Содержание к диссертации
Введение
Глава I. «Православный тихий Дон» в изображении М. А. Шолохова. Трагедия распада соборной государственности 19
1. Своеобразие казачьего быта в романе «Тихий Дон». Художественные способы его сакрализации 19
2. Конфликт соборного и индивидуалистического начал народной жизни в «Тихом Доне» 31
3. Нравственный выбор человека на войне. Трагическая судьба династии Романовых в романе 51
Глава II. Соборное начало в поэтике романа М. А. Шолохова «Тихий Дон» 74
1. «Мнение народное», роль «хора» в повествовательной структуре «Тихого Дона» 74
2. Христианские мотивы в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» 115
3. Мистика земли в казачьем эпосе М. А. Шолохова 150
4. Символика донского пейзажа в романе «Тихий Дон» 171
Заключение 195
Список литературы 202
- Своеобразие казачьего быта в романе «Тихий Дон». Художественные способы его сакрализации
- Конфликт соборного и индивидуалистического начал народной жизни в «Тихом Доне»
- «Мнение народное», роль «хора» в повествовательной структуре «Тихого Дона»
- Христианские мотивы в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон»
Введение к работе
Общим местом в дискуссиях последних лет стала констатация очевидного кризиса в изучении русской словесности и настойчивое требование выработки новой концепции истории русской литературы. Центральным аксиологическим постулатом при этом, по мнению И. А. Есаулова, является признание того, что «русская литература не может быть адекватно описана, если литературовед в своей научной деятельности игнорирует, либо недооценивает те глубинные духовные токи национальной культуры, которые питают словесность» (70,42).
О христианском лике русской литературы, о кровной и неразделимой связи русской литературы с православной традицией писали многие отечественные мыслители XX века. Нельзя не отметить характерное для нашего литературоведения стремление понять литературу не только как общественную функцию или вид искусства, но как способ постижения человеком мира, путь к обретению истины, внимание к тесному взаимодействию между ценностями эстетическими и этическими, обращение к ценностному смыслу текста, сопряженное с поисками смысла мироздания в целом. Именно в этой устойчивой тенденции видится нам главная особенность современного литературоведения. Независимо от представляющей его школы, оно «всегда сохраняло характер философского размышления о роли и назначении человека в мироздании. Не говоря... о православном литературоведении Павла Флоренского или христианском «персонализме» Н. А. Бердяева, все ветви русской эстетической мысли испытали сильное, хотя и не всегда столь...явное влияние традиций христианской культуры или даже прямое воздействие богословия, задававшего и темы, и проблематику, и решение научных проблем» (9,15).
Религиозно-онтологическое обоснование творчества разрабатывалось в рамках русской философии начала XX века В. Ивановым, Н. А. Бердяевым, С Н. Булгаковым, П. А. Флоренским, Б. П. Вышеславцевым, И. А. Ильиным, А. Ф. Лосевым и др. В этом же русле развертываются главные идеи М. М. Бахтина. Влияние христианской культурной традиции в той или иной мере прослеживается в работах
Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского, С. С. Аверинцева, Д. С. Лихачева и др. Появившиеся в последнее время работы И. А. Есаулова, М. М. Дунаева, В. С. Непомнящего, В. А. Воропаевд, В. Н. Захарова, А. А. Ильина, В. В. Кожинова, Ю. И. Сохрякова, В. Ю. Троицкого, В. А. Котельникова и др., рассматривающие русскую классическую литературу в контексте православной культуры, подключаются к той духовной философской традиции, согласно которой русская мысль определяется по преимуществу как религиозная, возвращают отечественное литературоведение к христианской системе координат. Н. А. Бердяев справедливо подчеркивал, что «центр русской духовной жизни - религиозный...русская тревога и русское искание в существе своем религиозны. И до наших дней все, что было и есть оригинального, творческого, значительного в нашей культуре, в нашей литературе и философии, в нашем самосознании, все это — религиозное по теме, по устремлению, по размаху. Нерелигиозная мысль у нас всегда не оригинальна, плоска, заимствована, не с ней связаны самые яркие наши таланты, не в ней нужно искать русского гения» (17,430).
Представители современного религиозно-философского направления в литературоведении исходят из признания того несомненного факта, что «православный тип духовности формирует магистральный вектор развития русской культуры в целом» (70, 13).
Оправданность подхода к интерпретации литературного процесса с позиций Абсолюта, Высшего идеала Христовых заповедей объясняется тем, что «русская классическая литература не только вышла из Летописи и Житий Святых, но всегда хранила в себе сокровенное зерно веры» (93,8). По мнению В. С. Непомнящего, «специфическая ее, русской литературы, черта, очевидная всему культурному миру и определяемая как некая таинственная «духовность», имеет своей «закваской»... духовное наследие Православной Руси. Все то в нашей литературе, что может быть определено как обладающее качеством подлинной духовности, то есть отвечающее общепринятым представлениям І о русской литературе, обязано своим происхождением Православию, которое сыграло свою решающую роль в становлении и оформлении специфически русского (и российского) менталитета» (157,541).
Христианское миророзерцание определяло важнейшие основы творческого видения и отображения жизни у классиков. Такой вывод не опровергают и факты противостояния Православию некоторых русских писателей в отдельные периоды их творчества. Во-первых, потому, что нравственные искания художников определялись именно христианской системой жизненных ценностей, во-вторых, само неприятие Православия и Церкви обусловило у этих писателей особенно пристальное осмысление православных основ жизни и творчества, и порою бессознательное следование им в художественной деятельности. «Наша литература запечатлела в слове и образе религиозный опыт русского человека: и светлый, и темный, и спасительный, и опасный для души. Опыт веры и опыт безверия» (69,3), но, прежде всего - опыт духовного одоления соблазнов на пути к Истине.
Мысль о Красоте — Добре - Истине, сформулированная еще в патристике и; легшая в основу эстетической концепции о. П. Флоренского («Стремясь к Красоте, любой писатель естественным образом идет к Истине, воплощенной в лице Христа»- 9,109), оказалась существенной частью научного кода отечественной филологической мысли XX века. Так, в труде «Православие и русская литература» М. М. Дунаев пишет: «Наша литература была (воспользуемся гоголевским образом) «незримой ступенью к Христу», она преимущественно отразила то испытание верой, которое совершалось в жизни народа и отдельного человека, которое, собственно, и есть главное испытание, коему подвержены мы в земной жизни нашей» (60,9). Подводя общие итоги предпринятых в последнее время исследований по изучению христианских традиций в русской литературе, В. Н. Захаров констатирует: «О русском, русской литературе и России за последние полтора столетия сказано столь много противоречивого, что, на первый взгляд, трудно разобраться, что правда и где истина. Истина же в том, что правдой могло быть и то и другое, но вечный спор «правд» в принципе неразрешим, если не раскрыто или ошибочно определено главное, а главное в том, что русская культура (и литература) православна, а это значит, что она была пасхальной, спасительной и воскрешающей «мертвые» и грешные души; она соборна, в ней Благодать всегда выше Закона» (81,5).
В последние годы и в шолоховедении наметились новые подходы к изучению творческого наследия писателя в контексте христианской (православной) русской культуры. Многие исследователи творчества М. А. Шолохова, рассматривающие его произведения в русле национальной духовной традиции, приходят к выводу о том, что Православие оказало решающее влияние на формирование художественной личности писателя, его мировосприятие, а также на возникновение и реализацию замысла главной шолоховской книги - «Тихого Дона». Все чаще в работах ученых на первый план выдвигается философско-нравственная проблематика произведений писателя, раскрываются христианские истоки его творческого феномена.
Так, В. Кожинов утверждает, что «Тихий Дон» обращен к вечным, непреходящим темам, имеющим религиозно-нравственный смысл (116). По мнению В. А. Юдина, М. А. Шолохову удалось «проникнуть в заповедные миры человеческой души, ярко и правдиво отобразить христианскую сущность русского человека, испокон века крепко связанного с Богом, с православными заповедями, отчетливо наложившими свою печать на морально-этический кодекс исторически сложившихся в России отношений между людьми» (270,22). О близости художественной мысли автора «христианской правде — истине» пишут в своих работах А. Дырдин (64) и Е. Тамарченко (217). Авторский призыв к примирению, христианскому милосердию и прощению видят в шолоховском повествовании Г. Ермолаев (69), С. Семенова (198), Б. Соколов (208), Н. Федь (237) и др. По мнению ряда исследователей, православное мировидение автора и его героев раскрывается в напряженных поисках Вышней Правды, в осознании жизни как жертвы (Голгофы), служения ближнему (Л. Г. Сатарова, В. Лавров, А. А. Дырдин, Н. В. Ершова, Н. Н. Никольская и др.). В строгой соотнесенности с христианской традицией строится у М. А. Шолохова концепция семьи и любви, как это убедительно показано в статьях Н. Мельнико вой (146), И. Цыценко (253), В. Юдина (270). Православные идеи и ценности определяют отношение художника к войне, смерти, убийству.
Разговор о христианском подтексте «Тихого Дона» неизбежно приводит исследовательскую мысль к проблеме авторской позиции в романе. В современном шоло-ховедении можно выделить как минимум три наиболее показательных подхода к решению данного вопроса.
В монографии А. А. Дырдина «Этюды о Михаиле Шолохове. Творчество писателя — классика в духовной культуре России» выявляется тесная связь художественной мысли Шолохова с народным православием, которое понимается как особое преломление общехристианского вероучения, не всегда полностью соответствующее церковным догматам. Устойчивыми чертами такой религиозности, по мнению А. А. Дырдина, являются «исконная зависимость казака от земли, едва ли не полная І растворенность в природе, народное мифотворчество» (64,45). Анализируя идейно-образную и словесно-стилевую структуру романа, автор исследования приходит к выводу о народно-христианских интуициях писателя, определивших его видение и оценку мира именно с этих позиций.
Другая точка зрения представлена в шестой части книги «Православие и русская литература» М. Дунаева. Он рассматривает М. А. Шолохова как типичного представителя соцреализма, выразителя линии партии, воспевшего в своем творчестве торжество революции и красной идеи. При этом авторская позиция в романе отождествляется с позицией коммуниста Михаила Кошевого: «...Шолохов сочувствует...позиции именно Кошевого, ибо за ним, согласно идеологии, историческая и социальная правота» (61,148).
Еще один взгляд на данную проблему предложен в цикле статей Ф. Кузнецова «Неразгаданная тайна «Тихого Дона». По мнению ученого, Шолохов в своем романе идет путем, который открыл и утвердил в литературе Ф. М. Достоевский, -путем полифонической поэтики, реализуя предельно объективный подход к изображаемому во всем строе произведения: «Шолохов дает возможность для пол ной «свободы самораскрытия» различных, подчас - полярных точек зрения без авторского вмешательства и «завершающей авторской оценки...». Согласно этой концепции, авторская позиция стоит над правдами борющихся сторон, проявляется в совокупности и взаимодействии разных точек зрения. При этом наиболее близким писателю героем называется подъесаул Атарщиков, который «мучительно ищет выхода из создавшихся противоречий, увязывает казачье с большевистским». Как считает Ф. Кузнецов, «за этой формулой о соединении большевистского с казачье-национальным стояла мысль о соединении идеи революции с национальными интересами России»1, которую М. А. Шолохов противопоставил политике геноцида в отношении казачества и которая выражала его собственную положительную программу.
В данной же работе мы попытаемся доказать, что автор «Тихого Дона» как, художник - сознательно или подсознательно - ориентировался на такую родовую категорию русской культуры, как соборность, которая относится к фундаментальным свойствам национального самосознания, константы и сдвиги которого воссоздает в своем романе М. А. Шолохов. Тем более что высказывания самого автора «Тихого Дона» не противоречат такому подходу, ибо М. А. Шолохов высоко ценил основы именно традиционной морали и нравственности, определяемые подготовкой человека к вечной жизни. Подводя итоги жизненного и творческого пути, он размышлял: «Как долго идет к этой заветной цели человечество — тысячелетия! - и сколько еще будет идти? Жизнь - от Бога, власть - от Бога, жизненный порядок — от Бога. Бог дает, Бог и берет. Что Бог ни дает — все к лучшему. Господь терпел и нам велел... Пусть это теперь кажется наивным, невежественным, даже реакционным. Назовите это опиумом. Назовите, как хотите... Но только это воспитывало в человеке отношение к жизни как к чему-то такому, чего переделать - тяп-ляп и готово — никому не дано. Как к чему-то бесконечно прочному, устойчивому, несоизмеримому с человеческими силами и возможностями... Человек с детства учился стойкости, при учался винить в своих неудачах самого себя, а не внешние, не подвластные ему обстоятельства. Кажется, только на какой-то подобной почве и может расти духовно здоровый человек...» (237,376).
Духом и светом соборности, которая, по выразительной характеристике о. С. Булгакова, является «душой Православия», на протяжении долгих столетий была пронизана вся жизнь русского народа и российского государства. Соборность, понимаемая как единство народа в исполнении христианского долга и самопожертвовании, была тем общим духовным стержнем, который скреплял бытовое, социальное, государственное, национальное, культурное и историческое единство русского народа, придавал человеческой жизни вечный, непреходящий смысл. В кризисные моменты русской истории, когда казалось, что смуты и мятежи, агрессии и войны уничтожат российскую державу, «срабатывали духовные механизмы самозащиты христианской государственности — механизмы соборности, которые обеспечивали «регенерацию» растерзанной Руси, сохранение всенародного, общенационального единства, мировоззренческой целостности общества и его нравственно-религиозного здоровья» (91,9).
Истоки соборности лежат в православном богословии, откуда были перенесены в философию ранними славянофилами А. С. Хомяковым и И. В. Киреевским. Выдающуюся роль в теоретическом анализе этого понятия сыграл А. С. Хомяков, считавший, что Православие «в полноте своего Божественного учения представило идеи единства и свободы, неразрывно соединенные в нравственном законе взаимной любви» (230,5). Раскрывая сокровенную сущность соборности, которая, по словам философа, содержит целое исповедание нашей веры, Хомяков писал, что она представляет собой «единство свободное и органическое, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви» (252,101). По мнению мыслителя, главным социально-нравственным принципом общественных отношений должно стать «самоотречение каждого в пользу всех». Православие гармонизирует личные, общественные и государственные отношения благодаря соборности мироощущения, иными словами, благодаря чувству слиянности каждого отдельного верующего с церковной общиной, со всем народом. Принуждение и насилие, по Хомякову, не может быть эффективным средством достижения соборного единства. Таким средством может быть только любовь во Христе, которая является истинным основанием соборности и выступает как дар благодати, посылаемый свыше.
Объяснение «русской веры», выраставшее из живого опыта отечественной действительности и Православной Церкви, было для Хомякова зерном и в объяснениях русского быта, русской истории. Указывая на общинный строй крестьянства и земледелия, он подчеркивал, что благодатная основа соборности является небесным ориентиром для земной общины: «Община есть религиозное братство; есть до известной степени «церковь», приложенная к труду человеческому и создавшая соответственно своему закону любви форму этого труда» (184,464). Понятие «мир» для крестьянина заключало всю глубину его духовно-нравственного сознания, олицетворяя не просто «арифметическое соединение крестьян, а нечто большее - соборное единение, имеющее характер высшего закона» (173,36). В нем отражалось не только единство людей, но и принцип этого единства: полюбовное решение всех общинных вопросов. «Именно общинное начало русской жизни, - подчеркивает современный философ Л. Е. Шапошников, - является практической реализацией соборных принципов в социальной сфере» (258,36).
Соборность предполагает и любовное, бережное отношение человека к природе, органическое слияние с ней, подразумевающее общее, национальное единство. Русскому человеку исконно была свойственна органическая связь с окружающим миром, природной средой. Академик Д. С. Лихачев так писал о соборном отношении к природе, бытовавшем на Руси, любви к родной земле: «У земли просили прощения, когда плуг или соха драли землю. Люди пели песню, мол, прости, земля родимая, за то, что твою грудушку вспарываю» (137,341). Бережное отношение к природе было культом во всех звеньях целостной соборной системы Святой Руси. Община, как одна из основ соборности, опекала не только человека, его душевное и нравственное здоровье, материальное благосостояние, но и окружающую природную среду. Люди понимали, что лишь при целостном соборном подходе к жизни, в случае единства личности не только с обществом, с самим собой, но и с природой возможно счастье. В соборном сознании русского крестьянина отношение к природе формировалось с учетом трудового критерия.
Хомяковская концепция соборности получила развитие в русской религиозно-философской мысли XIX — начала XX столетия. Идея соборной связи всех верующих в Церкви Христовой легла в основу учения о «Всеединстве» В. Соловьева, учения Н. Лосского о мире как органическом целом, «Метафизики единства» С. Франка, в основу учения С. Булгакова о Софии как органическом единстве всех тварных существ, каждое из которых имеет заданный Богом первообраз, теории «всечело-вечности русской культуры» Ф. М. Достоевского, философии «общего дела» Н. Федорова. Идея соборного единства лежит в основе учения о. П. Флоренского о едино-сущности не только трех Лиц Пресвятой Троицы, но и всех существ в тварном мире. Закон подлинной красоты, который представляет «разнообразие в единстве» и составляет основу леонтьевской концепции эстетического понимания действительности, также выражает истинный дух соборности, соборного мироощущения, свойственного русскому человеку. Л. Карсавин, говоря о философии «всеединства», писал, что смысл и цель земного бытия «могут быть выражены только во всеединстве всех его моментов. Но точно так же смысл и цель индивидуального существования и существования народа либо общества должны быть понимаемы только с точки зрения всеединства» (97,153). Идея соборности в творчестве А. С. Хомякова, В. С. Соловьева и других мыслителей превращается из чисто религиозной в философско-религиозную, в способ осмысления всей человеческой жизни. Дух соборности, с точки зрения русской философской традиции, должен проявлять себя во всех сферах человеческого бытия как преодоление отчуждения и раскола.
Будучи центральной категорией богословия, философии и эстетики, соборность оказалась формирующим фактором в отечественном искусстве. Она проявляется не только в храмовом строительстве (Покровский и Троицкий соборы), но и в русской иконописи (тема Пресвятой Троицы, «Собор Богоматери», «Собор Архангелов», «Собор всех Святых» и.д.), в хоровом пении. В иконографии глубина соборности, дух мира и согласия выражены особенно ярко и впечатляюще. Духовный взор русского иконописца неизменно был направлен от внешнего к внутреннему, в красоте внешней он прозревал красоту неземную, неизреченную, незримую. «Красота Божественной любви - вот Истина, выраженная в иконе». Ярчайшим образцом воплощения духа соборности является «Троица» А. Рублева, которая, по словам М. Mi Дунаева, говорит каждому: «То, что вам кажется разрозненным на части, на самом деле едино и неделимо. И мысль эта овладела затем сознанием на всех уровнях - от бытового и политического до богословского и духовного» (59,14).
В контексте русской культуры проблема соборности выступает как развертывающийся во времени и пространстве поиск путей утверждения единства, гармонии отношений: человек-природа, человек-человек (общество), человек-собственное «я». В отечественном религиозно-философском наследии і содержание этой категории бьшо осмыслено в полном объеме, предполагающем и национальное единение, и всеединство, и преемственность исторических эпох, и связь поколений, и соответствующее этой связи «чувство древности земли» (Н. Рубцов) как важнейшее условие национального самостояния. Все эти ипостаси соборности получили в русской культуре развернутое художественное воплощение. В литературе ее провозвестниками были митрополит Иларион и автор «Слова о полку Игореве», затем эту идею подхватили А. С. Пушкин и Ф. И. Тютчев, Н. В. Гоголь и Н. С. Лесков, Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, И. С. Шмелев и М. А. Шолохов.
Однако до сих пор категория соборности как бы выпадала из поля зрения шо-лоховедов, даже тех, которые признают, что «Тихий Дон» «выявляет духовное самосознание народное лучше, чем любое другое произведение советской литературы» (197,139).
Правда, в конце 60-х годов в американском литературоведении прозвучала мысль - так и не получившая дальнейшего развития - о связи писателя с соборным духом русской культуры: «Sholokhov absorbed from his culture the sense of community (sobornost) which has for centuries influenced Russian development and attracted perhaps more attention from Western thinkers than any other characteristic of Russian history» (278,129). («...Шолохов впитал из своей культуры чувство об-щинности (соборности), которое в течение многих веков влияло на развитие России и привлекало внимание западных мыслителей, пожалуй, больше, чем любая другая черта русской истории» - пер. наш). Однако Стюарт сводит чувство соборности у Шолохова только к социальному аспекту: «Since Sholokhov has no strong feeling for religious community in any orthodox or conventional sense, his feeling focuses all the more intensely on social community so that the worst sin of all is to become cut off from ones people and, by extension, from humanity in general» (278,129). (Поскольку у Шолохова нет сильного чувства религиозной общности в православном или любом другом традиционном понимании, его внимание в большей степени фокусируется на социальном единении, так что самым страшным грехом оказывается быть оторванным от своего народа и - шире - от человечества в целом).
В нашей работе мы постараемся показать, что категория соборности в шолоховском эпосе охватывает не только сферу социальных отношений, но и более широкий комплекс взаимосвязей: духовных, исторических, природных, эстетических, психологических.
Анализ категории соборности на материале романа М. А. Шолохова «Тихий Дон» определяет актуальность данного диссертационного исследования. При этом необходимо оговориться, что ключевое понятие Православия мы трактуем не только как догматическое учение, но и как образ жизни, мировосприятие и миропонимание народа, о котором когда-то писал Ф. М. Достоевкий: «Вникните в Православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чув ство, обратившееся у народа нашего в одну из тех основных живых сил, без которых не живут нации» (66,242).
Духом соборности пронизана вся история казачества, исследованию этой идеи народной жизни посвящены исторические очерки П. Н. Краснова «Картины былого тихого Дона» и «Тихий Дон» И. А. Родионова. Но впервые на высочайшем художественном уровне идею соборности воплотил М. А. Шолохов в романе «Тихий Дон».
Целью диссертационной работы является рассмотрение сущности и функционирования идеи соборности в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» на разных уровнях художественного текста.
Решение данной проблемы обусловило постановку следующих задач:
- исследовать метафизическую основу конфликта в романе;
- выявить истоки крушения российской государственности 1917-го года в художественном осмыслении автора «Тихого Дона»;
- проанализировать особенности повествовательной структуры в романе «Тихий Дон» под знаком интересующей нас проблемы, рассмотреть роль «хорового» начала, функции полилога в выражении авторской и народной позиции;
- проследить развитие христианских мотивов в тексте романа М. А. Шолохова «Тихий Дон»;
- дать трактовку донского пейзажа в свете идеала соборности.
Обозначенные задачи решаются на материале романа М. А. Шолохова «Тихий Дон», рассматриваемого в контексте разнообразных литературных и фило-софско-культурологических связей.
Предметом исследования стали такие элементы художественной формы, связанные с идеей соборности, как конфликт, мотив, пейзаж, стиль в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон».
Методологической основой диссертации являются труды русских философов, посвященные анализу категории соборности. Это работы И. В. Киреевского, А. С. Хомякова, В. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, В. Н. Лосского, о. П. А. Флорен ского, И. А. Ильина, Б. П. Вышеславцева, о. С. Н. Булгакова, Е. Н. Трубецкого, А. Ф. Лосева и др. В диссертации использованы теоретические концепции М. М. Бахтина, Д; С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, С. С. Аверинцева, Б. М. Гаспарова, П. В. Палиевского, И. А. Есаулова и др.
Основные методы исследования - системно-целостный и структурно-семантический - позволили развить идеи таких литературоведов, как Ф. Г. Бирюков, А. И. Хватов, Н. М. Федь, Ф. Ф. Кузнецов, В. В. Кожинов, В. О. Осипов, Г. С. Ермолаев, А. А. Дырдин, Ю. Г. Круглов, А. Л. Казин,, В. С. Непомнящий, А. А. Ильин, В. А. Котельников, Ю. И. Сохряков, В. Ю.Троицкий и др.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Идея соборности, под которой мы понимаем духовное единение народа, укорененное в общем служении Вечной Правде, в осознании жизни как долга и самопожертвования, имеющих конкретную цель - посильно приблизиться к Богу и воплотить в себе нравственный идеал Православия, - является важнейшей составляющей художественного мира романа «Тихий Дон», образует ценностный центр, ядро его проблематики и поэтики.
2. Конфликт белых и красных в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» - следствие более глубокого, онтологического противостояния мирового Добра и зла, которое определяется в диссертации как столкновение двух типов нравственного и культурного развития человечества - соборности и индивидуализма. Крушение российской государственности в 1917 году было вызвано отказом русского народа, в том числе и казачества, от традиционных основ быта и культуры, которые веками формировало Православие.
Процесс распада общинных начал народной жизни запечатлен на разных уровнях художественного текста, в том числе и в повествовательной структуре романа, которая связана с авторским отношением к происходящему. Диалогам героев, в которых борются друг с другом разные «правды», во многом противостоит «хоро вое» начало, полилоги, в которых обретается только одна Истина - христианское отношение к ближнему, истории в целом.
4. Духовное пространство повествования организуется целой системой христианских образов и мотивов, среди которых ведущую роль играет мотив Распятия, Голгофы, Креста. Историческая судьба России в XX веке осмысливается М. А. Шолоховым в рамках апокалиптической символики, что позволяет художнику проникнуть в сокровенный смысл революции и гражданской войны, выявить духовные истоки национальной трагедии.
5. Идея соборности доминирует в описаниях природы, которая гармонией своего существования призывает человека отказаться от насилия и кровопролития. Символический смысл донских пейзажей состоит в раскрытии различных духовных состояний героев. В картинах природы отражаются представления автора и народа о «Святой Руси», связанные с идеей общего, соборного единения и преображения земной жизни.
Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней впервые поставлена проблема соборности как авторского идеала в романе «Тихий Дон». Жизнь каза-чей общины становилась предметом изображения в донской литературе до М, А. Шолохова. Но именно ему удалось поднять казачью тему до уровня общенациональной эпопеи. В диссертации впервые исследуются многочисленные внутритекстовые связи, художественное время и пространство, конфликты, мотивы, пейзажи, своеобразие языка автора и персонажей, обусловленные идеей соборности. В то же время соборное начало в романе «Тихий Дон» получает свою интерпретацию и в широком контексте русской литературы и культуры в целом. Все это способствует созданию целостного представления о своеобразии художественного решения М. А. Шолоховым темы казачества и его роли в истории России.
Теоретическая значимость работы определяется тем, что она во многом проясняет мировоззренческие основы творчества М. А. Шолохова - художника
слова, его аксиологию. Категория соборности, рассматриваемая как одна из доминирующих в его прозе, позволяет существенно уточнить ряд оценок и характеристик, свойственных шолоховедению прошлых лет. М. А. Шолохова невозможно представить ни сторонником соцреализма, ни последователем плюрализма, для которого все «правды» и идеи переустройства жизни равны и относительны. Автор «Тихого Дона» является монистом, исповедующим и художественно воплощающим традиционную систему христианских ценностей. И в этом плане данная-диссертация продолжает ряд работ последнего времени, которые вписывают творчество М. А. Шолохова в контекст национальной духовной культуры.
Практическая значимость результатов диссертационного исследования заключается в том, что их можно использовать при подготовке вузовских лекционных курсов по истории русской литературы, спецкурсов и спецсеминаров, посвященных изучению творчества М. А. Шолохова. Они могут быть учтены при планировании школьного курса литературы в классах гуманитарного профиля.
Апробация работы. Основные положения диссертации отражены в 8 публикациях. Концептуально важные идеи и наблюдения становились темами публичных выступлений на конференциях различного уровня (международных, всероссийских, межвузовских и вузовских): научно-практической конференции «Русская литература о войне и творчестве М. А. Шолохова» (Москва, МГОПУ, 22-24 мая 2000 г.); Всероссийской научно-практической конференции «Русская современная школа: итоги и перспективы развития» (Пушкин - Петродворец - Санкт-Петербург, ЛГОУ им. А. С. Пушкина — РГПУ им. А. И. Герцена - Управление образования Петродворцового района г. Санкт-Петербурга, 12-14 марта 2001 г.); I и II Международной Шолоховской конференции «М. А. Шолохов в современном мире» (Москва, МГОПУ им. М. А. Шолохова, 21-24 мая 2001г., 27-30 мая 2002 г.); Всероссийской научной конференции «Русская литература и философия: постижение человека» (Липецк, ЛГПУ, 16-17 октября 2001 г.); X Международных Рождественских образовательных чтениях (Москва, 27 января - 2 февраля 2002 г.);
Ill Всероссийской Шолоховской конференции «М. А. Шолохов в современном мире» (Москва, МГОПУ им. М. А. Шолохова, 22-24 апреля 2003 г.); VIIIJX и X Барышниковских чтениях «Русская классика: проблемы интерпретации» (Липецк, ЛГПУ - ЛГИУУ, ноябрь 1999-2001 г.г.); ежегодной научно-практической конференции ЛГПУ (апрель 1999-2001 г.г.).
Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 278 наименований. Объем работы - 226 страниц.
Своеобразие казачьего быта в романе «Тихий Дон». Художественные способы его сакрализации
В основе романа-эпопеи, посвященного изображению русской трагедии XX века, лежит конфликт соборного (целостного, органического) и антисоборного (индивидуалистического, разрушительного) начал народной жизни. Столкновение двух полюсов человеческого бытия намечается уже в эпиграфах к роману. В старинных песнях содержится эпическая предыстория казачьей жизни, исторически сложившиеся раздумья народа о своей судьбе, отражающие особенности национального самосознания.
В первом эпиграфе отчетливо выражена идея соборности как народного русского качества, неразрывно связанного с его державностью. На первый план выступает сознание духовной общности казачества, коренящейся в общем служении, в общем долге - защите родной земли от врагов. Любовь казаков к своей малой родине - к хутору, дому, Дону, детям и любимым - выливается в решимость не щадить своей жизни за землю Русскую, в стремление прославить ратным подвигом Отечество. Причём всё население тихого Дона соучаствует в единой для него судьбе Донской земли: А засеяна славная землюшка казацкими головами, Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами, Цветен-то наш тихий Дон сиротами, Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами.
В этой старинной песне казачество предстаёт как единая, крепко спаянная семья. Соборное единение народа в любви к своей земле и желании постоять за неё подчеркивается многократным употреблением местоимения 1-го лица множественного числа «наш». Образ «славной землюшки», отдать жизнь за которую считалось превыше всякой чести, становится центральным образом романа-эпопеи, вскрывающим истоки народного патриотизма, героизма, жертвенного служения Родине., Трагическое начало задано вторым эпиграфом, с которым в роман входит тема смуты: Ой ты, наш батюшка - тихий Дон! Ой, что же ты, тихий Дон, мутнехонек течешь? Ах, как мне, тихому Дону, не мутну течи! Со дна меня, тиха Дона, студены ключи бьют,
Посередь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит. Образ замутившегося тихого Дона также найдет развитие в сюжете романа. Глубинные ключи, бьющие со дна народной жизни, изнутри размывают соборное духовное равновесие казачества, разрушают его бытовое, социальное, культурно-историческое единство. М. А. Шолохов показывает, что замутнение чистых источников веры, помрачение религиозно-нравственного самосознания народа, утратившего понимание своего призвания, стали духовной первопричиной революции и гражданской войны, последовавшей за катастрофой 1917-го года.
Этот трагический этап в жизни казачества отражен в эпиграфе к третьей книге романа-эпопеи, развивающем и углубляющем тему смуты:
А теперь ты, Дон, все мутен течешь, Помутился весь сверху донизу. «Студеные ключи», бившие со дна тихого Дона, размыли его берега, привели к засыханию и обмелению жизни. Иссякли родники веры, питавшие народную душу, Смута разлилась по всей Русской земле, обагрив ее братской кровью, затуманив слезами и горем очи вдов, матерей и сирот. Приблизились «последние времена», о которых было сказано: «Море восшумит и возмутится» (Лк.21:25). Образ мутного Дона, бешеной коловерти становится ведущим в изображении Верхнедонского восстания. Старинная; казачья песня, в которой тихий Дон предстает осиротевшим, оставшимся без «ясных соколов - донских казаков», предопределяет сюжетно-композиционное движение романа и его трагический финал, рисующий «мерзость запустения» последних времен, воцарившуюся на Дону в годы второй Русской Смуты, в огне которой казачество было уничтожено как сословие, разрушен уникальный уклад его жизни, старинные традиции, обычаи, благосостояние.
Идея соборности реализуется в самой гетерофоничности народной песни, задающей внутреннюю стилевую тональность повествования (так называемое «хоровое начало», организующее речевой строй произведения и противостоящее - на уровне стилевой конструкции - раздробленности эпохи и распаду окружающего мира). Об онтологическом родстве хорового начала идее православной соборности писал о. П. А. Флоренский. Анализируя неповторимую гетерофоничность русской песни, напоминающую полифонию Средних веков, но предшествующую ей исторически, философ отмечал, что в ее многоголосии наблюдается «полная свобода всех голосов», «сочинение» их друг с другом, в противоположность подчинению. Тут нет раз навсегда закрепленных, неизменных хоровых «партий». При каждом из повторений напева, на новые слова, появляются новые варианты, как у запевалы, так и у певцов хора. Мало того, нередко хор, при повторениях, вступает не на том месте, как ранее, и вступает не сразу, как там,- вразбивку; а то и вовсе не умолкает во время одного или нескольких запевов. Единство достигается внутренним взаимопониманием исполнителей, а не внешними рамками. Каждый, более-менее, импровизирует, но тем не разлагает целого,- напротив, связывает прочней, ибо общее дело вяжется каждым исполнителем,- многократно и многообразно» (241,28).
Таким образом, эстетическая реальность, созданная в «Тихом Доне», во многом определяется песнями - эпиграфами, которые не просто предвещают трагическое развитие событий (о чем не раз говорилось в критике), но прежде всего свидетельствуют о глубинной идее соборности, лежащей в основе шолоховского видения мира.
Конфликт соборного и индивидуалистического начал народной жизни в «Тихом Доне»
Однако соборное равновесие казачьей жизни нарушается с первых же страниц повествования. С историей Прокофия Мелехова в роман входит тема трагического разлада бытия, отчуждения, разрыва жизненных связей и отношений. С присущей ему проницательностью М. А. Шолохов запечатлел начало распада органического единства, старого бытового уклада казачьей общины, проникнутого духом родства, уважения к дедам и прадедам, к установленным обычаям и нормам народной жизни. Разрушение соборного мира начинается с разрыва родственных связей, забвения заповеди почитания старших, родителей: Тема непослушания лейтмотивом проходит через весь роман, вскрывая общую духовную болезнь молодого поколения казаков, искривляющую их личную и общественную жизнь. Глубокое внутреннее рассогласование, разлад в отношениях между отцами и детьми обнажает чувство богооставленности, утраты ощущения «благодати Высшего отчества и сыновства» (239,150).
Непослушание, своеволие Прокофия Мелехова приводит его к разрыву не только семейно-родовых, но и социальных связей: «С той поры редко видели его в хуторе, не бывал он и на майдане. Жил в своем курене, на отшибе у Дона, бирюком» (1,20). Эстетическая оценка героя, порвавшего с традицией, женившегося вопреки казачьим нравам не на казачке, а на турчанке, дается в авторском сравнении, выявляющем звериное начало в персонаже. По подсчетам Г. С. Ермолаева, уподобление человека волку в романе М. А. Шолохова встречается двадцать восемь раз; Причем это сравнение почти всегда связано с темой индивидуализма, разрушающего связь человека с Богом, с миром и людьми, загоняющего его в тупик звериных инстинктов. Атомарная свобода «одинокого волка», неизбежно оборачивающаяся индивидуалистическим своеволием, противостоит свободе в мире соборности, предполагающей открытость целому.
История любви Прокофия к турчанке вносит разлад в картину благополучной, устоявшейся жизни казаков, нарушает ее размеренное, патриархальное течение. В! отлаженное за долгую историю бытие казацкой общины вторгается чужое, вражт дебное начало, подтачивающее вековые устои народной жизни. Чужеродность турчанки подчеркивается уже в первой портретной характеристике: «Из туретчины привел он (Прокофий) жену — маленькую, закутанную в шаль женщину. Она прятала лицо, редко показывая тоскующие, одичалые глаза. Пахла шелковая шаль далекими неведомыми запахами, радужные узоры ее питали бабью зависть» (1,19). Женщина-иноверка выламывается из хуторской среды, сознательно противопоставляет себя патриархальному укладу тихого Дона, что и становится причиной семейного разлада: «Пленная турчанка сторонилась родных Прокофия, и старик. Мелехов вскоре отделил сына. В курень его не ходил до смерти, не забывая обиды» (1,19). Но определяющим в образе турчанки становится не столько отступление от традиций казачьей жизни, сколько ее чужеродность, приравненная к сатанинскому началу, которое проявляется сначала в деталях портрета («сгорбленная иноземка - жена», «глазюки - черные, здоровющие, стригеть ими как сатана, прости Бог»-1,20), а затем материализуется в сюжете романа: «Шепотом гутарили по хутору, что Прокофьева жена «ведьмачит». Сноха Астаховых ...божилась, будто на второй день Троицы, перед светом, видела, как Прокофьева жена, простоволосая и босая, доила на их базу корову. С тех пор ссохлось у коровы вымя в детский кулачок, отбила от молока и вскоре издохла. В тот год случился небывалый падеж скота» (1,21). Образ ведьмы — воплощенной нечистой силы - переводит повествование в метафизический план: сверхприродные силы включаются в историю и начинают управлять событиями человеческой жизни. Зло проникает в души людей, умножает цепь грехов и пороков, приводит к страшному братоубийственному преступлению.
Проникновение инородного, иноверного начала в относительно замкнутую жизнь казачьей общины разламывает равновесие эпического состояния, замутняет течение народной жизни, раскалывает соборное «тело» казачества, что впоследствии приведет к трагедии революции и гражданской войны.
Тема греха, своеволия, изнутри подтачивающих целостность, органику народной жизни, получает дальнейшее развитие в истории любви Григория и Аксиньи. Примечательно, что сближение героев происходит на праздник Святой Троицы, когда на землю сходит благодать Святого Духа, перерождающая человека, очищающая его от всего темного, греховного. Любовь, согласие, единение, которые царствуют в предвечном совете Живоначальной Троицы, отражаются в земной жизни, одухотворяют народный быт. Картина лугового покоса у Шолохова пронизана радостным праздничным началом, ощущением живой связи времен и поколений, уважением к традиции, обеспечивающей преемственность и стабильность соборного мира: «С Троицы начался луговой покос. С самого утра зацвело займище праздничными бабьими юбками, ярким шитвом завесок, красками платков. Выходили на покос всем хутором сразу. Косцы и гребелыцицы одевались будто на годовой праздник. Так повелось исстари» (1,58).
Продолжая шолоховскую традицию, В. Солоухин задается вопросом: «Почему с давних пор самой любимой работой и самой любимой порой в деревне был сенокос?» И тут же дает ответ: «Потому что он из всех крестьянских работ проводился сообща, объединял всех, сдруживал. Весь год копались крестьяне каждый на своем клочке, а в сенокос выходили вместе в одно место всем селом, или, как это называлось, всем миром, становились друг за дружкою, тягались (соревновались) друг с дружкою, в минуты отдыха балагурили, и это было как праздник» (211,22).
Сближение Григория с Аксиньей разрушает гармонию окружающей жизни. Тема греха, смерти доминирует в описании ночного свидания: «Рывком кинул ее Григорий на руки - так кидает волк к себе на хребтину зарезанную овцу, путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь, пошел» (1,62). Образ зарезанной овцы, восходящий к библейскому образу жертвенного агнца, становится символом тра гичности бытия. Продолжая традиции русской классической литературы, М. А. Шолохов показывает, что блуд часто соседствует со смертью. Нарушая установленный Богом закон, герои совершают духовное преступление, приносят в жертву то светлое, христианское начало, которое есть в каждом из них, ибо «душа человеческая - по природе христианка» (Тертуллиан).
Поставив перед собой цель передать в романе «движение души», М. А. Шолохов прослеживает действие греха, постепенно разрушающего человека. Зарождающееся чувство к «черному ласковому парню» пугает Аксинью, воспитанную в нормах христианской морали. В героине идет сложная внутренняя борьба, ей свойственно острое сознание греховности своего выбора. «Давясь горечью раскаяния» (1,63), сближается она с Григорием. Но раз нарушив заповедь, герои все глубже погружаются в омут греха. Всепоглощающая страсть ослепляет их, порабощает их волю, лишает всякой оглядки на людей. Они перестают замечать «чужой взгляд», слышать осуждающее слово: «Так необычайна и явна была сумасшедшая их связь, так исступленно горели они одним бесстыдным полымем, людей не совестясь и не таясь, худея и чернея в лицах на глазах у соседей, что теперь на них при встречах почему-то стыдились люди смотреть» (1,68).
«Мнение народное», роль «хора» в повествовательной структуре «Тихого Дона»
Одной из основных особенностей стилевого своеобразия романа М. А. Шолохова «Тихий Дон», по мнению ряда исследователей, является так называемое хоровое начало, организующее речевой строй произведения и составляющее одно из главных художественных открытий писателя. Ещё И. Лежнев связывал мастерство эпического повествования М. А. Шолохова с созданием «массового фона» (134,129). Воспользовавшись определением греческой классики, критик назвал его «хором». Перенос этого понятия оказался весьма удачным в том отношении, что массовый голос действительно напоминает функцию «хора» античной трагедии. Он комментирует события, выражает свое отношение к ним, оценивает поступки героев. Но для Лежнева коллективный голос - всего лишь фон, на самом же деле, как показали последующие работы шолоховедов, роль его в «Тихом Доне» принципиально иная. В структуре эпопеи «массовый фон», массовый герой превращается в «субъект бытия и точки зрения» (38,87).
Исследуя особенности психологического анализа в «Тихом Доне», Л. Ф. Киселева пришла к выводу, что форма несобственно-авторской речи, связанная у М. А. Шолохова с психологизмом, образует в конце третьей книги особое хоровое начало. По-настоящему оно вступает в силу в последних частях произведения, становясь основой его стилевого центра. По мнению исследовательницы, хоровое суждение в «Тихом Доне» очень широко - «это и голос истории, и голос природы, и голос определенной социальной среды, и народный приговор» (105,179).
Уточняя и углубляя наблюдения Л. Ф. Киселевой, Н. И. Великая справедливо утверждает, что в «Тихом Доне» формируются и неразрывно соединяются два принципа организации речевого многоголосия, которые соответствуют общему состоянию яростно сражающегося мира: диалогический принцип столкновения позиций, полифония, «романное многоязычное сознание» (М. Бахтин), с одной стороны, и, с другой, - хоровой синтез голосов, в котором наиболее открыто обнаруживается выход к единой позиции, к принципу организации эпопейной повествовательной структуры.
«Раздробленность» эпохи, в частности, явления апостасии, измены православным принципам жизнестроительства и принятия совершенно иных ценностей и авторитетов, утрата мировоззренческого и религиозно-нравственного единства народа, социальное размежевание общества определили формирование диалогического принципа противостояния позиций. Разноголосица становится приметой нового времени, характеризующегося распадом целостности, единства национальной жизни. В ситуации исторического разлома, непримиримой борьбы, когда некоторая часть общества оказалась на перепутье, «на грани в борьбе двух начал», не могло быть единой позиции, единственного способа понимать и видеть мир.
«Принцип сознательного противоречия, несведенных концов, конфликтных взаимоотношений не только персонажей, но разных смысловых и оценочных пластов романа» (214,222) начинает формироваться с наступлением военной поры на Дону. События истории в эпопее оцениваются и отображаются с точки зрения разных - по своему социальному положению и политическим позициям - второстепенных и даже эпизодических героев, которые оказываются разграничены разными «правдами», разным пониманием происходящих событий и отношением к ним. В полифоническом пространстве «Тихого Дона» сталкиваются, вступают в напряженный диалог разные, подчас взаимоисключающие, идеи (по мнению Е.Тамарченко, «Тихий Дон» - один из наиболее своеобразных романов идей» -217,244). Письма дворянина Листницкого, дневник студента Тимофея, речи каза- ка-автономиста Ефима Изварина, есаула Калмыкова, белогвардейских офицеров высших рангов - Корнилова, Каледина, Алексеева, Краснова, Деникина - представляют в целом родственное сознание (хотя и тут, как мы увидим ниже, есть свои расхождения, свой спор), которое противостоит революционно-утопическим идеям Штокмана, Гаранжи, Бунчука, Подтелкова, Кошевого. Диалогический принцип противостояния позиций здесь очевиден. Однако он охватывает и более глубокую сферу повествования, которой в критике уделялось недостаточно внимания: сознание обоих лагерей противолежит народному, контрастирует с ним, вступает в острую идеологическую борьбу.
В романе идет напряженный спор голосов, испытываются разные «правды», но постепенно в этой разноголосице обнаруживается выход к единой позиции, к единому пониманию и оценке событий истории, к обретению соборной истины, носителем которой выступает соборная личность народа как целого. Эта особенность шолоховского повествования не раз отмечалась исследователями: «...сердцевина, смысл «Тихого Дона» - ... в центростремительной, объединяющей всех идее» (217,242); «авторская позиция в «Тихом Доне» воссоздает высшую общенародную правду, которая стоит над правдами борющихся лагерей, классов и социальных групп и отражает глубинные национальные интересы всей России» (162,66); объективное изображение разных точек зрения, разноликих героев, массовых сцен, настроений и жизни различных слоев общества «подчиняется главенствующей в произведении обобщенно-народной точке зрения» (162,103). В сложной полифонии «Тихого Дона» заключен момент преодоления, снятия расколото-сти нации. Противоборствующие, диалогические позиции оказываются «лишь видимым и поверхностным (не субстанциальным) моментом, а невидимым, но доминантным становится как раз иной - соборный тип единения» (70,55).
По точному наблюдению Н. И. Великой, «народное многоголосие - полилоги, диалоги, монологические высказывания и россыпь реплик, - составляющее структуру массовых сцен, обычно не содержит внутри себя спора, драматического столкновения позиций... По существу, народное многоголосие тяготеет к хоровой организации, в нем рождается единство «мнения народного», складывается интерпретация исторического события. - Это что же, братушки? Свобода-свобода, а касаемо войны — опять, значится, кровь проливать? - Старый прижим начинается! - На кой же ляд царя-то уволили? - Нам что при нем было хорошо, что зараз подходяще... - Шаровары одни, только мотней назад. Параллельно с таким полилогом-хором, где каждый голос собирателен, «безличен» и выступает наравне со всеми, вырисовывается и несколько иная структура многоголосия массовых сцен, в которой определяется «солирующий голос», ведущий за собою «хор» (32,95-96).
В массовых сценах мы слышим голос народа, размышляющего над важнейшими политическими событиями, упорно ищущего правду жизни. Первая мировая война, революция, корниловский мятеж, Верхнедонское восстание - все самое существенное, что происходит в государстве, обрабатывается сознанием народа, оценивается в потоке его суждений, обретает единую меру идеологической, нравственной и эстетической оценки.
Христианские мотивы в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон»
В определении термина «мотив» среди литературоведов нет согласия, поэтому прежде чем обратиться к рассмотрению конкретных особенностей функционирования христианских мотивов в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон», необходимо уточнить значение этого понятия. Под мотивом мы подразумеваем устойчивый формально-содержательный компонент, обладающий повышенной значимостью (семантической насыщенностью) и организующей способностью в тексте. Б. М. Гаспаров, давший наиболее распространенное и общепризнанное в современном литературоведении определение мотива, считает, что «...в роли мотива в произведении может выступать любой феномен, любое смысловое «пятно» - событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и т. д.; единственное, что определяет мотив, - это его репродукция в тексте, так что, в отличие от традиционного сюжетного повествования, где заранее более или менее определено, что можно считать дискретными компонентами ( «персонажами» или «событиями»), здесь не существует заданного «алфавита» - он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру» (37,30-31).
Мотив может быть нигде в тексте не назван и не локализован. Тем не менее, в отличие от темы и концепции (идеи) произведения, у него есть не только содержание, но и формальное выражение: он конкретен и может быть выражен словом или словосочетанием, несущим особую смысловую нагрузку, цитатой, заглавием, эпиграфом, группой устойчивых ассоциаций или тематическим комплексом. Мотив «может быть представлен в тексте несколькими варьирующими элементами, действующими как сеть сигналов, отсылающих к одному общему смысловому фокусу» (182,484), или оставаться лишь угадываемым, ушедшим в подтекст. Последнее обстоятельство делает правомерным утверждение о том, что «сферу мотивов составляют звенья произведения, отмеченные внутренним, невидимым курсивом, который подобает ощутить и распознать чуткому читателю и литературоведу-аналитику» (247,266).
Таким образом, выделение явных и скрытых мотивов, обладающих устойчивостью, повторяемостью и обеспечивающих идейно-смысловое, сюжетно-композиционное и стилевое единство произведения, закономерно приводит к целостному пониманию художественного феномена, к осмыслению ведущей тенденции, или доминанты, словесного творчества в том смысле, который вкладывал в это понятие А. А. Ухтомский: «В высших областях жизни доминанта выражается в том, что все побуждения и произведения мысли и творчества оказываются проникнуты одною скрытою тенденциею, проникающею во все детали; в этой тенденции - ключ к пониманию деталей и к овладению ими» (85,34).
Разумеется, доминанта не сводима к механической сумме тем или сюжетных мотивов; она проявляет себя как «скрытая тенденция», определяющая логику развития образов, сюжетно-композиционного развертывания произведения, обеспечивающая онтологическое единство всех художественных «деталей».
Опираясь на изыскания А. А. Ухтомского и М. М. Бахтина, современный исследователь А. А. Ильин пришел к выводу о существовании единой духовно-исторической и философско-эстетической доминанты всей русской словесности, связанной с «единственным центром ответственности» (Бахтин) или, другими словами, с известным историческим фактом, случившимся две тысячи лет назад и положившим начало новому миру и новому человеку. Доминанта в поэтике русской литературы предстает, по мнению ученого, как «некое экзистенциально ... тенденциозное художественное предание, сквозная лейтмотивная религиозно окрашенная мысль, ... которая может воплощать различное художественное и конкретно-историческое, «укладное» содержание, но включает при этом тем не менее некоторые устойчивые художественно-семантические и духовно-нравственные «комплексы» (85,35).
В связи с этим изучение христианских мотивов в «Тихом Доне» позволяет не только определить художественную доминанту, «проникающую», охватывающую «все детали» и темы шолоховского романа и формирующую его поэтику, но и включить это произведение в общее духовное пространство русской литературы, «возникающее на границе собственно художественного мира и реального, исторического, «единственного события», которое стояло у истоков отечественной словесности и определяло вектор ее развития.
Рассматривая сложный религиозно-культурный контекст «Тихого Дона», исследователи отмечают, что шолоховская эпопея содержит целый массив тем, образов, мотивов, связанных с православными идеями и ценностями, с текстом Священного Писания. Это требует объяснения, поскольку является отражением мироощущения и эстетики писателя. Многочисленные библейские цитаты и образы, которые отражены и в речи автора, и в речи персонажей, становятся структурообразующими компонентами эпического повествования и образуют развернутый «контекст понимания» (Бахтин), определяемый православной доминантой русской культуры. На этот контекст указывают отдельные слова, формулы («И будет мор на людях, глад, и восстанет брат на брата и сын на отца ...»;« Поднявший меч бранный от меча да погибнет»), образы - символы (черного солнца, ветра и бури, карающего меча), события Священной истории (ситуация Страшного Суда, Вавилонского плена и т.д.).
Христианская тема входит в роман через реалистическое изображение православного уклада жизни донского казачества, художественное осмысление исторического пути России, освоение новых эпических форм воплощения по-настоящему духовного содержания.
Обращаясь к событиям общенациональной значимости, художник стремится раскрыть эпический смысл таких социально-исторических явлений, которые воплощали действие Промысла Божьего в судьбе народа. Исследуя духовные истоки и причины русской трагедии XX века, М. А. Шолохов обращается к вечным темам
Священного Писания, размыкая эмпирические рамки повествования, наполняя его метафизическими, универсальными смыслами. При этом ведущим в осмыслении и оценке жизни отдельного человека и целого народа становится мотив Голгофы, Распятия, Креста.
Этот образ возникает с первых страниц повествования, являясь важной приметой народного быта. Все встречающиеся в тексте многочисленные элементы, отсылающие к кресту (кресты - тельники, крест, венчающий церковный купол, намогильные кресты, характерные жесты персонажей и т.д.), образуют один общий ассоциативный комплекс.
