Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Христианские мотивы в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен» 35
Глава 2. Поэтика эротического в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен» 65
Глава 3. Образ «маленького человека» в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен» 99
Глава 4. Театральное начало в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен» 126
4.1. Театр в жизни и творчестве A.M. Ремизова 127
4.2. Шутовство в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен» 139
4.3. Юродство в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен» 150
Заключение 162
Библиография 172
- Театр в жизни и творчестве A.M. Ремизова
- Шутовство в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен»
- Юродство в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен»
Введение к работе
Алексей Михайлович Ремизов — самобытный мастер русской прозы XX-
го века. Вхождение Ремизова в литературу пришлось на период
преобладания в литературе символистских эстетических концепций.
Согласно идеям символистов, искусство позволяет художнику проникнуть в
тайны бытия, искусство подобно мифу и — более того - приравнивалось к
мифу. В основе символистской концепции мировосприятия лежит идея
универсальных соответствий — словом А.А. Блока, «все в мире полно
соответствий» . Создавая литературное произведение, символисты искали
подобные образы, сюжеты, мотивы в мифологии, литературном и
фольклорном наследии предшествующих эпох. Возникали
неомифологические тексты, в которых преобладали мифологические мотивы, сюжеты, образность. Кроме того, «в роли мифа, «подсвечивающего» сюжет, начинает выступать не только мифология в традиционном смысле слова, но и исторические предания, бытовая мифология, историко-культурная реальность предшествующих лет, известные и неизвестные художественные тексты прошлого»2. Таким образом, главными приметами неомифологизма в литературе становится активное использование автором так сказать «чужого» слова - включение в текст реминисценций, аллюзий, собственно цитат. Как отмечала З.Г. Минц: «...В «неомифологических» текстах русского символизма ... план выражения задается картинами современной или исторической жизни или историей лирического «я», а план содержания образует соотнесение изображаемого с мифом» . Подобным образом, к примеру, организован художественный мир во многих прозаических произведениях символистов: в «Котике Летаеве», «Серебряном голубе» и «Петербурге» А. Белого,
Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. - Т. 5.- М.: Государственное издательство художественной литературы, I960. - С. 429.
2 Неомифологическое сознание / В.П. Руднев // Руднев В.П. Словарь культуры XX века. - M.: Аграф, 1998.
-С. 185.
3 Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов / З.Г. Минц //
Минц З.Г. Поэтика русского символизма. - СПб., 2004. - С. 73.
«Мелком бесе» Ф. Сологуба, «Огненном ангеле» В. Брюсова, трилогии Д. Мережковского «Христос и Антихрист».
Е.М. Мелетинский писал: «Пафос мифологизма XX века ... в выявлении неких неизменных, вечных начал, позитивных или негативных, просвечивающих сквозь исток эмпирического быта и исторических изменений» .
Термин «неомифологический текст» по отношению к творчеству A.M. Ремизова применим достаточно условно. По словам A.M. Грачевой, ««неомифологизм» не является постоянной категорией эстетики, а используется окказионально»5.
В ремизоведении принято выделять два периода в творчестве писателя: до эмиграции (1900-1921) и после нее (1922-1957). Приметы неомифологических текстов-«мифов» отчетливее прослеживаются в произведениях, созданных до эмиграции писателя из России - «Пруд», «Крестовые сестры», «Пятая язва», «Неуёмный бубен». Это связано с тем, что в доэмигрантском наследии A.M. Ремизова доминируют символистские идеи6.
Однако необходимо оговориться: единое мнение о методе Ремизова (на протяжении всего творческого пути) не выработано. Алекс Шейн, рассматривая малые жанры доэмигрантской прозы писателя, прослеживает тенденцию движения от «лирической фрагментарности к эпической последовательности, от абстрактного к конкретному, от крайнего импрессионизма к импрессионистскому реализму, если коротко, это переход от символизма к неореализму»7. A.M. Грачева также соотносит
Мелетинский Е.М. Поэтика мифа / Е.М. Мелетинский. - 3-е изд., репринт. - М.: Восточная литература, 2000. - М., 2000. - С. 295.
5 Грачева А.М. Научная конференция «Русский рассказ и литературный процесс начала XX в.» / A.M.
Грачева // Русская литература. - 1989. - № 2.- С. 250.
6 См., например: Тырышкина Е.В. «Крестовые сестры» A.M. Ремизова: концепция и поэтика / Е.В.
Тырышкина. —Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. пед. ун-та, 1997.-235 с.
7 Shane A.Prisoner of Fate: Remizov's Short Fiction I A. Shane II Russian Literature Triquarterly: IV. - 1972. - P.
315-316. (Цитирую по: Тырышкина Е.В. «Крестовые сестры» A.M. Ремизова... С. 25.) См. также о
эстетику Ремизова с неореализмом, называя в числе неореалистических признаков выраженную субъективность повествования, лиризм повествователя, слабо выраженный сюжет, который подчинен композиционному построению8.
Мы придерживаемся мнения, что метод Ремизова однозначно нельзя идентифицировать ни с символизмом, ни с каким-либо другим литературным методом — он синкретичен. В художественном мире писателя гармонично сплелись черты декаданса и реализма, тенденции сюрреализма и авангарда9.
Тексты-«мифы» Ремизова доэмигрантского периода стали художественной формой, в которой особенно отчетливо реализовалась эстетическая концепция писателя, его подход к работе с «чужим» материалом — бытовыми, литературными, историческими фактами, которые в произведениях писателя помогают сформировать новое художественное пространство.
На становлении творческой индивидуальности Ремизова сказался ряд биографических факторов. Будущий писатель родился в 1877-м году, по линии матери он принадлежал к московскому купеческому роду Найденовых, который был очень известен в столице. Детские и юношеские годы его связаны с Замоскворечьем, в то время промышленным районом Москвы, где селились, главным образом, купцы, рабочие. Детство Ремизова прошло в атмосфере исконного православного быта. «Всенощные, обедни и ранние и поздние, часы великопостные, ночные приезды ... чудотворных икон, ночные и дневные крестные ходы, хождения по часовням и на богомолье по святым местам, заклинание бесов в Симоновом монастыре,
«неореализме» Ремизова: Shane A. Remizov's Prud: From Symbolism to Neo-Realism /Л. Shane II California Slavic Studies: 1. - 1971. - P. 71-82.
8 Грачева A.M. Научная конференция... С. 250.
9 Подобное мнение высказывали многие исследователи творчества A.M. Ремизова. Например, отсылаем к
книге: Келдыш В.А. Русский реализм начала XX века / В.А. Келдыш. М.: Наука, 1975. - 279 с; а также к
многочисленным работам Е.Р. Обатниной и др.
жития из Макарьевских четий-минеи» , — позднее вспоминал сам A.M. Ремизов. Мать писателя была женщиной образованной, но мало времени уделяла воспитанию детей. Братья Ремизовы увлекались чтением, еще подростками начали собирать собственную библиотеку.
После окончания коммерческого училища Ремизов поступил на естественный факультет Московского университета. Однако учился там совсем недолго. Ему помешал арест. В ноябре 1896-го года Алексей Ремизов (в то время студент Московского университета) был задержан полицией как участник студенческой демонстрации на Ходынском поле. Он был выслан из Москвы в Пензу. Затем последовал второй арест за организацию кружка пензенских рабочих. В результате по решению суда его перевели из Пензы под гласный надзор полиции в Вологодскую губернию на три года (1900-1903). Несколько лет будущий писатель провел в Вологде и областном городке Устьсысольске11.
В начале прошлого века Вологду называли «Северными Афинами». Там находился своеобразный центр ссыльной интеллигенции. Под надзором полиции в городе жили люди, ставшие позднее видными деятелями российской культуры, науки, политики. Так, в числе ссыльных находились Б.В. Савинков, П.Е. Щеголев, А.В. Луначарский, Н.А. Бердяев и др.
Еще в пензенской ссылке будущий писатель увлекся новой модернистской литературой, философией - переводил на русский язык произведения Станислава Пшибышевского и Мориса Метерлинка, Фридриха Ницше. На тот период отчетливо наметилось охлаждение Ремизова к революционной деятельности, от которой в итоге он совсем отказался. Это разочарование стало поворотным в судьбе Ремизова - он всерьез увлекся литературой - теперь уже не только как читатель, переводчик, но и как начинающий автор, подающий надежды.
10 Цитирую по: Грачёва A.M. Алексей Ремизов и древнерусская культура / А.М. Грачева. - СПб.: Дмитрий
Буланин, 2000. С. 16.
11 См., например: Розанов Ю.В. Северный маршрут Алексея Ремизова: поэзия и правда / Ю.В. Розанов //
Вопросы литературы. - 2004. -№ 6. - С. 70 - 84.
Первая публикация Ремизова - «Плач девушки перед замужеством», созданный на материале зырянского фольклора, был напечатан в газете «Курьер» в 1902-м году. Автор скрывался под псевдонимом «Н. Молдаванов». Одобрительно отозвался о «Плаче девушки перед замужеством» М. Горький: ««Плач девушки» - ей-богу - хорош!»12. В это время начинающий писатель уже работал над крупным прозаическим произведением - романом «Пруд» (первая редакция - 1902 — 1903-й годы). Позже он несколько раз к нему возвращался - известны четыре редакции романа. «Пруд» - произведение автобиографичное, по сути - семейная хроника, в центре его - мрачная история жизни братьев Финогеновых.
В целом критика прохладно приняла «Пруд» Ремизова, упрекая автора в чрезмерной натуралистичности и жестокости, не привлекла внимания и поэтика произведения. Между тем в романе, как пишет A.M. Грачева, «проявилась характерная черта его творческого метода: для писателя герои и факты их собственной «реальной» жизни были художественными составляющими текста, равнозначными «чужим» (вымышленным или заимствованным) героям и сюжетам» . Таким образом, уже в ранних произведениях Ремизова наметилась его оригинальная эстетическая концепция творчества «по материалу».
«Чужое» слово органично вплетается художником в собственный текст, а ремизовские произведения всегда разомкнуты по отношению к наследию прошлого - будь то мифология, фольклорная или книжная традиции, культурная или политическая действительность и прочее. Сам писателя отмечал: «Я беру себя - свое, и раскалываю на 33 кусочка и эти куски соединяю»14. По этой причине ремизовский текст насыщен «чужим» словом. Однако «чужое» слово для Ремизова - это не образец для подражания либо копирования. Для писателя это своего рода «строительный
12 Горький М. Поли. собр. соч. Письма: В 24 т. - Т. 3. - М.: Наука, 1997. - С. 92.
13 Грачева A.M. Жизнь и творчество Алексея Ремизова / A.M. Грачева // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10 т.-
T. 1. - М.: Русская книга, 2000. - С. 13.
14 Кодрянская Н. Алексей Ремизов / Н.Кодрянская. - Париж, 1959. - С. 129.
материал». Используя терминологию К. Леви-Стросса, автор в таком случае выполняет роль бриколера, выстраивающего новую художественную реальность из «чужих» элементов, а произведение по сути своей - коллаж. Ремизов использует оригинальные сюжетные ходы, запоминающиеся художественные образы, известные мотивы. Цель писателя заключается не в их воспроизведении - скорее, ремизовские произведения - это творческий эксперимент, своеобразная «игра» с «чужим» материалом, в ходе которой он «выстраивает» художественную реальность в соответствии с собственным замыслом, но из различных элементов «чужих» текстов.
Критик-современник A.M. Измайлов писал о повести «Крестовые сестры»: «С работой Ремизова случается то, что бывает с мозаичной картиной, когда ее смотришь слишком близко. Каждая клеточка, каждый спай берут внимание. Какой-то таинственный дух, который должен слить, спаять, обобщить эти красные, синие, черные клетки в одно творческое создание, куда-то отлетел» э. Действительно, для поэтики Ремизова характерна коллажная природа повествования, на первый взгляд, оно мозаично. Перед читателем текст так сказать «сделанный», смонтированный - очередной модернистский эксперимент в области поэтики. Однако это лишь первое впечатление. Ремизовское «построение» целиком подчинено авторскому замыслу. В рамках одного текста он, как правило, синтезирует несколько пластов заимствований - осознанных или ассоциативных. Он словно вживается в «чужой» материал, выстраивая собственную художественную реальность.
Сам писатель подчеркивал ориентированность собственного творчества на книгу: «Источник у меня единственный: книга. По счастью, они сами шли мне в руки. Я так и смотрю на книгу, как на живую встречу. Потом стал присматриваться и приглядываться к живым людям и строить всякие догадки, что есть настоящее в человеке и в чем он только «прикидывается»
15 Измайлов А. Пестрые знамена: Литературные портреты безвременья / А. Измайлов. - М.: Издание т-ва И.Д.Сытина, 1913.-С. 91.
или, что то же, во что превращается. А наконец, и заглянул в себя и не без удивления открыл и в самом себе целый ряд превращений»16.
Действительно, как неоднократно подтверждали исследователи, писатель часто обращался к книгам как к источнику собственных произведений, упоминая их в примечаниях, составленных им самим, или с помощью прямого цитирования в тексте.
«Чужой» материал провоцирует писателя к творческому диалогу, становится ключом к пониманию настоящего, которое наследует черты прошлого, воплощаясь через «прапамять». Причем взаимопроникновение текстов-«источников» оказывается настолько глубоким, что далеко не всегда можно с уверенностью и однозначно атрибутировать перекличку, так как Ремизов не «списывает», а «припоминает». В результате в сознании автора возникает некий «миф», созданный из «осколков» литературы, истории.
Круг ремизовских «источников» (в широком значении слова) очень разнообразен. Охарактеризуем лишь наиболее значимые из них.
На протяжении всего литературного пути писатель обращался к устному народному творчеству как источнику сюжетов, особой фольклорной образности. Некоторые исследователи стремятся рассмотреть творчество Ремизова в контексте ряда оппозиций, одна их которых — «культура —
фольклор» .
Ю.В. Розанов обратил внимание, что «главным если не единственным источником ремизовского фольклоризма была книга» . Ремизов читал фольклорные сборники, изучал исследования фольклористов, проявлял интерес к «живому, изустному» слову, сохранившемуся в диалектах. Однако, работая с фольклорными источниками, автор чаще обращался к
16 Ремизов A.M. Подстриженными глазами / A.M. Ремизов // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10 т. - Т. 8. - М.:
Русская книга, 2000. - С. 190.
1 Отсылаем, в частности, к работам: Доценко С.Н. «Воробьиная ночь» Алексея Ремизова / С.Н. Доценко //
Русская речь. -1994. - № 2. - С. 103 - 106.; Слобин Т.Н. Проза Ремизова 1900-1921 / Г. Слобин; пер. с англ.
Г.А. Крылова. - СПб.: Академический проект, 1997. - 206 с.
18 Розанов Ю.В. Писатель в маске сказителя / Ю.В. Розанов // Текст Культура Социум: Сборник статей,
посвященный 70-летию проф. М.А. Вавиловой. - Вологда, 2000. - С. 100.
таким жанрам, как сказка, плач, игра19. Реже внимание писателя привлекали былины, народная сатира. «Большее же внимание было обнаружено к тем направлениям народной словесности, в которых находили выражение ее наиболее универсальные, незыблемые формы, а также раздумья русского человека о вечных противоречиях бытия. Отсюда интерес писателя к языческой мифологии с ее поэтической демонологией и земледельческой магией» , - пишет А.И. Михайлов.
Первыми произведениями, заслужившими восторженные отзывы критиков, стали именно ремизовские сказки из цикла «Посолонь». Затем последовали «Докука и балагурье», «Заветные сказы», «Сибирский пряник», «Ё». Нередко ремизовские сказки представляли собой авторские варианты, возникшие на материале фольклорных произведений. Так, в «Посолони» автор творчески переработал избранные сказки из сборника А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки». Ремизоведы справедливо замечали, что эти пересказы - это произведения все же авторские, рассказанные писателем на свой лад21.
Увлеченно писатель относился к миру древнерусской культуры - будь то древнерусская книжность, старинное церковное пение, иконопись22,
Данные аспекты влияния разработаны, например, в статьях: Доценко С.Н. «Воробьиная ночь» ... ; Калениченко О.Н. Отражение мифологемы о строительной жертве в рассказе-притче A.M. Ремизова «Жертва» / О.Н. Калениченко // Литература и фольклорная традиция. - Волгоград, 1997. - С. 183-191; Синани - Мек Лауд Е. Волшебное мышление A.M. Ремизова: «Мышкина дудочка» / Е. Синани - Мек Лауд // Алексей Ремизов: исследования и материалы. - СПб., 1994. - С. 124 - 128.; Усимова Г.А. Фольклорные традиции и их переосмысление в книге сказок «Посолонь» / Г.А. Усимова // Творчество С.Д. Дрожжина в контексте русской литературы XX века. - Тверь, 1999. - С. 89-95.; Чередникова М.П. Игра - обряд - миф в цикле А. Ремизова «Посолонь» // Детский сборник: статьи по детской литературе и антропологии детства. -М., 2003.-С. 145-152.
20 Михайлов А.С. Сказочная Русь Алексея Ремизова / А.С. Михайлов // Русская литература. - 1995. - № 4. -
С. 57.
21 См. об этом, например: Данилова И.Ф. О сказках Алексея Ремизова / И.Ф. Данилова // Ремизов A.M.
Собр. соч.: В 10 т. - Т. 2. - М.: Русская книга, 2000. - С. 617.; Дорожкина В.Ю. «Посолонь» A.M. Ремизова:
принципы поэтики как истоки самобытности / В.Ю. Дорожкина // Вестник СПбГУ. - Сер. 2. - 1996. - Вып.
1.- (№2). -С. 105.
22 Об этом свидетельствуют и работы исследователей: Грачева A.M. Структура патерикового рассказа и ее
отражение в сборнике А. Ремизова «Бисер малый» / A.M. Грачева // Материалы республиканской
конференции СНО 1977. - Тарту, 1977. - Вып. 3. -С. 66- 77.; Грачева A.M. Повесть A.M. Ремизова «Савва
Грудцын» и ее древнерусский прототип / A.M. Грачева // ТОДРЛ. - Л., 1979. - XXXIII. - С. 388 -400;
Грачева A.M. «Слово о погибели русской земли» и произведения A.M. Ремизова / A.M. Грачева //
Академик Василий Михайлович Истрин / Тез. докладов областных научных чтений, посвященных 125-
выдающиеся личности эпохи" . В Древней Руси Ремизов видел символ русской самобытности, национального характера. Установлено, что Ремизов контактировал с учеными - древниками — И.А. Рязановским, Б. Унбегауном, И.А. Шляпкиным, П.Е. Щеголевым, А.И. Яцимирским, А.Н. Пыпиным и др.
Огромный интерес к древнерусским отреченным произведениям у Ремизова зародил ставший впоследствии крупным медиевистом П.Е. Щеголев. Вместе с писателем он находился в вологодской ссылке и познакомил Ремизова с апокрифической литературой 24. Однако главным «путеводителем» в мире отреченных книг Древней Руси для художника стал корпус исследований А.Н. Веселовского «Разыскания в области русского духовного стиха», к которому он обращался на протяжении всего творческого пути. Этот фундаментальный труд — «аналитическая энциклопедия ... отреченных сказаний»25 - послужил, так сказать, «почвой» для осмысления писателем апокрифической литературы.
Установлено, что на формирование модели мира в произведениях Ремизова (особенно отчетливо - в доэмигрантских) оказала влияние гностическая концепция26. Дуалистическое представление гностиков о мире, согласно которому материальное бытие соотнесено со злым началом, дьяволом, было- созвучно ремизовскому восприятию революционных
летию со дня рождения ученого-филолога. - Одесса, 1990. - С. 97 - 98; Дмитриева Р.П. Повесть о Петре и Февронии в пересказе A.M. Ремизова / Р.П. Дмитриева // ТОДРЛ. - Л., 1970. - Т. XXVI. - С. 155 - 176; Климова М.Н. «Трагедия о Иуде, принце Искариотском» A.M. Ремизова и ее древнерусский источник / М.Н. Климова // Роль традиции в литературной жизни эпохи. Сюжеты и мотивы. - Новосибирск, 1995. - С. 89 - 100; Лурье Я.С. A.M. Ремизов и древнерусский «Стефанит и Ихнелат» / Я.С. Лурье // Русская литература. - 1966. - № 4. - С. 176 - 179; Пигин А.В. Повесть A.M. Ремизова «Соломония» и ее древнерусский источник/А.В. Пигин//Русская литература. - 1989. - № 2. - С. 114- 118; Розанов Ю.В. Иуда Искариот в трактовке Алексея Ремизова / Ю.В. Розанов // Библейские мотивы и образы в русской литературе. - Вологда, 1995. - С. 43 - 51; Сёке К. Модель ремизовского ада (Анализ повести «Пятая язва») / К. Сёке // Studia Slavica (Budapest). - 1989. - Т. 35. - Fasc. З - 4. - S. 385 - 392.
См., например, о влиянии личности протопопа Аввакума на творчество Ремизова: Розанов Ю.В. Протопоп Аввакум в творческом сознании A.M. Ремизова/ Ю.В. Розанов // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков : цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. - Петрозаводск, 2005. - Вып. 4. -С. А36-А41.
См. о влиянии отреченной литература на художественный мир Ремизова: Грачева A.M. Алексей Ремизов... С. 30.
Там же. С. 33.
26 См. об этом Данилевский А.А. О романе А. Ремизова «Пруд» / А.А. Данилевский // Ремизов A.M. Собр.
соч.: В 10 т. - Т. 1. - М.: Русская книга, 2000. - С. 516; Грачева A.M. Алексей Ремизов... С. 50.
событий в России начала прошлого столетия. A.M. Грачева уточнила, что об идеях гностиков (а именно - богомильской ереси) писатель также узнал из трудов Веселовского27.
Впоследствии эстетическое осмысление отреченных легенд воплотилось в цикле «Лимонарь сиречь: луг духовный» , цель которого — как писал М.В. Козьменко - «отобразить духовную вселенную русского человека допетровской эпохи»29.
Древнерусская- культура не только во многом определила самосознание Ремизова, но и стала одной из доминант художественного мира писателя. . A.M. Грачева установила, что еще в первом романе «Пруд» Ремизов ориентируется на комплекс эсхатологических, главным образом, апокрифов - «Хождение Богородицы по мукам», «Житие Василия Нового», «Видение Исайи». Писатель не только заимствовал мотивы, образы, сюжеты из древнерусской литературы, но и создавал собственные переложения древних памятников — рассказал их «на свой голос». Среди произведений такого типа выделяется поздний цикл Ремизова «Легенды в веках», созданный вдали от родины - в парижской эмиграции. Цикл состоит из семи легенд, в основу которых положены древнерусские источники, среди них «Савва Грудцын», «Григорий и Ксения», «О Петре и Февронии Муромских», «Брунцвиг», «Повесть о двух зверях. Ихнелат» и др.
Как справедливо заметила A.M. Грачева, «сведения о средневековых источниках, о новых и древних философских системах писатель черпал «из вторых рук», из научных и популярных исследований, из интерпретаций,
В частности см.: Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха. Вып. 1-6. Разд. I -XVII / А.Н. Веселовский // Сб. отделения русского языка и словесности Импер. Академии наук. Приложение к т. XXXVI - LIII. СПб., 1880-1891. Отсылаем к разделу XI «Дуалистические поверья о мироздании».
28 О специфике ремизовских апокрифов см., например: Доценко С.Н. «Автобиографическое» и
«апокрифическое» в творчестве А. Ремизова / С.Н. Доценко // Алексей Ремизов: исследования и
материалы. - СПб., 1994. - С. 33 - 40.
29 Козьменко М.В. «Лимонарь» как опыт реконструкции русской народной веры / М.В. Козьменко //
Алексей Ремизов: исследования и материалы. - СПб., 1994. - С. 26.
пересказов и переводов» . Известно, что Ремизов не просто читал труды ученых - древников, но и скрупулезно конспектировал избранные работы 1.
Более того - наравне с художественной литературой научная книга оказала большое влияние на формирование ремизовской эстетики. Спектр научных работ, к которым обращался писатель, разнообразен. Во-первых, как уже упоминалось выше, это аналитические труды фольклористов, медиевистов, а также этнографов, филологов, краеведов. С не меньшим интересом писатель изучал словари (например, толковый словарь Даля), справочную литературу, отчеты о диалектологических и фольклорных экспедициях.
В частности, труды известного собирателя и исследователя фольклора А.Н. Афанасьева, в сферу научных интересов которого входила и славянская мифология, дали писателю сведения о языческой культуре Древней Руси. Данный научный материал, почерпнутый, как указал сам Ремизов, из работы Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу», нашел отражение, к примеру, в сборнике сказок Ремизова «Посолонь». Как заметил Ю.В. Розанов: «Функция научной книги как источника для Ремизова не сводилась только к «поставке строительного материала»... В ряде случаев оказывался востребованным и собственно научный потенциал того или иного исследования, писатель становился популяризатором научной идей»32. Эстетическое осмысление писателем научных источников также находило выражение в его творческой деятельности.
Помимо древнерусской книжности Ремизов подчеркивал тесную связь собственного творчества с литературой нового времени. Жестко обозначить круг писателей - предшественников, традиций которых придерживался
Грачева A.M. Алексей Ремизов ... С. 318.
31 Ремизовские конспекты апокрифов опубликованы в неоднократно упоминаемой нами книге: Грачевой
A.M. Алексей Ремизов....
32 Розанов Ю.В. Научная книга в творческом сознании Алексея Ремизова / Ю.В. Розанов // Алексей
Ремизов: исследования и материалы. - СПб. - Салерно, 2003. - С. 35.
Ремизов, невозможно. Его интерес простирался как на русскую литературную традицию различных периодов, так и европейскую. Сам писатель указывал на тяготение к немецким романтикам: «Моя «чертовщина», если хотите, - от Гете... Душа моих «снов» - от Новалиса... А мое пристрастие к волшебному, «таинственному» от Э.Т.А. Гофмана» . В то же время Ремизов, укорененный в самобытной национальной культуре, безусловно, высоко ценил достижения русских мастеров слова: «Толстой — Достоевский - Лесков - Мельников-Печерский — Салтыков - Гончаров -Аксаков - Тургенев - Чехов. Каноны русской прозы»3 . При этом писатель в свойственной ему манере принижал значимость собственного таланта. Говоря о влиянии писателей Х1Х-го века на становление индивидуального стиля, сам Ремизов выделял трех авторов: «Веду своё от Гоголя, Достоевского и Лескова. Чудесное от Гоголя, боль — от Достоевского, чудное и праведное - от Лескова»35. Безусловно, традициями только этих мастеров Ремизов не ограничивается, но именно их он считал своими литературными «учителями».
Ориентированность на классическую русскую литературу прослеживается в стилистике произведений Ремизова, образности, принципах поэтики, нередко присутствуют также и сюжетные переклички. Так, например, особенно отчетливо это ощущается в доэмигрантских повестях и романах писателя, когда он оттачивал индивидуальный стиль, вырабатывал собственную художественную систему - роман «Пруд», повести «Часы», «Крестовые сестры», «Пятая язва», «Плачужная канава». Реализуя тему «маленького человека» в «Крестовых сестрах», «Плачужной канаве», Ремизов отталкивается от традиций изображения героев такого типа у Гоголя и Достоевского. Тема женщины - мученицы, растерзанной души в творчестве писателя на мифопоэтическом уровне воплощена с
Ремизов A.M. Подстриженными глазами... С. 156.
34 Ремизов A.M. Царевна Мымра / A.M. Ремизов. - Тула, 1992. - С. 401.
35 Ремизов A.M. Подстриженными глазами... С. 180.
помощью реминисценций из романов Достоевского, в частности, «Преступление и наказание», «Идиот», «Братья Карамазовы». Мотивы волшебных перевоплощений, чертовщины отсылают не только к мифологии, фольклору, традициям европейских романтиков, но и к поэтике Гоголя.
Более того, исследователями выдвигалась радикальная мысль, что некоторые из названных выше повестей и романов представляют собой «пересказы» известных классических произведений: «Крестовые сестры» — это ремизовский вариант «Преступления и наказания», «Пруд» - пересказ на свой лад «Братьев Карамазовых», «Пятая язва» — переложение пьесы Гоголя «Ревизор», «Огонь вещей» — это ремизовские «Мертвые души» .
Классическая литература гармонично вошла в художественный мир Ремизова. В начале творческого пути она создавала для писателя своеобразную тематическую, мотивную, образную основу для новых произведений, оттеняя ремизовский замысел, органично вплеталась в сюжетную ткань нового текста. Позже подход к «переработке» русской классики у Ремизова меняется. Классическая литература становится для писателя не просто источником мотивов, но темой произведения. Например, автор обращается к форме сновидений, что позволяет проникнуть в художественное пространство русской классики - сам писатель оказывается «соучастником» событий «чужого» произведения. В результате Ремизов превращается в писателя, не только подключающего цитатное «чужое» слово к собственному «голосу», но в «соавтора», домысливающего «чужое» произведение. Как результат такого «взгляда изнутри» рождалась оригинальная интерпретация классического текста, а Ремизов таким образом, как он говорил, проникает в саму «суть вещей».
Такая авторская позиция (погружение в материал) была свойственна литературе, которую принято называть модернистской. М.М. Бахтин писал
36См., например: Вашкелевіл X. Канцелярист обезьяньего царя Асыки и его Обезвелволпала / X. Вашкелевич // Русская мысль. - 1991.-8 ноября. - С. 11.
о подобной позиции творца: «...Понять - значит вжиться в предмет, взглянуть на него его же собственными глазами»37. Эти принципы особенно ярко воплотились в книге Ремизова «Огонь вещей. Сны и предсонье». На первый взгляд, в ней присутствует большое количество пересказанных отрывков из произведений Пушкина, Лермонтова, Гоголя Достоевского, Тургенева. Однако перед читателем не привычный пересказ как воспроизведение. Е.Р. Обатнина писала, что «Ремизов преобразовывал устоявшиеся, клишированные суждения, предлагая читателю самому домыслить необычную интерпретацию художественных образов, помогая
открыть неожиданные возможности прочтения классики» .
Литературные факты в рамках художественных произведений Ремизова «растворены» в бытовых реалиях. «Строительным материалом» для Ремизова становилась не только литература, но и жизненный «материал», привлекший внимание писателя. Конечно, в первую очередь интересовали события «из ряда вон выходящие» - уникальные или же просто выбивающиеся из привычной бытовой рутины. Как правило, подобные любопытные факты, бытовые или исторические анекдоты, происшествия сразу же попадали в газеты. По этой причине, формируя художественное пространство, Ремизов нередко ориентировался на газетные заметки. Однако они для писателя были не только источником любопытных событий, анекдотов. И.Ф. Данилова, анализируя повесть «Крестовые сестры», пришла к выводу, что газета стала «образцом такого пространства, в рамках которого можно выстроить абсурдную картину мира, так как на плоскости газетного листа, даже несмотря на попытку классификации по рубрикам, соположены разномасштабные по своей сути события, а единственным поводом для объединения служит их приуроченность к конкретной дате»39.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. - М.: Искусство, 1986. - С. 186.
38 Обатнина Е.Р. Творчество памяти Мифологическое пространство художественной прозы Алексея
Ремизова/Е.Р. Обатнина// Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10 т. - Т. 7. - М.: Русская книга, 2002. - С. 493.
39 Данилова И.Ф. Страшная месть: из комментария к повести «Крестовые сестры» / И.Ф. Данилова //
Алексей Ремизов: исследования и материалы. - СПб. - Салерно, 2003. - С. 119.
В ней история в общем-то абсурдного обвинения чиновника Маракулина в пропаже талонов показана на фоне хаоса жизни общественной. Характеристики этого пространства заданы перекличками с «петербургским мифом» русской литературы, сформированным, главным образом, в произведениях Пушкина, Гоголя, Достоевского, но особая конкретность достигается за счет отсылок к выпускам газеты «Биржевые ведомости».
В истории чиновника Маракулина, которого обвинили в пропаже талонов, слышны отголоски известного случая ремизовской биографии, когда самого писателя уличили в плагиате. Почти все исследователи творчества Ремизова за редким исключением указывали на присутствие в произведениях писателя автобиографических деталей. Сам автор говорил: «Автобиографических произведений у меня нет. Все и во всем автобиография...» . Тем самым Ремизов утверждает, что неверно было бы ставить знак равенства между героем и автором, даже если произведение насыщено автобиографическими реалиями. Писатель подчеркивал: бессмысленно искать в литературных произведениях такого типа «биографическую последовательность и фактов из его «живой» жизни»41.
С.Н. Доценко пришел к выводу, что ремизовский «автобиографизм» обладает специфичной чертой - он «мифологичен». В нем совмещены реальные факты биографии и вымышленные. События из жизни писателя входят в мир художественной реальности. Причем точнее говорить не об автобиографическом герое Ремизова, но более широко -автобиографическом пространстве, поскольку отдельные черты биографии самого писателя могут быть закреплены не за одним персонажем, а за несколькими или же прослеживаться на различных уровнях художественного текста.
40 Ремизов А. Автобиографии / A.M. Ремизов // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10 т. - Т. 4. - М.: Русская книга,
2001.-С. 459.
41 Ремизов A.M. Учитель музыки: Каторжная идиллия / A.M. Ремизов // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10 т. -
Т. 9. - М.: Русская книга, 2002. - С. 350.
42 Доценко С.Н. «Автобиографическое» и «апокрифическое» в творчестве А. Ремизова / С.Н. Доценко //
Алексей Ремизов: исследования и материалы. - СПб., 1994. - С. 33.
Ремизовский «автобиографизм» стал одним из способов проявления его
особой эстетической позиции. Е.Р. Обатнина пишет: «Творчество писателя
отличала радикальная субъективация: экспансия «Я» во вне,
сопровождавшаяся активной «авторизацией» как окружающей жизни
вообще, так и «чужого» художественного материала»43. Помимо
привнесения в текст фактов автобиографии, исследовательница обозначила
следующие способы проявления в тексте интерсубъективности:
использование собственных черт в отвлеченно-художественном повествовании, закрепление собственных черт за одним персонажем; присутствие писательского «Я» в нескольких образах одного произведения; смещение топоса согласно субъективному восприятию; мифологизация центрального героя прозы мемуарной44.
Таким образом, мы кратко наметили лишь основные пласты «чужого» слова в творчестве Ремизова — фольклор, древнерусская и русская литература нового времени, научные источники, историко-культурная реальность. Основной принцип оперирования данными пластами - техника монтажа. Монтажные приемы по-разному реализовывались в поэтике произведений Ремизова. Во-первых, писатель тяготел к объединению произведений в циклы, сборники, подчеркивая тем самым их взаимосвязь. В качестве примера назовем сборник сказок «Посолонь», выстроенный в соответствии с земледельческим циклом, цикл «Николины притчи», «Русские женщины».
Нередко писатель выстраивал собственные произведения из «обрывышков» (М. Погодин) - миниатюр (воспоминаний, анекдотов, снов и т.п.), которые в некоторых случаях до включения их в целостный текст уже публиковались по отдельности. Например, повесть «Савва Грудцын» была
43 Обатнина Е.Р. A.M. Ремизов: Личность, творчество, художественный опыт: автореф. дисс. ... докт.
филол. наук / Е.Р. Обатнина. - СПб., 2006. - С. 12.
44 Там же. С. 11.
опубликована ранее, а позже, когда была создана «Соломония», писатель объединил два текста в цикл «Бесноватые. Савва Грудцын и Соломония». Повесть «Кукха», в центре которой мифологизированный образ близкого друга писателя - философа В.В. Розанова, выстроена по типу дневниковых записей, к которым подключена переписка автора и мыслителя. «Взвихрённая Русь» представляет собой оригинальный роман-коллаж.
Монтажные приемы писатель реализовал также на мифопоэтическом уровне произведений. Более последовательно это прослеживается в доэмигрантских повестях автора, где он еще следует традиционному линейно-дискурсивному повествованию, при котором можно отчетливо разграничить мифопоэтический и реалистический уровни текста.
Так, метатекст в «Крестовых сестрах», «Пятой язве» мозаичен. Писатель конструирует его из различных «чужих» элементов. К примеру, чиновник Маракулин, главный персонаж «Крестовых сестер», спроецирован писателем на гоголевских чиновников, а также на Родиона Раскольникова из «Преступления и наказания» Достоевского, Евгения из «Медного всадника» Пушкина, на реальный исторический образ Петра Первого, в ремизовском герое присутствуют и черты самого писателя. Данные композиционные приемы созвучны принципам символистского построения текста 45.
Таким образом, исследование творчества A.M. Ремизова в контексте литературного и - шире - историко-культурного процесса - один из самых популярных ракурсов изучения наследия писателя. Об этом свидетельствуют и труды литературоведов. Первое монографическое исследование творчества Ремизова было предпринято в 1913-м году, сразу после выхода прижизненного собрания сочинений писателя46. В «Заметках о
См., например, об отражении символистской эстетики в творчестве Ремизова: Лавров А.В. «Взвихрённая Русь» Алексея Ремизова: символистский роман-коллаж / А.В. Лавров // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10 т. - Т. 5. - М.: Русская книга, 2000. - С. 554. 46 Ремизов А. Сочинения: В 8 т. - СПб.: Шиповник, 1910-1912.
сочинениях Алексея Ремизова» А.В. Рыстенко' наметил подступы к исследованию ранних (доэмигрантских) произведений писателя.
Толчком для развития современного ремизоведения стала публикация библиографического указателя произведений A.M. Ремизова, подготовленного Еленой Синани48. Активное изучение ремизовских произведений началось сравнительно недавно. По понятным причинам первыми трудами стали работы западных славистов. Так, исследование К. Гейба 9, вышедшее в 1970-м году, представляет собой анализ формальных сторон индивидуального авторского стиля Ремизова.
Становление ремизоведения принято относить к 1980-м годам. Знаковым событием этого периода стала научная конференция, посвященная наследию A.M. Ремизова (Амхерст, 1985-й год).
Спустя почти десятилетие (1994-м году) в Польше была издана монография Халины Вашкелевич «Модернистский старовер. Главные мотивы творчества Алексея Ремизова»50. Выдвигая тезис о концентричности художественного мира писателя, автор выделяет четыре плана его произведений: автобиографический, исторический, универсальный и неомифологический. Последовательно анализируя их воплощение и эволюцию в произведениях Ремизова, исследовательница устанавливает тематическую, мотивную и стилистическую связь творчества писателя XX-го века с традицией классической литературы.
Годом позже увидел свет труд еще одной польской исследовательницы Анны Возьняк «Русская традиция по Алексею Ремизову»51. В книге автор анализирует доэмигрантское наследие Ремизова в контексте апокрифической, агиографической и фольклорной традиций.
Рыстенко А.В. Заметки о сочинениях Алексея Ремизова / А.В. Рыстенко. - Одесса, 1913. - 114 с.
48 Sinany Helene. Alexis Remizov Bibliographic I под ред. T.A. Осоргиной. - Paris, 1978. - 90 p.
49 Geib K. Stilstudien A. M. Remizov / K. Geib. - Munich, 1970. - 60 p.
50 Waszkielewicz Halina. Modernistyczny starowierca. Glovne motywy prozy Aleksego Riemizowa I Halina
Waszkielewicz. - Krakow, 1994. - 152 p.
51 Wozniak Anna. Tradycja ruska wedlug Aleksego Riemizowa / Anna Wozniak. - Lublin, 1995. - 276 p.
Затем в США вышла монография американской славистки Г. Н. Слобин ~, которая в 1997-м году была переведена на русский язык. В ней автор анализирует доэмигрантское творчество писателя в связи с ремизовской концепцией жизнетворчества, под которым подразумевается стремление личности преобразить реальность силами творческого воображения. Особое внимание Слобин уделяет экспериментам над жанровой природой в доэмигрантских произведениях Ремизова53.
Также в 1997-м году опубликована монография Е.В. Тырышкиной ««Крестовые сестры» A.M. Ремизова: концепция и поэтика». В книге представлен опыт интерпретации названного произведения с точки зрения неомифологической теории. Поясняя избранные аспекты исследования «Крестовых сестер» и замысел монографии, Е.В. Тырышкина пишет: «Композиция этой книги подчинена внутренней логике раскрытия смысла ремизовского мифа: первая глава посвящена раскрытию смысла эволюции внутренней идеи ансамбля (от «земного» к «небесному»)... Вторая глава раскрывает своеобразие поэтики романа, где женское начало предстает как «горнее», а «Душа мира» преображается у Ремизова в «Святую Русь». Тема третьей главы - поэтика «Хаоса» ..., где рассматривается основная коллизия прошлого и настоящего: пленение «Хаосом» «Души мира»...»54. Литературовед приходит к выводу, что в «Крестовых сестрах» на уровне подтекста писатель создал авторский «миф» о России-мученице, что созвучно революционным процессам, протекавшим в первое десятилетие XX века.
Безусловно, знаковым событием в ремизоведении стал выход книги A.M.
Грачевой «Алексей Ремизов и древнерусская культура»55. В монографии
впервые представлен целостный историко-биографический,
52 Слобин Грета Н. Проза Ремизова...
5j Необходимо добавить, что интересные наблюдения содержатся в книгах: Баран Хенрик. Поэтика русской литературы начала XX века / X. Баран; авториз. пер. с англ. яз. - М.: Прогресс; Универс, 1993. -368 с; Пайман Аврил. История русского символизма / А. Пайман; пер. с англ. В.В. Исакович. - М.: Республика, 1998.-415 с.
54 Тырышкина Е.В. «Крестовые сестры» А. Ремизова...
55 Грачева А.М Алексей Ремизов и древнерусская ....
источниковедческий анализ наследия Ремизова, проведено историко-литературное исследование влияния культуры Древней Руси не только на весь творческий путь писателя, но и на формирование его мировоззрения, индивидуального авторского стиля. Изучая историю ремизовского текста, A.M. Грачева последовательно подключает многочисленные архивные документы (черновые редакции, эпистолярные документы), ранее не публиковавшиеся, что свидетельствует о скрупулезности и глубине предпринятого анализа.
В ряде монографических исследований акцент поставлен на преломлении личности самого писателя в творческом акте — будь то литературное произведение или графическое, игра как форма выражения мировосприятия Ремизова. Так, в 2000-м году вышла книга С.Н. Доценко «Проблемы поэтики A.M. Ремизова: Автобиографизм как конструктивный принцип творчества»56. В связи с центральной темой, обозначенной в заглавии монографии, С.Н. Доценко решает ряд частных проблем: о преломлении биографии писателя в созданных им апокрифических легендах, о соотношении биографии и истории («петербургский миф»), биографии и автобиографического мифа Ремизова, чье поведение часто воспринималось современниками как вызов обществу. С.Н. Доценко анализирует связь ремизовской биографии и житийной традиции в «Крестовых сестрах». Отдельная глава посвящена исследованию общества Обезьянья Великая и Вольная палата, организованного Ремизовым. Автор монографии интерпретирует деятельность Обезвелволпала как «автобиографическое зеркало русской революции». Уникальный образец ремизовского жизнетворчества - Обезвелволпал - стал объектом исследования в книге Е.Р. Обатниной «Царь Асыка и его подданные. Обезьянья Великая и Вольная Палата A.M. Ремизова в лицах и документах». Эта литературная игра возникла еще до эмиграции, но ее деятельность продолжалась до самой
56 Доценко С.Н. Проблемы поэтики A.M. Ремизова: Автобиографизм как конструктивный принцип творчества. / С.Н. Доценко. - Tallinn: Тгещ Kirjastus, 2000. -161 с.
смерти писателя. Обезьянья Палата — своего рода «тайное общество», которое отразило ремизовский взгляд на диктат большевистской партии. По сути - это пародия. «Тайное» общество строилось по принципу иерархии — во главе стоял Обезьяний царь Асыка, себе Ремизов отвел скромную роль канцеляриуса Палаты. Царь Асыка издавал декреты, награждал обезьяньими знаками и грамотами. Обладателями обезьяньих знаков были Ф. Сологуб, А. Белый, Н. Бердяев, Л. Шестов, В. Розанов, Н. Клюев, А. Ахматова, Е. Замятин и многие другие деятели культуры первой половины ХХ-го века. В книге Е.Р. Обатниной прослежена история возникновения и деятельности Обезвелволпала в контексте литературной жизни России и русской эмиграции, а также наследия самого писателя. Исследовательница опубликовала большое количество ранее неизвестных архивных материалов, связанных с деятельностью Палаты, а также ремизовскую графику, грамоты, обезьяньи знаки. Таким образом, данная книга стала первым комплексным исследованием Обезьяньей Великой и Вольной Палаты как феномена ремизовского жизнетворчества. Данное исследование было продолжено в докторской диссертации, защищенной в 2006-м году «A.M. Ремизов: Личность, творчество, художественный опыт»37. В ней впервые проанализирован целостный феномен творческих актов писателя как единая художественная система, ставшая воплощением принципа интерсубъективности, основополагающего в творческом сознании Ремизова.
В 2006-м году увидела свет монография Каталин Сёке «Судьба без судьбы: Проблемы поэтики Алексея Ремизова»58.
Таким образом, выше мы представили лишь наиболее крупные монографические исследования, в которых затронута проблема влияния
Обатнина Е.Р. A.M. Ремизов: Личность, творчество....
Сёке Каталин. Судьба без судьбы: Проблемы поэтики Алексея Ремизова / Каталин Сёке.- Budapest: EFO, 2006. - 154 с. К сожалению, по не зависящим от нас причинам ознакомиться с данным изданием не удалось.
историко-литературного, автобиографического контекста на творчество писателя.
С 1980-х годов начинают выходить в свет специальные сборники о творчестве писателя. В частности, «Russian Literature Triquarterly» под редакцией С. Арониан, «Aleksei Remizov: Approaches to a Protean Writer» под редакцией Г. Слобин. Безусловно, огромную роль в изучении наследия A.M. Ремизова играет ставшая уже регулярной научно-практическая конференция, проводимая в ИР ЛИ РАН (Пушкинский Дом). Ее результатом стали сборники «Алексей Ремизов: исследования и материалы» под редакцией А. М. Грачевой (1994, 200359), в которых представлены не только научные труды, но и редкие архивные материалы, воспоминания современников. В плане интересующей нас проблемы привлекают внимание опубликованные в них статьи X. Вашкелевич, А. Возьняк, A.M. Грачевой, И.Ф. Даниловой, С.Н. Доценко, М.В. Козьменко, О.А. Линдеберг, А.В. Пигина, О. Раевской-Хьюз, Ю.В. Розанова и других литературоведов.
Итак, работы исследователей творчества Ремизова свидетельствуют о важности изучения как источников произведений писателя - в узком смысле, так и влияния на них литературного, историко-культурного, бытового контекста.
Материалом для нашего исследования стала повесть A.M. Ремизова «Неуёмный бубен»60. Произведение было написано в 1909-м году. История первой публикации такова. С.К. Маковский в письме от 6 мая 1909-го года предложил Ремизову прочесть «Неуёмный бубен» в редакции: «В субботу, 9-го мая, состоится первое собрание «Аполлона» в помещении редакции — Мойка, 24, кв. 6. Я надеюсь, что буду иметь удовольствие увидеть Вас в
59 В октябре 2007 года прошла третья конференция, очередной сборник планируют опубликовать в 2008 г.
60 Повесть «Неуёмный бубен» A.M. Ремизова цитирую по: Ремизов А. Сочинения: В 8 т. - Т. 1. - СПб.:
Шиповник, 1910. - С. 13 - 84.
числе сотрудников на этом первом и последнем до осени, сборище «аполлоновцев». Начало в 8 Уг ч. вечера. Жму руку. Искренне Вам преданный Сергей Маковский»61.
Реакция «аполлоновцев» на повесть была неоднозначной. Ремизов так передал ее в автобиографической книге «Петербургский буерак»: «По окончании заметно было оживление, но куда мне разобрать, и только председатель улыбкой показал, что все понимает: И.Ф. Анненский говорил по-латыни, Ф.Фр. Зелинский на языке Софокла, а Вяч. И. Иванов, думаю, на ассирийском Гильгамеша.
Необыкновенное впечатление на Андрея Белого. На него накатило -чертя в воздухе сложную геометрическую конструкцию образ Ивана Семёновича Стратилатова, костромского археолога, рассекая гипотенузой, он вдруг остановился — необыкновенное блаженство разлилось по его лицу: преображенный Стратилатов реял в синих лучах его единственных глаз.
- Да ведь это археологический фалл, кротко, но беспрекословно голос Блока. Блок выразился по-гречески.
Андрей Белый, ровно пойманный, заметался, он готов был выскочить из себя - и только улыбка Блока - «Иван Семёнович Стратилатов воплощение археологического фалла», а он и не заметил и это правда! Привело его в сознание»62.
Несмотря на достаточно благожелательный прием в «Аполлоне», рукопись «Неуёмного бубна» Ремизову вернули, сославшись на внушительный размер - в то время в журнале печатали крупную повесть С.А. Ауслендера.
Впервые «Неуёмный бубен» был опубликован в «Альманахе для всех» издательства «Нового журнала для всех» в 1910-м году. «Аполлон»
Цитирую по: Грачева A.M. Комментарии. Петербургский буерак. Шурум-бурум (Стернь) // Ремизов A.M. Собр. соч.: В 10 т. - Т. 10. - М.: Русская книга, 2002. - С. 471. 62 Ремизов A.M. Петербургский буерак ...
отозвался на публикацию небольшой рецензией М. Кузмина, который, заметим, присутствовал при публичном чтении «Неуёмного бубна» в редакции. М. Кузмин увидел в повести «безжалостное изображение нелепой гадости русской жизни» J. Критик указывает, что образы главных персонажей гиперболизированы, что делает их «кошмарно-мифическими»64. В то же время Кузмин упрекает Ремизова в излишней детализации, перегруженности повести вставными эпизодами (сны, рассказы юродивой), из-за чего произведение кажется вялым. В числе достоинств повести критик назвал сочность языка и «отсутствие той внешней хаотичности, которая испортила «Пруд», долженствовавший быть великолепным произведением»65.
Заметим, что подобный отзыв дал и М.М. Пришвин в письме к Ремизову от 2 июня 1910 года: «Прочел два раза «Неуёмный бубен», впечатление осталось какое-то особенное, при чтении не очень завлекает, как-то туговато читается, кое-что кажется лишним, но в общем после чтения, знаете, как выйдешь на улицу из картинной галереи, все вокруг (быт) рассыпается живописью; это при моей оценке прочитанного имеет существенное значение»»66.
Сразу же писатель включил повесть в первый том собрания сочинений, вышедший в издательстве «Шиповник» в 1910-м году . Через двенадцать лет, в эмиграции в Берлине писатель вновь опубликовал произведение в издательстве «Русское творчество» под заголовком «Повесть о Иване
/го
Семеновиче Стратилатове. Неуемный бубен» . Таким образом, при жизни писателя «Неуемный бубен» был опубликован трижды69.
63 Кузмин М. Заметки о русской беллетристике / М. Кузмин // Аполлон. - 1910. - № 7. - С. 43.
64 Там же.
65 Там же.
66 Ремизов A.M. Избранное / A.M. Ремизов. - М.: Художественная литература, 1978. - С. 504.
67 Ремизов А. Неуёмный бубен / A.M. Ремизов // Ремизов A.M. Сочинения: В 8 т. - Т. 1. - СПб.: Шиповник,
1910.
68 Ремизов A.M. Повесть о Иване Семеновиче Стратилатове. Неуемный бубен / A.M. Ремизов. - Берлин,
Русское творчество, 1922.
69 Хотя заметим, что в 1909-1910 гг. Ремизов планировал издать сборник, в который бы входил «Неуемный
бубен» и ряд рассказов, но впоследствии от этой мысли отказался. На этот факт истории публикации
Сопоставляя первое издание (в журнале) с публикацией в «Шиповнике», заметим, что писатель стремится расставить смысловые акценты в произведении: использует выделение разверсткой наиболее значимых по его замыслу слов или целых выражений. Например, в собрании сочинений выделено слово «бабий» в описании одного из снов главного героя Стратилатова: «Но вот, как сворачивать колымаге на мост к бабьему базару, чья-то рука внезапно вытаскивает его через окно и на мороз» [36]. Кроме того во второй публикации в начале повести Ремизов заменяет слово «ферт» на слово «глуздырь»: «Скорее о монастырях поспорят, древность которых уже самой местной ученой архивной комиссией доказана, скорее в бульваре усумнится какой-нибудь глуздырь (Разверстка Ремизова) заволжский либо в том же прославленном памятнике, но в Стратилатове никто и никогда, это дело немыслимое» (288) . Возможно, данная правка призвана акцентировать внимание читателя на языковых «находках» писателя, а также на любовной коллизию, так как в первых отзывах критики соотносили текст лишь с произведениями о пошлом провинциальном быте, упуская сюжетную линию, подтекст произведения. С другой стороны, подобное выделение может быть следствием установки писателя на устное прочтение — это должно быть выделено интонацией. Известно, что Ремизов был превосходным чтецом.
В третьей публикации Ремизов продолжает работу, главным образом, над языком произведения. Во-первых, в берлинском издании впервые появляется прямое соотнесение городка, где развивается действие, с Костромой — писатель упоминает костромскую достопримечательность — памятник Ивану Сусанину. Безусловно, некий памятник упомянут и в предыдущих публикациях, но именно в третьем издании Ремизов называет его «сусанинским». Сравним: «Среди достопримечательностей нашего
«Неуёмного бубна» обратила наше внимание И.Ф. Данилова в докладе, прочитанном на конференции
«Наследие Алексея Ремизова н XXI век».
/0 Слово «глуздырь» - диалектное; то же, что и дурень, умник (ирон.).
городка после древнего Прокопьевского монастыря ...наконец, после памятника показывали Ивана Семеновича Стратилатова» (изд. «Альманах...», с. 59 и Собрание соч., с. 13); и в берлинском издании «...Наконец, после Сусанинского памятника» (Берлин, с. 7.).
Также Ремизов продолжает работу над языком повести — заменяет общеупотребительную лексику диалектной (слово «мешочек» заменяет на «тюричек»), совершенствует употребление образных средств в произведении (например, избегает повтора эпитета «К мысли о чае присоединяется пробужденное под музыку в его неугомонном сердце неугомонное желание» (собр. с. 42-43) - ср.: «...пробужденное в его неугомонном сердце неутолимое желание» (Берлин, с. 49)).
Претерпело существенные изменения членение текста на абзацы: в берлинском издании Ремизов увеличил количество абзацев, благодаря чему речь рассказчика стала более динамичной71. В первой и второй публикациях присутствует нумерация частей повести, в третьей же от подобного деления материала писатель отказался, сохранив лишь пробелы между абзацами.
Подводя итог сопоставлению трех публикаций, заметим, что значительных изменений текст «Неуёмного бубна» не претерпел. Ремизовская правка свидетельствует, главным образом, о тяготении автора к живой разговорной речи. Писатель, знаменитый своими экспериментами в области языка художественного произведения, в повести продолжает оттачивать индивидуальный стиль.
«Неуёмный бубен» нечасто привлекал внимание исследователей творчества Ремизова. А.В. Рыстенко лишь вскользь указал на гоголевскую традицию в изображении мелкого чиновника. Некоторые вопросы изучения произведения рассмотрел А.А. Данилевский. Так, исследователь доказал,
71 Этот аспект изучения наследия Ремизова ищет своего исследователя. Проблему начал разрабатывать Ю.Б. Орлицкий. См., например: Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в творчестве A.M. Ремизова (к постановке проблемы) / Ю.Б. Орлицкий // Алексей Ремизов: исследования и материалы. - СПб., 1994. - С. 166 -171.
что «Неуёмный бубен» представляет собой символистский «текст-миф», наметил направления анализа мифопоэтического уровня текста (отражение
в повести мифологической и литературной традиции) . В другой статье А.А. Данилевский исследовал ориентированность образа центрального персонажа повести на близкого друга Ремизова - философа В.В. Розанова .
Г.Н. Слобин также обращалась к изучению повести «Неуёмный бубен». Исследовательница рассматривает произведение как художественную форму, в которой воплотилось «снятие цензуры — политической, религиозной и литературной»74. Г.Н. Слобин приходит к выводу, что главный герой выполняет функцию бриколера, посредством которого происходит объединение «внешне полярных сфер романа: священной и греховной, литературной и нелитературной, санкционированной и запрещенной, волшебной и обыденной»75.
М.Г. Филлипова , пишет об эволюции образа главного героя в соотношении с композицией повести.
На важную роль данной повести в процессе эволюции мировоззрения писателя указал В.А. Келдыш. «Приблизительно с начала 10-х годов в миросозерцательной концепции ремизовского творчества намечаются сдвиги в сторону «реабилитации» действительности в традиционно
религиозном смысле» , - пишет литературовед. Знаковым произведением в этом смысле стал «Неуёмный бубен».
Таким образом, некоторые аспекты изучения повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен» обозначены, однако целостный анализ произведения не предпринимался. Хотя, заметим, активное включение в текст «чужого»
72 Данилевский А.А. Mutatio nomine de te fabula narratur// Учёные записки Тартуского университета. -Тарту, 1986. - Вып. 735. - С. 137 - 149.
Данилевский А.А. Герой A.M. Ремизова и его прототип / А.А. Данилевский // Актуальные проблемы теории н истории русской литературы. - Вып. 748. -Тарту, 1987. -С. 150-165.
74 Слобин Грета Н. Проза Ремизова ... С. 83.
75 Там же. С. 102.
76 Филиппова М.Г. Образ Стратилатова в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен» / М.Г. Филиппова //
Филологические штудии: сб. науч. тр. - Вып. 3. - Иваново, 1999. - С. 58-65.
77 Келдыш В.А. Русский реализм... С. 270.
слова, практически полный отказ от описаний рефлексий персонажа, заставляет обратить внимание именно на систему отсылок к «чужому» материалу, причем нередко они полигенетичны - их с равной вероятностью можно соотносить с различными «источниками».
Критики упрекали Ремизова в чрезмерном увлечении бытописанием, но, как мы убеждены, стремление как можно более детально передать приметы жизни «материальной» помогают компенсировать практически полное отсутствие описаний психологических рефлексий Стратилатова.
Цель исследования.
Целью диссертационной работы является анализ художественной системы повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен» в историко-культурном контексте.
Основные задачи диссертации: -) установить источники повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен», переклички с мифологией, литературной и фольклорной традициями; -) проследить преломление в произведении историко-культурных, бытовых реалий;
-) исследовать художественное своеобразие повести на основе выявления особенностей авторского метода работы с «чужим» материалом и собственным текстом.
Методологическая основа работы.
Данная работа основывается на комплексном подходе, соединяющем структурно-типологический и историко-генетический методы. Структурно-типологический метод позволяет выявить специфику художественного пространства повести Ремизова «Неуёмный бубен». Историко-генетический
метод используется при рассмотрении связей произведения с историко-культурными реалиями (литературный и бытовой контекст).
Исходя из сказанного, опираемся на методы сравнительно-исторического и структурно-типологические литературоведения, разработанные М.М. Бахтиным, В.М. Жирмунским, Д.С. Лихачевым, Ю.М. Лотманом, а также на исследования ремизоведов А. Возьняк, М. Грачевой, А. Д'Амелия, А.А. Данилевского, С.Н. Доценко, Г.Н. Слобин, Е.В. Тырышкиной, Е.Р. Обатниной, Ю.В. Розанова и многих других.
Актуальность работы обусловлена отсутствием монографического исследования повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен». Произведение играет большую роль в эволюции писательского мировоззрения писателя, но целостная интерпретация художественной системы текста отсутствует.
Научная новизна.
Диссертационная работа является первым монографическим исследованием, в котором освещены не отдельные вопросы влияния на произведения историко-литературной реальности, а целостный анализ повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен».
Научно-практическая значимость.
Материалы и результаты диссертационного исследования будут интересны как специалистам-филологам, так и всем, интересующимся литературой начала прошлого века. Выводы исследования могут быть использованы в вузах при изучении литературного процесса означенного периода, а также при разработке спецкурсов по творчеству A.M. Ремизова. Поскольку повесть «Неуемный бубен» не вошла в собрание сочинений Ремизова, вышедшее в 2000-2002 годах, результаты исследования могут
быть привлечены в качестве материала для составления комментариев при издании произведения.
Апробация работы
По теме исследования опубликованы семь статей, одна из них вышла в
издании, рецензируемом ВАК. Еще одна статья находится в печати — она
войдет в третий выпуск сборника «Алексей Ремизов: исследования и
материалы».
Основные положения работы отражены в докладах на пяти научно-практических конференциях:
-) «Проблемы развития гуманитарной науки на Северо-западе России: опыт, традиции, инновации» — научная конференция, посвященная десятилетию РГНФ (Петрозаводск, 29-2 июля 2004 года);
-) «Художественный текст: явное и скрытое» - IX Всероссийский междисциплинарный семинар (Петрозаводск, 24 - 25 ноября 2006 года); -) «Грехневские чтения — VI» (Нижний Новгород, 7-8 декабря 2006 года); -) «Наследие A.M. Ремизова и XXI век: актуальные проблемы исследования и издания текстов» — международная научно-практическая конференция (Санкт-Петербург, 8-10 октября 2007 года);
-) «Язык и культура» - международная научная конференция, посвященная 70-летию профессора Л.В. Савельевой (Петрозаводск, 14 - 17 октября 2007 года).
Отдельные фрагменты диссертации обсуждались на заседаниях кафедры литературы КГПУ в 2004 - 2007 годах.
Структура работы.
Диссертационная работа состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографического списка. В первой главе анализируются христианские мотивы в повести «Неуёмный бубен», во второй главе исследованы приемы
поэтики эротического. В третьей - прослежено влияние литературного типа «маленьких» людей на центрального героя ремизовской повести, в четвертой главе произведение анализируется в контексте феноменов народной смеховои культуры (юродства и шутовства). В заключении представлены основные выводы диссертационного исследования.
Театр в жизни и творчестве A.M. Ремизова
В начале двадцатого столетия в России обострился кризис, сказавшийся в различных областях жизни страны - в политике, искусстве, философской мысли. Новое время требовало иных способов познания, иных форм самовыражения. Творцы (писатели и поэты, художники, музыканты и пр.) «возжаждали синтеза» (Вяч. Иванов) — в искусстве прежде всего. «То, о чем мы «пророчествуем», сводится с известной точки зрения к предчувствию новой органической эпохи... Уже в XIX веке ряд симптомов несомненно обнаруживал начинающееся тяготение к реинтеграции культурных сил, к их внутреннему воссоединению. Так в культурном опыте наших старших братьев среди варваров, — у немцев, - возник Вагнер, и за ним - Ницше: тот с призывом к слиянию художественных энергий в синтетическом искусстве, долженствующим вобрать в свой фокус все духовное самоопределение народа; этот с проповедью новой, цельной души.. .»289, - пишет Вяч. Иванов.
Поясним: под синтезом подразумевалось, к примеру, слияние музыки и слова, живописи, стиха и прозы, цвета и звука, философии и науки. Эксперименты в этом направлении широко известны в истории искусства. Назовём лишь самые яркие из них. Конечно, это известная попытка Скрябина «озвучить» цвет. Более того - композитор мечтал о новом синтетическом жанре, где сольются не только звуки и цвета, но также запахи и пластика танца.
Андрей Белый ставил эксперименты в области синтеза музыки и литературы. В частности, он ориентировался на законы музыки при создании литературных произведений (прежде всего имеем в виду знаменитые «Симфонии» Андрея Белого). По замечанию А.В. Лаврова, ««Симфонизм» призван был способствовать конкретному обнаружению метафизических начал в фактуре «музыкально» ориентированного словесного текста: апелляция к музыке — искусству эмоционально отчетливых и ярких, но иррациональных ассоциаций — оказывалась в художественной системе Белого коррелятом сферы потустороннего, сверхреального, переживаемой, однако, как главный, важнейший компонент видимой, чувствуемой и изображаемой реальности» .
Художник М.К. Чюрленис воплощал идею синтеза в живописи: образы на полотнах он организовывал по подобию музыкальных рядов (например, полотна «Фуга», «Соната весны. Анданте», «Соната моря. Аллегро»).
Ярким примером синтеза послужила также «философия предела» («лимитизма») К. Ф. Жакова, соединяющая научный поиск и философскую мысль. «...Лимитизм - есть метод изучения истории философии. Он открывает тесную связь между науками и философией, им современной» - писал мыслитель.
Религиозные философы видели воплощение идеи синтеза в образе храма, в совершающемся там богослужении. «Храмовое действо как синтез искусств» - так называется одна из работ П.А:Флоренского.
«Жаждой» синтеза можно объяснить особый интерес деятелей искусства к театру. Театр, впрочем как и родственные ему временно-пространственные искусства, по своей природе синтетичны, они объединяют творчество писателя - драматурга, актёра, режиссёра, художника, в музыкальном театре драматическое искусство выступает в единстве с вокальной и инструментальной музыкой, хореографией и т. д.
В начале ХХ-го века зарождается «новый театр» - символистский. Он приходит на смену классическому театру Гоголя, Островского, позднее — театру Чехова. Театр символизма стремился к «соборному» искусству, которое было бы тесно связано с жизнью общества. Воплощением этого синтеза театра и действительности должно стать «соборное действо». Зрители превращались в соучастников мистерии, где в лицах представлены эсхатологические предчувствия символистов.
В России творческие находки В.Э. Мейерхольда перевернули традиционные представления о театральном искусстве - минимальное количество декораций, использование символизации и стилизации в организации сценического пространства, в костюмах, освещении, непосредственно актерской игре. Новому стилю соответствовал и подбор пьес - Метерлинк, Ибсен, Гофмансталь, Леонид Андреев.
В тот период возникла теория Н.Н. Евреинова, по сути, так сказать, «пан-театральная». Согласно концепции Евреинова, в театре иллюзии передают действительность, и мир иллюзий становится убедительнее самой реальности. Причем сквозь призму театральности он рассматривает поступки, поведение человека.
Многие писатели и поэты предпринимали эксперименты в области драмы. Назовём прежде всего А. Белого, Вяч. Иванова, А. Блока, Ф. Сологуба. Теоретики и драматурги театра ищут новые возможности развития сценического искусства, они обращаются к античным трагедиям, средневековым мистериям, традициям балаганных действ.
Интерес к театру прослеживается на протяжении всего творческого пути A.M. Ремизова. Известно, что в 1903 - 1905-х годах писатель сотрудничал в «Товариществе новой драмы» В. Мейерхольда - подбирал репертуар, переводил драматургию М. Метерлинка, Г. фон Гофмансталя, А. Жида, Ст. Пшибышевского, позднее работал в Театральном отделе Наркомпроса.
Шутовство в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен»
Охарактеризованные выше эстетические установки писателя нашли отражение в повести «Неуёмный бубен».
Ремизов так отозвался о своем первом публичном прочтении произведения в редакции журнала «Аполлон»: «Я превратился в Ивана Семеновича Стратилатова, мучителя Агапевны, и в мученицу Агапевну и во всю Костромскую археологию» . Это «вживание» как элемент театрализации играет определяющую роль в структуре образа центрального персонажа повести.
Если рассматривать развитие образа Стратилатова, то заметим, что текст представляет собой череду «масок», которые сменяют друг друга: униженный чиновник, эротоман, ловкий делец, истовый христианин. Стратилатовские «маски», как мы упоминали в предыдущей главе, сформировались, главным образом, на метатекстуальном уровне художественного текста - это переклички с предшествующими литературными традициями. Выбор маски зависит от конкретной ситуации, если быть точнее — от «зрителя», «партнёра» по эпизоду.
В одной из предыдущих глав мы подробно анализировали различные грани образа Стратилатова. Однако в данном случае, как нам кажется, все же возникает необходимость еще раз кратко их наметить. Перед начальством, старшими по чину - он униженный чиновник, ведёт себя так, как подобает мелкому переписчику: подобострастно и усердно выполняет свои обязанности в канцелярии. Меняется манера поведения Ивана Семёновича в кругу молодых сослуживцев - «лишь только секретарь уедет с докладом» [21]. Писатель подчёркивает мгновенную перемену в герое -словно одна маска сменяет другую. В компании друзей предстаёт другой
Стратилатов — он шутит и балагурит. В доме беззакония, а также наедине с собой Стратилатов проявляется его сладострастие.
Однако, в провинциальном городке, где развивается действие, Стратилатов слывёт добропорядочным человеком, христианином: горожане его хвалят «за благообразие ... и примерность, за жизнь ... скромную и воздержанную...» [62].
В присутствии приятеля Зимарева, большого ценителя антикварных редкостей, Иван Семёнович и сам превращается в заядлого коллекционера, который впрочем также умеет рационально распорядиться своими находками, - выгодно перепродавая старинные вещи, он скопил десять тысяч рублей на счете в банке.
Вновь меняется маска Стратилатова, когда он возвращается со службы домой. Общаясь со служанкой Агапевной и другими домочадцами, ремизовский герой уже не сладострастник или бедный чиновник - он стремится продемонстрировать своё превосходство, власть. Он превращается в домашнего деспота - изводит домочадцев (служанку Агапевну) нравоучениями: «Наказание мне с тобой старуха! ... За грехи мои послал тебя господь бог» [33]. Или жалуется, что Агапевна «убийственно храпит, точно фельдфебель» [39].
Таким образом, создаётся впечатление, что персонаж играет на публику -«зрители» (другие персонажи «Неуёмного бубна») знают Стратилатова с разных сторон, только рассказчик фиксирует все маски персонажа. Конфликт возникает в том случае, если появляется риск разоблачения: когда «зритель» видит маску, предназначавшуюся для другого. По этой причине Иван Семёнович выгнал из дома свою верную служанку, когда она увидела Стратилатова - сладострастника в момент предвкушения им свидания с Надеждой: «Старуха ... вон! Административным порядком вон в двадцать четыре часа» [67].
Тип поведения Стратилатова постоянно меняется: униженный переписчик, балагур и весельчак, неудержимый эротоман, ловкий делец, деспот, добропорядочный горожанин, он зависит от «зрителя». В этом находит отражение ремизовская мысль о сотворчестве зрителя и актера, высказанная в книге «Крашеные рыла».
Образ Ивана Семёновича практически лишен психологических характеристик. Писатель не стремится глубоко проникнуть во внутренний мир своего персонажа. Последовательное использование форм психологического изображения героя помогло бы прояснить мотивацию кардинальных перемен в его поведении - художественный образ стал бы более целостным. Однако Ремизов преследует другую цель.
Ежи Фарино обратил внимание, что подобное непостоянство, «неустойчивость» личности может свидетельствовать либо о многосторонности, живости, истинности, либо о призрачности и ложности персонажа319.
A.M. Ремизов же, объединяя различные личины, создаёт образ «механический». Стратилатовское актёрство становится отражением его внутренней пустоты.
Вообще мотивы уподобления человека кукле, механизму не были открытием литературы ХХ-го века. Они имели место в произведениях литературы ХІХ-го столетия. В первую очередь, имеем в виду «Дядюшкин сон» Ф.М. Достоевского. Создавая портрет главного персонажа князя К., Достоевский подчеркивает его неестественность, механистичность, кукольность. К слову заметим, что и сама история старого волокиты, стремящегося выглядеть как молодой франт, перекликается с сюжетом ремизовского «Неуёмного бубна».
Юродство в повести A.M. Ремизова «Неуёмный бубен»
Юродство, как и шутовство, принято считать разновидностью народной смеховой культуры, это феномены родственные, но не идентичные. Данная концепция, представленная в коллективной монографии «Смех в Древней Руси»351, хотя и вызвала полемику в научных кругах, но все-таки получила широкое распространение.
«Отмена иерархии, допущение вольного фамильярного контакта (рискованной жестикуляции и непристойных слов), эксцентричность сближает юродство и шутовство)» ,- заметил И.А. Есаулов. В то же время их функции различны: шут высмеивает пороки, в его ««валянии дурака» присутствует критика существующего мира», юродивый по сути тоже «дурак», но действительность он оценивает с христианских позиций, его цель - заставить рыдать над смешным353. A.M. Панченко пишет: «Шут лечит пороки смехом, юродивый провоцирует к смеху аудиторию, перед которой разыгрывает свой спектакль. ... Но смеяться над ним могут только грешники (сам смех греховен), не понимающие сокровенного, «душеспасительного смысла юродства». Рыдать над смешным — вот благой эффект, к которому стремится юродивый» .
Вообще понятие «юродство» можно рассматривать как в узком смысле слова, так и в широком. В первом случае перед нами культурно-религиозный феномен. Назовём в качестве примера юродивых во Христе Андрея Цареградского, Прокопия Устюжского, Василия Блаженного, Максима Московского, Ксению Петербургскую, Савву Нового. Поведение юродивого - вызов окружающим людям. Смысл юродского «шалования» в разоблачении людских грехов и в спасении собственной души. По мысли
A.M. Панченко, «юродивый «шалует» с той же целью, что и ветхозаветные пророки: он стремится «возбудить» равнодушных «зрелищем странным и чудным»» , «ругается миру», для этого он должен жить среди обычных людей.
А. Кузнецов выделил ряд специфичных черт поведения юродивых. Назовем наиболее яркие из них: юродивые сознательно принимают на себя подвиг безумства; намеренно отказываются от благ мирской жизни -скитаются, их одеяние убого, они смиренно переносят позор. Под маской безумца юродивый произносит божественные истины. «Будучи чрезвычайным подвигом, - подвигом для немногих, способных воплощать идеалы Христа в жизнь, - юродство парадоксально напоминает об уникальности человеческой личности» , - заметила И.В. Мотеюнайте. Оно определяет тип поведения человека, становится знаком инакости, отчужденности от мира обычных людей, маргинального положения в обществе.
В зависимости от понимания феномена юродства (в узком или широком смысле) можно воспринимать богатую традицию изображения таких героев в литературных произведениях. Юродивые герои в церковном понимании наделены комплексом черт, напоминающих древнерусское юродство. К ним И.В. Мотеюнайте отнесла следующие приметы юродивых во Христе: «связь с божественным началом и демократической культурой, поведенческая и речевая выразительность, странничество и тотальное одиночество, отвержение героя миром, неоднозначность восприятия его людьми (святой / сумасшедший)» . С другой стороны, в литературе присутствуют герои «юродствующие» (в широком смысле слова). Они идут наперекор общественным устоям, их поведение кажется странным, неадекватным. Это светское толкование юродства. К таким «юродивым» нередко относят многих персонажей Достоевского (князь Мышкин, Алеша Карамазов, старец Зосима, Подросток, к этим героям близок Версилов, стерпевший пощечину), героев «маленьких людей», жителей города Глупова из «Истории одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина359 и др.
В.В. Иванов говорит о близости юродства идее «всемирного боления за всех», к которой часто обращался Достоевский.
В связи с «Неуёмным бубном» A.M. Ремизова нас интересуют юродивые, которые соотнесены писателями непосредственно с церковной культурой. Подобные персонажи возникали в «Борисе Годунове» А.С. Пушкина, «Князе Серебряном» А.К. Толстого, «Шерамуре» Н.С. Лескова, «Парамоне юродивом» Г.И. Успенского, «Дмитрии Самозванце и Василии Шуйском» А.Н. Островского, «Детстве» Л.Н. Толстого, «Иоанне Рыдальце» и «Чаше жизни» И.А. Бунина и ряде других произведений. Особенно часто к юродству как феномену православной культуры обращался Ф.М. Достоевский (в первую очередь, в романах «Бесы», «Братья Карамазовы», «Идиот»).
В юродстве Достоевский нашёл образец истинной духовности: «юродивый такой христианин, который уже сейчас, сию минуту готов перейти в жизнь вечную; в бытии юродивого на земле материальное нужно лишь настолько, чтобы оставаться для духовного учительства и назидания»
