и способы его художественных обобщений», через создание некоторой «инвариантной структуры, общей для всех текстов опре-
1 Дарк О. Мир может быть любой: размышления о «новой прозе» // Дружба народов. 1990. № 6. С. 226.
2 Дарк О. Миф о прозе // Дружба народов. 1992. № 5-6. С. 221.
3 Там же. С. 220.
4 Дарк О. Маска Мамлеева // Знамя. 2004. № 4. С. 186.
5 Гашева Н.В. Инвариантная структура прозы Ю. Мамлеева. URL:
деленного писателя» . Это позволяет, по мнению ученого, дать целостное представление о его художественном мире. Оценивая усилия Н.В. Гашевой, следует указать, что итогом плодотворной работы исследователя стало конспективное изложение основных положений концепции мира и человека в рассказах Ю. Мамлеева.
В 2001 г. появляется роман Ю. Мамлеева «Блуждающее время». Уже становится традиционным, что новый выход писателя на авансцену современной литературы сопровождается краткими рецензиями и пространными интервью автора разным изданиям. Исключением в ряду литературно-критических публикаций является статья Г.Л. Нефагиной «Метафизика бы-тия в творчестве Ю. Мамлеева» , где впервые дается литературоведческое описание «Блуждающего времени». Исследователь на основании романа предлагает типологию персонажей в творчестве Ю. Мамлеева, выделяя «душевно нестабильных, с больной, извращенной психикой» героев; «внешне обычных людей, без экстравагантных черт и привычек»; персонажей, представленных в виде «неких метафизических монад».
Г.Л. Нефагина помещает творчество писателя в рамки так называемого русского сюрреализма, отмечая, что «сюрреализм в русской прозе до Юрия Мамлеева не существовал как стиль или хотя бы тенденция. Можно было говорить только о сюрреализме отдельных образов у Н. Гоголя, Ф. Достоевского, М. Салтыкова-Щедрина, Л. Андреева, Ф. Сологуба, А. Платонова, М. Булгакова, обэриутов...». Метафизический реализм Ю. Мамлеева критик считает «...явлением модернизма с его обращенностью к Личности, миру собственного Я».
1 Гашева Н. В. Инвариантная структура прозы Ю. Мамлеева. URL:
2 Нефагина Г. Л. Метафизика бытия в творчестве Ю. Мамлеева // Материалы Международной научно-
практической конференции «Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания» / Перм
ский государственный педагогический университет. Пермь : Изд-во ПГПУ, 2005. URL:
В этот же ряд литературоведческих работ входит работа В.В. Заманской «Ю. Мамлеев: репортаж из бездн "сознания"»1, представляющая собой главку в учебном пособии. Исследователь включает творчество писателя в широкую парадигму русско-европейской культуры XIX— XX вв.: С. Кьеркегор — Ф. Тютчев - Л. Толстой — Ф. Достоевский - А. Шопенгауэр - Ф. Ницше - Л. Андреев - Ф. Кафка - А. Белый - Ж.-П. Сартр — А. Камю - И. Бунин - В. Набоков - Г. Иванов - Ю. Мамлеев. Имя писателя, таким образом, замыкает ряд философов и художников, ориентированных на выражение в своем творчестве катастрофического сознания экзистенциального типа.
В то же время настораживают попытки исследователя выбрать в качестве методологического инструментария «культурное бессознательное» и ра-боты 3. Фрейда . Учитывая негативное отношение к фрейдизму самого Ю. Мамлеева, подобный путь представляется малоперспективным. В русле психоанализа 3. Фрейда и К.Г. Юнга рассматривает авторскую концепцию сновидения в прозе Ю. Мамлеева и Н.А. Нагорная .
Новый роман Ю. Мамлеева «Мир и хохот» выходит в свет в 2003 г. Яркий пример оценки в рамках жанра рецензии демонстрирует К. Нистратова («В тайной Москве пропадают люди...»)4. Ее статья - еще один из многочисленных примеров поверхностной оценки творчества, сводимой к краткому пересказу очередного произведения писателя.
«России вечной» Ю. Мамлеева, литературно-философской работе культурологического толка, посвящена статья-эссе В. Бондаренко «Русский
1 Заманская В. В. Ю. Мамлеев: репортаж из бездн «сознания» // Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века: Диалоги на границах столетий : учеб. пособие. М.: Флинта; Наука, 2002. С. 289.
В.В. Заманская с излишней категоричностью утверждает: «Безусловным методологическим инструментом к интерпретации всего или почти всего творчества Ю. Мамлеева являются работы 3. Фрейда». См.: Заманская В. В. Ю. Мамлеев: репортаж из бездн «сознания» // Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века: Диалоги на границах столетий : учеб. пособие. М.: Флинта; Наука, 2002. С. 281.
3 Нагорная H. А. Сновидения в постмодернистской прозе // Русская словесность. 2003. № 8. С. 14-23.
4 Нистратова К. В тайной Москве пропадают люди. 12 марта. Резензия на кн.: Мамлеев Ю. Мир и хохот. М.:
Вагриус, 2003. URL: , 2004.
национальный упырь (По мотивам "России вечной" Юрия Мамлеева)»1. Эта работа являет собой, пожалуй, одну из наиболее точных и проникновенных попыток постижения русской национальной философии писателя. В. Бондаренко справедливо отмечает связь рассуждений Ю. Мамлеева с философией Ф.М. Достоевского, по определению «самого русского» писателя России. Согласно точке зрения автора эссе, философия и литературное творчество Ю. Мамлеева «...становится на сегодня [последним] окопом русскости», поскольку он, следуя «за своим учителем Достоевским», «пропускает человека через боль и страдание»: «Грубо говоря: вырвало тебя от мамлеевских душе-губств - значит, еще один живой человек спасся. Это и есть философское обоснование нашего национального...», - резюмирует В. Бондаренко. Философские труды Ю. Мамлеева требует самого пристального изучения, и данное эссе может быть оценено как удачная попытка заложить фундамент такого исследования.
В 2006 г., после" трехлетнего перерыва в литературно-художественной деятельности писателя, появляется роман «Другой», который вызывает широкий критический резонанс, исчерпываемый, впрочем, как обычно, рецензиями и интервью автора. Отметим в этой связи статью К. Решетникова «Мир, готовься: Сборник прозы Юрия Мамлеева "Другой"»", Л. Данилкина «Юрий Мамлеев "Другой"»3, анонимную рецензию в «Литературной России» с многозначительным заголовком «Книга - удача: "Другой" роман Юрия Мамлеева»4 и некоторые др. Подробно рассматривать названные статьи мы не станем, поскольку они, в основном, сводятся к краткому пересказу содержания романа, сопровождаемому в целом положительным эмоциональным откликом рецензентов.
1 Бондаренко В. Русский национальный упырь (По мотивам «России вечной» Юрия Мамлеева). URL:
. 2002, 27 авг.
2 Решетников К. Сборник прозы Ю. Мамлеева «Другой» // Газета. 2006. № 51. Рецензия на кн.: Мамлееи Ю.
Другой. М.: Эксмо, 2006.
3 Данилкин Л. Юрий Мамлеев «Другой». URL: . 2006, 17 авг.
4 Книга - удача: «Другой» роман Юрия Мамлеев // Литературная Россия. 2006. 19 мая.
Одной из последних публикаций писателя в настоящее время является книга «Судьба бытия. За пределами индуизма и буддизма» (2006). Этой работе Ю. Мамлеева посвятила свое внимание О. Балла в статье «"Ах, ах, хорошо лежать в гробах... ": Теперь понятно, как читать Мамлеева»1. Философский труд писателя критик оценивает как инструмент познания его литературного творчества, дешифрующий ключ к его художественному коду. Важным следует признать заявление О. Балла о последовательности Ю. Мамлеева в выражении своих идей как в художественных произведениях, так и в философских работах.
Таким образом, приходится констатировать, что при остром интересе к творчеству писателя после его возвращения русскому читателю изучение произведений Ю. Мамлеева в 1990-е гг. остается на уровне кратких отзывов общего характера (А. Данилкин, А. Дугин) и статей обзорного типа (М. Одесская, О. Дарк). Немногочисленные отклики литературоведов (Н.В. Гашева, В.В. Заманская, Г.Л. Нефагина, И. Смирнов) в последней трети XX в. служат скорее исключением, чем правилом.
Первые серьезные исследования творчества Ю. Мамлеева появляются в начале XXI столетия. Так, в последние годы отдельным аспектам художественной системы писателя были посвящены диссертационные исследования Н.А. Нагорной (2004), Н.В. Гашевой (2007), Р.С.-И. Семыкиной (2009).
В ракурсе теории и истории культурологии творчество Ю. Мамлеева проанализировала Н.В. Гашева в работе «Синтез в русской культуре XIX-XX веков: типология и динамика форм» . В русле изучения аксиологически разнонаправленных смысловых полей современной культуры ею исследованы экзистенциальные ориентации мамлеевских персонажей, образующие ядро семантико-аксиологических структур его прозы.
1 Балла О. «Ах, ах, хорошо лежать в гробах...»: Теперь понятно, как читать Мамлеева // Независимая газета.
2007. 18янв.
2 Гашева Н. Н. Синтез в русской культуре XIX-XX веков: типология и динамика форм : дне. ... д-ра культу
рологии. Пермь, 2007. 385 с.
Косвенно сопряжено с изучением малой прозы Ю. Мамлеева диссертационное исследование Н.А. Нагорной «Опейросфера в русской прозе XX века: модернизм, постмодернизм»1. Роман «Мир и хохот» и некоторые рассказы писателя анализируются ученым в контексте поэтики сновидческого текста.
Из работ последнего времени следует особо выделить монографию Р.С.-И. Семыкиной, посвященную многоуровневой связи прозы Ю. Мамлее-ва и Ф.М. Достоевского . Наблюдения, сделанные в этой работе, закреплены и продолжены в диссертации, одна из глав которой - «В диалоге мотивов: Ф.М. Достоевский и Ю.В. Мамлеев» - посвящена непосредственно малой прозе писателя, в частности одному из его циклов - «Конец века»3. Рассказы цикла рассмотрены как деконструктивные парафразы на очерково-беллетристические сюжеты «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского. Р.С.-И. Семыкина делает глубокие замечания о связи некоторых мотивов обоих писателей: это мотив мистического озарения и преображения человека; мотив детства; оживления покойников; метафизического путешествия и некоторые другие. Объединяющими и знаковыми для Ф.М. Достоевского и' Ю. Мамлеева признаны образы Бездны, живого кладбища, «великих старичков», мудрствующих младенцев и подростков.
Наибольшего интереса заслуживает, на наш взгляд, анализ прозы писателя в свете типологического соотнесения его творчества с реалистическим направлением в современной русской литературе; Р.С.-И. Семыкина рассматривает тексты Ю. Мамлеева в тесной связи с линией Ф.М. Достоевский -Вен. Ерофеев - Вл. Маканин. Предлагается оригинальная концепция развития русской прозы последней трети XX столетия, в которой, наряду с при-
1 Нагорная H. А. Онейросфера в русской прозе XX века: модернизм, постмодернизм : дис. ... д-ра филол.
наук. М., 2004.
2 Семыкина Р. С.-И. О «соприкосновении мирам иным»: Ф. М. Достоевский и Ю. В. Мамлеев : монография.
Барнаул - Екатеринбург: БГПУ, 2007.240 с.
3 Семыкина Р. С.-И. Ф. M. Достоевский и русская проза последней трети XX века : автореф. дис. ... д-ра фи
лол. наук. Екатеринбург, 2008.
знанными течениями (реализм и постреализм), утверждается метафизический реализм как особое самостоятельное течение.
Актуальность изучения творчества Ю. Мамлеева определяется масштабностью творчества писателя, его вкладом в развитие русской литературы второй половины XX столетия. Создатель литературно-философской Южинской школы, он сыграл существенную роль в объединении в общем кругу писателей и поэтов (Вен. Ерофеев, Л. Губанов, Г. Сапгир, Ю. Кубла-новский), художников (Вл. Пятницкий, Вл. Яковлев, Вл. Ковенацкий), философов и диссидентов-правозащитников. Его последователями считают себя В. Пелевин и В. Сорокин, аналоги мамлеевским темам находят критики в новой женской прозе (Л. Петрушевская). Ю. Мамлеев - создатель метафизического реализма, течения, существующего в русле современной реалистической парадигмы.
До сих пор неразработанной и неизученной остается проблема нарра-тива малых эпических форм писателя, один из ключевых аспектов его творчества. Как нам представляется, ее рассмотрение в аспекте художественной коммуникации «автор - нарратор - читатель» (Н.Д. Тамарчеико) позволяет выявить уникальность художественного мира Юрия Мамлеева. В связи с этим плодотворным и необходимым является исследование становления и развития структуры повествования в его малой прозе, призванное служить выявлению идейного и художественного своеобразия творчества писателя, чем и определяется актуальность диссертационного исследования.
Объект диссертационного исследования - произведения Ю. Мамлеева разных лет, составляющие циклы «Ранние рассказы», «Южинский цикл», «Центральный цикл», «Американские рассказы», «Конец века», «Задумчивый киллер».
Отбор произведений обусловлен теми возможностями, которые предоставляет изучение творчества Ю. Мамлеева начального периода («Ранние рассказы»), времени становления творческого «Я» («Южинский цикл»), ут-
верждения художественной манеры («Центральный цикл»), изменений эпохи эмиграции («Американские рассказы») и послеэмигрантского периода («Конец века»), начала XXI столетия («Задумчивый киллер») - то есть в эволюции художественной системы писателя.
Хронологические рамки привлекаемого материала (начало 1960-х годов - первое десятилетие XXI века) заданы логикой творческого развития Ю. Мамлеева и индивидуально-авторской хронологией (от раннего - к зрелому, эмигрантскому и постэмигрантскому периодам творчества).
Предмет исследования - повествовательная ситуация («событие рассказывания»), структура сюжета («рассказанное событие»), речевая организация малой прозы Ю. Мамлеева.
Цель работы: изучение повествовательной структуры малых эпических форм в творчестве Ю. Мамлеева.
Задачи, вытекающие из поставленной цели:
исследовать типы повествовательных форм, характерные для малой прозы Ю. Мамлеева, обозначить степень их актуальности в общем контексте творчества писателя, проследить эволюцию становления и утверждения востребованных в его художественной системе типов локальных и глобальной нарративных стратегий;
проанализировать систему взаимодействия нарративных инстанций, которыми опосредуется повествовательное сообщение о событиях (истории);
охарактеризовать ведущие конфликты и моделируемые ими конфликтные схемы, актуальные для малой прозы писателя;
выявить ситуативные мотивы-константы малой прозы Ю. Мамлеева, их семантику и общее функциональное значение в общем контексте транслируемой автором интенции;
вскрыть закономерности стилевой организации речи в рассказах Ю. Мамлеева.
Научная новизна. Малая проза Ю. Мамлеева впервые рассматривается системно, а повествовательная структура малых эпических форм в его творчестве - комплексно, в аспекте становления и утверждения творческого «Я» писателя, на материале циклов разных лет - от «Ранних рассказов», «Южинского...» и «Центрального циклов» до произведений эмигрантского периода («Американские рассказы») и новейшего времени - после возвращения на Родину («Конец века», «Задумчивый киллер»).
В диссертационном исследовании выявляются типы повествовательных форм малой прозы Ю. Мамлеева, анализируется система нарративных инстанций, которыми опосредуется сообщение о событиях, ведущие конфликты, моделируемые ими конфликтные схемы и ситуативные мотивы-константы, актуальные для творчества писателя, а также речепорождающая стратегия индивидуально-авторского стиля.
Теоретическая значимость диссертации заключается в углублении принципов анализа нарратива. Теоретически значимым представляется уточнение понятий «повествовательная структура», «уровни повествовательной структуры».
Методологическую основу исследования составили труды отечественных и зарубежных ученых, посвященные теории повествования: М.М. Бахтина, О. Кормана, Б.А. Успенского, В.И. Тюпы, Н.Д. Тамарченко, С.Н. Бройтмана, Н.Н. Михайлова; Р. Барта, К. Бремона, Ц. Тодорова, О. Людвига, Ы. Фридмана, Ф. Штанцеля, В. Шмида, П. Лаббока, Р. Уоррена, А.Ж. Греймаса, Ж. Курте, Ж. Женетта. В процессе написания диссертации учитывались работы по теории сказа (Б.М. Эйхенбаум, В.В..Виноградов, Е.Г. Мущенко, В.П. Скобелев, Л.Е. Кройчик, Н.А. Кожевникова, М. Дрозда), наблюдения и выводы по семантике нарратива и мотивной структуре текста (Е.В. Падучева, И.В. Силантьев, Б.М. Гаспаров), а также отдельные положения произведений отечественных литературоведов, обращавшихся к творчеству Ю. Мамлеева (Н.А. Нагорная, Р.С.-И. Семыкина).
В диссертационном исследовании использовались системно-структурный, сравнительно-типологический, историко-генетический, мотив-ный методы и функционально-стилевой метод лингвистического анализа художественной речи.
Практическая значимость исследования обусловлена возможностью применения его результатов в общем курсе истории русской литературы XX века, в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных литературе русского зарубежья, а также в элективных курсах школьной программы по литературе.
Апробация работы проводилась в ходе выступлений на вузовских, всероссийских и международных научных конференциях в Астрахани (2007-2010), Чите (2007), Ростове-на-Дону (2008), Екатеринбурге (2008):
Якунина, О. Визуальная эстетика Ю. Мамлеева [Текст] / О. Якунина // Итоговая науч. конф. Астрахан. гос. пед. ун-та (22 апреля 1999 г.): тез. докл. Русский язык. Литература / гл. ред. Г. Г. Глинин. - Астрахань : Изд-во Астрахан. гос. пед. ун-та, 1999. - С. 21. - ISBN 5-88200-420-9 (общ.); ISBN 5-88200-426-8 (Русский язык. Литература).
Якунина, О. В. «В запретном храме моей души...»: дневник и записки в прозе Юрия Мамлеева [Текст] / О. В. Якунина // Дергачевские чтения -2008: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности: Проблема жанровых номинаций: мат-лы IX Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 9-11 окт. 2008 г.) : в 2 т. / сост. А. В. Подчиненов. - Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та им. A.M. Горького, 2009. - С. 287-295. - ISBN 978-5-7996-0426-4 (общ.) ; ISBN 978-5-7996-0428-8 (т. 2).
Якунина, О. В. Дух и плоть как оппозиция бытового и бытийного в прозе Ю. Мамлеева [Текст] / О. В. Якунина // Бытийное в художественной литературе : мат-лы Междунар. науч. интернет-конф., 20-30 апреля 2007 г. / сост. : Г. Г. Исаев, В. Н. Гвоздей, Ю. В. Вельская. - Астрахань : Изд. дом «Астраханский университет», 2007. - С. 114-117. - ISBN 5-88200-953-4.
Якунина, О. В. Заумь футуризма в зеркале новой прозы: Юрий Мам-леев о «комбинации звуков» [Текст] / О. В. Якунина // Творчество Велимира Хлебникова и русская литература XX века: поэтика, текстология, традиции : мат-лы X Междунар. Хлебниковских чтений (3-6 сентября 2008 г.) / под ред. проф. Г. Г. Глинина ; сост. : Г. Г. Глинин, М. Ю. Звягина, Н. В. Максимова, А. А. Боровская. - Астрахань : Изд. дом «Астраханский университет», 2008. - С. 335-337. - ISBN 5-88200-848-4.
Якунина, О. В. Литература и философия: две системы координат в малой прозе Ю. Мамлеева [Текст] / О. В. Якунина // Картина мира в художественном произведении : мат-лы Междунар. науч. интернет-конф. (20-30 апреля 2008 г.) / сост. : Г. Г. Исаев, Е. Е. Завьялова, Т. Ю. Громова. - Астрахань : Изд. дом «Астраханский университет», 2008. - С. 115-123. - ISBN 978-5-9926-0101-5.
Якунина, О. В. Метафизический реализм в современной литературно-художественной парадигме: к вопросу теоретического обоснования [Текст] / О. В. Якунина // Гуманитарные исследования. - 2008. - № 1 (25). - С. 78-84.-ISSN 1818-4936.
Якунина, О. В. Морфология персонажной сферы в малой прозе Юрия Мамлеева («Ранние рассказы», «Центральный цикл») / О. В. Якунина //Литературный персонаж как форма воплощения авторских интенций [Текст] : мат-лы Междунар. науч. интернет-конф. (г. Астрахань, 20-25 апреля 2009 г.) / под ред. Г. Г. Исаева ; сост. : Т. Ю. Громова, Д. М. Бычков. - Астрахань : Изд. дом «Астраханский университет», 2009. - С. 187-192. - ISBN 978-5-9926-0194-7.
Якунина, О. В. Мотив пения, пляски и хохота: элементы карнавальной эстетики в малой прозе Юрия Мамлеева [Текст] / О. В. Якунина // Гуманитарные исследования. - 2009. - № 1 (29), - С. 174-180. - ISSN 1818-4936.
9. Якунина, О. В. Мотив превращения в малой прозе Ю. Мамлеева
[Текст] / О. В. Якунина // Вопросы лингвистики и литературоведения. -
2009.-№3(7).-С. 30-35.
Якунина, О. В. Повествовательная структура: к вопросу о содержании понятия [Текст] / О. В. Якунина // Вопросы лингвистики и литературоведения. - 2008. - № 4 (4). - С. 71-75.
Якунина, О. В. Творческая биография Ю. Мамлеева и его восприятие современной литературной критикой [Текст] / О. В. Якунина // Проблемы интерпретации художественного произведения : мат-лы Всерос. науч. конф., посвященной 90-летию со дня рождения проф. Н. С. Травушки-на, г. Астрахань, 27—28 августа 2007 г. / Астрахан. гос. ун-т ; сост. : М. Ю. Звягина, И. В. Иванова ; вступ, ст. И. В. Колесовой. - Астрахань : Изд. дом «Астраханский университет», 2007. - С. 259-268. - ISBN 5-88200-998-7.
Якунина, О. В. Три типа ужаса: конфликтология малой прозы Ю. Мамлеева [Текст] / О. В. Якунина // Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты : мат-лы I Междунар. науч. конф. (Чита, 29-30 октября 2007 г.) / сост. : Г. Д. Ахметова, Т. Ю. Игнатович ; Забайкал. гос. гум.-пед. ун-т. - Чита : ЗабГТПУ, 2007. - С. 128-130. -ISBN 978-5-85158-375-9.
Якунина, О. В. Хор голосов: нарративная стратегия эпистолярия в прозе Юрия Мамлеева («Письма к Кате») [Текст] / О. В. Якунина // Гуманитарные исследования. - 2009. - № 2 (30). - С. 225-231. - ISSN 1818-4936.
Якунина, О. В. Хроника шокирующего: идеология абсурда в творчестве Ю. Мамлеева [Текст] / О. В. Якунина // Гуманитарные исследования. -2009. - № 4 (32). - С. 241-246. - ISSN 1818-4936 (0,4 п.л.).
Якунина, О. В. Язык, на котором говорит запредельное: к вопросу об идиолекте Ю. Мамлеева [Текст] / О. В. Якунина // Концептуальные проблемы литературы: художественная когнитивность : мат-лы II Междунар. науч. конф. (18-19 октября 2007 г.). / Южн. федерал, ун-т, Пед. ин-т ; науч. ред.
д-р филол. наук, проф. А. В. Кузнецова. - Ростов-на-Дону : Изд-во ИПО ПИ ЮФУ, 2008. - С. 372-376. - ISBN 978-5-8480-0653-7.
16. Yakunina, О. V. Image of the Western civilization in the literature of the third wave of russian emigration (Yury Mamleev, «The american novels») [Text] I O. V. Yakunina II The Caspian Sea. Humanities and Sports : International Journal of Collected Academic Articles I Association of the State Universities of the Caspian Region Countries - Каспий. Гуманитарные науки и спорт : между-нар. сб. науч. тр. - Astrakhan : Publishing House «Astrakhan University», 2007.-P. 30-33. - ISBN 5-88200-992-8.
Диссертация обсуждена на заседании кафедры русской литературы Астраханского государственного университета. По теме диссертации опубликовано 16 работ, в том числе 4 публикации в журнале, рекомендованном ВАК.
На защиту выносятся следующие положения:
1. В малой прозе Ю. Мамлеева выявлено несколько типов повествова
тельных форм: повествование от первого лица и форма, при которой повест
вование от лица рассказчика мотивируется авторским предисловием, харак
теризующим ситуацию и рассказчика (прием обрамления); впоследствии эти
формы теряют свою актуальность для писателя, и на первый план выдвигает
ся повествование от третьего лица. Смена стратегии сопровождается отходом
от прежде активно использовавшихся жанровых форм (дневник, записки).
Нарративная стратегия (средство координации точек зрения, выраженных в тексте) проявляется в моделировании псевдоавторской и псевдоперсонажной речевой маски. Псевдоавторской - потому что в роли автора как субъекта повествования выступает некто, говорящий на своем языке, отличном от авторского; псевдоперсонажной - потому, что он выступает в роли рассказчика, но не участника истории.
2. Для повествовательной структуры прозаика характерно выстраива
ние сложной системы нарративных инстанций; в зрелом периоде творчества
писатель уходит от манипулирования масками-рассказчиками и стремится к
объективации повествования. Право голоса передоверяется нетелесному, не-персонифицированному повествователю. Это вызвано, в том числе, необходимостью разграничения философского и литературно-художественного дискурсов: Ю. Мамлеев одновременно позиционирует себя как философ и как писатель.
3. В прозе писателя доминируют конфликты, служащие стержнем, на
который «нанизывается» собственно событийный ряд:
оппозиция духа и плоти как конфликт бытового и бытийного;
оппозиция обыденного и шокирующего как конфликт нормы и ее нарушения;
оппозиция сакрального и профанного как конфликт реального и потустороннего.
4. Специфичность художественной вселенной Ю. Мамлеева подчерки
вают свойственные ей ситуативные мотивы-константы (так называемые сю
жетные узлы):
мотив превращения;
мотив странного веселья;
мотив повседневности.
5. Определяющим принципом речевой структуры малой прозы
Ю. Мамлеева является стилевая мозаичность (игра речевыми формами раз
ной функционально-стилевой принадлежности). Ему свойствен абсурдный,
«кривой» язык: создание «патологических» речевых образований, изобрете
ние индивидуально-авторских неологизмов, разрушение привычно-
устойчивых ассоциативных связей (сравнение, олицетворение).
Структура работы: диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 225 наименований. Общий объем диссертации — 217 страниц.
Нарративные варианты малой прозы Ю. Мамлеева. Поиск глобальной стратегии
Рассказ - один из наиболее актуальных жанров в творчестве Ю. Мамлеева. С ним писатель вошел в литературу, не оставлял его на протяжении всего творчества и, хотя создал за десятилетия своего творческого пути повести, несколько романов, эссе, жанр рассказа в его авторской деятельности востребован по-прежнему.
Публиковавшиеся в течение 1960-1990-х гг. произведения Ю. Мамлеева, а также рассказы, написанные им после возвращения в Россию, составили семь циклов, в основном структурированных по хронологическому принципу: «Ранний цикл», «Южинский цикл», «Центральный цикл», «Американские рассказы», «Народно-мифологический цикл», «Конец века», «Задумчивый киллер».
Поскольку рассказ как жанровое определение принято самим автором-творцом и утверждено им в названии одного из циклов, мы, следуя за писателем, по отношению к малым эпическим формам в его прозе, кроме случаев особо обговоренных, в настоящей работе будем придерживаться аналогичного определения.
Вместе с тем предпочтение, которое оказывает Ю. Мамлеев рассказу, не может свидетельствовать об однообразии его «жанрового выбора». Писателю свойственно давать малым эпическим формам и иные жанровые определения, например, записки, дневник, тетрадь и т.д., что фиксируется заглавием или подзаголовком текста.
Часть произведений Ю. Мамлеева разных лет характеризуется повествованием от первого лица - формой, предполагающей выдвижение на первый план субъективного сознания рассказчика, говорящего от своего имени и являющегося центром ориентации читателя в пространстве художественного текста.
Избранный тип повествования определяет выстраивание нарративной стратегии, являясь способом организации субъектно-объектных отношений по линии «автор1 - нарратор (рассказчик) - актор (герой)». Он предполагает устранение автора от каких-либо оценок и его дистанцирование от наррато-ра, сквозь призму сознания которого воспринимается мир и устами которого дается оценка происходящим событиям. Персонаж-нарратор и персонаж-актор сливаются в одном лице, поскольку «Я рассказывающее», участвуя в истории, совпадает с «Я рассказываемым»: повествование ведется «о самом себе». При этом нарратор предстает максимально открытым для читателя: повествовательная форма от лица участника событий предполагает внутреннюю перспективу рассказывания, когда нарратор-актор делится своими размышлениями и переживаниями, погружая читателя в стихию субъективно-произвольных оценок личности, поставленной самоустранившимся автором в центр истории. Тем самым рассказ ведется не только и не столько об описываемых событиях, но и о той личности, которая выдвинута в центр повествования. Нарратор-актор оценивает самого себя и события и, выступая в роли субъекта повествования, одновременно является объектом авторской интенции. Создается сложная сеть перекрещивающихся оценок: нарратор-актор о самом себе; автор о нарраторе. Читатель, таким образом, осуществляет рецепцию в результате совмещения двух точек зрения: автора о нарраторе и нарратора о самом себе, - на пересечении которых рождается истина.
Хотя при такой форме повествования (от лица участника событий) нарратор лишен прямой авторской оценки, его выбор в качестве «Я рассказы вающего» служит способом позиционирования авторского мнения, свидетельствуя о пристальном интересе писателя к неким типам характера. Поскольку нарратор наделяется определенным мировоззренческим и языковым горизонтом, совокупность характеров, обнаруживаемых рассказами в форме повествования от первого лица, может быть представлена в виде перечня, или типологии нарраторов.
Показательно в этом смысле, что рассказы в форме повествования от первого лица, участвующего в действии, часто открываются пространной самохарактеристикой нарратора. Например, рассказ Ю. Мамлеева «Нежность» из цикла «Ранние рассказы»: «Неудачный я человек. Очень нежный и очень жестокий. Нежный, потому что люблю себя и, наверное, от страха хочу перенести эту нежность вовне, смягчив ею пугающий меня мир... Очень жестокий, потому что ничего не нахожу в мире похожего на меня и готов поджечь его за это» [ОЧ, с. 74] . Здесь в качестве формирующих мнение читателя о нарраторе и его восприятии мира выступают такие оценочные определения, как неудачный человек, очень нежный... от страха и очень эюестокий; пугающий мир... готов подоісечь его за это. Формирующая тему высказывания фраза «Неудачный я человек» далее последовательно раскрывается, описывая парадоксальный в целом характер, совмещающий нежность к себе с жестокостью и агрессивностью по отношению к внешнему миру. Характерно чувство отчуждения и самоустранения, которое испытывает нарратор к человечеству и миру в целом. При описании вещного мира подчеркивается его ненормальность, неправильность, чужеродность по отношению к рассказчику: «Огромный, чудовищный, как марсианские деревья, мир смотрел на нас в окна, но мне не было до него никакого дела» [ОЧ, с. 74-75]; «Веселое, сумасшедшее солнце заливает мир своей параноидной неугасимостыо...» [ОЧ, с. 76]; «Все предметы становятся как игрушечные и чужие...» [ОЧ, с. 78]. При описании людей, в частности жены Веры, актуализируется их механистичность, неодушевленность, приравненность к вещи (чайнику, шкафу, занавеске): «Вера весела, как бьющий через край кипящий чайник...» [ОЧ, с. 77]; «...Вера с ее милым пухленьким лобиком напоминает куклу из магазина» [ОЧ, с. 78]; «Вера плачет... На секунду мне становится сентиментально и интересно, как будто заплакал шкаф или занавеска... если бы плакали тротуары, я был бы к ним более снисходителен» [ОЧ, с. 78].
Неклассическая субъектная структура в рассказах Ю. Мамлеева
Впервые попытка подготовить собрание сочинений Ю. Мамлеева была предпринята еще в 1999-2000 гг. Е.А. Горным, который разместил в интернет-пространстве «оригинальную по составу и композиции авторизованную публикацию», по словам составителя - «наиболее полный свод произведений Ю.В. Мамлеева. В него включены произведения разных жанров: романы, рассказы, философские трактаты и стихотворения». Предполагалось также в дальнейшем «расширить состав издания за счет включения в него дополнительного комментаторского аппарата и свода критических отзывов»2.
На сегодняшний день представленное собрание сочинений является далеко не полным и включает произведения, опубликованные до 2000 г. включительно. Появились новые рассказы, например, сборник «Задумчивый киллер». Кроме того, обещанного комментаторского аппарата так и не последовало. Видимо, подготовка электронной версии собрания сочинений Ю. Мамлеева по неизвестным нам причинам была прекращена. Все, что составляет ценность описанной работы, - это тот небольшой свод кратких примечаний самого писателя, которыми сопровождены составляющие его произведения.
В частности, одно из примечаний связано с прояснением позиции писателя в аспекте нарративной организации его прозы. «Позиция автора (во всех моих произведениях), - указывает Ю. Мамлеев в комментариях к роману «Шатуны», - одна: это позиция Свидетеля и Наблюдателя, холодная отстраненность. Это ситуация бесстрастного Исследователя. Герои могут безумствовать сколько угодно, но автор остается Исследователем и Свидетелем в любом случае. Если угодно, такой исследовательский подход можно назвать научным»1. Как видим, писатель постулирует положение автора «над» миром его персонажей, в отношении которых он выступает как «бесстрастный Исследователь». Показательно здесь написание слова «исследователь» с заглавной буквы, подчеркивающее всевластность и всеведение автора.
«Научный поход», о котором говорит Ю. Мамлеев, связан, видимо, в сознании писателя с пристальным изучением объекта исследования «под микроскопом», что в переводе на язык литературоведческой теории подразумевает стремление к объективации повествования, подчеркнутое дистанцирование ауктора от акторов: «Герои могут безумствовать сколько угодно, но автор остается Исследователем и Свидетелем в любом случае». Последнее подразумевает следующую расстановку сил: персонажи «безумствуют сколько угодно», но это отнюдь не свидетельствует о том, что автор «безумствует» вместе с ними, то есть разделяет их позицию. В одном из своих интервью писатель сообщил: «.. .моя позиция как художника, мой род занятий - я наблюдатель»2. В интервью последних лет Ю. Мамлеев вновь подчеркнул стремление к дистанции между автором и историей: «Писатель должен быть объективен, и писатель должен быть отстранен от того, что пишет»3.
Последнее подразумевает наличие сложной системы взаимодействия нарративных инстанций, которыми опосредуется повествовательное сообщение о событиях (истории). В первом параграфе этой главы мы рассматривали случаи, когда наличие в структуре повествования двух не равных друг другу интенций (автора и нарратора) не вызывало сомнений: нарратор назван («Ваня Кирпичиков в ванне», «Упырь-психопат», «Письма к Кате», «Бегун» и др.) или, по меньшей мере, его присутствие определено формой повествования от первого лица (например, в рассказах «Нежность», «Утопи мою голову», «Яма», «Полет», «Семга» и др.). Однако это только малая доля рассказов Ю. Мамлеева в целом, поскольку на две трети обширный корпус его произведений 1960-2000 гг. характеризуется повествованием от третьего лица. В этом случае постулируемая прозаиком объективность и отстраненность («писатель должен быть отстранен от того, что пишет») хотя и соответствует нейтральной «камере», как будто вступает в противоречие с избранной писателем нарративной стратегией в форме повествования от третьего лица.
Позиция олимпийца задает преобладание голоса автора над голосом героя, всеведение и всезнание автора, его постоянное вмешательство в повествование в виде прямых оценок и комментариев к поступкам персонажей-акторов, наличие прямой авторской дидактики, что противоречит заданной, творческими намерениями писателя объективности и отстраненности. Предположение об авторском самообмане (стремление к объективации повествования, отстраненность автора) или о каких-либо необъяснимых случайностях мы не принимаем, исходя из известного положения, согласно которому «в произведении нет ничего случайного»1. «Художественный текст - сложно построенный смысл. Все его элементы суть элементы смысловые»". Кроме того, Ю. Мамлеев обладает высокой степенью склонности к теоретической рефлексии, что проявляется в стремлении обосновать и пояснить свое литературное творчество3. Его заявления о стремлении к отстраненности автора от истории, будучи повторены, как видим, неоднократно, выступают как постулат, принятый писателем для своей литературно-художественной системы в качестве формирующего ее закона. Поэтому разрешение возникающего, на первый взгляд, противоречия между избранной писателем формой повествования и декларируемой им объективностью-отстраненностью следует искать в усложнении системы нарративных инстанций, которую сознательно структурирует прозаик и которая формирует повествовательную структуру его рассказов 1960-2000 гг.
Типы художественных конфликтов
Ю. Мамлеев - один из авторов, которые, как было указано в первой главе диссертации, придают большое значение интерпретации собственного творчества, с чем связано значительное число комментариев прозаика к соб ственным сочинениям. Одно из публичных выступлений писателя содержит пояснения к интересующим его жизненным противоречиям, перетекающим в творчестве в отбор тех или иных художественных конфликтов, или, по терминологии автора, в отбор одного из нескольких видов ужасов. Рассуждая об этом, Ю. Мамлеев говорит: «Я начну с первого вида, который содержится в разных рассказах. Этот ужас связан с индивидуальным бытием человека, с тем, как человек понимает себя, когда задает вопрос: кто я?... Здесь в гротеске выражен страх человека перед своей оболочкой» , бытового перед бытийным.
Бытовое связано в художественном мире Ю. Мамлеева с телом как физической оболочкой духа, бытийное - с существованием духа (души) вне бренной оболочки, дарованной человеку от рождения. Плоть и дух, согласно Ю. Мамлееву, - две очевидные противоположности. Как справедливо замечает А. Данилкин, один из немногих постигнувших сущность эзотерической прозы писателя-метафизика, в мамлеевском мире взаимоотношения души и тела - «это guerre eternelle (вечная война)»".
Тело в мамлеевском понимании - гарант реальности в мире, который мыслится абсурдным. Абсурдность этого мира вытекает из абсурдной, на взгляд автора, уверенности человека в познаваемости законов, по которым живет вселенная. Согласно авторской концепции, самонадеянность так называемого цивилизованного человека смехотворна, ведь до сих пор не познана главная загадка - Смерть. Знаменательно высказывание героя из рассказа «Тетрадь индивидуалиста», показывающее непреодолимость пропасти между бытовым и бытийным. «Жизнь была настолько мрачна свой безысходностью и материализмом, своей животной тупостью и ясностью, - исповедуется мамлеевский герой, - что... Смерть - единственная, видимая и ощущаемая всеми, Великая Тайна, причем тайна, бьющая по зубам - являлась настоящим оазисом среди этого потока декретов, овсяной крупы, телевизоров и непробиваемой "логики"» [ОЧ, с. 295]. Бытовое - это материализм с его непробиваемой логикой, повседневность, структурируемая потоком декретов, овсяной крупы и телевизоров, В отличие от бытового, бытийное обнимает не только жизнь человека в его телесной оболочке, но и его существование после смерти, жизнь души, не умирающей вместе с телом и переходящей в иной план реальности.
Одна из центральных проблем мамлеевского творчества - осознаваемое его героями противоречие между смертностью тела и бессмертием души. Тело интерпретируется как тюрьма духа, запирающая его в свои тесные пределы и мешающая перейти в иную плоскость реальности, где человек не обременен тягостной плотью. Вот почему многие герои рассказов Ю. Мамлее-ва, единожды задумавшись о тайне смерти, пытаются разделить свое «Я» (нетленный дух) и свою плоть. С осознанием указанного противоречия персонажи приобретают новый взгляд на свое тело - бытовое воплощение духовно-бытийной реальности, существующей в виде бессмертного духа, если угодно, «искры Божией», вложенной в человека с рождения. Этот новый взгляд проникнут наивным удивлением над абсурдностью телесной оболочки. Приведем здесь ряд показательных высказываний героя рассказа «Ваня Кирпичиков в ванне», который размышляет: «Ежели взять, например, воло-сье, так что ж я по Божьему пониманию всего-навсего лес дремучий?!» [ОЧ, с. 261]; «Еще люблю язык свой в зеркалах разглядывать... Иго-го... Больно большой и страшный, как сырое мясо... А какое я, Иван, имею отношение к сырому мясу. Во мне душа во внутрях - а не сырое мясо. Часто, положи, помню, ногу на ногу, я в другое мясо свое, на бедре, долго-долго вглядываюсь ... Ишь, мясцо, а ведь не скушаешь...» [ОЧ, с. 261-262]; «С одной стороны вижу ево - тело - как предмет, как тумбочку какую чужую... с другой стороны ево чувствую изнутри...» [04, с. 263]. Развитие сюжета рассказа связано с постепенным, все более настойчивым абстрагированием героя от своего тела: приняв как аксиому противоречивую несовместимость духа и плоти, Ваня Кирпичиков моет вместо себя вешалку, а затем сжигает свою телесную оболочку. Тем самым он, видимо, обретает бессмертие, поскольку переходит в иную реальность, где, по его собственному выражению, «Ване Пантелеичу большие дела предстоять» [ОЧ, с. 266].
Сходные переживания свойственны Петру Семеновичу Комарову, персонажу рассказа «Хозяин своего горла». Подобно Ване Кирпичикову, он неожиданно приобретает способность воспринимать свое горло отстраненно, как некую существующую вне его личности и потому удивительную данность, как неодушевленный, но тем не менее живущий предмет: «Шептался с шевелениями своих жилок; заглядывался на их бесконечную красоту... Внутренними очами он видел весь безбрежный океан этих точек, кровеносных сосудов, мигающих неподвижностей. Плавал по их длинному, уходящему ввысь бытию. И его потрясало это настойчивое, уничтожившее весь мир существование» [УГ, с. 76, 78].
После смерти героя, как указывает автор-повествователь, «его душа оторвавшись от жалкой, земной оболочки, ушла... А тело Комарова выбросили на помойку; кто-то заглянул ему в рот и увидел там, в глубине, изъеденные, черные впадины» [УГ, с. 79]. Итак, бытие в рассказах Ю. Мамлеева является категорией, фиксирующей существование человеческого духа, бессмертного по своей сути и этим противопоставляемого телу — категории предметно-материального, вещного мира, подобного тумбочке, как определяет его Ваня Кирпичиков. Дух - признак человека как субъекта, как личности; тело — это объект бытовой реальности, лишенный сознания и живущий «сам по себе».
Речевая маска повествователя: механизм речепорождающей модели
Изучая творчество Ю. Мамлеева, невозможно обойти вопрос его индивидуального стиля, специфичность которого была замечена не однажды.
В литературной критике сложилось противоречивое мнение о творческом почерке писателя. В. Шохина в «Послесловии» к публикации в журнале «Знамя» «Русских сказок» одной из первых отметила «запоминающиеся: фразочки»1. А. Данилкин обратил внимание на «особую, несколько "с трупным душком" манеру повествования»". М. Ямбаев увидел «своеобразный язык и неожиданные метафоры» . Пожалуй, наиболее резко выразился Н. Елисеев сравнивший язык писателя с «мещанским... волапюком»4.
Видимо, В. Румянцев, Н. Елисеев и др. забывают аксиому критической интерпретации художественного текста, среди многих озвученную Н.Н. ми_ хайловым: «В языковую игру, как и во всякую другую, надо не только уметь "войти" и "выйти", но и "играть по правилам"»5. Критики не соблюдают правил предпринятой писателем игры, и на этом фоне их постигает интерпретационный провал.
Справедливы теоретические наблюдения А.А. Корниенко о том что иногда текст может быть построен «.. .на образе рассказчика как на основной текстопроизводящей категории»6. Этот принцип используется писателем в ранней прозе - на стадии творческого эксперимента с формой повествования от первого лица, когда право «говорить» доверяется разным типам рассказчиков. Ранняя проза Ю. Мамлеева интересна и характерна именно примери-ванием разных типов масок и повествованием из разных уст - интеллигента, обывателя, фантастического существа (упыря) и т.д. Достаточно подробно мы рассмотрели эту проблему в первой главе диссертации.
В более поздней прозе («Центральный цикл», «Южинский цикл») Ю. Мамлеев уже не считает нужным устраивать маскарад имен и прозвищ, предпочитая иной способ структурирования иерархии повествовательных инстанций. Основной текстопроизводящей категорией становится уже не рассказчик (названный.и действующий участник описываемых событий), а неназванный повествователь-аноним.
Как верно замечает С.Н. Бройтман, в неклассической субъектной структуре «...объективность связывается... с умением говорить языком героев»1. Затевается игра с повествовательными инстанциями. Неназванный повествователь говорит на одном языке с героями, а они говорят на языке повествователя. Точнее, он пересказывает их истории на своем специфическом диалекте.
Неназванный и неперсонифицированный повествователь сохраняет ту характерность речи и ту манеру высказывания, которая в ранней прозе Ю. Мамлеева свойственна рассказчику. Это тот случай, когда субъект речи «...сохраняет свою характерность в любых условиях, выступает он в персонифицированном или неперсонифицированном облике»2.
Создается текстопорождающая модель, которая организуется следующим образом. Неперсонифицированный повествователь прячется за повествованием от третьего лица, но обнаруживает себя специфической манерой изложения мыслей. За ним, в свою очередь, прячется автор, скрывая за кос ноязычием неперсонифицированного повествователя философскую глубину интересующих его проблем.
Повествователь не телесен, это речевая маска, демонстрирующая степень нарративной креативности писателя. Содержательной становится сама манера повествования. Кривой язык создает дистанцию между автором и повествователем, разделяя их и обеспечивая вненаходимостъ автора и его объективность; одновременно в силу нетелесности повествователя происходит слияние его языка и слова героев, что сообщает повествованию искренность прямого выражения, не замутненного навязчивым влиянием авторского ело-ва1.
Подобная текстопорождающая модель близка сказовой. Однако это не сказ в его чистом виде. Здесь мы сталкиваемся с проблемой понимания сказа, которая тоже имеет дискуссионный характер. Научная литература дает весьма обширное толкование понятию, допуская несколько возможных точек зрения: 1) сказ - это название повествовательного произведения русского фольклора, выдержанного в форме бытового говора; 2) сказ - речётативная манера исполнения сказителями русских былин; 3) сказ - особая форма авторской речи, проводимая на протяжении всего художественного текста, в духе языка и характера того лица, от имени которого ведется повествование; в основном монологическое повествование с использованием характерных особенностей разговорно-повествовательной речи подставного рассказчика, как правило, представителя какой-то общест-венно-исторической или этнографической среды .
Чистый сказ в его классическом понимании характеризуется наличием рассказчика (персонифицированное лицо) и обыгрыванием специфических особенностей его речевой манеры (прежде всего, социально обусловленного просторечия). Он характерен для повествования от первого лица. Такое понимание сказа ввел В.В. Виноградов, и оно закрепилось в академической традиции.
Другое понимание сказа свойственно формальной теории Б.М. Эйхенбаума. С его точки зрения, сказ характеризуется наличием яркой специфичности в организации речевой манеры, акцентом на интонационно-декламационных стилевых потоках; присутствие персонифицированного рассказчика-участника действия не суть важно, да и вообще эта проблема не обсуждается. Непосредственное говорение как признак сказа (и устной речи) тоже не выделяется. Характерен для повествования от третьего лица.
Случаи, когда в произведении есть указание на рассказчика, но его слово не противостоит авторскому (например, рассказы И. Тургенева), не относятся к сказу.
Мы понимаем под сказом вид литературно-художественного повествования, построенного как рассказ лица, позиция и речевая манера которого отличны от точки зрения и стиля самого автора. Столкновение и взаимодействие этих смысловых и речевых позиций лежит в основе художественного эффекта сказа.
