Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Генезис творчества в.а. сумбатова в биографическом и историко-культурном контексте 24
1.1. О проблеме генезиса творчества В.А. Сумбатова 24
1.2. Формирование поэта, гражданина, патриота. Влияние отчего дома 26
1.3. Роль Н.М. Соллогуб, ее семьи и ближайшего окружения в творческой судьбе В.А. Сумбатова 32
ГЛАВА 2. Диалоги с классиками 52
2.1. О диалоге в литературоведении: «честное» прочтение «другого» 52
2.2. Пушкин и Лермонтов в художественном мире Сумбатова 55
2.3. Традиции Ф.И. Тютчева в творчестве В.А. Сумбатова 73
2.4. В.А. Сумбатов и А.А. Фет: диалогическое взаимодействие 84
2.5. О традициях Вл.С. Соловьева в творчестве В.А. Сумбатова 97
Глава 3. Традиции батальной литературы в творчестве В.А. Сумбатова 108
3.1. Тема защиты Отечества в творчестве Сумбатова как освоение батальных традиций русской литературы 108
3.2. Образ полководца в творчестве В.А. Сумбатова 124
3.3. Сонет «На смерть барона Врангеля» как жанр эпитафии 128
3.4. «Смертный бой» Света и тьмы 140
Глава 4. Интерпретация поэзии в.а. сумбатова в соотнесении с библией, святоотеческой и русской классической литературой 144
4.1. К вопросу о духовности в русской литературе. Иконичность сумбатовского художественного мира 144
4.2. Стихотворение «Страшные вести» – увертюра к творчеству В.А. Сумбатова 1920-х годов 151
4.3. Библейские символы семени и зерна в поэзии В.А. Сумбатова в контексте духовных традиций 163
4.4. Образ креста в поэзии В.А. Сумбатова: традиции святоотеческой и светской русской литературы 170
4.5. «Молитва» В.А. Сумбатова: поэтические традиции 181
Заключение 191
Библиография 200
- Роль Н.М. Соллогуб, ее семьи и ближайшего окружения в творческой судьбе В.А. Сумбатова
- В.А. Сумбатов и А.А. Фет: диалогическое взаимодействие
- Образ полководца в творчестве В.А. Сумбатова
- Стихотворение «Страшные вести» – увертюра к творчеству В.А. Сумбатова 1920-х годов
Роль Н.М. Соллогуб, ее семьи и ближайшего окружения в творческой судьбе В.А. Сумбатова
В конце ХХ века, исследуя проблемы русской поэзии 1910–1920-х гг., российский литературовед Л.Ф. Алексеева, обратила внимание на книгу стихотворений (1922) поэта-«римлянина»1. Исследовательница скрупулезно собирала сведения о жизни и творчестве Сумбатова, публиковала в научных сборниках и периодических изданиях стихотворения, поэмы2, перевод-переложение «Слова о полку Иго-реве»3, драматическую поэму «Распятие»4, роман в стихах «Русская Держава», рассказ «Осведомленный посетитель», переложение «Нагорной проповеди» (глав V, VI, VII Евангелия от Матфея)5, повесть «Детство»6 (из автобиографической журнал XXI век: Путеводитель русской литературы М.: Ред.-изд. дом «Роман-журнал ХХI век», трилогии «Ковер над бездной»), обнаруженные в архивохранилищах и малотиражных изданиях Русского зарубежья. Были переведены с английского языка и опубликованы «Воспоминания» внучки поэта Елены Мариусовны Сумбатовой-Реста1 (1944–2004), а также подготовлены к публикации повесть «Отрочество» и переписка поэта с И.А. Персиани2 и А.Н. Флейшером3.
В одной из первых статей о поэте-эмигранте Алексеева писала о том, что «Василий Александрович Сумбатов остается неизвестным не только широкому читательскому кругу, но и специалистам, хотя его неординарная личность и поэзия заслуживают не только знакомства, но и изучения, может быть, даже почитания»4. Она посвятила поэту-воину главу III «Творческая индивидуальность Василия Александровича Сумбатова» своей докторской диссертации «Русская поэзия 1910–20-х годов: Поэтический процесс и творческие индивидуальности» (1999)5.
Итальянский славист Стефано Гардзонио, автор ряда научных публикаций о литературе русской эмиграции, особо выделил поэзию князя В.А. Сумбатова, занимавшегося, по словам исследователя, «поэзией самозабвенно и плодотворно»6. В 1997 году в «Лотмановском сборнике» Гардзонио опубликовал статью «Римская тоска по Москве В.А. Сумбатова и его неизвестные стихи о Москве»7, в которой
представил читателям поэму «Москва» и сообщил краткую биографию поэта-эмигранта. Источником сведений о его жизни послужили автобиография, напечатанная в альманахе «Содружество», два письма его жены Елены Николаевны Веригиной-Сумбатовой: к полковнику С.Н. Барсукову, председателю комитета русских офицеров в Нью-Йорке, и к писательнице М.Г. Турковой-Визи, а также информация, полученная от внучки поэта Е.М. Сумбатовой-Реста, хранившей архив поэта1. В книге С. Гардзонио и Б. Сульпассо «Осколки русской Италии» опубликовано письмо В.А. Сумбатова А.С. Ященко, в котором «русский итальянец» просит адресата оказать помощь в публикации своих произведений и прилагает 5 стихотворений2.
С. Гардзонио первым обратился к изучению русско-итальянских культурных связей. В послесловии к книге итальянского ученого «Статьи по русской поэзии и культуре ХХ века» (2006)3 В.Н. Топоров отметил уникальную роль, какую сыграл славист на этом поприще: «Можно с уверенностью сказать, что никто в области русско-итальянских литературных и культурных связей не сделал так много полезного, как Гардзонио»4. Около 700 поэтов, прозаиков, литературоведов, историков, мыслителей, политиков, издателей в той или иной мере трудились «на оказавшейся столь богатой ниве итальянско-русских контактов в области культуры»5. Топоров высказал искреннее сожаление о том, что «российская итальянистика не
отозвалась адекватно на инициативы и, более того, на результаты поистине тита-нической»1 деятельности Гардзонио, и выразил уверенность в том, что труды итальянского ученого – это «не только подведение итогов, но и призыв к дальнейшим исследованиям, связывающим две культуры – итальянскую и русскую»2. Топорова, как и Гардзонио, поэтическое дарование Сумбатова не оставило равнодушным: «Этот поэт принадлежит к числу достаточно крупных поэтов. Он начал писать стихи очень рано, и они, как правило, встречали благожелательную реакцию, но печататься он стал только в эмиграции»3.
Необходимость изучения творческой личности Сумбатова и включения произведений поэта «в то пространство культуры, с которым его душа была в тайной связи в течение почти целого века», в своих работах отмечала также историк Н.П. Комолова, внесшая существенный вклад в изучение русско-итальянских связей ХХ века, будучи глубоко убежденной в том, что, «оказавшись на чужбине, многие наши соотечественники сохранили духовную связь с родиной, любовь к ее культуре и языку»4.
Н.П. Комолова в рецензии на первый сборник стихотворений поэта-эмигранта, выпущенный в России, высоко оценила выпуск авторской книги как «добротное издание с хорошо выверенными и частично откомментированными текстами» и выразила надежду, что эта публикация должна активизировать «интерес к творческой личности поэта»5, поскольку именно Василий Сумбатов наиболее ярко сумел выразить «душевные переживания многих русских людей, оказавшихся в эмигра ции и смертельно тосковавших по оставленной и гибнувшей России»1.
В последнее десятилетие статьи о творчестве Сумбатова – поэта и художника, появились в словарях2 и энциклопедиях3, в сети Интернет4. Деятельность В.А. Сумбатова в области живописи отмечена в библиографическом словаре «Художники Русского зарубежья, 1917–1939» и в едином художественном рейтинге – социальном проекте Профессионального союза художников России (Сумбатов отмечен как профессиональный художник)5. Однако подавляющее большинство читателей России еще не знакомы с «русским итальянцем», а его наследие продолжает оставаться малоизвестной страницей русской литературы ХХ века.
Актуальность избранной темы диссертации определяется масштабом личности, значительностью поэтического творчества В.А. Сумбатова, малой степенью изученности его наследия, той исключительной ролью, какую играют в его произведениях традиции русской классической литературы.
В.А. Сумбатов и А.А. Фет: диалогическое взаимодействие
Этот дом описал Л.Н. Толстой в романе «Война и мир» как «Дом Ростовых», чем поэт-эмигрант очень гордился. По-видимому, великого писателя-философа привлек не столько сам дом, сколько большая, дружная семья, проживающая в этом доме, а главное, – Толстого, по нашему мнению, в работе над эпопеей вдохновляла доброжелательная атмосфера настоящей русской жизни и православного русского духа, царившая в многодетной семье Михаила Львовича Боде и его жены Александры Ивановны (а может быть, и многодетной семьи его родителей, в которой и мать, и одна из сестер Михаила Львовича носили имя Наталья). Возможно, образ Наташи Ростовой собирательный и одним из прототипов любимой героини писателя могла стать дочь хозяина усадьбы в Кудрине, поскольку Л. Толстой начал основную работу над романом «Война и мир» в 1863 году, когда Наташе Боде (Н.М. Соллогуб) исполнилось 12 лет; а одним из прототипов Сони в романе «Война и мир» могла быть Софья Вяземская, опеку над которой осуществлял Михаил Львович до 1876 года1. А.В. Буторов в своей книге об Английском клубе пишет: «Как-то раз он [Л. Толстой] спросил в клубе у барона Боде, не сердится ли тот, что его дом выведен в романе. “Нет, – ответил барон, – наоборот, горжусь
Многие члены семей Боде, Боде-Колычевых, Соллогубов, Самариных, Чертковых, Строгановых общались с Л.Н. Толстым, а в доме на Поварской бережно хранили зеленую настольную лампу, подаренную великим писателем. Первой женой Сухотина была родная сестра Натальи Михайловны Мария Михайловна. Вторая жена Сухотина (после смерти Марии Михайловны) – дочь Л.Н. Толстого Т.Л. Сухотина-Толстая. Когда после революции дочь Натальи Михайловны графиня Елена Федоровна Соллогуб была арестована, приговорена к заключению до конца Гражданской войны и отправлена в Ивановский лагерь, то за нее перед
Помполитом ходатайствовали «ее хорошие знакомые» Толстая Ольга Константиновна и Сухотина-Толстая Татьяна Львовна, поэтому, по ноябрьской амнистии, срок приговора был сокращен до 2 лет1. Видимо, В.А. Сумбатов был хорошо знаком с Т.Л. Сухотиной-Толстой, а, возможно, и знал, что она ходатайствовала за Е.Ф. Соллогуб, поскольку именно Татьяне Львовне он посвятил в 1928 году перевод III Песни «Ада» из «Божественной комедии» Данте2.
Недавно обнаруженные нами документы свидетельствуют о том, что тесть Сумбатова Н.А. Веригин, которому он посвятил стихотворение «Преодолев житейское волненье…» – перевод сонета «Giuntoegia “lcorso della vitamia…», был расстрелян3. Тема мученичества органично входит в творчество поэта, в его ико-нический мир в «Песне опричника», в стихотворении «Сумасшедший», драматической поэме «Распятие», романе «Русская Держава» и др.
Сумбатов показывает трагедию страны через судьбу своего автобиографиче ского героя, у которого в годы детства, отрочества, юности было взращено чувство искренней любви к Родине, ее истории, духовности, бережное отношение к слову, чувство сопричастности всему происходящему.
Следует отметить, что активное участие Н.М. Соллогуб в общественной и культурно-исторической жизни Москвы, да и России в целом, заслуживает специального научного исследования. В фонде 453 РГАЛИ хранится ценнейшая информация для изучения литературы, театра, истории, родословия, усадебной салонной культуры и др. Восстановление истории обитателей дома на Поварской было бы долгом справедливости и значительным вкладом в изучение традиций литературной и культурной жизни России.
Итак, генезис творчества поэта во многом предопределен духовным миром не только Сумбатовых, но и семьи «тетушки-бабушки», близких дому Соллогубов людей (историософское мировосприятие, бережное отношение к слову, к символике его корневых глубинных значений). Взгляды на словесность, историю, культуру формировались под влиянием хозяйки городской усадьбы, ее «благословенной» семьи и ближайшего окружения. Предки, члены семьи, окружение «тетушки-бабушки» – Боде-Колычевы, Строгановы, Чертковы, Соллогубы, Самарины – в течение всего XIX века находились в центре духовной и культурной жизни Москвы и России, многие из них общались с Грибоедовым, Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Тютчевым, А.К. Толстым и др. Углубленный интертекстуальный анализ произведений, постижение «недряных» смысловых и духовных значений стихов Сумбатова, архивно-разыскные работы проясняют роль Натальи Михайловны Соллогуб, атмосферы и традиций дома на Поварской в жизненной и творческой судьбе будущего поэта.
По нашему мнению, необходимо в дальнейшем исследовать традиции дома Н.М. Соллогуб, ее семьи и окружения в творчестве В.А. Сумбатова, ибо на будущего поэта могли влиять идеи славянофилов Ю.Ф. Самарина (дяди мужа Н.М. Соллогуб), И.В. Киреевского, Аксаковых, А.С. Хомякова; филологов Ф.И. Буслаева и И.И. Срезневского, подробный список трудов которого хранится в архиве Соллогубов в РГАЛИ (Ф. 453) и т.п.
Образ полководца в творчестве В.А. Сумбатова
Живописность, кинематографичность (все стихотворение словно чередующиеся сцены в кино или в театре), музыкальность (мелодика, смена ритма, рифмовка, звукопись), полифонизм – эти особенности помогают отразить в поэме «Альпийский поход» подлинные героические события конца XVIII века. Поэту-эмигранту пригодился и талант художника, и опыт работы в кино.
Сумбатов вступает в диалог с Г.Р. Державиным и, кроме того, заставляет вспомнить также картину живописца-баталиста В.И. Сурикова «Переход Суворова через Альпы» (1899). Все три «альпийские» произведения, прославляющие мужество и богатырский подвиг российских войск под руководством фельдмаршала А.В. Суворова, посвящены важнейшему историческому событию – Швейцарскому походу (1799). Поэт-эмигрант, как и художник-передвижник, и поэт-предшественник, воссоздает величественную эпопею мужества и богатырского подвига русского народа:
Но упрям и крепок наш российский норов, – Все вперед идем мы, в горы без дорог, С нами здесь отец наш, с нами здесь Суворов! А, когда он с нами, значит, с нами Бог!3
Так «Альпийский поход» вбирает в себя не только черты величественной эпопеи, но и жанр батальной песни. Песенный рефрен неоднократно применял Федор Николаевич Глинка в своих военных песнях: Герой! нам смерть сладка с тобой1. Четырехстопный амфибрахий думы К.Ф. Рылеева «Иван Сусанин» эхом откликается в стихотворении «Голубые гусары»2 (о гусарской тематике следует написать отдельную работу, поскольку и героическая, и ироническая составляющие этой темы находят яркое отражение в поэзии поэта-эмигранта).
В пяти секстетах стихотворения3 «Голубые гусары», развивающего традиционную тему батализма, отражена история не только первой мировой войны (которую в дореволюционной России воспринимали как Вторую Отечественную), но и трагический исход войны гражданской. В сборнике «Прозрачная тьма» напечатан вариант с делением секстета на трехстишия (ПТ. С. 310–311), однако в автографе (ПП. Письмо 8. Получено в Белграде 29 февраля (13 марта) 1928 г. Л. 12–12 об. Далее стихотворение цитируется по данному источнику) такого разделения нет, что вполне оправдано смысловой и структурной композицией стихотворения. Поскольку каждая строфа представляет собой одно предложение – период, строфическое деление на шестистишия более оправдано.
Следует отметить музыкальность, живописность, кинематографичность, сценичность описаний каждого этапа. Все стихотворение словно чередующиеся сцены в кино или в театре. Первые две строфы – поход (зачин и завязка).
Художественное место и время действия описаны предельно лаконично. Стихотворение начинается анафорой – обстоятельственными придаточными предложениями, обозначающими не только место, но и время действия. «Замки баронов», глядящие в небеса, поэт сравнивает с текучим временем, устремленным в вечность. На дружеский совет И.А. Персиани изменить эпитет «текучее» на «тягучее» Сумбатов отвечает: «Феб да простит Вас за «тягучее» время в «Гусарах», а мне текучее больше нравится, хотя бы из-за звука. Тягучее тянушку напоминает» (ПП. Письмо 22. Получено в Белграде 19 июня (2 июля) 1928 г. Л. 46.).
Неповторимы красота земли, ее яркие долины, нарядные леса, традиционно символизирующие мирную жизнь как противопоставление войне – традиция, восходящая к фольклору и литературе Древней Руси. Не может не удивлять олицетворение в предпоследней строке: «Трубы вздыхают вдали». Сумбатов писал Пер-сиани: «За «вздыхающие трубы» лягу костьми, – это не заплатка для размера, а обдуманный образ, и дальний звук труб, действительно, напоминает вздохи» (ПП. Письмо 10. Получено в Белграде 9 (22) марта 1928 г. Л. 16). Трубы должны воспевать победу, а образ вздыхающих труб словно предчувствие неотвратимо надвигающейся катастрофы.
Во второй строфе нарушается тишина мирной жизни, и вторая строфа композиционно соединяется с первой троекратным анафорическим градационным повтором: Третья строфа – описание битв (развитие действия). Если в пушкинской поэме «Полтава» и лермонтовском стихотворении «Бородино» подробно описывается 116 конкретное важнейшее сражение, то у Сумбатова сжато дается обобщающее описание боев:
Открывает строфу видоизмененная цитата из «Интернационала»1: вместо победного решающего боя – трагическая гибель не на поле сражения с врагами Отечества: голубые гусары «смерти покров нашли» «в смятенной отчизне», во время кошмаров «кровавого бунта», вставших «над Русью, как в бурю прибой». Поэт-изгнанник показывает, как мировая война перерастает в гражданскую.
Завершающая пятая строфа – развязка-эпилог – объединена с четвертой образом «смятенной отчизны», а с первой и второй – вновь возрождающимся анафорическим повтором союза «где», имеющего в данном контексте не только пространственное, но и временное значение:
Стихотворение «Страшные вести» – увертюра к творчеству В.А. Сумбатова 1920-х годов
Тироле» – «в поле», «мгновенье» – «забвенье», «ответы» – «букеты»); обилием стилистических фигур поэтического синтаксиса (риторические вопросы, умолчание, парцелляция, переносы – фр. enjambement, градация). Нельзя не отметить, что важнейшую роль играют градационные повторы, обрывающиеся умолчанием и выделением последней строфы: «Ответов нет. Ответы не нужны. / У каждого из нас свои ответы, / Свои кресты, и все они равны…». Смерть страстотерпца Спасителя на Голгофе символизирует высшую степень истинной Любви к людям. Вместе с тем, Сумбатов заставляет задуматься о том, что Голгофский крест – это крест свободного выбора каждого человека либо по пути нисхождения в ад как нераскаявшегося разбойника, либо по пути восхождения, преображения для новой жизни другого разбойника, уверовавшего, раскаявшегося и спасенного, вошедшего в Небесные чертоги первым за Христом. Лирический герой, удивленный тем обстоятельством, что кто-то «равными пучками» положил цветы ко всем трем крестам в Тироле, сам «ко всем крестам» кладет свои «букеты». Поэт понимает, как трудно осознать разбойника-грешника «ближним» и «возлюбить» его, но истинному православному христианину необходимо воспитать в себе наиважнейшие качества – милосердие и всепрощение. «И никого не ненавижу», – пишет Сумбатов в стихотворении «Прозрачная тьма» (ПТ. С. 249). Э. Штейн в статье «Скорбного листка продолжение», о которой упоминалось во введении, цитирует стихотворение «Кресты» целиком и завершает некролог теплыми строками, обращенными, как и вся поэзия Василия Александровича Сумбатова, в вечность: «Пусть строки о В.А. Сумбатове будут моим букетом к кресту на его могиле». творчество Сумбатова в целом. В финале поэмы «Без Христа» – кульминации сборника, своеобразном отклике на поэму А.А. Блока «Двенадцать», – тема мученической смерти на кресте соединяется с древнейшей молитвой «Трисвятое», ритмически и эмоционально перерастающей в торжественный гимн Христу, Правде, Вере, Пресвятой Троице, Животворящему Кресту Господнему как символу не только смерти, но и – главное! – Воскресения: Есть люди – верят, есть люди – знают, Что правда только в одном Христе, За правду терпят и погибают, И умирают, как на кресте! Тверда их вера, надежды крепки, Молитва льется их всякий час: «О, Святый Боже! О, Святый Крепкий! Святый Бессмертный, помилуй нас!» (ПТ. С. 134).
В творчестве самобытного поэта-патриота Сумбатова угадывается то, что сформулировал в книге «Краски мудрости» В.С. Кутковой: «нынешние времена накладывают особую ответственность на христиан за почитаемую два тысячелетия святыню – Крест Господень»1.
Восприятие креста, его символики у Сумбатова вполне соответствует Библии, святоотеческому наследию, древнерусской, а также классической литературно-художественной традиции.
Стихотворение Сумбатова «Молитва» (ПТ. С. 50)2, вошедшее в первый сборник «Стихотворения 1922 года», – переложение великопостной молитвы сирийского святого, христианского поэта Ефрема Сирина, к которой в 1836 году, незадолго до трагической гибели, обратился и А.С. Пушкин в стихотворении «Отцы пустынники и жены непорочны…», ставшем составной частью «Каменноостров-ского цикла». Сумбатов ведет скрытый диалог и с великим святым, одним из наставников духовной жизни христианской церкви, и с Пушкиным.
Короткая и простая молитва Ефрема Сирина, выделяющаяся среди других песнопений и молитв Великого Поста, состоит из трех прошений, после каждого совершается земной поклон. Стихотворение «Отцы-пустынники и жены непороч-ны…»1 включает две части: первая – вступление к молитве и вторая – собственно молитва. Вступление к молитве помогает понять, почему Пушкин из множества «божественных молитв» выбирает ту, «которую священник повторяет / Во дни печальные Великого поста...»: в последние годы поэта все сильнее волнуют религиозные проблемы, он чаще обращается к библейским образам и мотивам. Почему? Ключевые слова первой части – «укреплять» – «крепит»; и читатель понимает: в трудный для Пушкина 1936 год поэт нуждался в укреплении духа.
Отцы пустынники и жены непорочны, Чтоб сердцем возлетать во области заочны, Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв; Сложили множество божественных молитв; Но ни одна из них меня не умиляет, Как та, которую священник повторяет Во дни печальные Великого поста; Всех чаще мне она приходит на уста И падшего крепит неведомою силой…
Эти вдохновенные строки отражают глубину и силу переживаний поэта, его религиозного чувства. «Молитва» Сумбатова не подражание автору «Каменноостровского цикла», это переложение-транскрипция, как в музыке, – это усвоение традиции и реализация в новой высокохудожественной форме. Сумбатов более сдержан в выражении своих эмоций, чем Пушкин; его «Молитва» состоит из трех частей, сохраняющих ду ховный смысл каждого прошения покаянной молитвы Ефрема Сирина. В стихотворении Сумбатова, в котором на первый план выступает естественная духовная жизнь человека, нет вступления – только молитва; поэт-эмигрант следует пушкинской традиции: с одной стороны, стихотворение выдержано в истинно православном духе, с другой – это восприятие Бога не монахом-отшельником, а мирским грешным человеком с его суетными желаниями и проблемами. Поэт-изгнанник не противоречит святому, Пушкину, пытаясь объяснить, почему великая страна пережила катастрофу, – лишь смещает акценты, заставляя взглянуть в глубину лексического значения слов, входящих в великопостную молитву.
Стихотворение Сумбатова начинается с обращения «Боже!» – основное объединяющее название трех ипостасей «Владыко», «Царь» и «Господь». Поэт-эмигрант, перечисляя грехи покаянной молитвы, точно следует традиции Ефрема Сирина, у которого в первой части молитвы читаем: «Господи и Владыко живота моего,
