Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Восприятие творчества А.-Ч.Суинбёрна русской литературой и литературной критикой последней четверти XIX – первой трети XX века 24
1. Творчество А.-Ч.Суинбёрна в осмыслении русской литературной критики последней четверти XIX – первой трети XX в –
2. Влияние А.-Ч.Суинбёрна как литературного и художественного критика на формирование в России последней четверти XIX – первой трети XX в. представлений об отдельных западноевропейских писателях и художниках 59
3. Отзвуки творчества А.-Ч.Суинбёрна в русской литературе первой трети XX в .68
4. «Русская тема» в поэзии А.-Ч.Суинбёрна как отражение его отношения к России и ее осмысление в переводах и исследованиях российских литературоведов 109
Глава 2. Творчество А.-Ч.Суинбёрна в прочтениях русских поэтов-переводчиков последней четверти XIX – первой трети XX века .145
1. Русские переводы поэзии А.-Ч.Суинбёрна (последняя четверть XIX – первая треть XX века): опыт осмысления –
2. «Садовая трилогия» А.-Ч.Суинбёрна («Заброшенный сад», «В саду», «Сад Прозерпины») как объект наивысшего интереса русских переводчиков: из века XIX в век XXI 191
3. Фрагменты из поэтической драматургии А.-Ч.Суинбёрна в русских переводах первой трети XX в. 227
Заключение 240
Список использованных источников и литературы 246
Приложение. Переводы А.-Ч. Суинбёрна в России второй трети XX – начала XXI в. 281
- Влияние А.-Ч.Суинбёрна как литературного и художественного критика на формирование в России последней четверти XIX – первой трети XX в. представлений об отдельных западноевропейских писателях и художниках
- Отзвуки творчества А.-Ч.Суинбёрна в русской литературе первой трети XX в
- «Садовая трилогия» А.-Ч.Суинбёрна («Заброшенный сад», «В саду», «Сад Прозерпины») как объект наивысшего интереса русских переводчиков: из века XIX в век XXI
- Фрагменты из поэтической драматургии А.-Ч.Суинбёрна в русских переводах первой трети XX в.
Введение к работе
Актуальность исследования и степень изученности вопроса. Первые суждения об английском поэте Алджерноне Чарлзе Суинбёрне (1837 - 1909) были высказаны в России еще в 1870-е - 1880-е гг. в письмах И.С.Тургенева, Н.Г.Чернышевского, статьях Н.В.Гербеля, А.Реньяра, переводных материалах из западноевропейских журналов, кратких откликах на выход его новых книг. Осмысление творчества английского автора с учетом контекста русского литературного процесса было предпринято сразу после его смерти в 1909 г. в статьях Н.А.Васильева. В 1920 - 1930-е гг. усилился интерес к «русской теме» в творчестве Суинбёрна, причем акцентировались его сочувствие революционному движению в России и ненависть к российским царям.
Первая диссертация на русском языке, в которой значительное место отведено творчеству Суинбёрна, была написана еще в СССР в 1964 г., - это была докторская работа Л.М.Аринштейна «Революционные и демократические тенденции в английской поэзии второй половины XIX века», защите которой предшествовал выход в 1963 г. монографии «Прогрессивные общественно-политические тенденции в английской поэзии 50-х - 70-х гг. XIX века». В последние годы активизация интереса к Суинбёрну привела к появлению посвященных его творчеству или затрагивающих его творчество докторских диссертаций Н.И.Соколовой «Литературное творчество прерафаэлитов в контексте «средневекового возрождения» в викторианской Англии» (М., 1995), К.Н.Савельева «Литература английского декаданса: истоки, становление, саморефлексия» (М., 2008), кандидатских исследований Н.В.Дубовик «Культурно-эстетические аспекты проблемы человека в позднем английском романтизме» (Саранск, 2000), Д.В.Машковой «Творчество О.Ч.Суинберна в контексте англо-французских эстетических взаимодействий» (Казань, 2001), А.Ю.Корепановой «Литературные связи А.Ч.Суинберна (на материале сборников серий «Стихотворения и баллады» (1866 - 1889))» (СПб., 2006).
Вместе с тем до настоящего времени не предпринималось попыток осмысления эволюции восприятия русскими поэтами, переводчиками и литературными критиками творчества Суинбёрна, традиционно характеризуемого вне контекста русской литературы. Актуальность подобного исследования подчеркивается как богатством фактического материала, относящегося к последней четверти XIX - началу XXI в., так и появлением новых обобщающих работ, посвященных сравнительно-историческому осмыслению русско-английского литературного взаимодействия, прежде всего, русской рецепции поэзии отдельных авторов викторианской эпохи - А.Теннисона, Э.Баррет Браунинг. Исследование русской рецепции Суинбёрна дополняет представление о восприятии творчества английских поэтов второй половины XIX в. в России и -после появления аналогичных работ, посвященных Роберту Браунингу, Данте Габриэлю Россетти, Кристине Россетти, Мэтью Арнольду, Эрнесту Даусону, -позволит оценить масштабность, значимость и многообразие влияния викторианской поэзии на русский литературный процесс в разные периоды исторического развития.
Целью исследования является анализ процесса восприятия творчества английского поэта Алджернона Чарлза Суинбёрна русской литературой последней четверти XIX - первой трети XX в.
Данная цель конкретизируется в постановке следующих исследовательских
задач. 1) изучить обстоятельства осмысления произведений Суинбёрна в русской
литературной критике последней четверти XIX - первой трети XX в.; 2)
осмыслить влияние литературно-критических и искусствоведческих работ
Суинбёрна на формирование в России последней четверти XIX - первой трети XX
в. представлений об отдельных западноевропейских писателях и художниках; 3)
выявить реминисценции и традиции творчества Суинбёрна в русской литературе
первой трети XX в.; 4) проанализировать своеобразие воплощения «русской темы»
в произведениях Суинбёрна в контексте русско-английских общественных и
литературных связей XIX - начала XX в.; 5) осуществить литературоведческий
анализ русских переводов произведений Суинбёрна, выполненных в последней
четверти XIX - первой трети XX в. Д.Н.Садовниковым, К.Рениным
<К.В.Бурениным>, О.Н.Чюминой, К.И.Чуковским, Н.А.Васильевым,
В.Ю.Эльснером, А.П.Доброхотовым, М.О.Цетлиным (Амари), И.А.Кашкиным, А.Б.Гатовым и др.
Объект исследования - русские переводы произведений Суинбёрна; произведения русской литературы, содержащие традиции его творчества; статьи русской критики о жизни и творчестве Суинбёрна. Предмет исследования -характер и тенденции осмысления творчества Алджернона Чарлза Суинбёрна русскими поэтами, переводчиками и литературными критиками последней четверти XIX - первой трети XX в. Материалом для анализа послужили: английские оригиналы Суинбёрна и их русские переводы, выполненные в последней четверти XIX - первой трети XX в., а также переводы позднейшего времени, привлекаемые с целью проведения контекстуального анализа в случае явления переводной множественности; произведения русской литературы первой трети XX в., содержащие реминисценции и традиции творчества Суинбёрна, а также отдельные сочинения позднейшего времени, осмысливаемые с целью выявления эволюции восприятия английского автора некоторыми русскими писателями, впервые обратившимися к суинбёрновской поэзии в эпоху Серебряного века (Б.Л.Пастернак, К.И.Чуковский); литературно-критические публикации последней четверти XIX - первой трети XX в., а также дневники, эпистолярные и мемуарные материалы.
Новизна работы состоит в том, что в ней впервые осуществлено исследование рецепции творчества Суинбёрна русской литературой последней четверти XIX - первой трети XX в. При рассмотрении всей совокупности отмеченных фактов в контексте особенностей литературного развития в России осуществлялись систематизация и дополнение разрозненных работ предшественников и детальный анализ материала, впервые вводимого в научный оборот. Особое внимание уделено стихотворениям Суинбёрна «Заброшенный сад», «В саду» и «Сад Прозерпины», вызвавшим наибольшее число откликов русских переводчиков и воспринятым в России в комплексном единстве, как цикл, отобразивший жизненные искания и сложные философские размышления английского поэта. Впервые исследованы отдельные факты деятельности русских
переводчиков, внесших вклад в популяризацию творчества Суинбёрна в России последней четверти XIX - первой трети XX в. - Д.Н.Садовникова, К.Ренина <К.В.Буренина>, О.Н.Чюминой, К.И.Чуковского, А.П.Доброхотова и др.
Теоретико-методологическая база исследования сформирована на основе фундаментальных работ классиков отечественного литературоведения В.М.Жирмунского, М.П.Алексеева, Ю.Д.Левина, исследований в области теории и истории художественного перевода (М.Л.Гаспаров, Л.Л.Нелюбин, А.В.Федоров, Г.Т.Хухуни, Р.Р.Чайковский, В.И.Шаповалов и др.), русско-английских литературных и историко-культурных связей (А.А.Аникст, А.А.Елистратова, Д.Н.Жаткин, И.М.Катарский, Е.И.Клименко, Е.А.Первушина, Б.Г.Реизов, В.К.Чернин и др.), истории русской переводной художественной литературы (Г.Р.Гачечиладзе, А.Н.Гиривенко, П.М.Топер, Е.Г.Эткинд и др.), истории английской литературы (Н.И.Стороженко, Г.В.Аникин, Л.М.Аринштейн, И.И.Бурова, Н.П.Михальская, К.Н.Савельев, Л.В.Сидорченко, Н.И.Соколова, В.В.Хорольский и др.). В процессе анализа были использованы культурно-исторический, сравнительно-исторический, сравнительно-типологический, историко-типологический, историко-генетический и биографический подходы, а также приемы сопоставительного анализа художественных произведений.
Теоретическая значимость работы заключается в опыте изучения творчества зарубежного писателя в проекции на историю русской литературы и русского художественного перевода, позволяющей осмыслить обстоятельства возникновения и развития интереса к его творчеству со стороны русских писателей, переводчиков, литературных критиков, объяснить проникновение элементов его поэтики в русскую литературную и культурную среду.
Достоверность выводов данного исследования обосновывается привлечением максимально полного объема известных к настоящему времени материалов русской рецепции А.-Ч.Суинбёрна последней четверти XIX - первой трети XX в., а также учетом историко-литературного контекста последующего времени. В этой связи существенным представляется осмысление не только русских переводов поэзии и поэтической драматургии английского автора, но и обстоятельств эволюции литературно-критического восприятия суинбёрновских произведений в России, традиций его творчества в сочинениях русских писателей.
Практическая значимость исследования состоит в возможности использования его результатов при разработке лекционных курсов по истории русской литературы последней четверти XIX - первой трети XX в., истории зарубежной литературы второй половины XIX в., истории русской литературной критики, а также при подготовке изданий избранных переводов произведений Суинбёрна, библиографического указателя опубликованных на русском языке материалов о Суинбёрне, при комментировании сочинений Суинбёрна и русских писателей, отразивших традиции английского предшественника.
На защиту выносятся следующие положения:
1. В последней четверти XIX - первой трети XX в. выделяются три последовательно сменивших друг друга этапа литературно-критического восприятия и осмысления творчества Суинбёрна в России. На раннем этапе, опираясь на труды западноевропейских критиков и исследователей, русская литературная критика представляла компилятивные обзоры творчества поэта,
отклики на появление его новых изданий на английском языке. После смерти Суинбёрна в 1909 г. Н.А.Васильевым было предпринято аналитическое осмысление его наследия, сопровождавшееся переводом отдельных произведений и их фрагментов и ознаменовавшее собой новый этап литературно-критического освоения сочинений писателя в России. К этому времени относятся первые попытки вписать творчество Суинбёрна в контекст литературного развития в России, в частности, осмыслить в параллели с представлявшейся наиболее близкой ему по мировосприятию лирикой К.Д.Бальмонта, провести аналогии между эротизмом Суинбёрна и русской потаённой поэзии. На последующем этапе (1920-е - 1930-е гг.) с изменением общественно-политической ситуации произошло переосмысление наследия Суинбёрна, характеристики которого в литературно-критических публикациях приобрели большую оценочность, причем традиционно приветствовались его демократические убеждения, протест против тирании, антиклерикальные тенденции, свойственные для раннего и зрелого периодов творчества, а осуждались консервативные монархические воззрения, отличавшие поздний период творческой биографии поэта.
-
Несмотря на то, что литературно-критические труды Суинбёрна (за исключением небольших по объему критических заметок о пьесах Шекспира «Король Лир», «Ричард II», «Отелло») не были переведены на русский язык, многие отечественные исследователи мирового литературного процесса смогли уже вскоре после их появления ознакомиться с ними в подлиннике. Работы Суинбёрна способствовали корректировке представлений русской литературной критики и литературоведения о творчестве Шекспира, Дж. -Г. Байрона, Шарлотты Бронте, Уильяма Швенка Гильберта, Теофиля Готье, Чарльза Диккенса, Стефана Георге и др., неоднократно цитировались в трудах, посвященных этим авторам (Н.И.Стороженко, Н.К.Бокадоров, Л.И.Шестов, Л.Н.Толстой («О Шекспире и о драме»), М.К.Цебрикова, П.П.Муратов, Э.Л.Радлов и др.). Однако уже на раннем этапе многие суждения английского поэта, не являясь для русских исследователей авторитетными, становились предметом полемических размышлений, дискуссии, отвергались как излишне субъективные, содержащие ошибочные эмоционально-оценочные характеристики.
-
Отзвуки поэзии Суинбёрна в творчестве русских писателей Серебряного века (В.Я.Брюсов, И.И.Коневской, О.Э.Мандельштам, А.К.Герцык, М.А.Волошин, К.Д.Бальмонт и др.) значительны и вместе с тем носят эпизодический характер. Постоянство интереса к Суинбёрну было характерно лишь для литературной биографии Б.Л.Пастернака, обращавшегося к осмыслению отдельных произведений предшественника и в ранний период творческой деятельности (несохранившиеся переводы трагедий из драматической трилогии о Марии Стюарт и перевод сонета «Джон Форд», относящиеся ко второй половине 1916 — началу 1917 г.; неразысканная статья «О трагедии Суинбёрна» (1918), статья «Несколько положений» (1919)), и в последующие десятилетия (статьи «Антология английской поэзии» (1943), «Заметки переводчика» (1944), «Фридрих Шиллер. Трагедия «Мария Стюарт» (Предисловие переводчика)» (1957), автобиографическая повесть «Люди и положения» (1956 - 1957), переписка с М.И.Цветаевой, Е.В.Пастернак, В.Э.Мейерхольдом, И.А.Кашкиным, А.И.Старцевым, В.В.Роговым). Личность Суинбёрна и его творчество не только
входили в число наиболее сильных увлечений молодого критика и переводчика К.И.Чуковского в 1904 - 1906 гг., но и - как дань прошлому - нашли отражение в его книгах «Оскар Уайльд» (1922), «Футуристы» (1922), «Некрасов: Статьи и материалы» (1926), «Рассказы о Некрасове» (1930), очерках «Как я полюбил англо-американскую литературу» (1941), «"Бесплодные усилия любви"» (1960), «"Сигнал"» (1964), дневнике и эпистолярии, «оксфордской речи» «Русскими глазами» (1962). Тем самым внимание к Суинбёрну, явившееся мимолетным в творчестве многих русских писателей первой трети XX в., в отдельных случаях обрело устойчивость, обусловленную как неизменным возвращением поэта-переводчика к интересным ему темам и образам (таким, например, как образ Марии Стюарт для Б.Л.Пастернака), так и апелляцией к собственным эмоциям, ощущениям, вызванным в прошлом поэзией Суинбёрна, оценка которой, однако, по прошествии лет была пересмотрена (К.И.Чуковский).
4. Особое отношение к России в творчестве Суинбёрна было сформировано как под влиянием английской печати, представлявшей Россию с негативных позиций в период Крымской войны, осложнений в польском вопросе, русско-турецкой войны, избрания на болгарское княжество дальнего родственника Александра II принца Гессен-Дармштадского Александра Баттенберга и его последующего низвержения после разрыва с Россией, так и под воздействием круга близкого общения, в который входили люди, скептически настроенные к политическому устройству России, критиковавшие ее вмешательство в дела других государств (Аурелио Саффи, Бенджамин Джоуэтт и др.). От осуждения тиранической формы правления, обоснований необходимости демократического устройства жизни Суинбёрн к концу 1870-х гг. перешел к призывам к свержению самодержавия, физическому устранению русских царей, приветствовал революционное движение в России, выступал против преследования революционеров, отправлявшихся в ссылку в Сибирь, осуждал еврейские погромы на Юге России, а также расстрел демонстрации 9 января 1905 г., который считал преступлением правящей в России династии. Все события и явления общественной жизни осмысливались Суинбёрном с позиций национальных интересов Британии, беспокойства по поводу ослабления ее роли как мировой сверхдержавы и одновременного усиления роли России в мировом политическом процессе.
5. Ранние обращения русских поэтов-переводчиков к осмыслению лирики и драматургии Суинбёрна (конец 1870-х - 1900-е гг.) характеризовались эклектизмом и не смогли сформировать достоверное представление о его творчестве у российских читателей. Большинство созданных в этот период переводных произведений были несовершенны, что проявилось в переводе стихов прозой (анонимный прозаический перевод «Заброшенного сада» (под названием «Заглохший сад») в «Еженедельном Новом времени», «Сад Прозерпины» и «Призраки цариц» в переводе В.Ю.Эльснера), фрагментарности интерпретаций английских подлинников («Ночная стража» в переводе О.Н.Чюминой, «На северном море», «Рококо» и «Перед рассветом», эпизоды из второй сцены третьего акта трагедии «Босуэлл» и второй хор трагедии «Аталанта в Калидоне» в переводе Н.А.Васильева, «Тяжести» в переводе А.П.Доброхотова, «В саду» (с названием по первому стиху - «О, пусти мои руки, о, дай мне вздохнуть...») в
переводе К.И.Чуковского), а также в написании стихотворений «на мотив», позиционированных в качестве переводов с английского («Заглохший сад» К.Ренина <К.В.Буренина>, анонимное стихотворение «Маю»). В последующие десятилетия (1910 - 1930-е гг.) указанные тенденции сохранялись, что, в частности, отразилось в появлении прозаического перевода Ф.П.Шиллера «Накануне революции», фрагментарных переводов И.А.Кашкина («У северного моря», «Les Adieux»), М.О.Цетлина (Амари), Вл.Г.Зуккау-Невского, В.Исакова (все - из «Аталанты в Калидоне»). Однако к концу рассматриваемого периода уже можно говорить о формировании определенного небольшого по объему корпуса удачных суинбёрновских переводов, сохраняющих эстетическую ценность и в наши дни, давая полноценное представление об особенностях творческой манеры английского автора (переводы Д.Н.Садовникова «Pasticcio», Н.А.Васильева «Сад Прозерпины», А.Б.Гатова «На спуск "Ливадии"», И.А.Кашкина «Песня времен порядка», Б.Б.Томашевского «Прощание», «Ave atque vale (Памяти Шарля Бодлера)» и «Покинутый сад»).
6. Наибольший интерес русских поэтов-переводчиков вызвали стихотворения Суинбёрна «Заброшенный сад», «В саду» и «Сад Прозерпины», не соотносимые самим английским автором друг с другом, но воспринятые в России как некая «садовая трилогия», представившая неизменные жизненные искания поэта, его сложные философские размышления о вселенной и месте в ней человека, о бренном и вечном, бытии и покое, любви и смерти. Особая известность «Сада Прозерпины» в России во многом обусловлена использованием фрагмента из этого произведения («From too much love of living...») в размышлениях героя в заключительной части романа Дж. Лондона «Мартин Иден» (1909). Драматическое противоречие между вечностью идеальной красоты и преходящестью конкретных явлений, в которых существует эта красота, умение английского поэта увидеть в идеальной картине мира грядущее разрушение и тление стали наиболее существенными для его российского восприятия, о чем свидетельствуют более тридцати интерпретаций «From too much love of living...».
Соответствие специальности диссертации паспорту специальности, по которой она рекомендуется к защите. Диссертация соответствует специальности 10.01.01 - Русская литература и выполнена в соответствии со следующими пунктами паспорта специальности: п. 3 - история русской литературы XIX века (1800 - 1890-е годы); п. 4 - история русской литературы XX - XXI веков; п. 17 - взаимодействие русской и мировой литературы, древней и новой; п. 18 - Россия и Запад: их литературные взаимоотношения.
Апробация работы и публикации. Материалы диссертации были представлены на Международной научно-методической конференции «Языковые и культурные контакты различных народов» (Пенза, 2012), Всероссийской научно-практической конференции «Вопросы теории и практики перевода» (Пенза, 2012), а также в выступлениях на внутривузовских научных конференциях преподавателей Пензенского государственного университета архитектуры и строительства (2011 - 2013). Основные положения работы подтверждены в авторитетных рецензиях на статьи, принятые к печати журналами, входящими в действующий перечень ВАК РФ, а также одобрены ведущими учеными кафедры, выступившими в качестве рецензентов и экспертов на заключительном
обсуждении диссертации. По теме исследования осуществлено 3 публикации в изданиях перечня ВАК РФ «Проблемы истории, филологии, культуры», «Мир науки, культуры, образования», «Гуманитарные исследования».
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы, приложения.
Влияние А.-Ч.Суинбёрна как литературного и художественного критика на формирование в России последней четверти XIX – первой трети XX в. представлений об отдельных западноевропейских писателях и художниках
Из многочисленных литературно-критических трудов А.-Ч.Суинбёрна в России были переведены и опубликованы в 1903 – 1909 гг. лишь три небольшие критические заметки, посвященные шекспировским пьесам – «Королю Лиру» [52, с. 229 – 234], «Королю Ричарду II» [53, с. 162 – 169] и «Отелло» [34, с. 75 – 81]. Вместе с тем наиболее значительные произведения Суинбёрна о Шекспире – книги «Изучение Шекспира» («A Study of Shakespeare», 1880) и «Возраст Шекспира» («The Age of Shakespeare», 1908) – были хорошо известны российским шекспироведам на языке оригинала. Н.И.Стороженко, подчеркивая значимость сонетов Шекспира как источника сведений о внутренней жизни самого поэта, отмечал, вслед за И.-В.Гете, что «в них нет ни одной буквы, которая не была бы пережита, перечувствована и выстрадана», после чего указывал, что «к такому же заключению пришел совершенно самостоятельно Вордсворт, за которым последовали Кольридж, Платен, Свинборн, Теннисон, Виктор Гюго и др.» [312, с. 321]. Н.К.Бокадоров, хотя и не упоминал Суинбёрна в основном тексте своего курса «Истории западноевропейской литературы XVI – XVII вв.», но пользовался его книгой «Возраст Шекспира», что нашло отражении в библиографии [180, с. III]. Философ-экзистенциалист Л.И.Шестов в своей книге «Шекспир и его критик Брандес», опубликованной в 1898 и в 1911 г., опирался на отдельные суждения Суинбёрна при анализе шекспировских трагедий «Юлий Цезарь» («Swinburne объясняет симпатии Шекспира к Бруту его республиканскими тенденциями» [343, c. 145]) и «Гамлет» («Мы видим, … что «Гамлет» … был встречен … , как метко выражается Swinburne, насмешками, криками, шиканьем, свистом, страшным, скрытым неодобрением со стороны меньших поэтов» [343, c. 203]).
Исследования Суинбёрна о Шекспире, наряду с трудами Георга Готфрида Гервинуса, Георга Брандеса и др., переведенными на русский язык, были известны и Л.Н.Толстому, процитировавшему пространный фрагмент работы «В мастерской Шекспира» в своем «критическом очерке» «О Шекспире и о драме», написанном в 1904 г.:
«Мне не хотелось бы говорить о шекспировском «Артуре», – говорит Свинбурн. – Есть в мире произведений Шекспира одно или два лица, для которых никакие слова недостаточны. Такое лицо – Корделия. Место, которое занимают такие лица в нашей душе и в нашей жизни, не может быть передаваемо. Место, отведенное для них в тайнике нашего сердца, непроницаемо для света и шума ежедневной жизни. Есть часовни в соборах высшего человеческого искусства, как и в его внутренней жизни, не созданные для того, чтобы быть открытыми для глаз и ног мира. Любовь, смерть, воспоминание в молчании охраняют для нас некоторые любимые имена. Это высшая слава гения, конечно, чудо и величайший дар поэзии, что оно может прибавить к числу этих хранимых в нашем сердце воспоминаний новые имена поэтических произведений» [131, с. 218].
Анализируя взгляды на творчество Шекспира лондонского корреспондента «Вестника Европы» А.Реньяра, К.И.Ровда писал, что, отвергнув рассуждения Германа Ульрици о «Гамлете» как о самой христианской пьесе и проследив, «вслед за Суинбёрном», все три ее редакции, Реньяр пришел к убеждению, «что Гамлет весьма далек от того, чтобы быть похожим на христианина» [291, c. 568]; эта мысль была подкреплена фрагментом из относящегося к январю 1881 г. XIII письма цикла «Письма из Англии. Наука и литература в современной Англии», где отмечено стремление Гамлета «обнаружить все слабые стороны христианской морали, делающей нас всех трусами (makes cowards of us all)» [291, c. 196]. Заслугу Суинбёрна – исследователя Шекспира А.Реньяр видит в осмыслении его деятельности не как «фанатика Реформации» [289, c. 171], а как человека эпохи Возрождения, в контексте знаковых имен Мишеля Монтеня и Франсуа Рабле. Несколько ранее, в V письме цикла, А.Реньяром была проведена параллель между музыкой сонетов Шекспира и поэм Суинбёрна и при этом упомянута музыкальность поэзии А.С.Пушкина [см.: 286, c. 765].
А.Реньяру оказалась хорошо известной и написанная Суинбёрном в 1877 г. книга «Пояснения к Шарлотте Бронте» («A Note on Charlotte Bront»), на которую английский корреспондент «Вестника Европы» в существенной мере опирался при анализе произведений Бронте, заслуженно добившихся общественного признания: «В последние годы были предприняты серьезные критические труды, и в настоящее время превосходная биография м-ра Уэмиса Райда, вместе с многочисленными, неизданными письмами, и замечательная статья Суинбёрна, доказывают всеобщее внимание и восхищение, с каким английские писатели относятся теперь к несравненной женщине, которой до сих пор они не отдавали должной справедливости» [287, с. 261]. А.Реньяр соглашался с Суинбёрном в том, что персонажи, созданные Шарлоттой Бронте, являются ее самым значительным творческим достижением, что «ни один из английских романистов, находящихся в живых, не может с ней сравниться в искусстве живописать характеры в их длинных отношениях и их влиянии друг на друга» [287, с. 264]. Защищая Шарлотту Бронте от нападок современной критики, А.Реньяр радовался тому, что в числе ее защитников оказался и «великий поэт и замечательный критик» Суинбёрн, который «ринулся с азартом на сцену, чтобы преломить копье в честь Шарлотты … и ее бессмертного творения романа «Джейн Эйр» » [287, с. 264].
При описании содержания октябрьского номера «The Nineteenth Century» за 1884 г. В.Михайловский, автор библиографического отдела «Русской мысли», подробно пересказывает содержание очерка Суинбёрна о Чарльзе Риде, «романы и повести которого неоднократно переводились у нас» [265, c. 34]. В.Михайловский особо отмечает, что «Суинбёрн ставит этого писателя весьма высоко и сравнивает его с различными английскими и французскими романистами», однако при этом затрудняется определить место, занимаемое им в развитии английской литературы, поскольку видит у него один, но очень существенный недостаток: будучи мастером «блестящих эпизодов и замечательно хорошо очерченных отдельных личностей», он вместе с тем «не создал ни одного крупного произведения, которое бы удовлетворяло, со стороны гармонии и единства, требованиям литературной критики» [265, c. 34].
В девятом томе «Собрания сочинений» датского филолога Георга Брандеса, вышедшем в 1902 г. в переводе под редакцией М.В.Лучицкой, помещен текст книги «Романтическая школа во Франции», содержащей, в числе прочего, характеристику романа Теофиля Готье «Мадемуазель Мопен», отчасти оспаривающую мнение о нем, высказанное ранее Суинбёрном: «Это вполне языческая и местами вполне неприличная книга – неприличная как диалог Кребильона-сына – но в ней скрывается много силы, и как не преувеличено мнение о ней Свинберна, называющего ее «золотою книгою красоты» («the golden book of beauty»), но все же в ней высказывается выходящее из ряду вон понимание красоты. Она служит как бы источником для не знающей удержу жизненной силы юноши» [182, c. 76].
В написанной на основе книги Георга Брандеса «Главные течения литературы девятнадцатого столетия» и опубликованной в 1887 г. на страницах «Русского богатства» статье М.К.Цебриковой «Романтизм в Англии» имя Суинбёрна упоминается при оценке «поэзии нашего времени», которая, хотя и не дала гениев, подобных Дж.-Г.Байрону и П.-Б.Шелли, однако дала «имена Свинбёрна и Гуда» [330, c. 107]. Описывая заслуги Вальтера Сэвиджа Лэндора, впервые в английской поэзии перешедшего от песен, «раздающихся, как песнь птицы, от гимнов природе с пасторскою моралью, от риторических од лавреатов и узкого национализма к поэзии с широкими общечеловеческими идеалами», М.К.Цебрикова констатирует их высокую оценку поэтами нового поколения: «Броунинг и Свинбёрн … поклонением своим утешили старика за долгое пренебрежение общества. Свинбёрн посвятил ему свою “Аталанту”» [330, c. 130].
Отзвуки творчества А.-Ч.Суинбёрна в русской литературе первой трети XX в
Предваряя осмысление особенностей отношения А.-Ч.Суинбёрна к России и «русской темы» в его творчестве, следует отметить, что поэт, тесно связанный с традициями английского романтизма, испытавший влияние Дж.-Г.Байрона, П.-Б.Шелли, Дж.Китса и У.С.Лендора, впитавший философскую углубленность прерафаэлитов, а также отдельные традиции французской литературы – натурализм Шарля Бодлера, риторическую декламативность Виктора Гюго, был долго гоним на родине за смелые уклоны своего этического мировоззрения и политический радикализм, проявлявшийся в прославлении мятежа и расправ над правителями, социальном утопизме недвусмысленных предсказаний, мечтах о республике всего мира и братском единстве всех народов. Лейтмотивом отношения английского поэта к России является именно республиканизм, который, тем не менее, соседствовал в его поэзии с патриотическими порывами, выливавшимся в создание поэм на темы национальной истории, восторженных од величию и политическому могуществу современной ему Англии.
П.Ваддингтон отмечал, что интерес Суинбёрна к России впервые проявился в период обострения англо-русских политических отношений и начала Крымской войны 1853 – 1856 гг., когда будущий известный поэт мечтал пойти в армию, чтобы сражаться против Российской империи в войсках коалиции Британской, Французской, Османской империй и Сардинского королевства. Мечты не осуществились, однако интерес Суинбёрна к событиям Крымской войны нисколько не ослаб. Путешествуя по Европе летом 1855 г. вместе со своим дядей – генерал-майором Томасом Эшбёрнхемом, – Суинбёрн познакомился в Висбадене с ветераном битв при Альме и Балаклаве капитаном Хедвортом Хилтоном Джоллиффем, впоследствии бароном Хилтоном. Тогда же он посетил в Висбадене часовню, построенную русским царем Николаем I для захоронения Елизаветы Михайловны, жены герцога Баварии, и был особенно впечатлен ее расписной православной крестной перегородкой, а также шерстяными тапочками, надевавшимися по русскому обычаю, чтобы не повредить мраморные полы. Англо-русский конфликт прочно сохранился в памяти Суинбёрна, свидетельством чему стала опубликованная посмертно незаконченная новелла «Лесбия Брандон» («Lesbia Brandon»), содержавшая упоминания о Крымской войне. О сути разногласий конфликтующих сторон английский поэт не размышлял, вопреки популярному мифу о якобы создании им стихотворения «Мир, мир! Как скоро мы забудем…» («Peace, Peace! How soon shall we forget…»), опубликованного в «Журнале Фрейзера» («Fraser s Magazine») в июне 1856 г. за подписью A.C.S. В действительности это стихотворение было написано дядей Суинбёрна Энтони Каннингэмом Стёрлингом [см.: 369, p. 168 – 169].
Первые суждения Суинбёрна о России относятся к 1865 г., когда им был написан очерк «О свободе и верности» («Of Liberty and Loyalty»), содержавший критическую оценку позиций Томаса Карлейля, выраженных в заключительных 20-м и 21-м томах его биографической книги «История Фридриха II Прусского, названного Фридрихом Великим» («History of Friedrich II of Prussia, Called Frederick the Great»). Т.Карлейль, противопоставляя характер и судьбу поляков и русских, проводил аналогию с ковриком у двери, которым стала Польша для России при обмене любезностями с Европой; поляки относились к русским как к варварам, не имевшим ни культуры, ни литературы, однако, на взгляд Т.Карлейля, превосходство все же оставалось за русским народом, обладавшим, в отличие от поляков, даром подчинения, способностью быть управляемым («the gift of obeying, of being commanded»). В ответной реплике Суинбёрн высказал несогласие с тем, что Карлейль фактически уравнял понятия подчинение и преданность, ибо последняя не есть проявление совершенства дисциплины и выучки или бессмысленной пассивной покорности, но является продуктом свободной, осознанной воли. А потому, превознося подчинение в русской армии, Т.Карлейль, по мнению Суинбёрна, восхвалял вовсе не верность, но отсутствие того, что отличает человека от зверя или зверя от машины, покорность, не имеющую никакого отношения к совести, чести, любви, вере, несущую в себе нечто негуманное и принудительное. Суинбёрн с глубокой иронией констатировал, что непротивление («non-resistance») явилось бесценным качеством, сделавшим Россию страной, желание обладать которой разрушило Польшу, и смогло странным образом компенсировать стремление иметь свою культуру, искусство, поэзию. Испытывая в тот момент уважение к Т.Карлейлю (впоследствии сменившееся полным неприятием его общественных воззрений и устремлений), Суинбёрн не предполагал вступать с ним в философско-политические споры, однако использовал возможность обосновать в очерке свою позицию в отношении России.
Суинбёрн также представил образ России в стихотворении «Мольба стран» («The Litany of Nations»), впервые опубликованном в сборнике «Песни перед восходом солнца». В нем прослеживалась взаимосвязь с драматическим произведением Ли Ханта для театра масок «Сошествие Свободы» («The Descent of Liberty», 1815), в котором божественная свобода обращалась к душам ведущих европейских государств и награждала Россию короной за победу над Наполеоном. Однако Суинбёрн подводил читателя к совершенно иному финалу: голоса стран пробуждали мать Исиду и просили услышать их и направить на путь истинный, причем в качестве персонажей поочередно появлялись Греция, Испания, Франция, Россия, Швейцария, Германия, Англия. Суинбёрновская оценка стран предсказуема: Греция – хорошая, Испания – плохая, Франция извращена кровавыми делами, Англия свободна, но ей предначертано стать еще свободнее, Россия же – странная страна с рабским положением народа и потенциалом ко всемирному господству: «I am she whose hands are strong and her eyes blinded / And lips athirst / Till upon the night of nations many-minded / One bright day burst; / Till the myriad stars be molten into one light, / And that light thine; / Till the soul of man be parcel of the sunlight, / And thine of mine. / By the snows that blanch not him nor cleanse from slaughter / Who slays his brother; / By the stains and by the chains on me thy daughter; / (Cho.) Hear us, O mother» [20] [Я та, чьи руки сильны, а глаза слепы / И уста жаждут, / Пока среди ночи в разных странах / Яркий день не наступит; / Пока мириады звезд не сольются в один свет, / И этот свет твой; / Пока душа человека не станет неотъемлемой от солнечного света, / А твоя – моего. / Снегами, что не белят и не очищают от убийства того, / Кто убивает своего брата; / Пятнами и цепями на мне, твоей дочери; / (Хор) Услышь нас, о мать].
«Садовая трилогия» А.-Ч.Суинбёрна («Заброшенный сад», «В саду», «Сад Прозерпины») как объект наивысшего интереса русских переводчиков: из века XIX в век XXI
В обширном поэтическом наследии А.-Ч.Суинбёрна внимание русских переводчиков более других привлекли три стихотворения, объединенных обобщенным образом сада, символизирующим преходящесть самой жизни, ее радостей, бесплодность молодости, неизбежность утраты иллюзий. Стихотворение «Заброшенный сад» («A Forsaken Garden»), вошедшее в поэтический сборник «Стихотворения и баллады, вторая серия» («Poems and Ballads, Second Series», 1878), было создано Суинбёрном в период расцвета его творческого дарования, характеризовавшийся наличием уже сформировавшейся творческой индивидуальности, проявлявшейся, в числе прочего, в использовании смешанных размеров, различных видов звукописи, перебоев ритма, сложной рифмовки, в конечном итоге подчиненном стремлению передать музыку звуков природы и тончайшие оттенки чувств. Обращаясь в «Заброшенном саде» к излюбленным образам моря, времени, смерти, поэт соотносил их с обстоятельствами личной жизни, воспоминаниями об утраченной любви. В конце 1864 г. было объявлено о помолвке кузины поэта, его возлюбленной Мэри Гордон с полковником Диснеем Лейтом. Свадьба кузины стала крахом всех надежд, величайшим разочарованием в жизни Суинбёрна и вызвала появление многих проникновенных стихов. Мир заброшенного сада, талантливо представленный Суинбёрном и воссозданный его русскими интерпретаторами, – начиная с анонимного автора «Еженедельного Нового времени», К.Ренина (К.В.Буренина) и Б.Б.Томашевского и заканчивая Г.Е.Беном, С.А.Степановым, авторами Интернет-переводов Э.Ю.Ермаковым и И.Д.Трояновским, – отрезан скалами от моря, наполнен тоской и меланхолией, утопает в тишине и одиночестве, не помнит ни звуков шагов, ни голосов людей. Суинбёрн обращается к образу времени, показывая его несправедливым тираном, разрушающим цветы, но сохраняющим колючий терн, лишающим человека радостей, сберегающим лишь печаль и скорбь. Размышления о том, что могло бы быть, но чего, увы, нет, предшествуют у Суинбёрна появлению образа влюбленных, проникновенному возвращению в прошлое, в счастливые дни общения, пронизанного светлыми чувствами. Уход любви ведет лирического героя не только к осознанию ее непостоянства, но и к мысли о неизбежности смерти, оттеняемой описанием сада, разграбленного временем, опустошенного, ставшего «призраком сада», по сути своей – кладбищем; наконец, возникает и образ смерти, которая сама мертва посреди содеянных ею пустоты и разорения. Суинбёрн создает ощущение опустошенности при помощи акцентировки многочисленных деталей заброшенности – weeds (сорняки), thorns (терновник), wastes (пустоши), cliffs (утесы), rocks (скалы), graves (могилы) и др., которые crumble (крошатся), shrink (засыхают), wither (блекнут). Многократно повторены поэтом и многие другие лексемы (sea (море), wave (волна), rose (роза), blossom (цветок), wind (ветер), sun (солнце), rain (дождь), field (поле), flower (цветок), life (жизнь), love (любовь) и др.), причем активно используются различные производные от них, например, в седьмой строфе можно видеть глагол прошедшего простого времени loved, существительное love, дважды используемое в сравнительных конструкциях, инфинитив to love, прилагательное loveless, соотносимые с глаголом настоящего простого времени love и существительными love и lovers в предыдущей и последующей строфах: «Or they loved their life through, and then went whither? / And were one to the end – but what end who knows? / Love deep as the sea as a rose must wither, / As the rose-red seaweed that mocks the rose. / Shall the dead take thought for the dead to love them? / What love was ever as deep as a grave? / They are loveless now as the grass above them / Or the wave» [25, p. 25] [Или они любили всю свою жизнь, а потом умерли? / И были единым целым до конца – но какого конца, кто знает? / Любовь глубокая как море, как роза должна увянуть, / Как розово-красная морская водоросль, что насмехается над розой. / Думают ли мертвые, что мертвые любят их? / Какая любовь была так же глубока как могила? / Они без любви теперь, как трава над ними / Или волна]. Суинбёрновское описание отличается подробностью, тщательностью и при этом торжественностью, акцентирующей не только мертвящую всё тишину, но и неизбежность смирения перед силами тлена и разложения. Поэтом используются эмблематические образы одинокого ветра, палящего солнца, увядших цветов, призванные констатировать бренность всего земного и позволяющие в дальнейшем перейти от частного к общему, к мыслям о всеобщем отчуждении, сравнениям тишины сада и склепа.
Только в раннем анонимном переводе мысль подлинника была передана достаточно полно, причем были сохранены не только лексические вариации, связанные с темой любви, но и многочисленные сравнения любви с морем, розой, водорослью, могилой и др., ср.: «Или быть может они любили всю жизнь; и что же сталось потом с ними? Они были соединены друг с другом до самого конца, но до какого конца? Любовь, глубокая как море, увядает, подобно розе или розовому водорослю, который издевается над хрупкостью розы. Разве смерть думает о мертвых, чтобы любит ь их? Была ли когда любовь столь глубокая, как могила? Теперь они без любви, подобно пыли на их могиле, подобно волне» [160, стлб. 701]. Вместе с тем анонимный перевод был единственным подстрочным, тогда как прочие выполнялись с сохранением стиховой структуры подлинника, что закономерно вело к большим содержательным отклонениям. Так, К.Ренин только трижды использовал лексему любовь и одно из ее производных (влюбленные), а из многочисленных сравнений сохранил лишь сравнение с розой, подчеркнув краткость, мимолетность любовного чувства: «Пускай счастливой, мирною четой / Влюбленные пришли к своей могиле – / Любви первоначальной и святой / Едва ль они восторги сохранили; / Любовь подобна розе, что весной / Распустится: она живет мгновенье. / И если даже в юности волненья / Они таили долгие года / В живом воспоминаньи – и тогда / Все ж смерть пришла урочною порою / И кости их истлели под землею!» [33, с. 121]. Впоследствии И.Д.Трояновский предложил интерпретацию, представлявшую собой полную противоположность прочтению К.Ренина, – художественные детали (море, роза, могила, трава, волна и др.) в их многообразии были сохранены, однако сам замысел подлинника потерял свою отчетливость, выпуклость: «А быть может, любовью они так пылали, / Что остались верны от венца до венка? / Как любовь глубока? словно море? Едва ли… / Век, отпущенный розе – увы, не века, / Как любовь глубока? как могила? Быть может… / Как могила сегодня она холодна, / И сердца холодны, как трава над их ложем, / А, быть может, волна?» [47].
Фрагменты из поэтической драматургии А.-Ч.Суинбёрна в русских переводах первой трети XX в.
В своей статье «Поэзия Свинберна», напечатанной в 1909 г. на страницах «Вестника Европы», Н.А.Васильев представил фрагмент второй сцены третьего акта трагедии Суинбёрна «Босуэлл», второй части трилогии из жизни Марии Стюарт, созданной в результате длительной и кропотливой работы с историческими источниками. Неприятие шотландской королевы, обвиняемой в причастности к убийству мужа, потребовало от Суинбёрна особой акцентировки ее развратности, бесхарактерности, коварства, склонности губить своих возлюбленных, существенно отличавшей суинёрновскую трактовку исторического образа от других интерпретаций (в частности, в пьесе Ф.Шиллера «Мария Стюарт»), в которых портрет королевы был существенно облагорожен. Отмечая редкое психологическое мастерство Суинбёрна в изображении образа Марии, Н.А.Васильев приводил в доказательство фрагментарный перевод речи королевы над трупом убитого мужа Дарнлея, завершавшейся обращением к Босуэллу с просьбой о поцелуе. В переводе было много пропусков, в силу чего авторская синекдоха утратила свою выразительность, ср.:
«…This tongue that mourned to me, / These lips that mine were mixed with, these blind eyes / That fastened on me following, these void hands / That never plighted faith with man and kept, / Poor hands that paddled in the sloughs of shame, / Poor lips athirst for women s lips and wine, / Poor tongue that lied, poor eyes that looked askant / And had no heart to face men s wrath or love» [7, p. 250 – 251] […Этот язык, который жаловался мне, / Эти губы, которые с моими соединялись, эти слепые глаза, / Которые пристально следили за мной, эти бесполезные руки, / Которые никогда не давали слово и не держали его, / Бедные руки, которые барахтались в грязи стыда, / Бедные губы, которые жаждали женских губ и вина, / Бедный язык, который лгал, бедные глаза, которые смотрели косо / И не имели мужества смотреть в лицо гневу или любви] – «…Язык вот этот / Все жаловался мне. Вот эти губы прежде / Соединялися с моими. Эти руки, / Обеты дав, их не держали никогда, / Беспомощно барахтались в трясине срама. / Язык всегда нам лгал, глаза смотрели косо, / А губы были жадны до вина и женщин» [188, с. 513].
В той же статье Н.А.Васильев представил перевод второго хора из античной трагедии Суинбёрна «Аталанта в Калидоне», традиционно воспринимавшейся в качестве единственного в своем роде произведения, гармонически сочетавшего классические и современные элементы, а также характеризовавшегося совершенством формы и богатством языка. Н.А.Васильев кратко пересказывал сюжет, основанный на греческом мифе из «Метаморфоз» Овидия (кн. VIII, стихи 267 – 547), после чего отмечал, что в хорах передаются не эллинские, а современные чувства – гордый вызов личности, не желающей подчиниться судьбе, отрицание божественного миропорядка. Впоследствии к осмыслению второго хора из «Аталанты в Калидоне» обращались М.О.Цетлин (Амари), напечатавший свой перевод в 1918 г. в газете «Понедельник» – органе правого крыла организации партии социалистов-революционеров [см.: 307], В.Исаков, чей перевод увидел свет в 1937 г. в «Антологии новой английской поэзии» [см.: 39, с. 135 – 136], Э.Ю.Ермаков, разместивший перевод в сети Интернет в 2006 г. [см.: 35]. В «Аталанте в Калидоне», построенной по законам античной трагедии, герои напоминали «аллегорические образы средневековья», причем такое сочетание не смотрелось парадоксальным, ибо своеобразно преломляла споры о способах изображения человека в искусстве: «Судьба Мелеагра (человека, постоянно переживающего борьбу между душой и телом), любовь которого к Аталанте (воплощающей духовное начало) становится причиной его разрыва с Алтеей (воплощающей природное естество) и его последующей гибели, воспринимается, как предостережение поэта человеку, приносящему природное начало в жертву духовному» [147, с. 35]. В этом произведении отразились и постепенная эволюция викторианской эстетики от идеализации средневековья к культу античности, и подчеркнутая любовь самого Суинбёрна к греческой цивилизации и созданной ею культуре, неоднократно выраженная и в других его произведениях, и мечты о гармонии человека в единении с природой, с первозданной красотой бытия, вдохновлявшие многих английских поэтов второй половины XIX в., и ощущение грядущей катастрофы европейской культуры, которую невозможно предотвратить, как некогда невозможно было избежать катастрофы культуры античной, и глубокий пессимизм современности, возникающий словно в пику гедонистическим картинам прошлого. Для Н.М.Саркисовой представлялась существенной некоторая «вторичность» художественных исканий поэта, предвосхитившая литературу Серебряного века: древнегреческий миф был почерпнут из «Метаморфоз» Овидия, пятистопный белый стих – из английской ренессансной драмы, тропико синтаксические приемы – из драматических поэм П.-Б.Шелли; все это усиливалось «игрой паронимами или однокоренными словами, создающей эффект усиления звука», используемыми для перемены ритма «перечислениями однородных членов предложения и повторами, как анафорическими, так и внутристрочными», обращением к приемам подхвата (с целью передачи эффекта торжественной патетической речи героев), сравнения, а также замещения одного образа другим, позволяющего «удваивать, усложнять ассоциативное поле смысла образов, развивающихся одновременно параллельно и связно» [299, c. 256]. Незатейливый зачин английского хора («Before the beginning of years / There came to the making of man» [5, p. 21] [До начала времен / Сошлись творить человека]) был преобразован М.О.Цетлиным (Амари) в вопрос, безусловно, провоцировавший интерес читателя, тогда как Н.А.Васильев неправомерно сгустил мрачные краски эпитетами «печального полные бремени», «унылых», а В.Исаков представил предельно сглаженную картинку, характеризующуюся наименьшей индивидуальностью и при этом наибольшей приближенностью к оригиналу, Э.Ю.Ермаков опустил упоминание о давности происходящего в силу того, что это понятно из контекста, ср.: «На самой заре времен / Был послан в мир человек, / И что же обрел здесь он / На краткий иль долгий век?» (М.О.Цетлин (Амари); [99, с. 244]) – «Когда еще не было Времени, / Пришли для созданья людей / Печального полные бремени / Так много унылых гостей» (Н.А.Васильев; [188, с. 510 – 511]) – «До начала веков и дней / Сошлись человека творить» (В.Исаков; [307, с. 135]) – «Сотворить человека боги / Решили и взялись за дело. / К работе призвали многих» (Э.Ю.Ермаков; [35]). Суинбёрн приписывал определенные атрибуты либо давал характеристику всему тому, что призвано созидать человека, – времени, горю, радости, лету, воспоминаниям, безумию, силе, любви, ночи, жизни («Time, with a gift of tears; / Grief, with a glass that ran; / Pleasure, with pain for leaven; / Summer, with flowers that fell; / Remembrance fallen from heaven, / And madness risen from hell; / Strength without hands to smite; / Love that endures for a breath; / Night, the shadow of light, / And life, the shadow of death» [5, p. 21 – 22] [Время, с даром слез; / Горе, с сосудом, что потек; / Радость, с горечью дрожжей; / Лето, с цветами, что опали; / Воспоминания, ниспосланные с небес, / И безумие, поднятое из ада; / Сила без рук для удара; / Любовь, что длится один вздох; / Ночь, тень света, / И жизнь, тень смерти]), что с незначительными вариациями передано В.Исаковым: «Время с слезами очей, / Грусть, чей сосуд разбит, / Радость, дитя страданья, / Лето, чья жизнь отцвела, / Память, небес даянье, / Безумье, исчадие зла, / Сила без рук для ответа, / Любовь, что живет только день; / И ночь, тень света, / И жизнь, смерти тень» [39, с. 135]. Н.А.Васильев и М.О.Цетлин (Амари) более вольны в трактовках, в частности, первый из них не упоминает о лете («summer»), заменяет силу («strength») счастьем, а любовь («love») – страстью («Вот слезы приносит Мгновение, / И хрупкость приносит Печаль. / Окрасилось в грусть Упоение, / И тех упоений нам жаль. / Нам Память с небес посылается, / Безумием ад наградит, / А Счастье всегда потеряется, / А Страсть, заласкав, улетит. / Тень Света есть Ночь непроглядная, / А Жизнь наша – Гибели тень…» [188, с. 511]), второй – опускает фрагменты, посвященные времени («time») и лету («summer»), вводит оригинальное сравнение яда отчаяния, пронизывающего радость, с дрожжами, содержащимися в хлебе, наконец, допускает утрату заложенной в оригинале глубокой символической параллели, представляя жизнь не как тень смерти, а как тень ночи: «Радость, но в ней, как хлеба / Дрожжи, – отчаянья яд; / Память, посланницу неба; / Безумие, знавшее ад; / Силу без рук для созданья; / Любовь, что длится лишь день; / Ночь – только тень от сиянья, / И жизнь – только ночи тень» [99, с. 244]. В переводе Э.Ю.Ермакова оказывался полностью утраченным стих о радости («pleasure»), к тому же из двух значимых параллелей – света и ночи, жизни и смерти – была сохранена только первая: «Горе, что мучит умело, / Лето с предчувствием снега, / Время, что слезы рождает, / Память падения с неба / И злобу, что ад посылает. / Силу без прав примененья, / Любовь, что лишь в сказке нетленна, / Свет, что блеснет на мгновенье, / И ночь, что как смерть неизменна» [35].
Похожие диссертации на Русская рецепция Алджернона Чарлза Суинбёрна (последняя четверть XIX – первая треть XX в.)
