Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Карамзинская традиция в творчестве молодого Л.Н.Толстого 23
Глава 2. «История государства Российского» Н. М. Карамзина и «Война и мир» Л. Н.Толстого в их отношении к жанру эпопеи 78
Глава 3. «Карамзинский след» в «семейных» главах «Войны и мира» 130
Заключение ..182
Список использованной литературы 189
- Карамзинская традиция в творчестве молодого Л.Н.Толстого
- «История государства Российского» Н. М. Карамзина и «Война и мир» Л. Н.Толстого в их отношении к жанру эпопеи
- «Карамзинский след» в «семейных» главах «Войны и мира»
Введение к работе
Художественное сознание писателя — его индивидуальный мир, включающий в себя и личность человека, и внешнюю действительность. Автор включается в общий литературный процесс, внося в него свою лепту и одновременно испытывая его воздействие как часть социокультурной парадигмы своего времени. Художественное сознание отражает "историческое сознание той или иной эпохи, ее идеологические потребности и представления, отношения литературы и действительности, определяет совокупность принципов литературного творчества в их теоретическом (художественное самосознание в литературной теории) и практическом (художественное освоение мира в литературной практике) воплощениях"1.
Существует художественное сознание эпохи и индивидуальное художественное сознание писателя. Авторы статьи "Категории поэтики в смене типов литературных эпох" выделяют художественное сознание эпохи Древности, Средневековья, Возрождения и т.д., классицизма, реализма, романтизма и т. д., "в пределах одной эпохи типы художественного сознания могут перекрещиваться", либо, напротив, более дифференцироваться как в различных направлениях, так и у отдельных писателей2.
Имя каждого из талантливых писателей ассоциируется с его эпохой. Так, например, В. Г. Белинский выделяет в русской литературе целый "карамзинский период". "Карамзин отметил своим именем эпоху в нашей словесности; его влияние на современников было столь велико и сильно, что целый период нашей литературы от девяностых до двадцатых годов по справедливости называется периодом Карамзинским"3, — утверждает критик. Но, несмотря на всю свою значимость для развития русской литературы, заслуги Карамзина уже сделались, указывает Белинский, достоянием прошлого. "Карамзинский период" становится историей, отодвинутый на второй план явлением целой плеяды великих литераторов — В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя... По мнению того же Белинского,
4 именно художественные открытия Пушкина определили дальнейшие пути развития русской литературы.
С этим выводом "неистового Виссариона" соглашалось великое множество писателей, критиков, исследователей. Но колоссальная дистанция, отделяющая наше время от "карамзинской" эпохи, позволяет по-иному увидеть и оценить творческие открытия главы русского сентиментализма, их значение для дальнейшего развития литературы и проследить пути усвоения русской литературой XIX века карамзинской традиции. "Художественные открытия сентиментализма, увенчанные в Европе именами Стерна, Ричардсона, Руссо, в России — Н. М. Карамзина, А. Н. Радищева, М. Н. Муравьева, поставили кардинальную проблему человека и общества, предвосхитив важнейшие генетические черты романтизма и реализма XIX века. Об этом свидетельствует со всей очевидностью развитие реализма первой половины XIX века, когда А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, И. С. Тургенев для решения своих задач настойчиво обращались к традициям сентиментализма"4.
В современной историко-литературной науке уже поднимался вопрос о наследовании крупнейшими русскими писателями XIX века творческих находок Карамзина. Существуют исследования в данном аспекте творчества А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, в последнее время вновь возник интерес к темам "Н. М. Карамзин и И. С. Тургенев", "И.А. Гончаров и Н. М. Карамзин", не утихает интерес исследователей к карамзинскому началу в произведениях Ф. М. Достоевского и авторов так называемого "сентиментального натурализма" 1840-х годов'. И на протяжении многих десятилетий в трудах ученых появляется мысль о творческом осмыслении карамзинского наследия Л. Н. Толстым. Однако концептуального освещения последней в целом в толстоведении пока нет.
Творчество Льва Толстого — сложное и многомерное явление. В изучении его накоплен огромный фактический материал, позволяющий постичь глубину художественного дарования писателя. Современники Толстого говорили, что он явился в литературу не учеником, но мастером. И все же по
5 прошествии времени становится ясно, что, будучи уже признанным художником, он находился в состоянии постоянного духовного и творческого поиска, этапы которого фиксируются им в дневниках, письмах, заметках, черновиках произведений. Ум Толстого "переваривает" массу разнородного материала. Об этом можно судить по количеству прочитанной и осмысленной им литературы, по числу имен, им упоминаемых. Среди них встречается и имя Н. М. Карамзина. В "Указателе к Полному собранию сочинений" Л. Н. Толстого (1964 г.) "указывается около 40 страниц, на которых в текстах Л. Н. -Толстого упоминается Карамзин и его произведения" . Несмотря на это, многие исследователи творчества Толстого, указывая на существование зависимость/его первых произведений и набросков от сентиментальной ' традиции, называют в основном имена западных сентименталистов — Стерна, Руссо, — но не говорят о том, что и русские "чувствительные" авторы также были читаемы начинающим писателем. В их числе на первом месте был и Карамзин.
Суждения о существовании нити, преемственности, связующей имена этих двух, на первый взгляд столь разных писателей, появлялись и появляются время от времени в трудах литературоведов. Первым высказал мнение об этом В. В. Сиповский в своей книге "Н. М. Карамзин как автор "Писем русского путешественника" (1899)7. Приоритет же в постановке проблемы принадлежит Б. М. Эйхенбауму.
В работе "Молодой Толстой" Эйхенбаум выдвигает мысль о творческой связи Толстого-художника не столько с современной ему литературой, сколько с литературой конца XVIH века. Указывая на эту связь, ученый полагает: "Как это ни кажется парадоксальным, но в историко-литературном смысле Толстой более всего сближается с Карамзиным ... "Письма русского путешественника" соответствуют описательным очеркам Толстого, "Детство" находит себе прообраз в "Рыцаре нашего времени", < ... > прибавим сюда интерес Карамзина к нравственной философии и истории, своего рода "кризис" художественного творчества (как бы ни были различны психологические основания) — и
6 сопоставление это перестает быть столь неожиданным"8. Сам стиль Толстого, по мнению Эйхенбаума, типичен "для философских рассуждений XVHI века и может быть приписан скорее Карамзину, чем Толстому, человеку XIX века"9. Исследователь оговаривает и то, что произведения западного сентиментализма, в особенности Л. Стерна, были восприняты русским писателем в русле русской сентиментальной традиции.
На протяжении книги Эйхенбаум не раз упоминает о существовании творческой связи Толстого с Карамзиным. Однако эти замечания носят тезисный характер. Литературовед как бы намечает пути исследования проблемы, не разворачивая системы доказательств сближения двух столь различных художников в ""историко-литературном""" аспекте. Проблема, поставленная ученым, долгое время не привлекала внимания. Лишь в 1966 году появляется небольшая работа Т. С. Карловой "Толстой и Карамзин".
Несмотря на небольшой объем, работа Т. С. Карловой содержит ряд важных наблюдений и замечаний. Это совершенно новое, по сравнению с Эйхенбаумом, видение вопроса. Автор статьи приводит факты, которые свидетельствуют о знании Толстым творчества Карамзина: "Из всего карамзинского наследия Толстой выделил созвучную с собственными умонастроениями мысль — жизнь — делание добра". Затем утверждается, что «молодому Толстому был ясен тип "чувствительного" героя, черты которого проступают в образе Карла Иваныча ("Детство")". Карлова говорит также и о пародировании сентиментального стиля Карамзина как одном из приемов обрисовки образов в "Войне и мире"; отмечено восхищение слогом Карамзина в предисловии к его "Истории государства Российского" Выделены несколько эпизодов "Войны и мира", которые, по мнению исследователя, восходят к фабулам карамзинских повестей ( "Бедная Лиза", "Наталья, боярская дочь"). Полемика Толстого с «прежними историками» рассматривается как спор писателя с исторической концепцией Карамзина10.
Каждый факт, отмеченный Т. С. Карловой, интересен сам по себе. Статья насыщена текстовыми сопоставлениями. Но' в ней еще отсутствует
7 концептуальный стержень, который объединил бы сделанные наблюдения в стройную систему. Обращает на себя внимание и неточное цитирование одной из черновых заметок Толстого к "Войне и миру". В статье она приведена в следующем виде: "стерновская — того века — карамзинская чувствительность" (13, 22)"". Точный текст заметки таков: "Чувствительность напущенная — стерновская — того века, карамзинская всегда, а потому не действует. Главное — fair l'argent <наживать деньгио" (13, 22)12. Интерпретация Карловой несколько меняет смысл заметки, позволяя говорить о слитости "стерновского" и "карамзинского" начал в творческом сознании Толстого периода "Войны и мира". Но, вероятно, запись свидетельствует как раз о противопоставлении Толстым "стерновской" и "карамзинской" чувствительности.
Еще один аспект интересующей нас проблемы затронут П. П. Громовым в книге "О стиле Льва Толстого: Становление "диалектики души" ( 1971). Исследуя особенности художественного метода и стиля Толстого, ученый пишет: "Заново вдвигая в литературу приемы Стерна, Руссо, карамзинистов, Толстой обновляет восприятие в пределах имманентного ряда < ... >. Карамзинисты, Стерн, Руссо — подсобный материал для обновления литературных конструкций, которое проводит Толстой"13. Литературовед не раз возвращается к мысли о том, что "диалектика души" сформировалась не без воздействия русской сентиментальной школы и ее главы — Н. М. Карамзина. В подходах к этому вопросу Громов опирается на работу Б. М. Эйхенбаума "Молодой Толстой", как бы дополняя и развивая мысль о присутствии "карамзинских" начал в творчестве Толстого. П. П. Громов считает, что произведения молодого Толстого вобрали в себя стернианские и, отчасти, карамзинские черты ".
Работы Б. М. Эйхенбаума и П. П. Громова посвящены творчеству Толстого до "Войны и мира". В статье Т. С. Карловой основное внимание уделяется как раз роману-эпопее. Последняя тема находит в той или иной мере свое продолжение в работах и других исследователей творческого наследия и Льва Толстого, и Н. М. Карамзина.
Внутреннее подобие "чувства истории" двух названных писателей отмечает Ю. М. Лотман: "Совсем в духе Л. Н. Толстого периода "Войны и мира" Карамзин записал однажды: "Мы все как муха на возу: важничаем, и в своей невинности чувствуем себя виновниками великих событий. — Велик тот, кто чувствует свое ничтожество перед Богом!"l . Такая ретроспективная проекция, затрагивающая частное, на первый взгляд, совпадение, все же вновь заставляет задуматься о том, какую же роль прочтение исторических трудов Карамзина сыграло роль в формировании исторической концепции Толстого в "Войне и мире".
К роману-эпопее отсылает нас, правда, уже с другой стороны, суждение В. П. Казарина. Исследуя особенности карамзинского пейзажа, его "психологический подтекст" (1984), он говорит в одном из выводов. "Это начало огромного пути овладения русскими писателями мастерством психологического пейзажа, который в итоге приведет к знаменитому дубу Л. Н. Толстого в "Войне и мире" б. Это замечание является своеобразным продолжением мысли В. В. Сиповского о Карамзине как зачинателе психологизма в русской литературе и своего рода предшественнике в данном смысле Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского1?. Надо отметить также, что в период 1980 - 1990-х годов возрастает интерес ученых к Карамзину-историку и публицисту.
В 1990-м году С. О. Шмидт в работе "Карамзин и его "История государства Российского" вновь затрагивает вопрос о значении исторических произведений Карамзина для Толстого — создателя "Войны и мира": "Толстой, став знаменитым писателем, понимал, какое место занимал Карамзин в общественной жизни, как велико было впечатление современников от знакомства с томами его "Истории". Обдумывая план романа о декабристах, среди знаменательных событий весны 1824 года он выделяет обсуждение X и XI томов "Истории" Карамзина. Карамзин изображен в черновых вариантах "Войны и мира". Вероятно, и к Карамзину относятся рассуждения в "Войне и мире" о "прежних историках"18.
В 1992-94 годах появляются новые работы, непосредственно затрагивающие интересующую нас проблему. Это две статьи и глава кандидатской диссертации Н. Д. Блудилиной. Разрабатывая проблему литературных источников "Войны и мира", автор рассматривает ту роль, которую сыграла художественно-документальная проза Карамзина в создании "Войны и мира". В работах впервые аргументированно и убедительно названы карамзинские идеи, замыслы, замечания, которые отозвались в романе-эпопее. Автор указывает на внутреннюю близость карамзинского замысла "Истории 1812 года" и великой книги Толстого по задачам, целям, обширности задуманного повествования19. По мнению Н. Д. Блудилиной, "более всего сближают творчество Толстого и Карамзина нравственный императив и стремление познать тайны исторического бытия народов"20. В главе диссертационного исследования "Сочинения Карамзина как источники "Войны и мира" исследователь обобщает все сказанное ею раннее и пишет: "Публицистические сочинения Карамзина (помимо других источников) помогли Толстому художественно воссоздать в "Войне и мире" общественное сознание александровской эпохи в его развитии". В Заключении к диссертации отмечается: "Толстой наследовал русскую философию художественной истории во многом у Карамзина, но доказательство этих предположений требует дальнейшего глубокого и всестороннего исследования, так же как и вся не затронутая в литературоведении тема "Лев Толстой и Карамзин"21.
В последнем своем суждении Н. Д. Блудилина совершенно права. Нет сомнения, что отмеченные ею и предшествующими литературоведами "точки соприкосновения" Толстого и Карамзина безусловно важны для постановки исследуемой нами проблемы, но это лишь отдельные попытки "вхождения" в проблему. Работы Н. Д. Блудилиной охватывают лишь часть вопроса, а именно — Карамзин-публицист и Толстой-создатель "Войны и мира", но сама по себе попытка исследователя создать систему подходов к исследуемому вопросу является немалым вкладом в его изучение. По сути дела, это точка отсчета для нового этапа в рассмотрении проблемы, подготовленного в немалой степени и
10 предшествующими изысканиями ученых, затрагивавших в той или иной мере изучаемую тему. Назрела насущная необходимость более полного, концептуального освещения проблемы, обозначенной в заглавии настоящей диссертации, в котором объединятся результаты прежних изысканий и новые находки.
Автор "Войны и мира" — один из наиболее сложных писателей своей эпохи. Он адаптирован в своем времени и включен в его культурную традицию. И в то же время его творческие искания уходят далеко за рамки современной ему литературы. i Толстому близки отнюдь не все принципы "натуральной школы", не находит он себя и в "чистом искусстве", хотя и тому, и другому направлению он отдает определенную дань. В первую очередь его привлекает сфера нравственно-этическая, сфера общечеловеческой и личностной морали. Эта направленность была характерна для литературы и философии Просвещения, ценимой и почитаемой Толстым.
К осознанию целей своего творчества писатель идет путем напряженных исканий. Постепенно формирующаяся система этико-эстетических понятий-антитез ( добро — зло, добродетель — порок, единство — разобщенность, счастье — заблуждение, истина — ложь, должное — существующее) подводит его к созданию эстетической программы22. Главной задачей для него становится не описать мир ( "описание недостаточно" — записывает он в дневнике), а передать видение действительности через чувства и ощущения героя, живущего в мире и познающего его законы23. При этом Толстому понятен и близок "естественный человек" руссоистов, и именно "природный герой" становится своеобразным отправным пунктом этических изысканий писателя. В современной ему литературе Толстой, судя по всему, не видит ни полного ответа на свои вопросы, ни искомого типа героя, ни путей к разрешению проблем, занимающих его, ни творческих приемов, удовлетворяющих его задаче. И это побуждает его искать "образцы" в предшествующей литературе.
Наиболее многообещающей в этом отношении оказывается литература сентиментализма, в которой наряду с принципами Просвещения провозглашается и культ чувства, первенства личностного, индивидуального начала в человеке, что обусловило стремление авторов раскрыть внутренний мир героя, взглянуть на действительность через призму "душевного", внутреннего зрения чувствительного персонажа.
Слова "чувство", "чувствительность" нередки в дневниках молодого Толстого, а в черновых записях к "Войне и миру" мысль о чувствительности облечена в более или менее определенную формулу о двух "видах" чувствительности, что свидетельствует о работе творческого сознания Толстого над этим понятием. Один из «видов» чувствительности назван "карамзинским", и это тоже важно для нас.
Отметим также, что в дневниках периода "Войны и мира" писатель формулирует несколько мыслей о соотношении чувства и разума в человеке, о том, что чувство должно первенствовать: мысль, ...дойдя до высших границ,... служит только чувству, сердцу, чему-то жизни... Чувство переносит ум то на одну, то на другую точку зрения, уму только представляется"( 48, 122), — гласит одна из них. Исследование характера чувства и чувствительности, соотношения "ума" и "сердца" в творческих опытах Толстого поможет не только раскрыть новую нить связи его с наследием Карамзина, но и показать неизученную еще сторону художественного сознания Толстого, роль карамзинской традиции в его формировании и развитии от "Детства" до "Войны и мира".
В изучаемый период в творчестве великого художника, в его дневниках, черновых записях встречаются рассуждения и заметки, которые схожи с карамзинскими. Как правило, это размышления о смысле и целях творчества, о просвещении и науках, об истории, записи философско-этического характера. Иногда Толстой приписывает Карамзину суждения иных авторов (как это было с предисловием Н. И. Новикова к издаваемому им журналу "Утренний свет"), но отметим, что это обусловлено совпадением взглядов Карамзина,
12 отраженных в его статьях, и истинного автора цитаты. Это также указывает на то, что Толстому, видимо, были знакомы взгляды Карамзина на некоторые философские вопросы.
Конечно, широта круга чтения Толстого не позволяет говорить о превалирующем значении карамзинского творчества для великого реалиста. Напротив, упоминания о Карамзине не всегда конкретны, в ряде случаев присутствует вероятность простого совпадения. И это тоже вызывает потребность уточнить вопрос о том, какова же доля воздействия творческого опыта Карамзина и карамзинской традиции в русской литературе на формирование этико-эстетических принципов в творчестве молодого Толстого. До сих пор эта сторона вопроса не затрагивалась в исследовательских работах.
Большая часть литературного наследия Карамзина внимательно изучалась, перечитывалась и осмыслялась заново великим реалистом в период создания "Войны и мира". Это вполне объяснимо — автор пишет о том времени, когда Карамзин был одной из известнейших и значительных фигур. Исследователи, говоря о произведениях Карамзина как источнике "Войны и мира", учитывают более всего публицистические и исторические сочинения. За рамками остаются художественные произведения, а об "Истории государства Российского" упоминается как бы между прочим. Но известно, что в 1853 году Толстой тщательно изучает страницы карамзинской "Истории", вновь обращаясь к ее страницам в пору работы над "Декабристами", а в 1863 году, готовясь к созданию "Войны и мира", заказывает среди других книг трехтомное собрание сочинений Карамзина (16,153).
По собственному высказыванию Толстого, именно "История государства Российского" более всех других исторических сочинений "захватила" его. Из нее он делает выписки, под впечатлением от прочитанного составляет заметки к собственной истории ( 46, 200 - 209). Поэтому вполне закономерен будет вопрос о значении "Истории" Карамзина в становлении Толстого-историка периода "Войны и мира".
Существует и еще один не проясненный аспект данного вопроса, не затронутый предыдущими исследователями. Карамзинская "История" — не только научный труд, но и один из великих памятников русской художественной литературы. В ней слиты художественное и научное, история и литература. Произведение это уникально по своему жанру, и жанр этот пока точно не определен. Г. П. Макогоненко в совместной с Е. Н. Купреяновой работе "Национальное своеобразие русской литературы" дал определение "Истории" как произведения "свободного жанра", основной особенностью которого является "летописный синкретизм". По мнению ученого, именно от Карамзина идет традиция "свободного жанра", проявившаяся в полной мере и в "Войне и мире" Л. Толстого ^Сопоставительный анализ этих двух произведений в указанном аспекте поможет уточнить жанровую природу "Истории" и определить одну из традиций, на которую опирался Л. Н. Толстой при создании "Войны и мира".
Результаты предварительного исследования позволяют предположить существование и иных моментов преломления в художественном сознании Толстого карамзинской традиции и творческих находок Карамзина. Выявление этих связей будет способствовать более глубокому познанию сущности художественного мира Л. Н. Толстого, а также прольет свет на значение литературного наследия Карамзина в русском литературном процессе XIX века.
Исходя из всего сказанного выше, главную цель данной работы можно определить таким образом: исследовать роль художественного наследия Н. М. Карамзина в формировании Л. Толстого - писателя, в выработке им оригинального творческого метода (на материале произведений раннего периода и романа-эпопеи "Война и мир") и исследовать значение "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина в становлении жанра толстовского романа-эпопеи.
В соответствии с поставленной целью нам необходимо решить следующие задачи:
проследить процесс "выхода" молодого Толстого из-под воздействия Л. Стерна и проявление в его творчестве моментов, восходящих к карамзинской традиции;
определить пути освоения Толстым карамзинского художественного опыта, в том числе в изображении человеческой души, что должно было сказаться в его подходе к воспроизведению "диалектики души" действующих лиц;
показать отражение наследия Карамзина в этико-эстетических и нравственно-философских изысканиях Л. Толстого 1850-60-х годов;
— выявить "карамзинский след" в художественной ткани "семейной
линии" "Войны и мира";
— показать значение "Истории государства Российского" в
формировании жанра толстовского романа-эпопеи.
Характер задач, поставленных перед исследованием, определяет и его методологию. В соответствии с проблематикой работы основной для нас станет методология изучения форм и закономерностей преемственности в историко -литературном процессе различного рода историко -литературных связей.
А. С. Бушмин дает следующее определение преемственности: "Историческая преемственность — объективная закономерность культурного и, в частности, литературно - художественного развития общества. ... Проблема наследования прогрессивных и преодоления устаревших традиций остается всегда актуальной и для литературы в целом, и для ее отдельных представителей"25. Ученый говорит также о том, что, "наряду с последовательной, поступательной преемственностью, нередко наблюдается, так сказать, ретроспективная, "возвратная" преемственность, обращение современных художников через голову ближайших предшественников непосредственно к отдаленным эпохам, воскресшие традиции которых порой оказывали огромное влияние на развитие культуры позднейшего времени"26. В свете поставленной нами проблемы последнее положение безусловно важно.
В поле нашего зрения попадает творчество двух писателей, каждый из которых является представителем своей эпохи: Карамзин принадлежит периоду конца XVOI — начала XIX века, Толстой же укоренен в эпохе середины XIX — начала XX века.
Как мы уже отмечали, несмотря на исторически небольшой промежуток, время, разделяющее двух писателей, было весьма насыщенным как в общественном, так и в литературно - художественном плане. Для литераторов и критиков 1850 - 1860-х годов творчество Карамзина — далекое прошлое, но его художественный опыт все же не уходит окончательно за рамки внимания современников Толстого. В то же время многие, вослед за В. Г. Белинским, считают Карамзина уже устаревшим автором.
Толстой, представитель данного периода развития литературы, тем не менее не приемлет до конца ни одного из главенствующих в литературе его времени направлений. Он не может принять многих творческих принципов «натуральной школы», не следует и в русле "пушкинской традиции" — несмотря на все обаяние пушкинской прозы, для Толстого "повести Пушкина голы как-то" (46, 188 ), в них Толстой не находит того, что занимает его более всего — "интереса чувства". Писатель в поисках "союзников" минует несколько поколений талантливых авторов.
Проблема чувства являлась центральной в творческой программе сентиментализма. Не вызывает сомнения, что молодой Толстой интересовался западным сентиментализмом, и это определенным образом сказалось в его раннем творчестве2?. В то же время некоторые данные позволяют говорить о присутствии в творчестве Толстого моментов, восходящих непосредственно или опосредованно к творческому наследию Н. М. Карамзина. Но очевидная разница масштабов дарования осложняет выбор методологии.
Вышеназванные обстоятельства позволяют говорить о сложности выявления преемственной связи Л. Толстого и Н. М. Карамзина. В существующих теоретических работах о литературной преемственности мы
16 находим лишь описание некоторых подходов к исследованию подобных историко-литературных связей.
В статье У. Р. Фохта, посвященной изучению внутренних
закономерностей историко-литературного развития, указывается на существование такой формы связи, как "использование". Те или иные характеры, а также обусловленные ими средства изображения могут возникать ... с помощью использования самых разных, иногда очень далеких по времени, предшествующих произведений, если выдвинутые ими характеры так или иначе соответствуют устремлениям писателя" 28.
А. С. Бушмин выделяет формы связи, учитывающие (в общем виде) названные выше обстоятельства творческого контакта Толстого с наследием Карамзина и дополняющих систему У. Р. Фохта. Бушмин говорит о существовании ретроспективной, или возвратной связи, при которой писатель обращается к опыту автора далекого прошлого. При этом возможны и заимствование, и подражание, и сознательная учеба, и отрицание опыта предшественника, и глубокое творческое освоение2'.
Возможно учесть и предложенный Ю. В. Боревым следующий тип художественного взаимодействия: "влияние, при котором художник использует некоторые стороны художественного опыта своего предшественника. Здесь не сохраняются стилистические особенности оригинала и художественное воздействие предстает в самом неожиданном проявлении"30.
Преемственная связь Толстого с Карамзиным осложнена временной и литературной дистанцией. Но необходимо учесть, что карамзинскии опыт отразился в творчестве как его непосредственных последователей (А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова), так и в произведениях писателей — современников Толстого, например, И. А. Гончарова, Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева, писателей натуральной школы. Возрождение сентиментальной традиции в творчестве писателей середины — второй половины XIX века связано с тем, что "значение сентиментального начала осмысляется как способ преодоления романтического индивидуализма героя и утверждения высокой
17 духовности в простом и обыкновенном. ... Синтез сентиментального и романтического начал открыл художественную перспективу изображения духовных исканий современного героя в его движении от индивидуалистического сознания к миру общечеловеческих ценностей"31.
Таким образом, следование карамзинской традиции присутствовало в современной Толстому литературе. Человек своего времени, великий писатель, подходя к решению злободневных и вечных проблем , также, судя по всему, не минует ее. Но творческое сознание великого реалиста настолько индивидуально, что вычленение этой традиции затруднено.
А. С. Бушмин указывает на то, что результат освоения литературного
влияния "тем значительнее, чем полнее, совершеннее осуществлено
творческое преобразование унаследованного, воспринятого элемента. Высший эффект преемственного развития в литературе проявляется не в полноте и
«32
частоте сходства последующего с предыдущим, а в их различии Следовательно, при изучении поставленной нами проблемы необходимо учитывать и то, что могло быть почерпнуто Толстым непосредственно у Карамзина, и то, что пришло из опыта освоения карамзинской традиции современной автору "Войны и мира" литературой. При этом стоит отграничить оба пути формирования преемственных связей.
Для осуществления этого необходимо не только исследование художественных произведений Толстого, но и его дневников, записных книжек, писем, черновиков. Предварительное исследование показывает, что в основном упоминания о Карамзине, о чтении его произведений сконцентрированы в записях периода "Войны и мира", в ранних дневниках о сентименталисте говорится редко. Но это — период формирования Толстого как писателя, время первых поисков в области литературного творчества, освоения ремесла писателя, искания своего места в литературе.
Ранний период творчества является своего рода подготовкой к созданию одного из крупнейших произведений русской литературы XIX века — романа-эпопеи "Война и мир", при написании которого Толстой непосредственно
18 обращается к наследию Карамзина. Видимо, это обращение было в определенной мере продиктовано и исканиями раннего периода. Следовательно, необходимо выработать методологию изучения произведений молодого Толстого в указанном аспекте.
Логично будет рассмотрение отношения писателя к произведениям А. С. Пушкина, творчество которого, по мнению большинства толстоведов, сказалось в произведениях Толстого, И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, показать их связь с карамзинской традицией, выявить, насколько она воспринимается Толстым. В данном случае нам представляется наиболее продуктивным путь типологического изучения с элементами установления генетической связи, восходящей от Толстого к Карамзину через посредство писателей, стоящих между ними, чье творчество в той или иной мере обрабатывалось творческим сознанием Льва Толстого. При этом необходимо будет учесть весь спектр мнений великого реалиста о произведениях своих предшественников, принимая во внимание как положительные, так и отрицательные моменты восприятия Толстым указанного материала.
Результаты изучения освоения молодым Толстым "карамзинской традиции" позволяют приступить к исследованию "Войны и мира" в свете указанной темы диссертационного исследования. При этом добавляется новый аспект, а именно непосредственный контакт Толстого с произведениями Карамзина, на что указывает сам писатель. Необходимо проследить линию формирования жанра "Войны и мира" и возможность того, что в этом процессе определенную роль сыграло знакомство Толстого с "Историей государства Российского" Карамзина. Немалый интерес представляет собой и "карамзинский след" в "семейных" главах романа-эпопеи. С учетом особенностей этого периода толстовского внимания к творчеству Карамзина, оправдывает себя применение, в синтезе с предыдущими, и историко-функционального подхода.
Помимо основных путей исследования, на некоторых этапах исследования понадобятся и частные подходы, например, выявление элементов
19 пародии, намека — косвенной "отсылки деталью, определенным элементом к источнику" 33.
Выбранный путь исследования определяет и отбор художественного материала для литературоведческого анализа. Н. М. Карамзин: "История государства Российского", "Письма русского путешественника", повести "Бедная Лиза", "Наталья, боярская дочь", "Юлия", "Рыцарь нашего времени", "Моя исповедь", публицистика разных лет. Произведения Л. Н. Толстого: "Детство", "Отрочество", "Юность", "Роман русского помещика", "Семейное счастие", "Казаки", "Севастопольские рассказы", "Война и мир".
Структура работы:
Введение.
Карамзинская традиция в творчестве молодого Л.Н.Толстого
Формирование художественного сознания писателя — сложный, не всегда поддающийся исчерпывающему наблюдению процесс. Творческий путь Льва Толстого подтверждает это. Гениальный романист находился в состоянии постоянного поиска. Уже ранние дневниковые записи позволяют проследить вызревание ума не констатирующего, но анализирующего, стремящегося дойти до сути вещей и явлений. Современник Толстого критик Ал. Григорьев отмечает: "Основная черта, поразившая всех в психическом процессе, раскрывавшемся в произведениях Толстого, была ... анализ необыкновенно новый и смелый, анализ таких душевных движений, которых никто еще не анализировал"1. Не просто описать события прошедшего дня, но добраться до подоплеки всего происходящего, вскрыть психологический подтекст, выяснить причины того или иного случая — вот цель молодого Толстого. Б. М. Эйхенбаум отмечает: "Главное содержание его молодых дневников состоит в разложении собственной душевной жизни на определенные состояния, в напряженном и непрерывном самонаблюдении и осознании"2. Ученый предостерегает при этом от соблазна психологического толкования и считает дневники молодого Толстого выражением поиска нового творческого начала3. Вероятно, все же эти записи можно рассматривать и как отражение личностного начала, и как первые шаги в области литературы.
Дневники Толстого — это один из способов обрести навык изображения внутреннего мира человека, его переживаний, эмоциональной обусловленности его поступков. Для этого требуется некая система форм и приемов самонаблюдения, самопознания и последующего изложения их результатов. Художественное описание поначалу не дается Толстому: "Я подумал: пойду опишу я, что вижу. Но как написать это. Надо пойти, сесть за закапанный чернилами стол, взять серую бумагу, чернила; пачкать пальцы и чертить по бумаге буквы. Буквы составят слова, слова — фразы; но разве можно передать чувство. Нельзя ли перелить в другого свой взгляд при виде природы. Описание недостаточно" (46,65).
Ведя поиск средств и форм передачи чувств, Толстой обращает внимание на способы раскрытия эмоционального мира героя в произведениях русских писателей. Но современная ему литература, в особенности "натуральная школа", в основе своей описательна, психологизм отодвинут на второй план. Казалось бы, ближе стоит "чистое искусство", но оно не удовлетворяет желания Толстого не просто выразить чувство, а посредством видения его "изнутри" поведать о жизни. Даже достойный восхищения Пушкин не эталон в этом отношении: "Проза Пушкина стара — не слогом, но манерой изложения. Теперь справедливо в новом направлении интерес подробностей чувства заменяет интерес самих событий. Повести Пушкина голы как-то" (46, 187 — 188). Не находя опоры в близкой по времени литературе, молодой писатель обращается к эпохе, далеко отстоящей — эпохе культа нежнейших чувств, времени сентиментализма.
Литература сентиментального толка занимает очень большое место в "читательском ареале" Толстого. Руссо, Стерн, Голдсмит, Бернарден де Сен-Пьер — это далеко не полный перечень авторов, чьи произведения были читаемы Толстым. Этому способствовало в немалой степени воспитание — мать писателя, судя по всему, была поклонницей "чувствительных авторов"4. Тем же чтением была увлечена и Т. А. Ергольская, принимавшая активное участие в воспитании и образовании будущего писателя. Сентиментализм занял определенную нишу в культурном поле молодого Толстого, импонировал его личности.
"В его молодых дневниках чувствуется даже не влияние, но самый дух XVIII века, дух Просвещения и сентиментализма, точно писал их какой-нибудь сверстник Жуковского или самого Карамзина. Толстой ... точно запоздал душевно в XVIII веке" — утверждал Г. Флоровский . Интерес писателя к этой литературе был обусловлен еще и тем, что этические вопросы, ставившиеся в ней, также были понятны и близки ищущей натуре Толстого. Он не столько "запаздывает" в XVIII веке, сколько возвращается к проблематике нравственного характера, считавшейся в середине XIX века несовременной. Молодой автор ставит для себя на первый план темы, несколько забитые остросоциальной проблематикой "натуральной школы". Глубоко негативное восприятие Толстым каких-либо насильственных перемен в обществе побуждает его к поиску иных путей обновления. Нравственное совершенствование каждого отдельного человека, глубокое самопознание и самовоспитание — вот рецепт Толстого для "выздоровления" России. Отсюда — и потребность в познании внутреннего мира человека, отражения действительности в эмоциях и ощущениях. На основе этого и формируется художественное сознание молодого писателя.
Слова "чувство", "чувствительность" довольно часто встречаются в записях молодого Толстого. Особую роль они играют в его переписке с Т. А. Ергольской. Исследователи указывают на сентиментальные элементы в этой эпистолярии, на ее зависимость от сентиментального романа6. Письма будущего художника — своего рода игра; в соответствии с душевными влечениями адресата автор как бы становится на сходные с ним позиции, при этом оставаясь совершенно искренним. Это попытка выразить свои внутренние состояния средствами наиболее близкой ему поэтики — сентиментальной. "Может быть, единственное достоинство это то, что я умею сильно чувствовать" (59, 164), "во мне пробуждаются добрые и великодушные чувства"( 59, 178), "у него такое же чувствительное сердце, как у меня, но ложный стыд не дает ему говорить о своих чувствах" (о С. Н. Толстом ) (59,179), "мое положение ... становится для меня с моей чувствительностью все более и более тягостным" (59, 255) и т. п. — достаточно показательные высказывания.
«История государства Российского» Н. М. Карамзина и «Война и мир» Л. Н.Толстого в их отношении к жанру эпопеи
В статье "Несколько слов по поводу книги "Война и мир", Л. Н. Толстой пишет: "Что такое "Война и мир"? Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. "Война и мир" есть то, что хотел и мог выразить автор той форме, в которой оно выразилось.(16, 7). Тремя годами раннее в письме к издателю М. Н. Каткову писатель сообщает: "сочинение мое не есть роман и не есть повесть и не имеет такой завязки, что с развязкой у нее уничтожается интерес" (61,66).
Вокруг определения жанра "Войны и мира" до сих пор в литературоведении ведутся споры. Толстой создал единственное в своем роде, уникальное произведение, в котором сосуществуют на абсолютно равных правах две доминанты — мир личностного бытия людей и мир их бытия исторического, являющиеся нераздельными и взаимопроникающими. Вместе с тем оригинальность великой книги не исключает в предыдущей литературе ее некоторого прототипа или прототипов, произведений, способствовавших зарождению нового жанра.
Исследователи - толстоведы выявили большое количество источников, изученных Толстым в период написания "Войны и мира". Известно, что он со вниманием отнесся к историческим трудам, и к мемуарам очевидцев событий 1812 года, и к художественной литературе того времени. Ему важно было понять образ мыслей, чувства, культуру того поколения русских людей, о которых он писал. И одним из источников, к которому он обращался с этой целью, были произведения Н. М. Карамзина. В 1863 году, в числе книг Толстой заказывает трехтомное издание сочинений Карамзина(16,153). "История государства Российского" Карамзина была уже хорошо знакома автору великой книги и также не была обойдена вниманием.
В начале XIX века автор нашумевшей "Бедной Лизы" являлся одним из известнейших писателей, журналистов, общественных деятелей. Вместе с тем ко времени описываемых в романе событий образованная публика открывает для себя историческую публицистику Карамзина. И, создавая свою историю двенадцатого года, в число известнейших деятелей данной эпохи Толстой включает и Карамзина. С этим именем мы встречаемся в черновом варианте романа-эпопеи, но окончательный текст не содержит эпизодов с упоминанием Историографа. Н. Д. Блудилина справедливо полагает, что Толстой, описывая споры об исторических произведениях Карамзина, допускает неточность, поскольку ни "Записка о древней и новой России", ни "История государства Российского" еще не были известны читателю 1810-х годов . Несмотря на это, попытка описать дискуссию вокруг произведений Историографа показывает незатухающий интерес Толстого к историческим работам Карамзина и — прежде всего — его грандиозной "Истории государства Российского".
Первое упоминание о творении Карамзина в биографии Толстого связано с воспоминаниями его соученика по Казанскому университету В. Н. Назарьева: "Помню, что, заметив "Демона" Лермонтова, Толстой иронически отнесся к стихам вообще, а потом, обратившись к лежащей возле меня "Истории" Карамзина, напустился на историю, как на самый скучный и чуть ли не бесполезный предмет. — История, — рубил он с плеча, — это не что иное, как собрание басен и бесполезных мелочей, пересыпанных массой ненужных цифр и собственных имен... А как пишется история: все пригоняется к известной мерке, измышленной историками..." 2.
В 1852 году отношение молодого писателя к историческим сочинениям изменяется. После чтения "Истории Великобритании" Д. Юма он записывает в Дневнике: "Я начинаю любить историю и понимать ее пользу"(46, 32). В письме к Т. А. Ергольской он сообщает: "С некоторых пор я полюбил исторические книги"(59, 36).
В период 1852-53 годов Толстой читает одно за другим сочинения историков как отечественных, так и зарубежных, отмечая впечатления, произведенное книгами. Так об "Описании Отечественной войны 1812 года" Михайловского-Данилевского он говорит: "плоско"(46,141). "Описание войны 1813 года» того же автора рождает мысль: "Составить истинную, правдивую историю Европы нынешнего века. Вот цель на всю жизнь. Есть мало эпох в истории, столь поучительных, как эта и столь мало обсуженных — обсуженных беспристрастно и верно... Богатство, свежесть источников и беспристрастие историческое, невиданное — совершенство."(46,141 — 142). Замысел остается не реализованным — лишь спустя много лет Толстой осуществит его. Пока же он продолжает изучение "давно минувших лет" — читает "Историю крестовых походов" Ж. Мишо и, в ноябре 1853 - "Историю государства Российского"] Карамзина.
"Взял Историю Карамзина и читал ее отрывками. Слог очень хорош. Предисловие вызвало во мне пропасть хороших мыслей"(46,200). Менее через месяц Толстой вновь обращается к труду Историографа — с 3 по 16 декабря он "ничего не писал, кончил "Историю" Карамзина"(46,200). С 4 по 10 декабря, согласно дневниковым записям, молодой автор делает выписки из "Истории", а 10 декабря 1853 года помечает: "Окончив "Историю России", я намерен просмотреть ее снова и выписать замечательнейшие события"(46,209).
Очевидно, что "История государства Российского" заинтересовала Толстого более других прочитанных исторических трудов, причем именно в позитивном плане. Подтверждает это и отзыв о прочитанной им сразу же после Карамзина "Русской истории" Н. Г. Устрялова: "Устрялов свойствами русского народа называет: преданность к вере, храбрость, убеждение в своем превосходстве перед другими народами, как будто это не общие свойства всех народов? — и будто нет у русского народа отличительных свойств?"(46,212).
Размышляя о принципах описания русской истории, Толстой делает выводы, которые скажутся в его произведениях, посвященных прошлому и настоящему России: "Каждый человеческий факт необходимо объяснять человечески и избегать рутинных исторических выражений. Эпиграф к Истории я бы написал: "Ничего не утаю". Мало того, чтобы прямо не лгать, надо стараться не лгать отрицательно — умалчивая (46,212).
«Карамзинский след» в «семейных» главах «Войны и мира»
Историческое повествование, слитое с "романным", определили жанровую уникальность "Войны и мира". "Но при этом романное и эпическое начала сохраняют и некоторую независимость друг от друга, они не растворяются полностью и не теряют своей определенности. Иногда читатель чувствует, что он находится на романном полюсе книги, иногда — что на эпическом, но часто это ощущение исчезает", — отмечает О. В. Сливицкая . И одна из граней "Войны и мира", по справедливому мнению исследователя — психологический роман, в котором вся действительность психологизирована, а любое внешнее действие рисуется с его внутренней подоплекой2 .
Работа над "Войной и миром" становится для Толстого новым этапом осмысления человеческой психологии. Даже характернейшая черта толстовского творческого метода — психологический анализ — приобретает в "Войне и мире" новые очертания. Уже современники писателя заметили, что "на крупный исторический факт у него смотрит всегда кто-нибудь из самых обыкновенных смертных и по впечатлениям простого смертного уже составляется художественный материал и оболочка события ... Под пером автора является бесконечная вереница друг за друга цепляющихся изображений, а в целом какая-то картина-роман, форма совершенно новая и столь же соответствующая обыкновенному ходу жизни, столь же безграничная, как сама жизнь"3.
Герои романа связаны с "жизнью общей", неотделимы от нее. Как пишет С. Г. Бочаров, "то понимание человеческого бытия и истории, которое людям открыла "Война и мир", возникло у Толстого как художественная мысль, как роман, картина жизни и отношений людей, это художественное объяснение самых глубоких оснований жизни".
Автор много размышляет и о механизмах душевной жизни человека, ставя практически в центр своих раздумий одну из проблем, занимавших его всегда, но сейчас выявившуюся особо крупным планом — проблему соотношения "ума" и "сердца", рационального и эмоционального как начал, побуждающих личность к саморазвитию и действию. А. М. Буланов, признавая важность этой проблематики для Толстого, считает, что она проявляется лишь в его творчестве начиная с 1870-х годов и наивысшее развитие получает в романе "Анна Каренина" . Однако анализ раннего творчества писателя показывает, что уже тогда закладывался фундамент художественного исследования данной проблематики.
Напомним, что еще в вариантах к повести "Детство" появляются размышления о способе "письма" "из ума" и "из сердца". Но это отражается не только на позиции автора: раскрывая внутренний мир своего героя, Толстой также делает акцент на воспроизведении чувствования персонажа. В автобиографической трилогии он еще находится под воздействием творчества Л. Стерна, что выразилось в "двойственности" главного героя — выписаны чувства и мысли ребенка, но оценку им дает "взрослый" Иртеньев с высоты своего жизненного опыта. Николенька здесь — воплощенное чувство, взрослый же — его "рациональный судья".
Толстой исследует чувства героев "Севастопольских рассказов", "высвечивая" их через показ "потока чувства" во время экстремальной ситуации. Несколько иной подход к героине "Семейного счастия" — здесь автор в основном заостряет внимание на одной эмоциональной области, исследуя движение любовного чувства героини, просматривая через него изменение мироощущения Марии. И вновь в образе ее мужа-"наставника" появляются черты, позволяющие говорить о наличии в нем "рационального" начала.
В "Казаках" Толстой изображает героя, наделенного способностью истинно чувствовать, но при этом душевно надломленного "цивилизацией", воспитавшей в нем "ум". При этом автор сопоставляет Оленина с людьми иной среды обитания, обладающей иной чувствительностью — истинной, при этом бессознательной, нерационализированной, природной. Эгико-эстетическое предпочтение писателя явно оказывается на стороне последних.
Молодой Толстой не формулирует свое определение рационального и эмоционального, но показывает его через воспроизведение "диалектики души" и "диалектики поведения". Создавая "Войну и мир", Толстой вновь возвращается к проблеме соотношения рационального и эмоционального в человеке, но уже по-иному подходит к ее решению. В дневниках периода работы над великой книгой писатель выводит несколько положений, в которых размышляет о роли "ума" и "сердца" в деятельности человека.
"Все, все, что делают люди, — делают по требованиям своей природы. А ум только подделывает под каждый поступок свои мнимые причины, которые для одного человека называет — убеждения — вера и для народов (в истории) называет идеи. Это одна из самых старых и вредных ошибок. Шахматная игра ума идет независимо от жизни, а жизнь от нее" (48, 52 - 53), — отмечает писатель. "Прежде я думал и теперь, женатый, еще более убеждаюсь, что в жизни, во всех отношениях людских, основа всему работа — драма чувства, а рассуждение, мысль, но только не руководит чувством и делом, а подделывается под чувствоГДаже обстоятельства не руководят чувствами, а чувство руководит обстоятельствами, т. е. дает выбор из тысячи фактов..." ( 48, 51). "Да, главное заблуждение в том, что не чувства руководят рассуждениями, а что рассуждения могут руководить чувствами" (50, 43), — пишет Толстой в своих записных книжках периода "Войны и мира". В 1867 году в письме к А. А. Фету (от 28 июня) Толстой говорит об "уме ума" и "уме сердца", утверждая при этом: "От этого-то мы и любим друг друга, что одинаково думаем умом сердца"(6\, 112). Если сопоставить это высказывание с черновыми набросками к повести "Детство", то становится понятно, что же именно имеет в виду Толстой. "Ум ума" — это рациональное до крайности восприятие действительности, автоматическое выполнение заранее предписанных правил, гарантирующее жизнь без ошибок и заблуждений. "Ум сердца" — область чувства, интуиции, стихийного обретения истины. Работа над "Войной и миром" пробуждает в Толстом новую волну интереса к проблеме чувств человека.
