Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Романтистика А.П. Платонова: мифопоэтика прозы философского типа 42
1. «Синкретический платоновский неомиф» в романе «Чевенгур»: генезис и художественное значение 46
2. Рецепция идей русской религиозной философии в романе А.П. Платонова «Счастливая Москва»: художественная и содержательная специфика неомифалогизма 68
Глава II. Мифопоэтическая система романа-эпопеи М.А. Шолохова «Тихий Дон»: национальное мировоззрение и национальный характер 98
1. Начальный этап построения мифопоэтической системы: традиционный патриархальный мир и новая революционная идеология 100
2. Образ Григория Мелехова и проблема национального характера: мифопоэтический аспект 121
3. Неомиф в «Тихом Доне»: основные свойства и особенности функционирования 145
Глава III. Роман М.А. Шолохова «Поднятая целина» как отражение основных мифопоэтических стратегий эпохи 164
1. «Поднятая целина» и советская культура 1930-1950-х годов 167
2. Образ земли в романе: структура, функции и мифопоэтика 180
3. Личное, родовое и общественное в художественном мире «Поднятой целины» 200
Глава IV. Мифопоэтика романа Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго»: диалектика нации и личности в прозе лирического типа 224
1. Мифопоэтическая система романа «Доктор Живаго»: основные принципы построения и центральные мифологемы 226
2. Роман «Доктор Живаго» в контексте эпической прозы 1930-1950-х годов: сходство несходного 243
Глава V. Мифопоэтика малых эпических форм 1950-х годов 274
1. Общая характеристика феномена «малого эпоса»: проблематика и поэтика 274
2. Истоки формирования «малого эпоса»: рассказ А.П. Платонова «Возвращение» 277
3. Аксиология семьи в «малом эпосе»: «Судьба человека» М.А. Шолохова 282
4. «Народная ипостась» национального характера: герои «малого эпоса» А.И. Солженицына конца 1950-х годов 290
5. Категория «национального характера» в повести Л.М. Леонова «Evgenia Ivanovna»: особенности трансформации 300
Заключение 314
Библиография 323
- Рецепция идей русской религиозной философии в романе А.П. Платонова «Счастливая Москва»: художественная и содержательная специфика неомифалогизма
- Образ Григория Мелехова и проблема национального характера: мифопоэтический аспект
- Образ земли в романе: структура, функции и мифопоэтика
- Роман «Доктор Живаго» в контексте эпической прозы 1930-1950-х годов: сходство несходного
Введение к работе
В истории русской культуры и литературы период конца 1920-х – середины 1950-х обладает особой значимостью. С одной стороны, это период, наследующий революционным потрясениям, гражданской войне, острой борьбе за политическую власть в стране, является ключевым для становления новой государственности, новой социокультурной реальности – советской. С другой стороны, эти годы отмечены такими трагическими событиями, как насильственная коллективизация, массовые репрессии, во многом усугубившие ситуацию внутринациональной конфронтации, характерную для гражданской войны. Внутренняя сложность и противоречивость эпохи, обусловленная экстралитературными факторами, описывается и оценивается литературой по-разному. Но важной в этическом и эстетическом аспектах тенденцией художественного осмысления действительности становится стремление преодолеть национальное разобщение, найти пути гармонизации общества, какими бы труднодостижимыми они ни казались.
Как справедливо указала Е.Б. Скороспелова, уже с начала 1920-х годов культура стремится к преодолению раскола сознания, пережитого нацией во время революции и гражданской войны. Потребностью в таком художественном языке, который способен воплотить новые общественное мышление и мировоззренческие установки, определяются ведущие направления литературного развития эпохи. Литературе требуются эстетические средства и приемы, ориентированные на воссоздание драматической действительности в ее противоречивости и полноте, поскольку в литературе опосредованно отражается глобальный процесс формирования советского социума, пришедшего на смену дореволюционной России. Эпическая проблематика построения нового мира после мощного катаклизма, смерти/рождения новых личности и общества занимает важное место в культуре 1930-1950-х годов.
Как особый этап в рассматриваемом периоде необходимо выделить 1940-е годы – Великую Отечественную войну, которая еще сильнее заострила ведущие эпические темы: судьба народа, обострение конфликта личности и государства, единение перед лицом внешней угрозы, обращение к национальным истокам и традициям, к исторической памяти нации, размышление о национальном характере и его роли в социокультурном процессе. Война придала новый импульс эпическому мышлению, позволила обобщить послереволюционный опыт, доказать состоятельность нации, сумевшей выжить и нравственно выстоять в суровом испытании. В послевоенные 1950-е годы подводится художественный итог эпохе трудного, подчас трагического, реформирования социума.
Стремление аксиологически и эстетически осмыслить глубинные социально-философские причины произошедшей революции, а также тот миропорядок, который формируется в стране, обуславливает в период 1930-1950-х появление произведений с выраженным эпическим содержанием и принципами художественного обобщения – текстов, тяготеющих к использованию мифопоэтических элементов. Соединение эпического и мифопоэтического в тексте, их художественная иерархия, специфика мифопоэтики в прозаическом повествовании, тяготеющем к эпическому отражению действительности, являются ключевыми вопросами, поднимаемыми в работе.
Актуальность исследования обусловлена отсутствием обобщающей научной концепции мифопоэтики эпически ориентированной прозы 1930-1950-х годов, необходимой для новой научной рецепции закономерностей литературного процесса рассматриваемого периода – такой рецепции, которая одновременно учитывала бы многостилевой и разножанровый характер этой прозы и подчеркивала бы присущие ей общие эпические и неомифологические интенции. В работе раскрываются внутренние типологические связи между прозой М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака и А.П. Платонова, авторов, различных по мировоззрению и творческой манере, но близких по выполняемым художественным задачам, по используемым мифопоэтическим приемам, что свидетельствует о глубинном единстве литературы этого периода. В теоретическом плане в диссертации разрабатываются актуальные для изучения отечественной литературы ХХ века понятия «мифопоэтика» и «эпическая проза», являющиеся отражением осевых тенденций литературного процесса ХХ века.
Для обозначения прозаического текста, обладающего эпическим потенциалом, эпическими принципами восприятия и отражения действительности и раскрывающего эпическое миросозерцание автора, используется понятие «эпическая проза». Этим понятием объединены произведения, различающиеся по типу повествования, но обладающие общими этико-эстетическими свойствами, ориентированными на воплощение национального миросознания. Понятие «эпическая проза» не зависит от строгой жанровой атрибуции текстов. Оно позволяет рассмотреть проблему мифопоэтики в прозе 1930-1950-х годов в широком контексте, сопоставить произведения различных стилистических направлений, с различными жанровыми признаками. Подобный ракурс дает возможность выйти за пределы сложившихся представлений о литературных закономерностях периода, выявить и проанализировать одно из ключевых направлений в прозе эпохи – воссоздание эстетическими средствами процесса становления новой действительности, стремления к возвращению эпического равновесия.
Понятие «эпическая проза» отражает ту эволюцию, которую проходит в историко-литературном процессе художественный прозаический текст с эпическими содержательными и эстетическими характеристиками: от народного эпоса, каким его знала античная поэтика, к эпопеям и обладающим эпическими интенциями романам нового времени.
Уже в гегелевской концепции эпоса, во многом ориентированной на античные образцы, приоритет отдавался рассмотрению содержательной стороны эпоса, а не его формальных свойств: «Содержанием эпоса является целостность мира, в котором совершается индивидуальное действие. Сюда поэтому относятся многообразнейшие предметы, связанные с воззрениями, деяниями и состояниями этого мира».
Проблема эволюции эпоса как жанра народной литературы и соотношения народного эпоса, авторского эпоса и эпических произведений нового времени рассматривалась А.Н. Веселовским в курсе авторских лекций по исторической поэтике. Ученый актуализирует вопрос о связи эпических характеристик произведения с отражением «идеального содержания» общества, его миросозерцания, переданного во всей полноте и целостности. Одновременно А.Н. Веселовский подчеркивает ту эволюцию, которая была проделана эпическим родом литературы в Новое время, называемое им «периодом лирики, драмы и романа», – формулой, в которой термин «роман» занимает привычное место эпоса.
В литературе последних двух столетий меняются границы понятия «эпическое». Сущностное наполнение этого понятия – процесс, обусловленный той эволюцией, которую претерпевают повествовательные жанры в ходе своего становления и развития. Структура эпического произведения становится более динамичной и драматичной, в центре ее уже не эпически-спокойное описание бытия в его статике, но стремление осмыслить мир «в его минуты роковые» – как столкновение противоборствующих сил, приводящих в итоге к рождению нового общества. Трансформируется и такой компонент эпоса, как обязательная временная дистанция повествователя по отношению к описываемым событиям. Уже в литературе XIX века эта дистанция существенно сокращается (напр., в «Войне и мире»). В литературе ХХ века произведения с эпическими установками создаются современниками событий – свидетелями глобальных катастроф, переворачивающих привычный социум и требующих этического и эстетического осмысления.
Появление произведений, посвященных эпохальным переменам, анализирующих народное бытие в период мощного потрясения, порождает необходимость теоретически осмыслить проблему эпического, создать современную теорию эпоса не как древнего жанра, но как специфического художественного текста, актуального для литературы прошлого столетия и обладающего набором характерных эстетических приемов и эпическим содержанием. На рубеже 1970-х годов проблему эпического сделал предметом своих научных разысканий Г.Д. Гачев. По Гачеву, основной предмет эпоса, «эпический сюжет» – созидание нового общества после пережитой миром катастрофы, «когда народ и государство справляют свой день рождения на краю смерти, небытия. Это – творение, перворождение мира, всех вещей и отношений: «Да будет свет!» – и потому в эпопее они облиты ослепительным блеском…». Тема обновления бытия и сопряженная с ней тема преодоления смерти и разрушения, взятая в масштабе всей страны, всей нации – таков конститутивный признак эпического художественного текста в современной трактовке понятия «эпическое».
Изучению крупных повествовательных форм в отечественной литературе ХХ века уделено внимание в исследованиях Л.Ф. Киселевой и Т.Н. Фоминых, подчеркнувших изменения характера эпического повествования, произошедшие в ХХ веке. Обобщает их разыскания и раскрывает эволюцию эпического в русской литературе первой трети ХХ века диссертация Л.А. Трубиной «Историческое сознание в русской литературе первой трети ХХ века: Типология. Поэтика», в частности, глава «Эпическая ситуация в литературе 20-х годов». В своих научных разысканиях Л.А. Трубина показывает, что катаклизмы, сотрясавшие российское бытие, породили в литературе 1920-х годов стремление к эпическому осмыслению мира, к созданию такой эпической картины действительности, которая помогла бы осмыслить грандиозность перемен: «Тяготение к эпопее – так можно обозначить ведущую тенденцию развития литературы двадцатых годов». В концепции Л.А. Трубиной отмечена эволюция ведущих эстетических параметров текста с эпическими установками: эпического времени, которое перестало быть эпически спокойным, цельным, а стало «взвихренным», метельным, распадающимся на «доминантные ситуации»; антиномичной эпической картины мира, раскрывающей бытие как столкновение противоположных космических сил (жизни и смерти, войны и мира); эпического героя, который соотнесен в литературе 1920-х годов с народной массой, зачастую становящейся подлинным обобщенным эпическим героем.
Подобные изменения эпического повествования, форм воплощения эпического содержания приводят к возникновению не только новых образцов собственно эпопеи (как, например, «Тихий Дон» М.А. Шолохова), но и к появлению эпически ориентированных произведений. Обстоятельное изучение эволюции эпических тенденций в прозе ХХ века представляет собой серьезную проблему теории литературы, которая нуждается в специальном научном рассмотрении.
Таким образом, в реферируемой работе под понятием «эпическая проза» понимается художественный текст, наделенный следующими особенностями:
– в содержательном плане эпическая проза посвящена исследованию глубинных первооснов бытия, удерживающих мир от распада и хаоса, и созданию обобщающего, масштабного, достоверного изображения действительности как сложноорганизованной системы;
– в эстетическом плане эпическая проза служит художественным воплощением авторского «эпического миросозерцания», ориентированного на постижение сущностных параметров бытия, обновившегося после исторического испытания;
– в структурном плане эпическая проза требует наличия таких художественных категорий, как «эпическая картина мира», «эпическая ситуация» – ситуация потрясения мироздания, «эпический герой». С помощью данных категорий эпическая проза формирует образ бытия, претендующий на эстетическую и этическую полноту отражения действительности;
– в этическом плане эпическая проза утверждает те базовые нравственные ценности, которые определяют собой мышление и поведение личности в обществе и способствуют духовному росту личности, ее самосознанию в потоке меняющегося исторического времени.
Эпическая проза представляет собой межжанровое явление, соответствующее характерной для литературы ХХ века тенденции к трансформации жанровых форм, размыванию привычных жанровых границ. Эпическая проза как эстетический феномен значима тем, что объединяет тексты различных повествовательных типов, решающие в эпоху 1930-1950-х общие художественные задачи воплощения эпической картины мира, эпической ситуации, эпического мировидения. Необходимость выхода за пределы жестких жанровых границ при сопоставлении и анализе текстов вызвана потребностью расширить контекст исследования, рассмотреть литературный процесс 1930-1950-х годов в качественно новом ракурсе, выявляющем те принципиальные схождения и параллели, которые позволяют говорить об общих закономерностях развития литературного процесса эпохи.
В центре представляемого научного исследования, посвященного эпически ориентированной прозе 1930-1950-х годов, лежит изучение такого специфического свойства этой художественной прозы, как мифопоэтика. Для гуманитаристики изучение мифа и мифопоэтического в его философском (Я.Э. Голосовкер, Э. Кассирер, М.А. Лифшиц, А.Ф. Лосев, К.Г. Юнг и др.), общественном и социальном (В. Вунд, А.В. Гулыга, П.С. Гуревич, С.Г. Лупан и др.), культурологическом (Ж. Амери, Р. Барт, Д.Н. Низамитдинов, М. Элиаде и др.), литературном и языковом (Вяч. Вс. Иванов, Ю.М. Лотман, Е.М. Мелетинский, В.Н. Топоров, Б.А. Успенский и др.) аспектах является одной из приоритетных сфер познания, поскольку миф непосредственно связан с мировоззрением как отдельной личности, так и крупных национально-этнических образований. В реферируемом исследовании для получения более полной картины учтены данные различных направлений научной рецепции понятия «миф».
В мифе в обобщенно-художественном виде содержится информация о духовной истории общества и его морально-нравственных установках. Основа подобного философского понимания мифа заложена еще философской работой А.Ф. Лосева «Диалектика мифа», принципиально важной для нашего исследования. Философ показывает, что миф – не выдумка, не фикция, но имманентно присущая личности особенность мышления (и, шире, восприятия мира), он «содержит в себе строжайшую и определеннейшую структуру и есть… необходимая категория бытия и сознания вообще». По мысли ученого, так называемая «картина мира», представление о закономерностях и свойствах мироустройства, мировая система, «организованный космос» – не объективная реальность, но именно миф, сознательно или бессознательно принимаемый личностью и обществом в целом. Для философа существование личности подразумевает включенность в систему мифа (как способа мировидения) и восприятие окружающего через призму этого мифа, определяющего и особенности миросозерцания, и поведенческие нормы. Этот социокультурный и философско-онтологический аспект понимания и интерпретации феномена «мифа» имеет для нашей работы принципиальное значение.
Миф в общем философско-культурологическом значении этого понятия отражается в литературе опосредованно. Интерес литературоведения к изучению литературного мифологизма, мифопоэтики соотносим с общим интересом гуманитарных дисциплин к проблеме мифа. Изучение мифа в его отношении к литературе имеет в отечественной науке многолетнюю историю: от опыта «мифологической школы», «Исторической поэтики» А.Н. Веселовского до принципов изучения литературных и культурных мифов, сформулированных учеными тартуско-московской семиотической школы. На современном научном этапе мифопоэтика художественного текста рассматривается многоаспектно: и как отражение глубинных мифологических представлений общества, и как часть общей поэтики произведения. Один из ведущих современных исследователей мифопоэтического В.Н. Топоров, чья точка зрения значима для работы, подчеркивает, что проблему функционирования мифа в художественно-литературном тексте можно трактовать двояко: с одной стороны, «тексты выступают в «пассивной» функции источников», «носителей» мифа, но, с другой, «эти же тексты способны выступить и в «активной» функции, и тогда они сами формируют и «разыгрывают» мифологическое…».
Понятие «мифопоэтика» включает в себя, во-первых, функционирование в художественном тексте мифологических образов, мотивов, аллюзий и реминисценций, причины и особенности тех формальных и смысловых трансформаций, которым они подвергаются по авторской воле; во-вторых, создаваемые авторами новые мифологемы, и – шире – новые авторские мифы, художественный неомифологизм. Для данной работы, посвященной комплексному изучению мифопоэтики прозы избранной эпохи, именно второй аспект мифопоэтики – художественное преобразование исходного мифологического материала в мифопоэтические элементы авторского текста – представляется наиболее значимым, поскольку именно в таком аспекте мифопоэтика демонстрирует способность к глобальным обобщениям на этико-философском уровне произведения.
В рассматриваемый период в эпической прозе складывается мифопоэтическая система, которая функционирует на всех формально-содержательных уровнях текста и приводит к образованию авторского неомифа. Авторский неомиф в эпической прозе представляет собой сложносоставной элемент художественного целого произведения, где мифологические образы и мотивы различного происхождения (языческие, христианские, литературные) творчески преобразовываются писателем для создания эпической картины мира, отражающей краеугольные основы бытия. С эстетической точки зрения неомиф в эпической прозе 1930-1950-х годов представляет собой разновидность литературного мифа – оригинального авторского способа художественного видения и объяснения мира, его универсальных и актуальных для всей нации общественных и нравственных установлений, как они понимаются автором. Как показано в работе, в изучаемых текстах созданные неомифы обладают рядом общих типологических черт.
Объектом исследования является мифопоэтика эпически ориентированной прозы 1930-1950-х годов, а предметом – эпические и мифопоэтические черты прозаических текстов, мифопоэтическая система эпической прозы А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака и др.
Конкретным материалом для данного исследования послужили такие образцы русской прозы 1930-1950-х годов, как «Чевенгур» А.П. Платонова, «Тихий Дон» М.А. Шолохова, «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака и произведения «малого эпоса» литературы конца 1950-х годов («Судьба человека» М.А. Шолохова, «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» А.И. Солженицына и др.). Эти тексты демонстрируют ту эволюцию, которую претерпевает эпическое повествование в рассматриваемую эпоху: от крупных эпических форм до «малого эпоса», раскрывающего эпическую проблематику на примере личной истории национального героя. Для иллюстрации ряда ключевых тенденций развития мифопоэтики прозы указанного периода в творчестве избранных авторов также рассмотрены романы А.П. Платонова «Счастливая Москва» и М.А. Шолохова «Поднятая целина». Эпически ориентированная проза 1930-1950-х годов представляет собой, безусловно, более широкое явление, которое не исчерпывается избранными текстами. В исследуемую эпоху мифопоэтический компонент как составной элемент эпического мышления присущ произведениям таких авторов, как М. Горький, А.Н. Толстой, М.М. Пришвин, Л.М. Леонов, И.С. Шмелев и других, которые достаточно часто становились предметом научных исследований, что учитывается в работе. Вместе взятые, романы А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака, рассмотренные в широком литературном и социокультурном контексте, представляют наиболее характерные тенденции мифопоэтики эпически ориентированной прозы, поскольку отражают ведущие повествовательные стратегии этого литературного периода: философская проза А.П. Платонова, реалистическая проза М.А. Шолохова и лирическая проза Б.Л. Пастернака.
При таком подходе акцент делается не на крайне существенных различиях в художественном мире рассматриваемых произведений, но на общности тех этических и эстетических задач, которые ставит эпоха перед авторами. Различия в жанровых и стилистических свойствах этих произведений, в художественных интенциях их авторов не заслоняют присущих им общих эпических установок. Безусловно, художественный мир названых произведений не исчерпывается только мифопоэтикой и эпическими чертами. Но специальное изучение лирической, философской и других конститутивных составляющих поэтики избранных текстов не входит в цели данного исследования. Сопоставление произведений разных повествовательных типов, имеющих при этом ряд сходных черт в мифопоэтике, в приемах передачи эпического содержания, способствует выявлению наиболее общих закономерностей развития литературного процесса, характеризующих русскую литературу ХХ века как единый эстетический феномен.
Современное литературоведение уже отметило «эпический статус» романов А.П. Платонова и Б.Л. Пастернака. В исследованиях последнего времени можно обозначить первые примеры атрибуции платоновских романов, в частности «Чевенгура», как попытки А.П. Платонова в ответ на запросы времени создать «эпос русской жизни начала советской эры». В разысканиях Б.М. Гаспарова и в недавно опубликованных на родине литературоведческих трудах философа русского зарубежья В.Н. Ильина к пастернаковскому роману применяется определение эпопеи именно не в жанровом, а в содержательном плане. Проблема реализации эпического потенциала в «неклассической прозе» (термин Е.Б. Скороспеловой), затрагиваемая в работе на примере платоновских произведений, представляет собой перспективную тему для специального научного исследования, которое в будущем позволит более подробно и точно проанализировать эволюцию эпического в многообразии его проявлений в отечественной литературе ХХ века.
Цель данной работы – изучить художественные свойства и этико-философское значение мифопоэтики эпической прозы 1930-1950-х годов, ее функции в воплощении эпического содержания и в моделировании национального неомифа, рассмотреть эстетические и тематические связи между мифопоэтическим и эпическим в данном виде художественного текста.
Избранной целью продиктованы следующие конкретные задачи исследования:
– показать изменение содержания понятий «эпос», «эпическое», «эпическая проза» в литературе ХХ века и в научной рецепции;
– проанализировать специфические черты мифопоэтики романов А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака, произведений «малого эпоса» 1950-х годов;
– охарактеризовать мифопоэтику как целостную художественную систему и как одно из ключевых художественных свойств эпически ориентированной прозы 1930-1950-х годов, обращая особое внимание на типологическое сходство мифопоэтики эпической прозы различных повествовательных стратегий;
– исследовать мифопоэтические свойства художественной категории «национальный характер», ее значение для воссоздания национального мировидения и формирования авторского неомифа;
– обозначить философскую и социокультурную семантику авторского неомифа рассматриваемых произведений, роль мифопоэтики в выражении авторской позиции;
– выявить сходства и отличия мифопоэтики русской эпической прозы 1930-1950-х годов от мифопоэтики предшествующих и последующих литературных эпох, раскрыть место мифопоэтики указанного периода в общей эволюции литературного процесса ХХ века.
Основная гипотеза исследования. Коренным отличительным свойством мифопоэтики эпически ориентированной прозы рассматриваемого периода является художественная мифопоэтическая концепция воплощения изменившегося после революций и войн миросознания нации. В эпическом произведении складывается мифопоэтическая система, функционирующая на всех формально-содержательных уровнях текста и приводящая к образованию авторского неомифа. Эта многоуровневая мифопоэтическая система подчинена творческой задаче передачи эпического содержания, являясь и в аксиологическим, и в художественном планах неотъемлемой частью эпического миросозерцания авторов.
В неомифе воссоздается онтологически необходимый нации образ возрождения/нового рождения человека и бытия после суровых испытаний. Вера в возможность установления новой гармонии в той или иной степени свойственна рассматриваемым произведениям М.А. Шолохова, А.П. Платонова и Б.Л. Пастернака. Каждый из этих авторов, признавая историческую обусловленность революции, приводит читателя к мысли о необходимости разрешения идеологических и социальных конфликтов, о переоценке прошлого, о грядущем совершенствовании личности и общества.
Научная новизна работы определена избранным исследовательским подходом. В работе впервые проанализирована мифопоэтика как составная часть художественной системы текста с эпическими установками, определена ее роль в смысловом и эстетическом выражении эпического содержания; разработана концепция функционирования мифопоэтики в эпически ориентированной прозе 1930-1950-х годов. Впервые сопоставлены мифопоэтические системы текстов, относящихся к трем различным повествовательным типам («Чевенгур» А.П. Платонова, «Тихий Дон» М.А. Шолохова и «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака), по следующим аспектам:
а) воплощение в них национального миросознания;
б) создание художественного неомифа о путях преодоления гражданского разобщения и достижения гармонии;
в) реализация через мифопоэтическую систему эпической интенции данных произведений.
Это сопоставление позволило увидеть общность принципиальных черт эпического мышления в произведениях, принадлежащих к разным повествовательным стратегиям.
Теоретико-методологическая база исследования. Диссертация продолжает традиции изучения русской литературы ХХ века, сформированные научной школой кафедры русской литературы и журналистики ХХ-ХХI веков филологического факультета МПГУ. Выбор темы, связанной с компаративным сопоставлением образцов прозы разных повествовательных типов, предполагает рассмотрение произведений в широком социокультурном и философском контексте и обусловлен принципами научной школы кафедры, основанной профессором С.И. Шешуковым. Исследованиями С.И. Шешукова заложены такие принципиальные подходы к аналитическому осмыслению литературного процесса ХХ века, как диалектическое взаимодействие традиций и новаторства в литературном процессе, компаративизм, тематическое и эстетическое единство отечественной литературы XX-XXI веков, изучение литературы в качестве одного из способов размышелния о смысле российской истории, постижения судеб нации и человека в испытаниях «прекрасного и яростного» ХХ века. На современном этапе шешуковскую научную школу продолжают исследования В.В. Агеносова, А.А. Газизовой, Л.А. Трубиной и других, которые прослеживают внутренние смысловые и художественные связи между произведениями различных стилей и направлений с позиций таких категорий, как тип художественного повествования, тип творческого сознания, метажанр. В работе учтены научные приемы изучения мифопоэтики творчества М.А. Шолохова, примененные в диссертации А.М. Минаковой, впервые обозначившей проблему художественного мифологизма романа «Тихий Дон». В работе развиваются традиции изучения русской прозы в ее эстетическом многообразии и аксиологическом значении, предложенные Н.С. Выгон, О.В. Дефье, Т.М. Колядич, В.А. Мескиным, И.Г. Минераловой, Л.Г. Сатаровой, В.К. Сиговым, В.А. Славиной.
В философском и культурологическом аспектах методологической основой исследования стали труды отечественных и зарубежных ученых и философов Р. Барта, М.М. Бахтина, Н.А. Бердяева, Б.П. Вышеславцева, Д.С. Лихачева, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, М. Элиаде и других. В диссертации использованы принципы исследования мифопоэтического в литературе, сформированные Е.М. Мелетинским, З.Г. Минц, О.Ю. Осьмухиной, В.В. Полонским, В.Н. Топоровым, Е.Г. Чернышевой, Э.Ф. Шафранской. Работа основывается на теоретических разысканиях в области эпоса и эпического Аристотеля, Гегеля, А.Н. Веселовского, а также ученых ХХ века: Ю.Б. Борева, Г.Д. Гачева, Е.П. Ершова, Л.Ф. Киселевой, Г.Н. Поспелова, Н.Д. Тамарченко, Н.П. Утехина и др. Для работы значим опыт исследований эпического, философского и лирического начал в русской прозе ХХ века, проведенных С.Г. Бочаровым, М.М. Голубковым, Л.Л. Горелик, Н.В. Корниенко, Н.М. Малыгиной, Д.В. Полем, Л.В. Поляковой, Е.Б. Скороспеловой и др. В методологии работы использованы такие актуальные в современных научных условиях методы исследования, как мифопоэтический, структурный, сравнительно-типологический и сравнительно-исторический.
Теоретическая значимость проведенного исследования заключается в создании концепции мифопоэтики эпически ориентированной прозы разных повествовательных стилей и направлений. Концепция отражает как общие, так и частные специфические черты данного явления: роль мифопоэтики в выражении национального миросознания, мифопоэтическую составляющую художественного феномена «национальный характер», создание авторского неомифа, использование мифопоэтических элементов для выражения эпического миросозерцания и авторской позиции в прозе 1930-1950-х годов.
Практическая значимость работы заключается в возможности применения ее результатов при разработке курсов истории русской литературы ХХ века в высшей школе и в школьном изучении. Результаты исследования применимы в элективных курсах по истории отечественной литературы ХХ века и в курсах по выбору, посвященных творчеству А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака, а также по неомифологизму, компаративистике, истории эпической прозы ХХ века. Работа имеет и междисциплинарный потенциал, поскольку наблюдения и выводы исследования могут быть учтены и использованы при составлении интегрированных курсов по истории общественной мысли и культуры ХХ века, изучению литературы ХХ века в социокультурном контексте.
Положения, выносимые на защиту:
-
В отечественной литературе ХХ века наблюдается процесс изменения понятия «эпическое», обусловленный историческими обстоятельствами и социокультурными условиями. Характер изменений обуславливает появление прозаических текстов, обладающих эпическими художественными чертами, общими для различных типов повествования.
-
Эпическая проза, генетически связанная с эпосом и эпопеей как жанрами, служит выражением эпического миросозерцания автора и обладает такими структурными признаками, как «эпическая картина мира», «эпическая ситуация», «эпический герой».
-
Эпические тенденции в прозе периода 1930-1950-х реализуются в произведениях таких повествовательных типов, как философская проза А.П. Платонова («Чевенгур»), реалистическая проза М.А. Шолохова («Тихий Дон»), лирическая проза Б.Л. Пастернака («Доктор Живаго»).
-
В романе А.П. Платонова «Чевенгур», в эпопее М.А. Шолохова «Тихий Дон», в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака складывается мифопоэтическая система, динамически развивающаяся в текстах и ориентированная на воссоздание национального миросознания. В текстах «малого эпоса» центральная роль в мифопоэтике отводится категории «национальный характер».
-
Мифопоэтическая система в эпической прозе 1930-1950-х годов участвует в передаче эпического содержания произведения, воссоздавая эпическую картину мира. Мифопоэтическая семантика сообщается структурным элементам произведения (композиции, центральному герою, воплощающему национальный характер, и др.).
-
Формирование мифопоэтической системы в эпически ориентированном повествовании порождается эпическим мироощущением авторов, разрабатывающих собственный инвариант национального мифа. Создаваемые авторами эпической прозы неомифы по своим формально-смысловым характеристикам оказываются идеальными образами гармонического мироустройства, художественной моделью общественного сознания, обобщающей в себе ту эволюцию, которую претерпело национальное миросозерцание в постреволюционный период.
-
Мифопоэтика русской эпической прозы 1930-1950-х преломляет и творчески преобразовывает находки и идеи русской литературы рубежа веков, продолжает литературную традицию и опосредованно оказывает влияние на пробудившийся в культуре последующего периода интерес к народной культуре и национальному мифу. Русская эпическая проза 1930-1950-х годов ХХ века и ее художественный неомиф в диахронической перспективе оказываются необходимым связующим звеном в поступательной эволюции литературного и культурного процесса.
Апробация результатов исследования проводилась с 2003-го по 2011 год на международных и межвузовских научных конференциях: «Шешуковские чтения» (МПГУ 2004-2009), «Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых» (МПГУ 2003), «Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании» (МГПИ 2003, 2007-2011), «Кирилло-Мефодиевские чтения» (ГосИРЯ 2005, 2010, 2011), «Изучение творчества М.А. Шолохова на современном этапе: проблемы, подходы, концепции» (ст. Вешенская, Государственный музей-заповедник М.А. Шолохова 2008, 2009), «Язык, литература и культура России в XXI веке – теория и практика» (Университет гуманитарных и естественных наук в г. Кельце, Польша, 2010) и других. Основные положения диссертации были отражены в монографии «Мифопоэтика русской эпической прозы 1930-1950-х годов: генезис и основные художественные тенденции», получившей положительные отклики в русских и зарубежных научных периодических изданиях, и в других научных публикациях. Тезисы работы использованы при написании Электронного мультимедийного учебно-методического комплекса по предмету «Русская литература» (раздел «Русская литература ХХ века») (30 п.л.), применены в разработке статьей для «Шолоховской энциклопедии» (Фонд «Шолоховская энциклопедия», издательство «Синергия»).
Структура работы. Работа состоит из введения, пяти глав и заключения. Библиография работы содержит 337 наименований. Общий объем диссертации – 347 страниц.
Рецепция идей русской религиозной философии в романе А.П. Платонова «Счастливая Москва»: художественная и содержательная специфика неомифалогизма
Однако в литературе XIX века обращение к мифологической сфере, создание мифопоэтических образов не носило системного характера (А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, Н.С. Лесков и др.), что вызвано спецификой мифопоэтического образа, мотивированного не реалистически, не психологически, но именно «мифологически», то есть своим мифологическим генезисом, своими отсылками к древним, зачастую архетипическим, представлениям, и порой еще не утратившим дополнительную мистико-религиозную семантику. Обостренный интерес к мифологии, к национальному славянскому мифу, к христианскому художественному наследию совпадает с эпохой рубежа веков, когда усилиями ученых-филологов исследуется фольклор, выходят работы приверженца «мифологической школы» Ф.И. Буслаева, сравнительно-исторические разыскания А.Н. Веселовского, исследование А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу», оказавшие заметное влияние на творчество художников, поэтов, писателей рубежа веков (от A.M. Ремизова до А.Н. Толстого, от русских символистов до С.А. Есенина). Параллельно наблюдается обращение значительной части русской интеллигенции к православию, породившее в отечественной культуре рубежа веков феномен русской религиозной философии. Непосредственное влияние этого культурного явления ощутимо в отечественной словесности вплоть до наших дней. Философские размышления на религиозные темы, личностные переосмысления религиозных сюжетов, предложенные деятелями русского религиозного ренессанса, активизировали в сознании, в противовес богоборчеству Ф. Ницше, богоискательские и мессианские устремления. Данный процесс нашел свое отражение в многочисленных христианских аллюзиях и реминисценциях в литературе рубежа веков. Но само по себе открытие сокровищницы народной культуры и всплеск внимания к христианству дает только исходный мифологический материал, на базе которого писатели и поэты начала века выстаивают собственные неомифологические повествования. В искусстве модернизма, особенно у символистов, преобразование известных мифов в собственный неомифологический текст представлялось одним из фундаментальных направлений . Например, Вяч. Иванов в работе «Две стихии в современном символизме» утверждал, что «миф - отображение реальностей, и всякое иное истолкование подлинного мифа есть его искажение. Новый же миф (миф, творимый символистами. - Я. С.) есть новое откровение тех же реальностей...» ; «Мифотворчество - творчество веры. Задача мифотворчества, поистине, - «вещей обличение невидимых». И реалистический символизм - откровение того, что художник видит, как реальность, в кристалле низшей реальности» . Приводим именно эти цитаты потому, что в них наиболее наглядно проявляется общекультурная установка эпохи на «мифотворчество», на сотворение творческими силами, писательским гением такого произведения, которое раскрывало бы собой все тайны мироздания, само стало бы универсальным, все объясняющим и синтезирующим в себе реальное и мистическое мифом.
Подобная художественная тенденция способствовала усилению роли мифопоэтического, породив такое явление, свойственное литературе рубежа веков, как неомифологизм . В модернизме неомифологические структуры строились на основе известных мифологических образов и сюжетов (античных, христианских, народно-патриархальных). В качестве «мифологических» литературой начала века воспринимаются и генетически не связанные с религией универсалии53, подвергающиеся в отечественной культуре мифологизации (миф о Петербурге, о Москве; миф о Гамлете, о Фаусте, о Дон Жуане и проч.). Мифотворцы рубежа веков подспудно исходят из того, что обобщающий миф: а) еще не создан, б) принципиально познаваем и выражаем, в) может быть раскрыт творческими усилиями. Стремление пересоздать прежние мифы в собственный неомиф носило в модернизме ярко выраженный личностный характер, ибо неомиф модернизма, будучи ориентирован на раскрытие универсальных основ вселенной, тем не менее, представляет собой подчеркнуто индивидуальную, персональную трактовку обобщающего мифа, хотя и претендующую на нахождение абсолютной истины о мире. Как указывает В.В. Полонский, «модернистская мифопоэтизация, как правило, подразумевала серьезную семантическую корректировку исходных архетипических моделей»54. Рассматривая мифопоэтические опыты модернистов в прозе, В.В. Полонский выделяет две ведущие тенденции. Для первой, синтетической, характерно тяготение к соборности, теургии, что в художественном плане делает мифопоэтику «инструментом в утопико-археологическом проекте по реконструкции мистериальной формы в новых условиях.
Эксперимент в целом не удался: мистерия не состоялась, а сама задача свидетельствовала не только о кризисе классического канона, но и о глубокой от него зависимости...»55. Вторая же тенденция - аналитическая -связана с «вычленением архетипической схемы повествования, ее разложением и выворачиванием наизнанку», с «инверсией архаической модели» , что также предполагает существенную авторскую трансформацию исходного мифа, ориентированную скорее на творческое самовыражение, чем на создание национального неомифа, актуальное для последующего литературного периода. Мифопоэтические романы Д.С. Мережковского и В.Я. Брюсова, Андрея Белого и A.M. Ремизова передают авторское восприятие окружающего мира как битвы Добра и Зла, их мистериальной борьбы за человеческую душу, что уводит неомиф модернизма в сферы мистического, но отдаляет его от эпически-национального.
Образ Григория Мелехова и проблема национального характера: мифопоэтический аспект
Романы Андрея Платонова рассматриваются нами как первый этап становления мифопоэтической системы в прозе 1930-х годов с эпическими интенциями. В платоновской романистике складываются формально-содержательные принципы мифопоэтической системы, которые характерны для эпического повествования рассматриваемого периода: обращение к национально-патриархальным и христианским мифологемам для изображения дореволюционного народного мировоззрения и его крушения, создание финального неомифа, посвященного послереволюционному развитию нации, синтезирование мифологем различного генеза для создания художественной модели национального мифа. Не являясь эпикой в жанровом понятии этой дефиниции, они наделены эпическим мироощущением и ориентированы на воссоздание эпической картины построения послереволюционной жизни. Им присущ типологический близкий отечественной эпике вид неомифологизма: обращение к национально-патриархальным и христианским мифологемам для воссоздания дореволюционного народного мировоззрения и его крушения и установка на создание неомифа, посвященного послереволюционному развитию нации. В целом романная проза А.П. Платонова своей мифопоэтической системой и образами главных персонажей обнаруживает типологические переклички как с шолоховской эпопеей, так и с романом Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго». Творческие находки романистики А.П. Платонова конца 1920-х - середины 1930-х годов фактически предвосхищают направление развития мифопоэтики эпической прозы Шолохова и Пастернака.
В платоновских романах выделяется ряд эпических черт, роднящих их, при всей стилевой разнице, с эпикой указанной эпохи. Сделаем методологическое уточнение: специфику платоновской прозы (и романной в том числе), сочетающей в себе черты модернизма и неореализма , привычнее атрибутировать как философскую, в определенном смысле противостоящую «реалистической полнокровности» (С.Г. Семенова) эпики Шолохова и лирической романной прозе Пастернака. Но в исследованиях последнего времени можно выделить тенденцию рассматривать платоновские романы, в частности «Чевенгур», как попытку А.П. Платонова в ответ на запросы времен создать «эпос русской жизни начала советской эры» . Это обстоятельство принципиально важно для нашей работы: несмотря на нереалистический характер, платоновская романная проза порождается тем же социокультурным контекстом, подчиняется тем же экстра- и внутрилитературным закономерностям, что и проза собственно эпическая. Л.А. Трубина, анализируя эпическую ситуацию в литературе 1920-х годов, отмечает такие свойства эпического художественного мышления, как полифоничность и диалектичность: «Эпические произведения первой трети XX века, воссоздающие переломную эпоху революции и Гражданской войны, не могли не быть полифоничными, поскольку выражали сосущестовование и противоборство различных, зачастую непримиримых «правд», невозможность единого и единственного понимания событий. ... ...целостная эпическая картина переломной исторической эпохи может выявляться лишь диалектически, на пересечении разных мнений, позиции...» , что в полной мере применимо и к платоновской романной прозе. Не менее значима для «Чевенгура» и «ситуация творения нового мира», аттестованная ученым как «свойство собственно эпическое, родовое» 6. Искусственно изъятые из современного автору литературного контекста, романы Платонова свидетельствуют о принципиальной общности литературного процесса 1930-1950-х, о единстве его художественных исканий, о типологической близости творческих приемов и способов решения этических и эстетических проблем эпохи. Более того, платоновские романы, в силу свойственного А.П. Платонову «пророческого дара», провидческого качества его таланта, во многом предугадывают те пути, по которым развивается большая эпическая проза 1930-1950-х, становятся своего рода «эпиграфом» к ней. Оставаясь неузнанными эпохой, романы Платонова являются ее неотъемлемой составляющей, отражают ее ключевые закономерности.
Традиция изучения произведений Платонова в контексте прозы 1930-1950-х начала складываться относительно недавно, лишь в последнее десятилетие, когда был преодолен первый, «антикоммунистический», «перестроечный» период рецепции только что «возвращенных» платоновских шедевров. В нашем кандидатском исследовании мы уже отмечали типологическую общность мифопоэтической сферы платоновского «Чевенгура» и шолоховского «Тихого Дона» . Подробное рассмотрение творческого «диалога» с эпохой и друг другом на страницах платоновских и шолоховских произведений представлено в монографии Н.В. Корниенко «Сказано русским языком...» Андрей Платонов и Михаил Шолохов: Встречи в русской литературе» . Существует ряд работ, посвященных компаративному изучению малой прозы Платонова и Шолохова . Крайне важна для нас работа В.А. Славиной «В поисках идеала. Литература, критика, публицистика первой половины XX века» , в которой творчество Платонова рассматривается в контексте философских и эстетических исканий русской культуры XX века: от деятелей русского религиозного ренессанса до прозы и публицистики М.А. Булгакова и В.В. Набокова. Однако процесс постижения платоновских романов в сопоставлении с эпическими образцами современной ему эпохи, определение их места в литературе 1930-1950-х далеко не завершен (в какой-то степени восполнению данного пробела посвящена и наша работа).
Значительно более разработанным направлением платонововедения является изучение мифопоэтических свойств платоновских произведений, тех мифологических аллюзий и реминисценций, которые пронизывают платоновские произведения и, тем самым, позволяют сделать вывод о принципиальном «мифологическом» творческом мышлении Платонова применять к его произведениям, в частности, к роману «Чевенгур» определение «романа-мифа» (В .В. Агеносов). В рамках нашего исследования мы стремимся рассмотреть мифопоэтику платоновской прозы не изолировано, но включить ее в общую эволюцию мифопоэтического художественного мышления эпохи, проследить основные направления взаимодействия и полемики платоновских мифопоэтических образов и приемов с советской культурой, с традиционными мифологемами христианского и языческого генезиса, уделяя особое внимание собственному платоновскому мифотворечеству.
Образ земли в романе: структура, функции и мифопоэтика
Каждая эпоха читает «Тихий Дон» по-своему, выделяет разные приоритетные темы для исследования и обсуждения. Сам по себе подобный интерес подтверждает общемировую славу и значение романа, продолжающего загадывать исследователям и читателям загадки, провоцировать их на новые «прочтения», на неожиданные интерпретации, порождать нестандартные гипотезы. Споры вокруг «нобелевского романа» М.А. Шолохова в литературных кругах не утихают с момента появления в столице рукописи первых двух книг. Настоящая работа не ставит целью разрешить все вопросы, актуальные для современного периода изучения «Тихого Дона», монографически описать роман, его поэтику и проблематику; не рассматривается в работе и пресловутая «проблема авторства». Нас будет интересовать особенности мифопоэтического строя романа, с одной стороны, воплотившего в себе народно-поэтические образы и представления, национальную казацкую патриархальную культуру, но - с другой -свидетельствующего о творческой переработке автором народных и религиозных мифопоэтических тем и мотивов, о попытке создания собственного авторского неомифа, отражающего сокровенные чаянья М.А. Шолохова, его восприятие описываемой эпохи. В этом отношении мы будем идти вслед за работами A.M. Минаковой , блестяще исследовавшей патриархальный мифопоэтический космос шолоховской эпопеи в широком культурном и литературном контексте, за трудами П.В. Бекедина , Ю.А. линию анализа христианского мифопоэтического пласта романа, играющего в поэтике романа не многим менее значительную роль, чем традиционные земледельческие образы крестьянской культуры. Более того, обращение Шолохова к христианской символике и поэтике позволяет соотнести «Тихий Дон» с общекультурными закономерностями эпохи, проследить связи романа с неомифологизмом и неореалистическими тенденциями 1920-1930-х годов ; выявить основные направления тематического и художественного диалога Шолохова с окружающей внутри-и экстралитературной действительностью. К тому же без подключения христианского по своему генезису материала сложно адекватно изучить собственные мифопоэтические построения автора романа, основанные на творческом переосмыслении известных (и христианских в том числе) мифопоэтических образов и приемов. При этом исследование всего спектра мифопоэтических мотивов и образов романа позволит выявить и описать мифопоэтическую систему романа - и проанализировать ее и в социокультурном аспекте, и в контексте национального миросознания и национальных утопических и нравственных народных воззрений173.
Необходимо также учесть, что работа над романом длилась более десяти лет, на которые пришлись и год великого перелома, и сплошная коллективизация, и вступление М.А. Шолохова в ВКП(б), и ложные обвинения, едва не повлекшие за собой арест писателя. Известны и факты давления на Шолохова, попытки «административного» вмешательства в судьбу Григория Мелехова, которого главе государства хотелось бы видеть большевиком. Подобные внешние обстоятельства не могли не сказаться на общей тональности повествования, не повлечь за собой изменения авторских оценок и авторских требований к эпохе; ретроспективно события 1930-х не могли не бросить трагического отсвета на описываемые Шолоховым до- и послереволюционные перипетии. Тем самим, при анализе мифопоэтического поля романа «Тихий Дон» мы будем иметь в виду постепенное изменение жизненной и творческой обстановки вокруг его автора, постараемся выявить эволюцию авторского отношения к описываемому времени и избранным героям.
Начальный этап построения мифопоэтической системы: традиционный патриархальный мир и новая революционная идеология
Стремление написать большое эпическое произведение о судьбе казачества возникает у М.А. Шолохова еще в середине 1920-х годов, в период работы над «Донскими рассказами» (это и повесть «Донщина» 1924 173 Проблема воплощения национального миросознания в эпопее М.А. Шолохова рассматривалась в работах: Дырдин А.А. «Тихий Дон» М.А. Шолохова и традиция национального самосознания // Творчество М.А. Шолохова в контексте мировой культуры. Шолоховские чтения. - Ростов н/Д., 2005. - С. 130-133; Дырдин А.А. «Тихий Дон» и народно-православный образ жизни // Проблемы изучения творчества М.А. Шолохова. Шолоховские чтения. Вып. 5. Ростов н/Д, 1997. С. 65-73; Колесников А. В. К проблеме национального сознания в романе-эпопее М.А. Шолохова «Тихий Дон» // Вешенский вестник. №8. Шолоховские чтения. Ростов н/Д, 2008. С. 131-135; Стюфляева Н. В. Идея соборности и ее художественное воплощение в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон»: Дис. ... канд. филол. наук. Липецк, 2004; Хазан В. И. Народно-героические традиции в творчестве С. Есенина и M. Шолохова // Проблемы типологии литературного процесса. Пермь, 1989. С. 51-65; Юдин В. А. Православно-христианский аспект эпопеи М.А. Шолохова «Тихий Дон» // Mass Media. Действительность. Литература. Ежегодное издание. Вып. 1. Тверь, 1998. С. 22-27. годов о Подтелкове и Кривошлыкове, и набросок описания корниловского мятежа). Молодой писатель как будто пробует перо, постепенно определяя контуры будущего романного целого, ищет верного тона, точного подхода. Общеизвестно, что сам Шолохов в многочисленных интервью подчеркивал: идея написать роман о казачестве и революции, о сложном, подчас трагическом принятии казачеством революционных идей привела его к необходимости прежде объяснить широкому читателю, кто такие казаки, описать особенности казачьего жизненного уклада и миросознания, то есть попытаться найти не столько социальные, сколько глубинные психологические, мировоззренческие причины тех трудностей, с которыми проходило установление советской власти на Дону. (То, что уже на стадии разработки замысла Шолохов предполагал рассказать о событиях Верхне-Донского восстания, фактически спровоцированного большевиками, подтверждается его московским письмом от 6 апреля 1926 года Харлампию Ермакову, видному участнику восстания, у которого Шолохов надеялся почерпнуть «дополнительные сведения»174).
Роман «Доктор Живаго» в контексте эпической прозы 1930-1950-х годов: сходство несходного
По той же причине в романе остаются нереализованными до конца архетипы апостола Павла и Блудного сына, по которым могло бы быть организовано «примирение» Григория Мелехова и советской власти. Подобные архетипы слишком очевидно связаны с новозаветной поэтикой, с отрицанием прежнего мира, с отказом от прошлого, которое не мыслится и никогда не мыслилось автором как однозначно плохое, лишенное права на существование. Даже самому «обращению» Григория в красные командиры, его переходу в Красную армию предшествует задорные народно-смеховые эпизоды с участием Прохора Зыкова (4, 242-255). Шутовство, хвастовство, пьянство, рвота последнего (весь «классический» народно-смеховой шутовской набор), грубые комментарии остальных казаков - позволяют автору подать героям и читателю «смеховую надежду» на будущее обновление, увидеть за бесславным финалом восстания и белого движения возможности для продолжения жизни. Символически автор как будто бы подводит героев к веселому отрицанию так пугавшей их смерти, заставляя Григория улыбаться приходу красных и с досадой переспрашивать: «Какая там смерть? Что ты мелешь?» (4, 257). Тем самым, мифопоэтическое поле романа расширяется, в нем автором сочетаются различные приемы народного поэтического мира, народной культуры. И автор совершенно не смущается переплетать на малом повествовательном пространстве народно-смеховые мотивы и христианские аллюзии . Наоборот, именно такое «переплетение» воспринимается автором как надежда на возможность будущего примирения, как шаг к достижению гармонии между старым и новым, между народным и постреволюционным мировосприятием.
Ведущими мифопоэтическими мотивами последнего тома становятся семантически близкие мотивы возвращения и умирания/возрождения, поскольку именно в IV томе отдаление от куреня и хутора несет героям опасность, приводит к болезням и смертям (стадия умирания), а возвращение домой воспринимается как спасение/выздоровление/возрождение (стадия возвращения к жизни): см. эпизод прихода домой Пантелея Прокофьевича в разгар гражданской войны (4, 37 ); приезды Григория после отступления красных (4, 57), череда выздоровлений Григория после тифа (4, 207-208214; 4, 245), его возвращение после демобилизации у красных (4, 314) и финальное возвращение (4, 431); выздоровление/возвращение Аксиньи после бегства с Григорием (4, 259 ), выздоровление/возвращение Кошевого (4, 273)). Подобная символика носит обобщенно-мифопоэтический характер и одинаково востребована как язычеством (особенно в земледельческих славянских верованиях), так и христианством, наполнившим прежние мифологические схемы новым смыслом. Автором смыкаются здесь патриархальные мифологемы дома как центра крестьянского космоса (см. выше) и циклического «возвращения на круги своя» и христианская в основе своей идея о преодолении страдания (болезни, смерти) как духовному пути к «улучшению», просветлению, новому рождению2 , между которыми уже не проводится (как было ранее, в художественной системе I-II томов) резкого противопоставления, но ищутся точки соприкосновения, подчеркиваются сходства, а не различия. Л.А. Трубина подчеркивает, что финал шолоховской эпопеи «соткан из противоречий, отражающих реальную сложность исторического бытия: мир под холодным солнцем - и дом; вселенская трагедия и тепло ребенка, способное вдохнуть силы, помочь начать жить заново» . Использование обобщенных мифопоэтических мотивов, сочетание мифопоэтических приемов различного генезиса и семантики становится предпосылкой для создания автором собственной неомифологической конструкции, неомифа о достижении гармонии, который смог бы примирить героя и мир. Авторский неомиф необходим Шолохову идеологически, поскольку ни одно из представленных ранее в романе мировосприятий во всей полноте не отвечает запросам автора и его любимого персонажа, ни одно из миропонимании - ни патриархальное, ни советское парадоксальным образом не принимают национального героя Григория
Мелехова, не оставляют ему будущего, не подчиняются гармонизации. Укажем еще раз, что автор, столкнувшись с неожиданными и неутешительными для всей патриархальной культуры послереволюционными преобразованиями, вынужден был переосмыслить основной конфликт эпопеи, нивелировать его социально-утопическое и усилить экзистенциальное, нравственно-этическое значение. По сути, Шолохов уходит от качественной оценки советской власти, от соотнесения ее с утопическим идеалом «тихого Дона», народного поэтического рая-«Беловодья» (но этот уход сам по себе, тем не менее, знаменателен); Шолохов переносит конфликт в гуманистическую сферу (и тем самым роман приобретает общечеловеческое звучание, выходит за рамки своего социокультурного контекста), акцентируя читательское внимание на проблеме человеческого совершенствования, преображения национального героя (а не окружающего социума). Но подобное «преображение» требует для своей реализации соответствующего художественного фона, соответствующего «мифа», не укладывающегося в рамки как патриархального, так и советского мировоззрения.
Собственный «новый миф» как завет обретения гармонии, как залог надежды нужен автору и творчески - ибо только художественными средствами (мифопоэтическими в первую очередь) автор может утвердить то «истинное», «идеальное» мировосприятие, которое синтезировало бы в себе все положительное, что содержат патриархальная и революционная культуры; почти по-гамлетовски соединить «дней связующую нить», утвердить преемственность нового по отношению к старому. Логически обоснованным выглядит и то, что основополагающим художественным методом в создании такого неомифа становится соединение мифопоэтических черт крестьянского патриархального и новозаветного (ассоциируемого с авторским гуманистическими представлениями) мировоззрений/мифов.
Уже упомянутые выше обобщенно-мифопоэтические мотивы возвращения и умирания/возрождения становятся базой, фундаментом, на котором Шолохов выстраивает здание своего финального неомифа о мире, природе и человеке, о судьбе народной и индивидуальной. Проведя Григория Мелехова через череду испытаний и только ценой гибели Аксиньи остановив его от бегства за пределы родного хутора (очевидно, что для Мелехова такое бегство оказалось бы равнозначным полной духовной смерти), Шолохов помещает героя на зиму в землянку дезертиров - как во временную могилу (мифологема зимнего умирания мира). Анализируя данный эпизод, A.M. Минакова отмечает, что «Григорий Мелехов переходит Дон по льду как по мосту-пути из мира мертвых (землянка дезертиров в лесу - тот свет) в мир живых (хутор - белый свет, родная земля). И в этом возвращении - катарсис как утверждение победы жизни над смертью, нового мира, только еще рождающегося под холодным и ослепительным весенним солнцем, над миром старым, над зимой-смертью. Этот перелом от зимы к весне замыкает природный круговорот - начинается эпопея на переломе весны к лету21 ». Однако понятие «тот свет», «мир мертвых» в славянской языческой мифологии не несет в себе того мистического значения, которым он наделен, например, в христианстве; пребывание в землянке с ее отчетливой хтонической семантикой становится для Григория не подлинной смертью, но ее заместителем, временем духовного перелома (как ослепление для апостола Павла, как кормление свиней для Блудного сына), периодом, метафорически соотносимым с умиранием солнца вечером и его пребыванием в подземном, ночном, мире220, или же - со смертью зерна в земле ради будущего появления колоса (в аграрно-христианском инварианте
