Содержание к диссертации
Введение
Часть I. Материал. Основные понятия. Пути изучения .
Глава I. Литературные воспоминания как жанр мемуарной литературы. 12
1. Научные подходы к изучению мемуарной литературы . 12
2. К определению «литературные воспоминания». Тематический принцип дефиниции. 17
3. «Литературные воспоминания»: название и замысел мемуариста . 21
4. Автор литературных воспоминаний. 28
5. Литературные и семейно-бытовые воспоминания о писателе. 33
6. Литературные воспоминания как диалогическое высказывание. 39
Глава II. К определению основного понятия исследования. Понятие «концепт» в современной гуманитарной науке. 48
1. Содержание понятия «концепт» в исследованиях логико-лингвистического направления .
2. Содержание понятия «концепт» в исследованиях философско-культурологического направления. 58
3. Концепт «писатель» и жанр «литературные воспоминания». 64
Часть II. «Измерения» концепта «писатель» в диалогической динамике высказывания «литературные воспоминания». 69
Глава I. Устная речь и голос писателя.
1. Устная речь. 69
2. Голос писателя. 92
Глава II. «Крестные муки» писателя.
Раздел I. «Крестные муки» писателя - пьянство.
1. Пьянство как «измерение» концепта «писатель» (на материале народнических воспоминаний). 106
2. Пьянство писателя как биографический факт. 129
Раздел II. «Крестные муки» писателя - болезнь. 138
1. Врач как субъект высказывания в диалоге о больном писателе. 141
2. Врач - автор литературных воспоминаний - читатель в диалоге о больном писателе. 147
Раздел III. «Крестные муки» писателя - предательство. 165
Заключение. Целое концепта «писатель», сложившееся в диалогической динамике высказывания «литературные воспоминания». 177
Библиография. 183
- Научные подходы к изучению мемуарной литературы
- «Литературные воспоминания»: название и замысел мемуариста
- Содержание понятия «концепт» в исследованиях логико-лингвистического направления
- Пьянство как «измерение» концепта «писатель» (на материале народнических воспоминаний).
Введение к работе
Гуманитарная наука XX века, критически оценивая «трансцендентное» искусство предшествующего столетия, обратилась к фигуре «творца», по чьей воле литература обрела небывалое влияние в XIX веке. При этом оказалось, что прежде очевидное тождество автора-творцаї текста и исторической* личности, этим автором^ являющейся, а также обусловленный этим тождеством нравственный императив в отношении к жизни и творению писателя («живи как пишешь») нуждается в новом осмыслении.
Современная^ теория литературы различает понятие «автор», непосредственно связанное с художественным» целым произведения2 (наиболее известные концепции «автора»: автор как конститутивный^момент художественной формы в концепции «эстетической деятельности» М.М. Бахтина, «образ автора» в теории стиля В.В. Виноградова, «умерший» автор Р. Барта и «исчезнувший» у Фуко, «имплицитный автор» в нарратологии и т. д.), и понятие «писатель», предполагающее реальное лицо, включенное в социальную практику литературного труда.
Проблема «писателя» (в формулировке Б.М. Эйхенбаума: «Как быть писателем?»3) в настоящее время монополизирована социологическим направлением в литературоведении (Л.Д. Гудков, Б.В. Дубин, В.М. Живов,
Мы воспользуемся выражением испанского философа X. Ортеги-и-Гассета, критиковавшего «трансцендентное» искусство XIX века: «Оно было таковым по своей теме, которая обычно отражала наиболее серьезные проблемы человеческой жизни, и оно было таковым само по себе, как способность, придающая достоинство всему человеческому роду и оправдывающая его. Нужно видеть торжественную позу, которую принимал перед толпой великий поэт или гениальный музыкант, - позу пророка, основателя новой религии, величественную осанку государственного мужа, ответственного за судьбы мира!» (Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства // Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991. С. 259).
2 Об этом: Смирнова НН. Теория автора как проблема // Литературоведение как проблема. Труды Научного совета «Наука о литературе в контексте наук о культуре». М., 2001. С. 376-393.
Эйхенбаум Б М. Литературный быт // Эйхенбаум Б.М. О литературе. Работы разных лет. М., 1987. С. 430.
А.И. Рейтблат и др.). Социология литературы рассматривает писательство как профессию, формы и возможности которой подвержены социально-историческим изменениям. В противоположность принятому в русской культуре XIX века романтическому взгляду на писателя как творца, социологи акцентируют внимание на прагматических, внеположных творчеству мотивах поведения писателя. Писатель стремится утвердить свой писательский' статус, обрести «символический^ капитал признания»,4 конвертируемый в «материальный» капитал. Реальность, с которой имеет дело социология литературы, есть реальность социальных условий совершаемого писателем поступка. Сам поступок как «средоточие этических усилий человека»5 дереализуется в культурном мифе.
Обращение к литературным воспоминаниямї второй половины XIX века с их отчетливо выраженной этической проблематикой^ побуждает искать ответ на вопрос - каково представление о писателе в русском^ культурном сознании второй половины XIX века - на ином пути, нежели тот, что предложен современной социологической школой. Необходимость ценностного подхода к феномену писательства заставляет нас вернуться к идее концепта, в образовании которого человек участвует весь, «всею совокупностью своих душевно-духовных способностей».6
Исследование конститутивных особенностей жанра «литературные воспоминания» в концептном аспекте находится на пересечении двух проблем: центральной проблемы современной филологической науки -проблемы субъекта творчества и частной, но не менее спорной, проблемы концепта как единицы культуры. Востребованная сегодняшней наукой
Социологическая концепция литературы представлена в работах Пьера Бурдье (Бурдье П. Поле литературы // Новое литературное обозрение. 2000. № 45. С. 30-74; Бурдье П. Исторический генезис чистой эстетики // Новое литературное обозрение. 2003. №60. С. 17-31).
5 Неретина С С. Слово и текст в средневековой культуре. Концептуализм Абеляра. М.,
1994. С. 141.
6 Огурцов А П. Реальность культуры и культурный концепт // Постижение культуры. М.,
2001. Вып. И. С. 204.
проблематика, обсуждаемая в диссертации, позволяет говорить об актуальности темы.
Несмотря на то, что в филологических исследованиях литературные воспоминания широко используются в качестве источника исторических и псевдоисторических фактов, жанровая специфика литературных воспоминаний не становилась предметом научного исследования. Научное описание мемуаров о писателе следовало исключительно тематическому-принципу.7 Игнорирование жанрового своеобразия мемуарных произведений приводило к тому, что литературные воспоминания оказывались в одном ряду с семейно-бытовыми хрониками, писательскими автобиографиями и биографиями, некрологами и т. д. При этом дереализовывалось право литературных воспоминаний на особое жанровое «видение» действительности, право сообщать читателю новое знание о писателе, невместимое в жанровые пределы- семейно-бытовых воспоминаний и биографий.
По отношению к внеэстетической действительности литературные воспоминания занимают особое место в ряду других жанров документальной литературы. В мемуарное произведение входит действительность, уже изображенная и оцененная автором, но все еще хранящая память о «действительно бывшем». При этом жанр «литературные воспоминания» тематически ориентирован на действительность особого рода -действительность жизни писателя. В бытийственном плане литературные воспоминания высвечивают лишь часть, метонимически представляющую целое - бытие писателя.
7 Жанр научного описания мемуаров о писателе ввел Н.К. Пиксанов. Под его руководством было подготовлено и опубликовано в 1915 году описание воспоминаний о Тургеневе ив 1918 году - о Некрасове. В советское литературоведение вошли описания мемуаров о Белинском М.К. Клемана (1929), о Чехове - Л.М. Фридкес, о Чернышевском -Н.М. Чернышевской (1930), об Островском - А.И. Ревякина (1931), о Гаршине -Н.И. Мордовченко (1934), Гл. Успенском - Л.М. Фридкес (1939), о Достоевском -С.В.Белова (1939). Подробнее об этом см.: БушканецЛЕ. Мемуарные источники о Н.Г. Чернышевском // Вопросы источниковедения русской литературы второй половины XIX века. Казань, 1983. С. 10.
О недостаточной степени разработанности проблемы
свидетельствует, с одной стороны, отсутствие научных работ, объединяющих мемуары о писателях по жанровому признаку, с другой - нерешенность вопроса о том, как складывалось представление о писателе в русском культурном сознании второй половины XIX века. В современном литературоведении нет работ, посвященных этой проблеме. Между тем необходимость подобного^ исследования очевидна. Представление о «мученичестве» русских писателей XIX века давно «застыло» в идеологеме. В- современном культурном сознании образ писателя-«мученика» XIX века, как правило, бытует в сплетении мотивов «чахотки», «преследования властей» и «преждевременной смерти». Исследование концепта призвано раскрыть в мемуарном жанре «литературные воспоминания» живую динамику возникновения образа и представления о писателе.
Объектом настоящего исследования- стали мемуары, относящиеся* к жанру «литературные воспоминания» и написанные в период с конца 60-х годов XIX века по 10-е годы XX века. Литературные воспоминания, созданные в этом временном интервале, отразили литературную эпоху 60-х -70-х годов. Выбранные нами хронологические рамки заключают 40-50 лет -время, ограниченное смертью писателя - с одной стороны (в XIX веке случаи появления прижизненных «воспоминаний» единичны), а с другой - смертью мемуариста - непосредственного свидетеля событий.8 После 10-х годов XX века поток мемуаров о писателях второй половины XIX века заметно оскудевает, ушедших из жизни непосредственных очевидцев сменяет новый тип «мемуариста», записывающего с чужих слов, пересказывающего устные рассказы современников о писателе. «Воспоминания» о воспоминаниях имеют вторичный, отраженный характер и исследоваться не будут.
В практике литературоведческой работы с мемуарами о писателях исследователи, как правило, следуют именно такому временному делению - 40 (50) лет после смерти писателя. Например, см.: Краснов Г В. Глазами современников // Н.А. Некрасов в воспоминаниях современников. М., 1971. С. 5-8.
В настоящей работе предметом исследования является концепт «писатель», обобщающий мысли и переживания, которые связаны в сознании носителя культуры с образом «писателя».
Цель настоящей работы - проследить становление концепта «писатель» в литературных воспоминаниях второй половины XIX - начала XX веков.
Для достижения этой цели необходимо решить следующие задачи:
Определить конститутивные особенности жанра «литературные воспоминания».
Отобрать и обобщить мемуары, относящиеся к жанру «литературные воспоминания».
Систематизировать современные исследования, использующие понятие «концепт» при анализе художественного текста, и охарактеризовать основные направления в «концептологии».
Исходя из жанровой специфики литературных воспоминаний обосновать необходимость исследования концепта «писатель».
Выявить «измерения», в которых фиксируется концепт «писатель» в литературных воспоминаниях второй половины XIX - начала XX вв.
Описать каждое из «измерений», опираясь на целое мемуарного высказывания и диалогическую последовательность мемуарных реплик.
Представить концепт «писатель» как многомерную целостность смысла, реализующуюся в литературных воспоминаниях.
Методологическую основу работы составили теоретико-философские исследования М.М. Бахтина («К философии поступка»; «Автор и герой в эстетической деятельности»; «Проблема речевых жанров»; «К вопросам методологии эстетики словесного творчества» и др.). Основные понятия диссертации: «концепт», «жанр», «диалог», «автор», «герой», «этический поступок» - разработаны с учетом их осмысления в философской эстетике Бахтина.
Решение конкретных задач настоящего исследования потребовало
обращения к работам по теории и истории мемуарной литературы (Л.Е. Бушканец, Г.О. Винокур, Л.Я. Гинзбург, Г.Г. Елизаветина, Г.В. Краснов, Т.И. Печерская, А.Г. Тартаковский, и др.). В определении центрального понятия - «концепт»- исследование осуществлялось также с опорой на научные труды представителей философско-культурологического направления современной «теории» концептов (А.А. Григорьев, С.Х. Ляпин, С.С. Неретина, А.П. Огурцов).
Основной метод исследования - сравнительно-исторический.
Научная новизна настоящей диссертационной работы обеспечена, во-первых, утверждением жанровой специфики литературных воспоминаний, во-вторых, новым подходом к изучению мемуарного произведения. Литературные воспоминания исследованы в качестве высказывания, включенного в широкий диалогический контекст.
Концептуальный анализ художественного текста, в целом, представляет новое направление, возникшее в результате экспансии лингвистики в область традиционного литературоведения. В пределах философско-культурологической «теории» концепта (представляющей альтернативу логической лингвистике) проблема экспликации концепта в литературном произведении не ставилась вовсе. В настоящей работе такая попытка предпринята: концепт исследован как смысловой центр высказывания «литературные воспоминания».
На защиту выносятся следующие положения:
1. «Литературные воспоминания» - жанровая форма высказывания,
тематически ограниченного изображением писательских судеб и
определяемого своеобразием авторского замысла.
2. Концепт «писатель» - смысловой центр литературных
воспоминаний, в котором сгущаются отдельные темы и мотивы. По
отношению к этому смысловому центру определяются ценностные позиции
автора и героя.
Концепт «писатель» формируется одновременно в отдельном целом высказывания «литературные воспоминания» - в авторском замысле и на границе с другими высказываниями, авторы которых выражают иную точку зрения на писателя.
Содержание концепта «писатель» в литературных воспоминаниях второй половины XIX - начала XX веков может быть транскрибировано в единстве взаимопроницаемых измерений: «Устная речь и голос писателя» и «Крестные муки (болезнь, пьянство, предательство)».
Речь писателя имеет силу нравственного авторитета, звучит ли с кафедры или в разговоре «по душе». Интонация и сам голос писателя предстают в литературных воспоминаниях как выражающие этический смысл речи писателя. Обстоятельства^ действительно бывшей жизни писателя (болезнь, пьянство, нравственные компромиссы) истолкованы в литературных воспоминаниях как «крестные муки», переведены в ценностный план «бытия писателя». Быть писателем означает совершать ответственный выбор между болезнью и здоровьем, пьянством и трезвостью, нравственной пыткой совершенного предательства и фарисейским благочестием. В литературных воспоминаниях широко востребованы христианские образы святости: образы святых князей, апостолов, святых мучеников и юродивых. Попадая в диалогический контекст литературных воспоминаний, они излучают новые культурные смыслы.
5. Поступок писателя - героя литературных воспоминаний - тотален,
нет ничего, что могло бы быть отнесено только к житейской реальности. В
литературных воспоминаниях каждая деталь в облике писателя и каждая
ситуация писательского быта определяет писателя, характеризует его как
автора этического поступка. Этический поступок писателя включает в себя
творчество, но не исчерпывается им.
Теоретическая значимость работы обусловлена введением в научный оборот малоизвестного материала и разработкой жанровой дефиниции
литературных воспоминаний. В диссертации осуществлен анализ концепта «писатель» в литературных воспоминаниях.
Практическая значимость работы состоит в расширении знаний об историко-литературной ситуации во второй половине XIX века. Раскрытие содержания концепта «писатель» в литературных воспоминаниях второй половины XIX - начала XX веков отвечает на известный вопрос: «Как быть писателем?» применительно к указанному историческому периоду.
Рекомендации по использованию полученных результатов. Материалы и результаты диссертационного исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов и проведении практических занятий по истории русской литературы второй половины XIX - начала XX веков в высших учебных заведениях, а также в ходе преподавания литературы в школе.
Апробация работы. Основное содержание исследования отражено в ряде докладов на межвузовских научных конференциях («Герценовских чтениях») в РГПУ им. А.И. Герцена (2002, 2003 гг.), на всероссийской научной конференции «Духовные начала русского искусства и образования» (Великий Новгород, 2003 г.), а также на международной конференции в Ленинградском государственном университете им. А.С. Пушкина (2004 г.).
По материалам диссертации опубликованы 4 статьи.
Структура работы. Основное содержание работы изложено на 182 страницах. Диссертация состоит из введения, 2 частей, включающих 4 главы, заключения и библиографии.
Научные подходы к изучению мемуарной литературы
Особой и самодостаточной! сферой культуры мемуаристика стала осознаваться в начале XIX века. В литературоведческих исследованиях принято цитировать высказывание В.Г. Белинского, выделившего в особый ряд словесности «самые мемуары совершенно чуждые всякого вымысла, ценимые только по мере верной и точной передачи ими действительных событий, самые мемуары, еслшони мастерски написаны, составляют как бы последнюю грань в области романа, замыкая ее собой».9
Высказывание Белинского, подобно фокусу, собрало в себе векторы дальнейшего изучения мемуаристики в отечественной гуманитарной науке.
Одним из направлений является источниковедческое изучение мемуарных текстов. Источниковедение рассматривает мемуары как историко-литературные источники, ценность которых состоит в «верной и точной передаче ими действительных событий». Соответственно, главная задача источниковедческого анализа мемуаров - установление их подлинности и достоверности.10 Источниковедение определяет «научную доброкачественность» и значение мемуаров для истории литературы.11 К мемуарам относятся как к документальному, в эстетическом плане «сырому» материалу.12 Автор как ценностная позиция игнорируется. В источниковедческих исследованиях обычно указывается на негативное свойство мемуаров - «авторскую субъективность». Автор с его симпатиями и антипатиями, с предпочтениями, продиктованными кружковой и сословной принадлежностью, «замутняет» научный источник.
В целом, источниковедческое изучение мемуаров представляет собой вспомогательную литературоведческукьдисциплину.13
Традиции историко-литературного изучения документальной литературы предполагают качественно иное «прочтение» мемуаров. Воспоминания оцениваются как историко-литературный документ, отражающий историческое самосознание личности. Чтобы проследить эволюцию исторического сознания, необходимо изучить мемуарные тексты, последовательно созданные несколькими поколениями. Решение этой задачи определяет общие свойства исследований историко-литературного направления - строгое соблюдение принципа историзма и вовлечение исследуемого текста в широкий мемуарный контекст.
Это направление в мемуароведении положено П.П. Пекарским14 и Н.Д. Чечулиным.15 В советской филологической науке направление поддержано Г.Г. Елизаветиной,16 исследовавшей мемуарно автобиографическую литературу XVIII века в соотнесении с историко-культурными изменениями (такими, как например, динамизм петровской эпохи и этика эпохи классицизма), и Г.Е. Гюбиевой, проследившей этапы развития русской мемуаристики XVIII века. Наиболее последовательно принцип историзма применен в фундаментальной работе А.Г. Тартаковского «Русская мемуаристика XVIII - первой половины XIX века».18 Исследователь установил историческую-эволюцию мемуаристики в связи с изменениями форм сознания: от летописно-анналистического способа изображения действительности к целостному мемуарному рассказу, от семейного назначения мемуаров - «на память детям» - до ориентации на публичное распространение.
Очевидно, что исследовать мемуары традиционно-исторически значит изучать не эстетические законы оформления материала, а только формы его движения. Воспоминания как эстетически оформленная - реальность не» изучались большинством исследователей историко-литературного направления.
Исключением стали научные труды Л.Я. Гинзбург, в которых был акцентирован иной аспект историко-литературного изучения мемуарной литературы. С точки зрения Гинзбург, воспоминания могут быть исследованы не только как литературный документ, «чуждый всякого вымысла», но и как документальная литература, составляющая «последнюю грань в области романа».19
В книге Гинзбург «О психологической прозе» (1979) был поставлен вопрос о художественном вымысле в мемуарном дискурсе. Если прежде
Становление жанров автобиографии и мемуаров // Русский и западно-европейский классицизм. Проза. М., 1982. С. 235-263. вымысел отождествлялся с фактической недостоверностью, так называемой «субъективностью» мемуаров, то в исследовании Гинзбург утверждается мысль о том, что вымысел является необходимым элементом художественной формы. Мемуарное творчество также, как и литература вымысла, подчинено эстетическим законам. Особое качество мемуаристики в диалектическом взаимодействии документальности содержания и эстетичности формы: «...Документальная литература несет читателю двойное познание и раздваивающуюся эмоцию потому что существует никаким искусством не возместимое переживание подлинности жизненного события».21 Для Гинзбург важен автор - центр, организующий мемуарное повествование.
«Литературные воспоминания»: название и замысел мемуариста
«Литературные воспоминания» как жанр возникли сравнительно поздно. Русские писатели XVIII века не составляли воспоминаний и дневников, которые были бы посвящены сугубо литературным связям и отношениям.43 В начале XIX века ситуация изменилась, хотя мемуаристы по-прежнему придавали второстепенное значение «литературным воспоминаниям».
Например, «Записки» Г.Р. Державина, созданные поэтом в 1811 — 1813 годах, касались только карьеры и государственной службы и были написаны от третьего лица. Двумя годами раньше Державин пишет мемуарные «Объяснения» к своим сочинениям. «Объяснения» явились своего рода прообразом поздних «литературных воспоминаний» и были посвящены только литературному творчеству. Были созданы два разных мемуарных произведения об одном человеке. Как пишет современный исследователь, «в этой двойственности как бы овеществился присущий классицизму и не преодоленный до конца и в начале XIX века разрыв между государственной службой и частным существованием».44 С позиции Державина интерес историка должны были вызвать «Записки».
Показательно, что полвека спустя положение дел радикально изменилось. В сознании мемуаристов литературная деятельность обрела то историческое значение, которое прежде имела государственная служба и церковное служение.
Например, до вступления в литературу публицист Г.З. Елисеев (1821-1891) был преподавателем в Казанской духовной академии (среди его учеников - известный этнограф А.П. Щапов), автором нескольких фундаментальных работ по истории церкви. Тем не менее в воспоминаниях Елисеева об этом периоде жизни не упоминается. Речь идет о писателях, вместе с Елисеевым возглавлявших редакцию журнала «Отечественные Записки», т.е. о Некрасове и Салтыкове-Щедрине. Мемуарист вспоминает лишь о том, что имеет «историческое» значение - поступки и слова «властителей дум». В конце XIX века авторы литературных воспоминаниий ощущают себя «персональными» историками, труд которых попадет в руки «будущих Карамзиных».
Первые воспоминания на литературные темы появляются с конца 20-х годов (о Н.М. Карамзине, А.С. Грибоедове). В 40-50-х годах количество мемуарных свидетельств возрастает, появляются воспоминания о Пушкине, Лермонтове, Белинском. Это еще не литературные воспоминания в их позднем понимании, сложившемся в конце 60-х-90-е годы, но это уже предвестники того мощного мемуарного потока, который захлестнул русскую прессу конца XIX века. Период с 80-х годов XIX по первое десятилетие XX века может быть по праву назван расцветом литературной мемуаристики.
Появлению литературных воспоминаний предшествует общественное признание литературы как духовной силы,46 а ее деятелей как духовных вождей, определяющих нравственно-интеллектуальное бытие нации.
Мемуаров, названных авторами «литературными воспоминаниями», сравнительно немного. Первые «литературные воспоминания» были созданы в конце 50-х - начале 60-х годов. Это мемуары СТ. Аксакова «Литературные и театральные воспоминания» (1856-1858), И.И.Панаева «Литературные воспоминания»(1861), И.С. Тургенева «Литературные и житейские воспоминания» (1869). В 90-х годах XIX века - начале XX века возрастает количество мемуарных текстов, содержащащих в названиях показатели своей жанровой классификации.
Перечислим мемуарные тексты, названные их авторами «литературными воспоминаниями»: С.Н. Кривенко «Из литературных воспоминаний» (1890),47 А.А. Виницкая (настоящая фамилия Будзианик) «История одного письма (Из литературных воспоминаний)» (1891), В.В. Чуйко «На конгрессе. Из литературных воспоминаний» (1892), Д.В. Григорович «Литературные воспоминания» (1892-1893), И.И. Ясинский «Литературные воспоминания» (1898), Н.К.Михайловский «Литературные воспоминания и современная смута» (1900), Н.Н. Мазуренко «Из литературных воспоминаний» (1901), Л.Е. Оболенский «Литературные воспоминания и характеристики» (1902), Н.С. Русанов «Из литературных воспоминаний» (1906), С.С. Окрейц «Из литературных воспоминаний» (1907).4 Перечисленные «литературные воспоминания» неоднородны в своем составе. Некоторые из них представляют отрывочные сведения о каком-либо одном событии в литературном мире. Таковы воспоминания Кривенко, Чуйко, Мазуренко, Русанова, Виницкой. Литературные воспоминания-Аксакова, Тургенева, Панаева, Михайловского, Ясинского и Окрейца являют собой масштабные мемуарные повествования с последовательным изложением событий.
Воспоминания Панаева, Григоровича типологически близки к жанру дворянской автобиографии. Сама композиция литературных воспоминаний напоминает дворянскую автобиографию, с упоминанием родословной, описанием факта рождения, детства в «дворянском гнезде», обучения в гимназии и т. д. Тематически воспоминания становятся литературными, начиная с повествования о вступлении автора мемуаров в писательский круг.
Казалось бы, также построены воспоминания поэта М.А. Дмитриева «Главы из моей жизни» (конец 1850-х - 1866).49 В них мемуарист легко переходит от одной темы к другой: от литературы к семейным событиям, от светской хроники к рассказу о службе в Сенате и т. д. В калейдоскопической пестроте реально прожитой и мемуарно переживаемой жизни литература -одно из зеркальных стекол, отражающих автобиографического героя.
На первый взгляд, в воспоминания Панаева и Григоровича также свободно входит «инородный» литературе жизненный опыт и сопряженные с ним светские анекдоты, рассказы о театре, зарисовки дворянского быта. Однако их сюжетная независимость от литературно-писательской проблематики оказывается иллюзорной.
Обратимся к «Литературным воспоминаниям» Панаева. Во вступительной главе своих воспоминаний Панаев писал: «Я буду откровенен. Обличать себя труднее, чем других; но я постараюсь быть твердым и не поколеблюсь при мысли, что моя откровенность может подать повод к более или менее остроумным выходкам против меня журнальных и газетных канцеляристов. Такие выходки давно уже не производят на меня никакого впечатления. Отрешившись мало-помалу от большей части диких взглядов и предрассудков той среды, в которой я взрос и воспитался, я могу говорить о своем прошедшем, не смущаясь».51 Следующий эпизод объясняет, в чем хотел «исповедаться» Панаев: «...Я был помещен в Высшее училище, в котором пробыл только две недели... Я умолял, чтобы меня взяли оттуда, потому что не хотел учиться вместе с детьми разночинцев и ремесленников. В двенадцать лет, несмотря на совершенное ребячество, я уже был глубоко проникнут чувством касты, сознанием своего дворянского достоинства. Мольбы мои взять меня из Высшего училища нашли не только совершенно основательными, но даже некоторые из близких мне людей рассказывали об этом своим знакомым с гордостью: "Дитя, а какие высокие чувства!" - и я выиграл этим в глазах родных и знакомых».
Содержание понятия «концепт» в исследованиях логико-лингвистического направления
Лингвисты трактуют концепт по аналогии с его естественнонаучной интерпретацией. Современная когнитология определяет концепт как «термин, служащий объяснению единиц ментальных или психических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знание и опыт человека».101 Когнитивными исследованиями доказано, что традиционный подход к мышлению как к процессу оперирования четкими логическими понятиями не отражает сущности ментальной деятельности человека.102 Концепт представляет некий «квант знания» с «нечеткими границами».
В когнитологии концепт представляется с помощью имени, дефиниции и объема: «Имя концепта имеет чисто лингвистическую природу. Объем концепта содержит указание на онтологические объекты. Дефиниция представляет собой утверждение языка, определяющее объем концепта».104 Таким образом, концепт выполняет функцию посредника между языком и экстралингвистической действительностью.
Для логико-лингвистического направления безусловно важным в определении концепта является его «ментальный» статус и репрезентация в языке.
Вторым стимулом к развитию лингвокультурологшг стала статья" Аскольдова-Алексеева «Концепт и слово». Ученый писал: «Концепт есть мысленное образование, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода».106 Это определение носит программный характер, его цитация в научных работах -дань сложившейся научной традиции; Однако более перспективным для развития «концептологии» как самостоятельной дисциплины (автономной от лингвистики) стало, на мой взгляд, другое высказывание Аскольдова: «Концепты - это эмбрионы мысленных операций, которые в своем раскрытии могли бы занять часы, дни, иногда месяцы...».
Возникает вопрос о границах в познании «концепта». Речь, разумеется, не о временном пределе (не о «часах», «днях», «месяцах»), а о содержательном. Вопрос о «пределе» познания концепта стал вновь актуален в середине 90-х годов XX века. Ю.С. Степанов считает этот вопрос неразрешимым усилием объективирующей научной мысли: «Всюду мы можем довести свое описание лишь до определенной черты, за которой лежит некая духовная реальность, которая не описывается, но лишь переживается».
Аскольдов предложил различать «познавательные» и
«художественные» концепты. В отличие от логически структурированных «познавательных» концептов, «художественный» концепт строится на «совершенно чуждой логике и реальной прагматике художественной ассоциативности».109 Художественный концепт тяготеет к образу.110 Познавательный концепт «направлен на конкретные представления, подходящие под его логический "родовой" объем». По сути, такое разделение условно. Однако признание того факта, что концепт может не только мыслиться в качестве понятия, но и переживаться в качестве образа, имело решающее значение для лингвокультурологии. «Концепт» в современном понимании есть единство образа и понятия.
Название статьи Аскольдова-Алексеева — «Концепт и слово» — указывает на другую, центральную для лингвокультурологии, проблему -проблему соотношения концепта культуры и единиц языка. С точки зрения Аскольдова, концепт равен слову. На рубеже ХХ-ХХІ века исходный тезис исследователя многократно оспаривался то в направлении «дробления» слова-концепта на отдельные значения (Д.С. Лихачев полагал, что «концепт» существует для каждого словарного значения слова111), то в направлении «укрупнения» единиц языка, репрезентирующих «концепт».112
Г.Г. Слышкин изучает концепты прецедентных текстов, понимая под прецедентным текстом «любую характеризующуюся цельностью и ясностью последовательность знаковых единиц, обладающую ценностной значимостью для определенной культурной группы».113 Прецедентный текст - явление не только языка, но и диалогической речис Это высказывание, которое должно быть «прецедентным», то есть должно иметь повторение и продолжение в ряду других реплик.
Задача, которую решает Слышкин, фактически (неосознанно для самого исследователя) выводит исследование за рамки лингвокультурологии, изучающей концепт как лингвистический феномен. О том, что тесны рамки традиционной лингвокультурологии, изучающей культурные концепты на языковом материале, свидетельствуют и современные попытки рассматривать текст как «семантический концепт» в широком социокультурном контексте.114
Первыми к изучению ключевых слов метаязыка культуры ( таких как «истина», «правда», «долг», «закон», «судьба» и т. п.) обратились представители логико-семантического направления в языкознании - группа «Логический анализ языка»115 (ведущие ученые - Ю.С. Степанов и Н.Д. Арутюнова). Анализ «концепта» позволял проследить развитие понятийной структуры слова на протяжении его истории и связать этот процесс с особенностями национального менталитета. Появление термина «концепт» объяснялось «необходимостью этнокультурной авторизации семантических единиц - соотнесении их с языковой личностью - носителем национального менталитета».116
Арутюнова трактует «концепты» как «обыденные аналоги философских и этических терминов», закрепленные в лексике естественных языков и обеспечивающие преемственность национальной культуры. По мнению исследователя, «концепты» возникают в результате «взаимодействия ряда факторов, таких, как национальная традиция и фольклор, религия и идеология, жизненный опыт и образы искусства, ощущения и системы ценностей». Анализируя определения «концепта», представленные в работах Аскольдова-Алексеева, Лихачева, Арутюновой и Степанова, Слышкин предлагает следующую дефиницию концепта: «Формирование концепта ... есть процесс редукции результатов опытного познания действительности до пределов человеческой памяти и соотнесения их с ранее усвоенными культурно-ценностными доминантами, выраженными в религии, идеологии, искусстве и т. д.».
Представители логико-лингвистического направления (Степанов, Арутюнова, Карасик, Слышкин, Воркачев) единодушно признают в структуре «концепта» кроме понятийной и образной, еще и ценностную составляющую. Именно ценностная составляющая, реконструируемая в оценочных суждениях,119 в конечном счете, и отличает концепт от других ментальных единиц, которыми оперирует современная наука. Явление действительности, способное стать объектом оценки, может быть базой для формирования концепта: «Между оценочными суждениями наблюдаются отношения включения и ассоциативного пересечения, в результате чего можно установить ценностные парадигмы соответствующей культуры».120
Культурная ценность всегда социальна. Очевидно, что «концепт» в логико-лингвистическом понимании социально обусловлен (для разных социальных групп может иметь разное содержание) и определяется социокультурным статусом носителя культуры.
Пьянство как «измерение» концепта «писатель» (на материале народнических воспоминаний).
Русские писатели и до 60-х годов бывали «во хмелю». Однако во второй половине XIX века писательское «нетрезвие» обретает прежде невиданный масштаб.274 В разночинной среде бытует мнение, что трезво мыслящих людей можно встретить только в «портерных и кабаках».275
В самом деле, портерные и кабаки, больница и кладбище составили топографическую карту «хмельного» литературного Петербурга 60-х годов.
Палкин трактир на углу Невского и Литейной; трактир Зееста близ Александрийского театра; Балабин трактир на Садовой, возле Публичной библиотеки; погреб Набилкова на углу Невского и Владимирской - любимые писателями питейные заведения, почти «профессиональные клубы». Имена «властителей дум» становились нарицательными. Например, посетители Палкина трактира огромные рюмки с водкой прозвали «якушкинскими» в честь писателя П.И. Якушкина.278
Другим местом писательских встреч была больница (Обуховская больница или клиника Боткина), где прерывали запои и спасали от приступов белой горячки. Случалось, что литераторы оказывались в одной больничной палате (к примеру, А.П. Щапов и Н.Г. Помяловский). Для некоторых «запойных» писателей Обуховская больница становилась не только местом лечения, но и «приютом вдохновения».
Среди нескольких примеров приведем наиболее примечательный. Окрейц вспоминал о И.А. Кущевском - авторе романа «Николай Негорев, или Благополучный россиянин» (1871): «Кущевский буквально бедствовал и роман свой написал в больнице, в которой укрылся;, не имея на зиму ни» платья, ни квартиры. Некрасов дал ему сразу что-то очень много денег, кажется, две тысячи. Кущевский запил и в пьяном виде женился на своей кухарке». В» дополнениях к уже опубликованным в 1907 году воспоминаниям Окрейц писал: «В период запоя несчастный Кущевский все пропивал, что попадало ему под руки и буйствовал. Зимой в Обуховской больнице, избавившись от delirum tremens, он написал свой роман».
В рассказе «Зимний вечер в больнице» Кущевский любовно описал больничное времяпрепровождение. Во вступлении автор признавался: «Вы не поверите, что это место заменяет рай для множества людей, что в больнице довольно весело проходит время, а долгих зимних вечеров, кто бывал в больнице не забудет во всю жизнь».281
«Торопившие течение жизни», писатели-«реалисты» редко доживали до седин. Русскому культурному сознанию предстояло осмыслить и дать идеологическое объяснение новому «типу» писательской смерти - не от злодейской пули, не от чахотки, а от «зелена вина».
Объяснить русскому читателю, отчего бражничали «реалисты», - такая задача встала перед идеологическими преемниками «народного реализма» -писателями и мемуаристами народнического направления (назовем некоторых из них: A.M. Скабичевский, Н.К. Михайловский, С.С. Окрейц, Л.Е. Оболенский, Н.Н. Златовратский и др.). Например; в мемуарной книге Михайловского «Литературные воспоминания и современная смута» многократно повторяется мысль о духовном наследстве, оставленном писателями-шестидесятниками.283 При этом «наследство» понимается широко. Это не только творчество «реалистов», но и их поступки, то, что осталось за пределами созданных ими текстов. Об этом Михайловский пишет: «Работу наших предшественников можно уподобить какому-нибудь химическому препарату, часть которого осела в виде кристаллов с ясно определенными гранями, а часть осталась в растворе и на глазах незаметна. Преемственная работа мысли частью кристаллизуется в книгах, а частью растворяется незаметным образом в общественном сознании и пропитывает собою всю окружающую нас духовную атмосферу».284
В мемуарном очерке М. Горького «Н.Е. Каронин-Петропавловский» (1911) мысль о преемственности между пьяницами-«реалистами» и интеллигенцией, «идущей в народ», заявлена прямо: «Может быть, современный уход в колонии и другие хаты с краю по существу-то немного лучше ихнего пьянства; может, даже - если взять самую глубину явления, -кабак-то ближе колонии к людям?».285
В «народнических» воспоминаниях, посвященных эпохе «реализма», тема писательского пьянства подвергается смысловой переакцентировке. Если в воспоминаниях, написанных до 70-х годов, пьянство - бытовой факт в биографии отдельного литератора, то в «народнических» мемуарах конца века «пьяный» писатель - объект для размышлений не столько над конкретной человеческой судьбой, сколько над долей русского писателя вообще. Превращаясь в факт культуры, писательское пьянство перестает оцениваться как сугубо бытовое явление. В качестве культурного факта «пьянство» «врастает» в концепт «писатель», становясь его необходимой составляющей.
Другими словами, если до 70-х годов считали, что писатель пьян, потому что он пьян, то эпоха «реализма», вопреки «реальности» и здравому смыслу, утвердила: писатель пьян, потому что он писатель. О писателях 60-х годов Окрейц вспоминал: «Пьянствовали сильно, безобразничали много, но не просто свиных вкусов ради, как ныне, а безобразили и пилите честной тенденцией»!286
Социально-психологический тип «пьющего писателя» сложился в среде писателей-разночинцев. Показателен фрагмент из воспоминаний Михайловского, где мемуарист пишет об известной «слабости многих русских писателей к хмельным напиткам».287 Дальнейший ход размышлений мемуариста отражает сложившееся к концу ХІХ века представление о писательском пьянстве: «Все они были настоящие, "кровные", как выражался Салтыков, литераторы», а не «литературные чиновники». «Кровные» писатели призваны нести свой крест. Они «пили», ибо согнулись «под тяжестью посланного им судьбой креста». Мотив трагической обреченности-сломленности, мотив крестных мук, причиняемых творчеством, сопровождает описание «пьяного» писателя в литературных воспоминаниях конца XIX - начала XX века.
В этой главе речь пойдет о «хмельном недуге» трех писателей разночинцев: Ф.М. Решетникова, Н.Г. Помяловского, Н.В. Успенского.289
Большинство писателей-разночинцев пришли в литературу уже страдая «питейной» страстью. Пьянство предшествует писательству. Успенский в детстве наблюдал кутежи своего пьяного отца - сельского священника. Помяловский, по его собственному признанию, впервые был пьян в 7 лет.290 Решетников пристрастился к вину в Соликамском монастыре. Традиции бурсы, в которой учились и Помяловский, и Н. Успенский, и Решетников (окончил бурсу только Помяловский), усугубляли привычку пьянствовать.
В литературный мир писатель-разночинец вносил привычки своей социальной среды. Вступление в круг передовых столичных писателей для большинства писателей-разночинцев прошло быстро и успешно. Литературные дебюты Помяловского, Решетникова, Н. Успенского встречены сочувственно читателями, писатели-разночинцы становятся сотрудниками столичных журналов Некрасов пестует новичков, поощряя их материально. Парадоксально, но успешно начатая писательская карьера не отвращает от пьянства. Напротив, писательство, вне зависимости от степени его общественного признания, усугубляет пагубную привычку к водке.
