Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Идея великого инквизитора 24
Глава 2. «Благодетели» – «великие инквизиторы» антиутопического мира .104
2.1. «Утопическое Зазеркалье» Е. Замятина. Переосмысление идеи великого инквизитора в романе «Мы» 105
2.3. От трагического – к комическому («Мы» Е. Замятина и «Клоп» В. Мая ковского) 111
2.3. «По новому штату». Два лика государства в осмыслении А. Зиновьева .117
2.4. Двуликое государство-«инквизитор» в изображении Э. Лимонова («316, пункт В») 134
2.5. Судьба «Города Солнца» в творческом переосмыслении В.Ф. Тендрякова («Покушение на миражи») .145
Глава 3. Воплощение идеи великого инквизитора в образах террористов ...156
3.1. Великий инквизитор и «Народная воля» в романе Ю.В. Трифонова «Не-терпение» .158
3.2. Идея «крови по совести» в рассказе Л.И. Бородина «Вариант» 170
3.3. Идея великого инквизитора в произведениях о революционерах начала
ХХ и начала ХХI веков («Мать» М. Горького и «Санькя» З. Прилепи-
на) 178
Глава 4. «Железная рука» великого инквизитора (образы сотрудников ЧК и милиции 20-х-30-х годов 194
4.1. Воплощение «духа великого инквизитора» в образе чекиста в повестях «Щепка» В. Зазубрина и «Шоколад» А. Тарасова-Родионова .194
4.2. Философские мотивы произведений Достоевского в романе Н. Нарокова «Мнимые величины» .207
4.3. «Кровь по совести» в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» 220
4.4. «Ложь по совести» в повести П. Нилина «Жестокость» 239
Глава 5. Великий инквизитор в образе государственного деятеля .249
5.1. Идея великого инквизитора в «смутные времена» конца ХХ века (повесть Л.И. Бородина «Божеполье») 249
5.2. Проекция идеи великого инквизитора на сталинизм («Пирамида» Л.М.Леонова) 259
5.3. К. Победоносцев в роли великого инквизитора в романе Б. Акунина «Пелагия и красный петух» 284
Глава 6. Идея великого инквизитора в е религиозном воплощении .297
6.1. Философия, религия и судьба Марины Зотовой в романе М. Горького «Жизнь Клима Самгина» 297
6.2. Великий инквизитор конца ХХ века (по повести Л.И. Бородина «Ловушка для Адама») 312
6.3. Мотивы «Легенды о великом инквизиторе» Ф.М. Достоевского в романе А.Н. Варламова «Затонувший ковчег» .322
Заключение .337
Список литературы
- От трагического – к комическому («Мы» Е. Замятина и «Клоп» В. Мая ковского)
- Идея «крови по совести» в рассказе Л.И. Бородина «Вариант»
- Философские мотивы произведений Достоевского в романе Н. Нарокова «Мнимые величины»
- Проекция идеи великого инквизитора на сталинизм («Пирамида» Л.М.Леонова)
Введение к работе
История XX в. и литература - как ее отражение - доказали вариативность идеи великого инквизитора, её большую роль в политике и возможность практической реализации утопии / антиутопии, элементы которых есть в «Легенде о великом инквизиторе». Актуальность данного исследования заключается в том, что изучение традиций «Легенды» позволяет углубить представление о том, как основные события отечественной истории XX века отразились в литературе, а также выявить архетипическую базу взглядов писателей XX-XXI вв., осмысливших в своих произведениях вопросы о государстве и личности, о закономерностях развития общества.
Степень научной разработанности темы. О творчестве Ф.М. Достоевского написано множество научных и критических работ, и охарактеризовать их все, разумеется, невозможно. Наметим лишь основные этапы, «магистральные линии» в изучении его творчества.
На рубеже XIX-XX веков наследие Достоевского стало предметом исследования не столько литературоведов, сколько философов (В. Розанова, Н. Бердяева, С. Франка, С. Булгакова, В. Соловьёва). Русская философия рассматривает творчество Достоевского прежде всего через призму этических и религиозных проблем. Советское литературоведение предпочитало, наоборот, не акцентировать внимание на религиозной составляющей в проблематике произведений Достоевского. Анализировалась социально-политическая проблематика произведений, образ мира «униженных и оскорблённых». Однако наиболее серьёзные исследования (например, работы Ю. Кудрявцева, А. Долинина, В. Кирпотина, Е. Ветловской) вовсе не игнорировали философско-этический пласт проблематики романов Достоевского. Большую роль в достоевсковедении сыграли и работы, посвященные поэтике творчества писателя (исследования М. Бахтина, Б. Энгельгардта, Л. Гроссмана, Р. Назирова и др.). В конце же XX столетия изменились подходы к изучению творчества писателя. Можно сказать, что начиная с 90-х годов XX столетия достоевсковедение в основном вернулось в расстановке приоритетов к позиции русских философов кон. XIX -нач. XX в.: Достоевский осмысливается как писатель прежде всего религиозный. Религиозно-этические, философские аспекты творчества Достоевского изучают Б. Тарасов, И. Волгин, И. Виноградов, А. Гачева, Б. Тихомиров, В. Викторович, И. Кириллова и др.
Что касается конкретно «Легенды о великом инквизиторе», то наибольшее количество исследователей анализирует ее общую концепцию, а также характерные черты поэтики. Некоторые статьи, где ведётся речь об этом произведении, не имеют филологического характера, они посвящены социальным, религиозным, философским проблемам, а не анализу текста. Говоря же о филологических исследованиях, приведём примеры работ с
целью показать основные направления изучения этого текста.
Стоит отметить работы, исследующие различные аспекты поэтики этого произведения. Архитектоника, способы проявления авторского дискурса в «Легенде» вызывают интерес таких исследователей, как Свитенко Н. , Строганцева Н. . Т. Касаткина изучает пушкинские цитаты в «Легенде», через призму которых можно точнее увидеть смысловую нюансировку «поэмы» Ивана Карамазова. Е. Приходовская4 рассматривает место «Легенды о великом инквизиторе» в сюжетно-композиционной структуре романа «Братья Карамазовы», анализирует систему лейтмотивов, объединяющих «поэму» Ивана Карамазова с основным текстом романа.
Большое число работ посвящено религиозно-философской проблематике «Легенды о великом инквизиторе». Авторское понимание образа Христа изучают И. Евлампиев , Т. Касаткина . В. Финогентов анализирует высказывание Н. Лосского о гуманизме великого инквизитора. В. Карпу -нин рассматривает жалость великого инквизитора к людям как демагогию и обман. Монография В. Океанского полностью посвящена «Легенде о великом инквизиторе», здесь проблематика произведения анализируется с точки зрения возможностей религиозно-философского прочтения, особое внимание уделяется образу Пленника, высказывается мысль о том, что некорректно прямо соотносить его с Христом.
Н. Меркурьева исследует проблему свободы в «Легенде о великом инквизиторе» в контексте русской философской мысли рубежа XIX-XX вв.
1 Свитенко Н. Поэма "Великий инквизитор": авторская нарративная стратегия. [Электронный ресурс].
Режим доступа: (дата обращения - 7.04.2013).
2 Строганцева Н.В. Поэма "Великий инквизитор": семантическая модель и контур интерпретационного
поля. Дисс. на соискание уч.ст.канд.филологических наук. [Электронный ресурс]. Режим доступа:
(дата обращения-8.07.2011).
3 Касаткина Т. Пушкинские цитаты в «Великом инквизиторе» Достоевского. [Электронный ресурс]. Ре
жим доступа: (дата обращения -
4.10.2012)
Приходовская Е. «Место «Легенды о Великом Инквизиторе» в художественном целом «Братьев Карамазовых»» (дата обращения 8.04.2013)
5 Евлампиев И.И. Во что верил Достоевский // Вестник Самарской Гуманитарной академии. Серия «Фи
лософия. Филология». 2008. №1 (3) стр. 150-166.
6 Касаткина Т.А. Слово и поцелуй Христа в «Великом инквизиторе» [Электронный ресурс] - Режим дос
тупа: (дата обращения - 20.02.2013).
7 Финогентов В. О «гуманизме» великого инквизитора [Электронный ресурс]. Режим доступа:
(дата обращения - 8.04.2013)
8 Карпунин В. Достоевский как христианский мыслитель. «Легенда о Великом Инквизиторе»// Карпунин
В. Христианство и философия. [Электронный ресурс]. Режим доступа: .htm
(дата обращения -8.04.2013).
9 Океанский В.П. Онтологическая поэтика «Легенды о Великом Инквизиторе»: опыт герменевтического
прочтения. Иваново: ГОУ ВПО «ШГПУ», 2010. 128 с.
10 Меркурьева Н.А. Антология свободы в системе нравственно-религиозных исканий Достоевского: «Ле
генда о Великом инквизиторе» в контексте романов «Братья Карамазовы», «Бесы». Дисс.на соискание
уч. ст. кандидата филологических наук. Орел, 2000. (дата обращения - 31.07.2012).
Проблему свободы рассматривает также П. Евдокимов , комментируя отношение великого инквизитора к трём искушениям.
Большой интерес представляет исследование Р. Бэлнепа , который анализирует литературные «корни» всего романа «Братья Карамазовы» в целом и «Легенды о великом инквизиторе» в частности.
В конце XX в. и в начале XXI в. литературоведы и философы, анализируя духовное наследие прошедшего столетия, всё чаще приходят к выводу, что в эту эпоху реализовались пророчества Достоевского, а литература XX века развивалась под серьёзным его влиянием. Появляются исследования и сборники научных работ на эту тему, например, двухтомник «Достоевский и XX век» под ред. Т. Касаткиной . В диссертационных работах также рассматривается влияние творчества Достоевского на художественные системы тех или иных писателей. Традиции Достоевского в русской литературе последующей эпохи рассматривались критикой ещё на рубеже Х1Х-ХХ вв. (вспомним, например, статью Н. Михайловского «Ещё о г. Максиме Горьком и его героях» ), разрабатывали подобную проблематику такие исследователи, как М. Ермакова , Ю. Сохряков , а впоследствии - С. Трунин , В. Туниманов , Т. Касаткина , Л. Сараскина , С. Семё-
Евдокимов П.Н. Легенда о Великом Инквизиторе [Электронный ресурс]. Режим доступа: (дата обращения - 9.04.2013).
2 Бэлнеп Р. Генезис «Братьев Карамазовых» / Перевод с англ. Л. Высоцкого. СПб.: Академический про
ект, 2003. 263 с.
3 Достоевский и XXI век / Под ред. Т.А. Касаткиной: В 2 тт. Т. 1. М: ИМЛИ, 2007.
4 См., например: Чудова О.И. Ф.М. Достоевский в художественном восприятии Ф.Н. Горенштейна. Ав
тореферат дисс.на соискание уч.ст. кандидата филологических наук. Пермь, 2010. [Электронный ресурс]
Режим доступа: (дата обращения - 3.08.2012); Трунин СЕ. Рецепция Досто
евского в русской прозе рубежа ХХ-ХХ1 веков. Автореферат на соискание учёной степени кандидата
филологических наук. М: РУНД, 2008. 23 с; Богданова О.А. Традиции «идеологического романа» Ф.М.
Достоевского в русской прозе конца XIX - начала XX века. Автореферат дисс.на соискание
уч.ст.доктора филологических наук. М, 2009. [Электронный ресурс] Режим доступа:
18335.htm (дата обращения - 3.08.2012); Дибирова А.Д. Ф.М. Достоев
ский в художественном сознании русских писателей 20-х годов XX века: В. Зазубрин, В. Ропшин. Дис
сертация на соискание уч. ст. кандидата филологических наук. М., 2008. Электронный ресурс]. - Режим
доступа: (дата обращения_ - 2.08.2012).
5 Михайловский Н.К. Ещё о г. Максиме Горьком и его героях // Михайловский Н.К. Статьи о русской
литературе XIX - начала XX века. Л.: Художественная литература, 1989. С. 477-516.
6 Ермакова М. «Романы Достоевского и творческие искания в русской литературе XX в.». Горький: Вол
го-Вятское книжное издательство, 1973. 320 с. ; Ермакова М.Я. Традиции Достоевского в русской прозе.
М.: Просвещение, 1990. 128 с.
7 Сохряков Ю. Творчество Ф.М. Достоевского и русская проза XX века (70-80-е годы). М.: ИМЛИ РАН,
2002. 240 с.
Трунин СЕ. Рецепция Достоевского. Минск: Логвинов, 2006. 156 с; Трунин СЕ. Рецепция Достоевского в русской прозе рубежа ХХ-ХХ1 веков. Автореферат на соискание учёной степени кандидата филологических наук. М.: РУНД, 2008. 23 с.
9 Туниманов В.А. Достоевский, Б.Л. Пастернак и В.Т. Шаламов: скрещенье судеб, поэтических мотивов,
метафор // Туниманов В.А. Ф.М. Достоевский и русские писатели XX века. СПб.: Наука, 2004. С. 272-
375.
10 Касаткина Т. Феномен «Ф.М. Достоевский и рубеж Х1Х-ХХ веков» // В сб.: Достоевский и XXI век /
Под ред. T.A. Касаткиной: В 2 тт. Т. 1. М.: ИМЛИ, 2007. С. 143-199.
11 Сараскина Л. Достоевский в созвучиях и притяжениях (от Пушкина до Солженицына). М.: Русский
путь, 2006. 608 с.
нова , О. Богданова . В некоторых из этих исследований упоминается и «Легенда о великом инквизиторе», её общая концепция и влияние некоторых аспектов её содержания на русскую литературу последующей эпохи. Однако системного анализа мотивов «Легенды» - в их единстве и взаимосвязи - в произведениях писателей XX-XXI веков нам найти в критике не удалось. Отдельные замечания и наблюдения исследователей, имеющие отношения к теме нашей работы, рассмотрены в её основных главах.
Научная новизна данной работы связана с тем, что в ней предпринято исследование комплекса философских проблем и идей «Легенды о великом инквизиторе» с точки зрения утилитарной этики И. Бентама. Другой аспект научной новизны - это исследование названного комплекса как литературного архетипа, лежащего в основе мировоззренческих и художественных систем многих писателей XX-XXI вв. На многих конкретных литературных примерах фактически доказано утверждение Н. Бердяева о вариативности идеи великого инквизитора. Проанализировано художественное переосмысление русской литературой XX-XXI вв. концепции великого инквизитора как системы взаимосвязанных и взаимообусловленных мотивов.
В качестве объекта исследования привлекаются произведения Ф.М. Достоевского: «Братья Карамазовы» (а входящая в него «Легенда о великом инквизиторе» является приоритетным источником), «Преступление и наказание», «Бесы», «Сон смешного человека», «Хозяйка», «Записки из подполья», а также произведения писателей XX-XXI веков, в которых прослеживается творческая взаимосвязь с «Легендой о великом инквизиторе». Это произведения Е. Замятина, В. Маяковского, М. Горького, В. Зазубрина, А. Тарасова-Родионова, Б. Пастернака, Н. Нарокова, П. Нилина, Ю. Трифонова, В. Тендрякова, А. Зиновьева, Э. Лимонова, Л. Леонова, Л. Бородина, А. Варламова, 3. Прилепина. Стоит оговориться, что невозможно было бы дать исчерпывающий список произведений, в которых можно увидеть традиции «Легенды о великом инквизиторе». В данном исследовании мы обращаемся к наиболее репрезентативным, с нашей точки зрения, произведениям.
Предметом исследования являются архетипический комплекс философских проблем «Легенды о великом инквизиторе» и его художественное переосмысление в произведениях художников слова XX-XXI вв.
Цель исследования - доказать взаимосвязь произведений литературы XX-XXI вв. с философско-этическим комплексом и элементами поэтики «Легенды о великом инквизиторе», а также выявить направления художественной трансформации концепции великого инквизитора в литературе XX-XXI вв.
1 Семёнова С. Метафизика русской литературы. В 2 тт. Т. 1. М: ПоРог, 2004. 512 с. Т. 2. М: ПоРог, 2004.
512 с.
2 Богданова О.А. Под созвездием Достоевского. М: Изд-во Кулагиной: INTRADA, 2008. 312 с.
Задачи исследования:
-
Выделить основные концептуальные моменты «Легенды», составляющие в целом «идею великого инквизитора».
-
Раскрыть взаимосвязь произведений литературы XX-XXI вв. с проблематикой и поэтикой «Легенды».
-
Показать устойчивость комплекса основных философско-этических идей и элементов поэтики «Легенды о великом инквизиторе», в целом представляющего собой литературный архетип.
-
Выявить направления трансформации философской концепции великого инквизитора в произведениях писателей XX-XXI вв., зависящие от мировоззренческих позиций и от художественно-творческой индивидуальности последователей Достоевского.
Методологическая база исследования. Наше исследование опирается на сравнительно-исторический метод (в двух его разновидностях: ис-торико-генетической и историко-типологической), мотивный анализ, системный метод, метод целостного анализа художественного произведения, социокультурный метод.
Методологической базой нашего исследования служат: а) труды о литературной преемственности: А. Бушмина, М. Ермаковой, У. Фохта; работы, касающиеся вопросов традиций в русской литературе.: Ю. Тынянова, В. Жирмунского, В. Туниманова, В. Захарова, В. Захаровой, О. Ось-мухиной, А. Дибировой и др.; б) труды по теории литературы: А. Весе-ловского, А. Потебни, М. Бахтина, Б. Гаспарова, Б. Успенского, О. Корма-на, В. Хализева, Н. Тамарченко, В. Тюпы, В. Топорова; в) труды исследователей русской литературы, где раскрываются важные для нашей работы теоретические аспекты: Чернышевой Е., Коломийцевой Е., Юрьевой Л., Ланина Б. и Боришанской М., Самойловой Г., Бочарова С, Большаковой А.; г) работы исследователей творчества Ф.М. Достоевского: А. Долинина, Л. Гроссмана, Ю. Кудрявцева, И. Волгина, В. Кожинова, Т. Касаткиной, К. Степаняна, В. Викторовича, Г. Гачевой, Б. Тихомирова, И. Виноградова, Л. Сараскиной, Р. Бэлнепа, Р. Лаута и др.; д) труды по философии: Н. Бердяева, В. Розанова, С. Булгакова, В. Соловьёва, С. Франка, Ф. Ницше, Н. Лосского, Л. Шестова.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Образ великого инквизитора, носителя целостной системы философ-ско-этических идей, стал для литературы последующей эпохи литературным архетипом. Концепция великого инквизитора включает в себя несколько тесно взаимосвязанных и взаимообусловленных проблем и идей. В основе его лежит утилитарный этический принцип: нравственно всё, что служит наибольшему счастью наибольшего числа людей. Философская концепция великого инквизитора допускает многочисленные варианты, имея в то же время инвариантную
сущность.
-
Писатели XX-XXI вв., если они обращаются к проблемам личности и государства, цели и средств её достижения в социально-политической жизни, добра и зла в мировой истории, неизбежно обращаются к проблемам «Легенды о великом инквизиторе», причём в одних случаях осознанно, в других же - бессознательно.
-
В произведениях литературы XX-XXI вв. обнаруживаются как отчётливые параллели с «Легендой о великом инквизиторе», так и различия в трактовке философских вопросов и в художественной форме их осмысления. Эти произведения можно классифицировать по социальной функции героев, в образах которых воплощается «инквизиторское» начало.
4. Писатели XX-XXI веков во многих случаях идут вслед за Ф.М. Достоевским не только в осмыслении философско-этических вопросов, но и в художественной форме их воплощения. В «Легенде о великом инквизиторе» концепция героя выражена в диалогичном монологе, где идеи молчащего Пленника выражает кардинал, споря с ними. В произведениях Е. Замятина, Н. Нарокова, Б. Пастернака, Э. Лимонова, Л. Леонова, Л. Бородина тоже можно отметить концептуально значимые эпизоды диалогичных монологов. Теоретическая значимость диссертации связана с тем, что в ней даётся осмысление различных художественных способов воплощения философских идей, различных направлений художественной трансформации литературной традиции.
Практическое значение исследования. Результаты данного исследования могут быть использованы в процессе преподавания истории русской литературы ХІХ-ХХІ вв., в том числе в изучении творчества Ф.М. Достоевского, а также в дальнейшем анализе традиций «Легенды о великом инквизиторе» в литературе XX-XXI вв. Результаты диссертационного исследования также могут быть полезны при дальнейшем осмыслении взаимосвязи литературы и истории, литературы и философии.
Достоверность научных положений и выводов диссертации обеспечивается тщательным анализом художественных текстов и опорой на серьёзные научные и критические источники, учётом различных точек зрения исследователей.
Структура работы. Исследование состоит из введения, 6 глав, заключения, списка литературы. Во введении описаны основные принципы исследования, его цель и задачи, объект и предмет. В 7-ой главе анализируется комплекс философско-этических проблем «Легенды о великом инквизиторе». Дальнейшее деление исследования на главы проведено в соответствии с выявленными в диссертации социальными типами героев-носителей идеи великого инквизитора. Во 2-ой главе исследования мы об-
ращаемся к образам «благодетелей», т.е. властителей, представленных в антиутопических произведениях. В 3-ей главе анализируется «инквизиторское» начало в образах террористов в произведениях литературы XX-XXI вв. В 4-ой главе исследуются образы представителей милиции и ЧК 20-30-х гг. XX в. с точки зрения «инквизиторского» комплекса в их взглядах и деятельности. 5-ая глава посвящена выявлению элементов философии великого инквизитора в образах государственных деятелей. В 6-ой главе анализируется воплощение «инквизиторства» в образах и учениях религиозных деятелей, еретических с точки зрения официальных великих религий. В заключении отражены основные выводы, к которым привело данное исследование. Список литературы включает в себя 40 литературных источников и 329 научных и критических.
Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в монографиях «Горький и Достоевский: продолжение «Легенды...» (Нижний Новгород, 1999), «Великие инквизиторы в русской литературе XX века» (Нижний Новгород, 2012); в 21 статье, опубликованной в научных журналах и изданиях, которые включены в перечень российских рецензируемых научных журналов и изданий для опубликования основных научных результатов диссертаций; а также в докладах на международных и всероссийских научных конференциях: «Горьковские чтения» (Нижний Новгород, 1993, 1997), «Русская культура и мир» (Нижний Новгород, 1994), Японо-российский литературный симпозиум «М. Горький и современность» (Нижний Новгород, 2000), «Грехнёвские чтения» (Нижний Новгород, 2006, 2010), «Язык, литература, культура и современные глобализа-ционные процессы» (Нижний Новгород, 2010), «Язык, литература, культура на рубеже XX-XXI веков (Нижний Новгород, 2011), «Концепция мира и человека в русской и зарубежной литературе: теория и практика изучения художественного произведения» (Йошкар-Ола, 2011), 1-ая, 3-я, 5-ая Международные научные конференции «Гуманитарные науки и современность» (Москва, 2011-2012).
Результаты исследования использовались в преподавательской деятельности в Нижегородском государственном университете им. Н.И. Лобачевского при чтении курсов «История русской литературы XX века», «Горький и Достоевский: проблема преемственности».
От трагического – к комическому («Мы» Е. Замятина и «Клоп» В. Мая ковского)
Сложный комплекс философских вопросов, составляющий идею великого инквизитора как мировоззренческое целое, обладает свойством оказывать влияние на личность человека. И свойство это проявляется в различных направлениях, в разных аспектах.
Первым из таких аспектов является влияние идеи на личность е носителя. Проблема «натуры и идеи» становится одной из основных в творчестве Ф.М. Достоевского вообще и в «Легенде о великом инквизиторе» в частности. В романах этого писателя объектом изображения и художественного исследования является не просто человек, а именно человек в его сложных взаимоотношениях с идеей. Писатель показывает, как идея, захватившая рассудок, способна поработить личность, повлиять на е сущностные свойства. Это касается и идеи великого инквизитора, противоречивая сущность которой порождает внутренний конфликт в душе е носителя и ведт к тому, что такой человек, изначально руководствуясь христианскими чувствами, в конечном итоге приходит к нарушению христианских норм.
Как уже говорилось выше, герой «поэмы» Ивана Карамазова руководствуется в свом отношении к людям чувством жалости – чувством, имеющим христианскую природу, но при этом его восприятие обычного человека сродни скорее ницшеанству, чем христианству: это «час великого презрения» к «слабосильным» обывателям. Таким образом, жалость великого инквизитора основывается не на любви к обычному человеку как к равному себе, а на снисхождении к его слабости, на чувстве собственного превосходства над слабым. Из такого противоречивого комплекса мыслей и чувств проистекает способ действий, избранный героем: привести людей к счастью и благополучию авторитарно, поработив их с помощью лжи и насилия, манипуляции сознанием. Такой способ действий неизбежно требует тврдости, отказа от гуманизма по отношению к конкретным людям, оказывающимся помехой на пути к осуществлению идеи, которая должна привести к всеобщему благо-49 денствию. Раскольников, теория которого была предтечей концепции великого инквизитора, полагал, что нет смысла сожалеть о жалкой старушонке, когда решаются вопросы мирового масштаба. А великий инквизитор считает себя вправе уничтожать сотни еретиков ради процветания государства, в котором, по его мнению, счастливы миллионы людей.
Итак, идея «насильственного счастья» изменяет личность самого носителя этой идеи. Такой человек вынужден прежде всего совершать насилие над собственной нравственной природой, подавлять в себе христианские чувства, из которых, собственно говоря, он и исходил изначально. Отсюда и «инквизиторские» страдания, которые неизбежны, когда человек, близкий по своей натуре к христианской системе ценностей, идт против принципов христианской этики. Причина этих страдания обусловлены тем, что в душе человека, захваченного «инквизиторской» идеей, ещ не преодолена до конца и е христианская сущность, но рационалистическая логика идеи мешает ей проявиться в полной мере: «Поцелуй (Христа – О.С.) горит на его сердце, но старик остатся в прежней идее»1, как говорил Иван Карамазов в финале своей «поэмы».
Интерпретаторы2 «Легенды» часто видят в великом инквизиторе некоего двойника Шигалва или П. Верховенского из «Бесов», отмечая в нм властолюбие, гордыню, презрение к людям и своеволие, доведнное до предела. Практически подобные толкователи поступают как Алша Карамазов, бросивший герою «поэмы» и ему подобным обвинение в корыстолюбии: «Самое простое желание власти, земных грязных благ, порабощения… вроде будущего крепостного права, с тем, что они станут помещиками… – вот и все у них»1. Алша Карамазов, впрочем, говорил не столько лично о великом инквизиторе, сколько вообще о «худших из католичества», и Иван был прав, ление, 1989; Сохряков Ю. Творчество Ф.М. Достоевского и русская проза ХХ века (70-80-е годы). М.: ИМ ЛИ РАН, 2002; Соколов Б.В. Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и на казание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы. М.: Яуза, Эксмо, 2007. С. 485. когда возразил: «Почему среди них не может случиться ни одного страдальца, мучимого великой скорбью и любящего человечество?»2.
Было бы неправомерно абсолютизировать в концепции великого инквизитора только жалость к человеку, делая из него гуманиста. Но точно так же неправомерно было бы видеть в нм лишь «волю к власти». Откровенно тоталитарное или иное внешне, но сходное по сути социальное устройство, в котором один пользуется неограниченной властью над всеми, уже не думая о счастье или несчастье этих «всех», - таков логический конец, к которому может прийти носитель утилитарной этической идеи. Однако такого конца (и это очень важно) ещ нет в «Легенде».
Если абсолютизировать «социальный проект» великого инквизитора, свести к нему всё в «инквизиторской» идее, то она окажется редуцированной, и тогда можно будет ставить знак равенства между великим инквизитором и героями «Бесов». Н. Бердяев (который, впрочем, понимал «Легенду» в целом далеко не так узко) писал: «Достоевский устами Петра Верховенского приводит все к ходу мыслей Великого инквизитора»3.
«Ход мыслей» великого инквизитора действительно может породить в одном из своих итоговых вариантов «бесовство» шигалвых и верховен-ских, но не будем забывать, что сам Петруша Верховенский в порыве откровенности называл себя «мошенником». Великий же инквизитор не мошенник, а человек с идеей, противоречивой и сложной. «Инквизиторство» и «шигалвщина», безусловно, связаны, но это связь зерна и возможного плода, идеи и одной из возможных конкретных форм е реализации; они взаимосвязаны, но несводимы друг к другу.
Идея «крови по совести» в рассказе Л.И. Бородина «Вариант»
Художественная концепция «Легенды» - это не первый в отечественной литературе случай философского исследования подобных проблем. «Подходы» к идеям «Легенды» можно увидеть в произведениях, более ранних по времени создания. В частности, черты антиутопии – которая художественно реализует «социальный проект», родственный концепции великого инквизитора1, – исследователи отмечают ещ в повести М. Хераскова «Кадм и Гармония» (1789), в повести Н. Костомарова «Скотский бунт» (1879-1880 гг.), в цикле «Русские ночи» В. Одоевского2.
Повесть Н.И. Костомарова3 посвящена теме свободы и в этом отношении вызывает ассоциации с «Легендой о великом инквизиторе». Сюжет «Скотского бунта» основан на попытке домашних животных восстать против власти человека и обрести полную свободу, однако заканчивается вс тем, что одни из восставших попадают в безвыходное положение, другие начинают враждовать между собой. В конечном итоге бунтовщики считают за благо вернуться под власть человека. Аллегорический смысл произведения довольно прозрачен: абсолютная свобода губительна, сопряжена с опасностью и сложностью самостоятельных решений. Эта мысль прямо проецируется на философию великого инквизитора у Ф.М. Достоевского (хотя он не мог быть знаком с текстом Н.И. Костомарова, напечатанным лишь в 1917 г., следовательно, перед нами типологическое сходство идей двух произведений). Несовместимость счастья и свободы – это одна из философских основ идеи великого инквизитора.
Как великий инквизитор считает нужным управлять людьми «железной рукой» – так в повести Н.И. Костомарова скотник Омелько убеждает животных вернуться к прежней жизни и вновь возвращает человеческую власть над «скотами». Концептуальное различие, однако, заключается в мотивах, которыми руководствуются герои. У Костомарова Омелько, как и вообще представители «клана» людей, заботится о собственной безопасности и благополучии, о том, чтобы минимизировать разрушительные последствия бунта. У Достоевского ситуация гораздо сложнее в философско-этическом отношении. Великий инквизитор заботится не о собственном благополучии. Желание помочь людям в сочетании с восприятием этих же людей как «тварей дрожащих» приводит его к утилитарной доктрине. В повести Н.И. Костомарова такой этической концепции нет.
Из названных выше предшественников Достоевского наиболее близко к идее этического утилитаризма, лежащей в основе философии великого инквизитора, подходил В. Одоевский в рассказе «Город без имени»1. Если принять эту точку зрения, то нужно согласиться, что между «Легендой о великом инквизиторе» и произведением В.Ф. Одоевского есть взаимосвязь (по крайней мере типологическое сходство), хотя, например, в исследовании Роберта Л. Бэлнепа «Генезис «Братьев Карамазовых»»2 имя В.Ф. Одоевского вообще не упоминается, несмотря на то что картина литературных истоков романа Ф.М. Достоевского там разворачивается в масштабах общемировой культуры.
Рассказ «Город без имени» близок к жанру антиутопии. Прежде всего, базовый, дифференцирующий признак антиутопии – направленность против какой-либо утопической идеи3, е экстраполяция, выявление негативных последствий е возможной реализации. В «Легенде о ве ликом инквизиторе» это экстраполяция утилитарной этико-философской системы, имеющей прямое отношение к идеям И. Бентама, что мы и попытались доказать выше. И в рассказе В.Ф. Одоевского довольно ясно просматривается «объект полемики» – это тоже философия И. Бентама: «Город без имени на самом деле имеет название Бентамия»1.
Кроме того, антиутопия, как и утопия, изображает обычно социальный проект, для которого характерны, с одной стороны, равенство и уверенность людей в завтрашнем дне, а с другой стороны, отсутствие свободы, нивелировка личности. И если утопия акцентирует внимание на первом моменте, то антиутопия – на втором. В «Легенде о великом инквизиторе» перед нами общество, в котором царят порядок, равенство и благополучие большинства, но цена этого «счастья» – отсутствие свободы, полное подчинение железной воле властителя. В «Городе без имени» тоже есть изображение определенного социального проекта, который был задуман как полезный и спасительный для людей, но в конечном счете оказался губительным. Однако соотнесение этого социального проекта с бентамовской идеей, на наш взгляд, является мало аргументированным, в отличие от социального проекта великого инквизитора.
В рассказе В. Одоевского базовым, основным для бентамовской философии признается понятие пользы: «Да, польза есть существенный двигатель всех действий человека! Что бесполезно – то вредно, что полезно, то позволено. Вот единственно твердое основание общества! Польза и одна польза – да будет вашим первым и последним законом. Пусть из не происходить будут все ваши постановления, ваши занятия, ваши нравы; пусть польза заменит шаткие основания так называемой совести…. – и общество достигнет прочного благоденствия»2.
Для бентамовской утилитарной этики действительно понятия благоденствия, счастья и пользы имеют очень много общего, а возможно, даже си нонимичны. В ней «издержки морального хозяйства законны постольку, поскольку оправдываются приобретаемым посредством них моральным дохо-дом»1. И все же «польза» может подразумевать под собой разные вещи: она бывает моральной или материальной, личной или общей и т.д. И. Бентам в работе «Принципы законодательства» писал, что предметом законодательства должно быть общественное благо, общая польза. А мораль он истолковывал как искусство так направлять действия людей, чтобы в результате получилось наибольшее возможное количество счастья2. Таким образом, он понимал под пользой всеобщее благо или, по крайней мере, благо большинства людей. В рассказе В. Одоевского точка зрения Бентама, а соответственно и проистекающая из не социальная система представлены иначе: «Говорят о правах человека, о должностях, но что может заставить человека не переступать границ своего права? Что может заставить человека свято хранить свою должность? Одно – собственная его польза!»3. Как видим, здесь речь идет именно о личной пользе, никак не соотнесенной с интересами «наибольшего количества людей», о которых больше всего и заботился И. Бентам как философ и теоретик законодательства. На таком принципе личной пользы основана у В.Ф. Одоевского и вся политика колонии под названием Бентамия: «Имея беспрестанно в виду одну собственную пользу, мы почитали против наших соседей все средства дозволенными: и политические хитрости, и обман, и подкупы»
Философские мотивы произведений Достоевского в романе Н. Нарокова «Мнимые величины»
Кампанелле всегда были необходимы, например, книги и коллекция монет. Утопист полагал, что равенство сделает жизнь общества справедливой, но и эта на первый взгляд безошибочная логическая посылка не выдерживает столкновения с законами человеческой природы: труженик никогда в душе не смирится с тем, что ему положено такое же вознаграждение, как и лентяю, а попытка контролировать усердие каждого при-ведт к доносительству. Когда Кампанелла воображал Город Солнца и мечтал, что рано или поздно его идеал воплотится в жизнь, ему казалось, что это будет избавление человечества от страданий. На протяжении своей жизни, полной жестоких испытаний, он утешался лишь тем, что сумел понять истину и объяснить е людям в своей книге. Тем страшнее было его разочарование, когда он увидел плоды собственных идей: беззаконие, запустение и несчастных, озлобленных нищих, которые даже радуются только по приказу2.
В романе Достоевского великий инквизитор и Иван Карамазов, можно сказать, находятся в положении тендряковского Кампанеллы, когда тот ещ не ведал, к чему привела его «истина».
Герою «Покушения на миражи» открывают глаза сама увиденная им реальность и разговор с Солом (бывшим правителем Города Солнца), брошенным, как и он, в подземелье. Ивану Карамазову – его брат Алша, увидевший весь ужас, который царит в государстве великого инквизитора, и сделавший вывод, что Иван, по сути, своей поэмой прославил Христа. «Из века в век эпизодически предлагались проекты идеальных общественных устройств, при которых должны отсутствовать насилие и вельможное туне ядство … И ни один из них не принят жизнью. Отвергнуты все»1 – таковы рассуждения Георгия Петровича, главного героя тендряковского романа, которые постепенно переходят в авторский философский комментарий. И «социальный проект» великого инквизитора не принят – не принят прежде всего Алшей, который смотрит на него «извне», осмысливает его с точки зрения чисто человеческой.
По сюжету «сказания пятого» создатель утопии оказывается в городе своей мечты, в «реализовавшейся утопии». Этот эпизод перекликается с завязкой «Легенды о великом инквизиторе». В произведении Достоевского великий инквизитор (не забудем, что его государство официально считается христианским и самими жителями осознатся именно так), узнав о пришествии Христа, приказывает схватить его и бросить в темницу; в разговоре с Пленником он грозно спрашивает, зачем тот пришл в его город. Когда в романе Тендрякова Кампанелла входит в Город Солнца, то его встречают вопросом: «Какой бес тебя гонит к нам?» – а впоследствии его тоже бросают в мрачное подземелье. Это совпадение сюжетных ходов показательно: основатель христианства оказывается опасным в «христианском» государстве, потому что оно по своей сути далеко не христианское, а создатель «идеального» утопического мира обречен на гибель в этом обществе, потому что на поверку оно далеко не идеально. В «инквизиторском» государстве люди обезличены и превращены в безвольную толпу, готовую подчиняться мановению руки правителя. В «Городе Солнца» жители становятся рабами и доносчиками, из их душ вытравливается вс человеческое. И самое страшное в том, что в обоих случаях путь в этот земной ад был «вымощен» вполне благими и гуманными по своей сути намерениями.
В обоих произведениях то, что задумывалось как утопия, т.е. образ идеального общества, в реальности обернулось антиутопией, т. е. антиидеалом. И это не может не вызвать душевной драмы создателя утопии. Ес ли великий инквизитор не акцентирует внимания на собственных страданиях, а лишь упоминает о них, то Иван, автор «поэмы», останавливается на этой проблеме достаточно подробно. В произведении Тендрякова «сказание пятое», посвящнное «Городу Солнца», являет собой один из самых драматических моментов в повествовании, и причина тому не только сюжет «сказания», но и духовная драма великого утописта, те страдания, которые причиняет ему столкновение мечты с реальностью. Таким образом, оба героя испытывают моральные страдания, правда, у этих чувств разная природа. Если великий инквизитор внутренне остро переживает необходимость антиморальных действий, то Кампанелла (и его литературный двойник Сол – бывший правитель Города Солнца) страдает от страшного, трагического разочарования в своей идее. Сама по себе необходимость жсткого управления людьми в обществе, которое он задумывал как идеальное, не приносила ему мук совести, он полагал, что в его утопии вс справедливо, а значит, оправданно. В этом смысле он был таким же «Благодетелем», как, например, герой Е. Замятина.
Сравнение философской проблематики произведений Ф.М. Достоевского и В.Ф. Тендрякова показывает, что в подходах писателей к «вопросам духа» существуют сходства, по крайней мере типологического характера. Нам не удалось обнаружить такие материалы, которые свидетельствовали бы о том, что В.Ф. Тендряков сознательно обращался к творчеству Ф.М. Достоевского при создании романа «Покушение на миражи», хотя, конечно, он не мог не знать «Братьев Карамазовых», а ведь обращение опыту предшественника может быть как сознательным, так и неосознанным, и эту возможность тоже необходимо учитывать.
В контексте рассматриваемой нами проблематики стоит сказать хотя бы несколько слов и о произведениях, относящихся к фантастике. Существует довольно относительная грань между утопией / антиутопией и фантастикой, поскольку и там, и здесь границы жизнеподобия нарушены, датся некий проект развития науки или же социума, выходящий за пределы существующей реальности. Когда речь идт о научной фантастике, где внимание сосредоточено на научно-технической проблематике, то жанровых признаков утопии / антиутопии вполне может и не быть в таком произведении. Но если преимущественное внимание уделяется проблемам развития социума, то признаки фантастики могут сочетаться с чертами утопии / антиутопии. Это касается, например, романа И. Ефремова «Час быка», произведений братьев Стругацких: «Трудно быть Богом», «Град обречнный» «Улитка на склоне». Черты фантастики и утопии / антиутопии сочетаются и в рассмотренной нами пьесе В. Маяковского «Клоп». Интересен в этом отношении также роман М. Елизарова «Библиотекарь», который можно охарактеризовать как причудливое сочетание мистики, фантастики и утопических тенденций. Автор изображает попытку восстановления Советского Союза, ностальгически воспринимаемого как оптимальный вариант организации социума. И для этого сторонники данной идеи вынуждают главного героя пожертвовать всей привычной жизнью и возможностями, принести себя в жертву обществу; правда, он и сам в конечном итоге осознат этот шаг как необходимость.
В фантастических произведениях тоже есть такие аспекты философ-ско-этической проблематики, которые соприкасаются с концепцией великого инквизитора. Это социальный проект, основанный на рациональном понимании счастья, и, главным образом, это утилитарная этическая доктрина, утверждающая допустимость антиморального действия «по совести», ради большинства людей.
Проекция идеи великого инквизитора на сталинизм («Пирамида» Л.М.Леонова)
Однако если отвлечься от этой конкретной ситуации и обратиться к картине всей системы общественных отношений, созданной в романе Нарокова, то мы увидим в ней целую совокупность «мнимых величин», сотворенных как раз путем манипуляции сознанием людей. Например, Любкин рассказывает о пареньке, который радуется новым ботинкам и искренне считает, что они достались ему легко, хотя «месяца два, а то и три поди ждал, пока в универмаг ботинки доставили, сотни раз бегал справляться, привезли ли их, все боялся, что прозевает и упустит, потом в 4 часа ночи в очередь встал, часов десять в ней простоял…» А дальше Любкин говорит: «И вместо того, чтобы от злости матом всех крыть, что вот, мол, сколько труда надо положить, чтобы такую ерундовую вещь сделать, паршивые ботинки себе купить, он совершенно искренно в восторг приходит: "Совсем легко!" А? Еще, чего доброго, кричать начнет: "Спасибо товарищу Сталину за легкую жизнь!"» Софья Дмитриевна на это отвечает, давая своеобразную формулу манипуляции сознанием: «Если из человека одно понимание вынули, а совсем другое в него вложили, так он по-другому и понимает». Под постоянным прессом пропаганды определенных идей, зачастую иллюзорных, под мощным воздействием на сознание и подсознание человек начинает жить в мире «мнимых величин». Создавая эту картину и сам образ «мнимых величин», Нароков приводит читателя к выводу, что Советском Союзе 30-х годов ХХ в. практически все живут в каком-то выдуманном мире. Попавший в НКВД Варискин при- думывает заговор «Черной руки», которым якобы руководят Любкин и Супрунов, сам вполне искренне увлекается своей выдумкой и даже начинает в нее верить. Следователь внушает заключенному Русакову мысль о том, что тот на самом деле шпион Росскопф, и в конце концов Русаков это признает – выдуманная фигура начинает жить реальной жизнью, а реальный человек, Русаков, как бы исчезает. И коммунизм Нароков представляет тоже некой «мнимой величиной»: «Мы с тобой, – говорит Супрунов Любкину, – в 18-м году за коммунизм кровь проливали и умереть готовы были, а ведь коммунизма-то и нет… Суперфляй для дураков есть, а коммунизма нет…». Оба героя противопоставляют коммунизму, то есть идеалу в теории, большевизм как конкретную практику управления людьми, полного подчинения окружающих своей воле. Однако в конечном итоге Любкин приходит к выводу, что и большевизм – такая же «мнимая величина»: «Большевизм… Ха! Я в него поверил, а он совсем, совсем ненастоящий!» Еще в начале романа Любки-ну было ясно: «Людям в мозг, в сердце и шкуру вколачивают такое сознание, что, мол, не только не можешь чего-нибудь своего хотеть, но даже и не хочешь хотеть». Он понял, что такая манипуляция сознанием не имеет предела и способна превратить людей в послушные автоматы: «…если нашей коммунистической партии завтра прикажут выкинуть из мавзолея труп Ленина, проклясть Карла Маркса и заплевать коммунизм, так она и выкинет, и проклянет, и заплюет. И не потому, что послушается, а потому, что будет думать, будто это она сама так хочет»1.
Коммунизм, как показывает Н. Нароков, перестает быть для большевиков истинной целью и становится лишь красивым лозунгом, с помощью которого они манипулируют сознанием массы. Коммунизм, по мнению Любки-на и Супрунова, – «это для дурачков». Так было, по сути, и в государстве ве ликого инквизитора: сохраняемые для массы и даже ревностно оберегаемые христианская обрядность и фразеология существуют для миллионов «непосвященных» и являются прикрытием истинных целей «сильных и умных».
В романе «Мнимые величины» есть еще один важный мотив, который связывает его с идеями и героями произведений Достоевского: герои-«инквизиторы» способны испытывать нравственные страдания из-за совершаемого ими зла. Раскольников начинает мучиться даже еще до своего преступления; великий инквизитор берет на себя «проклятие познания добра и зла», но такова цена счастья миллионов, живущих в неведении об этом. На первый взгляд кажется, что нароковские герои-большевики не страдают от собственных безнравственных решений, т.к. абсолютно лишены совести. Ра-зумихин у Достоевского говорил, что разрешение крови «по совести» страшнее, чем ее разрешение по закону: оно означает снятие внутреннего запрета на насилие, а не внешнего. У Нарокова речь идет как раз о том, что для большевиков не существует именно внутренних запретов: «Он в себе ни через чего не переступает. Преступление есть только акт, и в этом акте нравственная сторона отсутствует точно так же, как она отсутствует в ряде других актов: в обточке гаек или в сучении пряжи», – так рассуждает Евлалия о большевиках. Однако е суждение можно отнести, пожалуй, лишь к Супру-нову, но не к Любкину. Не случайно автор приводит его воспоминания, на первый взгляд не связанные с сюжетом, – о человеке, задавленном паровозом. Любкин рассказывает Евлалии, что когда-то он был машинистом на железной дороге и однажды под колесами его паровоза погиб человек, которого он не смог спасти: «Я было за гудок, я было за ручку тормоза, да где уж там, сами понимаете. Тут ведь секунда!… И вот, как вы хотите, так и понимайте, но только, когда паровоз на него налетал и через него всеми своими пудами переезжал, так я все это… чувствовал! И не только сердцем, а прямо вот всей своей кожей чувствовал. Словно это совсем не паровоз человека давит, а сам я его в кашу давлю. И даже под ногами-то, под подошвами чувствую, как это я его давлю. Оно, конечно, миг один, но я в этот миг такое переживал, будто этот человек не под паровозом, а подо мной хрустит и будто это мои вот каблуки его кишки плющат. Понимаете? Можете такое понимать?… Много после этого со мной всякого было, и многих я потом насмерть задавил, но я со всем этим не считаюсь, а вот тот случай до сих пор помню».
Герой способен чувствовать чужую боль и страдать из-за того, что как-то причастен к этому. Гражданская война, служба в НКВД притупляют это чувство, но в глубине души Любкина оно все же сохраняется, живет. Именно поэтому он испытывает потребность сделать хоть кому-то добро: он устал от зла. Не случайно Евлалия видит в его взгляде «пытливость затаенной муки». Любкин вроде бы не задумываясь соглашается на предложение Супрунова ликвидировать Варискина, по глупости оговорившего их обоих, а вместе с ним и следователя, записавшего его показания: «Подумаешь, важность – Ва-рискин какой-то!» Но после того как оба опасных человека были убиты, а протокол оговора уничтожен, Любкин, в отличие от Супрунова, испытал не облегчение, а какую-то непонятную ему самому злость: он «почему-то разозлился… не на протокол, а на что-то внутреннее, неясное». В финале романа острые страдания героя проявляются открыто, когда он ясно видит, что, желая помочь Евлалии, он на деле причинил ей зло: «Почему у меня все так обратно получается? Хочу, чтобы хорошо, а выходит плохо. … с отцом вашим плохо и… И с коммунизмом плохо!» Примечательно, что Любкин ставит эти примеры в один ряд (и для автора они тоже рядоположены): он попытался решить за Евлалию, что будет для нее лучше, и насильственно обеспечить ей лучшую жизнь, но точно так же происходит и в масштабах его деятельности как «инквизитора»-большевика, имеющего неограниченную власть над людьми: он стремился дать людям «насильственное счастье», и это закончилось лишь страданиями как самого «благодетеля», так и тех, кого он хотел облагодетельствовать. В финале «Легенды» Христос своим поцелуем выражает признание страданий великого инквизитора, сочувствие и любовь к нему. В финале «Мнимых величин» страдание чекиста-«инквизитора» тоже вознаграждено – сочувствием и слезами Евлалии Григорьевны.
