Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Идея соборности в богословии А. С.Хомякова
1. Кафоличность как собственное свойство Церкви в богословских сочинениях А.С. Хомякова с. 10-42
2. Антропологический аспект учения А. С.Хомякова о соборности с.43-90
Глава II. Идея соборности в философско-эстетических построениях А.С. Хомякова с.91-111.
Глава III. Поэтическое творчество А.С.Хомякова с.112-158
Заключение с. 159-162
Примечания с. 163-169
Библиография с. 170-178
- Кафоличность как собственное свойство Церкви в богословских сочинениях А.С. Хомякова
- Антропологический аспект учения А. С.Хомякова о соборности
- Идея соборности в философско-эстетических построениях А.С. Хомякова
- Поэтическое творчество А.С.Хомякова
Кафоличность как собственное свойство Церкви в богословских сочинениях А.С. Хомякова
Рассматривая все творчество А.С.Хомякова в его целом, невозможно не заметить, что само понятие «соборность» и его греческий эквивалент «кафоличность» (гораздо чаще представленные в виде качественных определений «соборный» / «кафолический») можно обнаружить исключительно в его богословских сочинениях. Однако это не становилось объектом внимания исследователей, как правило, стремящихся показать присутствие учения о соборности в самых различных сферах творчества Хомякова (в его публицистике, философских статьях, художественном творчестве, эстетике и др.). В связи с этим, никогда не ставился вопрос о границах применения данного понятия Хомяковым, наоборот, изначально существовала установка на предельное размывание этих границ. Вместе с тем, очевидно, что до тех пор, пока не прояснено содержание употребляемого термина, не могут быть отчетливо выяснены и сферы его употребления.
Не менее важное значение для возникновения такой ситуации имеет и специфика данного понятия, принадлежащего к области богословской терминологии. Речь идет о том затруднении, с которым сталкивается каждый исследователь, имеющий дело с культурной ситуацией в России второй половины 18-19-го веков, когда большое количество богословских терминов, действительно, приобретает новое содержание за пределами церковной традиции их употребления (достаточно вспомнить историю многих религиозных понятий, начавших употребляться в эту эпоху в новых поэтических и философских контекстах, таких, например, как «святость», «благодать», «духовный», «прелесть», «природа», «воля» и др.). В исследованиях В.М.Живова, Ю.М.Лотмана, Б.А.Успенского [1] наиболее полно описан этот непростой, подчас драматичный процесс вовлечения понятий, имевших долгое время исключительно религиозно-богословское содержание, в новые жанры и контексты светского творчества на основе западноевропейских аналогов, западноевропейской традиции конвенционального отношения к языковому знаку. Благодаря работам указанных авторов эти процессы культурно-языковых преобразований оказались достаточно глубоко изучены и приобрели широкую известность среди исследователей русской культуры 18-19-го веков. Поэтому неудивительно, что большинство исследователей творчества А.С.Хомякова, привыкших иметь дело с подобными культурно-языковыми явлениями, по аналогии с этими явлениями переносят и на понятие «соборность» подобные же схемы и закономерности языковых трансформаций. Так и сложилась традиция рассматривать соборность в качестве универсального понятия, имеющего богословские корни, и, вместе с тем, обнаруживающего свои различные смыслы и аспекты в самых разнообразных сферах творчества А.С.Хомякова. Практически в каждой работе, посвященной вопросу о хомяковской соборности, присутствует в качестве неотрефлексированной предпосылки исследования установка на поиск новизны и разнообразия в использовании Хомяковым данного понятия в самых различных областях его творчества, жанрах и контекстах. Однако вполне очевидно, что такая исследовательская установка для данного понятия является достаточно спорной и возникает в результате изначальной предзаданности исследования (порождаемой влиянием иной по отношению к хомяковской методологической традицией). Необходим анализ понятия соборности в контексте целостного рассмотрения произведений А.С.Хомякова, чтобы убедиться в том, что это понятие не подчиняется законам традиционных языковых преобразований начала 19-го века. Чтобы убедиться в этом, следует обратиться, прежде всего, к тем произведениям Хомякова, в которых непосредственно присутствует понятие соборности и выявить как его содержание, так и специфику хомяковской методологии его описания.
Вероятно, для описанной выше ситуации неотрефлексированного применения исследователями понятия соборности при работе с самыми разнообразными произведениями Хомякова, есть и достаточно существенные основания. Известно, что эти основания во многом коренятся в самой природе славянофильского мышления и творчества. Еще в первой половине 20-го века В.Н.Лосский и О.П.Флоренский отмечали некоторую размытость этого понятия у Хомякова [2] и, вследствие этого, возможности различного, подчас двусмысленного его понимания. Не менее важно и то, что любое терминологическое определение какого-либо явления и переживание этого же явления на иных, более глубинных уровнях сознания (переживание, еще не подверженное рационализации) далеко не тождественны, а подчас в соотношениях между собой составляют противоречие.
Вместе с тем, этот факт не отменяет необходимости прежде всего различить, а затем сопоставить эти два различных способа бытия идеи в сознании автора. До тех пор, пока это различение не будет осуществлено, пока не будет выяснено существо изучаемого явления, выраженного в определенном понятии, невозможно будет и выявление иных, помимо теоретической, сфер бытования этого явления в сознании автора (художественной, бытовой, идеологической), поскольку сам объект исследования останется неясен.
В связи с этим, первым этапом изучения содержания идеи соборности в творчестве Хомякова должно стать обращение к тем его текстам, в которых сам автор дает определение понятию соборности. Существует сочинение Хомякова, непосредственно посвященное данному вопросу. Это «Письмо к редактору "L Union chretienne 7 о значении слов «кафолический» и «соборный». По поводу речи о. Гагарина, иезуита.» (1860).
Письмо было написано А.С.Хомяковым на французском языке и опубликовано в известном французском журнале L Union Chretieime. Оно представляет собой развернутую полемику с о. И.Гагариным, известным русским общественным деятелем, принявшим католицизм и неоднократно выступавшим с критикой отдельных вероучителъных определений православного богословия, часто сопряженной с анализом русской истории и культуры. Данное письмо Хомякова было спровоцировано публичными выступлениями и статьями о. Гагарина, в которых он критиковал существующий в православной традиции перевод и истолкование греческого понятия «кафолический» «выражением соборный», которое, по его мнению, искажает, или, по крайней мере, существенно ограничивает содержание греческого понятия. Выступление о. Гагарина не осталось незамеченным, вокруг него затеялся спор, появились письменные отклики, в которых утверждалась тождественность славянского слова «соборность» его греческому эквиваленту, а также обозначалось их общее значение - «всемирность». О.И.Гагарин остался вполне удовлетворен этими объяснениями, выразив,, однако, в своей новой статье, некоторые сомнения в возможности славянского слова (образованного не на основе калькирования, а на основе славянского корня с совсем иной, по сравнению с греческим корнем, семантикой) «выразить смысл слова «кафолический»... во всем блеске».[3] Кроме того, И.Гагарин отметил тот факт, что в современном русском богословском сознании смысл слова «соборный» достаточно затемнен (что с сожалением отмечал и сам Хомяков). Вся эта полемика велась на страницах журнала «L Union Chretieime» (название можно перевести как «Христианский союз» или «Христианская уния»), к сотрудничеству с которым в свое время был приглашен и А.С.Хомяков. Не удивительно поэтому, что он сразу же выступил с полемической статьей по вопросу, которым занимался на протяжении не одного десятка лет.
Однако в контексте этой длительной журнальной полемики по поводу понятия «соборный» / «кафолический» письмо Хомякова представляет собой сочинение совершенно особого рода. Оно не сводимо к жанру обычной журнальной полемической статьи, а представляет собой некое сложно организованное целое, обладающее эстетической завершенностью, причем сам конкретный спор с о .Гагариным утрачивает свою однозначно прагматическую направленность, наполняется широким символическим содержанием. Сам способ ведения диалога, выбор выразительных средств не менее значим для Хомякова, чем те теоретические положения, которые он отстаивает.
Несмотря на то, что Хомяков представляет французскому редактору свою статью как «несколько слов в ответ на брошюру о.Гагарина», [4] то заглавие, которое он предлагает для этих «нескольких слов» - «Ответ русского русскому»-свидетелъствует о том, что содержание полемики будет намного шире, чем у предыдущих гагаринских оппонентов. В самом заглавии намечается некий конфликт, который, казалось бы, не должен иметь какого-либо отношения к существу спора.
Антропологический аспект учения А. С.Хомякова о соборности
Итак, анализ писем для французского журнала и других богословских сочинений Хомякова 40-х—50-х гг., осуществленный в первой главе данного исследования, позволяет утверждать, что кафоличность Церкви в этих произведениях описана им с достаточной ясностью и полнотой, соединяющей многосторонность и единство как в содержательном, так и в методологическом отношении. В плане методологии имеется в виду наличие постоянной рефлексии автора по поводу соотношения, возникающего между статусом описываемого объекта и способами его описания, имеющимися в распоряжении субъекта (статус которого также может быть весьма различен).
Эта строгая рефлексия позволила Хомякову весьма искусно соподчинить святоотеческую и новоевропейскую богословские и культурные традиции, создав цельное учение о соборности Церкви, не содержащее в себе каких-либо противоречий логического, культурно-исторического, психологического порядка. Вероятно, сам контекст богословской проблематики, глубоко укорененной в святоотеческой традиции, способствовал нахождению адекватных форм выражения для идеи соборности, подсказывая автору допустимые формы соединения различных методологических установок. Ведь поскольку в данных сочинениях речь идет исключительно о мистическом аспекте соборности, то, тем самым, в авторские рассуждения практически не вторгаются темы, идеи, мотивы, связанные с конкретно-исторической проблематикой (и, соответственно, более тесно связанные с ними познавательные установки современной ему культуры).
В связи с этим интересно проследить проявления идеи соборности в тех произведениях Хомякова, в которые непосредственно вторгается конкретно-историческая проблематика, в которых речь идет не только о мистическом, но и об историческом аспекте церковной соборности. Тем более важно рассмотреть проявления хомяковской идеи соборности за пределами его богословия. В связи с этим, необходимо попытаться обнаружить влияния богословского учения и, шире, религиозного переживания соборности на светские сочинения Хомякова. Поиску таких связей и будет посвящено дальнейшее исследование. Однако решение этих проблем будет невозможным без выяснения целого ряда вопросов как теоретического, так и содержательного характера.
Первым этапом в изучении проблемы взаимодействия идеи кафоличности и художественно-публицистического творчества Хомякова должно стать выявление тех аспектов, вернее, тех граней в хомяковском понимании соборности, которые могут наиболее непосредственно соприкасаться со светскими сферами творчества. Действительно, проделанный в первой главе анализ конкретных текстов показывает, что в своих богословских произведениях Хомяков дает подробное объяснение того, что есть соборность как мистическое свойство Церкви, как сущностное, «собственное» свойство церковной реальности. Однако предложенное им описание не дает прямого ответа на вопрос о том, как осуществляется, проявляется соборность в конкретно—исторической жизни Церкви, в земном бытии ее конкретных членов. Другими словами, остается неясным, как осуществляется переход от субъективных усилий отдельной личности вступить в соборное общение с другими личностями к объективно существующему, согласно утверждениям Хомякова, кафолическому «единству всех». Непонятно также, где пролегает и существует ли вообще граница между личным и всеобщим, если же они тождественны, то какой же тогда статус обретает личностное сознание, не становится ли оно только функцией целого? Вместе с тем, не выяснив, как решаются эти вопросы в хомяковском учении о соборности, невозможно выявить тот соединительный мост, который связывает богословское и светское творчество Хомякова. Поэтому необходимо вновь обратиться к богословским сочинениям Хомякова, перенеся теперь акцент на антропологический аспект учения о соборности, прежде всего, на понятие личности.
Предыдущая глава данного исследования была сосредоточена преимущественно вокруг одной работы Хомякова-"Пжсьмо к редактору "Union chretienne" о значении слов "кафолический" и "соборный". По поводу речи отца Гагарина, иезуита". Эта глава имела в большей своей части описательный характер. Она была построена как последовательное движение вслед за автором в его раскрытии учения о кафоличности Церкви. Поскольку это единственное произведение, которое полностью сконцентрировано на теоретическом описании (а, значит, на максимально возможном для автора логическом раскрытии) только одной концепции соборности, то такой метод анализа позволил не только воспроизвести непосредственный ход мысли самого Хомякова, выявить все характерные для описания этой концепции хомяковские методы доказательства, приемы аргументации, способы описания такой специфической реальности, как реальность церковная. Этот метод позволил, путем следования за автором (постепенно углубляющим читательские представления о соборности, освобождая их от традиционных житейско-философских ассоциаций) еще и собрать воедино и соотнести между собой все те характеристики и свойства, из которых складывается описание соборности у Хомякова.
Прежде всего, было выяснено, что понятие соборности раскрывается автором с помощью группы понятий и выражений, не только взаимодополняющих друг друга, но и обретающих в результате "встречи" друг с другом новое измерение в собственном содержании. Это такие понятия и выражения, как "единство", "свободное единство", "согласно единству всех", "свободное единодушие", "единодушие совершенное", "единство во множестве" и др. Обращение к сочинению, написанному десятилетием ранее- Церковъ одна"- позволило дополнить этот понятийный ряд выражениями "согласие и единство духа и жизни", "любовь и единение" и др. Была отмечена характерность создания таких словосочетаний для А.С.Хомякова, цель которых - освободить понятия "единство", "свобода" и "любовь" от их общепринятого житейско-философского содержания и наполнить их новым смыслом-собственно богословским, церковным, иными словами, закрыть доступ к их философской рационализации или возникновению естественно-житейских ассоциаций с помощью создания некоторых устойчивых словосочетаний со строго определенным символическим содержанием. Общим компонентом для всех этих словосочетаний является понятие "единство", оно занимает центральное положение в них, в то время как остальные компоненты являются его атрибутами. Таким образом, именно понятие "единство" является базовым для определения соборности. Специфика же атрибутов заключается в том, что все они указывают на наличие некоего динамического устремления, некоей волящей энергии, лежащей в основании этого единства. Именно благодаря помещению понятия "единство" в контекст словосочетаний "свободное единство", "согласно единству всех", "любовь и единение", представленных как синонимичные, в этом понятии начинает акцентироваться сема "отношение", рождая представление о динамическом взаимодействии составляющих его "элементов". Вместе с тем, из рассмотренного письма Хомякова остается неясным, насколько личностный характер имеет такое "отношение"-взаимодействие. Следовательно, в антропологическом аспекте остается непонятным, является ли это взаимодействие общением. С целью прояснения данного вопроса было рассмотрено произведение "Церковь одна". В результате удалось выяснить, что единство, понятое как отношение, возводится Хомяковым к догмату о Пресв.Троице, к указанию на единство Божественных Лиц как основание Церкви (Ср., например,: "Единство Церкви следует необходимо из единства Божиего..." [1]). Этот ключевой для всего произведения тезис позволил Хомякову выявить, во-первых, Божественный источник, и, во-вторых, богочеловеческую природу отношений между лицами, составляющими соборную Церковь. В результате Хомяков приходит к утверждению кафоличности как такого единства, мера которого характеризуется как всецелостность, "совершенство", полнота, т.е. абсолютность (поскольку оно онтологически укоренено в бытии Пресв.Троицы). Однако, как неоднократно отмечалось выше, А.С.Хомяков останавливается на выявлении этой абсолютной меры кафолического единства, равно как и его Божественного основания, практически никак не раскрывая характер собственно человеческого участия в этом единстве (в аспекте его созидания, если понятие созидания вообще уместно при описании данного единства) и, прежде всего, характер отношений между теми, кто это единство образует. Автор дает лишь намек на природу этих отношений, указывая на Божественный образ бытия и, тем самым, подразумевая личностное общение.
Идея соборности в философско-эстетических построениях А.С. Хомякова
Итак, анализ богословских сочинений Хомякова позволил очертить границы понятия соборности (кафоличности), а также выявить основной круг представлений и проблем, которые порождаются идеей соборности в богословском сознании автора. Представляется, что только теперь, когда становится понятным, что же такое соборность для Хомякова, можно ставить и вопрос о том, присутствует ли идея соборности в светских областях его творчества, прежде всего, философско-эстетической и художественной. Ведь само понятие соборности за пределами его богословских сочинений практически не употребляется автором. Следовательно, только выявив весь объем авторских переживаний и понятий, раскрывающих содержание идеи соборности в его богословском сознании, можно и в других сферах творчества Хомякова выявлять комплексы представлений, образов, понятий, тождественных или внутренне связанных с идеей соборности. В современном языковом сознании, как и в светской культуре в целом, отсутствует ясно определенный термин "соборность". Понятие соборности осталось на периферии языкового сознания, вызывая лишь довольно неотчетливые представления идеологического характера. Поэтому, если бы исследование продвигалось в противоположном направлении, от светского творчества к богословскому, а значит, от одного неизвестного (по каким признакам выявлять соборность?) к другому (что есть соборность в самом богословии?), то существовала бы опасность использования изначально неотчетливых, размытых представлений о соборности, что осложнило бы поиск критериев для сопоставления богословского и светского творчества Хомякова и для выявления самой идеи соборности в каждой из сфер. В связи с этим, используя преимущества избранной последовательности анализа, при обращении к философско-эстетической проблематике следует удерживать в памяти всю полноту хомяковского переживания соборности, взятого в богословском срезе, чтобы не пропустить проявлений этого переживания в светском сознании автора.
Как правило, эстетические воззрения А. С. Хомякова рассматриваются в контексте общей славянофильской эстетики как единого целого. При этом основное внимание принято уделять проблеме народности в искусстве, а так же выявлению влияний западноевропейской, прежде всего, романтической эстетики.[1] Основные споры сконцентрированы вокруг вопроса о том, насколько оригинальным явилось славянофильское понимание народности на фоне основных философско-эстетических направлений того времени. Действительно, после десятилетий споров о народности, начатых Надеждиным и Карамзиным, подхваченных русскими шеллингианцами и вполне профессионально подытоженных Белинским, трудно было бы в 40-е годы создать какой-то новый подход к решению данного вопроса. [2]Представляется, что славянофилы и не пытались быть оригинальными ни в постановке вопроса, ни в понимании самого содержания данной категории. При попытках выявить своеобразие славянофильства именно в этих аспектах, данное направление, скорее, размывается, становится теоретически невнятным, то растворяясь в западноевропейской эволюции эстетического сознания[3], то превращаясь в весьма беспомощного оппонента западнической эстетической мысли.[4]
В связи с этим, представляется, что специфику славянофильской эстетики следует искать не в своеобразии эстетических категорий (каковой является народность), а в понимании самой природы эстетического, в том статусе, который приобретает эстетическая деятельность в славянофильском понимании познания. Именно в решении этих вопросов славянофилы, прежде всего, Хомяков и Киреевский, попытались остаться одновременно и богословами и философами (теоретиками творчества), что привело к созданию оригинальной концепции творчества.
Для рассмотрения эстетической проблематики в творчестве Хомякова следует обратиться к тем его сочинениям, в которых непосредственно рассматривается природа творческого процесса в его онтологическом и антропологическом содержании.
Эстетические представления А. С. Хомякова никогда не были им последовательно систематизированы. Как правило, эстетическая проблематика возникает в самых разнообразных его сочинениях, редко становясь их основным содержанием. Однако есть несколько произведений, в которых эстетические вопросы оказываются в центре внимания автора. Это, прежде всего, статьи "Картина Иванова", "О возможности русской художественной школы", а так же биографические очерки, речи, произнесенные на заседаниях Общества любителей российской словесности и некоторые другие. Наиболее целостный анализ творческой деятельности осуществлен Хомяковым в статье "Картина Иванова", которой и будет посвящен дальнейший анализ.
Как и в большинстве своих сочинений, в статье "Картина Иванова" Хомяков сразу же определяет основной круг проблем, которые намеревается рассмотреть, а также формулирует основную оппозицию, вокруг которой концентрируются эти проблемы и с помощью которой должны быть решены. Это одна из ключевых для всего творчества Хомякова оппозиций: индивидуальное ("личное") - всеобщее. В данной статье эта оппозиция рассматривается применительно к эстетической проблематике, к анализу природы творческого процесса. При этом одинаково важной оказывается как сама "натура" художника, внутренняя организация которой играет решающую роль в достижении результата, так и сама природа эстетического объекта, с которым должна согласовываться деятельность художника.
Кроме того, сразу же обращает на себя внимание и "густота" западноевропейского в своих истоках философско-эстетического контекста рассматриваемых проблем. Так, Хомяков с первых же строк начинает характеристику личности Иванова, вступая с читателем в диалог, предельно насыщенный эмоциями, оценками, впечатлениями, рождающимися как будто непосредственно в процессе авторской доверительной беседы: "Он был одной из тех аскетических натур, которым достается великая доля в борьбе вековой...он был в живописи тем же, чем Гоголь в слове и Киреевский в философском мышлении. Не долго живут такие люди, и это не случайность. Их труд не есть труд личный: это не бедные и скудные природы, силящиеся выразить свою единичную сущность... Это могучие и богатые личности, которые болеют не для себя, но в которых мы, Русские, мы все, сдавленные тяжестью своего страного исторического развития, выбаливаем себе выражение и сознание".[5]
Современники А. С. Хомякова должны были сразу же уловить давно уже привычные для русской мысли ходы рассуждения, задаваемые гегелевско-шеллинговской фюгософско-эстетической традицией. Это, прежде всего, подчеркнутое внимание к двум разновидностям эстетического созерцания: философии и искусства как высшим формам познавательной деятельности, представленным в самобытном творчестве Гоголя и Иванова, с одной стороны, и Киреевского, с другой. Это и традиционное для романтиков и Шелинга нагнетание атмосферы драматизма при оценке жизненного пути и творчества гениального художника. Атмосфера драматизма будет сопровождать образ Иванова на протяжении всего произведения, причем Хомяков специально повторяет одни и те же высказывания и характеристики для его поддержания. Истоки этого драматизма -в шеллинговском учении о гениальности как трагическом переживании художником отсутствия в наличном бытии изначального тождества сознательного и бессознательного, духа и природы. Наконец, заявленное в самом начале статьи утверждение, что художественная деятельность таких людей, как Иванов, "не есть труд личный", что в ней народ "выбаливает себе выражение и сознание", [6] сориентировано одновременно и на философию тождества субъективного и объективного в подлинном произведении искусства, и на гегелевскую концепцию субстанциального единства художника и народа.
Итак, в самом начале статьи Хомяков сознательно отсылает читателя к хорошо известному комплексу философско-эстетических идей, под знаком которых предполагается рассмотрение творчества Иванова.
Поэтическое творчество А.С.Хомякова
Итак, анализ богословских и философско-эстетических воззрений Хомякова показал, что идея соборности, порождающая сложный, во многих своих аспектах нерасчлененный и неотрефлексированный комплекс религиозно-философских представлений автора, является доминантой его творческого мышления. Эта идея внутренне неотделима ни от проблематики его сочинений, ни от избираемых им методов исследования. Вместе с тем, было показано, что данная идея вступает в самые неожиданные, часто весьма конфликтные, столкновения с иными идеями и установками хомяковского сознания, с такими предпосылками его мышления, рядами образов и понятий, которые оказываются способными либо полностью «заблокировать» ее выражение в конкретном произведении, либо перевести на язык культурно чуждых ей понятий и концептуальных схем. Так, анализ статьи «Картина Иванова» позволил обнаружить различные формы столкновений идеи соборности с той философско-эстетической картиной мира, которая характерна для немецкой романтической религиозно-философской традиции. Привычные для этой традиции методы и нормы исследования эстетической деятельности преобразили до неузнаваемости богословское понимание Хомяковым художественного творчества. В результате характерные для его богословского учения о соборности понятия «единства», «свободы» и «любви» (рассматривавшиеся в контексте Троичного догмата) сливаются с их философскими эквивалентами, принадлежащими новоевропейской традиции. Между тем, в целом в данном сочинении А.С.Хомякова традиционно-богословский и романтический философско эстетический пласты остаются различными, до конца не соединенными. Они ясно ощущаются в своей отдельности, не подавляя и не растворяясь друг в друге. Их столкновение порождает множество противоречий и неясностей в произведении, существенно затемняя авторскую мысль. Таким образом, идея соборности оказывается полностью органичной только для богословского творчества автора. Что же касается других сфер, то, являясь весьма плодотворной, она все же не находит себе вполне адекватного воплощения. Между тем, чтобы составить полное представление о проявлении идеи соборности в светских формах творчества Хомякова, следует обратиться к еще одной его форме - поэзии.
Поэзия А.С.Хомякова постоянно является предметом споров как относительно ее художественных достоинств, так и относительно проблематики произведений. Чаще всего исследовательский интерес вызывает раннее творчество автора, органично вписывающееся в общее русло романтических исканий русских поэтов пушкинской поры.[1] Что же касается поэзии собственно «славянофильской» эпохи 40-50-х годов, то, подобно политической лирике Ф.Н.Тютчева, эти произведения квалифицируют, как правило, как «зарифмованную публицистику» (Напр., Т. Бурмистров). [2] Некоторое художественное достоинство этих произведений, хотя и весьма незначительное, отмечалось Е.А. Майминым [3] и Б.Ф.Егоровым [4], связывавшим славянофильские стихотворения Хомякова с «библейской» традицией в русской лирике. Расходятся мнения исследователей и в трактовке мотивов, побудивших Хомякова к созданию поэтических произведений. Так, например, по мнению Т. Бурмистрова, единственным мотивом создания «зарифмованной публицистики» явилось стремление идеолога славянофильства достичь возможно более широкого распространения своих идей (видимо, имеется в виду и статус поэтической рифмы в массовом сознании, провоцировавший стихотворное изложение идеологических программ). Однако поверхностность такой точки зрения очевидна на фоне трактовок Е.А.Маймина и Б.Ф.Егорова. В частности Е.А. Маймин переводит проблему в контекст интеллектуально-психологических особенностей творческого мышления А.С.Хомякова. Он утверждает, что Хомякову была принципиально недоступна гармонизация теоретической и художественной областей мыслительной деятельности. «Строгую логику доказательств, - пишет он о теоретических построениях Хомякова, - почти всегда заменяет особая логика образного мышления. Его суждения свободны от необходимых мотивировок... Он старался быть философом в поэзии и - еще больше - поэтом в философии. Однако самого важного и самого трудного -равномерности в соединении двух начал - ему достичь так и не удалось. В стихах он больше, чем нужно, рационалист, систематик, в науке и философии - меньше систематик, чем нужно, и больше поэт. В его стихах сплошь и рядом недоставало свободы, непосредственности, естественной простоты. В его прозаических композициях, напротив, много свободы, полета воображения и мысли - и в них, как правило, не хватает полноты мотивировок и научной доказательности». [5] В данной трактовке много справедливых наблюдений, верно отражающих особенности хомяковского стиля мышления, однако она никак не объясняет внутренние причины указанной исследователем дисгармонии логического и образного начал в его мышлении. «Непропорциональность» в сочетании этих начал возводится Е.А.Майминым преимущественно к отсутствию таланта (как теоретического, так и художественного). Между тем, в предыдущих главах данного исследования было обнаружено, что обращение к художественному языку, например, в богословии Хомякова, являлось не индивидуальной особенностью автора, а осознанным следованием святоотеческой традиции - традиции восполнения рационального познания образным в связи с особым - сверхпонятийным - статусом исследуемого объекта. [6] Поэтому обращение к поэтическому описанию у Хомякова всегда строго мотивировано статусом объекта и появляется только в случае необходимости. То же можно сказать и о публицистике, и др. философских сочинениях автора. Частые переходы от логического анализа к образу во многом связаны с невозможностью адекватно выразить в понятиях направляющую мышление Хомякова идею соборности. Кроме того, из концепции Е.А.Маймина остаются неясны причины обращения Хомякова к поэзии как таковой. Мнение исследователя о поэзии Хомякова 40-х - 50-х гг. в целом также оказывается весьма спорным. Представляется, что «логическая ясность», «систематичность», однозначность понятий являются не столько следствием неспособности к чисто художественному мышлению, сколько сознательной попыткой, пусть и не совсем удачной, создать свой оригинальный художественный язык. В раннем творчестве - в жанрах элегии, гимна, натурфилософской поэзии - Хомяков практически полностью следует литературным образцам и, по признанию самого Маймина, оказывается вполне способен быть художником. Проблема, следовательно, не ограничивается диспропорциями рационального и художественного. Скорее можно говорить о том, что в 40-е - 50-е годы окончательно формируется его философско-эстетическая программа, завершается формирование оригинального хомяковского художественного мира, для которого становится характерным нетрадиционное соотношение указанных начал, в конечном счете, обусловившее художественные неудачи задуманного плана. Вместе с тем, действительно, невозможно отрицать, что А.С.Хомякову так и не удалось создать эстетического единства своего художественного мира 40-50-х годов. Однако для изучения истории литературного процесса первой половины 19-го века не может не быть интересной сама постановка Хомяковым весьма оригинальных художественных задач, реализовать которые он попытался в своей «славянофильской» поэзии.
Следует, однако, вернуться к выяснению основных причин, постоянно побуждавших Хомякова к поэтическому творчеству, особенно в 40-е -50-е годы. Исследователи неоднократно указывали на высказывания Хомякова о поэтическом творчестве как иерархически высшей из всех человеческих способностей, гарантирующей истинность познания. Не вызывает сомнений и возведение этих высказываний к традиционной романтической концепции творчества. [7] Находясь под сильным влиянием Шиллера, Хомяков именно в поэзии видел возможность гармонизации природного и духовного бытия. Большинство исследователей ограничивается указанием на этот статус художественного познания в построениях автора и воспринимает его стихи как попытку Хомякова реализовать данный романтический идеал. Однако представляется, что обращение к поэзии в славянофильский период было вызвано и более значимыми для Хомякова религиозно-философскими идеями.
