Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историко-литературная ситуация в переводческой культуре России середины XVIII века 24
1.1. Текст оригинальный и переводной в культурном сознании эпохи .. 24
1.2. Французские авторы в русских переводах середины XVIII века 48
1.3. Английские авторы в русских переводах середины XVIII века 72
Глава 2. Проза Мадам Гомец в России 92
1. Общая характеристика произведений мадам Гомец в русских переводах середины XVIII века 92
2. Повесть мадам Гомец «Нестроения от ненависти происходящия» в русском переводе 113
3. Повесть мадам Гомец «Вестала» в русском переводе 131
Заключение 161
Список литературы 167
- Текст оригинальный и переводной в культурном сознании эпохи
- Французские авторы в русских переводах середины XVIII века
- Общая характеристика произведений мадам Гомец в русских переводах середины XVIII века
- Повесть мадам Гомец «Нестроения от ненависти происходящия» в русском переводе
Введение к работе
Актуальность исследования. В современном литературоведении актуальны проблемы компаративистики, литературных взаимодействий и взаимовлияний. Проблема взаимосвязей, влияний, контактов чрезвычайно важна в культурологии, и прежде всего в литературоведении. Многие западные и отечественные литературоведы ею занимались и занимаются - см. работы М.П. Алексеева, А.К. Виноградова, В.М. Гумин-ского, В.М. Жирмунского, А.С. Демина, С.Н. Дурылина, Е.Н. Лебедева, В.А. Лукова, А.Д. Михайлова, С.А. Небольсина, П.В. Палиевского, Б.В. Томашевского и др. У этих ученых были славные предшественники -Ф.И. Буслаев, А.Н. Пыпин, Александр Веселовский, Алексей Веселов-ский. Наиболее известна в этой области книга Алексея Веселовского «Западные влияния в новой русской литературе» (М., 1883). Влияния, схождения, контакты или, по мысли Александра Веселовского (Историческая поэтика. СПб., 1899), «встречные течения» характерны не только на уровне художественного сознания, но и на бессознательном уровне, и уж потом исследователи усматривают, анализируют, выявляют эти схождения. Хотя В.И. Кулешов1 и считает, что Е. Оман в своей книге «Французская культура в России» трактует взаимовлияния узко и эмпирично, для нас существенна сама проблематика этого исследования, сама постановка проблемы. Нам не очень понятно, почему В.И. Кулешов боится слова «влияние» и почему это слово следует понимать лишь в значении «подражание». Думается, вся эта полемика вокруг терминов, затеянная искусствоведами и культурологами, обходит вниманием главное: если плодом подражаний, влияний, контактов, заимствований и т.п. является нечто эстетически интересное, а тем более значимое, то не суть важно, что это было - влияние, контакты и т.п.
1 Кулешов В.И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина). - М., 1977. - С. 6.
Важно обозначить различные аспекты диалога культур разных стран с русской литературной культурой, в частности, выявить особенности русско-французского и русско-английского культурного диалога, систематизировать историко-литературные факты, выявить степень влияния иноземной культуры на русскую, изучить и раскрыть не только понятие «чужого» текста, но и рассмотреть его воздействие на конкретных русских писателей, переводчиков, деятелей культуры, посмотреть на различные аспекты преломления «чужого» текста в русском тексте.
Теория и история вхождения иноязычного текста в русскую переводческую культуру разрабатывает следующие проблемы: культурный текст как понятие; литературный и культурный диалог; воздействие на переводчика реалий и образов переводимого текста; история взаимоотношений текстов, авторов и т.п.; художественное освоение мотивов, образов и т.п. Этот круг вопросов определяет актуальность и составляет проблематику нашего исследования.
Степень разработанности проблемы. Сама проблема франко-англо-русских культурных связей прояснилась в литературоведческой науке не сразу, тем более это касается межнациональных взаимодействий литератур в XVIII столетии. Румынский исследователь, литературовед Александр Дима, анализируя этапы развития мировой компаративистики, пишет, что «в эпоху классицизма при всей верности традициям античности проявляется все большая чуткость к собственной оригинальности в сравнении с различными литературными образцами, среди которых многие относились к средневековью или к непосредственно предшествовавшим ему периодам. <...> XVIII в. с его космополитическими тенденциями значительно содействовал усилению интереса к инонациональным литературам и к разработке обобщающих трудов по истории европейской литературы»1. В качестве примера он приводит
1 Дима А. Принципы сравнительного литературоведения. - М, 1977. - С. 40-41.
Вольтера, который в своих знаменитых «Философских письмах» или «Английских письмах» (1733) знакомил французов с английской литературой и сопоставлял обе культуры. Вместе с тем, нельзя согласиться с румынским ученым, утверждавшим, что «рационализм эпохи Просвещения, чуждый духу историзма, не мог благоприятствовать развитию сравнительно-исторических исследований с их дифференцированным подходом к литературным явлениям. Истоки историзма как одного из принципов историко-литературного процесса можно и нужно рассматривать в эпохе Просвещения, в ее культуре и литературе. И задолго до Лагарпа, Мармонтеля, Гердера - пусть и генезисно, но появлялись зачатки историзма. Применительно к русскому историко-литературному процессу конца XVII- начала XVIII века это с успехом доказали российские литературоведы Г.Н. Моисеева, В.А. Бочкарев, В.И. Федоров, О.М. Бу-ранок и мн.др.1 Так, в трудах Феофана Прокоповича мы находим замечательные по силе и глубине сопоставления русской и польской литератур, польской и античной и т.д.2 Желание сравнивать, сопоставлять различные национальные культуры не есть привилегия писателей и ученых только конца XVIII века; у них были предшественники и подчас замечательные. Все русские писатели XVIII века проявили себя и как переводчики. Об этом существует обширная научная литература. В соответствии с избранной нами темой исследования мы остановимся на тех работах, в которых речь идет о переводах с французского и английского на русский язык в XVIII веке. Феофан Прокопович указывал на необходимость «перенимать» чужое для собственного развития: «Разумный есть и человек
1 См.: Моисеева Г.Н. Древнерусская литература в художественном сознании и
исторической мысли России XVIII века. - Л., 1980; Бочкарев В.А. Русская истори
ческая драматургия конца XVII -XVIII вв. - М., 1988; Федоров В.И. Литературные
направления в русской литературе XVIII века. - М, 1979; Федоров В.И. Русская
литература XVIII века. - М, 1990; Буранок О.М. Русская литература XVIII века. -
М, 1999; Буранок О.М. Русская литература XVIII века: Петровская эпоха. Феофан
Прокопович. - М., 2005.
2 Буранок О.М. Русская литература XVIII века: Петровская эпоха. Феофан Про
копович. -М,2005. -С. 121-160.
и народ, который не стыдится перенимати доброе от других и чуждих; безумный же и смеха достойный, которого своего и худаго отстати, чу-ждаго же и добраго приняти не хощет»1. Эту мысль Феофан Прокопович прилагает к делам не только политическим, но и литературным, перечисляя в своем латинском теоретическом труде «De arte poetica» («Поэтическое искусство») великих писателей прошлого, у которых должно учиться мастерству. О теории и практике перевода с одного языка на другой Феофан Прокопович еще не рассуждает, хотя сам был блестящим переводчиком (об этом пишут Д.Л. Либуркин, СИ. Николаев, Т.Е. Автухович, О.М. Буранок и др.2). Петр I уделял особое внимание распространению в русском обществе переводных книг и потребности изучения иностранных языков. По свидетельству А.К. Нартова, Петр «надобными языками для России почитал... голландский и немецкий. "А с
французами, - говорил он, - не имеем мы дела"» , поэтому в петровское время французский язык и, соответственно, французская литература не были популярны в России. Но очень скоро ситуация изменится. С конца* 20-х годов XVIII века станут появляться сатиры А.Д. Кантемира, образцом для которых явились сатиры Н. Буало. Близость Кантемира-\ сатирика к французскому автору подчеркнет В.К. Тредиаковский («...лучшими почитаются сатиры, сочиненные по подражанию французским Боаловым»4). Сам же Тредиаковский был страстным почитателем французской словесности, слушал лекции в Сорбонне (парижском уни-
Феофан Прокопович. Правда воли монаршей. - СПб., 1722. -Л. 44.
История русской переводной художественной литературы: Древняя Русь. XVIII век: В 2 т. - СПб., 1995; Николаев СИ. Литературная культура Петровской эпохи. -СПб., 1996; Либуркин Д.Л. Русская новолатинская поэзия: Материалы к истории.
XVII - первая половина XVIII века. - М., 2000; Буранок О.М. Русская литература
XVIII века: Петровская эпоха. Феофан Прокопович. - М, 2005; Автухович Т.Е. Ли
тературное творчество ФеофанаПрокоповича: Автореф. дисс....к. филол. н.-Л., 1981.
3 Нартов А.К. Достопамятные повествования и речи Петра Великого // Петр Ве
ликий. - М., 1993. - С. 301. (Серия «Государственные деятели России глазами со
временников»).
4 Тредиаковский В. К. О древнем, среднем и новом стихотворении российском
// Тредиаковский В. К. Избранные произведения. - М.; Л., 1963. - С. 438.
верситете), писал по-французски стихи и много переводил с французского языка и стихами, и прозой. Именно его заслуга, что французские художественные и исторические произведения стали известны и популярны в России. О стилистико-лингвистических опытах В.К. Тредиаков-ского интересно пишет И.З. Серман в своем новейшем исследовании «Литературное дело Карамзина». Ученый высоко оценивает Тредиаков-ского-переводчика, который подчас довольно свободно обращался с языком оригинала, решая сложнейшие задачи по вводу новой терминологии в русский язык и собственно изобретая научно-философскую стилистику, соединяя две языковые стихии - церковно-славянскую и русское просторечие, вводя так называемое «веселие», чтобы русскому человеку был доступен и интересен даже язык философского, научного трактата. И.З. Серман солидарен с саратовским исследователем А.А. Дерюгиным в том, что «изобилие» и «веселость», о которых заботился Тредиаковский, остались во многом механическим соединением этих двух стихий языка, не дойдя до синтеза1. А.П.Сумароков рассуждает о хороших и «худых» переводчиках2, закладывая тем самым первые кирпичики в фундамент представлений о теории перевода в России.
Параллельно с интересом к французской словесности в России упрочивается интерес и к английским авторам. С 1762 г. появились переводы из Д. Дефо в России, прежде всего, «Приключения Робинзона». Робинзонада - целое явление в мировой культуре, и именно «Робинзон дал начало особой литературе, особому явлению. Подобно тому, как следом за Гамлетом возник гамлетизм, так Робинзон породил робинзонаду»3. О Дефо существует большая литература, уже в 1785 г. в Англии была опубликована основательная библиография, принадлежащая
1 Серман И.З. Литературное дело Карамзина. М, 2005. С. 84-108. Ср.: Дерюгин
А.А. Тредиаковский-переводчик. Саратов, 1985. С. 124-162.
2 Сумароков А. П. Полное собрание сочинений, в стихах и прозе. Ч. IX / Изд. 2-
е. М.: Изд. Н. И. Новикова, 1787. С. 276-279.
3 Урнов Д.М. Дефо. - М., 1978. - С. 9.
Джорджу Чалмерсу; в 1830 г. вышли три тома Уолтера Уилсона «Памятные сведения о жизни и временах Даниеля Де Фо»; Вильям Ли в 1868 г. издал три тома «Даниель Дефо, жизнь и вновь найденные сочинения».
Теме «английская литература и культура в России в XVIII веке» посвящено немало фундаментальных исследований: работа американского слависта Э.Дж. Симмонса, многочисленные труды академика М.П. Алексеева, фундаментальные исследования Ю.Д. Левина и др.1 Ю.Д. Левин на протяжении многих десятилетий изучал проникновение английской литературы в русскую культуру XVIII века. Обобщающей рабо-той стала монография «Восприятие английской литературы в России» .
М.П.Алексеев проследил истоки и эволюцию знакомства с Шекспиром в России3.
Раннему восприятию творчества Джонатана Свифта посвящена глава в исследовании Ю.Д. Левина «Восприятие английской литературы в России», где дана история вопроса, полемика учёного с предшественниками; сказано, что среди почитателей Свифта в первой половине XVIII века были Я.В. Брюс, А.И. Остерман, А.П. Волынский, А.Ф. Хрущёв, И.Эйхлер, А.Д. Кантемир, которые как на языке оригинала, так и на французском читали «Путешествия Гулливера», а также сборник памфлетов Свифта. Известно, что Свифта читал и М.В. Ломоносов: «Путе-
Simmons E.J. English literature and culture in Russia (1553-1840). Cambridge (Mass.), 1935. 357 p.; Алексеев М.П. Русско-английские литературные связи: XVIII век - первая половина XIX века // Литературное наследство. - Т. 91. -М, 1982. - 863 с; Левин Ю.Д. Оссиан в русской литературе: конец XVIII - первая треть XIX века. - Л., 1980; Левин Ю.Д. Шекспир и русская литература XIX века. -Л., 1988; Левин Ю.Д. Восприятие английской литературы в России: Исследования и материалы.- Л., 1990.
2 Левин Ю.Д. Восприятие английской литературы в России: Исследования и ма
териалы. - Л., 1990. - 288 с.
3 Алексеев М.П. Первое знакомство с Шекспиром в России // Шекспир и рус
ская культура. - М.; Л., 1965. - С. 9-70.
шествие Гулливера» в немецком переводе произвело большое впечатление на русского ученого-писателя1.
В XIX веке критика обращает свое внимание на литературу предшествующего столетия, но отношение к ней во многом пренебрежительное - как к подражательной литературе, это отчетливо проявляется даже у такого знатока литературы, как В.Г. Белинский. М.Н. Лонгинов посвятил специальную монографию (1867) не только книгоиздательской деятельности Н.И. Новикова, но и его связям с масонами и мартинистами2. Критика и литературоведение этого времени обнаруживают, в основном, факты подражания и не замечают оригинальности отечественной литературы. О переводах критика информирует читателя часто (достаточно посмотреть перечень рецензий В.Г. Белинского, журнальных рецензий того времени), говорит об их достоинствах и недостатках, но при этом глубокого анализа не дает. Тем более нет анализа переводов как факта литературного процесса и в отечественной литературе, не осмысливаются особенности взаимодействия оригинала и переведенного текста, их дальнейшего бытования в русской словесности.
В начале XX в. на это, наконец, будет обращено внимание. В.В. Сиповский дал подборку, по сути дела, всех критических отзывов второй половины XVIII и XIX вв. о повести и романе, о переводной литературе того времени, о восприятии западноевропейской и русской «романической литературы». В.В.Сиповский в своих двух фундаментальных трудах по истории западно-европейского и русского романа (о повести у него тоже идет речь) много и убедительно писал о взаимопроникновении английской, французской и в целом западноевропейской прозы в русскую прозаическую культуру XVIII века, в том числе именно он го-
См.: Левин Ю.Д. Восприятие английской литературы в России: Исследования и материалы. -Л., 1990. - С. 103-107.
2 См. переиздание: Лонгинов М.Н. Новиков и московские мартинисты. - СПб., 2000.
ворил о влиянии нравоописательной, плутовской и психологической традиций на становление и эволюцию русской повести и романа, дотошно сопоставляя варианты, переводы, тексты, описывая сами механизмы проникновения западноевропейской романической традиции в русскую культуру. Думается, что одним из первых, если не первым, этот русский исследователь на заре XX века описал сочетание психологической и нравоописательной линий французской и английской прозы, так повлиявших на русскую прозаическую культуру XVIII века. Он же показал отличие французской романической культуры от английской, он же сказал о просветительских идеалах Ричардсона, Вольтера, Руссо, Дидро.
Трудно переоценить влияние западноевропейской переводной прозаической литературы на становление повести и романа середины XVIII века в России. В.В. Сиповский по достоинству оценил и обстоятельно показал масштабы этого влияния, этого, точнее сказать, внедрения западноевропейской литературы и культуры в русское прозаическое пространство XVIII века, он детально исследовал эволюцию русской «романической литературы», хотя ее классификация у исследователя к настоящему времени, конечно, устарела1. В труде В.В. Сиповского поражает количество имен, названий, высказываний - он все учел, классифицировал и оценил. Он показал, насколько мощным и разнообразным был приток западноевропейской литературы в русскую. Интересно суждение Ю.М.Лотмана о том, что данное культурологическое явление можно сопоставить лишь с трансплантацией византийской литературы в литературу Древней Руси2.
В работах литературоведов двух первых десятилетий XX в. проблема межнациональных литературных взаимодействий начинает, нако-
1 Сиповский В.В. Очерки из истории русского романа. - Т. 1. - Вып. 1. - СПб.,
1909.-С. VIII-IX.
2 См.: Лотман Ю.М. «Езда в остров любви» Тредиаковского и функция пере
водной литературы в русской культуре первой половины XVIII века // Лотман Ю.М.
О русской литературе: Статьи и исследования. - СПб., 1997. - С. 168-175.
нец, разрабатываться и в литературе. Но уже в 1930-е годы эта тема окажется как бы «под запретом»: отечественная словесность освещалась в довоенную эпоху как достаточно самостоятельная и оригинальная, и ни о какой ее «подражательности» речи не велось; попытки же подобных суждений третировались как происки «вредного», «неправильного» «буржуазного литературоведения». Литературоведы, дабы не быть обвиненными в подобных «грехах», избегали упоминать о каких бы то ни было контактах отечественной литературы с западноевропейской.
Не случайно даже академический научный сборник «XVIII век» (издается с 1935 г.) в 30-40-е гг. XX в. очень мало внимания уделял русско-зарубежным связям. Даже Г.А. Гуковский среди проблем изучения русской литературы XVIII века такой проблемы и темы не увидел1, как не увидел ее и А.В. Западов, даже не пытавшийся разобраться в творческих истоках журналов Эмина и Чулкова, основанных, как будет показано позже, во многом на реалиях зарубежной литературы2. Произведения русских авторов в этот период рассматривались учеными как исключительно оригинальные тексты. Понятно, что такая позиция имела чисто политическую окраску: ученые опасались обвинений в «принижении» отечественной литературы. Наоборот, превышалось значение русского фольклора, его влияние на русскую литературу XVIII века. Правда, отметим, что появилась небольшая заметка Б.И. Каплана о французском источнике некоторых «Нравоучительных басен» М.М. Хераскова3.
В середине 1950-х годов этот политический прессинг на литературоведение несколько ослаб, и «свободная» литературоведческая мысль, «наверстывая упущенное», ушла в другую крайность - в отрицание ори-
1 Гуковский Г.А. Проблемы изучения русской литературы XVIII в. // XVIII век:
Сб. 2. - М.; Л., 1940. - С. 3-24.
2 Западов А.В. Журнал М.Д. Чулкова «И то и сьо» и его литературное окруже
ние // XVIII век: Сб. 2. - М.; Л., 1940. - С. 95-141.
Каплан Б.И. Французский источник некоторых «Нравоучительных басен» М.М. Хераскова // XVIII век: Сб. 2. - М.; Л., 1940. - С. 329-333.
гинальности русских писателей XVIII века. В качестве аксиомы в это время «живут» суждения Белинского о «подражательности» и незрелости литературы «осьмнадцатого столетия»; с Белинским же «спорить» было не принято. Но уже к концу 1950-х гг. ситуация меняется. П.Н. Берков поставил вопрос об изучении русско-зарубежных связей - литературных и общекультурных; причем она возводилось уже в ранг одной из основных проблем изучения особенностей русского литературного процесса XVIII века. В статье «Итоги, проблемы и перспективы изучения русской литературы XVIII века» П.Н. Берков среди основных из них указал на необходимость изучения места литературы XVIII века в общей концепции и общеевропейском литературном движении столетия1. Ученый решительно отверг один из коренных принципов дореволюционного изучения русской литературы XVIII века: постулат о ее рабской «подражательности», «рабском неумелом ученичестве писателей данного периода». П.Н. Берков призвал критически относиться к высказываниям даже А.С. Пушкина и В.Г. Белинского, не говоря уже о сочинениях Н.С. Тихонравова, Алексея Веселовского. Необходимость критического осмысления их суждений о словесности XVIII столетия возникла, подчеркивает П.Н. Берков, в связи с тем, что «повсюду настойчиво проводился взгляд на несамостоятельный характер литературы XVIII века». Ученый требует от исследователей объективного подхода к изучению русского историко-литературного процесса, ибо «отрицать заимствования в подавляющей их части было бы просто бессмысленно», но к истолкованию заимствований он призывал подходить методологически иначе: мало установить сам факт заимствования, «важно определить, в каких исторических условиях, с какой целью делались заимствования и
Берков П.Н. Итоги, проблемы и перспективы изучения русской литературы XVIII века // XVIII век: Сб. 3. - М; Л., 1958. - С. 12. См.: Берков П.Н. Особенности русского литературного процесса XVIII века // Проблемы исторического развития литератур. - Л., 1981.-С. 128-171.
как органически включались они в развитие русской литературы XVIII века»1, поэтому, утверждает П.Н. Берков, «предстоит большая задача продолжить изучение вопроса о русской литературе XVIII века как части мирового литературного процесса, об изучении русской литературы на Западе в XVIII же столетии, о формах, причинах и целях отдельных, усвоений русскими писателями XVIII века достижений античной, западных, восточных и славянских литератур»2.
О важности изучения русско-зарубежных связей в литературе XVIII века говорится в статье И.З. Сермана «От редакции» в сборнике № 10 «XVIII век» (1975), посвященном этой проблеме: «Именно в результате этих исследований перед нашей наукой возникают новые пути изучения сложных по своему характеру и содержанию взаимоотношений русской литературы XVIII в. с широким кругом разнообразных и разнонациональных литературных и идейных явлений эпохи»3. И.Г. Неупо-коева, говоря об основных принципах сравнительного изучения всемирной литературы, пишет о важности сравнительного анализа разнонациональных литературных процессов, о том, что эти процессы неизбежно соприкасаются и вступают во взаимодействие. Оттого диахрон-ный и синхронный анализ при сравнительном изучении истории всемирной литературы «перекрещиваются». Безусловно, важна методика (механизм) комплексного синхронно-диахронного анализа исторических «срезов» всемирной литературы. Необходимо изучать не только общие закономерности и тенденции развития истории литератур, но и специфику каждой из них и каждого отрезка их исторического пути4.
Берков П.Н. Итоги, проблемы и перспективы изучения русской литературы XVIII века // XVIII век: Сб. 3. - М; Л., 1958. - С. 14.
2 Там же.-С. 23.
3 Серман И.З. От редакции // XVIII век: Сб. № 10. Русская литература XVIII века
и ее международные связи. - Л., 1975. - С. 3.
4 Неупокоева И.Г. История всемирной литературы: Проблемы системного и
сравнительного анализа. - М, 1976. - С. 116-117.
Вслед за В.П. Семенниковым, Г.А. Гуковским, И.З. Серманом проблему литературных влияний ставит В.Д. Рак, говоря о Ф.А. Эмине в связи с Вольтером1. В.Д. Рак считает, что многие суждения, цитаты, высказывания из произведений Вольтера «вошли органическими компонентами в тончайшую вязь компиляции, мастером которой был Эмин и которую еще долго предстоит распутывать», что исследователь блестяще и сделал. О творческом усвоении идей Вольтера в русской культуре писали также М.П. Алексеев и П.Р. Заборов . А.В. Камедина со ссылкой на А.Н. Пыпина пишет о популярности переводов и переделок западноевропейских романов, которые быстро распространялись в России XVIII века3.
Украинская исследовательница О.Л. Калашникова проанализировала русскую повесть первой половины XVIII века, исследовав ее генезис, национальную специфику жанра, в ее поле зрения попали не только оригинальные русские повести, но и повести-вариации русских книжников на западноевропейские темы, а также переводные произведения. Все это рассматривается ею как части единого русского историко-литературного процесса. Важно то обстоятельство, что исследовательница считает все эти разновидности повести некоей лабораторией русского романа, его предтечей. «Именно повесть повернула литературу лицом к действительности и первой обратилась к художественному освоению соотношения человека и жизни, организующему романную структуру»4.
1 Рак В.Д. «Адская почта» и ее французский источник // XVIII век: Сб. 15. Рус
ская литература XVIII века в ее связях с искусством и наукой. - Л., 1986. - С.
169-197; Рак В.Д. Ф.А. Эмин и Вольтер // XVIII век: Сб. 21. - СПб., 1999. - С.
151-161.
2 Алексеев М.П. Вольтер и русская культура XVIII века // Алексеев М.П. Срав
нительное литературоведение. - М., 1983. - С. 198-239; Заборов П.Р. Русская лите
ратура и Вольтер: XVIII - первая треть XIX века. - Л., 1978.
Камедина Л.В. Роман М.Комарова «Невидимка» как произведение «массово-демократической» литературы // Проблемы изучения русской литературы XVIII века: Вып. 6. Вопросы метода и стиля. - Л., 1984. - С. 115.
4 Калашникова О.Л. Русская повесть первой половины XVIII века. - Днепропетровск, 1989. - С. 59.
Следующее свое пособе О.Л. Калашникова посвятила русскому роману 60-80-х гг. XVIII века, причем основные тенденции его развития, способы формирования и типологию романа этого периода она рассматривает в русле национальных традиций и общеевропейских тенденций развития жанра1. О.Л. Калашникова, исследуя русский роман 60-70-х годов XVIII века, обратилась к жанровым модификациям романа «высокой» линии: авантюрно-любовные романы Ф.А. Эмина изучены ею с учетом рукописных традиций первой половины XVIII в. Она исследовала философское начало в авантюрном романе Ф.А. Эмина. В поле ее зрения оказался философско-политический роман воспитания Эмина и Хераскова. Достаточно подробно и обстоятельно пишет она о философско-психологическом эпистолярном романе Эмина «Письма Ернеста и До-равры». Однако западноевропейские традиции в русской переводческой культуре она не рассматривает. Вся вторая глава пособия посвящена «низовому» роману 60-70-х гг. как художественной системе: жанровое своеобразие «Пересмешника» М.Д. Чулкова, социально-бытовой роман М.Д. Чулкова «Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины», литературная сказка М. Попова «Словенские древности» и др.
Т.Е. Автухович проследила формирование романа в русской литературе XVIII века, рассмотрев его в контексте взаимодействия с риторической культурой, определившей, по мысли исследовательницы, художественное мышление эпохи. Ею сделана попытка решения проблемы «риторика и русский роман XVIII века»: генезис и механизм формиро-вания жанра романа, своеобразие поэтики раннего русского романа . Т.Е. Автухович в аспекте риторической культуры рассмотрела романы Ф. Эмина («Непостоянная фортуна, или Похождения Мирамонда»),
См.: Калашникова О.Л. Русский роман 1760-1770-х годов. -Днепропетровск, 1991.
2 Автухович Т.Е. Риторика и русский роман XVIII в.: Взаимодействие в начальный период формирования жанра. - Гродно, 1995.
М. Чулкова («Пригожая повариха»), М. Попова («Словенские древности») и М. Комарова («История Ваньки Каина») и др.1 В небольшом параграфе Т.Е. Автухович рассматривает влияние переводного романа на художественное мышление первых русских романистов. Сколько-нибудь подробной характеристики взаимодействия переводного романа и характера его влияния на художественное мышление первых русских романистов Т.Е. Автухович не дает, наверное, в силу очень небольшого по объему параграфа в ее учебном пособии, однако поставить проблемы она попыталась - в связи с переводами-переделками Ф. Эмина, М. Чулкова и др. Чрезвычайно важно, что белорусская исследовательница считает этот процесс логичным, не случайным, для нее это - «взаимосвязанный ряд жанрово-стилевого поиска, в процессе которого происходит самоопределение жанра»2.
М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман и их последователи - как отечественные, так и иностранные - уже достаточно давно и плодотворно работали и работают над проблемой культурного диалога и, в частности, диалога литературного. В связи с этим вполне логично предположить, что любая национальная литература представляет собой некий текст, который, в свою очередь, входит в более общее понятие - культурный текст. В результате диалога происходит художественное освоение культурой (или литературой) одной страны культуры (или литературы) другой страны, причем в результате эволюции этих взаимоотношений, этого макро-
1 Автухович Т.Е. Риторика и русский роман XVIII в.: Взаимодействие в началь
ный период формирования жанра. - Гродно, 1995. С. 84-147. Исследовательница
считает автором романа «Несчастный Никанор, или Приключения жизни российско
го дворянина...» А.П. Назарьева (с. 149-150), однако О.Л. Калашникова полагает,
что «вопрос о том, был ли Назарьев автором романа или история его жизни была из
вестна написавшему "Несчастного Никанора", остается открытым», см.: Калашни
кова О.Л. Русский роман 1760-1770-х годов. - Днепропетровск, 1991. - С. 111.
О.М.Буранок разделяет мнение О.Л.Калашниковой. См.: Буранок О.М. Никанор
Ознобишин-переводчик. - Самара, 2005.
2 Автухович Т.Е. Риторика и русский роман XVIII в.: Взаимодействие в началь
ный период формирования жанра. - Гродно, 1995. - С. 166.
диалога все это обрастает привходящими обстоятельствами и деталями; можно уже говорить об отдельной жизни того или иного явления национальной культуры в «чужой», «другой» культуре. Размежевания и сближения, понимание и непонимание, даже видимое отсутствие отношений - все это - тоже составные части культурного диалога. Ю.М.Лотман, исследуя эти отношения, пришел к выводу, что «в результате смешения культурных тенденций Запада и Востока начали возникать тексты, образующие некий многоплановый культурный континуум, способный генерировать новые, с точки зрения обеих традиций, тексты1.
Нельзя не согласиться с А. Дима, что «предметом историко-сопоставительных исследований может стать любой жанр и любой вид»2; в качестве примера он приводит жанр новеллы, которую вполне можно сопоставлять у Боккаччо, Чосера, Скаррона, Лафонтена, де Ла-файет, а потом продолжить исследование и эволюцию жанра в творчестве Прево, Дидро, Лесажа и т.д. - традиционный и вполне правомерный историко-литературный ход в научном исследовании.
В 90-е гг. XX в. многие отечественные исследователи занимались проблемами литературных и культурных связей. ИРЛИ (Пушкинский Дом) подготовил выход в свет двух томов фундаментального труда — «История русской переводной художественной литературы» под редакцией Ю.Д. Левина, - весьма значимого для нашей работы. Мы не одна-жды будем прибегать к нему в ходе нашего исследования . ИРЛИ на протяжении 70 лет (с 1935) выпускает сборник «XVIII век», в котором русско-зарубежные связи не раз становились предметом анализа авторов. Статьи борника, относящиеся к этой теме, так или иначе учтены в
1 Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. - Т. 1: Статьи по семиотике и тополо
гии культуры. - Таллинн, 1992. - С. 32.
2 Дима А. Принципы сравнительного литературоведения. - М., 1977. - С. 122.
3 История русской переводной художественной литературы: Древняя Русь. XVIII
век. - Т. 1: Проза. - СПб., 1995.
нашем диссертационном исследовании . Межвузовский сборник «Проблемы изучения русской литературы XVIII века» (науч. ред. В.А.Западов, а с 2000 г. - О.М. Буранок и Е.И. Анненкова) не раз обращался к проблеме литературных связей, особенно в последних выпусках. Мы также учли все статьи, имеющие отношение к теме нашего исследования2. В Самарском госпедуниверситете периодически выходит издание «Новое старое и новое о старом», первая часть которого посвящена истории немецкой литературы XVIII века (переводы, статьи, комментарии).
В 2000-е гг. коллектив авторов (Н.Д. Блудилина, Л.В. Гладкова, Е.Н. Лебедев, В.И. Щербаков, Е.М. Юхименко) под эгидой ИМЛИ РАН выпустили в свет антологию «Восток и Запад: горизонты взаимопонимания. Литературные источники первой четверти XVIII века» (вып. 1. -М., 2000) и «Восток и Запад: горизонты взаимопонимания. Литературные источники XVIII века (1726-1762)» (вып. 2. - М., 2003). В обстоятельных вступительных предисловиях Е.Н. Лебедев и Н.Д. Блудилина теоретически осветили эту проблему, в данных книгах помести тексты, снабдили их комментариями. Применительно к нашей проблеме помещены высказывания Кантемира, Тредиаковского, Ломоносова, Сумарокова о русско-зарубежных связях. В 2005 г. в этом же академическом институте практически этими же авторами выпущен уже сугубо исследовательский том «Русская литература как форма национального самосознания: XVIII век» (отв. ред. Д.П. Николаев), в котором предпринята попытка проследить роль русской литературы XVIII века в духовном единении нации - то, как русская словесность обретала свое национальное лицо. Немаловажную роль при этом играла западноевропейская литература: именно на фоне ее развития проясняется национальная само-
1 XVIII век. - М.; Л., 1935 - СПб., 2004. Продолжающееся издание.
2 Проблемы изучения русской литературы XVIII века. - Л., 1974 - СПб.; Самара,
2005. Издание продолжается.
бытность русской литературы и культуры. Своеобразным итогом этих научных проектов стала докторская диссертация Н.Д. Блудилиной «Запад в русской литературе XVIII века» (М., 2005). Такие параграфы, как «Антиох Кантемир и западноевропейская культура», «Западное учение и русские ученики», «Западноевропейское Просвещение и русские масоны», затрагивают проблему русско-зарубежных связей, в том числе и англо-франко-русских связей. Однако детального освещения обозначенной проблемы в этой диссертации нет, как нет даже упоминания имени мадам Гомец. Переводная культура середины XVIII века вообще не входила в задачи исследования Н.Д. Блудилиной1.
Литературоведы МГУ регулярно проводят международные научные конференции по проблемам литературы и культуры XVIII века и выпускают в свет сборники под редакцией профессора Н.Т. Пахсарьян2.
РГГУ совместно с Институтом всеобщей истории РАН выпустил'
том «Русско-французские культурные связи в эпоху Просвещения» (М.,
2001), посвященный памяти замечательного исследователя Г.С. Куче-'
ренко: работы, посвященные истории, экономике, культуре Франции и
России имеют для нас методологическое значение. J
Исследования русско-французского и русско-английского литературного и культурного диалога представляет собой всего лишь одну из сторон проблемы Запад и Восток, но вместе с тем это - факт сотрудничества, порой сложного, противоречивого, а подчас плодотворного, творчески активного. Плоды этого сотрудничества находят свое непосредственное отражение в художественных произведениях. Изучая влияние Англии и Франции, их культур на Россию, на творчество русских писателей, мы можем понять не только истоки, генезис этих связей, но и
1 Блудилина Н.Д. Запад в русской литературе XVIII века. - М, 2005. - С. 118-
163, 200-225. 226-251; Блудилина Н.Д. Запад в русской литературе XVIII века: Ав-
тореф. дисс.... докт. филол. наук. - М., 2005.
2 XVIII век: Судьбы поэзии в эпоху прозы. - М., 2001; XVIII век: искусство жить
и жизнь искусства. - М., 2004.
их закономерности. Чрезвычайно важно проследить влияние культуры этих стран и на переводческую культуру нашего отечества.
Восприятие в России творчества мадам Гомец - особая глава в истории русско-зарубежных литературных связей прежде всего потому, что эта популярнейшая в свое время писательница активно переводилась в России. Во-вторых, потому, что и она, и ее переводы незаслуженно забыты и крайне редко упоминаются и в монографических, и в обобщающих работах по русско-французским связям. Исключение составляет несколько строк Ю.Д. Левина, посвященных ей и ее переводам в России1. Лишь в последнее время «восемнадцативечники» обратили внимание на нее2. Предыстория первых переводов и восприятие Гомец в России еще изучены явно недостаточно.
Все вышесказанное определяет актуальность проблемы и новизну нашего исследования, а также позволяет сформулировать его объект, предмет, цель и задачи.
Объект исследования - переводная западноевропейская проза в
русском литературном процессе XVIII века, в частности, повести мадам
Гомец. f
Предмет исследования - жанровое своеобразие и художественные особенности повестей мадам Гомец в контексте переводной прозы в России середины XVIII века.
Цель исследования - рассмотреть вхождение западноевропейской прозы (в частности, повестей Мадлен Анжелик Пуассон де Гомец) в русскую переводческую культуру середины XVIII века, выявить различные аспекты русско-французского и русско-английского культурного диалога в отечественном литературном процессе.
1 История русской переводной художественной литературы: Древняя Русь. XVIII
век: В 2 т. - Т. 1: Проза. - СПб., 1995. - С. 183-184.
2 Буранок О.М., Дунина Т.П. Мадам Гомец в России // Телескоп: Научный аль
манах. - Вып. 11. - Самара, 2005. - С, 7-20.
Задачи исследования:
Рассмотреть русские переводы из произведений мадам Гомец, выявляя их жанровое и художественное своеобразие, а также роль в переводческой культуре и литературном процессе России середины XVIII века.
Дать характеристику историко-литературной ситуации в переводческой культуре России середины XVIII века, выявляя особенности литературных взаимодействий и роль переводного текста в литературной культуре эпохи.
На материале художественных переводов с французского и английского на русский язык выявить особенности преломления «чужого» текста в русском тексте, определить специфику его воздействия на русских писателей-переводчиков XVIII века.
Материалом исследования стали переводы на русский язык повестей Гомец «Нестроения от ненависти происходящия», «Вестала» (со вставной «Повестью о Клодомарке»), а также «Роксана» Д. Дефо и другие произведения переводной западноевропейской прозы.
Методологическую основу исследования составили работы МЛ. Алексеева, М.М. Бахтина, П.Н. Беркова, О.М. Буранка, Г.А. Гуковского, Р.Ю. Данилевского, А.А. Дерюгина, Н.А. Копанева, В.В. Костюковой, Н.Д. Кочетковой, К.Ю. Лаппо-Данилевского, Е.Н. Лебедева, Ю.Д. Левина, Ю.М. Лотмана, В.А. Лукова, А.Д. Михайлова, СИ. Николаева, Н.Т. Пахсарьян, В.Д. Рака, Л.И. Сазоновой, И.З. Сермана и других исследователей. Специфика изучаемой нами проблемы определила метод исследования, имеющий синкретический характер. В его рамках применяются методы историко-генетический, функционально-типологический, сравнительно-исторический, сопоставительный, которые позволяют получить знания о специфике переводов французской и английской прозы на русский язык в середине XVIII века в контексте индивидуальных
творческих особенностей русских переводчиков, а также основных идей и литературных традиций изучаемой эпохи. Положения, выносимые на защиту.
Изучение историко-литературной ситуации в переводной культуре середины XVIII века позволяет определить специфику восприятия текста оригинального и переводного в культурном сознании эпохи.
Анализ повестей мадам Гомец в контексте русской переводной прозы середины XVIII века позволяет выявить ряд принципиальных особенностей литературного наследия середины XVIII столетия, а также раскрыть уникальность повестей самой мадам Гомец.
Анализ идейно-художественного и жанрового своеобразия переводной прозы позволяет раскрыть внутренний мир героев, особенности композиции и построения сюжета, специфику формирования романной жанровой формы в русской литературе середины XVIII века.
Анализ англо-франко-русских литературных связей дает доказательства оригинальности и своеобразия русской переводной культуры середины XVIII столетия.
Научная новизна работы определяется тем, что в ней повести мадам Гомец впервые рассматриваются в контексте русской переводной литературы середины XVIII века; путем комплексного многоаспектного анализа выявляются идейно-художественные особенности этих повестей. Впервые повести Гомец вводятся в научный оборот.
Теоретическая значимость исследования. Избранный литературный материал позволяет расширить представления о литературном процессе в России 1850-1860-х гг., глубже осмыслить литературоведческие и культурологические универсалии, присущие русской переводной литературе середины XVIII века.
Практическая значимость исследования состоит в том, что его исследования можно использовать при изучении курсов «Русская лите-
ратура XVIII века» и «Зарубежная литература XVIII века» в вузе, а также при разработке спецкурсов и спецсеминаров по дисциплинам специализации, подготовке курсовых и дипломных работ по русской и зарубежной литературе XVIII в.
Апробация работы осуществлялась в форме ее обсуждения на кафедре русской, зарубежной литературы и методики преподавания литературы Самарского госпедуниверситета. Основные положения работы были представлены на внутривузовских, региональных, всероссийских научных конференциях (Самара, 2004, 2005, 2006; Инза, 2004, 2005).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы. Текст диссертации изложена на 184 страницах, список литературы содержит 333 наименования.
Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:
Дунина Т.П. Западноевропейский роман в русской переводческой культуре середины XVIII века // Вестник СФ МГЛУ: Гуманитар- * ные науки. - Вып. 5. - М., 2005. - С. 33-36.
Дунина Т. П. Стилистические особенности западноевропейской прозы XVIII века («Роксана» Д. Дефо) // О вы, которых ожидает Отечество...: Сб. науч. работ молодых ученых, аспирантов, соискателей и студентов. - Вып. 6. - Самара, 2005. - С. 75-79.
Бурачок О. М., Дунина Т. П. Мадам Гомец в России // Телескоп: Научный альманах. - Вып. 11. - Самара, 2005. - С. 7-20.
Дунина Т. П. Повесть мадам Гомец «Нестроения от ненависти происходящия» в русской переводной культуре середины XVIII века // Известия Самарского научного центра Российской академии наук: Специальный выпуск «Актуальные проблемы гуманитарных наук». - № 1. -Самара, 2006. - С. 20-24.
Текст оригинальный и переводной в культурном сознании эпохи
В современной филологии в различных аспектах активно изучается понятие «текст», причем исследования лингвистов, литературоведов, культурологов имеют свою специфику и свои подходы к работе с «текстом». В последнее время исследователи, в том числе молодые, очень часто обращаются к понятиям «текст», «культурный текст», «интертекстуальность»; это стало в определенной степени даже модным. В современном словаре «текст» трактуется как «собственно речевая грань литературного произведения... выраженные писателем идеи, концепции, смыслы, т.е. художественное содержание»1. Данное определение, на наш взгляд, отнюдь не проясняет сущности понятия, а лишь декларирует в «тексте» единство формы и содержания - «художественное содержание». Нам более импонирует толкование понятия, которое дал Ю.М. Лотман. В статье «Семиотика культуры» он не только определил понятие «текст», но и расширил его до понимания «культурного текста», а взаимоотношение культуры и внекультурного пространства объяснил как некую «игру», как своеобразное «созерцание» культуры в некоем перевернутом зеркале, он также обозначил сложнейшие взаимоотноше-ния культуры и «вне-культуры», их функционирование . В статье «Текст как семиотическая проблема» ученый, определяя понятие «культурный текст», выделил черты «интеллектуального устройства» художественного текста, например: память, способность создавать новые сообщения (т.е. функционирование) и т.п.1 Поэтому текст не только фиксирует некое содержание, но и работает во времени и пространстве, обретая тем самым свою культурную и художественную жизнь, обрастая новыми реалиями, идеологемами, мифами, кодами и т.д. При этом у текста появляются новые смыслы, новые оттенки, новые отношения с реципиентом, т.е. все новые и новые, часто несовпадающие, неоднозначные интерпретирования, недаром тот же Ю.М. Лотман в своей работе «Внутри мыслящих миров» как раз и говорит об этой множественности толкований, интерпретаций, о приращении смыслов, «при этом тексты, входящие в "традицию", в свою очередь, не мертвы: попадая в контекст "современности", они оживают, раскрывая прежде скрытые смысловые потенции»2. Далее ученый говорит о диалоговом характере существования любого текста, о том, что каждый из «участников» этого диалога текстов трансформируется. Суждения Ю.М. Лотмана о сущности и границах понятия «текст» для нашего исследования принципиально значимы Диалоговый характер межнациональных литературных взаимодействий в настоящее время изучается достаточно активно3. В связи с этим заслуживает внимания суждение Г.Н. Сапожниковой, проследившей историю русско-немецких культурных связей с середины XVIII до начала XIX вв., о том, что «именно Россия и Германия, имевшие исторически сложившиеся тесные разнообразные связи, сыграли наиважнейшую роль в развитии культурного и научного сотрудничества Западной Европы и славянского мира»4.
Для нашего исследования принципиально важны суждения Н.И. Конрада. Ученый, говоря о проблемах современного сравнительного литературоведения, пишет, что «роль такой чужой литературы в стране, куда она систематически проникает, бывает временами очень велика. Бывают случаи, когда какое-либо произведение чужой литературы привлекает большее внимание в данной стране, чем что-либо из появившегося в своей литературе, и оказывает немалое влияние и на свою литературу и на общественную мысль. ... Главным орудием проникновения одной литературы в другую является, конечно, перевод. Но переводчик далеко не только "посредник". Воссоздание на своем языке литературного произведения, написанного на другом языке, всегда есть акт творчества. Появление перевода представляет в той или иной степени обогащение собственной литературы. Литературное произведение возникает в орбите своего языка, неотрывно от него, уже само появление произведений другой литературы на языке данной страны вводит их в орбиту литературы этой страны. Поэтому деятелями литературы в каждой стране являются не только писатели, но и переводчики»1. Н.И. Конрад справедливо считает: «Когда посредником является само литературное произведение, необходимо, как я думаю, учитывать, в каком виде оно осуществляет свою функцию посредника - оригинальном или переводном. В последнем же случае, как мне кажется, важно также различать, имеем ли мы дело с переводом, при котором одновременно усваивается новый творческий метод, или с переводом, сделанном в условиях однородности в этом отношении двух соприкасающихся литератур, или хотя бы при наличии в данной литературе приобретенного опыта в данном творческом методе»2.
Словацкий исследователь Диониз Дюришин считает, что «важнейшей функцией перевода является посредническая, вытекающая из основного назначения переводческого дела»1. Интерес филологии к проблемам перевода обусловлен не только активным развитием международных контактов, но и проявлением межлитературного сосуществования, самой генетикой контактов; недаром в исследовании этого словацкого ученого есть параграф «Перевод как форма связей», в котором Д. Дюришин отмечает, что «перевод по своей функциональной роли в контексте принимающей литературы может занимать две крайние позиции, между которыми располагается целая шкала различных переводческих интерпретаций оригинала. Одна из них - это уже известная нам посредническая функция перевода, которая обычно служит исходной в практике исследования переводческой деятельности. В своей второй функции перевод, образно говоря, выходит за границы своей компетенции, благодаря чему и может рассматриваться в качестве специфической формы межлитературной рецепции»2.
Заметим, однако, что в XVIII веке «чужой» текст входил в русскую литературную культуру не только вследствие прямых контактов России с другими странами, но и через посредничество третьей стороны.
Французские авторы в русских переводах середины XVIII века
Характеризуя французскую литературу и культуру середины XVIII века, необходимо сказать о том, что под воздействием открытий в науке и технике предыдущего XVII столетия, а также под воздействием энциклопедистов и деятелей эпохи Просвещения на авансцену западноевропейской, а затем и русской общественной мысли выдвинулись научное мышление и художественное творчество, часто объединенные как некий синтез. Отсюда под пером Монтескье, Вольтера, Дидро, Руссо и др. появляются такие ранее невозможные синтетические жанры, как роман-трактат, философская повесть, философская поэма. В.А. Луков считает, что все это было вполне возможно в рамках просветительского классицизма, хотя ведущим жанром литературы по-прежнему оставалась трагедия1. Ученый подчеркивает, что «рубеж веков (XVII-XVIII -Т.Д.) ознаменован переходом от зрелых форм барокко и классицизма к литературе рококо и Просвещения»: Шарль Перро, Никола Буало отразили борьбу «древних» и «новых» теоретиков и художников французской культуры и литературы; возникла мода на сказку, которую - как литературный жанр - будут использовать многие художники слова в XVIII столетии2. Просветительский классицизм, просветительский реализм, сентиментализм, рококо определяют этико-эстетические воззрения романистов - Вольтера и Лесажа, Монтескье и Прево, Дидро и Руссо. Зачастую чрезвычайно трудно четко и определенно выделить хронологические, эстетические, этические рамки обозначенных выше художественных направлений и методов, т.к. фигуры Вольтера, или Дидро, или Руссо и др. являлись художественно настолько крупными, выдающимися, а некоторые из них творили на протяжении столь долгого времени, что ни один из них не укладывается в прокрустово ложе лишь одного направления или метода. И.Е. Баренбаум1, исследуя издание французской переводной книги в России во второй половине XVIII века, пишет о большой роли издательской деятельности Академии наук в переводной культуре России: интерес к французской книге начался с 30-х гг. XVIII в. (1725-1750 гг. - 18 названий французских сочинений появилось в России, из них только 6 - художественные, в том числе - известнейшие «Езда в остров Любви» и «Похождения Телемаха» в переводах В.К. Тредиаковского; в 1747 г. - «Похождения Телемака» Фенелона в прозаическом варианте сделал А.Ф. Хрущов; в 1730 г. А.Д. Кантемир впервые перевел «Разговоры о множестве миров» Фонтенеля2. В 1740 - 1750-е годы еще более активным стало проникновение оригинальных и переводных французских произведений в Россию, это был «новый этап, создававший существенные предпосылки для бурного подъема интереса к французской культуре вообще и книге в частности»3.
Переводные произведения не только составляли основной круг чтения в русском обществе середины столетия, но и активно начинали влиять на жанровую систему, в результате чего перестраивалась четкая классицистическая система жанров и стилей, на авансцену литературной жизни выдвигались новые жанры, а «удержавшиеся» в этой перестройке старые жанры получали новое содержание и новую поэтику. В первую очередь речь идет о жанре романа, о влиянии романного содержания, романной тематики и поэтики на литературную культуру как на Западе (во Франции, в частности), так и в России.
«Знаменательно, - пишет Л.И. Сазонова, - что как раз на условной границе старого и нового времени располагаются первые переводы известных западноевропейских романов, и в том числе французский пре-циозный роман Поля Тальмана "Езда в остров Любви", вышедший в Париже в 1663 г. Переводом этой книги (1730) В.К. Тредиаковский открыл новую для русского читателя тему "сладкия любви"»1. Говоря об эстетической значимости романа, исследовательница отмечает его этическую и воспитательную важность, в частности, «роман не только открывал окно в мир иной культуры, но и выступал в функции учебника поведения, шире - учебника жизни», при этом она опирается на трактат П.Д. Гюэ в защиту романа, изданный в Москве в 1783 г., а также на «Любовный лексикон» тоже французского автора - Ж.Ф. Дрё дю Радье (1768) .
В середине XVIII века русскому читателю был известен писатель маркиз д Аржан и его произведения - «Еврейские письма», «Кабалистические письма», «Китайские письма», хотя бы потому, что салонным языком и языком общения в обществе являлся французский. В «Китайских письмах» (от 1737, 1740, 1742, 1749 гг.) французский писатель много размышляет о Москве, о России, о Петре и его деятельности, о Елизавете Петровне. М.В. Разумовская установила влияние романа маркиза д Аржана на «Почту духов» И.А. Крылова . Письмо (и как жанровая форма, и как один из элементов структуры или сюжета) постоянно используется в романах XVIII века. Поскольку в восприятии читателей роман обязательно предполагал достоверность изображаемого (даже при самом фантастическом сюжете!), то письмо и было одним из способов создания иллюзии достоверности, даже документальности повествования. Кроме того, в письме привлекательна и для автора, и для читателя доверительность интонации и непосредственное «общение» читателя с героем (как бы без авторского посредничества).
Одним из лучших образцов испанского плутовского романа, но также в переводе с французского, является «Жизнь Лазарильо из Торме-са» неизвестного автора. Роман был напечатан в 1775 г. В.В. Сиповский включил его в число лучших произведений этого жанра (всего ученый отметил семь лучших романов XVIII в.)1. Анонимный роман был в Париже значительно переделан Хуаном де Луна, он же написал и продолжение романа. В России эту книгу перевел В.Г. Вороблевский, крепостной человек Шереметевых. А.И. Кузьмин подробно исследовал историю «вхождения» этого произведения в русскую переводную культуру, а также написал работу о крепостном литераторе2. Исследователь отмечает мастерство переводчика, который успешно справился с рядом специфических трудностей перевода. Книга была хорошо принята русской демократической публикой, приобрела большую популярность. Замечательно, что Вороблевский нарочито отступает от оригинала, вводя цер-ковно-славянизмы, разговорные обороты, пословицы.
Общая характеристика произведений мадам Гомец в русских переводах середины XVIII века
О Мадлен Анжелике Пуассон де Гомес (Гомец) имеются некоторые сведения: «Madeleine-Angelique-Poisson, m-me de Gomez (1684-1770) - французская писательница XVIII в., написавшая огромное количество трагедий, новелл, галантных рассказов - невыдержанных по стилю, но остроумных и полных живой фантазии. Из ее произведений известны: трагедии «Semiramis», «Habis», «Clearque» и др., «Anecdotes ou Histoire secrete de la maison ottomane», «Histoire secrete de la conquete de Grenade» и т.д.»1. Десять томов произведений Гомец (оригинальных и переводных) появились в русских переводах . Её «Анегдоты, или Досто-памятнейшие исторические сокровенные деяния Оттоманского двора» (пер. с фр. СПБ., 1787) упоминает А.Н. Николюкин .
Ю.Д. Левин со ссылкой на словарь Ларусса пишет, что она была дочерью коменданта, вышла замуж за бедного испанского дворянина, обеспечивала свое существование литературным трудом и «создала множество весьма посредственных произведений, повествовательных и драматических», «произведения эти не пережили своего времени, и историки французской литературы хранят молчание об их авторе»4.
Ее повести и новеллы публиковались в Париже на протяжении восьми лет в 19 томах, затем четырежды переиздавались, она их называла «новые», «новости». Их содержание - войны, любовные коллизии, экзотика Востока, сверхъестественные страсти; сотни «золушек», которые - благодаря либо почти чудесным превращениям, либо волею случая - становятся графинями и королевами; широчайший диапазон социальных представителей: в качестве героев представлены все социальные слои - от пастуха до властелина. Герои ее «новостей» достаточно свободно перемещаются во времени и пространстве, часто не привязаны ни к каким историческим событиям. Излюбленный прием автора - нагромождение фактов, лиц, событий, происшествий.
В первом томе французского издания1 есть обращение к читателю, также помещенное на обороте титульного листа: «Поскольку Сто новых новелл мадам Гомец составляют значительное по объему издание, я посчитал, что было бы приятнее публике разделить [их] на несколько частей и тем самым продлить удовольствие от этого чтения и не делать его слишком сильным сразу, также я предупреждаю читателя, что он будет иметь каждые три месяца том подобный этому регулярно и непрерывно до момента, пока цифра сто новелл не будет достигнута, и я осмеливаюсь заверить публику, что автор позаботится о том, чтобы в этом новом жанре все способствовало поддержанию доверия, которого он завоевал другими изданиями»2. Действительно, в IX томе есть информация об издании, где помещено разрешение на печать: «...прочел по распоряжению монсеньора хранителя печатей рукопись под названием: Сто новых новелл госпожи де Гомец: в Париже 23 августа 1734», подписано: «Жю-ли» (видимо, это цензор). Эта информация помещена на обороте титульного листа (так всегда печатались цензорские разрешения)1. 19 томов содержат 96 пронумерованных повестей (при этом самостоятельный номер получили и продолжения; таким образом, фактически произведений меньше; то же самое наблюдается и в русском 10-томном издании сочинений мадам Гомец).
Изданные в 1733-1739 гг. «новые» повести («новости») очень быстро получили распространение и популярность в России2. Переводчики неоднократно обращались к отдельным новеллам этого французского издания. Ю.Д. Левин пишет, что «в России повести Гомес заинтересовали почти одновременно нескольких литераторов»: это были и анонимные авторы, но были и достаточно известные, например, В.И. Лукин3. Анонимный перевод повести «Действия дружбы» («Les effets de l amitie»), вышедший в 1764 г. при Московском университете отдельным изданием, видимо, привлек внимание В.И. Лукина, и он также анонимно под заглавием «Любовь сильнее дружбы, повесть гишпанская» объединил переводы двух повестей из Гомес - «Les illustres ennemis» и «Histoi-re de Don». Составители В.П. Степанов и Ю.В. Стенник однозначно отнесли эту повесть к персоналии «Лукин Владимир Игнатьевич»4, следом за ними на то же указывает и Ю.Д. Левин. В.П. Степанов в связи с В.И. Лукиным пишет, что «в поисках литературного заработка он обращается к подготовке изданий для Академической] типографии и переводит как беллетристику (две новеллы М.-А.Пуассон де Гомес и "Повесть забавную о двух турках в бытность их во Франции" К. Годара д Окура; все -изд. 1764), так и научно-педагогические сочинения...»1. Исследователь указывает, что «в февр. - июле 1764 он (Лукин - Т.Д.) продает тираж повести Гомес "Любовь сильнее дружбы" инспектору книжного магазина (склада) Академии наук Ивану Ильину» . На это издание Лукина обратил внимание и П.Н.Берков3. Характеризуя жизненный и творческий путь В.И.Лукина, он пишет о том, что «в 1764 г. Лукин печатает в типографии Академии наук книги "Любовь сильнее дружбы" и "Повесть забавная о двух турках "»4, правда, авторов повестей ученый не указывает.
В том же 1764 г. одну из повестей Мадлен Гомец - «О графе Оксфордском и миладии Гербии» (английская повесть, сочинения госпожи Гомец перевела А.И. Вельяшева-Волынцева5 и опубликовала перевод отдельным изданием (СПб., 1764). В рассматриваемое нами издание («Сто новых новостей мадам Гомец» эта повесть не вошла.
Повесть мадам Гомец «Нестроения от ненависти происходящия» в русском переводе
Рассматриваемая нами повесть во французском 19-томнике повесть была опубликована в 9-ом томе под номером 48: «XLVIII. Les desordres de la haine» (Беспорядок из-за ненависти)1. В русском 10-томнике сочинений госпожи Гомец перевод данной повести - «Нестроения от ненависти происходящия»2 - напечатан во втором томе под номером 4 (последняя повесть в этом томе). Переводчик в данном издании не указан и на сегодняшний день не известен. Не известно также, является ли эта переведенная повесть оригинальным сочинением мадам Гомец (как и повесть «Вестала») или это перевод (либо переделка) какого-то английского произведения (в повести английский сюжет). В данной работе мы не ставим задачи найти ответы на эти вопросы. Анализируя перевод, мы стараемся выявить характерные особенности западноевропейской переводной прозы в русском литературном процессе середины XVIII века и рассмотреть их на примере повести, которая во многом типична для переводной литературы.
Если в западноевропейской литературе к середине XVIII века жанры повести и романа были уже сформированы (и представлены в прекрасных образцах таких мастеров слова, как Вольтер, Ричардсон, Дефо и др.), то в России процесс формирования данных прозаических жанров еще только начинался. Исследователи истории литературы давно подметили, что в процессе формирования жанра так называемые «второстепенные» авторы и беллетристика литературной периферии играют не последнюю роль. В литературных шедеврах признанных мастеров слова их творческая «кухня» оказывается скрытой от читателя (потому-то такой интерес для филолога представляют черновики и варианты, позволяющие проследить творческую историю великого произведения, самый процесс его создания). У «второстепенных» же и «третьестепенных» авторов - по разным причинам (недостаточность мастерства, литературное ученичество, стремление подражать образцу и т.д.) - эта литературная «кухня» оказывается открытой для читателя (равно как и переводчика), ибо он видит «замок», соединяющий «своды»1 и отдельного произведения, и жанровой формы в целом. Художественно незатейливые, но содержательно интересные, с хорошо выстроенным сюжетом и занимательной интригой повести мадам Гомец сыграли свою, пусть и скромную, роль в русской переводной культуре и в становлении жанров повести и романа.
Центром событий в повести Гомец «Нестроения от ненависти происходящая» становится Тринобатская земля, лежащая на берегу реки Темзы.
Художественное пространство повести соединяет в себе реальные и вымышленные географические ориентиры. «Тринобатская земля», скорее всего, вымышленное наименование местности, вызывающее у русского читателя ассоциации с фольклорным «Тридесятым царством-государством», настраивающим и на соответствующее пространству время - очень давнее, легендарное, сказочное. Содержание французской повести на английский сюжет не противоречит подобной «установке». Автор в начале повести относит нас к далеким - языческим - временам Англии, когда та еще «почитала идолов» (II, 79). Привязанность событий к определенному пространству и времени позволяет читателю середины XVIII века соотнести повесть со столь популярными с петровских времен «гисториями» с их удивительными героями и приключениями. В повести Гомец, как и в многочисленных гисториях, исторические реалии (Англия языческих времен, река Темза) переплетены с вымышленными и псевдоисторическими (Тринобатская земля, имена персонажей и их взаимоотношения).
В русских повестях и романах XVIII века события тоже часто происходят в «баснословные времена», в качестве источника сюжета в этом случае служат и отечественная «Повесть временных лет» (особенно ее легендарная часть), и западноевропейские «рыцарские» романы и поэмы, и переведенные прозой эпические сказания античности, средних веков, эпохи Возрождения и нового времени. Еще В.В. Сиповский указал на это влияние в произведениях Чулкова, Эмина, Попова и других русских авторов1. В- 1770-е гг. выпускалась «Новая сельская библиотека», в которой печатались отрывки из рыцарских поэм Боярда, Ариосто, Тассо и др. Чулков это все читал и обрабатывал на русский манер в своем «Пересмешнике». У Вольтера Чулков позаимствовал «натуру человека» . В.В. Сиповский считает, что авантюрно-рыцарский роман имеет значительную психологическую основу3.
Попытки придать психологизм и драматический характер сюжету и образам персонажей очевидны в анализируемых нами повестях мадам Гомец. Согласно сюжету повести «Нестроения от ненависти происходящая», Тринобатская земля принадлежит двум принцам - Азеру и Динасу, «которые по своим преизрядным свойствам могли бы подданными своими владеть щастливо, ежели бы надмерное честолюбие не понудило их зачать между собою жестокой и кровопролитной войны» (II, 79-80). Два владетеля одного государства - подобная ситуация нередко встречалась в реальной истории разных эпох и многократно обыграна в мировой художественной литературе. Этическая коллизия, как это практически всегда бывает в произведениях Гомец, организует весь сюжет повести. В переводной повести нет противопоставления Азера и Динаса по принципу «плохой - хороший». Напротив, с первых же строк подчеркивается равное их достоинство - они оба обладают «преизрядными свойствами», в силу чего их совместное правление могло быть счастливым для подданных. Могло - но не стало, ибо вспыхнувшая между ними вражда привела к «кровопролитной войне». А причиной всему - «чрезмерное честолюбие», присущее обоим принцам. Мотив соперничества, вражды братьев относится к «вечным» мотивам фольклора и мировой литературы и восходит еще к библейским братьям - Авелю и Каину. Этот «шлейф» «вечных» образов в характеристике Азера и Динаса будет постоянно ощущаться в повести, для автора он станет своеобразной основой, на которую мадам Гомец, а вслед за ней анонимный переводчик будут накладывать свой узор, рисуя судьбы принцев и их взаимоотношения.
Уже в начале повести появится мотив зависти, который во многом затем определит и фабулу, и сюжет произведения. Данный повествовательный мотив мы склонны отнести к разработанной в отечественном литературоведении концепции тематического мотива: проблема отношения мотива и темы занимала еще А.Н. Веселовского, а затем, как указывает И.В. Силантьев, литературоведение XX века достаточно подробно продолжило «веселовскую» линию: Б.В. Томашевский, В.Б. Шкловский, В.Г. Краснов, В.Е. Ветловская, Б.М. Гаспаров, В.И. Тюпа1. Тесно к мотиву зависти примыкает мотив страсти - даже, как сказано в повести, «неукротимой страсти» (II, 80).
