Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Динамика русского художественного сознания и философско-эстетические воззрения И.В. Киреевского начала 1830-х годов
Раздел 1. Развитие принципов эстетического анализа в статье И.В.Киреевского «Обозрение русской литературы за 1831 год» 16
Раздел 2. Синтез философских и эстетических идей в статье «Горе от ума» 75
Раздел 3. И.В. Киреевский о тенденциях развития русского историко-литературного процесса начала 1830-х годов («Русские альманахи на 1832 год») 95
Глава II. Эстетические поиски И.В. Киреевского середины - конца 1830-х годов
Раздел 1. И.В. Киреевский о развитии эстетического начала в русском национальном сознании («О русских писательницах», 1834) 114
Раздел 2. Развитие образного и жанрового начал в русском поэтическом сознании («О стихотворениях г. Языкова», 1834) 131
Раздел 3. И.В. Киреевский о влиянии православного духовного начала на генезис национальной культуры («В ответ А.С. Хомякову», 1839) 151
Заключение 173
Библиография 190
- Развитие принципов эстетического анализа в статье И.В.Киреевского «Обозрение русской литературы за 1831 год»
- И.В. Киреевский о тенденциях развития русского историко-литературного процесса начала 1830-х годов («Русские альманахи на 1832 год»)
- И.В. Киреевский о развитии эстетического начала в русском национальном сознании («О русских писательницах», 1834)
- И.В. Киреевский о влиянии православного духовного начала на генезис национальной культуры («В ответ А.С. Хомякову», 1839)
Введение к работе
Актуальность исследования. В современном литературоведении заметно выделяется тенденция изучения историко-литературного процесса во всей его полноте, включая не только художественное творчество, но и эстетические, философские, религиозные, этические его аспекты, составляющие контекст динамики русской литературы.
В последние годы возрос интерес к исследованию русской религиозной философской мысли в целом и к изучению творчества любомудров, их философско-эстетической концепции - в частности. Современная наука стремится выявить не только мировоззренческие и литературные связи любомудров в национальном историко-литературном процессе, но и их роль в разработке эстетической теории, терминологических аспектов становящейся литературы и «движущейся эстетики» (В.Г.Белинский), а также принципов анализа художественного произведения.
Деятельность И.В.Кнреевского представляет феномен эстетического наследия, одухотворенного религиозными поисками. Личность Киреевского оказала значительное стимулирующее воздействие на формирование русской мысли. Его творческая биография охватывает довольно длительный период национального историко-литературного движения, эволюции русского художественного сознания от романтизма к реалистическому миропредставлению. Философско-эстетические, религиозные, художественные поиски Киреевского дали мощный импульс для формирования русской прозы (от А.И.Герцена к Ф.М.Достоевскому, Л.Н.Толстому и другим авторам конца XIX в.) и критики («органическая» критика А.Григорьева, «почвенничество»).
Период 1830-1840-х гг. в деятельности мыслителя несправедливо обойден исследователями, ссылающимися на кризисный характер опубликованных в эти годы статей.
1830-е гг. в жизни Киреевского стали переломными: запрещение «Европейца»; затем - несложившиеся отношения с издателем «Московского вестника», и вместе с тем так называемое «религиозное обращение» (МО.Гершензон) мыслителя.
В период 1820-1830-х гг. в русском национальном сознании активизировалась тема самобытности русского мира и «русской идеи». Резкий подъем общественного движения во второе десятилетие XIX в., затем - спад, связанный с трагедией декабризма, - все это подтолкнуло
русскую мысль к мощной рефлексии над историческими событиями и к развитию философствующего миросозерцания. Именно в период 1830-1840-х гг. национальное сознание перерабатывает всю западноевропейскую философскую культуру. Это увлечение носило не столько теоретический характер, но изначально было направлено, по выражению Киреевского, к решению проблем «практической жизни». Возникла «потребность целостного синтеза, аналогичного тому, какой дает религия. Потому-то философия и становилась главным проводником творческих исканий, что она воспринималась, как секуляр-ная замена церковного мировоззрения»1 [выделено В.В.Зенъковским. -Э.К.].
В этой связи сведение позиции Киреевского к формуле «славянофильство» представляется нивелирующим взгляды мыслителя, учение которого невозможно свести к историософии. Его творчество являет синтез этико-эстетических, философских, религиозных, художественных начал, где история становится методом познания, ключом к постижению бытия и человека. Идея слияния процесса познания с религиозно-этическим моментом является определяющей миросозерцание Киреевского. В этом кроются истоки онтологизма его учения о целостности.
Романтическое мировоззрение с его центральной проблемой становления человеческой личности в творчестве Киреевского и, в целом, в русском романтизме преобразуется в задачу нравственного самоопределения.
Несмотря на то, что деятельность Киреевского вобрала в себя столь широкую проблематику, исследований целостного характера, анализирующих и его мировоззренческие установки, и эстетические взгляды, и художественные опыты, не так много. Если в отечественной дореволюционной науке ощущается недостаток исследований в области эстетических воззрений Киреевского, то в последующие годы, вплоть до 1970-х, учение мыслителя сводилось к идеолопгческой системе-утопии, а вопрос о художественной ценности его, исканий вовсе оказался снят.
' Зеньковский В.В. История русской философии. - Л., 1991. - Т.1. - 4.1. -С.12.
Вместе с тем мы имеем дело с самобытным литератором-мыслителем, в творчестве которого литературно-критическая деятельность занимала первостепенное значение.
Важный вклад в изучение деятельности Киреевского внесли дореволюционные исследователи: А.Ф.Кинчи, Г.М.Князев, А.Г.Луш-ников, В.Н.Лясковский, И.Панов, А.Н.Пыпин, ЛЛобов, П.Н.Милюков, Ф.Терновский, К.Бесту-жев-Рюмин, О.Миллер, Ф.А.Степун, К.Шеба-тинский.
Однако критическое, эстетическое, философское наследие мыслителя не рассматривалось в своем единстве. Обращение к крити-ко-литературным и философско-зстетическим воззрениям Киреевского определилось около двух-трех десятков лет назад в работах В.И.Кулешова, З.А.Каменского, Ю.В.Манна, В.И.Сахарова, В.А.Котельникова, В.А.Кошелева, А.Э.Еремеева.
А,налггзу философского учения Киреевского посвящены глубокие исследования В.В.Зеньковского, Г.В.Флоровского.
Зарубежная наука также проявляет незаурядный интерес к личности и творчеству мыслителя, хотя работы иностранных ученых посвящены в основном анализу религиозно-философской концепции Киреевского, а эстетическая направленность его исканий почти не затрагивается2.
2 Перечислим некоторые из зарубежных изданий: BezwinsM A. Iwan Kiriejewski krytyk і mysliciel. - Tozun, 1993; Brown, Edward James. Stankevich and his Moscow circle 1830-1840. - Stanford (Calif.): Stanford univ. press, 1966; Walicki, An-drzej. The Slavophile Controversy: History of a Conservative Russian Thought. -Notre Dame, Indiana: University of Notre Dame Press, 1989; Goerdl, Wilhelm. Vergottlichung und Gessellschaft. Studien zur Philosophic von Ivan V. Kireevskiy. - Wiesbaden, Harrassovvitz, 1968; Gleason, Abbott. European and Muscovite. Ivan Kireevsky and the origins of slavophilism. - Cambridge (Mass.): Harvard univ. press, 1972; Chrislqff, Peter K. An introduction to nineteenth-century Russian Slavophilism: Vol. 1-3. -Princeton (N.J.): Princeton univ. press, cop. 1982; Masaryk, Thomas Garrigue. The Spirit of Russia. Studies in histori, literature and philosophi: Vol. 1-3. - London-New York, 1968; Muller, Eberhard. Russischer Intellekt in eu-ropaischer Krise. Ivan V. Kireevskiy (1806-1856). - Koln-Graz, Bohlau, 1966; Мюллер Э. И.В.Киреевский и немецкая философия // Вопросы философии. -1993. - № 5. - С. 111 -129; Rouleau Frangois- S.J. Ivan Kireievski et la naissance du slavophilisme. - Culture et Verite, Namur, 1990; Руло Ф. «Россия и Европа в единой упряжке будущего» (Французский ученый о феномене славянофильства) // Лепта. - 1992. -№ 5. - С. 108-124; Siclari AM.Dioletta. Arte е cultura nel Ro-manticismo Russo I.V.Kireevskij. - Franco Angeli Editore, 1981; Siclari Angela
Деятельность И.В.Киреевского отразила важнейшие явления русской мысли и национального сознания первой половины XIX в, Один из начинателей философского периода русской критики и прозы, Киреевский первый стоял у истоков формирования национального самосознания, коренящегося в православном мирочувствовании.
Вслед за романтической эстетикой, отразившейся, в первую. очередь, в трактатах иенцев, Ф.Шеллинга, Г.В.-Ф.Гегеля, критики философского направления - И.В.Киреевский, Н.И.Надеждин, Н.В.Стан-кевич, СП.Шевырев - впервые на русской почве начали осознавать взаимозависимость динамики национального мышления и общемировой культурной истории.
Влияние идеалистической романтической философии сказалось на методологии Киреевского: теоретические размышления о мировом литературном процессе, о его взаимосвязи с историей, философией, религией предшествовали анализу конкретных произведений. Критическая статья стремится принять на себя роль эстетического трактата с философскими посылками и отвлечёнными рассуждениями.
Киреевский и, в целом, философская критика пытались обосновать не только гносеологическую сторону искусства, но и его онтологию, отражение истины о бытии.
Киреевский, начиная с ранних статей, вырабатывает мысль, что художественное произведение отражает мирочувствование автора, его духовный мир. Романтическое представление о художественном произведении как откровении перерабатывается Киреевским в свою собственную эстетическую концепцию. На формировании эстетического сознания Киреевского сказались идеи «эстетического гуманизма». По его мнению, авторскую позицию определяет этическая направленность художественного миропредставления, коренящаяся в религиозном восприятии миробытия.
Одновременно Киреевский разрабатывает методологию эстетического анализа. Исторический метод становится главной ступенью в постижении диалектики литературного творчества. Киреевскому и его современникам представлялось, что историю невозможно осмыс-
Dioletta. La culture allemande comme fondement de la divergence entre Caadaev et Kireevskij sur la philosophie de Г histoire II Revue des etudes slaves. Tome cin-quante - cinquieme. Fascicule 2. Tirage a part. - Paris: Institut d' Etudes Slaves, 1983.
лять вне христианства. Русские мыслители возродили стремление преображения исторического бытия через свободу человеческого духа, внутреннее созидание личности.
Необходимость ігравственного идеала, ответственность человека за свой выбор осознавали в своей антропологии И.В.Киреевский, П.Я.Чаадаев, В.Ф.Одоевский, Н.В.Станкевич. Эстетическая действительность сознательно определялась как реальность свершения поступка, духовного делания, обретения человеком нравственной полноты. Этот взгляд последовательно реализовался в статьях Киреевского 1830-х гг.: "Обозрение русской литературы за 1831 год" (1832), "Горе от ума на Московском театре" (1832), "Русские альманахи на 1832 год" (1832), "О русских писательницах" (1834), "О стихотворениях г. Языкова" (1834), "В ответ А.С.Хомякову" (1839).
Предметом нашего исследования, исходя из сказанного, стала диалектика философско-зстетических воззрений Киреевского 1830-1840-х гг., прослеживание противоречивых взаимосвязей эстетического, художественного, философско-религиозного начал в сознании мыслителя, динамика его творческих устремлений в связи с эволюцией русского художественного сознания первой трети XIX в.
Наиболее перспективным представляется изучение вопроса эстетических и художественных поисков Киреевского по отношению к общей направленности русского художественного сознания XIX в.
Основная проблематика исследования сосредоточилась на следующих вопросах:
- какое место занимают эстетические, философские, религиозные
искания Киреевского в русском историко-литературном процессе
первой трети XIX в.;
как согласуется религиозное миропредставление Киреевского с его эстетическими воззрениями;
- почему эволюция эстетических взглядов мыслителя оказалась
подчинена религиозным установкам поиска целостного духовного
знания и формирования цельной личности.
Метод исследования продиктован характером проблематики философской критики и эстетики 1830-1840-х гг., позволяющей осмыслить основные тенденции историко-литературного процесса. Поскольку в период 1830-1840-х гг. Киреевским были написаны далеко не равнозначные по авторской установке и замыслу статьи, данное
обстоятельство выдвинуло в качестве очередной задачи дифференцированное использование методов анализа.
При рассмотрении такого литературно-критического жанра, как обозрение, приходилось сосредоточиваться на сравнительно-историческом, а также типологическом видах исследования, привлекая по мере необходимости целостный анализ произведений Киреевского.
Статьи эссеистической направленности требовали непосредственного анализа стиля, композиции критического текста вкупе с проникновением в философско-эстетические, историософские, религиозно-богословские аспекты мысли Киреевского, т.к. синтез указанных точек зрения формирует основу эссеистического произведения.
В данном случае анализ литературно-критической формы предполагал определенную установку исследования философско-эстетической содержательности статей мыслителя, более четкую формулировку его идей.
Статьи монографического плана требовали погружения в историко-литературный материал, восстановления контекстуальных связей.
Для анализа эстетического сознания Киреевского привлекались художественные произведения самого автора, написанные параллельно с критическими статьями данного периода, и анализ велся путем логического сопоставления идейных основ прозы Киреевского и его критики, прозаических поисков писателя и художественных стремлений его современников.
В методологическом отношении мы опирались на труды Г.В.Ф.Гегеля, М.М.Бахтина, В.В.Зеньковского, а также современных исследователей: В.Н.Грекова, А.Э.Еремеева, В.А.Котельникова, И.В.Карташовой, Ю.В.Манна, В.И.Сахарова.
Практическая значимость работы определяется тем, что
-
впервые в настоящей работе рассматриваются статьи Киреевского «Горе от ума на Московском театре», «Русские альманахи на 1832 год», «О русских писательницах»; выявляются общие тенденции развития русского историко-литературного процесса 1830-х гг., определившиеся в критическом творчестве и эстетических размышлениях Киреевского этого периода;
-
в результате некоторых уточнений в области библиографии данное исследование может послужить в подготовке новых комментариев к изданию собрания сочинений Киреевского;
3) результаты работы могут быть использованы при чтении общих курсов истории русской литературы первой половины XIX в., истории русской критики, в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству любомудров, в пособиях историко-литературного характера для студентов.
Апробация работы. Диссертация дважды обсуждалась на заседании кафедры русской и зарубежной литературы Омского государственного педагогического университета. Основные положения работы были изложены в докладах на Гуляевских чтениях 1997 г. (Тверь), на конференции «Русский вопрос» (Омск, 1999), а также на научных конференциях преподавателей и аспирантов кафедры русской и зарубежной литературы (1998, 199?). Результаты работы также отражены в научных публикациях.
Объем и структура работы. Текст диссертации состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы, включающего 276 источников. Содержание диссертации изложено на 207 страницах.
Развитие принципов эстетического анализа в статье И.В.Киреевского «Обозрение русской литературы за 1831 год»
Статья И.В. Киреевского «Обозрение русской литературы за 1831 год» была опубликована в двух номерах его журнала «Европеец» в 1832 г. наряду с «Девятнадцатым веком».
Вопрос о генезисе русской критической мысли и эстетики в отечественном литературоведении последних десятилетий является одним из наиболее актуальных. Изучение литературной деятельности и творчества любомудров, декабристов, «второстепенных» и «третьестепенных» критиков («Московский наблюдатель», «Северная пчела» и др. издания) позволило значительно расширить представления о русском историко-литературном процессе и тенденциях его развития, о становлении, формировании национального эстетического мышления, о типах и жанрах критической литературы.
Ко второй половине 1820-х гг., когда складывается новое направление романтической критики, опирающееся на немецкую идеалистическую философию (в первую очередь, натурфилософию Шеллинга), актуализируется стремление к построению собственной критико-эстетической платформы.
Проблема формирования русского эстетического сознания стояла чрезвычайно остро. Область литературной деятельности вобрала в себя умственные интересы целого поколения первой трети ХЕК в. Исторические, политические, философские, моральные, нравственно-религиозные размышления стремились слиться в литературно-художественное творчество. Такой «синтез» мышления не объясняется только универсализмом, свойственным эпохе. Словесность образовала форму для становящегося сознания нации.
Впервые философско-эстетическая рефлексия в русской литературе возникает в направлении философской критики, требующей научности в осмыслении художественного произведения. В этом отношении взгляды И.В. Киреевского, В.Ф. Одоевского, Н.И. Надеждина, других представителей философской эстетики, сближаются с эстетическими размышлениями А.С.Пушкина: «Она [критика. - Э.К.] основана на совершенном знании правил, коими руководствуется художник или писатель в своих произведениях, на глубоком изучении образцов и на деятельном наблюдении современных замечательных явлений»1. Таким образом, по мнению Пушкина, рассмотрение эстетической позиции автора является целью критики, равно как соотнесение этой позиции с тенденциями эпохи, национальным взглядом на внутренний мир человека.
Критики философского направления впервые начали осознавать взаимозависимость динамики национального мышления и общемировой культурной истории, в их работах складывается представление о целостном процессе развития духовной культуры.
Совершенно справедливо в связи с этим указывается В.И.Сахаровым, что по отношению к Киреевскому (добавим, и его единомьппленникам по кружку любомудров) неправомерно разделение литературной теории и историософских взглядов, так как, по словам исследователя, « [...] литературная теория всегда входила в общую сумму мировоззрения Киреевского как одно из важнейших слагаемых [...]»2. На наш взгляд, эстетические взгляды Киреевского формировались параллельно с историко-философскими.
Его эстетические воззрения складывались из глубокого знания западноевропейской философии (Ф.-В. Шеллинг, Л. Окен, И. Геррес, Г.В.-ФГегель, И.-Г.Гердер, Ф.Гизо, О.Тьерри, А.-Ф.Вильмен и др.) и в то же время отвечали потребностям русской мысли 20-40-х гг. XIX в.
Киреевский один из первых в русской эстетике поставил вопрос о религиозно-нравственной природе искусства, об основах духовной культуры.
В 20-30-е гг. XIX в. русское художественное сознание переживало пору интенсивного развития художественных методов и стилей; зарождающаяся критика отражала разнообразие литературных позиций: А.Ф.Мерзляков, А.И.Галич, В.А.Жуковский, П.А.Вяземский, А.А.Бестужев-Марлинский, И.Я.Кронеберг, Д.В.Веневитинов, И.В.Киреевский, С.П.Шевырев, Н.И.Надеждин. Не существовало единой системы эстетических оценок, однако ее необходимость своеобразно была осмыслена любомудрами. Здесь теоретические размьппления о мировом литературном процессе, о его взаимосвязи с историей, философией, религией предшествовали анализу конкретных произведений. Критическая статья стремится принять на себя роль эстетического трактата с философскими посылками и отвлеченными рассуждениями.
Это обстоятельство, в свою очередь, объясняет невозможность оторвать критику от прозаических опытов Киреевского, а также разбросанных в его письмах эстетических характеристик.
Романтическому стремлению согласовать сферы человеческого бытия в единую целостность отвечала установка аналитического прочтения произведения. Литература воспринималась философскими эстетиками как синтез всех областей человеческого знания о мире. Однако они не только пытались обосновать гносеологическую сторону искусства, как указывал Ю.В. Манн, но его онтологию, отражение истины о бытии (в русле романтической традиции).
На деятельности Киреевского сказались и те религиозно-мистические настроения, в атмосфере которых устанавливалось его мировоззрение. Дело здесь не только в семейном воспитании, почитании христианских обычаев, обрядов, привитых с детства, но и в окружении Киреевского - масонских знакомствах (от В.Лопухина до В.Ф.Одоевского), изучении историософии фистианской эпохи (европейской и русской), богословских дискуссиях в їружеском кругу (А.С.Хомяков, А.И.Кошелев, бр. Аксаковы, Ю.Ф.Самарин, .М.Скабичевский), отголоски которых можно найти в статьях мыслителя.
Сама историческая эпоха способствовала развитию мессианских идей. Сак отмечает А.Э. Еремеев, Киреевский в своем представлении «русской идеи» [...] менее всего оригинален, ибо эта идея после Отечественной войны 1812 г. ..] витала в воздухе»3. Поэтому вопрос ставится не о религиозности сознания ыслителя, а о том, каков характер этой религиозности, как понимается иреевским «верующее сознание».
По нашему мнению, Киреевский в течение всей своей жизнедеятельности пытался обосновать принципы религиозного познания миробытия. Эта задача была поставлена им уже в ранних статьях. Религиозное знание представлялось ему наиболее цельным.
В ранних своих работах Киреевский сознательно выстраивает методологические основы, наиболее полно охватывающие разные аспекты познавания мира Исследование исторического процесса становится стержнем гносеологии Киреевского. Поиск методов исторического анализа превалирует в раннем периоде его деятельности. Проникая в изучение историософии, Киреевский охватывает множество школ и направлений - целый континуум новейшей европейской науки. Однако определенные идеи выступают в сознании мыслителя как ведущие:
1) деление истории на «внешнюю» и «внутреннюю»;
2) «эстетический гуманизм» (цель истории - нравственное совершенствование человека);
3) идея об организме (живой системе связей), применительно к истории, мыслительному процессу, художественному произведению;
4) несводимость жизни к процессу рационализации, учение об интуиции.
Познание и развитие нравственных отношений оказываются неделимыми, но мысль Киреевского отходит от идей Просвещения. Воспитательная значимость искусства, по его мнению, проистекает из полноты нравственного осознания.
Хотя в своих художественных опытах Киреевский не уходит от прямого дидактизма, нравственная идея выстраивает и образную систему, и сюжетное действие, является в состоянии «преднахождения».
И.В. Киреевский о тенденциях развития русского историко-литературного процесса начала 1830-х годов («Русские альманахи на 1832 год»)
Выход в свет № 2 «Европейца» Киреевского совпал с годовщиной смерти А.А. Дельвига (14 января 1831 г.). Обозрение «Русские альманахи на 1832 год»1 явилось своеобразным откликом на пушкинский призыв помянуть Дельвига созданием его творческой биографии2. Спустя несколько дней после кончины поэта Пушкин писал П.А. Плетневу (31 января 1831 г.): «Бедный Дельвиг! помянем его «Северными цветами» (...) Баратынский собирается написать жизнь Дельвига. Мы все поможем ему нашими воспоминаниями. Не правда ли? Я знал его в лицее - был свидетелем первого, незамеченного развития его поэтической души и таланта, которому еще не отдали дань должной справедливости. С ним читал я Державина и Жуковского - с ним толковал обо всем, что душу волнует, что сердце томит. Я хорошо знаю, одним словом, его первую молодость; но ты и Баратынский знаете лучше его раннюю зрелость. Вы были свидетелями возмужалости его души. Напишем же втроем жизнь нашего друга, жизнь, богатую не романтическими приключениями, но прекрасными чувствами, светлым чистым разумом и надеждами»". То, что Пушкин серьезно оценивал поэтические опыты Дельвига, подтверждает другая, более поздняя запись: « (...) такова участь Дельвига: он не был оценен при раннем появлении на кратком своем поприще; он еще не оценен и теперь, когда покоится в своей безвременной могиле!»4.
Тесное общение в эти годы Киреевского с Пушкиным, Жуковским, Одоевским, Языковым, Боратынским во многом сказалось на художественных оценках критика, повлияло на эволюцию его эстетических взглядов. Так, характеристика деятельности Дельвига, данная Киреевским, сходна с пушкинской. Говоря о «тихой, поэтической деятельности», критик определяет сущность творчества Дельвига, гармоничного, чуждого раздвоенности, изнуряющей рефлексии.
Объемные цитаты из стихотворений Языкова, приводимые Киреевским, подчеркивают мысль критика.
Киреевский допускает ряд неточностей при записи отрывков.
Характерно, что он, отдавая дань значимости поэтической деятельности Дельвига, выделяет слово «Поэт» как имя собственное, тогда как у Языкова оно употреблено нарицательно.
Поэтическая эпитафия поэта поэту в статье Киреевского обретает исторический смысл: романтически интерпретируя земной путь художника как движение к извечно прекрасному, возвышенному, критик вместе с тем осмысляет эволюцию художественного сознания современников, эстетические позиции поэтов в реальном мире, их историко-литературные взгляды.
Языков - друг поэта, изображая внутренний мир Дельвига, воссоздает романтический идеал поэтического гения, с его «детскостью» и непосредственностью, открытостью и дружелюбием, веселостью и наивностью творящим мир, мир прекрасного, мечты, чуждый пустой суетной обыденности. Высшее признание поэта, по мысли Языкова, сосредоточено в дружеском единении, питающем душевное спокойствие. Высота и назначение поэтического дара соотносятся с образом «чашницы младой», подносящей богам Олимпа амброзию - эликсир вечности, олицетворяющей античные мотивы поэзии Дельвига.
Языков создал в своем стихотворении образ поэзии Дельвига, радостно откликающейся на жизнь, любовь, дружбу, творчество. Полнота жизненного восприятия поэта отразилась и в его слоге, приближающемся к плавной, ритмичной эллинской речи.
Интересно, что в стихотворении Боратынского, посвященном Дельвигу «Мой Элизий»5, так же напечанном в «Северных цветах на 1832 год», создается сходный образ поэта: мир, куда ушел поэт, предстает не застывшим, мертвым, безжизненным, а напротив, вечным миром творения, звуки которого слышны поэту здешней юдоли.
От образного содержания поэзии Дельвига Киреевский переходит к анализу качества художественности и поэтического языка художника.
Русская литература первой трети XIX в. впитывала и осваивала художественные приемы, поэтику, и в целом, пропускала через себя эстетическое осмысление, связанное с явлениями культурной жизни Европы на разных этапах ее развития. Поэтому наряду с иерархией художественных ценностей, свойственной классицистическому миросозерцанию, в русское художественное сознание входит романтический универсализм как осознание противоречивости, столкновения антиномичных стихий высокого и низкого, трагического и комического, прекрасного и безобразного. Соответственно вырабатывается русский поэтический языка. Русское словесное творчество избирало разные пути для создания собственного художественного слога Процесс этот не был одномоментным: ориентация русской культуры начала ХГХ в. на французскую сказалась и в области поэзии. Н.М. Карамзин обогащает русскую прозу, придав ей свободу словесного выражения, избавив ее от тяжеловесного слога русских классицистов. Другой путь был избран поэтами-переводчиками древних литератур(А.Х. Востоков, Дельвиг, отчасти Жуковский, А.Н. Мерзляков, А. Львов и др.) - стремление сблизить русский поэтический язык с гармоническим греческим. Безупречный опыт такого перевода принадлежит Дельвигу.
Постепенно категория жанра в лирике начинает вытесняться стилевой поэтикой, изначально определенная тематика которой соответствует избранному поэтическому языку, символике ( например, антологические стихотворения). Определяющим принципом становится требование уместности каждой лексической единицы в художественном целом («школа гармонической точности»)6.
Этапы этой эволюции поэтического языка прошли и Пушкин, и Боратынский, и Дельвиг. Совершенство «классической отделки», о которой говорит Киреевский в отношении поэзии Дельвига,- итог долгого пути, пройденного русской словесностью с конца XVIII в.
Выделяя основные темы поэзии Дельвига, Киреевский наряду с Пушкиным («необыкновенное чувство гармонии и той классической стройности, которой никогда он не изменял»7) отдает дань выработанному Дельвигом поэтическому миросозерцанию, позволяющему проникнуть в древнюю культуру, а не только отшлифованному слогу его произведений. Так, критик пишет: «Его (Дельвига.- Э.К.) подражания древним, более чем все русские переводы и подражания, проникнуты духом древней простоты, греческою чувствительностью к пластической красоте, и древнею, детскою любовью к чистым идеалам чувственного совершенства. Но та поэзия, которою исполнены русские песни Дельвига, ближе к русскому сердцу; в этих песнях отзывается гармоническим отголоском задумчивая грусть и поэтическая простота наших русских мелодий» [П, 56].
На феномен совмещения в поэзии Дельвига античных тем и фольклора указал Б.В. Томашевский: «(...) может быть, интереснее всего самый факт соединения в одном лице двух, казалось бы противоположных стихий (песни и античные темы.- Э.К.)»8.
И.В. Киреевский о развитии эстетического начала в русском национальном сознании («О русских писательницах», 1834)
Отклик на вопрос о роли женщины в обществе не был для И.В. Киреевского «данью моде». Идеи феминизма и эмансипации, связанные с представлением в русских умах о французском женском движении, а в первую очередь, с фигурой Жорж Санд, стали для ученого стимулом постижения явления женщины в миру.
Комментируя статью «О русских писательницах», Ю.В. Манн замечает: «Воспитание женщины, положение русских писательниц, участие женщин в формировании «общего мнения» - все это рассматривается Киреевским в связи с его программой европеизации. Вместе с тем Киреевский отграничивал свой план воспитания женщины от идей утопического социализма, идей «сенсимонистской эмансипации»1.
Нам представляется, что позиция Киреевского здесь не может быть ограничена рамками европеизации, тем более, что, заявив в статье 1829 г. «Девятнадцатый век» об ином историческом пути России, по сравнению с Западным миром, вряд ли ученый размышлял о прививании чужой системы воспитания в инородной духовной среде. Скорее, идеалистическое мышление Киреевского ищет «философское» объяснение феномена соотношения мужского и женского начал, двух разнородных стихий человеческого существования. На это указывает сам замысел исследования двух родовых начал человеческого сообщества, план которого был изложен Киреевским в послании А. Кошелеву в начале 1830-х гг. :«[...] думал и писал о воспитании женщин — предмет, который не знаю, как ограничить, так он много захватывает других предметов. Чтобы показать, что воспитание женщин не соответствует потребностям времени и просвещения, надобно показать характер времени и характер просвещения [...] Но этого мало. Представив время, изобразив сердце человеческое, как оно создано щюсвещением и нравственным порядком вещей, надобно показать еще, какое изо всего этого следует отношение между мужчиною и женщиною. Для этого необходимо представить вообще историю этих отношений, от начала истории до наших времен, и показать, в какой соответственности был всегда нравственный порядок вещей с судьбою женщин; [...] чтобы все слова мои не приписали ни бессмысленному требованию сенсимонической эмансипации, ни плоскому повторению понятий запоздалых [...]» [И, 227]. Возможно, Киреевским был задуман серьезный философский труд", в котором бы прослеживалась история взаимоотношений двух родовых начал на протяжении всего человеческого бытия, прежде всего в нравственно-этическом аспекте. Хотя, безусловно, вопрос о роли и значении женщины в обществе в России начала XIX в. был нов и появился не без западного влияния. Если в Европе история женского движения к ХЕХ столетию насчитывала по меньшей мере около двухсот лет и была приуготовлена общественно-историческим развитием4, то на русской почве только начинали осознавать возможность деятельного участия женщин в жизни общества.
Показательно обращение русских писателей и мыслителей к бытийственным аспектам женского естества, стимулированное, в первую очередь, романтической идеалистической философией. Так, на протяжении всего творческого пути Н.В. Гоголя занимала проблема соотношения этико-эстетического и женского начала. В 1831 г. писатель в форме античного диалога создает одно из первых своих произведений -аполог «Женщина». Интересна история его публикации в «Литературной газете» Дельвига-Пушкина5. Эта работа Гоголя, а также сотрудничество в «Северных цветах», сближает его с А.С. Пушкиным.
Для Гоголя, уже с ранних его произведений (в том числе «Вечеров на хуторе близ Диканьки»), остро ставится проблема обособления эстетического начала от понятий нравственного порядка. Предшествующая Гоголю эпоха Карамзина-Жуковского была ознаменована идеей эстетического гуманизма. «Сущность этого течения, развившегося в эпоху уже вполне сложившейся системы секулярной культуры, т.е. культуры, отделенной от Церкви, заключалась прежде всего в благодушном оптимистическом взгляде, что эстетическая и моральная сфера в человеке настолько связаны одна с другой, что одно без другого развиваться не может»6. Гоголь осознает разрыв этих двух областей в сознании человека 1830-40-х гг.; для него задачей художника становится идея религиозного преображения жизни, морализации «эстетических движений»7. Писатель понимает всю пагубу художественного творчества, не проникнутого этической мерой добра и зла. Отсюда дидактический пафос его «Выбранных мест из переписки с друзьями» подчеркивает необходимость ответственности любого человека за выбранный жизненный путь.
Алогичность, эмоциональность женского существа, его сопричастность мужскому началу выдвигают, по мнению писателя, определенные нравственные требования. Важность этой «философии жизни» подтверждена кольцевой композицией «Выбранных мест ...»: сразу же после «Завещания» следует «Письмо к ...ой» («Женщина в свете»), а последняя часть (XXIV) звучит как правило бытовой жизни -«Чем может быть жена для мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порядке вещей в России». Гоголь осмысляет софийное начало бытия. Впоследствии эта идея станет центром философских поисков В. Соловьева и русского символизма.
1834 г. явился важным периодом биографии Киреевского. Весной этого года он женится на Наталье Петровне Арбеневой. Многие исследователи связывают с этим своеобразное «перерождение» мыслителя. М. Гершензон приводит в материалах к изданию полного собрания сочинений Киреевского письмо, оказавшееся среди бумаг мыслителя, подписанное А.И. Кошелевым - «История обращения Ивана Васильевича» [I, 285-286]. Долгое время точка зрения, нашедшая отражение в этом письме, об изменении философской ориентации сознания Киреевского под влиянием набожности Натальи Петровны, чтения Святых Отцов, считалась непререкаемой (от трудов В. Лясковского до работ Ю.В. Манна). Однако, уже в начале века рождается другая позиция в рассмотрении этого вопроса. А. Лушников пишет: «Нельзя отрицать некоторого влияния на его {Киреевского. - Э.К.] интерес к религии со стороны Натальи Петровны, но, как ее влияние, так даже влияние старцев, потому имели значение, что в самом Киреевском были глубокие основания для интенсивной религиозной жизни [подчеркнуто нами.-Э.К.]"8
Известно, что восьмилетнему Ивану крестный отец, И.В. Лопухин, известный масон, подарил свою книгу: «Некоторые черты о внутренней церкви, о едином пути истины и о различных путях заблуждения и гибели с присовокуплением краткого изображения качеств и должностей истинного христианина». Атмосфера семьи Киреевских изначально воспитала религиозно-мистическое чувство в детях, и, несмотря на увлечение западноевропейскими научными знаниями, Киреевский всегда оставался православным христианином. Достаточно вспомнить сильное влияние его набожной матери на умственные занятия сыновей9. Хотя Н.П.Арбенева, будучи духовной дочерью святого старца Серафима Саровского, не могла не повлиять на движение мысли Киреевского, пережившего к 1834 г. закрытие своего журнала.
В современном литературоведении на самостоятельную эволюцию религиозного сознания Киреевского указывает А.Э.Еремеев: «Религиозное чувство, церковное сознание мыслителя носило личностный характер и было присуще ему и в ранние годы его творчества, а позднее было усилено и гармонизировано общением со старцами Оптиной Пустыни»10. Для Киреевского вне духовной сферы невозможно истинное познание и просвещение.
Киреевский чутко уловил деформацию, неразвитость нашей общественной жизни, которая развивалась под гнетом извращенной государственности. В создании статьи «О русских писательницах» выразилось стремление критика к практическому миросозерцанию - это и заставляло идти к поискам живых начал в русском обществе. М.Рубинштейн в этой связи замечал: «Если иногда и казалось, что в известном периоде наша интеллигенция жила исключительно в области теоретических интересов, как, например, в пору господства эстетического идеализма (приблизительно 1825-1835), то это была только иллюзия»11.
И.В. Киреевский о влиянии православного духовного начала на генезис национальной культуры («В ответ А.С. Хомякову», 1839)
В 1856 г. А.С. Хомяков выступил с поминальным словом И.В. Киреевскому в «Русской беседе», где как никто другой из современников дал наиболее точную характеристику философского наследия мыслителя: «И.В. Киреевский принадлежал к числу людей, принявших на себя подвиг освобождения нашей мысли от суеверного поклонения мысли других народов, передавших нам начала общечеловеческого знания, и, может быть, более и яснее всех уразумел он шаткость и слабость тех мысленных основ, на которых стоит все современное строение европейского просвещения»1. Действительно, с именами Киреевского, Хомякова связано зарождение русской философской мысли - попытка создания национальной религиозной философии. Хотя такой крупный мыслитель начала XIX в., как П.Я. Чаадаев, отрицал наличие в русской нации исторической потенции.
При общем стремлении славянофилов раскрыть закономерности исторической эволюции России и на их основании спроецировать ее будущее их воззрения не отличаются «однородностью», тем более, что Хомяков больше «тяготел» к теософии (в этом его преемником можно назвать Ю.Ф. Самарина), К.С. Аксаков - к историософии, а Киреевский с его универсальным учением о целостности человеческого бытия двигался к построению философской системы со своей онтологией, историософией, этикой и эстетикой (в строгом смысле создание системы национальной философии удалось B.C. Соловьеву)2.
Несомненно, романтическая идеалистическая философия (особенно немецкая) дала сильнейший импульс для рождения русской мысли, но будучи перенятой, одновременно породила интенсивный процесс философской рефлексии, приведшей на русской почве к поиску иных начал познания бытия, иного соотношения принципов знания.
Историзм, провозглашенный романтиками, открыл завесу над всеми сферами человеческой жизни. Философское сознание ранних русских мыслителей питалось историософией3. После высказанного Г.В.- Ф. Гегелем утверждения о делении народов на «исторические» и «неисторические», после мучительных бесплодных попыток «первого русского философа» Чаадаева обнаружить смысл в русской истории славянофильство возникло как закономерный элемент национального самоутверждения. Показательно, что уже А.И. Герцен представлял славянофильство «как оскорбленное народное чувство, как темное воспоминание и верный инстинкт, как противодействие исключительному иностранному влиянию»4.
История для славянофилов (да и вообще для русской мысли) стала методом познания. Когда Киреевский в статье «Девятнадцатый век», написанной в самом начале столетия, определил основной пафос своего времени словом «историзм», он, по существу, отметил одну из главных особенностей русской мысли - стремление к конкретному («положительному») знанию. Уже в начале XX в. другой русский философ, Г.Г. Шлет, вновь соединил понятия «философия» и «история»: « [...] в характеристике ХЕХ в., как века исторического по преимуществу, верно, то, что наша эпоха, в самом деле, пришла к ясному сознанию исторической проблемы. В этом смысле наша философия становится по преимуществу исторической философией, - и чем больше она будет проникаться идеей конкретного, как исторического, тем более она будет становится исторической философией»5.
Решение вопроса о значимости русской истории осмысляется Киреевским как неотъемлемая нравственная проблема. Мыслитель вступает в полемику с Хомяковым, написавшим для вечеров-дискуссий статью «О старом и новом» (1839)6. Симптоматично, что за несколько лет до написания этой статьи, в 1834 г., Е.А. Боратынский пишет Киреевскому: «[...] не задать ли тебе, например, тот самый предмет, о котором я говорю: жизнь общества и жизнь индивидуальная. Сколько человек по законам известной совести должен уделить первой и может должен последней? Законны ли одинокие потребности? Какие отношения и перевес (balans) наружной и внутренней жизни в государствах наипаче просвященных, и что в России? Я бы желал видеть сии вопросы обдуманными и решенными тобою"7. На первое место в историко-социальной жизни и Киреевский и Боратынский ставят религиозно-нравственное основание гражданственности, взаимоотношений государства и личности.
Киреевский выстраивает свою статью, отталкиваясь от проблематики, намеченной Хомяковым: «Что лучше, старая или новая Россия? Много ли поступило чуждых стихий в ее теперешнею организацию? Приличны ли ей эти стихии? Много ли она утратила своих коренных начал и таковы ли были эти начала, чтобы нам о них сожалеть и стараться их воскресить?»8.
Киреевский, усомнившись в правильности самой постановки вопроса, рассуждает диалектически: «Силлогизм, мне кажется, не совсем верный. Если старое было лучше теперешнего, из этого еще не следует, чтобы оно было лучше теперь [...] можно ли без сумасшествия думать, что когда-нибудь, какою-нибудь силою истребится в России память всего того, что она получила от Европы в продолжение двух сот лет?" [I, 109-110].
Для Киреевского основным началом и европейского и русского развития явилось христианство. Показательно, что спустя восемь десятилетий другой русский теософ, С.Н. Булгаков, почти дословно повторит: «Для меня является аксиомой, имеющей аподиктическую достоверность, что истинную основу общественности надо видеть в религии»9.
В статье 1839 г. Киреевский переосмысляет собственные выводы, сделанные в статье «Девятнадцатый век», но уже не французская романтическая историография рецепируется ученым в свою методологию, а глубокое знание русской истории, осмысление православного начала, церковного и мирского в русской жизни. Этот принцип историософии Киреевского совпадает с учением русской Ортодоксальной Церкви о том, что национальная история началась с крещения Руси. Так, митрополит Московский и Коломенский Макарий (Булгаков), сочинения которого были известны Киреевскому, в «Историии русской Церкви» (1845) пишет: «Для нас, в частности, русских во времени перевода святыми Кириллом и Мефодием священных книг на славянский язык достопримечательно еще то, что оно по началу своему едва ли не в точности совпадает со временем основания нашего отечества [862 г. — Э.К.]"10.Кроме того, митрополит определил религиозное значение славянского перевода Священного
Писания: "Он предохранил нас от исламизма, предохранил и даже отвратил от папизма, привязал к вере православной и дал народу русскому самое святое, религиозное направление"11.
Киреевский анализирует и сопоставляет две разные культуры и цивилизации. По его мнению, сам феномен культуры рождается исторически. В свою очередь, история народа, облик нации складывается под влиянием религиозных верований. Такое понимание религиозности раскрывает православная историософия.
Новейшая история мыслится Киреевским как закономерное порождение процесса распада древних культур. Причем, генезис исторического пути народов связывается с их географическим ареалом расселения: «Три элемента легли основанием европейской образованности: римское христианство, мир необразованных варваров, разрушивших Римскую империю, и классический мир древнего язычества» [І, Ш], -повторяет Киреевский свою формулу развития истории Европы, впервые определившуюся в статье «Девятнадцатый век».
Принцип гегелевской триады угадывается в этом построении русского мыслителя. Как ни странно, именно эстетическая система Гегеля отразилась в историософских размышлениях Киреевского. Типы искусства, последовательно сменяющие друг друга, определялись немецким философом как особенные формы эстетического восприятия действительности - символическая (соответствующая в историческом плане древней эпохе доэллинского искусства), классическая (мир античного искусства), наконец, романтическая (порожденная христианской эпохой). Однако Киреевского больше волнует даже не историческая, а духовная значимость этих типов культур, мыслитель выявляет в трех названных эпохах общее, то, что связует всю европейскую историю в единую перспективу, - «торжество формального разума». Даже чувственность пластических образов античного искусства осмысляется философом как оборотная сторона формальной отвлеченности. «Философия идей» Платона, Аристотель, пифагорейцы, элеаты, стоики и проч. - так же, как и творчество древних греков, - результат рационального познания.
