Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Сфера портретной и психологической детализации в романе м.а.шолохова «Тихий дон» 15
1.1. Деталь как предмет литературоведческого изучения 15
1.2. Поэтика портретной детали в романе «Тихий Дон» 23
1.3. «Зооморфная» деталь в структуре образа персонажа 32
1.4. «Фитоморфная» (растительная) деталь как «знак» персонажа 41
1.5. Оппозиция «мужское-женское» в контексте психологического анализа 45
1.6. «Детское» начало как элемент характера 47
ГЛАВА 2. Деталь как средство многоаспектного воссоздания эмоционально-чувственного богатства мира и человека в романе «Тихий дон» 52
2.1. Визуальная деталь 58
2.2.Звуковая деталь 66
2.3. Одоративная деталь .72
2.4. Осязательная деталь .82
2.5. Вкусовая деталь 86
ГЛАВА 3. Функции детали в различных сегментах художественного мира романа «Тихий дон» 94
3.1. Функции детали в структуре шолоховского пейзажа 94
3.2. Специфика использования детали в бытовых и батальных сценах .115
3.3. Деталь как структурный элемент речевых характеристик персонажей .130
3.4. Роль детали в создании художественного подтекста .140
3.5. Деталь как способ авторской оценки .151
3.6. Композиционные функции детали в романе «Тихий Дон» .153
Заключение 159
Список использованной литературы 165
- «Зооморфная» деталь в структуре образа персонажа
- «Детское» начало как элемент характера
- Осязательная деталь
- Специфика использования детали в бытовых и батальных сценах
Введение к работе
Искусство шочоховской детали восхищает всех, кто соприкасается с художественным миром романа-эпопеи «Тихий Дон» Не случайно сам писатель утверждал, что его главная задача в процессе работы над этим произведением состояла в том, чтобы «суметь обобщить и переработать, отобрать наиболее значительное» в жизненном материале так, «чтобы каждый эпизод и каждая деталь нести свою нагрузку»
В качестве одного из важнейших уроков своего главного литературного учителя -Л Н Толстого - М А Шолохов почерпнул его убежденность в том, что эмоционально-эстетическое воздействие на читателей «только тогда достигается и в той мере, в какой художник находит бесконечно малые моменты, из которых сктадывается произведение искусства»
Вместе с тем следует заметить, что при наличии выдающихся достижений современного шоіоховедения в осмыслении творчества писателя и романа «Тихий Дон» в целом, сфера художественной микропоэтики произведения, идейно-эстетические функции микрообраза в соотнесенности с индивидуально-авторской картиной мира изучены недостаточно
В связи с этим актуальность темы исследования обусловлена объективной научной потребностью в пристальном изучении одного из важнейших стилеобразующих факторов в творческой практике М А Шолохова - искусства художественной детализации, ее роли в системе образных средств писателя, ее многоаспектного, сквозного и разноуровневого применения в поэтике романа-эпопеи «Тихий Дон»
Основной целью диссертационной работы является изучение своеобразия сферы художественной детализации в поэтике романа, типологических характеристик и особенностей функционирования детали на разных уровнях художественного целого, ее роли в формировании шолоховской концепции мира и человека
Указанной целью определяются конкретные задачи диссертации
- определение сущности художественной детали как концептуально значимого микрообраза и средства художественной нюансировки в индивидуально-авторской картине мира писателя,
- построение типологии художественных деталей применительно к шолоховской поэтике на основе их включения в сферу предметной и (или) сенсорной изобразитетьности,
1 Цит по Кетлинская В Михаил Шолохов//Комсомольская правда 1934 17 августа С 3
2 Толстой Л Н Поли собр соч В 90 тт Т 30 С 128
\
]
рассмотрение (сквозь призму детализации) поэтики ощущения, восприятия и чувственного представления как средства передачи внутреннего состояния персонажей романа Шолохова, в том числе на уровне психологического подтекста,
обнаружение присущих Шолохову способов включения детали в структуру повествования,
рассмотрение идейно-образных и композиционно-конструктивных функций детали в структуре художественного целого,
- анализ новаторских открытий М А Шолохова в сфере художественной
детализации в соотношении с проблемой преемственности традиций русской классики
Выбор предмета диссертации - сферы художественной детализации в романе-эпопее М А Шолохова «Тихий Дон» как эстетической реальности - обусловлен следующими факторами
- недостаточной изученностью микропоэтики романа при доминирующем
внимании к произведению в целом,
спецификой жанра романа-эпопеи, которая позволяет говорить о конкретных, художественно воссоздаваемых микрофрагментах национальной картины мира в их авторском видении
Объектом исследования являются принципы и способы художественной детализации, присущие творческой манере М А Шолохова На наш взгляд, именно данная сфера художественного мира произведения способна в значительной мере раскрыть идейно-эстетическую уникальность замысла автора и своеобразие его поэтики
Источники исследования Задачи диссертационной работы решаются на материале всех доступных автору источников, связанных с жизнью и творчеством М А Шолохова Это, прежде всего, текст самого романа «Тихий Дон», а также многочисленные литературоведческие, биографические, документальные источники
Теоретическую основу настоящей работы составили достижения в области шолоховедения работы В В Гуры, К И Приймы, Л Г Якименко, Ф Г Бирюкова, А И Хватова, А Ф Бритикова, В М Тамахина, В В Петелина, В О Осипова, В А Чалмаева, Ю Г Круглова, Г С Ермолаева, С Н Семанова, С Г Семеновой, Н В Корниенко, Н Д Котовчихиной, Ю А Дворяшина, Д В Поля и других ученых Для анализа теоретических аспектов исследуемой темы привлекаются труды М М Бахтина, Г Н Поспелова, В Е Хализева, А П Чудакова, Л В Чернец, Е А Добина и других авторов В работе учитывается и языковедческий аспект микропоэтики романа, заложенный в таком фундаментальном коллективном труде ученых Московского государственного гуманитарного университета имени М А Шолохова, как «Словарь
языка М А Шолохова» под редакцией профессора, доктора филологических наук ЕЙ Дибровой
Методологическая база исследования основывается на использовании методов системно-типологического и историко-литературного анализа Специфика темы предполагает сочетание целостного анализа романа М А Шолохова «Тихий Дон» с элементами микроанализа текста на уровне художественной детали
Научная новизна работы состоит в том, что она является первым специальным диссертационным исследованием, посвященным системному анализу поэтики художественной детали романа «Тихий Дон» и ее функций в структуре художественно-эстетического целого Также новизна диссертационной работы определяется тем, что впервые текст романа Шолохова анализируется с привлечением опыта и достижений современной науки в сфере психологии ощущений понятия «звук», «запах», «цвет», «вкус», «осязание» представлены как эстетические категории художественного мышления Шолохова, системно-комплексный анализ которых позволяет раскрыть в новом ракурсе особенности шолоховского психологизма, обнаружить в его структуре практически не исследовавшуюся ранее сферу художественного подтекста
Практическая значимость результатов исследования состоит в том, что материалы диссертации могут быть использованы в практике преподавания русской литературы в школе и вузе, при создании шолоховских словарей и энциклопедий Результаты диссертационных наблюдений могут применяться в практике комментирования художественного текста, а также в дальнейшем изучении творчества М А Шочохова и других писателей
Положения, выносимые на защиту
1 Сфера художественной детализации в романе М А Шолохова «Тихий Дон»
представляет собой оригинальный эстетический феномен, ярко отражающий специфику
неповторимого художественного стиля и своеобразия индивидуально-авторской картины
мира писателя
2 Художественная деталь в поэтике шолоховского романа многофункциональна
она выступает в роли микрофрагмента национальной картины мира, концептуально
значимого микрообраза, реализующего многообразие художественных смыслов
произведения, служит средством индивидуализации образа персонажа, способом
авторской оценки происходящего, конструктивным компонентом художественного
целого
3 Предлагаемая в диссертации типология деталей связана с двумя главными
составляющими художественной ткани романа - сферами предметно-образной и
сенсорно-чувственной изобразительности Первый критерий дает основание классифицировать портретную, пейзажную, бытовую, психологическую, речевую разновидность детали, а второй - выделять визуальную, звуковую, одоративную, осязательную, вкусовую деталь
Принцип художественной синестезии, присущий поэтике писателя, связан со спецификой создаваемой им картины мира, ее чувственно-опредмеченным характером, реализуемым в богатстве и взаимопроникновении разнообразных ощущений Практически в каждом фрагменте романа создается впечатляющий «поток подробностей» или «ансамбль деталей»
Одна из важнейших функций детали в романе «Тихий Дон» - знаково-символическая Так, наиболее богатый чувственными ассоциациями обонятельный сегмент романа позволяет говорить об одоративных деталях как знаках войны и мирного труда на земле, «родного» и «чужого» мира, знаках «персонажной зоны» героев и героинь романа, специфики их личных взаимоотношений
6 Иерархия ощущений, реализуемая через систему деталей, составляет
органическую часть эмоционально-ценностной системы писателя Вкус, запах, цвет,
звучание и осязаемость мира являются в представлении автора и героев романа
своеобразными эстетическими категориями, способными нести в разных ситуациях не
только образную, но и нравственно-этическую, психологическую, философскую нагрузку
7 Новаторство Шолохова-художника проявляется не только в содержательно-
смысловом наполнении микрообраза, но и в способах включения детали в структуру
повествования - таких, как предварение, повтор, параллелизация, градация Отсюда
столь многообразны и художественно впечатляющи в его романе детали-
предзнаменования, детали-параллели, детали-переклички, детали-антитезы, детали-
лейтмотивы Так, например, повторяющиеся в конкретике выразительных подробностей
образы неубранных хлебов, «мертвого поля», «выжженной земли» становится в ходе
повествования концептуально значимыми лейтмотивными деталями-символами,
выражающими авторский приговор войне
8 Сфера художественной детализации обусловлена ментальной спецификой
казачества, двойственной природой казака как воина и земледельца, его органической
связью с природным миром, с «властью земли», с натуральным хозяйством Отсюда -
оригинальное звучание «зооморфных» («звериных», «волчьих», «бычьих») и
«фитоморфных» (растительных) деталей-характеристик в образах героев и героинь
романа
9 Искусство шолоховской детали неотрывно от традиций русской классики Так, с
поэтикой Л Н Толстого связан у Шолохова принцип доминирующей портретной детали
(«играющие» всеми оттенками чувств «черные глаза» и «зовущие губы» Аксиньи, «черная
дичь глаз» и «коршунячий» нос Григория, «тоскующий взгляд» и «большие,
раздавленные работой руки» Натальи, «писаные дуги бровей» и «вьющаяся походка»
Дарьи и т п), модель динамичного, движущегося психологизированного портрета,
связанного с «диалектикой души» персонажа
10 Значительную роїь в поэтике шолоховского психологизма играет сфера
подсознательного, мотивы поведения персонажей чаще всего имеют импульсивно-
инстинктивный характер Отсюда особая роль внеречевых (мимико-жестовых и
подтекстовых) деталей, свидетепьствующих о восприимчивости Шочохова к чеховской
поэтике «подводного течения» и о ее дальнейшем развитии в русле экспрессивной
психологической динамики Экспрессивный психологизм - одно из важнейших
художественных открытий М А Шолохова в романе «Тихий Дон», обусчовленное, в том
числе многообразием средств художественной детализации
Апробация работы Диссертационное исследование прошло апробацию на международных, межвузовских конференциях 2005-2009 гг Основные положения диссертации излагались на Международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения М А Шолохова (МГОПУ им М А Шолохова, 2005 г), V Международной научной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» (МГОПУ им М А Шолохова, 2006 г), Международной научной конференции «Есенинская энциклопедия концепции, проблемы, перспективы» (Москва - Рязань - Константинове
г), VII Международной шолоховской конференции (МГГУ им М А Шолохова,
г), Всероссийской научно-практической конференции «Калуга на литературной карте России» (Калужский государственный университет им К Э Циолковского, 2007 г), Международной научной конференции «Поэтика и проблематика творчества Есенина в контексте Есенинской энциклопедии» (Москва - Рязань - Константиново, 2008 г), IX Международной шолоховской конференции (МГГУ им М А Шолохова, 2009 г), на заседаниях кафедры русской литературы МГГУ имени М А Шолохова
Структура диссертации Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы
«Зооморфная» деталь в структуре образа персонажа
В ходе работы над текстом романа М.А. Шолохова мы пришли к выводу о наличии в нем особого вида детали, при помощи которого автор сравнивает персонажа с тем или иным представителем животного мира. Такую деталь мы называем в рамках нашего исследования зооморфной деталью. Ее активное использование мотивировано разными факторами: близостью героев романа к природе, натуральным укладом быта, повседневным общением с домашними животными, охотой на диких зверей.
В результате тщательного наблюдения над текстом «Тихого Дона» нами были выявлены некоторые особенности использования зооморфной детали. Особый интерес представляют многочисленные «волчьи» ассоциации. По утверждению Е.И. Марковой , «волчье» начало характерно для всех казаков и казачек в «Тихом Доне», в то время как представители других сословий его не имеют. Волк является неким связующим звеном между двумя мирами: людей и животных.
Чаще всего Шолохов использует образ волка (бирюка) для того, чтобы подчеркнуть определенные черты в характере: «Однако скупой ты, паренек... - добродушно улыбался словоохотливый гость, обращаясь к Мишатке. - Ну, чего ты таким волчонком смотришь? Подойди сюда, потолкуем всласть про твоего петуха» (кн. 4, ч.7, гл. 4, с.38) или во внешности персонажа: «Оскалив по-волчьи зубы, Григорий метнул вилы. Петро упал на руки, и вилы, пролетев над ним, на вершок вошли в кремнисто-сухую землю, задрожали, вызванивая» (кн. 1 , ч.1 , гл. 17 , с. 82). Шолохов показывает, что «волчье» (вообще «звериное») начало усиливается у его героев как результат ожесточения людей в ходе войны.
Наиболее часто с волком в «Тихом Доне» сравнивается Григорий Мелехов. «Как схватится он за маузер! Побелел весь, ощерился, как волк, а зубов у него полон рот, не меньше сотни. Я - коню под пузо да ходу от него. За малым не убил, вот какой чертоломный!» (кн. 4, ч. 8, гл.1, с. 303).
В первом бою Григорий видит звериное начало в воюющих вокруг людях, сравнивает их со стаей волков (бирюков): «Хуже бирюков стал народ. Злоба кругом» (кн. 1, ч. 3, гл. 10, с. 302 ).
Также Мелехов подмечает черты волка в самом себе. "Давно играл я, парнем, а теперь высох мой голос и песни жизнь обрезала. Иду вот к чужой жене на побывку, без угла, без жилья, как волк буерачный..." - думал Григорий, шагая с равномерной усталостью, горько смеясь над своей диковинно сложившейся жизнью» (кн. 1, ч. 3, гл.24, с. 391). И еще: «Ежели бы я пограмотнее был, может, и не сидел бы тут с вами на острове, как бирюк, отрезанный половодьем, - закончил он с явственно прозвучавшим в голосе сожалением» (кн. 4, ч. 8, гл.. 14, с. 442). «Рывком кинул ее Григорий на руки – так кидает волк к себе на хребтину зарезанную овцу, – путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь, пошел» (кн. 1, ч.1, гл. 9, с. 52).
В безвыходных, казалось бы, ситуациях герой чувствует себя загнанным волком. «Все было решено и взвешено в томительные дни, когда зверем скрывался он в кизячном логове и по-звериному сторожил каждый звук и голос снаружи. Будто и не было за его плечами дней поисков правды, шатаний, переходов и тяжелой внутренней борьбы.
Тенью от тучи проклубились те дни, и теперь казались ему его искания зряшными и пустыми. О чем было думать? Зачем металась душа, - как зафлаженный на облаве волк, – в поисках выхода, в разрешении противоречий?» (кн. 3, ч. 6, гл. 28, с. 194).
Окружающие тоже видят черты бирюка в Мелехове. Верный Прохор и тот порой опасается Григория: «Да как зыкнет на меня... Истый бирюк в человечьей коже!» (кн.3, ч. 6, гл. 62, с. 403).
«У Григория в сузившихся прорезях глаз заиграли светлячки. Он захохотал, лапая бока смоченными в керосине руками. И так же неожиданно оборвал смех, по-волчьи клацнув зубами» (кн. 3, ч.6, гл. 19 , с.146). Влюбленная в Григория Наталья видит «волчье» во внешности будущего мужа, и эта, еще не осознаваемая ею самой деталь, настораживает читателя, служит сигналом тревоги: «Наталья его провожала. Под навесом сарая, где кормился у яслей Гришкин конь, подседланный новехоньким нарядным седлом, шмыгнула рукой за пазуху и, краснея, глядя на Григория влюбленными глазами, сунула ему в руку мягкий, таящий тепло девичьих ее грудей матерчатый комочек. Принимая подарок, Григорий ослепил ее белизною своих волчьих зубов…» (кн. 1 , ч.1 , гл. 19 , с. 96). Сестра, давно не видевшая Григория, поражается изменениям, произошедшим с ним: «– Ох, и постарел же ты, братушка! – сожалеюще сказала Дуняшка. – Серый какой-то стал, как бирюк» (кн. 4, ч. 7, гл. 8, с. 66).
Даже Ильинична замечает сходство любимого сына с волком: «Господи! Да ты, Гришенька, опамятуйся! У тебя ить вон, гля, какие дети растут, и у энтих, загубленных тобой, тоже, небось, детки поостались... Ну как же так можно? В измальстве какой ты был ласковый да желанный, а зараз так и живешь со сдвинутыми бровями. У тебя уж, гляди-кось, сердце как волчиное исделалось... Послухай матерю, Гришенька! Ты ить тоже не заговоренный, и на твою шею шашка лихого человека найдется...» (кн. 3, ч 6, гл. 51 , с.327). Отчасти образ бирюка связан с мотивом одиночества, противостояния обществу. Григорий, как и когда-то его дед, уходит из дома. Прокофий Мелехов не угодил семье и соседям тем, что выбрал в жены «чужую». «С той поры редко видели его в хуторе, не бывал он и на майдане. Жил в своем курене, на отшибе у Дона, бирюком» (кн.1, ч.1, гл.1, с. 10). Григорий покидает курень отца, потому, что полюбил жену соседа. В Ягодном Григорий тоже живет жизнью бирюка.
Помимо одиночества, волчье, звериное начало характеризует и некоторые присущие персонажу особенности характера, внешние сиюминутные проявления его вынужденной жестокости: «За Аксинью! За меня! За Аксинью! Ишо тебе за Аксинью! За меня! Кнут свистал. Мягко шлепали удары. Потом кулаками свалил на жесткий кочкарник дороги и катал по земле, бил зверски, окованными каблуками солдатских сапог. Обессилев, сел в пролетку, гикнул и, губя рысачьи силы, перевел коня на намет» (кн. 1, ч. 3, гл. 24, с. 397).
«Детское» начало как элемент характера
В отечественной литературной традиции «детскость» изначально символизировала чистоту, целомудрие, наивную открытость миру – качества, присущие лучшим героям русской классики: Наташе Ростовой, Пьеру Безухову, князю Мышкину. В романе Шолохова его персонажи нередко сравниваются с детьми. Причем уподобление взрослого персонажа ребенку наблюдается как в портретных, так и психологических описаниях. Как это ни парадоксально, особенно последовательно мотив «детскости» соотнесен в романе с образом Григория Мелехова. Мужественный, порой безрассудно храбрый воин, он нередко по-детски чувствителен к жестокостям войны: «От потери крови мутила тошнота, и он плакал, как ребенок, грыз пресную в росе траву, чтобы не потерять сознание. Возле опрокинутого зарядного ящика встал, долго стоял, качаясь, потом пошел» (кн.1, ч. 3, гл. 20, с. 364).
В другом эпизоде Григорий ощущает себя грудным ребенком: «Григорий дрожал больше, чем лошади, чувствовал, что на ногах он так же слаб сейчас, как грудной ребенок» (кн. 1, ч. 2, гл. 17, с. 197).
Нельзя не согласиться с мнением, что подобные сравнения «образно указывают на двойственность характера Григория, который подобно ребенку, глубоко переживает события, открыт миру.., честен и при этом необуздан в страстях» .
Порой это детское начало замечают в Григории и окружающие его люди. Так, в разное время Копылов и Изварин с укоризной подмечают мальчишеское поведение Мелехова: «Дуришь, Григорий Пантелеевич! Как мальчишка ведешь себя! – Ты что, ко мне воспитателем приставлен? – огрызнулся Григорий» (кн. 4, ч.7, гл. 10, с. 97); «Ты, милый мой, будто новорожденный...» (кн. 2, ч.5, гл. 2, с. 197).
«Детское» начало выявляет в Григории самые лучшие черты его характера. «Неожиданно в характере Григория проявились ранее несвойственные ему любопытство и интерес ко всему происходившему в хуторе и в хозяйстве. Все в жизни обретало для него какой-то новый, сокровенный смысл, все привлекало внимание. На вновь явившийся ему мир он смотрел чуточку удивленными глазами, и с губ его подолгу не сходила простодушная, детская улыбка, странно изменявшая суровый облик лица, выражение звероватых глаз, смягчавшая жесткие складки в углах рта» (кн. 4, ч.7, гл. 25, с. 233-234).
Мелехов и сам с удивлением подмечает в себе черты ребенка. «Григорий всегда, сталкиваясь с неприятелем, находясь в непосредственной от него близости, испытывал все то же острое чувство огромного, ненасытного любопытства к красноармейцам, к этим русским солдатам, с которыми ему для чего-то нужно было сражаться. В нем словно навсегда осталось то наивно-ребяческое чувство, родившееся в первые дни четырехлетней войны, когда он под Лешнювом с кургана наблюдал в первый раз за суетой австро-венгерских войск и обозов» (кн.3 , ч. 6, гл.9, с.85). В трудные минуты первого боя окружающие его люди представляются Мелехову детьми. «Он бросил поводья и, сам не зная для чего, подошел к зарубленному им австрийскому солдату. Тот лежал там же, у игривой тесьмы решетчатой ограды, вытянув грязную коричневую ладонь, как за подаянием. Григорий глянул ему в лицо. Оно показалось ему маленьким, чуть ли не детским, несмотря на вислые усы и измученный - страданием ли, прежним ли безрадостным житьем, - покривленный суровый рот» (кн.1, ч.3 , гл. 5, с. 277). Здесь «детское» лицо первого убитого Мелеховым врага – символ хрупкости человеческой жизни, немой укор совести Григория, а по сути – также очень важная не столько портретная, сколько психологическая деталь, характеризующая чуждость Мелехову целей непонятной для него войны. Шолохов неоднократно подчеркивает наивность мелеховских иллюзий о возможности уйти от войны: «Об этом тоже тяжело и горько было думать. Все это было не так-то просто. Вся жизнь оказалась вовсе не такой простой, какой она представлялась ему недавно. В глупой, ребячьей наивности он предполагал, что достаточно вернуться домой, сменить шинель на зипун, и все пойдет как по-писаному: никто ему слова не скажет, никто не упрекнет, все устроится само собой, и будет он жить да поживать мирным хлеборобом и примерным семьянином. Нет, не так это просто выглядит на самом деле» (кн.4, ч.8 , гл.7, с. 367-368).
Детские черты, выражающие лучшие свойства человеческой натуры, присущи и другим героям «Тихого Дона». Так, с ребенком сопоставляется дед Сашка, конюх Листницких: «В молодости Сашка кучеровал, но под исход жизни, теряя силу и зрение, перешел в конюхи. Низенький, весь в зеленой седине (на руках и то рос седой волос), с носом, расплюснутым еще в детстве ударом чекмаря, вечно улыбался он голубой детской улыбкой, мигая на окружающее простодушными, в красных складках, глазами» (кн.1, ч. 2 , гл. 14, с. 182).
Детские свойства присущи и облику Аксиньи. Радуясь жизни после отступившей болезни, героиня напоминает ребенка: «Иным, чудесно обновленным и обольстительным, предстал перед нею мир. Блестящими глазами она взволнованно смотрела вокруг, по-детски перебирая складки платья» (кн.4 , ч.8 , гл.1 , с. 291). Жизненная искушенность, опыт страстей и страданий причудливо сочетается в героине романа с детски упорной верой в силу своей любви к Григорию: «Тревога за жизнь любимого сверлила мозг, не покидала ее днями, наведывалась и ночью, и тогда то, что копилось в душе, взнузданное до времени волей, - рвало плотины: ночь, всю дотла, билась Аксинья в немом крике, в слезах кусая руки, чтобы не разбудить ребенка, утишить крик и нравственную боль убить физической. В пеленки выплакивала излишки слез, думая в детской своей наивности: "Гришкино дите, он сердцем должен почуять, как тоскую об нем"» (кн.1 , ч.3 , гл.19, с. 361).
«Детский» фактор в психологии взрослого человека – один из интересных психологических феноменов, который находит оригинальное воплощение в поэтике шолоховской детали и однозначно свидетельствует о позитивном отношении автора к своему герою.
Осязательная деталь
С точки зрения психологии ощущений, осязательная чувствительность подразделяется на четыре основных вида: боль, тепло, холод, прикосновение. Все перечисленные разновидности ощущений широко представлены в романе Шолохова. Герои прикасаются к окружающим предметам, друг к другу, чувствуют нестерпимую боль, замерзают, их бросает в жар от близости к любимым, от ненависти к врагу и т.п. Некоторые признаки осязания автор сознательно использует как знаки взаимоотношений героев романа. Остановимся на «осязательных» деталях, характеризующих главных героев.
Встречи Григория и Аксиньи практически всегда сопровождаются дрожью героев. Вспомним эпизод, в котором Григорий видит спящих Аксинью и Степана: «Прохлада вкладывает в Григория тугую дрожащую пружину. Тело в колючих мурашках. Через три порожка взбегает к Астаховым на гулкое крыльцо. Дверь не заперта. В кухне на разостланной полсти спит Степан, под мышкой у него голова жены.
В поредевшей темноте Григорий видит взбитую выше колен Аксиньину рубаху, березово-белые, бесстыдно раскинутые ноги. Он секунду смотрит, чувствуя, как сохнет во рту и в чугунном звоне пухнет голова» (кн. 1, ч. 1, гл. 3, с. 24)
Во время совместной рыбной ловли чувства героев постепенно выходят наружу. Читателю очевидно их взаимное влечение. Теперь дрожит Аксинья. Герои начинают обостренно чувствовать друг друга, дрожь от одного передается другому. «Григорий переступает одеревеневшими ногами. Аксинья дрожит так, что дрожь ее ощущает Григорий через бредень» (кн. 1, ч. 1, гл. 4, с. 34).
Дрожь Аксиньи часто передается Григорию. «Григорий молчит. Аксинья скорбно глядит на его красивый хрящеватый нос, на покрытые тенью глаза, на немые губы... И вдруг рвет плотину сдержанности поток чувства: Аксинья бешено целует лицо его, шею, руки, жесткую курчавую черную поросль на груди. В промежутки, задыхаясь, шепчет, и дрожь ее ощущает Григорий» (кн. 1, ч. 1, гл. 12, с. 60-61). «Дрожь» как лейтмотивная деталь их любовных переживаний пронизывает все повествования от начала до конца
В сцене, предшествующей их первой близости, снова дрожит героиня. Трепет Аксиньи вызван страхом, волнением, отчасти нетерпением.
«От арбы оторвалась серая укутанная фигура и зигзагами медленно двинулась к Григорию. Не доходя два-три шага, остановилась. Аксинья. Она. Гулко и дробно сдвоило у Григория сердце; приседая, шагнул вперед, откинув полу зипуна, прижал к себе послушную, полыхающую жаром. У нее подгибались в коленях ноги, дрожала вся, сотрясаясь, вызванивая зубами. Рывком кинул ее Григорий на руки – так кидает волк к себе на хребтину зарезанную овцу, - путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь, пошел» (кн. 1, ч. 1, гл. 9, с. 52).
Встречи влюбленных продолжаются не первый день, однако от дрожи избавиться им не удается. Правда, природа трепета теперь может быть совершенно иной. Обратимся к эпизоду, в котором герои обсуждают скорый приезд Степана. Это событие, очевидно, волнует в большей степени Аксинью. В этом смысле Григорий не разделяет переживаний возлюбленной, не чувствует ее «дрожи». «В горнице тоже густеет темень, блекнут Степановы урядницкие лычки на висящем у окна казачьем мундире, и в серой застойной непрогляди Григорий не видит, как у Аксиньи мелкой дрожью трясутся плечи и на подушке молча подпрыгивает стиснутая ладонями голова» (кн. 1, ч. 1, гл. 12, с. 61). Дрожат руки героини и в момент рассказа о побоях, наносимых Степаном. «– Не знаешь чего?.. Бьет каждый день!.. Кровь высасывает!.. И ты тоже хорош... Напаскудил, как кобель, и в сторону... Все вы... – Дрожащими пальцами застегивала кнопки и испуганно - не обиделся ли – глядела на отвернувшегося Григория…» (кн. 1, ч. 1, гл. 16, с. 79). Отдельно обратимся к рукам героев. Следует отметить, что для влюбленных «огрубелые», «неподатливые на ласку», «черствые» руки друг друга милее всех других.
«Григорий лежит на голой прохладной Аксиньиной руке и смотрит в потолок на цепку катушек. Аксинья другой рукой – огрубелыми от работы пальцами - перебирает на запрокинутой голове Григория жесткие, как конский волос, завитки» (кн. 1, ч. 1, гл. 12, с. 59). И еще: «Аксинья хватает неподатливые, черствые на ласку Гришкины руки, жмет их к груди, к холодным, помертвевшим щекам…» (там же, с. 60).
Отметим в качестве значимой художественной детали, что руки «разнелюбых» для Аксиньи и Григория супругов Шолохов характеризует одинаково – шершавые. «С того дня прижился в астаховском курене невидимый покойник. Аксинья ходила на цыпочках, говорила шепотом, но в глазах, присыпанный пеплом страха, чуть приметно тлел уголек, оставшийся от зажженного Гришкой пожара. Вглядываясь в нее, Степан скорее чувствовал это, чем видел. Мучился. По ночам, когда в кухне над камельком засыпало мушиное стадо и Аксинья, дрожа губами, стлала постель, бил ее Степан, зажимая рот черной шершавой ладонью» (кн. 1, ч. 1, гл. 16, с. 75).
«Держа в своей руке шершавую крупную руку Натальи, Григорий вышел на паперть. Кто-то нахлобучил ему на голову фуражку…Пахнуло полынным теплым ветерком с юга. Из степи тянуло прохладой» (кн. 1, ч. 1, гл. 22, с. 103). Огромное значение в отношениях героев приобретают так называемые «температурные» ощущения «тепла» - «холода». Для неодолимой любовной связи Григория и Аксиньи характерны достаточно горячие их проявления. Обратимся к некоторым примерам.
«Тепло и приятно ей было, когда черные Гришкины глаза ласкали ее тяжело и исступленно» (кн. 1, ч. 1, гл. 7, с. 43).
Шолоховские герои действительно зачастую «скорее чувствуют, чем видят» друг друга, ощущая одновременно «холод» и «жар»: «Увидела и почувствовала, как похолодело под руками коромысло и жаром осыпала кровь виски» (кн. 1, ч. 1, гл. 16, с. 76). Не только «дрожь», ни и «жар» является постоянным лейтмотивом встреч Григория и Аксиньи. В качестве ключевой «осязательной» детали он сопровождает все эпизоды романа, рассказывающие об их поистине «обжигающей» страсти.
Специфика использования детали в бытовых и батальных сценах
На протяжении двадцатого века Россия пережила несколько страшных войн, в которых погибли миллионы людей. Многие судьбы были поломаны: матери теряли сыновей, дети становились сиротами, женщины – вдовами. Войны были разные. Самая ужасная – Гражданская – война русских с русскими, брата с братом, сына с отцом. В большинстве произведений советской литературы эта война представала как героический подвиг трудового народа в борьбе с белогвардейцами. Таковы и «Донские рассказы» М.А. Шолохова, написанные в то время, когда страсти, связанные с описываемыми событиями, еще не улеглись. Но и в них уже во всю силу показан драматизм общенационального раскола. В романе «Тихий Дон» воссоздание психологической атмосферы Гражданской войны качественно иное. Война в романе «Тихий Дон» предстает во всей сложности и драматизме. Эта трагедия всего народа и личности в отдельности. Беда коснется каждого человека, в душе каждого произойдут необратимые перемены.
Огромная заслуга М.А. Шолохова как писателя-психолога состоит, по нашему мнению, в том, что он описал не только военные события, но (и это выходит в романе на первый план) те изменения, которые происходят в душе человека в процессе его участия в войне. «Событийная полнота, объемно-многоплановое изображение войны в ее баталиях и массовых сценах сочетаются с показом отдельного человека на войне. Причем не «маленького человека», а личности из народа, во всей правде ее нравственных исканий, в единстве индивидуального и общественно-исторического. Сама эпоха выражена в психологической и драматической глубине сложных человеческих характеров, конфликтов и противоречий», – справедливо отмечал В.В. Гура .
Писатель в изображении войны использует различные типы пейзажных и психологических деталей. Начало войны предсказывают детали-предзнаменования («сухое лето тлело», «горели сухостойные бурьяны», «вхолостую палила молния»). Нередко в романе появляются детали-антитезы, противопоставляющие друг другу гармонию природного мира и дисгармонию социальных отношений: «Шуршали на кукурузных будыльях сохлые листья. За холмистой равниной переливами синели отроги гор. Около деревушки по пажитям бродили рыжие коровы. Ветер клубил за перелеском морозную пыль. Сонлив и мирен был тусклый октябрьский день; благостным покоем, тишиной веяло от забрызганного скупым солнцем пейзажа. А неподалеку от дороги в бестолковой злобе топтались люди, готовились кровью своей травить сытую от дождей, обсемененную, тучную землю» (кн. 2, ч. 4, гл. 22, с. 185). Такое противопоставление явлений природного и социального мира – один из самых плодотворных уроков Л.Н. Толстого в поэтике Шолохова.
В описании природы во время военных событий Шолохов широко применяет прием антропоморфизма, который позволяет ему создать впечатляющий своим художественным масштабом образ страдающей земли, терпящей тяжелые испытания. Примеров подобного рода множество. «Там, где шли бои, хмурое лицо земли оспой взрыли снаряды: ржавели в ней, тоскуя по человеческой крови, осколки чугуна и стали. По ночам за горизонтом тянулись к небу рукастые алые зарева, зарницами полыхали деревни, местечки, городки. В августе – когда вызревают плоды и доспевают хлеба, - небо неулыбчиво серело, редкие погожие дни томили парной жарой» (кн. 1, ч. 3, гл. 10, с. 298). С помощью выразительных «очеловеченных» деталей писатель воссоздает здесь не просто пейзаж – но своеобразный «портрет» лица земли и неба, захваченных разрушительными стихиями войны.
Земля и небо здесь персонализируются, приобретают черты антропоморфных феноменов – подобно Урану и Гее в античной мифологии. И дальше: «В садах жирно желтел лист, от черенка наливался предсмертным багрянцем, и издали похоже было, что деревья – в рваных ранах и кровоточат древесной кровью» (кн. 1, ч. 3, гл. 10, с. 298). В «Тихом Доне» мы можем наблюдать и примеры обратных метафор – уподобление человека природе («каждый по-своему вынашивал в себе и растил семена, посеянные войной»). «Древесная кровь», «предсмертный багрянец» листвы в садах, «рваные раны» деревьев, «семена войны» в душе человека – все это значимые пейзажно-психологические детали-символы, приобретающие в шолоховском повествовании обобщающий философский смысл. Наиболее ярким деталеобразующим фактором служат метафорические «гнезда», связанные с образами птицы и дерева – вечных символов жизни и смерти.
Часто в пейзажах писатель выстраивает различные символические параллели. Например: «погребальный звон» похорон траурно озвучивает осеннее умирание природы. Обратимся к этому эпизоду. «И что проку от этого звона? Только разбередят людям сердце да заставят лишний раз вспомнить о смерти. А о ней осенью и без этого все напоминает: и падающий лист, и с криком пролетающие в голубом небе станицы гусей, и мертвенно полегшая трава…» (кн. 4, ч. 7, гл. 24, с. 230). Деталеобразующим символом в романе является и образ ветра как знака разрушительных стихий революции и Гражданской войны. По наблюдениям исследователей, «итогом эпохи войн и революций выступает символический пейзаж суховея весной 1920 года…», где «ветер символизирует разрушение, которое принесли войны, революции, восстание» .
Глубоко символичен и образ «мертвой земли», выжженной суховеем: в нем также через образ природы воссозданы трагические последствия братоубийственной войны. Вспомним этот эпизод: «Земля пересыхала, приостановились в росте травы, по зяби пошли заструги. Почва выветривалась с каждым часом, а на полях хутора Татарского почти не видно было людей». Во всем хуторе осталось несколько древних стариков, из отступления вернулись неспособные к труду, обмороженные и больные казаки, в поле работали одни женщины да подростки. По обезлюдевшему хутору ветер гонял пыльцу, хлопал ставнями куреней, ворошил солому на крышах сараев. «Будем в нонешнем году без хлеба, - говорили старики, - одни бабы на полях, да и то через три двора сеют. А мертвая землица не зародит…» (кн. 4, ч. 8, гл. 1, с. 300).
Большое значение имеют в структуре повествования и хронологические детали. Так в начале третьей части романа впервые появится дата: «В марте 1914…» Это значимая хронологическая деталь в произведении: историческая дата отделит мир от войны. Слухи о ней пошли по хуторам: «Война пристигнет…», «Не бывать войне, по урожаю видать», «А ну как война?», «Война, дядя!» Весть о ней застала казаков за привычной работой – косили жито (кн. 1, ч. 3, гл. 4, с. 256, 258, 260). Мелеховы увидели: «броским наметом» шел конь; верховой, подскочив, крикнул: «Сполох!» (кн. 1, ч. 3, гл. 3, с. 255). Тревожная весть собрала толпу на площади «Одно слово в разноликой толпе: мобилизация»… Писатель дважды ставит в отдельную строку слово «Война…» «Война!» (кн. 1, ч. 3, гл. 3, с. 256). Произнесенное с разной интонацией, оно заставляет читателя задуматься над смыслом происходящего. Это слово перекликается с репликой железнодорожника, заглянувшего в вагон, где «парился с остальными тридцатью казаками Петро Мелехов»: « – Милая ты моя говядинка! – и долго укоризненно качал головой» (кн. 1, ч. 3, гл. 4, с. 259).
