Введение к работе
Актуальность исследования
В истории русской литературы второй половины XIX – начала XX в., особенно 1880-х – 1890-х гг., до сих пор заметны значительные лакуны. Обойденными исследовательским и – как следствие – читательским вниманием по-прежнему остаются целые пласты беллетристики, литературной критики, публицистики. Наименее изученной областью при этом являются тексты, тематизирующие консервативные идеи. Восполнение этих пробелов тем актуальнее, что русский консерватизм как идеология, интеллектуальная стратегия и стиль мышления, как социокультурный феномен и как политическая и общественная практика занял прочное место в научных штудиях историков, философов, социологов, политологов. Филологи к этому направлению русской мысли обращаются значительно реже, хотя за последние годы интерес к данной проблематике заметно усилился и в литературоведении. Продолжается активно развернувшаяся в 1990-е гг. источниковедческая и публикаторская деятельность. От отдельных экскурсов, когда исследуемые объекты рассматривались зачастую вне историко-литературного контекста, гуманитарии переходят к стадии типологизации. Публикуются серьезные труды по общим вопросам (например, по теме «консервативная утопия»), учебные пособия и справочно-энциклопедические издания, активно развивается сравнительное изучение европейских и русских консервативных направлений. В среде отечественных историков и философов заявили о себе целые научные школы (пермская, воронежская и др.), создано несколько Интернет-ресурсов, объединяющих исследователей консерватизма. В Петербурге существуют Центр по изучению консерватизма при философском факультете СПбГУ и Центр по изучению традиционалистских направлений в русской литературе Нового времени при Отделе новой русской литературы ИРЛИ.
Принятая терминология (прежде всего, оппозиция «консерватизм – либерализм») давно воспринимается как несколько размытая, поэтому в научном сообществе продолжается поиск новых определений для «не казенных» течений внутри консервативного направления («свободный консерватизм», «творческий традиционализм») и для явлений пограничных между консерватизмом и либерализмом, но остается неизменным представление о консерватизме как об определенном (нацеленном на сохранение национальной традиции) круге философских и политических идей, находивших воплощение в публицистических, художественных, а также, что не менее важно, жизненных практиках. Более глубокое выяснение смыслового и фактического наполнения понятия «консерватизм» («охранение») особенно актуально сейчас, поскольку именно с консерватизмом в основных его русских версиях связываются важные направления современной мысли и социокультурной практики.
В любой научной отрасли предпочтительно комплексное изучение предмета. Поэтому и обращение филологов к проблематике, связанной с историей русского консерватизма, полезно хотя бы потому, что может внести новые грани в освоение этого направления, позволяя более цельно увидеть движение русской мысли, соединить разрозненные культурные пласты.
Степень научной разработанности проблемы
Как уже было сказано, консервативные течения в русской литературе и публицистике в последние годы привлекают все большее внимание отечественных и зарубежных исследователей. Все чаще объектом изучения становится творчество выдающегося русского писателя, публициста и мыслителя Константина Николаевича Леонтьева (1831–1891), оставившего обширное наследие – беллетристические и мемуарные произведения, литературно-критические и публицистические статьи, философские трактаты, записки и проекты, рецензии, дипломатические донесения и цензорские отзывы. Имя Леонтьева, прежде известное немногим ценителям, к настоящему времени вошло в ряд наиболее значимых для русской культуры. С 2000 г. в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) РАН издается Полное собрание сочинений и писем Леонтьева. В 2006 и 2011 гг. в ИРЛИ были проведены представительные по составу участников и тематике докладов научные конференции «Константин Леонтьев: биография, наследие, исторический контекст» и «Восток, Россия и Европа: интеллектуальные маршруты Константина Леонтьева». Регулярно появляются новые монографии, защищаются диссертации, посвященные историософии и публицистике Леонтьева, его художественным произведениям, взаимосвязям его творчества с русской и мировой литературой. При этом специализация остается точно такой же, какая отмечается и в изучении консервативных течений. Большинство исследований создается историками, философами и политологами, круг интересов которых сосредоточен, как правило, на леонтьевской «триединой гипотезе развития», разнообразных трактовках его идеи «византизма» или борьбе публициста с вредными последствиями «национальной политики» и «средним европейцем как идеалом и орудием всемирного разрушения». Это далеко не охватывает весь объем творчества мыслителя. До сих пор не существует его научной биографии (предпринятые в последние годы попытки располагаются в диапазоне от философских этюдов до лубочной агиографии). До конца не собран и не осмыслен богатый эпистолярий, предпринят лишь первый подступ к изучению деятельности Леонтьева-дипломата.
Сделаны лишь первые шаги для рассмотрения наследия Леонтьева в широком русском и мировом контексте. Темы «Леонтьев и Н. Я. Данилевский», «Леонтьев и Вл. Соловьев», «Леонтьев и Достоевский» освещались многократно, но и здесь приходится повторить, что это далеко не исчерпывает всех возможных исследовательских путей. Не существовало работ о судьбе наследия Леонтьева, а также о его попытках создать собственную литературно-философскую школу. Что же касается наследия его учеников и младших друзей, оно еще никогда не становилось предметом изучения, мало того, оно просто не собрано, не систематизировано, не было известно практически ничего даже о ближайших представителях леонтьевского окружения.
Стремлением восполнить цельность представлений о жизни и творчестве Леонтьева и выяснить, насколько продуктивны были его попытки создания школы и как его деятельность связана с общим ходом развития русской консервативной мысли, и было вызвано предпринятое исследование.
Его объектом является литературно-публицистическое наследие К. Н. Леонтьева, ряда современников, входивших в круг его общения, а также его ближайших учеников. В целом в работе рассмотрен широкий спектр тем и источников, объединенных принадлежностью к консервативному направлению русской мысли.
Предмет исследования составляет воплощение в художественных, публицистических, а также и жизненных практиках второй половины XIX – начала ХХ в. философских, политических и культурологических идей русского консерватизма и особенно учения К. Н. Леонтьева о «новой восточной культуре», которое он называл гептастилизмом.
Грецизм «гептастилисты», давший название нашему исследованию, может быть переведен как «семистолпники» (от греческих , семь, и , столп). Так в 1883 г. «русский византиец» Леонтьев назвал собравшийся около него в Москве маленький кружок преданных учеников, главным образом студентов и лицеистов Николаевского (Катковского) лицея, которым передавал свое учение об основах (семи столпах) или ведущих идеях «новой восточной культуры». Эту культуру, полагал он, предстоит создать на русской почве. Название отсылает к библейскому «Премудрость созда Себе дом и утверди столпов седмь» (Притч. 9: 1). Число «7» в философской концепции Леонтьева достаточно условно (количество основных положений порой редуцировалось), оно было важно скорее как олицетворение полноты, завершенности.
Цели исследования – реконструкция и рассмотрение леонтьевского учения об основах «новой восточной культуры» (гептастилизма) как целостного явления, характерного для русского консерватизма второй половины XIX в., и описание на его примере взаимодействия консервативного дискурса с публицистикой и художественной литературой.
Для достижения этих целей в диссертации решаются следующие основные задачи:
рассмотрение творчества Леонтьева в широком историко-литературном контексте, предполагающее анализ важнейших процессов и явлений внутри консервативных течений в русской мысли и литературе (осмысление крупных церковно-общественных проблем и проблемы национализма, отношение к реформам и контрреформам, цензорская политика и др.); особое внимание при этом необходимо уделить тем писателям и публицистам, чья деятельность позволяет проследить трансформации консервативной идеологии на протяжении больших временных отрезков;
критическое осмысление философских и писательских стратегий Леонтьева в сопоставлении с установками, свойственными современникам, в творческом диалоге с которыми он находился, и целым направлениям – славянофильскому, почвенническому, «государственническому»;
изучение взаимосвязи публицистической и художественной ветвей творчества Леонтьева;
выявление основных положений учения о гептастилизме в леонтьевских произведениях, как завершенных и опубликованных, так и оставшихся неизданными;
установление генезиса, времени становления и расцвета леонтьевской «школы гептастилистов»;
научная публикация новонайденных текстов Леонтьева, связанных с темой исследования; их датировка, структурирование по темам, соотнесение с известными произведениями писателя;
исследование педагогических приемов Леонтьева в его творческом общении с учениками и молодыми друзьями; воссоздание биографий его учеников и некоторых из младших современников;
освещение малоизученных и неизвестных подробностей биографии Леонтьева;
введение в научный оборот большого массива новых архивных материалов, подкрепляющих основные наблюдения и предположения, высказанные в исследовании, а также редких материалов из русской периодики;
изучение истории и отдельных характерных эпизодов из редакционной политики ряда консервативных изданий («Русский вестник», «Московские ведомости», «Русь», «Современные известия», «Гражданин», «Восток», «Голос Москвы», «Русское дело», «Русский труд», «Русское обозрение» и др.);
выявление неизвестных отзывов о Леонтьеве (рецензий, полемических откликов) и посвященных ему стихотворений, а также статей, тематически продолжающих леонтьевские публицистические выступления; атрибуция текстов;
исследование истории собирания и публикации леонтьевского наследия в 1890-е – 1910-е гг.
Личность К. Н. Леонтьева с ее «синтетичностью» (по выражению А. А. Блока), широкий спектр жизненных и литературных ипостасей этого писателя располагают к сочетанию методов разных дисциплин – литературоведения, истории, философии. Историко-литературное описание и анализ, сравнительно-исторический метод, современные достижения источниковедения и академической текстологии определили методологическую основу исследования. Почти сорокалетнее творчество Леонтьева и деятельность его учеников, развертывающаяся уже в ХХ в., позволяют рассмотреть исследуемые явления и процессы в широком временном разрезе, сочетая синхронический и диахронический подходы.
В работе очевиден акцент на эмпирику и историческую конкретику. Однако эта эмпирика тесно сплетена с раскрытием сложных литературно-философских и исторических тем. В связи с фактологической основой исследования необходимо остановиться на его источниках. В исследовании использованы материалы 14 архивохранилищ (архивов и отделов рукописей музеев и крупнейших библиотек): Архива внешней политики Российской империи МИД РФ (АВПРИ), Гос. архива Российской Федерации (ГАРФ), Гос. архива Смоленской области, Гос. литературного музея (ГЛМ), Гос. музея Л. Н. Толстого (ГМТ), Дома русского зарубежья (ДРЗ), рукописного отдела Института русской литературы, Российского гос. архива древних актов (РГАДА), Российского гос. архива литературы и искусства (РГАЛИ), научно-исследовательского отдела рукописей Российской гос. библиотеки (РГБ), Российского гос. исторического архива (РГИА), отдела рукописей Российской национальной библиотеки (РНБ), Санкт-Петербургского филиала Архива РАН, Центрального исторического архива Москвы (ЦИАМ). Кроме того, у автора была счастливая возможность познакомиться с материалами ряда частных собраний. При работе с архивными фондами особое внимание обращалось на те документы, которые прежде не становились предметом изучения.
Наиболее ценными источниками исследования явились хорошо сохранившиеся эпистолярные комплексы, например, письма к Леонтьеву Н. А. Уманова (1887–1889) и И. И. Кристи (1883–1891), переписка Леонтьева с К. А. Губастовым (1867–1891), А. А. Александровым (1887–1891), И. И. Фуделем (1888–1891); из истории рецепции творчества Леонтьева в начале ХХ в. – письма А. М. Коноплянцева, Б. В. Никольского, Н. О. Лернера, П. П. Перцова и др. Несколько писем публикуется в книге в полном виде (по одному из писем Б. М. Маркевича, Н. Н. Дурново, И. И. Колышко, Г. И. Замараева). Практически во всех главах активно используется недавно опубликованный автором диссертации обширный корпус переписки Леонтьева и Т. И. Филиппова (1875–1891), настоящий кладезь сведений об интересующей нас эпохе. В источниковедческую базу работы вошли также дневники и воспоминания русских писателей и общественных деятелей, как изданные, так и неизданные (среди последних – мемуары и письма К. А. Губастова, дневники А. А. Киреева, И. Л. Леонтьева-Щеглова, Л. А. Тихомирова). Фронтально просматривались подшивки и комплекты периодических изданий консервативного направления («Гражданин», «Московские ведомости», «Русь», «Восток», «Русское дело», «Русское обозрение», «Русский труд», «Варшавский дневник» за 1880 г., «Современные известия», «Благовест», «Новое время» и др.) и – с меньшей полнотой – других направлений. Это также способствовало более глубокому погружению в исследуемую эпоху.
Обширный круг источников, в том числе ранее неизвестных или введенных в научный оборот в предыдущих публикациях автора, обусловил научную новизну предпринятого исследования, но в первую очередь эта новизна определяется самим обращением к изучению неизвестного литературно-философского течения, рассмотренного в самых разных аспектах – от системного, концептуального и мотивного анализа текстов до биографических подробностей. Контекст, в котором рассматривается творчество Леонтьева, значительно расширен по сравнению с тем, что предпринималось ранее. Ряд имен привлечен к изучению в связи с Леонтьевым впервые (Н. Н. Дурново, И. Л. Леонтьев-Щеглов и др.), многие персонажи (И. И. Кристи, Н. А. Уманов, Ф. П. Чуфрин и др.) просто, говоря высоким слогом, возвращены из исторического небытия. В работе представлены неизвестные ранее тексты Леонтьева 1870-х – 1880-х гг., непосредственно связанные с темой исследования. Кроме того, к области научной новизны можно отнести также и то, что в процессе работы выявлено и атрибутировано большое количество текстов, принадлежащих ученикам Леонтьева (И. И. Фуделю, И. И. Кристи, А. А. Александрову, Н. А. Уманову, Я. А. Денисову и др.), неизвестные ранее рецензии на произведения Леонтьева и статьи, написанные в русле его традиции, раскрыт ряд псевдонимов и криптонимов, не учтенных библиографами, исправлены неточности, допущенные в справочных изданиях, в которых имелись статьи о немногих из персонажей нашего исследования (например, об А. А. Александрове и Е. Н. Погожеве в словаре «Русские писатели», об И. И. Фуделе – в ряде справочных Интернет-ресурсов и в новейшей энциклопедии «Русский консерватизм середины XVIII – начала ХХ века»; М., 2010).
Основные положения, вынесенные на защиту
1. Русский консерватизм – устойчивый историко-философский термин, подчеркивающий отличие этой ветви консерватизма от современных ей западных, в большей мере связанных с политической практикой и рефлексией. Как и в случае споров о «русской философии / философии в России», здесь важно подчеркнуть, что речь идет не о бытовании консерватизма в нашей стране (для этого можно было бы использовать термин «российский консерватизм»), но о качественно иной версии. Круг основных идей русского консерватизма определяется формулой, предложенной еще гр. С. С. Уваровым («Православие – самодержавие – народность»), претерпевшей с течением времени ряд трансформаций – как в официозную, так и в более творческую сторону (например, у славянофилов). С русским консерватизмом связана и деятельность К. Н. Леонтьева.
2. Политическое направление К. Н. Леонтьева, по его собственному определению, было «прогрессивно-охранительным». Его проекты предполагали ряд смелых социально-экономических реформ («охранительный социализм», «социалистическая монархия»), а идея «эстетики жизни», которая должна господствовать над вторичной «эстетикой отражений», выделяла его из общего ряда «охранителей», делая скорее предшественником эпохи модерна. От большинства современников из консервативного лагеря его отличало и понимание приоритета церковного над государственным и национальным. Своей жизненной задачей Леонтьев считал проповеди «новой восточной культуры», своеобразной и «антитетичной» (от слова «антитеза») по отношению к современной западной культуре. Прямых своих предшественников Леонтьев видел в старших славянофилах и Н. Я. Данилевском (с последним он, впрочем, шел параллельно и книгу «Россия и Европа» прочитал уже как подтверждение собственных догадок). Кроме того, им было испытано сильное влияние А. И. Герцена («эстетика истории») и Д. С. Милля (в его учении о «разнообразии» и «развитии»). Взгляды Леонтьева на проблему «своеобразия» сложились к концу 1860-х гг., обогатившись знакомством с византийской культурой Афона и бытом христианского и мусульманского Востока.
3. Публицистические произведения Леонтьева отвечают его представлениям о задачах «высокой публицистики», понимаемой как род научной (прогностической) деятельности и в то же время как пророчество (здесь он близок Вл. С. Соловьеву). Терминологический и образный ряд широко заимствовался им из естественнонаучных и математических дисциплин, а также медицины. Тщательное авторедактирование и строгая автоцензура, свойственные Леонтьеву, позволяют увидеть серьезность его отношения к роли публициста.
4. Культурфилософские идеи Леонтьева воплощались и в его художественных произведениях. Так, в романе «Одиссей Полихрониадес» (1872–1882) Леонтьев раскрывает свое понимание идеально устроенного «эпического» мира. Это и другие произведения, написанные после пребывания на Святой горе Афон, носят ярко выраженный дидактически-проповеднический характер.
5. Любовь Леонтьева к спорам, к проповедничеству, граничащему с прозелитизмом, его расхождения с консерваторами-«государственниками» М. Н. Катковым и К. П. Победоносцевым, споры с Ф. М. Достоевским, Л. Н. Толстым, И. С. Аксаковым, и история его многолетней интеллектуальной и задушевной дружбы с Т. И Филипповым и Вл. С. Соловьевым, его вечная тоска о «понимании», – все это выявляет в Леонтьеве яркого «человека диалога», глубже всего именно в творческом диалоге раскрывающегося.
6. К началу 1880-х гг. философские и культурологические представления Леонтьева оформляются в стройное учение, получившее название «гептастилизм». Тогда же он встречает и первых последователей, в общении с которыми создает нечто вроде «школы» (в античном понимании этого слова) или тайного общества. Часть учеников относилась к этому как к игре, другие же становились «солдатами гептастилистической армии» (слова И. И. Кристи), проявлявшими себя на разных поприщах – в журналистике, ученой деятельности, церковном служении и т. д.
7. «Гептастилизм» (седмистолпие; другие самоопределения: «анатолизм», восточничество; «идиотропизм», учение о своеобразии) – учение, охватывающее все сферы жизни, от бытовой до религиозной. Обнаружение неизвестных ранее рукописей Леонтьева подтвердило существование посвященных этой теме записок, не предназначавшихся для печати, но реконструкция учения возможна и на примере известных, издававшихся при жизни Леонтьева, произведений. В статье «Письма о Восточных делах» обнаруживается даже перечисление «7 столпов» культуры (они названы здесь «отвлеченными идеями»): религиозная, философская, политическая, юридическая, экономическая, бытовая, художественная идеи. Все они существуют в любой культуре, но у Леонтьева получают новое смысловое наполнение. «Срединным столпом» (соответственно, восьмым, вне общего счета стоящим, скрепляющим или несущим на себе всю остальную конструкцию) Леонтьев в записке, адресованной Я. А. Денисову, называет самодержавие.
8. Эпистолярные диалоги Леонтьева и воспоминания о нем позволяют выявить свойственные ему педагогические приемы. Начиная свой «пропедевтический курс» с критики современной западной культуры, неприемлемых новшеств быта и речи, Леонтьев затем предлагал ученикам своеобразное противоядие, самим своим обликом и беседами приобщая их к иной культуре. Он старался привить им умение самостоятельно мыслить, знакомил их со своей теорией «триединого процесса развития», предлагая руководствоваться ею и своим излюбленным «эстетическим мерилом» в оценках встречающихся событий и явлений.
9. В конце 1880-х гг. Леонтьев, оставленный к тому моменту почти всеми учениками, разочаровывается не в самом своем учении, а в возможности его приложения к жизни в России в обозримом будущем. Последние годы его жизни окрашены эсхатологическими настроениями. Волна интереса к Леонтьеву поднимается в 1910-е гг., и с тех пор у него появляются все новые и новые, хоть и немногие, последователи. Предпринятое исследование могло бы быть продолжено обращением к леонтьевским по происхождению мотивам в творчестве прот. П. А. Флоренского, Вяч. И. Иванова, И. А. Ильина, из ближайших к нам старших современников – Е. Л. Шифферса.
К теоретической значимости работы можно отнести то, что круг тем и источников, служивший обычно предметом изучения историко-философских дисциплин, в данном случае рассматривается в филологическом исследовании, а также то, что сложные теоретические вопросы (выделим для примера лишь один из них – об экклезиологических воззрениях Леонтьева) рассмотрен неотрывно от биографии писателя.
Практическая значимость заключается в том, что результаты исследования могут быть использованы при комментировании русской классики, в вузовских курсах истории русской литературы, журналистики, истории философии. В ходе работы значительно расширен круг источников по истории консервативного направления в русской мысли и литературе.
Исследование литературной судьбы Леонтьева, его творческих и жизненных практик, его окружения и круга чтения позволило обратиться к самому широкому спектру тем и рассмотреть их на большом временном отрезке (с середины XIX века до начала 1930-х гг., когда ушли из жизни последние из учеников Леонтьева самого раннего призыва). Помимо культурных и политических воззрений тех или иных представителей консервативной русской мысли здесь затронуты такие сюжеты, как редакционная политика ряда изданий, их цензурная судьба, представления о роли публициста и литератора в политической жизни.
Апробация работы
Основные положения предпринятого исследования были изложены в докладах на научных конференциях в ИРЛИ («Константин Леонтьев: биография, наследие, исторический контекст», 2006; «Восток, Россия и Европа: интеллектуальные маршруты Константина Леонтьева», 2011; «Православие и русская литература», 2000, 2001, 2003; «Владимир Соловьев: наследие и наследники», 2001; «Литературный Петербург», 2003; «Вопросы источниковедения и текстологии русской литературы (К 100-летию со дня рождения К. Д. Муратовой», 2004; «Крымский текст в русской культуре XVIII–ХХ веков», 2006; «Святители Филарет Московский, Игнатий Ставропольский и развитие русской культуры», 2007; «Образ России в Болгарии. Образ Болгарии в России», 2009; «Духовные писатели: Забытые и малоизвестные имена», 2009; «Богородичный текст русской культуры», 2009; Научные чтения Рукописного отдела, 2010; «К 150-летию газеты И. С. Аксакова “День”», 2011; «На ножах: Идейный радикализм в литературных и публицистических практиках второй половины XIX – начала ХХ в.», 2012), на факультете журналистики (всеросс. науч.-практич. семинар «Проблемы цензуры в условиях глобализации информационного процесса», 2007) и философском факультете СПбГУ (междунар. науч. конф. «Минувшее и непреходящее в жизни и творчестве В. С. Соловьева», 2003), в Варшавском университете (междунар. науч. конф. «Эго-документ и литература. Дневники, записные книжки и письма русских писателей», 2007), в Коломенском пед. университете («Возвращение Гилярова-Платонова», 2006; междунар. науч. конф. «Славянский мир: общность и многообразие», 2007; «Русская историческая проза: региональный аспект», 2008), Курском гос. университете (XXI Фетовские чтения, 2006), Новгородском государственном университете им. Ярослава Мудрого («Духовные начала русского искусства и образования. Никитские чтения», 2005), Православном Свято-Тихоновском гуманитарном ун-те (Ежегодные междунар. богословские конф.; Москва, 2007, 2008, 2010), в музее-квартире Ф. М. Достоевского (междунар. науч. конф. «Достоевский и мировая культура», 2006–2008, 2010, 2011), музее Ф. М. Достоевского в Старой Руссе (междунар. науч. конф. «Достоевский и современность», 2003, 2005), музее-квартире А. А. Блока («Блоковские чтения», «Коломенские чтения», 1999–2010), Университете педагогического мастерства («Знаменские чтения», 2001), Российской христианской гуманитарной академии («VIII Троицкие чтения», 2008), Научно-просветительском центре Санкт-Петербургской митрополии (конф. к 180-летию со дня рожд. и 100-летию со дня смерти К. П. Победоносцева, 2007), на IV Катковских чтениях (просветительский центр б. Алексеевского монастыря, 2010), в музеях-заповедниках «Абрамцево» и «Ясная Поляна» (конф. к 150-летию журнала «Русская беседа», 2006), на «круглых столах» Центра по изучению традиционалистских направлений в русской литературе Нового времени (ИРЛИ, 2011–2012), на заседаниях Отдела новой русской литературы, посвященных памяти Ю. В. Стенника (2008) и завершению серии публицистики в Полном собрании сочинений К. Н. Леонтьева (2009).
Публикации
По теме диссертации опубликована монография объемом 67,5 а. л. Основные положения работы нашли отражение в преамбулах, историко-литературных и текстологических комментариях к Полному собранию сочинений и писем Леонтьева в 12 томах, двух книгах, тесно связанных с этим собранием («Преемство от отцов» и «Пророки Византизма»), комментариях к книге «Н. С. Лесков: классик в неклассическом освещении» и ряде статей и публикаций, в том числе в 22 статьях в изданиях, рекомендованных ВАК.
Структура монографии
Монография состоит из введения (предисловия), трех частей и заключения. Первая часть делится на три главы и приложение, вторая и третья части содержат по 12 глав. Завершает работу справочный аппарат.
