Содержание к диссертации
Введение
Г л а в а I. Духовный склад а.м.ремизова: языческое и христианское начала
1. «Корни» и истоки. Влияния 24
2. Основные «узлы и закруты» творчества факторы становления писателя 46
Глава II. Мировоззренческие предпосылки поэтики ремизова
1. Парадоксальность автобиографического метода 71
2. Мифологизм как способ мышления 82
3. Этическая модель 96
4. «Я»-концепция и образ автора 106
Глава III. Поэтика книги «Взвихрённая русь»
1. Сюжетно-композиционный уровень 114
2. Образная система архетипы, символы, основные лейтмотивы/ 126
3. Жанр, стиль, способ повествования :....143
Заключение 157
Библиография 164
- «Корни» и истоки. Влияния
- Основные «узлы и закруты» творчества факторы становления писателя
- Парадоксальность автобиографического метода
- Сюжетно-композиционный уровень
Введение к работе
Ещё в 1920-е годы Д.П.Святополк-Мирский обозначил «проблему Ремизова», предупреждая критиков о том, что «постижение объединительного принципа его творчества является труднейшей и мудрёнейшей задачей, так Ремизов неуловим и многосторонен»!.
И вот на протяжении восьмидесяти лет исследователи бьются над загадкой писателя, над его парадоксами. Спорят об «автобиографическом пространстве» Ремизова, хотя общеизвестны высказывания писателя о том, что у него нет автобиографических произведений. Обсуждают его эксперименты в области языка, хотя сам писатель проповедовал «русский природный лад речи» и вопрошал: «Заговорит ли Россия по-русски?» .
Оставаясь, в сущности, «неизвестным писателем»3, трудным4 писателем, Ремизов предоставляет нам свои книги.
Как требуется изучать их, чтобы понять?5 Думается,
ф настала пора вернуться к немодному нынче жанру «жизнь и
творчество».
Но вернуться на новом уровне. Достаточно внимания уделяло уже ремизоведение «биографическому подходу», выдающему себя заглавиями: «жизнь и легенда писателя», «мифологизированный биографизм Ремизова».
1 Мирский Д.Св. История русской литературы. Лондон, 1986. С.478.
2 Алексей Ремизов. Рабочая тетрадь. Цит. по: А.Р. СПб., 1994.С. 215.
jl См.: Марков В.Ф. Неизвестный писатель Ремизов // Aleksej Remizov: Approaches to a
Protean Writer. Ed. G. Slobin. Columbus (Ohio) 1987. С13-18 4 Определение А.Синявского - см.: Синявский А. Литературная маска Алексея Ремизова. // Aleksej Remizov: Approaches to a Protean Writer. Ed. G. Slobin. Columbus (Ohio), 1987. P.: 25-39.
Проблема различения изучения и понимания бьша поставлена С.Г.Бочаровым в отношении А.С.Пушкина. См.: Бочаров С.Г. Из истории понимания Пушкина //Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М, 1999. С.227-260.
Сегодня дело не столько в том, чтобы отграничить реально бывшее от «творимой легенды», сколько в том, чтобы разобраться, каким образом и в какой мере жизнь (имеется в виду духовная жизнь) влияла на его «легенды», а биография - на «миф».
Всеми без исключения исследователями признаётся значимость автобиографической хроники «Взвихрённая Русь»' в контексте творчества А.М.Ремизова. Но невозможно оценить значимость произведения без соотнесения её с общими художественными принципами А.М.Ремизова, без изучения таких факторов его духовной жизни, которые повлияли на развитие этих принципов. Важно поэтому проследить, как менялась позиция писателя на протяжении дореволюционного периода к моменту написания автобиографической книги. Необходимость подобного анализа обусловила актуальность настоящего исследования.
И это тем справедливее, что A.M. Ремизов является оригинальным религиозным мыслителем, развитие идей которого происходило в русле общих мировоззренческих исканий Серебряного века. Новизна настоящей работы заключается в том, что в ней впервые предпринята попытка исследовать влияние мировоззрения писателя на формирование поэтики книги с целью наиболее полной интерпретации «Взвихрённой Руси».
Основная задача настоящей работы - проследить, как своеобразная система философских и религиозных воззрений писателя повлияла на формирование художественного пространства «Взвихрённой Руси». При этом необходимо
Выявить основные вехи духовного становления писателя.
Определить, какие мировоззренческие факторы сформировали поэтику Ремизова.
3. На основе этого провести целостный анализ итогового произведения «Взвихрённая Русь», особо останавливаясь на узловых моментах его поэтики: жанровом своеобразии, композиционной и повествовательной структуре произведения.
Понимание поэтики в данной работе сформировано трудами В.В. Виноградова, М.М.Бахтина, В.Н.Жирмунского, В.В.Кожинова. Поэтика определяется как целостная система художественных средств, появление которых обусловлено определённым замыслом писателя, спецификой его творческого мышления, - средств, характерных для анализируемого жанра или манеры писателя. К ним мы относим образную структуру произведения, сюжетно-композиционную организацию, жанрово-стилевые параметры, способ повествования, средства речевой выразительности. Материалом работы является книга А.М.Ремизова «Взвихрённая Русь». Кроме того, широко привлекается мемуарный контекст и эпистолярное наследие писателя, а также произведения дооктябрьского периода, определившие основные вехи творческого становления Ремизова.
Методологическая основа Исследование опирается на труды ведущих учёных по теории и истории литературы: М.Бахтина, М.Гаспарова, Б.Кормана, Д.Лихачёва, Ю.Лотмана, Д.Максимова, З.Минц. В диссертации мы используем несколько методов анализа: культурно-исторический подход совмещается с историко-генетическим и сравнительно-типологическим. Большое значение имеет методика мифопоэтического анализа, метод мотивного анализа Б.М.Гаспарова, а также структурно-семиотический метод (московско-тартуская школа). Учитываются идеи К. Юнга, Е.Мелетинского (концепция архетипов); исследования исторических типов культурного мышления (Лосев, Бахтин, Аверинцев), труды зарубежных
мифологов (Леви-Стросс, Леви-Брюль, Элиаде). Кроме того, важны работы, в которых обозначены черты народно-поэтического мышления (Афанасьев, Веселовский), специфика жанров, восходящих к мифу и ритуалу (Буслаев, Веселовский, Пропп).
Степень изученности проблемы
О своеобразии художественной манеры А.М.Ремизова начали писать уже его современники, многие из которых считали себя учениками и последователями писателя.
Обстоятельный анализ критики 1910-х годов проделан М.В.Козьменко в статье «А.М.Ремизов в оценке критики 10-х гг»1, мы остановимся только на тех оценках, которые важны для нашего рассмотрения творчества Ремизова или мало известны.2
Зинаида Гиппиус отмечала с удивлением, что к такому умнейшему и талантливейшему человеку как Ремизов могут относиться с пренебрежением. Она с интересом описывала его манеру письма, его образ «юродства», «не притворного, а самого настоящего, исходящего из его сердца».
Михаил Осоргин оставил нам самые восторженные слова по поводу романа Ремизова «Взвихрённая Русь», сказанные когда-либо критикой в адрес Алексея Михайловича. В своей критической статье он с восторгом называет его «совершенно исключительной книгой, рожденной в революции, которая останется ее памятником». Книга эта, по мнению критика, пронизана «высокой человечностью, освящена тем светом откровения, который дается мученичеством,
Козьменко М.В. А.М.Ремизов в оценке критики 10-х г.г. / Общественные науки в СССР. Сер. 7. 1990. № 6. С. 3-53.
2 При всей популярности A.M. Ремизова среди его современников, сегодня оказывается, что на одно из главных произведений писателя было всего лишь несколько рецензий, а все остальные воспоминания и мнения были сделаны по поводу других ремизовских книг или просто описывая чудачества незаурядного писателя. См.: Измайлов ^.Литературная пестрядь // Образование. 1908. №8. Отд.З. С. 7-17; Кранихфельд В. В подполье// Современный мир. 1910. №11. Отд.2. С.82-100; Чуковский К. Психологические мотивы в творчестве Алексея Ремизова// Чуковский К. Критические рассказы. Спб., 1911. Кн.1. С. 139-167; Айхенвльд Ю. Литературные наброски//Речь. 1912. 8 января; Колтоновская Е. О русском// Новый журнал для всех. 1912. №12. С. 95-104.
вернее — сомученичеством в страшнейшем из застенков — в застенке людского быта. Это запись — кошмара, многими пережитого, но не многими оправданного. Она останется непонятной для тех, кто не пережил в России страшных 18-20-х годов революции, кто не видел их снизу, из глубин человеческой мясорубки, из-под пресса, а не со стороны или с высот командующих»1. Осоргин считает, что книгу эту рассказать нельзя, но каждый в состоянии почувствовать, вспомнить и пережить заново изображённую эпоху. Героя Ремизова в романе «Взвихрённая Русь» он называет «малюсеньким человеком, копошащимся в огромной истории, щепкой, которую вертит горный поток». Ропот человека переходит в книге Ремизова в «плач Еремеи» - Осоргин называет так часть «Слова о погибели Русской Земли», опубликованного без заголовка в романе «Взвихрённая Русь». И конечно, внимание критика привлекает оптимистический конец произведения, в котором автор видит светлое будущее России. Осоргин называет Ремизова незаурядным писателем-бытовиком, который, «уйдя из быта и унеся о нем память», освятил эту память любовью, верой и человечностью. «Поэтому его (Ремизова - Т.С.) книга, обильная страшными деталями революционного быта, часто подводящая к порогу отчаяния, «в конце концов» не только полнее дает эпоху революции, но находит и для эпохи, и для революции лучшие слова оправдания»2.
Князь Дмитрий Святополк-Мирский, искренний почитатель таланта и верный читатель книг Ремизова, верный друг и благожелатель, принимал с большим уважением все творчество Ремизова за его «оригинальность, чистоту и русский язык». Критик считал, что Ремизов является продолжателем традиции «Капитанской дочки», «Багрова-внука» и «Дворянского гнезда»,
1 Современные Записки. 1927.Кн.31.С.453. Подпись: Мих.Ос. Современные Записки. 1927.Кн.31.С.453-454. Подпись: Мих.Ос.
называя его в то же время духовным внуком Гоголя и Достоевского.
Единственный из всех критиков, писавших о «Взвихрённой Руси»,
он справедливо заметил, что в своих произведениях о революции
A.M. Ремизов «не становится ни на чью сторону, ни в 1917 г., ни
потом». Святополк-Мирский считает произведение «не по-
журналистски написанным дневником революционных
впечатлений» автора. Примечательно, что критик обращает особое
внимание на сны, «какие каждому случается видеть, но оживленные
той особой логикой, которая понятна только спящему и становится
странной и дикой ему же, когда он проснулся». Введённые в
повествование, сны придают ему «ту неподражаемую атмосферу,
которая свойственна только ремизовским вещам»1.
Святополк-Мирский позволил себе высказывание, с которым можно спорить современному исследователю: «Ремизов -мастер, лингвист, реалист - имеет множество последователей; -Ремизов - поэт и мистик - последователей не имеет».
Владимир Набоков не принимал творчества Ремизова, его
манеру письма и поиски форм и образов. В рецензии на книгу A.M.
Ремизова «Звезда надзвездная» он писал в 1927г. в газете «Руль», что
Ремизов старается подражать «древним апокрифам, сказаниям калик
перехожих». Отказывая писателю в «особом воображении» или
особом мастерстве», Набоков отмечал впечатление «чего-то неустойчивого, безответственного, случайного» . И, он был не одинок в своем неприятии Ремизова3.
Константин Мочульский главную прелесть ремизовского письма, а также и его особенность, видел в автобиографичности,
1Версты.1928.№З.С. 155.
2Набоков 5.5.(В.Сирин) А. Ремизов. «Звезда надзвездная»// Набоков В.В. Собрание
сочинений: в 5 гг. Л'.2,
-У
См. подробнее об отношении Бунина к Ремизову: Берберова Н. Курсив мой: Автобиография. Munchen: Fink Verlag. 1972.
пронизывающей почти все книги Ремизова. ««Я» у Ремизова — самое удивительное и особенное из всех его созданий»1. Критик считает, что Ремизов создал своего героя - русского писателя, довольно причудливым, странным, непонятным, но в тоже время интересным и незаурядным человеком. «Сквозь смешное чудачество и трогательную беспомощность мы больше и больше чувствуем «духовный образ». Определение его - вне «истории литературы». Это образ христианской жалости и смирения». В произведениях Ремизова Мочульский увидел рассказ о бедственной и темной человеческой жизни, сквозь которую, тем не менее, лучится чудесный свет.
В критической статье 1910 года Александр Блок называет Ремизова «одним из самых серьезных и глубоких писателей» времени2. Он с радостью отмечает, что Ремизов «отучился от всяких вычур и слов ненужных», овладел образами, словами, красками. Блок не принимал «чувство скарба», возникшее после прочтения ремизовского «Пруда», но с восторгом отзывался о чудесном русском языке «Чертового лога» и «Часов». Из исследований З.Г.Минц3 конца 80-х годов стало известно, что Ремизов оказал немалое влияние на творчество самого Блока при выборе темы о России.
Максимилиан Волошин с восторгом пишет в 1907 году о книге Ремизова «Посолонь», называя ее поэтической жемчужиной, книгой народных мифов и детских сказок, главная драгоценность которой - ее язык. Главное для Волошина - что «Ремизов ничего не придумывает. Его сказочный талант в том, что он подслушивает
хМочулъский К.В. О творчестве Алексея Ремизова. 1923..
г Блок А. А. Противоречие// А. Блок. Со# рание сочинений: В 8тт. М-
Л..1962.Т.5.С.407-408
3 Минц І.Г.Вступительная статья к «Переписке А.А.Блока с А.М.Ремизовым //
Литературное наследство. М., 1981. Т.92. Кн.2. С.63-82
молчаливую жизнь вещей и явлений и разоблачает внутреннюю сущность, древний сон каждой вещи. Искусство - его игра»1.
В современном литературоведении всё более фундаментальной становится источниковедческая 'база благодаря публикации ремизовских писем, дневников, книг, изданию мемуаров * о писателе (Резникова, Кодрянская), библиографических справочников (Sinany - 1978, Lampl - 1978, Тырышкина - 1993), имеющих важное значение для ремизоведов. Серьёзные архивные материалы, введённые в научный оборот в последнее десятилетие, позволяют по-новому осмыслить творчество Ремизова. Расширение источниковедческой базы происходит одновременно с увеличением числа научных работ, посвященных исследованию ремизовской поэтики. И это вполне закономерно: художественный мир писателя отличается исключительным разнообразием и-своеобразием.
В современном ремизоведении можно выделить несколько подходов к изучению этого мира.
Представители одного из них упорно пытаются включить Ремизова в систему литературных направлений начала века, определить его место в ней. Так, немецкая исследовательница Криста Эберт делает важные замечания о методе Ремизова. По мнению Эберт, Ремизов - символист: «Имя Ремизова редко вспоминают, когда речь идёт о русской прозе начала XX века. Но его нельзя обойти вниманием, когда мы говорим об А.Белом и В.Розанове, и тем более когда мы говорим о русской прозе рубежа веков. Фигура Ремизова выделяется на фоне символистов, у которых переплетаются жизнь и творчество. Не являясь ни теоретиком, ни критиком этого течения, Ремизов тем не менее является настоящим
1Волошин М.А. Лики творчества. Л., 1989. С.509
символистом по своей внутренней сущности» (пер.наш - Т.С.) . Кроме того, нам интересна мысль исследовательницы о «неуловимости, скрытности» авторского «я»: «В автобиографии «Подстриженными глазами» основную роль играет противостояние обыденному миру с его чёткими черно-белыми очертаниями, где невозможно отыскать место движению и фантазии. Свой особый образ видения и способность с микроскопической точностью проникать в предметы, чтобы увидеть в них жизнь и движение, он объяснял прирождённой близорукостью. Но это не мешало, а наоборот, помогало ему заниматься одновременно литературой, музыкой, изобразительным искусством и театром. Вот почему не является совпадением то, что слово «искусство» было основным в его ценностной системе» 2.
В 80—е гг. представители тартуской семиотической школы (Минц, Топоров, Данилевский, Доценко) дали образцы глубокого структурно-семиотического анализа ранних произведений Ремизова. Такое рассмотрение представляется достаточно продуктивным, если говорить именно о раннем периоде, о романах с более традиционной поэтикой, чем «Взвихрённая Русь». К зрелым произведениям такой подход недостаточен. Его односторонность, думается, могла бы быть компенсирована дополнительным мотивным анализом текста.
В последние полтора десятилетия наблюдается устойчивый рост интереса отечественных исследователей к творчеству А.М.Ремизова во взаимосвязи его «этики и поэтики». Интересные материалы о жизни и творчестве писателя опубликовали Грачёва,
xEbert Chr. Symbolismus in Russland: Zur Romanproza Sologubs, Remisows, Belys./Christa Ebert- Berlin: Akademie-Verlag, 1988. С122, 2Тамже.С.П2.
Тырышкина, Нагорная, Аверин, Данилова, Иезуитова, Доценко, Обатнина.
Среди работ западных учёных, исследующих проблемы' жанра и стиля писателя, следует назвать монографию К.Гейб (1970)1, статьи С.Арониан, А.ДАмелия, Х.Лампля, О.Раевской-Хьюз, А.Шейна.
Помимо многочисленных отдельных публикаций, в 1980-е годы были выпущены два специальных сборника научных статей, посвященных творчеству Ремизова: «Russian Literature Triquarterly», 19 (1986) под редакцией С.Арониан, и «Aleksei Remizov:Approaches to a Protean Writen> (1987) под редакцией Г.Слобин. В І994 г. подобное издание появилось в России: «Алексей Ремизов. Исследования и материалы»(под ред.А.М.Грачёвой). Из недавних монографических исследований, изданных в России, следует назвать книги Греты Слобин «Проза Ремизова 1900-1921 »(1997), Е.В. Тырышкиной ««Крестовые сестры» A.M. Ремизова: Концепция и поэтика»(1997) А.М.Грачёвой «Алексей Ремизов и древнерусская культура» (2000), Н.А.Нагорной «Виртуальная реальность сновидения в творчестве A.M. Ремизова» (2000), С.Н.Доценко «Автобиографизм A.M. Ремизова: Конструктивный ппинцип творчества»(2004).
Грета Слобин в своей монографии охватывает доэмигрантское творчество Ремизова, акцентируя новаторство писателя в области стиля. По мнению Слобин, он всей душой стремился только к одной утопической революции - «революции слова». Глава «В поисках новой прозы» посвящена углублённому рассмотрению «революционности» Ремизова, предпосылкам его писательского становления, окружении и культурных влияниях. Для нашего аспекта изучения интересна первая глава книги,
1 Geib К. Stilstudien - A.M.Remizov. Munchen: Fink-Verlag, 1970.
рассказывающая о многочисленных попытках писателя
«переиграть», как в театре, свою жизнь, сыграть её заново, но
каждый раз иначе, - и в воспоминаниях о былом, и в художественных
произведениях. Никто ранее не останавливался так подробно на
сопоставлении вариантов, «сыгранных» Ремизовым на тему «Моя *
^ автобиография». В шестой главе «Революция в повествовании» речь
идёт о тематических пластах «Взвихрённой Руси», с которой исследовательница сравнивает Блоковскую поэму «Двенадцать», об авторской позиции и о вариациях «петербургского мифа» в ремизовской «синкретической хронике», - учёный осуществляет необходимые подступы к анализу поэтики, делает намётки к нашей
теме.
Интересны для нас также наблюдения A.M. Грачёвой по
поводу генезиса образа вихря в прозе Ремизова. В своих замечаниях
к роману «Взвихрённая Русь» исследовательница выдвигает
гипотезу, что Ремизов не принял Революцию - ни Февральскую, ни
Октябрьскую. Она считает, что писатель еще в 1900-х годах
определился в своем отношении к революции, и уже тогда в первой
^ редакции сборника «Лимонарь» появляется представление о
революции в образе «вихря, переходившего в безумную бесовскую
пляску, а под конец оборачивалась тотальным разрушением
Божественного миропорядка».
Раскрывая значение древнерусской культуры и, прежде
всего, так называемых «отреченных повестей» для творчества
Ремизова и конкретно для его «Слова о погибели русской земли»,
Грачева приводит множество примеров из «Дневника» Ремизова1.
Ремизов А. Дневник 1917-1921 / Подг. текста А. М. Грачевой, Е. Д. Резникова;
вступит, заметка и комментарий А. М. Грачевой // Минувшее. Исторический
альманах. М.; СПб., 1994.Вып.16.С.407-549. Нужно отметить, что, являясь
публикатором Дневника Ремизова, А.М.Грачева в своей предыдущей критической статье рассматривает только ту часть произведения, которая была
Исследовательница подробно останавливается на том, как писатель A.M. Ремизов воспроизводит события революционных лет, пережитых и описанных человеком А.М.Ремизовым, на творческой истории его автобиографических повествований.
Мифопоэтика ремизовской прозы всё активнее изучается в последние годы такими серьёзными исследователями, как Обатнина, Козьменко, Артемьева. Интересная трактовка «романа» «Взвихрённая Русь» предпринята Артемьевой в диссертации «Мифопоэтика прозы A.M. Ремизова»1. О.В. Артемьева интерпретирует многослойный смысл использованных писателем архетипов, утверждая, что центральным образом произведений Ремизова является мифологема вихря. Мы будем опираться в 3-й главе на некоторые выводы исследовательницы. Анализируя философско-эстетическую концепцию А. М. Ремизова, Артемьева приходит к мысли, что основополагающей характеристикой мировоззрения художника является «испредметность» (слово А. Ремизова): каждый предмет чувственного мира многозначен и внутренне безграничен.
Обрисовав основные тенденции изучения творчества писателя, обозначим некоторые проблемы и «лакуны».
К наиболее спорным и обсуждаемым аспектам ремизоведения относятся проблема автобиографизма и вопрос о формах авторского выражения в его «романах». Одна из глав диссертации С. Доценко посвящена проблеме «биография и
написана Ремизовым по следам непосредственных событий и запечатлена в Дневнике 1917-1921.
1 Артемьева О.В. Мифопоэтика прозы Алексея Ремизова. Автореф. на соиск. уч. степ. канд. филолог, наук. М, 1999.
1 Доценко С.Н. Автобиографизм А.М.Ремизова: конструктивный принцып творчества.Таллинн, 2000
автобиографический миф». Исследователь рассматривает автобиографизм в качестве конструктивного принципа творчества, придающего ему целостность и завершённость, и наряду с темой страдания обуславливающего единство ремизовской модели мира. Легендарно-мифологические сюжеты, по мнению диссертанта, выступают в роли кодирующих устройств, при помощи которых писатель рассказывает о своих страданиях.
Соотношение языческого и христианского начал в мировоззрении Ремизова до сих пор серьёзно не изучено, хотя в ряде исследований содержатся интересные замечания1, а в аспекте литературных заимствований тема рассмотрена A.M. Грачёвой в монографии «Алексей Ремизов и древнерусская культура».
Вопрос об авторском «Я» в прозе Ремизова решается неоднозначно. Существует две полярные точки зрения. Одна из них высказана в разное время исследователями К.Сёке2 и Е.Обатниной и опирается на бахтинскую концепцию «кризиса авторства», а также на тезисы о «смерти Автора» Р. Барта. Мысль об «авторской отстраненности» развивает и Катарина Гайб, детально исследующая язык и стиль Ремизова в своей работе «Алексей Михайлович Ремизов. Исследование стиля» . Другую точку зрения излагают В.Левин4 и И.Карпов, отталкиваясь от оценки В.М.Жирмунского.
При обилии перспективных наблюдений и любопытных, но разрозненных замечаний, до сих пор отсутствует целостный монографический анализ романа «Вхвихренная Русь» в единстве его этики и поэтики.
1 См.: обзор литературы во 2-й части Введения.
2 Сёке К. Проблема идентификации автобиографического героя или «смерть
автора»? (Об автобиографичности прозы А.Ремизова) //Studia Slavica Hung. 45
(2000), 237-244.
3Geib К. Stilstudien. A.MRemizov . Munchen: Fink-Verlag, 1970. C.44-50.
4 См.: История русской литературы. XX век. Серебряный век. М.,1995.С.275-276
Подступы к теме
Начало новой волне религиозно-философских поисков было положено еще в 1901 г. деятельностью Религиозно-философского общества в Петербурге. В 1903 г. выходит в свет сборник работ «Проблемы идеализма», в котором центр внимания авторов переносится с социологической на этическую проблематику. В 1909 г. примерно та же группа авторов, в которой заметное место занимали бывшие «легальные марксисты» Н.Бердяев, С.Булгаков и др., выпускает философско-публицистический сборник «Вехи», сыгравший исключительную роль в истории культуры России XX века. Авторы «Вех» раскрыли опасность фанатичного следования каким бы то ни было теоретическим программам, обнажили теоретическую несостоятельность и моральную недопустимость веры в абсолютное значение и универсальную спасительность любых общественных идеалов, подвергли критике этическую слабость леворадикального сознания. «Вехи» по существу были книгой-предупреждением о гибели революционного пути в России, но предупреждение не было услышано.
Эпоха рубежа веков стала временем фундаментальных естественнонаучных открытий, прежде всего в области физики и математики. Перечислим наиболее известные из этих открытий: обнаружение рентгеновских лучей, определение массы электрона, исследование феномена радиации и, что особенно важно в мировоззренческом отношении, - создание квантовой теории (1900), специальной (1905) и общей (1916-1917) теории относительности.
Всё это резко поколебало прежние представления о строении .\:пра. Кризис прежнего естественно-научного мышления выразилс:: и формуле «материя исчезла». Новые открытия резко
противоречили представлению о структурной завершенности мира: то, что прежде казалось стабильным, обернулось текучестью, неустойчивостью, бесконечной подвижностью. Оказалось, что возможность обладания основополагающей Истиной проблематична. Выяснилось, например, что даже логически безупречная корпускулярная теория света не дает исчерпывающего объяснения этому физическому явлению и что эта теория должна быть дополнена волновой теорией. Лишь совокупность двух объясняющих моделей, различных по терминам и категориям, дает возможность полного описания механизмов света. Любое объяснение частично и требует дополнений - таков мировоззренческий знаменатель принципа дополнительности, рожденного в русле теоретической физики. Еще более радикальные поправки к прежним общемировоззренческим представлениям вынуждали сделать открытия А.Энштейна. Любая система отсчета неабсолютна, сфера ее применения заведомо ограничена рамками частного случая. Центр и периферия относительны и постоянно меняются местами, объектом внимания физики и механики становятся массы, движущиеся одна относительно другой.
Кризисность в сфере миропонимания в это время - не узконациональное и географически локализованное российское явление, это европейский процесс, быстро становящийся общемировым феноменом.
Наиболее емкой формулой этого кризиса стала констатация, принадлежащая Ф.Ницше: «Старый Бог не жив более. Он основательно умер»1. Заметим сходство между естественнонаучным и этико-историческим вариантами формулировок: «материя исчезла» и «бог умер» - обе формулы означают исчезновение мировоззренческой почвы под ногами,
хНщше Ф. Так говорил Заратустра. С-Пб.,1999. С. 302
фиксируют наступление эпохи релятивизма, кризис веры в единство мирового порядка.
Для русской философии этой поры характерно было обращение к гносеологической и этической проблематике: многие мыслители фокусировали свое внимание на духовном мире личности.
Это прежде всего сказалось в переоценке традиционных для этического сознания категорий жалости, сострадания, самоотречения, обременяющих, по их мнению, человека, и которые необходимо преодолеть путем особой системы воспитания. Повышенная жесткость требований приводит к апологии сильного человека, активной личности. Подобного философствования не лишено творчество Максима Горького, на уровне художественной интуиции уловившего мировоззренческие веяния эпохи. В основе его гуманистической концепции лежало представление о величии и могуществе Человека, разум сильного человека.
Страстное ожидание «новой эры», укорененная в России вера в социальное чудо - все это создавало в России начала XX в. почву для некритического восприятия новой философской «истины» - марксизма, быстро приобретающего признаки религиозной веры. Настойчивость, с которой марксизм напоминал о своей духовной исключительности, ярость, с которой марксисты-ортодоксы третировали многочисленные «ереси» (вспомним хотя бы напряженность отношений большевиков с меньшевиками), - все это добавляет аргументы в пользу религиозной природы российского марксизма, искавшего последних ответов на вечные вопросы. (Глубокие размышления о психологической и религиозной природе русской революционности можно найти в статьях С.Булгакова «Героизм и подвижничество» (сб. «Вехи») и С.Аскольдова «Религиозный смысл русской революции» (сб. «Из глубины»).)
Правда, Маркс еще в «Тезисах о Фейербахе» говорил об обратной связи, существующей между безличностными экономическими процессами и персонифицированной духовной жизнью общества, однако и марксовому пониманию духовной жизни недоставало персонализма: человек понимался им не как неповторимая индивидуальность, а как выражение тех или иных идей и категорий, как представитель тех или иных классов.
Возрастание внимания к личности, отказ от традиционного морализма и, наконец, максималистский, экспансионистский характер многих мировоззренческих^ систем освобождают человека- от иллюзии всеохватывающего детерминизма, но не освобождают его от претензий на безусловную истину. Пока лишь одиночки - а это и может происходить только в одиночку - приходили к пониманию многообразия практического и духовного опыта, несводимости их к единому принципу, необходимости в этой связи установки на сотрудничество и диалог, а не на конфронтацию и насилие.
Именно на рубеже веков в искусстве развиваются кризисные процессы, которые приводят к формированию типа так называемой массовой культуры со свойственным ей примитивизмом изображения человеческих отношений. Возникают и все сопутствующие ему атрибуты: внимание прессы не столько к сути художника, сколько к его частной жизни в быту; появление у части творческой интеллигенции установки на рекламу и саморекламу вплоть до провоцирования шумных скандалов ; обострение соперничества все новых и новых художественных и литературных группировок за внимание публики и т.п. Противовесом «массовой культуре» пытается стать искусство, изначально ориентированное на
См.: Пайман А. История русского символизма. М., 2000
узкие круги ценителей, «посвященных», искусство элитарное. Таким образом, искусство и литература становятся все более неоднородными, расколотыми на течения и группировки, разделенными на конфликтующие полюса.
Другая заметная особенность искусства этой поры -усиление контактов с мировой культурой, более активное обращение к опыту не только отечественного, но и европейского искусства.
Это создает предпосылки к использованию более многоцветной палитры художественных приемов, чем прежде.
Глобальное эстетическое противостояние в литературе определяется борьбой реализма и модернистских течений. Но при этом реализм выступает не как гомогенное понятие, а как комплекс нескольких «реализмов», каждый из которых требует дополнительного определения; в свою очередь, модернизму свойствен калейдоскоп сменяющих друг друга течений и группировок. «Литература разручеилась», - констатирует один из популярных литературных критиков начала века П.Пильский.
Отстраняя при помощи гротеска, иронии, композиционной игры замкнутые культурные миры «бесконфликтных эпох», художники стремятся постичь дух этих эпох через овладение их стилями. Художественный язык, стиль как бы эмансипируются от социально-исторической содержательности, игра форм приобретает основное значение. Через призму стилизации осмысляется в живописи начала XX в. и русская народная культура.
Еще более радикально переносят акцент на субъективно-авторское осмысление мира. Нарастает тенденция к упрощению изобразительного искусства. Работа с формами художественного примитива, расщепление приемов живописи на составные элементы, эксплуатация принципов линейного и красочного сдвига - всё это приводит к тому, что сама художественная форма и оказывается
единственным содержанием живописи. Искусство утрачивало цельность восприятия мира, непосредственность реакции на него и доступность для массового зрителя.
Творческая личность, художественная индивидуальность
получает в это время гораздо больше, чем прежде, возможности для
самовыражения. Вместе с тем искусство рубежа веков обнаруживает
явное стремление эмансипироваться от этики, замыкаясь в своей
собственной сфере - эстетике. Прежде присущая русскому искусству
вера в силу этической проповеди уступает место соблазнительным
утопиям о социально преобразующей роли самого искусства, самой
интенсивности эстетического переживания. Осознание
безграничного права личности на самовыражение приводит к иному - тяге к самоутверждению, легализации художественного тщеславия, культу художнического мастерства, обожествлению формальных приемов творчества1.
Усложнение общей картины культуры начала XX в. отчетливее всего проявилось в утрате русской литературой общей ценностной системы как единого объединяющего начала. В творчестве писателей конца XIX и начала XX века почти невозможен жанр традиционного романа, потому что под большим вопросом категория судьбы, наличие фундаментальных закономерностей человеческой жизни. Судьба зачастую непонятна, и писатель вынужден останавливаться на отдельном событии, на случайном фрагменте жизненного потока.
Повышенная личная активность писателя в это время (проявившаяся и в тяге реалистов к непосредственности и достоверности факта, и в жизнестроительских устремлениях модернистов) - это реакция на утрату цельности восприятия мира.
См. подробнее: Пяст В. Встречи. М.: Новое литературное обозрение, 1997
Отрывочность, фрагментарность видения мира сказывается даже на жанрах реалистической прозы - центральное место в жанровой иерархии занимают наиболее мобильные рассказ и очерк. Еще более серьезные следствия «раскосости» во взгляде на мир - заметные стилевые трансформации.
Даже писатели, творческой индивидуальности которых больше соответствует точная предметная изобразительность (В.Вересаев, Н.Гарин-Михайловский, И.Шмелев), широко используют элементы экспрессивного стиля: заострение сюжетных ситуаций, повышенную контрастность образов, форсированную частоту художественных повторов. Еще более характерна стилевая экспрессия для Л.Андреева. В его творчестве отчетливо проступают нарочитый схематизм компоновки сюжета, усиление роли открыто звучащего «авторского голоса», вторжение публицистических элементов — монтажной стыковки высказываний, афористичности, использования риторических повторов и т.п.
Сборники «Русские символисты» Брюсова1 стали своеобразными маяками, на свет которых в короткое время явилось множество поэтов и прозаиков, разных по творческим устремлениям, но единых в своем неприятии утилитаризма в искусстве и реализма в литературе. В их числе был и Ремизов, по его собственному признанию2.
Таким образом, с самого начала русский модернизм оказался явлением крайне неоднородным, эстетически противоречивым. Литература начала века развивалась стремительно и вместе с тем разрозненно, появлялись и исчезали мастерские и творческие объединения.
1 Брюсов В.Я. Русские символисты. ВыпЛ.М. 1894.; Вып. II.M.1894.; Вып.Ш.
M.I895.
2 Ремизов A.M. Актооиография. 1912г// Ремизов А.М.Собрание сочинений: в 10
тт. Т.4. С.458
Большинство писателей первой волны русской эмиграции осознавали себя хранителями и продолжателями русской национальной культуры, видели свой долг в сохранении гуманистических традиций А. Пушкина, Л. Толстого, Ф. Достоевского.
По словам немецкого философа Ф. Розенцвейга, язык - это больше, чем кровь. Утверждая приоритет личности перед государством, русские писатели и поэты старались сохранять свою "кровь" в идеальной чистоте. Далеко не все воспринималось ими на чужбине позитивно. Но не только это стало критерием их творчества. Воспоминания о России, ее красоте и прекрасных людях вызвало к жизни целый ряд автобиографических произведений.
Автобиографическими воспоминаниями о прошлом пронизаны бунинская "Жизнь Арсеньева", "Богомолье" и "Лето Господне" И. Шмелева, трилогия "Путешествие Глеба" Б. Зайцева и почти все произведения А.М Ремизова.
У всех у них - одна судьба, но какая разная жизнь в творчестве.
«...Правильно ли такое деление: человек и писатель? Писатель в своих произведениях даёт всё заветное, человеческое»1, -руководствуясь этим важным признанием Ремизова, интересно рассмотреть, как духовный склад и мировоззрение писателя отражаются в законах его художественного мышления. Ибо с полным правом к нему можно применить сказанное о Бунине: его филология - продолжение его философии.
1 Кодрянская II. В. Алексей Ремизов. Paris, 1959. С. 90.
«Корни» и истоки. Влияния
В одной из своих автобиографий Алексей Михайлович Ремизов писал: «От сказок и Макарьевских Четий-Миней через любимых писателей Достоевского, Толстого, Гоголя, Лескова, Печёрского к Ницше и Метерлинку и опять к сказкам и житиям и опять к Достоевскому... вот она как загнулась, дороженька, вот те камушки, по которым шёл и иду за тридевять земель в тридевятое царство за живою водой и мёртвой» .
Несовместимые между собой начала причудливо очертили творческий путь Ремизова, порою вызывая неоднозначную реакцию критики и читателей. Неповторимо прочувствованные и воплощённые в слове потрясения жизни сделали произведения Ремизова неотъемлемой яркой частью провиденциального искусства Серебряного века.
Оригинальная художническая индивидуальность сказалась уже в детстве. Пестрым, богатым впечатлениями было оно. Мать, Мария Александровна Найдёнова, принадлежала к богатому купеческому роду, была образованной, одарённой женщиной. В силу обстоятельств вышла замуж за многодетного вдовца Михаила Алексеевича Ремизова, человека интересного, хотя и не обладавшего ни общественным положением, ни воспитанием Найдёновых. Брак оказался несчастливым. Родив мужу пятерых детей, Мария Александровна неожиданно покинула его, вернувшись к своим, сурово принявшим ее братьям. Болезненное ощущение одиночества, разрыв родителей с ранних лет мучили мальчика. Позже в книге "Подстриженными глазами" (Париж, 1951) Ремизов обозначил этот период как "начало жизни в людстве, с его лютством и мечтой о человечности"1.
Близорукий, комически некрасивый, карликового роста, будущий писатель болезненно стеснялся своих внешних недостатков. Но, может быть, именно самоуглубление помогло открыть "непредметную" сущность явлений, найти их "четвёртое измерение" - "осиянный, пронизанный звучащим светом и окрашенный звуками мир"2.
В семь лет мальчик Алёша написал первый рассказ. Рано проснулся интерес к рисованию, чтению (причем самых сложных сочинений Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, затем философских трудов И. Канта, А. Шопенгауэра), театру. В годы учёбы (в гимназии, откуда вскоре его перевели в Коммерческое училище) играл на домашней сцене (в основном - женские роли), гримировал товарищей.
По успешном окончании училища молодой Ремизов поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, где увлеченно занимался, посещая лекции и по юридическим наукам, избрав даже тему самостоятельного исследования. Студенческая жизнь оборвалась неожиданно и драматично. О горьких переживаниях Ремизов рассказал в мемуарной книге "Иверень. Загогулины моей памяти" (СС, VIII, 265-511) (иверень -нечто от целого, «осколочек»). Ко времени поступления в университет окончательно установились его литературные вкусы. "Пушкин, Гоголь, Достоевский, Лесков, Тургенев, Писемский, Салтыков, Некрасов, Слепцов - книги моей программы"(СС, VIII, 203), - много позже подвёл он итоги своему начальному проникновению в русскую классику. Волновала его и политическая атмосфера эпохи, пробудившей симпатию к марксизму: "...сердце мое лежало к Плеханову (Бельтову) и Струве" (там же).
Следующим этапом его духовного взросления стал вологодский период. В 1903 г. в Вологде состоялось знакомство с многими ссыльными; среди них были увлечённые литературным и научным трудом А.А.Богданов, А.В.Луначарский, Н.А.Бердяев, Б.В.Савинков, П.Е.Щеголев и др. В Вологду приходили все книжные новинки. Интеллектуальная, творческая атмосфера оказала сильное влияние на самоопределение Ремизова-писателя. Немало тому способствовали и личные обстоятельства - встреча со ссыльной С.П.Довгелло, талантливой переводчицей, владевшей многими языками, и женитьба на ней в 1903 г.
С вологодского периода начинается страстное служение Ремизова творчеству. В 1902 г. газетой "Курьер" было опубликовано его первое произведение «Плач девушки перед замужеством». В том же году Ремизов ездил в Москву, встретился там с Л.Н.Андреевым, с В.Я.Брюсовым, получил приглашение участвовать в альманахе "Северные цветы", в журнале "Новый путь". По окончании ссылки (май 1903) жил на юге России: в Херсоне, в Одессе, в Киеве - в страшной бедности, но с той же горячей преданностью избранному пути.
В самом начале 1905 г. Ремизов, получив разрешение от полиции, переехал в Петербург и стал заведующим конторой журнала "Вопросы жизни" с помощью Н Бердяева и Г. Чулкова. Одна за другой начали появляться его книги: "Посолонь", 1907; "Лимонарь"1907; "Чёртов лог и полунощное солнце", 1908; "Пруд", 1908; "Часы", 1908, и др.
Основные «узлы и закруты» творчества факторы становления писателя
Перефразируя любимого Ремизовым философа Гераклита Эфесского, к противоречиям его собственной писательской судьбы можно применить слова: «Противоборствующее соединяет, а разнообразие преображает в гармонию, гармония возникает из борьбы» . Несмотря на то, что семья была богатой, Алёша Ремизов с детства познал нужду. А сочувствие к бедным и угнетённым привело его на время в стан революционеров. Случайный - по утверждению Ремизова -арест весной 1896 года (Ремизов заступился за избиваемых полицией студенток на демонстрации) имел серьёзные последствия: он был исключен из Московского университета и сослан сначала в Пензу, потом в Усть-Сысольск и, наконец, в Вологду, где познакомился с Н.Бердяевым, Б.Савинковым, П.Щеголевым, А.Луначарским. Здесь он встретился с Серафимой Павловной Довгелло (1876—1943), ставшей его женой и другом. Здесь же были созданы первые литературные произведения, отвергнутые реалистами В.Короленко, М.Горьким, но понравившиеся постреалисту Л.Андрееву. Так с 1902 года началась творческая жизнь писателя.
К 1917 году Ремизов был уже автором нескольких книг («Посолонь», «Лимонарь», «За святую Русь. Думы о родной земле»), двух романов («Пруд» и «Часы»), повестей «Неуемный бубен» и «Крестовые сестры» и других, в издательстве «Сирин» вышло его восьмитомное собрание сочинений. Он был признан теперь и М.Горьким. Среди друзей и ценителей его таланта были А. Белый, В. Розанов, М. Кузмин, З.Гиппиус, Е.Замятин, Д.Философов, Н. Бердяев. Ремизов остро ощущал надвигающуюся катастрофу. 5-7 октября 1917 года, за несколько дней до Октябрьских событий, он написал «Слово о погибели Русской Земли» (опубликовано 29 октября), в январе 1918 года — «Заповедное слово русскому народу». Оба они перекликаются с апокалипсическими предвидениями его друга В.Розанова. Ремизов обращается с призывом: «Остановитесь же, вымойте руки — они в крови, и лицо — оно в дыму пороха. Земля ушла, отодвинулась... Русский народ, что ты сделал? Искал свое счастье и все потерял» (СС, V, 141). Писатель не приемлет «бунтующую Россию». «Бунтом жить невозможно», — говорил он в 1921 году в «Слове», посвященном 40-й годовщине смерти Ф.М.Достоевского. Болью и страстью пронизаны слова писателя об ушедшей России: «Ни песен, ни звезд. Все закрыто, зачернено, приглушено. И куда ни глянь, одна костлявая неразлучная горькая разлучница мать-беда ... Россия нищая, холодная, голодная горит огненным словом» (СС, V, 143). И тут же, несмотря ни на что, утверждал, что рано или поздно «из-го-рим», «и над просторной изжаждавшей Россией, над выжженной степью и грозящим лесом зажгутся ясные верные звезды» (там же).
В 1921 году Ремизовы решились на отъезд. «В суровое августовское утро, — писал Ремизов, — покорные судьбе, в скотском вагоне, как скот убойный, мы подъезжали к границе, оставляя русскую землю» (СС, V, 382). Горсть этой земли Алексей Михайлович хранил в ладанке, с которой не расставался до смерти.
Из Ревеля супруги переехали в Берлин, а в 1923 году в Париж. Там, на улице Буало, в доме номер 7, на втором этаже, в двухкомнатной квартире прошли почти безвыездно все последние годы писателя. Он оставался верен себе: в его кабинете куковала кукушка (что и дало название комнате — «кукушкина»). Возле неё на фоне золотой бумаги сухая веточка, напоминающая фигурку человека с привязанной на шнурке гладкой шишкой — Эспри. На протянутых по комнате бечёвках - разные звери, пестрые человечки, красное сердце, клешня, носатая птица, рыбьи скелеты, косточки: колдовские символы. Тут же тибетское ожерелье — подарок Рерихов, его собственные картинки.
Создание «Обезвелволпала» - это была одна сторона жизни Ремизова. Её отразила в своих уже упоминавшихся воспоминаниях Н.В.Резникова1.
Характерно, однако, что сам писатель хотел оставить потомкам другой портрет, о чём настойчиво просил другую мемуаристку — Н.В.Кодрянскую2. Это облик страдальца, искупающего своими страданиями печальную участь родины.
Парадоксальность автобиографического метода
Из автобиографических произведений А.М.Ремизова только «Взвихрённая Русь» и «Подстриженными глазами» были напечатаны при жизни автора отдельными книгами. Другие его автобиографические книги появились в печати уже посмертно. Это «Иверень», «Петербургский буерак» и «Учитель музыки», которые вместе с романами «Взвихрённая Русь» и «Подстриженными глазами» составляют общий мемуарно-автобиографический цикл. Н.В.Резникова вспоминает, что свои автобиографические произведения Ремизов считал «как бы завершением труда его жизни», «самым задушевным, глубоким»1.
Применительно к Ремизову понятие автобиографизма обретает особый смысл и объем. Автобиография как жанр с особенно пристальным вниманием изучается в последнее время западным литературоведением2. Основной категорией этого жанра признана достоверность. М.Медарич вслед за Филиппом Леженом относит к этому жанру мемуары, биографию, «автобиографическое» стихотворение, дневник, автопортрет или эссе.
Переломная эпоха порождает мощный поток автобиографической прозы в начале XX века, когда почти все крупные писатели эпохи обращаются к этому жанру. Короленко создает «Историю моего современника», Горький - автобиографическую трилогию, И.Вольнов -«Повесть о днях моей жизни», Андрей Белый - «Котика Летаева» и мемуары, Бунин - «Жизнь Арсеньева», Мариенгоф - «Роман без вранья» и т.д.
При этом в литературе модернизма автобиографическое далеко не ограничивается отдельной целостной автобиографией «ретроспективным прозаическим повествованием, посредством которого реальная личность рассказывает о собственном существовании, фокусируя внимание на своей индивидуальной жизни, в особенности на истории становления собственной личности»1. Автобиографизм «вне самой автобиографии» рассматривается М.Медарич и определяется ею как «стилистически маркированный литературный прием, представляющий собой эхо жанра автобиографии» .
Автобиографическое присутствует как составляющий элемент в широком литературном поле: в фикциональной автобиографии («Жизнь Арсеньева» И.Бунина), в автобиографической поэме («Младенчество» Вяч. Иванова), в межжанровых образованиях (автобиографическая проза В.Розанова, «Мой временник» Б.Эйхенбаума). Примечательно, что в русском автобиографическом тексте XX века учёные выделяют ряд характерных повторяющихся микро-фигур . В целом же повествовательный вектор автобиографического жанра смещается с акцента на фактичности и истинности - на отражение в тексте психологического «Я» автора.
«Мемуарный автобиографический жанр, - полагает Б.В.Аверин, -содержит экстракт жизни мемуариста, часто зависящий от той концепции собственного жизненного пути, которая сложилась у автора в момент написания»2. Такая концепция связывает зачастую логически несоединимые звенья жизненной цепи. Но эта же концепция иногда помогает мемуаристу пробиться к глубинному, стертому слою, вспомнить такие эпизоды, которые, казалось, были навсегда забыты. Следование «исторической», «этической», или «общественно-исторической» концепции - только один из способов организации автобиографического повествования на довольно жесткой концептуальной основе. «Именно концепция, положенная в основание мемуаров или автобиографии», может служить печатью различия двух традиций автобиографического повествования. Исследуя в своей диссертации концептуализм автобиографического жанра, Б.В.Аверин выделяет две ключевые линии автобиографической прозы.
Сюжетно-композиционный уровень
Автобиографическая хроника «Взвихрённая Русь» занимает центральное место в творчестве А.М.Ремизова. Несомненно, произведение впитало в себя важнейшие черты мировоззрения писателя и его духовного мира.
Перед читателем проходит «мозаичная летопись частного бытия» (В. А. Чалмаев1), при помощи которой складывается совокупный образ эпохи. Писатель нарочито избегает описания исторически значимых событий, о политических деятелях (А.Керенском, М.Родзянко, М.Терещенко, В.Ленине, Л.Троцком) если и упоминается, то в самом будничном контексте: в разговорах толпы, в снах автора, в слухах. Зато на страницах книги звучат голоса десятков простых людей (дворников, кухарок, крестьян, городских обывателей, матросов), сплетающиеся с голосами писателей (А.Блока, А.Белого, Д.Мережковского, М.Пришвина, В.Розанова, В.Шишкова), художников (К.Петрова-Водкина, Б.Кустодиева), ученых. Все это создает хор голосов, фреску из множества осколков. Кроме того, Ремизов выразил важную сторону культурной жизни своего времени: превращение самого писателя, прежде всего как личности, в важнейший факт литературного быта.
Однако это только одна сторона ремизовского текста. Своеобразие «Взвихрённой Руси» заключается в предоставляемой читателю возможности двоякого прочтения текста: линейного и нелинейного. Эти возможности обуславливают сложную «двухосевую» природу «Взвихренной Руси»: при линейном прочтении текста создается иллюзия летописной хроникальности беспорядка и спонтанности отбора материала в угоду точной фиксации фактов революционной действительности, независимо от их масштаба, значимости и места свершения. При этом своеобразными «летописными зачинами», фиксирующими событийный ритм, становятся как многочисленные упоминания религиозных праздников, так и косвенные намеки на события революционные.
В то же время литературные реминисценции (из собственного творчества Ремизова и из классики), воспоминания, сны, которыми перенасыщен текст, объединяются в некую «вертикальную ось», противостоящую мнимой хроникальности текста. Создается неомифологический текст. В таком тексте в роли «мифа», сопровождающего и подсвечивающего сюжет, может выступать не мифология в узком смысле (мифологический, например, античный сюжет), но и историко-культурная реальность предшествующих лет, бытовая мифология, известные и неизвестные тексты прошлого1. В результате текст пропитывается аллюзиями и реминисценциями, система которых создаёт универсальное -мифологическое - обобщение.
Чаще всего Ремизов скрыто цитирует Н.В .Гоголя и Ф.М.Достоевского, из современников - А.Блока, Л.Шестова. Хорошо расшифрованы реминисценции из классики XIX в. в комментариях А.В.Лаврова2 к пятому тому Собрания сочинений А.М.Ремизова.
Хотелось бы добавить к этому некоторые предположения. В XII главке главы «В деревне» персонажи сна плывут, сидя в лодке и лодкой же (опрокинутой) накрыты сверху. (СС, V, 91). Они поют о райском саде, в связи с чем у читателя возникают библейские ассоциации: великий Потоп, знаменующий наступление новой эры, новую жизнь после смерти, жизнь в раю . В конце этой главки на звуки песни накладывается ещё один звуковой образ: «в тёплый летний день слышишь, как пилят дрова» Здесь вступают в силу «чеховские» ассоциации: «Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву» (это вырубают вишневый сад). Лопахин, новый хозяин Вишневого сада — России — губит его. У Ремизова оказывается вырубленным «Христов сад» (СС, V, 91), который распиливают на дрова.
В книгу вводятся образы, известные читателю по другим ремизовским произведениям, и даже целые фрагменты текстов, созданных писателем до революции. Так, полноправным персонажем становится Акумовна из «Крестовых сестер», живущая все в том же Бурковом дворе (глава «Великая нищета»). Прямое упоминание о «Крестовых сестрах» как о непосредственно принадлежащем перу Ремизова реальном литературном тексте возникает в главке «Лошадь из пчелы» (СС, V, 208). Апофеозом использования автором этого литературного приема становится упоминание во «Взвихрённой Руси» некоего «Временника», над которым работает лирический герой - рассказчик книги. Таким образом, писатель достигает восприятия событий «Взвихрённой Руси» как действительности, реальности, не упорядоченной ничьей рациональной волей, хаотичной и полномасштабной в своем хаосе на фоне ее подчеркнуто литературных интерпретаций. Подобный прием характерен для классической русской литературы, в частности, он берет свое начало в пушкинском «Евгении Онегине», и Ремизов играет этой традиционной аурой.
Несмотря на то, что многие текстовые вкрапления из дореволюционных произведений вводятся Ремизовым без какой бы то ни было редакции, их новое контекстное окружение определяет происходящее приращение смысла. Благодаря этому прежние рассказы, подобно лирическим стихотворениям, подвергающимся перециклизации, вступают в новые внутритекстовые связи, а пронизывающая их ёмкая символика позволяет углубить семантику отдельных мотивов. О той же самой Акумовне говорится: «Прежнее время наряжал я Акумовну в елочное серебро, так в серебре старуха и чай пила, а тут не до чаю, не до серебра. Ой, что-то будет, Господи! А непременно будет, весь Бурков дом знает — весь Петербург» (СС, V, 16).
