Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Дом как идея в творчестве Осипа Мандельштама стр. 25
1.1. Обоснование употребления в диссертационной работе термина «идея» стр. 30
1.2. Культурософия Осипа Мандельштама стр.41
1.3. Движение как залог творчества стр. 58
1.4. Забота о всемирном очаге стр. 66
Глава 2. Развитие идеи Дома в творчестве Осипа Мандельштама: хронологический аспект стр. 75
2.1. Период ранней лирики: «Камень», «Tristia» Стихотворения 1921-1925 гг стр. 75
2.2. Новые стихи 1930-1934 гг стр. 82
2.3. Воронежские тетради 1935-1937 гг стр. 85
Глава 3. Воплощение идеи Дома в творчестве Осипа Мандельштама: образная структура стр. 101
3.1. Образ птичьего дома: скворечники и голубятни Образ трамвая стр. 101
3.2. Образы порога, дыма и избы стр. 117
3.3. «Люди-дома»: человек как воплощение идеи Дома Образ шубы стр. 127
Заключение стр. 145
Библиография стр. 150
- Обоснование употребления в диссертационной работе термина «идея»
- Забота о всемирном очаге
- Воронежские тетради 1935-1937 гг
- «Люди-дома»: человек как воплощение идеи Дома Образ шубы
Введение к работе
Актуальность исследования связана, прежде всего, с необходимостью целостного рассмотрения творчества Осипа Мандельштама с точки зрения его единства на идейном, смысловом, образном уровнях Важно воспринимать творческий контекст Мандельштама как вполне самостоятельную и оригинальную художественную систему, тождественную самой себе
Кроме того, в связи с возросшим интересом гуманитарных отраслей науки (литературоведения, философии, социологии, психологии) к проблеме утраты современным обществом и отдельной личностью гуманистических идей, потери или подмены ценностных ориентиров, очевидной представляется необходимость
1 См Авериннев С С Немного личного // Аверинцев С С Поэты - М Школа «Языки русской классики», 1996,
С7
2 Гаспаров МЛ Предисловие //Ронен О Поэтика Осипа Мандельштама - СБб Гипериои, 2002, С 5
' Мусатов В В Лирика О Мандельштама - Киев Ника-Центр, Эльга-Н, 2000, С 8
4 Аверинцев С С Судьба и весть Осипа Мандельштама //Аверинцев С С Поэты - М Школа «Языки русской культуры», 1996, С 273
4 исследования возникновения и развития в творчестве Осипа Мандельштама идеи Дома Эта идея, явившаяся духовной доминантой, организовала и во многом подчинила себе манделыптамовскую поэтику Изучение творческого наследия этого автора без учета этой основополагающей идеи, на наш взгляд, не будет полным
Степень разработанности проблемы
Творчество Осипа Мандельштама с 60-х годов XX столетия стало одним из самых изучаемых явлений русской литературы Оно привлекало и привлекает к себе постоянное внимание исследователей как отечественных, так и зарубежных В цели и задачи данного диссертационного исследования не входит обзор всех работ, так или иначе посвященных творчеству автора, появившихся за этот достаточно большой период Этот список огромен Мы ограничимся обращением к тем работам исследователей творчества Мандельштама, в которых каким-либо образом затрагивалась интересующая нас тема
Прежде всего, нужно указать на статью ЮИ Левина «Разбор двух стихотворений Мандельштама» (1972), в которой впервые говорится об «амбивалентном сочетании спокойного домашнего уюта и чувства неприкаянности, неблагополучия» ' Автор обозначает перспективность изучения «темы дома» (по формулировке самого ЮИ Левина) в творчестве Мандельштама
В статье Е Завадской «В необузданной жажде пространства» (1991) отмечается, что «бездомность поэта - это не только факт биографии, сложившихся обстоятельств, но и особое мироощущение, утверждающее путь, движение, странничество как истинную форму бытия поэта» 2
Статья Н Ивановой «Квартирный вопрос» (1995) посвящена сравнению жилищно-бытовой устроенности, вернее, неустроенности О Мандельштама и Б Пастернака Автор статьи справедливо указывает на вынужденную, отнюдь не желаемую бездомность и неприкаянность Мандельштама, отмечает его
1 Левин Ю И Разбор двух стихотворений Мандельштама // Russian Literature, 1 972, П - Amsterdam North-Holland,
Р 46
2 Завадская Е В «В необузданной жажде пространства» (Поэтика странствий в творчестве О Э Мандельштама) //
Вопросы философии, 1991, \в 11, С 26
5 устремленность к домашности Важным является и обращение к образу трамвая в творчестве Мандельштама, «тревожному временному убежищу, странному, движущемуся подобию дома» '
Е Глазова-Корриган в монографии «Поэтика Мандельштама вызов постмодернизму» (2000), пишет об оригинальности Мандельштама, сопоставляющего «исполнительную силу поэзии с понятием дома, родной интонации в знакомом окружении» Е Глазова-Корриган говорит о мандельштамовском переживании искусства, «равносильном встрече с близким и любимым существом» 2
Принципиально близкие автору диссертации выводы содержатся в монографиях Л Г Кихней «Осип Мандельштам Бытие слова» (2000) и «Акмеизм Миропонимание и поэтика» (2001), где проводится мысль о «пафосе сопротивления хаотическому началу мира», воплощенному в «магистральном мотиве одомашнивания мира», и об общем представлении о творчестве как способе «одомашнить чужое»3, что позволило определить творчество самого Мандельштама как «сотворение домашнего образа Вселенной» 4
Отдельно следует отметить труды С С Аверинцева, С Г Шиндина, Н Л Лейдермана, В В Мусатова, С М Марголиной, М Глазовой, А А Кретинина и т д
Объектом исследования является весь контекст творчества Осипа Мандельштама его стихотворные и прозаические тексты, публицистика, эпистолярное наследие
Предмет исследования - художественные образы, являющиеся воплощением идеи Дома в творчестве Осипа Мандельштама
Целью исследования является подробное изучение и пообразный анализ наследия Осипа Мандельштама с точки зрения выявления и осмысления тех художественных образов, которые стали в его творчестве воплощением идеи Дома Поставленная цель обусловила необходимость решения следующих задач
1 Иванова Н Квартирный вопрос // Знамя, 1995, №10, С 210
2 Glazov-Corngan Elena Mandel'shtam's Poetics A Challenge to Postmodernism. University of Toronto PRESS,
Toronto Buffalo London - Printed m Canada, 2000, P 156-157,46
3 Кихней Л Г Акмеизм Миропонимание и поэтика -М МАКС Пресс, 2001, С 29,51
4 Кихней Л Г Осип Мандельштам Бытие слова - М Диалог-МГУ, 2000, С 97
-
Обосновать правомерность употребления в диссертационной работе термина «идея» в соответствии с избранной темой
-
Показать сложность и противоречивость отношения Мандельштама ко всему комплексу явлений, относящихся к феномену дома, постоянные «притяжения» и «отталкивания»
-
Проследить за возникновением, развитием и функционированием в творческом наследии Мандельштама художественных образов, являющихся воплощением идеи Дома
-
Выявить семантические отношения этих ключевых образов, показать их «синонимичность», взаимозаменяемость или же, наоборот, «антонимичность», смысловое расхождение
-
Рассмотреть творчество Осипа Мандельштама как единую систему, пронизанную сетью межтекстовых связей, обосновать значимость идеи Дома для формирования художественного мира автора
Методологическая основа диссертации
Выбор метода исследования обусловлен сложностью объекта изучения, а также характером поставленных задач В основе каждого художественного явления лежит свой закон, что требует индивидуального, специфического к нему подхода В случае Мандельштама, по справедливому высказыванию НЛ Лейдермана, уже само массовое обращение к творчеству этого автора, начиная с 60-х годов, «стало стимулом для совершенствования литературной науки и в то же время испытанием ее исследовательского арсенала» ' Мысль Мандельштама, построенная диалогически, внутренняя диалектичность его творчества, суждения, не претендующие на окончательность, бесконечная противоречивость - все это делает бессмысленным поиск универсальных подходов
Автор диссертационного исследования опирается на ставшие классикой труды исследователей творчества Мандельштама, в частности на работы С С Аверинцева и Ю И Левина, обосновавших целесообразность и правомерность сугубо индивидуального подхода к творчеству Осипа Мандельштама С С
1 Лейдерман Н Л Феномен Осипа Мандельштама // Лейдерман H Л Русская литературная классика XX века Монографические очерки -Екатеринбург Урал гос пед ун-т, 1996, С 97
7 Аверинцев сформулировал «установку на портретность»1 при изучении творчества поэтов, а также на практике показал возможность использования мандельштамовских терминов-метафор Предложенный С С Аверинцевым и ЮИ Левиным методологический подход в полной мере отвечает нашим представлениям и поставленным в диссертационном исследовании задачам Отнестись к Мандельштаму «академически», то есть безразлично, «не удается»2, его творчество, его жизнь - это «призыв к единству жизни и культуры», к такому глубокому и серьезному отношению к культуре, «до которого наш век, видимо, еще не в состоят подняться» 3
Кроме того, автор диссертационной работы использует в качестве методологической основы данной работы исследовательский метод Елены Глазовой-Корриган, автора монографии «Поэтика Мандельштама вызов постмодернизму», сформулированный как «хронологический подход к исследованию изменения и развития ключевых образов, тем и идей, начиная от самых ранних теоретических работ и первых метафорических выражений прозы Мандельштама » Этот метод был применен в монографии непосредственно к теоретическим открытиям Мандельштама Автор диссертационного исследования использует данный метод с целью детального и последовательного исследования возникновения и развития ключевых образов творчества Мандельштама, ставших воплощением идеи Дома Подобный подход к теоретическим выкладкам, обозначенный Е Глазовой-Корриган как новаторский, применительно ко всему творчеству может быть определен как традиционный историко-литературный Манделыптамовские образы рассматриваются в диссертации в их смысловом единстве, что обеспечивается системным подходом к исследуемому предмету
Научная новизна работы
Творчество Мандельштама ранее не рассматривалось с точки зрения воплощения и развития в нем идеи Дома Более того, особенности его биографии
1 См Аверинцев С С Немного личного // Аверинцев С С Поэты - М Школа «Языки русской культуры», 1996,
С 7-16
2 Аверинцев С С Судьба и весть Осипа Мандельштама, С 189
3 Левин Ю И Избранные труды Поэтика Семиотика -М «Языки русской культуры», 1998, С 140
4Glazov-Corngan Elena Mandel'shtam's Poetics A Challenge to Postmodernism -University оГТогопіо PRESS, Toronto
Buffalo London -Printed in Canada, 2000, P 14-15
8 сами по себе уже словно отрицали такую возможность и целесообразность Отношение Мандельштама к феномену дома характеризовалось, что называется, «от обратного» - его просто не было, как не было и дома в жизни писателя Если в литературе и заходила об этом речь, то, прежде всего, это касалось бытовой неустроенности поэта, его бесприютности, скитальчества и т д
Новизна работы заключается, прежде всего, в рассмотрении всего контекста наследия Осипа Мандельштама в его единстве, включая переписку Это позволяет целостно изучить творчество Мандельштама с точки зрения функционирования и развития в нем идеи Дома В диссертации затрагиваются малоисследованные аспекты творчества Осипа Мандельштама (в частности, диссертант обращается к прозе поэта, еще недостаточно изученной)
Автор выявляет систему сквозных образов, которые являются для Мандельштама ключевыми (особое значение имеет третья глава диссертации, в которой выделяются конкретные художественные образы, воплощающие у Мандельштама идею Дома) При этом такие образы, как «люди-дома», птичий дом (скворечники и голубятни) вводятся в научный оборот впервые
Диссертант также указывает на несомненную близость и устанавливает семантическую связь манделыптамовских образов трамваев и птичьих домов
Новое звучание в диссертации получают уже обращавшие на себя внимание исследователей образы шубы, избы, дъииа, порога
В работе предложена новая точка зрения на автобиографическую прозу Осипа Мандельштама «Шум времени» диссертант предлагает рассматривать это произведение как своеобразную галерею «людей-домов»
Положения, выносимые на защиту, обусловлены научной новизной работы и сводятся к следующему ряду
1 Идея Дома, став своеобразным смысловым узлом художественного
мира Мандельштама, нашла свое отражение на всем протяжении творчества Эту идею можно назвать той доминантой, которая определяла направление эстетико-философской мысли и организовывала жизнь поэта, вела его по дорогам судьбы При этом
9 употребление термина «идея» более правомерно и отвечает предмету исследования
-
Особенность мира Мандельштама заключается в оригинальности осмысления художественных и философских принципов акмеизма Поэтом руководила не общеэстетическая, а глубоко личностная установка на принятие «трех измерений пространства» как Дома, «богом данного дворца» Этот воспринимаемый на идейном уровне Дом реализовался для Мандельштама в отказе от статики во всех ее проявлениях, в отношении к языку, культуре, творчеству, христианской этике, гуманизму
-
Идея Дома и связанные с нею понятия '«домашность», «одомашнивание», «домовитость», «семейственность», «забота» и тд играют в творчестве автора основополагающую роль Их семантическая насыщенность, их образное воплощение заставляют по-новому взглянуть на творчество Мандельштама и пересмотреть ставшие в манделыптамоведении традиционными точки зрения, «общие места»
-
Идея Дома нашла свое воплощение в системе сквозных, взаимосвязанных и взаимодействующих художественных образов, обусловленных диалектикой миропонимания автора Такими образами стали у Мандельштама птичий дом (скворечники и голубятни), трамвай, изба, порог, дым, шуба, а также «люди-дома»
Практическая значимость диссертационной работы заключается в том, что ее выводы могут использоваться в вузовских лекционных курсах по истории русской литературы XX века, в школьном преподавании, а также в процессе проведения курсов повышения квалификации учителей-словесников Основные положения диссертационного исследования могут быть применены при разработке программ спецкурсов и семинаров по лирике Серебряного века, поэтике акмеизма и в частности по творчеству Осипа Мандельштама
Апробация работы Основные положения диссертационного исследования обсуждались на международных, всероссийских и региональных научных
10 конференциях, проходивших в Даугавпилсе (Латвия, 2006), Пушкинских Горах (2005), Самаре (2005), Владимире (2005), Нижнем Новгороде (2003, 2004, 2005, 2006), Москве (2007), Воронеже (2007) С отдельными аспектами работы автор выступил на заседании Манделынтамовского общества (Москва, РГГУ, 2004) По теме диссертации опубликовано 8 работ
Структура работы Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, включающего 311 наименований
Обоснование употребления в диссертационной работе термина «идея»
Во введении мы уже касались целесообразности употребления в диссертации выражения «идея дома». Это обусловлено, прежде всего, характером подхода к изучению творчества Мандельштама: представление его как открытой, динамической системы изменяющихся образов и идей. Применительно к теоретическим идеям поэта оформленные и логически обоснованные заключения никогда не постулируются, «но могут быть восстановлены лишь из хронологии изменения образов и метафор»1. Те или иные идеи Мандельштама характеризуются (и этим интересны) своей незаконченностью, продуктивностью, потенциальностью.
В последнее время в литературоведческих исследованиях все чаще появляется термин «концепт», зачастую замещающий собой «устаревший» термин «идея». В. Зусман в работе «Концепт в системе гуманитарного знания» пишет о том, что в современном значении концепт появляется там, где литературоведческое исследование смещается в область культуры и языка: «В конце XX века в отечественной филологии оформляется новое направление — «концептуально-культурологическое». Речь идет о широком взгляде на слово, которое изучается «на стыке целого ряда гуманитарных отраслей знания — лингвистики, литературоведения, логики, философии, искусствознания и культурологии»2. Здесь слово восстанавливается как целостный объект гуманитарных наук, а само направление «указывает на культурологию как ключевую дисциплину, основной единицей которой является концепт»3.
С.А. Аскольдов-Алексеев (1871-1945), русский философ, культуролог, и литературовед русского зарубежья, называл концепт «мысленным образованием, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода»4. Д.С.Лихачев указывал, что концепт «не непосредственно возникает из значения слова, а является результатом столкновения словарного значения слова с личным и народным опытом человека». Следовательно, «потенция концепта тем шире и богаче, чем шире и богаче культурный опыт человека»1.
По словарному значению «концепт» и «понятие» — слова близкие (лат. conceptus - понятие). В.Зусман приводит несколько примеров из словарей иностранных языков: в «Словаре итальянского языка» Дзингарелли «концепт» (concetto) — это мысль (pensiero), идея (idea), мнение (nozione). В английских словарях «концепт» — «идея, лежащая в основе целого класса вещей», «общепринятое мнение, точка зрения» (general notion). В современном французском языке «концепт» также понимается как абстрактная, обобщенная репрезентация объекта. Однако в «Longman Dictionary of Contemporary English» «концепт» определяется как «чья-то идея о том, как что-то сделано из чего-то или как оно должно быть сделано» (someoners idea of how something is, or should be done). В данном случае «возникает неожиданное указание на мыслящее лицо, деятеля, обладателя некой идеи и точки зрения. При всей абстрактности и обобщенности этого «некто» (someone) вместе с ним в «концепт» входит потенциальная субъективность. Между тем всякая субъективность противоположна понятию в собственном смысле слова» .
Концепт существует в определенной «идеосфере», обусловленной кругом ассоциаций каждого отдельного человека, и возникает в индивидуальном сознании не только как намек на возможные значения, но и как отклик на предшествующий языковой опыт человека в целом -поэтический, прозаический, научный, социальный, исторический. Те потенции, которые открываются «в словарном запасе как отдельного человека, так и языка в целом, Д.С. Лихачев называет концептосферами, замечая при этом, что концептосфера национального языка (как и индивидуального) тем богаче, чем богаче вся культура нации (человека). Каждый концепт может быть по-разному расшифрован в зависимости от сиюминутного контекста и индивидуальности концептоносителя» . Иными словами концепт - это понятие о предмете, свойстве, состоянии и т.п. во всех его связях и отношениях, сложившихся и осмысленных социумом (человеком как частью социума) в рамках традиции и культуры.
Таким образом, можно понимать под концептом «сложное синтетическое образование, соединившее в себе и образ, и понятие, и идеологему, и мифологему». По удачному выражению С.А. Голубкова, это некая «пирамида смыслов» . Однако употребление термина «концепт» в данной диссертационной работе, по нашему мнению, не отвечает ее задачам. Концепты как «константные основания художественного мира ... не ограничены рамками конкретного исторического периода, а являются общими для многих эпох универсалиями словесного искусства» . Поэтому, вынося в название термин «концепт», невозможно сосредоточить внимание на исследовании именно индивидуального стиля, индивидуального художественного мира автора, что является основной целью данного диссертационного исследования. Употребление термина «концепт» не позволяет обращаться исключительно к отдельным творческим системам художников в тех случаях, когда объектом исследования выступает именно творческая индивидуальность. В этом случае формулировка темы диссертации должна быть несколько иной (например, «Концепт Дом/Родина и его словесное воплощение в индивидуальном стиле Марины Цветаевой и поэзии русского зарубежья первой волны»). Более того, «концепт», являющийся «одновременно и индивидуальным представлением, и общностью», не может избежать собственного толкования через «идею», «общность идей»4.
Что касается термина «тема» (греч. thema - то, что положено в основу), то его определение применительно к словесному творчеству может быть сведено к следующему: тема является предметом изображения в художественном произведении, т.е. кругом жизненных явлений и событий, о которых пишет автор. Тема и сюжет, как два уровня произведения, зачастую не разграничиваются (например, в силу жанровой специфики того или другого произведения), однако если сюжет поддается пересказу, то осознание темы приходит через постижение смысла текста как художественного единства. Тема - это все то, что стало «предметом авторского интереса, осмысления и оценки»1.
Как изображаемый круг жизненных явлений и событий «тема» нуждается в разработке и оформлении. Применительно к творчеству Мандельштама «тема дома» раскрывалась бы на примере образов конкретных жилых пространств, локусе «дома» как такового, взаимоотношениях человека и дома и т.д. Именно это с Мандельштамом и невозможно.
«Понятие» как самый общий термин является «одной из форм отражения мира на ступени познания, связанной с применением языка, формой (способом) обобщения предметов и явлений» . В настоящее время входит в состав определения и темы, и идеи, и концепта.
Термин «мотив», заимствованный из музыковедения, был теоретически обоснован как «простейшая повествовательная единица» в «Поэтике сюжетов» А.Веселовского, интерес которого был направлен по преимуществу на повторяемость мотива в повествовательных жанрах разных народов, как основы «предания», «поэтического языка», унаследованного из прошлого. Мотив как «повторяющееся слово, словосочетание, ситуация, предмет или идея» может повторяться как в различных литературных произведениях, так и внутри отдельного произведения: «это может быть любое повторение, которое способствует целостности произведения, вызывая в памяти предыдущее упоминание данного элемента и все, что с ним было связано»3. В.Е. Хализев отмечает, что «исходное, ведущее, главное значение данного литературоведческого термина поддается определению с трудом».
Забота о всемирном очаге
Осип Мандельштам, написав в самом начале 1916 года стихотворение «Ода» («Ода миру во время войны», позднейшее заглавие - «Зверинец»), посвятил его воюющим народам Европы, забывшим свое общее происхождение и братство. Первая Мировая война, представленная поэтом как «раздор геральдических зверей»1, в котором орел сражается на стороне Германии, лев воюет за Британию, петух - за Францию и т.д., «оскорбляет» едва начавшуюся эру, молодой новый век. В этом стихотворении, в этом мандельштамовском призыве к миру, впервые в творчестве поэта прозвучит осознание личной ответственности человека за все, что происходит на земле. Еще не пришло время русской революции, еще не произошли события 1917-1918-го годов, не было написано стихотворение «Кассандре», а потом и «Сумерки свободы». Всего этого еще не было, но Мандельштам уже ощущает ту связь между «я» и «мы», которую не сможет разорвать до конца жизни. Если в стихотворении «Зверинец» «мы» (человечество, земные народы) не захотели дышать «воздухом горных стран - эфиром», если «мы» отвергли слово «мир» и выпустили из клеток воинствующих зверей, то «я» (личность, не отделяющая себя от человечества и живущая одними с ним заботами) возьмет на себя миссию примирить и успокоить всполошенные народы Европы:
Я палочку возьму сухую,
Огонь добуду из нее,
Пускай уходит в ночь глухую
Мной всполошенное зверье! Дело «я», дело поэта - «петь вино времен», нести и хранить память о едином культурном источнике, держать в руках живительный огонь.
Через 6 лет, в начале 1922 года, Мандельштам напишет стихотворение «Кому зима - арак и пунш голубоглазый...», в котором образ этого живительного огня возникнет вновь на уже ином культурном уровне. Сухая палочка, из которой, как на заре человечества, еще нужно добыть огонь, станет теперь «спичкой серной» - обыденным предметом, ничтожной мелочью:
Я все отдам за жизнь - мне так нужна забота, И спичка серная меня б согреть могла. Именно в этих строках и прозвучит мандельштамовская идея заботы о жизни как основополагающий принцип бытия человека. Забота -«беспокойство», «мысль или деятельность, направленная к благополучию кого- или чего-нибудь», «внимание, попечение, уход»1 - станет для Мандельштама ключевым аспектом жизнетворчества, созидания жизни, а значит, мира. Если в «Кому зима...» в «чужом» внешнем мире показаны «заговорщики», вынашивающие идеи и стремящиеся к их реализации, то в центре «своего»2 мира - авторское «я» в окружении нежных и дорогих в своей бессмысленности предметов и явлений: «куриного помета», «овечьего тепла», «глиняной крынки», «верещанья звезд», пожелтевшей травы, теплого суглинка, соломы, шерсти и рогожи - одним словом, «жалкого пуха», к которому стремится душа. При этом «ассоциации этих деталей скудного мира - для Мандельштама самые высокие: революционная разруха научила его дорожить именно этими основами человеческого существования» . Примечательно, что в стихотворении не заявлен «субъект» заботы, однако очевидно, что ее «объектом» выступает «я» автора, которое и нуждается в заботе («все отдаст за жизнь»). Однако авторское «я» тут же становится активно действующим, «заботящимся» об окружающем пространстве, совершающим некие магические действия с целью организовать, поддержать, энергетически подпитать или заговорить:
Тихонько гладить шерсть и ворошить солому, Как яблоня зимой, в рогоже голодать, Тянуться с нежностью бессмысленно к чужому И шарить в пустоте, и терпеливо ждать.
Эти действия, в противовес торопящимся «заговорщикам», заканчиваются еще одним, наполненным магическим смыслом обрядом, хотя он рисуется лишь как предполагаемый, желаемый, - шествием с фонарем, петухом в горшке и в сопровождении собаки «на двор к гадалке». Не заговор, не агрессия и смерть, а попытка сохранить тепло жизни среди «белого, белого снега». «Немного теплого куриного помета // И бестолкового овечьего тепла», «глиняная крынка» в руке и слабое «верещанье звезд» над всем этим -вот та ситуация гадания о судьбе и будущем, в которой находится поэт. Ему остается «тихонько гладить шерсть и ворошить солому», «шарить в пустоте и терпеливо ждать». Манипуляции с обрядовыми предметами похожи на гадание, на попытку узнать будущее, создать и удержать жизнь («я все отдам за жизнь - мне так нужна забота»). Очевидным является и сознание обреченности, бессмысленности, никчемности этих действий (овечье тепло «бестолковое»; в руке «лишь» такая мелочь как глиняная крынка; отклик звезд еле слышен и т.д.) и в то же время их нужность, просто необходимость (даже серная спичка может согреть в стремлении к заботе; жухлую траву и суглинок - эту бренную землю - «нельзя не полюбить»; нужно «тянуться с нежностью бессмысленно к чужому», безответному и «терпеливо ждать» ответа). При этом «причудливое полуязыческое шествие»1 на двор к гадалке (за верным ответом), видимо, все же признается в конце концов предпочтительным, более правильным, но лишь воображаемым, неисполнимым. Словно самому разобраться и принять верное решение трудно, а спросить совета не у кого.
Через несколько месяцев после создания этого стихотворения в статье «Пшеница человеческая» Мандельштам провозгласит: «Ныне трижды благословенно все, что не есть политика в старом значении слова, благословенна экономика с ее поясом всемирной домашности, благословен кремниевый топор классовой борьбы, - все, что поглощено великой заботой об устроении мирового хозяйства, всяческая домовитость и хозяйственность, всяческая тревога за вселенский очаг». Отметим, что слово «забота» и перечисление действий, в нее включающихся, неразрывно связано у Мандельштама с «домашностью», о чем в 1923 году в статье «Гуманизм и современность» он напишет: «Откажитесь от социальной структуры, и рухнет самая простая для всех несомненная и нужная постройка, рухнет дом человека, человеческое жилье». В основу грядущей социальной архитектуры должно лечь «подлинно гуманистическое оправдание». Для Мандельштама -акмеиста и гуманиста - очевидной является организация мирового хозяйства на принципе «всемирной домашности», когда пламя индивидуального очага раздуется до масштаба вселенского пламени и человечество будет жить для человека, а не за счет него. Говоря о ценностях гуманизма, Мандельштам ставит во главу угла человеческий дом, устойчивость которого зависит от «социальной архитектуры, измеряющейся масштабами человека». Нивелирование личности, стирание человеческого достоинства неминуемо приводят к краху его жилья. Бездомность, взятая во всемирном, всечеловеческом масштабе, может быть предотвращена лишь заботой и уходом за мировым домом и человеком: «Грядущее холодно и страшно для тех, кто этого не понимает, но внутреннее тепло грядущего, тепло целесообразности, хозяйственности и телеологии, так же ясно для современного гуманиста, как жар накаленной печки сегодняшнего дня» [II, 354]. Земля как дом и общее для всех мировое хозяйство, обогреваемое единым источником - очагом, свечой, серной спичкой, - такова идея Осипа Мандельштама. Забота как сохранение и согревание, как творение жизни и ее спасение - залог человеческого бытия.
Воронежские тетради 1935-1937 гг
Во время воронежской ссылки (июнь 1934 - май 1937гг.) вопрос о месте жительства, о доме словно отпал сам собой. Все снимаемые комнаты в этот период были лишь прибежищами, ночлегом. Можно предположить, что Мандельштам, задолго до ареста и ссылки писавший брату Евгению и отцу о том, что мечтает о квартире «из 2-3 комнат», что ему «хочется жить настоящим домом» и его «утомляет комнатная жизнь»1, теперь окончательно откажется от этих стремлений. Но дело в том, что если до воронежской ссылки поэт еще соединял носимую им сакральную идею дома и стремление обрести постоянное жилье, то Воронеж окончательно развел эти два движения души. И чем неотвратимей Мандельштам будет терять последние возможности закрепиться в жизни, чем бездомнее и бесправнее он будет становиться, тем яснее и полнее будет воплощаться в его творчестве идея дома. Именно в лирике периода ссылки дом как Идея окончательно оформится и утвердится.
Но сначала мы попытаемся проследить то, как менялось отношение поэта к дому в этот период.
Всегда тяготившийся неподвижностью и жалующийся на нее Осип Мандельштам («Он плохо переносил вынужденную неподвижность - камеру с запертой снаружи дверью, прописку. Хотя бы она была в Москве или в Воронеже...»), прикованный к «насильственной земле» в период воронежской ссылки, в лирике этого периода как никогда стремится, по словам Надежды Мандельштам, «преодолеть пространство одной лишь силой зренья» . Он совершает, стремится совершать в своих стихотворениях «неначинающиеся путешествия» вслед за мыслью, воздухом, небом, птицами.
Уже неоднократно отмечалось то, что в воронежский период «Мандельштам пришел к «просветлению» своего взгляда на мир, к внутреннему освобождению, душевному равновесию, исполненному достоинства и силы» . В «Воронежских тетрадях», в их художественном целом «достигнутая внутренняя свобода и физически непреодолимая неволя существовали не порознь, а в единой жизненной ситуации поэта». «Осуществление своей личности в условиях несвободы» - вот та ситуация, с которой нужно было научиться жить1.
В.А.Свительский в работе «О поэтической логике «Воронежских тетрадей» говорит о трагической и пространственной динамике воронежской лирики Мандельштама. Первая заключается «в преодолении этой несвободы и переживании ее». «Спор с несвободой происходит через творчество и состоит в небывалом поэтическом освоении непривычной реальности, художественном «приручении» ее, проникновении в ее до сих пор неведомый смысл, открываемый, а может, привносимый в нее поэтом». Пространственная же динамика «Воронежских тетрадей» во многом «строится на соотнесении разных емкостей пространства, доступных личности, - от самой малой и узкой, которую дают неволя и смерть, до беспредельности освобождающего простора» . Очевидно, что эта пространственная динамика является прямым следствием динамики трагической, когда принятие ситуации позволяет видеть все в целом, когда «одной лишь силой зренья» можно преодолевать любые пространства, и наоборот, осознание собственного заточения, несвободы сводит к минимуму доступное пространство.
Воронежские стихи открываются стихотворением, первая строчка которого служит определенной самоидентификацией поэта: «Я живу на важных огородах...» (1935). Здесь местом жительства признается все Черноземье воронежского края. Пригвожденность к этой земле, ее вынужденность будет неоднократно подчеркиваться в воронежском цикле. Стихотворение «Я живу на важных огородах...» молено разделить на две смысловые части. Первая половина (до второй строки второго катрена) рисует «место жительства» весьма абстрактно: «важные огороды», «далеко убегающая гать», ветер и «степные окраины» - описывается весь доступный глазу простор. Однако дальше называется более конкретное место жительства: .. .Чернопахотная ночь степных окраин (закраин) В мелкобисерных иззябла огоньках. За стеной обиженный хозяин Ходит-бродит в русских сапогах. И богато искривилась половица -Этой палубы гробовая доска. У чуэгсих людей мне плохо спится, Только смерть да лавочка близка (как вариант строки «И своя-то жизнь мне не близка», [1,213]).
Так пространство сужается, замыкается в стенах чужого, тоже вынужденного жилья. Просторные равнины и холмы воронежской земли вызывают попеременно то приятие, то отталкивание поэта. Он приветствует жирную, черную до синевы землю («Ну здравствуй, чернозем...», «Чернозем» 1935), но чувствует «упор насильственной земли» («Лишив меня морей, разбега и разлета...», 1935), свою к ней пригвожденность («Да, я лежу в земле, губами шевеля...», 1935). В этой воронежской земле он черпает силы, она вдохновляет его:
...Ив голосе моем после удушья Звучит земля - последнее оружье -Сухая влажность черноземных га! («Стансы», 1935) [1,217-218] Провозглашенная в «Стансах» готовность к изменению себя, желание принять новую жизнь («Но как в колхоз идет единоличник,// Я в мир вхожу -и люди хороши»), получают продолжение в стихотворении «От сырой простыни говорящая...», написанном по впечатлению от просмотра фильма «Чапаев»1:
Измеряй меня, край, перекраивай, -Чуден жар прикрепленной земли!.. [1,216] Это измерение и «перекраивание» на новый лад, на новый размер -дань признанию в любви к красноармейской шинели, с ее простым и величественным покроем, родственным «волжской туче» («Стансы»). Перестройка, «перекраивание» - процессы болезненные, но они осмысляются Мандельштамом, как необходимые:
...Проклятый шов, нелепая затея, Нас разлучили. Как же быть? Пойми: Я должен жить, дыша и большевея, И, перед смертью хорошея, Еще побыть и поиграть с людьми!.. Необходимо прийти в себя после болезни, помутнения рассудка, удушья и почувствовать жизнь во всей ее полноте. Вообще вся «Первая воронежская тетрадь» Мандельштама - это мучительный противоречивый процесс самоопределения, нахождения опоры, пусть вынужденной, но необходимой. Сжиться с землей, ощущаемой домом, - значит почувствовать себя дома. Земля станет постоянной темой стихов поэта.
Амбивалентное отношение к земле не снимается во «Второй воронежской тетради». С одной стороны:
Земля бежит наверх.
Приятно Глядеть на чистые пласты
И быть хозяином объятной,
Семипалатной простоты
«Люди-дома»: человек как воплощение идеи Дома Образ шубы
Одним из интереснейших и заслуживающих подробного рассмотрения способов воплощения идеи дома, становится у Осипа Мандельштама перенос значения «домашности» на конкретных людей. Это мандельштамовские «люди-дома» - не всегда гармоничные и счастливые, но всегда «домовитые».
Целый ряд подобных образов возникает в прозе 1925 года «Шум времени». Вообще нам представляется достаточно продуктивным рассматривать это произведение Мандельштама как своеобразную галерею «людей-домов». Словно стремясь найти противовес разрушенному семейному укладу, «антидому», «хаосу иудейскому» первых глав этой прозы (особенно «Бунты и француженки», «Книжный шкап», «Хаос иудейский», «Комиссаржевская»), автор рисует домашние, уютные личности, с которыми сводила его судьба.
Хаос, пробивавшийся во все щели «каменной петербургской квартиры», сменяется в главе «Финляндия» крепким бытом выборгских жителей. Сытая, праздная жизнь семьи купца Шарикова, с богатым столом, приземленными стремлениями и забавами подкупала своей «реальностью» и полнотою жизни: «После жиденького Петербурга меня радовала эта прочная и дубовая семья» [П, 63].
Юлий Матвеевич в одноименной главе «Шума времени» изображен облаченным в «стариковскую шубу до пят» и «тяжелую шапку». Позднее эти атрибуты безоговорочно отвергаются Мандельштамом как не имеющие к нему никакого отношения, принадлежащие чуждому миру хозяев жизни. Здесь «жаркие бобры» «стариковской шубы до пят», «тяжелая шапка» -принадлежности «настоящего еврейского генерала», семейного государственного деятеля и советника Юлия Матвеевича Розенталя. Бездетный, бессемейный старик, он избрал полем своей деятельности семью Мандельштама, став ее внутренним двигателем, энергетическим источником. Мировоззрение этого «домашнего Бисмарка» «сложилось в нечто мудрое и убедительное», а трубный звук голоса говорил о солидности его обладателя. Евгений Мандельштам в своих воспоминаниях так отзывается о нем: «В трудные периоды жизни нашей семьи - во время размолвок родителей, сложностей, возникающих с воспитанием детей, и т.п. - Ю.Розенталь всегда появлялся в нашем доме. Розенталь был «добрым домовым нашей семьи» (так называл его Ося), хранителем домашнего очага»1.
Неслучайно в название главы, посвященной двум поколениям Синани, вынесено слово «семья», столь редкое по употреблению у Мандельштама. Дом Синани держался на строгих правилах, обязательных как для Бориса Наумовича, так и для его детей и гостей. Воплощением домашнего уклада, домашним гербом был портрет Щедрина в кабинете Синани: этот Щедрин «глядел исподлобья, нахмурив густые губернаторские брови и грозя детям страшной лопатой косматой бороды». Сам дом держался внутренней стройной волей его обитателей. Именно с семьей Синани связано наибольшее (во всем «Шуме времени») употребление слов с домашней семантикой: «семья», «семейство», «дом», «домоводство», «хозяйничать», «чайный стол», «домашняя мысль» (в значении небогатого разнообразия разговорных тем), детская «розовая» комната - аналог диванной из «Войны и мира» и «домашняя дура» (посетительница детской комнаты Наташа, сносимая Борисом Наумовичем по необходимости).
В прозе «Феодосия» (глава «Начальник порта») дается замечательный портрет Александра Александровича, в котором было «что-то от ласточки, домовито мусолящей гнездо», и у которого «деловой портфель располагался с легким домашним изяществом дорожного несессера». Этот начальник порта Феодосии воплощал для Мандельштама спокойствие и уверенность, сочетавшиеся с гармонией внутренней, гармонией внешнего облика и гармонией окружающего пространства. Он щурился как котенок и, «сладко зажмурившись, глядел в лицо истории, отвечал на дерзкие ее выходки нежным мурлыканьем». Александр Александрович - живое божество города, просыпавшееся вместе с морем, подобно французским королям, восходившим, как солнце. Бесприютный Мандельштам, который, «не принадлежа к уважаемым гражданам города», с наступлением ночи метался в «лихорадке, знакомой каждому бродяге», и стучался в разные двери в поисках ночлега, обретал убежище в управлении порта. Кабинет самого Александра Александровича - «отличная мужская спальня», в полумраке которой «пахло свежим полотняным бельем, крепким одеколоном да еще сладковатым привозным табаком», - типичный пример комнат в мандельштамовском творчестве, со своей атмосферой, с домашним уютом. В ней присутствует жизнь. Безусловно, все это лишь «до поры до времени», и Феодосия, делающая вид, «что ничего не переменилось, а осталось совсем, совсем по-старому», не могла долго «жмуриться» вместе со своим божеством на события 20-х годов. Но и эвакуация не стала для Александра Александровича непредвиденной катастрофой, он словно всю жизнь готовился «к радостному атлантическому перелету, по инстинкту отца и семьянина». «Жизненная упругость» этого человека восторжествовала и здесь.
В главе «Старухина птица» Мандельштам, ставший на время «старухиной птицей», домашним питомцем, испытывающим на себе всю заботу хозяйки, описывает свое пребывание в «карантинной слободке» Феодосии. Старушка, сдавшая постояльцу-Мандельштаму комнату по цене крупного яйца, жила в предсмертном ожидании, в «праздничной чистоте». Уют и порядок жилого пространства имели своим источником ее «чистое стариковское дыхание», ее стремление к заботе об окружающем пространстве: в доме «...пахло хлебом, керосиновым перегаром матовой детской лампы и чистым стариковским дыханием»; «И я был рад, что в комнате надышано, что кто-то возится за стенкой, приготовляя обед из картошки, луковицы и горсточки риса. Старушка жильца держала как птицу, считая, что ему нужно переменить воду, почистить клетку, насыпать зерна. В то время лучше было быть птицей, чем человеком, и соблазн стать старухиной птицей был велик».
Этим стремлением к заботе и уходу обладает и полковник Цыгальский (глава «Бармы закона»), словно созданный для того, чтобы «кого-нибудь нянчить и особенно беречь чей-нибудь сон». Он «нянчил сестру, слабоумную и плачущую, и большого орла, жалкого, слепого, с перебитыми лапами...»; «в одном углу его жилища как бы незримо копошился под шипенье примуса эмблематический орел, в другом, кутаясь в шинель или в пуховой платок, жалась сестра, похожая на сумасшедшую гадалку». Трудновообразимое сочетание полковника-няньки, «агатовой черноты и женской доброты в глазах» вызывает горькую улыбку и уважение Мандельштама.
Герой еще одной одноименной главы - художник Мазеса да Винчи, взявший знаменитую фамилию Леонардо да Винчи, «рисующий только автопортреты» и «этюды с адамова яблока». Мазеса живет в доме-корабле, «поражающем яркостью и богатством оснастки». Этот дом выплывает в пространство города наравне с окружающими домами, «дающими приятное впечатление прочности, а также естественного, равного человеческой жизни возраста». Дом Мазесы хорош уже тем, что принадлежит случайному восприемнику Леонардо, а потому наполнен духом ренессанса. Жизнь Мазесы протекала в упоении этой самой жизнью, в «милых» переменах свежевыглаженного белья, прогулках, поедании фруктов и мечтах. Его отношения «с людьми и со всем миром строились на неопределенности и сладкой недоговоренности», привести случайного спутника к себе в дом было для Мазесы «инстинктивным актом».
Завершить галерею «домовитых» героев может Владимир Гиппиус (хотя ему посвящена глава, предшествующая повествованию о Феодосии), названный в главе «В не по чину барственной шубе» лучшим «свидетелем» и «домочадцем» литературы. Посещения своего преподавателя всегда воспринимались Мандельштамом особенно: «Вся соль заключалась в хождении «на дом», и сейчас мне трудно отделаться от ощущения, что тогда я бывал на дому у самой литературы».
