Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. История и литература в XIX веке: соотношение или противопоставление 9
1. Пушкин -между поэтом и историком 9
2. Литературно-исторические обстоятельства в России в свете западной философии истории с начала XIX века до 1830-х годов 14
3. Полемика вокруг исторического романа в журналах 1830-х годов и отношение к ней Пушкина 23
4. В. Скотт и Пушкин 37
Глава 2. Между памятью истории и воображением истории: Проблема отображения истории в художественном тексте в связи с проблемой жанра в «Капитанской дочке» 49
1. Историзм Пушкина 49
1.1. История vs. Литература 52
1.2. Истина vs. Правдоподобие 56
2. Своеобразие художественного мира «Капитанской дочки» 73
2.1. «Капитанская дочка» - «исповедь» Гринева 78
2.2. Столкновение мемуаров и сказки 86
Глава 3. Литература и история в творчестве Пушкина: понимание личности и прошлого 101
1. Динамизм творчества Пушкина 102
1.1. Образ пути в его значение в творчестве Пушкина 106
2. Движение истории и движение человеческих судеб в «Капитанской дочке» 124
2.1. Духовное развитие и постоянство 126
2.2. Устойчивость и совершенствование 140
Заключение 151
Список литературы 154
- Пушкин -между поэтом и историком
- Литературно-исторические обстоятельства в России в свете западной философии истории с начала XIX века до 1830-х годов
- Историзм Пушкина
- Динамизм творчества Пушкина
Введение к работе
В наши дни продолжаются поиски пушкинистов, о творчестве Пушкина написано уже огромное число работ, и были созданы исследования серьезные и значительные. Тем не менее, остается много неясного, спорного. По-видимому, неисчерпаемость и непостигаемость творческого мира поэта основана на его особенностях как писателя и человека. Знаменательно, что у Пушкина одинаковые темы, мотивы и образы постоянно перемещаются из одного произведения в другое, меняются и углубляются взгляды поэта на одни и те же события и явления. Так, вечное динамическое движение является особенностью и сущностью его творчества. Характерное пушкинское явление верно заметила Цветаева: «Никто в Пушкине не остается, ибо он сам в данном Пушкине не остается. А остающийся никогда в Пушкине и не бывал».1
В настоящей диссертации, рассматривая эти идеи на материале поэтики Пушкина, мы будем уделять преимущественное внимание «Капитанской дочке» (1836) (далее «КД»).
Последнее пушкинское художественное прозаическое произведение - «КД» неоднократно привлекало внимание исследователей - оно считается в пушкиноведении, в особенности советского периода, одним из глубоко изученных текстов поэта. Значение «КД» при жизни Пушкина недооценивалось даже в близких к нему литературных кругах, но к настоящему времени она рассмотрена почти со всех сторон и оценена по достоинству : творческая история замысла и создания «КД» тщательно изучены Ю. Оксманом и уточнены рядом исследований Н. Н. Петруниной и др.; изучены генетические и творческие взаимоотношения между «КД» и «Историей Пугачева»3; выяснена существенная разница между «КД» и историческими романами В. Скотта, чему посвящены работы Б. Неймана, М. Гофмана, В. Жирмунского, Д. П. Якубовича, М. Альтшуллера и др.; многочисленные исследования посвящены особенностям ее поэтики, повествовательной структуры и стиля (работы Н. И. Черняева, Н. Н. Страхова, В. В. Виноградова, Д. Д. Благова, Н. В. Измайлова, В. Шкловского, Н. Л. Степанова, А. Лежнева, Г. П. Макогоненко, Л. С. Сидякова, И. П. Смирнова, П. Дебрецени, Н. Н. Петруниной, Н. К. Гея и многих других); ее идейно-художественная проблематика в расширенном плане рассмотрена Ю. М. Лотманом. И почти все эти исследования «КД» так или иначе затрагивают проблему историзма, являющегося одной из важнейших тем зрелого периода творчества Пушкина. Этот аспект повести, по праву заслуживающий внимания исследователей, был всесторонне освещен в работах Б. В. Томашевского, Г. А. Гуковского, И. М. Тойбина, Н. Я. Эйдельмана, С. Кибальника и др.
Эти научные труды, созданные исследователями-пушкинистами, позволили создать целостное представление о художественном мире «КД» и об историко-философской концепции Пушкина. Но, как представляется, эта повесть, благодаря своему «историческому фону», т.е. пугачевщине, изучалась преимущественно в отношении исторических контекстов и подтекстов.
Анализ художественного мира «КД», ставшей привычным детским чтением, оказывается нелегким делом, поскольку за кажущейся ее простотой скрываются сложные творческие искания поэта и его глубокие раздумья об истории и судьбе человека. Эффект простоты повести достигается за счет сложной организации текста. Это подмечено уже в письме к Пушкину В. Одоевского, ставшего одним из первых читателей повести: «Может быть, как прочту в третий раз, лучше пойму».4
Итак, задача настоящей диссертации - проанализировать художественный мир «КД» в русле поэтики динамизма, что позволит приблизиться к пониманию повести, но и самого Пушкина зрелого периода. Нас интересует прежде всего художественная система и логика повести, способствующие созданию обманчиво «простого» текста. Для этого важно выяснить природу жанра «КД», и поныне являющуюся предметом научной дискуссии, и рассмотреть сюжетные коллизии через образы героев повести (не столько Пугачева, сколько Гринева и Маши и, особенно Швабрина). В итоге мы рассчитываем уточнить некоторые идейные и этические позиции Пушкина.
В первой главе в качестве необходимой предпосылки исследования рассмотрены основные историко-литературные обстоятельства и философские концепции, существовавшие в России первой трети XIX века, что и обусловило возникновение в России обостренного интереса к истории и историческому роману. Поскольку «лучшим историческим романом до сих пор остается "Капитанская дочка", представляющая собою как бы итог влияния Скотта на русскую литературу», необходимо уяснить новаторство Пушкина в сравнении с романами В. Скотта, являвшимися образцом исторического романа того времени. Мы обратимся и к полемике вокруг исторического романа и отношению к ней Пушкина, создававшего свои исторические произведения в борьбе с литературными стереотипами исторической романистики.
Следовательно, необходимо будет уделить внимание специфике пушкинского историзма.
Во второй главе диссертации предпринята попытка объяснить принципы работы Пушкина с историческими сюжетами. Работая над ними, он отбирает исторические факты, интерпретирует исторические события и создает художественные образы. Его концепция исторических событий - это концепция не исследователя-историка, а художника. Историческая истина и истина эстетическая - это разные истины.
Пушкин, постепенно осваивал исторический жанр, усложнял и расширял стоящие перед ним задачи. «КД» является итогом этих исканий и итогом развития его художественной прозы. Это определило сложную жанровую форму повести. Выходя за рамки «исторического романа», она сочетает в себе противоположные, на первый взгляд, жанры - мемуаров и сказки. Однако стремление к объединению взаимоисключающих начал на всех уровнях, как известно, является одной из существенных особенностей творчества Пушкина.
Повесть, основанная на многолетних исторических изучениях Пушкина, обретает форму мемуаров заурядного дворянина XVIII века Гринева. Для Пушкина свершившийся исторический факт самоценен в своей неотменяемости. Присущая мемуарной форме ретроспективность не только выполняет важную художественную функцию в сюжете повести, но и выясняет пушкинское понимание происходящего в «общем ходе» истории. В то же время, в мемуары вторгается волшебно-сказочный элемент, что вносит в произведение идиллические мотивы.
Пушкин, создавая «КД», все активнее обращается к фольклорной поэтике и привлекает различные жанры народного творчества, как на уровне текстовых перекличек, так и, в большей мере, на уровне структуры текста. Он переосмысляет сказки в соответствии со своими идейно-художественными задачами. Особенно, на наш взгляд, близка всему тексту «КД» логика сказки «Иванушка-дурачок». Таким образом, элементы волшебной сказки представляют собой своеобразный подтекст, без учета которого невозможно полное понимание повести.
Но события «КД» развертываются не в условном, замкнутом мире сказки. Чтобы придать большую достоверность мемуарам Гринева как очевидца пугачевского восстания, поэт окружает его рассказ цитатами и аллюзиями из литературы XVIII века и использует досконально изученный им исторический материал, что позволяет ему «воскресить век минувший во всей его истине» (XI, 181).
В третьей главе диссертации «КД» будет рассмотрена в контексте художественной системы Пушкина, в основе которой лежит идея вечного движения и изменения. В творчестве Пушкина одной из основных тем является именно тема соотношения изменчивости и неизменности, динамичности и стабильности.
Пушкин видит весь мир в движении, причем движение истории рассматривается им как явление природы - смена поколений и возрастов человека уподобляется им смене времен года и вечному обновлению жизни. Так герои и героини Пушкина (Евгений Онегин, Татьяна Ларина, Петруша Гринев, Маша Миронова и др.) предстают перед нами в конце произведения совсем другими, нежели в начале. И в «КД» занимают важное место вопросы развития и изменения человека в связи с законами движения времени, действия общих и неотвратимых законов жизни. Поэт по-разному решает эти проблемы в разных произведениях, применительно же к «КД» он видит здесь возможность параллельного развития исторической судьбы и частных судеб героев. При этом следует обратить внимание на «образ пути», который постоянно присутствует в творчестве Пушкина, в том числе и в «КД». Здесь Пушкин примыкает к литературной традиции метафизического «странствия души», ведущей от «Божественной Комедии» Данте.
В контексте этих идей будут проанализированы нами «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года» (1835), прямо связанное с реальными путешествием Пушкина, и ряд лирических произведений, в которых так или иначе отражены образ «дороги» и тема «пути». Затем, опираясь на эти выводы, мы обратимся к духовному миру персонажей «КД».
В заключительной части диссертации мы предполагаем рассмотреть, как гуманистический идеал поэта отразился в его социальных и исторических воззрениях.
Пушкин -между поэтом и историком
По определению толкового словаря, слово «история» обозначает не только действительность в процессе развития, но и рассказ, т.е. фиктивное, выдуманное повествование. ] Такой двойной смысл, заложенный в понятии «история», обнаруживает его условность. Благодаря этой двойственности, в романе, который представляет собой «историю» (т.е. рассказ) об «истории» человека,2 встает проблема границы между реальностью и фикцией. Этот вопрос продолжает волновать ученых и художников со времен Аристотеля до нашего времени. Наиболее остро эта проблема встает в историческом романе, построенном на основе исторических фактов. Такой тип романа остро ставит вопрос о том, где находится зыбкая грань между фактами и легендами, - вопрос, очень интересовавший Пушкина.
Проблема достоверности фактов и легенд по-разному трактовалась историками. Как известно, французская романтическая историография 1820-30-х годов придавала особое значение легенде, мифу, возникшим вокруг факта или на его основе. Таким историкам, как Огюстен Тьерри, Проспер де Варант, Виктор Кузен, Франсуа Гизо, Пьер-Симон Баланш и др., история фактов была не так интересна, как история поэтического вымысла. Пушкин был знаком с их трудами и разделял их общие идеи.
Вышеназванные историки предлагали новый подход в обращении с историческим материалом вообще. Их недоверие к голому факту требовало расширения круга наблюдений.
Этот новый исследовательский принцип открыто противостоял предшествующей историографии. Прежде историк отбрасывал детали, затемняющие общую идею, теперь же конкретная деталь приобретает общий смысл, становится выражением синтезирующей мысли. Смысл исторического процесса, по их мнению, обнаруживается только тогда, когда отдельные элементы исторической жизни понимаются в связи с общим потоком Истории, общим течением событий. Излагать историю для них - это не просто перечислять и описывать исторические факты и события, а устанавливать связи между ними. В этом плане «история фактов дополняется и трансформируется историей мнений, историей сознания».4 С таких позиций особенное значение приобретает легенда, миф, возникший вокруг факта. К примеру, для «истории королей», являвшейся официальной историографией XVIII века, была важна не подлинность личности короля, а подлинность его государственной политики, окруженной ореолом царствования. С точки зрения романтиков, эта история может не соответствовать подлинным человеческим особенностям данного короля. Но легенда, созданная народом, более истинна, чем сотни мелких фактов, запечатленных в документах и мемуарах, так как она выражает «подлинный» смысл эпохи, т.е. роль народного сознания в общем развитии страны или общества. Тем самым миф и легенда для новой школы историографии превращаются в исторический документ.
Таким образом, миф и легенда, в которых отображена история общественного мнения, становится правдивее самой действительности, самой истории. Вот почему романтические историки так интересовались мифом и легендой. Следовательно, без «поэтической истины» невозможна истина научная, и реконструкция прошлого совершается лишь при помощи воображения.
Отсюда вытекает один из важнейших элементов романтической историографии - воображение и с его помощью воссозданное прошлое. Особое значение приобретает и так называемый «местный колорит». В своем стремлении к конкретности изображения истории, противопоставленной абстрактным описаниям прошедшего века, новые историки утверждали, что детали приобретают смысл и раскрывают свою тайну только в том случае, если ими оперирует воображение. Именно эти детали, т.е. «местный колорит», 6 извлекаемые из документов при помощи воображения, для них отождествлялись с исторической правдой, которая в этом смысле сближалась с поэтической истиной.
Для того чтобы раскрыть сознание и чувства народа, смысл эпохи, скрытые в скудных документах, хрониках, мемуарах, историку необходимо воображение, при его помощи он воссоздает подлинную историческую истину, которая полнее и выше истины фактической. Воображение в качестве средства познания позволяет открыть высшую правду истории, так как без воображения невозможно заполнить пропасть между материальными документами и недосказанной в них истиной, которую стремится постичь историк новой эпохи. Разумеется, такой взгляд на историческую науку противоречил представлениям рационалистов XVIII века о несовместимости взаимоисключающих друг друга правды и вымысла. Однако, согласно новой школе, только так можно проникнуть в прошлое. Например, Гизо утверждал: «Воображение играет огромную роль в жизни людей и народов. Только одно настоящее, бесстрастное, спокойное и обыденное недостаточно для человеческой души. В нем ей тесно ... она хочет больше простора, больше разнообразия. Вот в чем заключается необходимость и очарование национальных преданий прошлого, всей той части народной жизни, в которой воображение свободно блуждает и играет в пространстве более просторном, чем современная жизнь».
Приблизиться к объективной истине можно только при помощи воображения или, по словам Варанта, благодаря «инстинктивной способности сопереживания».9 В этом задачи историка и художника совпадают. В результате оба «творят», стремясь найти реальную историческую истину (или «поэтическую истину» или «местный колорит») и написать правдивое произведение. Таким образом, история и художественное произведение по существу представляют собой творческое воспроизведение, а не простое подражание. Естественно, что в романтических концепциях рождается образ «поэт-историк».
Литературно-исторические обстоятельства в России в свете западной философии истории с начала XIX века до 1830-х годов
В европейской истории новая эпоха революционных бурь, грандиозных сдвигов, обозначившаяся с конца XVIII века, отличается необычайно пристальным интересом к истории. Особенно мощный толчок формированию исторического мышления того времени дала Великая Французская Революция 1789 г.
Во Франции невозможность вернуться после Великой Революции к старым порядкам явственно ощущалась в обществе, пережившем национальный подъем. Варант так выразил пафос нового революционного времени: «Кровавая Революция изменила лицо нашей земли; на обломках насильственно разрушенного общества возникло новое общество, с новыми людьми и новыми правилами». Отсюда возникала потребность постичь эти новые исторические явления иным способом мышления, отличающимся от старого. Началось необычайно интенсивное развитие исторической мысли, расцвет исторической науки, а, вместе с тем, и исторического романа. Примечательно, что все это совпало с началом расцвета романтизма.
Итак, всеобщее увлечение историческим романом и его успех являлись «следствием общей потребности». 14 Причина этого, как отметил Белинский, состоит не во влиянии одного писателя, В. Скотта, а «в духе времени, во всеобщем и, можно сказать, всемирном направлении».
Не следует забывать и об общем направлении - сближении истории с философией, обостренном интересе к вопросам исторической методологии, к проблемам философии истории и сближении истории с социальными исканиями (особенно у Сен-Симона и его школы). Это было одной из ведущих тенденций в общеевропейском движении новой эпохи. Этим, в частности, занималась и французская романтическая историография. Кузен считал «историю отражением философии, целой философской системой».
Огромное значение философии истории новой эпохи, прежде всего французской, заключается в том, что она распространяла в исторической науке новое понятие - закономерность непрерывного развития исторического процесса. Современникам, привыкшим к старой историографии, эта идея казалась воззрением «фаталическим», упраздняющим всякую роль личности и отвергающим роль случая в истории.
Эта концепция явно противостояла неизменному вечному идеалу рационалистических и метафизических концепций просветителей. Логическое рассуждение должно было привести к познанию вечных и неизменных законов природы. Просветители апеллировали к одному-единственному, неподвижному идеалу общественных отношений, основанных на неоспоримых, а следовательно, неизменных доводах разума и законах природы. Признать историческую изменяемость логики и разума значило бы разрушить логику и разум, а вместе с тем и всю систему аргументации в пользу нового общества. Поэтому у просветителей истинное познание возможно только под знаком вечности. Ориентация на всеобщность и вечность практически исключала понятие исторического развития и качественного изменения как принципа познания мира. В этом отношении движущая сила истории для просветителей является всеобщим разумом, и, разумеется, она находится вне исторической реальности: она проявляется в истории, но не создается в ней.
Между тем понятие «эволюция» было хорошо известно просветителям. Идея прогресса была сформулирована именно в XVIII веке. Просветители представляли себе развитие как некий однородный и повсюду единый процесс, как движение по прямой линии. Это было постепенное освобождение разума от суеверий, медленная победа рационалистического эвдемонизма над пережитками варварства. Конечная цель этой эволюции, так же как средства ее, были всегда одинаковы. Однако в понимании романтиков эволюция приобрела совсем иные формы. Для романтиков этот процесс оказывался более сложным: в каждую данную эпоху каждый данный народ разрешал свои особые социальные задачи, шел к особой цели и особым путем. Принимая все местные и временные формы, романтики обнаруживали своеобразные формы цивилизации и движение там, где просветители видели варварство и застой.
Таким образом, в отличие от историков старой школы либеральные историки видели движущую силу истории в самом процессе истории и, следовательно, признавали власть исторических законов, понимали исторический процесс в его внутреннем единстве, в его динамике.
Во время Реставрации либеральные историки, бывшие очевидцами Революции, пытались оправдать ее. Они хотели видеть в Реставрации законный результат революции, осуществление основных ее идей, а в конечном счете увидеть в перспективе будущее. Действительно, Революция осветила им историческое прошлое как единое целое, дала возможность обобщить его, а затем разгадать его движение, его цель, иначе говоря, угадать замыслы провидения.
Историзм Пушкина
Длинный ряд серьезных исследований об историзме Пушкина исчерпывающе доказывает его значимость в творчестве и в мировоззрении поэта. Благодаря этим содержательным исследованиям (особенно работам Б. В. Томашевского, Н. Я. Эйдельмана и И. М. Тойбина) проблема историзма в творчестве Пушкина освещена всесторонне.
Почти каноническим в исследованиях пушкинского историзма стало сближение исторического подхода и реализма. В силу этого Пушкин становится основоположником и «подлинного» историзма, и критического реализма, крупнейшего литературного направления в русской литературе XIX века. Естественно, что «народность» Пушкина как одна из категорий пушкинского реализма привлекала повышенное внимание литературоведения советского периода, настойчиво отыскивавшего в творчестве Пушкина социальный протест, революционность в любых проявлениях.4 Такие произведения Пушкина, как «Дубровский», «История села Горюхина», «История Пугачева» и «Капитанская дочка» давали для этого реальные основания.
Как представляется, историзм Пушкина в течение долгих лет предпочитали трактовать не столько как проблему поэтики, сколько как проблему философского мировоззрения и социально-политических взглядов поэта. К примеру, рассматривая эволюцию пушкинского понимания истории, Б. В. Томашевский утверждал, что «историзм предполагает понимание исторической изменяемости действительности, поступательного хода развития общественного уклада, причинной обусловленности в смене общественных форм. Из литературных направлений только реалистическому искусству, рассматривающему человека всегда во взаимодействии с социальной средой, свойственно качество историзма».5 Д. Благой подчеркивал элемент «социологизма» творчества Пушкина, рожденный историзмом его мышления. На фоне преобладающего идейно-философского понимания историзма Пушкина выделяются работы И. М. Тойбина, выдвинувшего на первый план принцип пушкинского «художественного историзма».6
Белинский охарактеризовал свой век как век, исполненный «духом анализа и исследования», по мнению Г. Гуковского и Ю. Тынянова Пушкин в последние годы шел именно в этом направлении, отвечавшем веяниям времени. Тем не менее, как бы глубоко ни проникал в его художественное сознание аналитический элемент, поэт ни на минуту не упускает из виду различия между творчеством собственно художественным и научным, между «мечтами поэта» и истинами «строгого историка». Пушкин ясно осознавал, что между этими сферами существуют некие зыбкие, но нестираемые грани. Проблема эта у Пушкина решалась в связи с понятиями вымысла и факта - их соотнесенность друг с другом или их противоставленность друг другу была рассмотрена в предыдущей главе. В противоположность русской традиции и характерной для романтизма в целом тенденции к стиранию грани между историей и литературой, Пушкин стремился к более четкому определению специфики истории и литературы. И это, как было показано выше, доказывает практика его художественного и научного творчества, имеющего разные, соответствующие поставленным целям, задачи.
В предисловии к «Истории государства Российского» Карамзин подчеркивал: «история не роман».8 Пушкин поддержал это мнение: «Мих. Орлов пенял Карамзину, т. е. требовал романа в истории - ново и смело» (XII, 306). Пушкин относился к истории и литературе как к разным типам повествования, и мы уже продемонстрировали отражение этой идеи в стихотворении «Герой», где утверждается равноценность поэтического и научного взгляда на историю. Было бы неосмотрительно, конечно, отождествлять точку зрения Поэта в стихотворении со взглядами самого Пушкина, хотя в этом стихотворении и наличествует известное предпочтение мнения Поэта мнению Друга. В то же время нельзя сказать, что в итоге «стихотворение это скрыто вводит синкретическое решение» Пушкина - как третий вариант за двумя противоположными версиями об истине Поэта и Друга. Пожалуй, подобный эклектизм чужд Пушкину. Поэту важно не дать окончательное решение «вечного» вопроса, а показать один из способов решения подобных вопросов, иначе говоря, он является скорее человеком вопрошающим, нежели отвечающим.
С этих позиции следует подходить, на наш взгляд, к исследованию как исторического труда «История Пугачева», так и художественного произведения «Капитанская дочка», написанных на основе одних и тех же событий и материалов.
Динамизм творчества Пушкина
Мировоззренческий и художественный историзм неизбежно приводит Пушкина к вопросу о соотношении движения истории с движением человеческих судеб, к осмыслению человека как части движущейся вместе с ним истории. При этом зависимость судеб пушкинских героев от законов жизни исторической осуществляется в разных вариантах.
Так, к примеру, герой стихотворения «К вельможе» (1830), будучи свидетелем грандиозных общественных катаклизмов - войн, революций, смены эпох, - сумел сохранить внутреннюю гармонию, ибо он «понял жизни цель», умеет жить «для жизни»: «Всё изменилося. Ты видел вихорь бури, // Падение всего, союз ума и фурий, // Свободой грозною воздвигнутый закон, // Под гильотиною Версаль и Трианон // И мрачным ужасом смененные забавы ... Один всё тот же ты. ... Влиянье красоты // Ты живо чувствуешь ... Ты, не участвуя в волнениях мирских, // Порой насмешливо в окно глядишь на них // И видишь оборот во всем кругообратный» (III, 219-220).
Германн из повести «Пиковая дама» представляет собой новое поколение, т. е. человека «железного века». Он, пользуясь своим оружием (логикой, рациональностью и целесообразностью), старается разгадать тайну трех карт, которой владеет графиня, и тем самым вторгается в жизнь другого поколения, основанную на других законах. Непонимание этого неизбежно ведет Германна к трагедии. В начале первой главы повести Томский рассказывает фантастическую историю о трех картах, а гости высказывают различные предположения, из которых примечательна версия Германна - «сказка». Сфера сказки, к которой принадлежит и старуха, в данном случае подразумевающая иррациональное, фантастическое и таинственное, резко противоположена трезвому расчету Германна. Это определяет непримиримый конфликт между ними.
Наконец, в «КД» историческая судьба и частные судьбы героев развиваются параллельно. Параллельное развитие осуществляется через случайные совпадения, конфликты и их разрешение. Так, покинув дом, приобретя опыт участия в исторических событиях, Гринев со временем меняется и нравственно созревает, причем очень быстрыми темпами, также и «трусиха» Маша во время путешествия превращается в смелую капитанскую дочку.
Пушкин видит весь мир в движении, соответственно которому меняется и человек. Это для него - «закон судьбы».6 Непрерывное динамическое движение является существенным свойством творчества Пушкина, который сам стремительно развивается и меняется и как человек, и как писатель. Не удивительно, что герои Пушкина даны в движении характеров, что одни и те же темы, мотивы и образы, поворачиваясь разными гранями, проходят через все его творчество, и вместе с тем взгляды поэта на одни и те же события и явления меняются и углубляются.
Естественно, что в творчестве Пушкина одной из основных тем является тема соотношения изменчивости и неизменности, динамичности и стабильности, что и обнаруживается в сюжетах, содержащих в себе момент столкновения героев на их жизненном пути с неожиданными событиями или явлениями. Как следствие этого, для таких произведений характерны ситуации высокого драматизма: герои, обычно обыкновенные, оказавшись в сложном положении, ведут себя решительно и динамично, реализуя себя до предела. В конце пушкинские герои предстают перед нами совсем другими, нежели в начале. Ярким примером этому служат не только знаменитая Татьяна, но и Гринев, и Маша.
В конце повести за плечами каждого героя - свое путешествие. И это не случайно: «образ пути» является одним из удобнейших способов зримого изображения движения истории и человека во времени. Более того, дорога особенно удобна для изображения события, вызванного случайностью, например, встреча Гринева с Пугачевым в пути во время метели, встреча Маши с императрицей во время прогулки в саду. И благодаря путешествию герои могут измениться.
Вместе с тем «дорога» важна и в переносном смысле.10 Пушкин нередко использует этот образ. К примеру, в стихотворении «Телега жизни» (1823) в аллегорической форме представлены все этапы человеческого пути; в стихотворении «Бесы» (1830) образ заблудившегося в метели путника символизирует ситуацию человека, заблудившегося на жизненном пути; в «Маленьких трагедиях» говорится о поисках счастья, которое является самой основной проблемой личности, через путешествия в культурно-исторические миры (Средневековье, Возрождение, эпоха Просвещения, современность).1 «КД» может быть уподоблена Bildungsroman, «роману воспитания»,12 где путешествие играет самую существенную роль, где мир и жизнь изображаются «как опыт, как школа, через которую должен пройти всякий человек», тем самым герой обретает самостоятельность и определенность характера.
Таким образом, образ пути вновь и вновь возникает в прозаических и лирических произведениях Пушкина (вспомним хотя бы его «дорожные» стихотворения) и приобретает особое значение в его творчестве. Поэтому прежде, нежели рассмотреть вопросы о развитии и изменении человека в связи с законами движения времени, о действии общих и неотвратимых законов жизни в «КД», которая обязана своим сюжетным построением образу пути, важно обратить пристальное внимание на сам этот образ и его значение в других произведениях Пушкина, где он также играет значительную роль.
