Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Исторический роман как отражение мировидения автора 16
Раздел 1. Исторический роман XX века: общая характеристика 16
Раздел 2. Авторское видение личности в исторических романах А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина 27
Глава 2. Концепция личности государя в историческом романе конца XX века 34
Раздел 1. Личность Ивана III в романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий» 34
Раздел 2. Личность Алексея Михайловича в романе В.В. Личутина «Раскол» 54
Глава 3. Категория власти и художественная концепция личности в историческом романе конца XX века 75
Раздел 1. Проблема правопреемственности власти в романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий» 79
Раздел 2. Борьба и «симфония» государственной и церковной властей в романе В.В. Личутина «Раскол» 85
Глава 4. Категория веры и художественная концепция личности в историческом романе конца XX века 106
Раздел 1. Личность и Православие в романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий» 107
Раздел 2. Духовный «Подвиг» как путь к нравственному самосовершенствованию личности (образ Аввакума в романе В.В. Личутина «Раскол») 128
Раздел 3. Борьба личности за Любовь, Истину и Веру в романе В.В. Личутина «Раскол» 142
Заключение 166
Библиографический список 172
- Исторический роман XX века: общая характеристика
- Личность Ивана III в романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий»
- Проблема правопреемственности власти в романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий»
- Личность и Православие в романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий»
Введение к работе
Художественная концепция личности - категория многогранная. Она находит художественное воплощение в разнообразии характеров произведения, выражается в авторской позиции и в стиле произведения.
Определение авторской концепции шире, чем просто «концепция» и «концепция личности» (т.е. определенный способ понимания и система взглядов на личность). Концепция личности у писателей предопределяет наличие единой художественной структуры, в которой явно трансформируются и историческая действительность, и специфика мировидения самого писателя. Субъективная система взглядов несет доминирующий отпечаток индивидуальности писателя, и в то же время, как правило, вмещает и существенные особенности традиционной литературной концепции. Художественно воссоздавая личность героев в реальных исторических контекстах, русские писатели, и это отчетливо прослеживается в их творчестве, стремятся раскрыть сферу «самочувствия» человека, включить в его личное сознание природный и вещный мир, представить человеческую душу как синтез духовного и «земного».
Осмысление проблемы личности в литературе не должно, на наш взгляд, отрываться от ее религиозной, а применительно к русской литературе, - православной трактовки. Личностью человек становится тогда, когда он, согласно верному определению Ю.И. Сохрякова, «начинает ощущать себя частью природы, Божьего мира, когда он начинает сознавать свою ответственность за судьбу этого мира» (191. С. 169). При раздробленности сознания и отделении от соборного единства личность теряет внутреннюю целостность. На трагическое противоречие человеческого существования указывали в своих работах А.С. Хомяков, Ф.М. Достоевский, М.М. Дунаев и др. Осознание человеком своего несовершенства неизбежно влечет проблему поиска идеальной личности.
По нашему мнению, идеалом можно назвать христианскую личность, которая несет в себе стремление и любовь к Истине, то есть к Богу. Цельную личность отличают такие качества, как сострадание к ближнему, соборное единение с людьми, способность сознавать свое несовершенство, смирение, склонность к покаянию, готовность к самопожертвованию.
В современном литературоведении все больше появляется исследований, где православность личности репрезентируется как отражение русского национального характера. Это объясняется особенностью русского мировоззрения: стремление человека к познанию мира и его преображению, понимание личности как творца, следующего в своих поступках велениям души (Бога), отказ от индивидуализма и приверженность к духовной соборности. Становление и развитие православной сущности человека можно выявить, когда мы рассматриваем личность в историческом времени. Процесс становления характера, развитие его, свершение деяний личности неумолимо влекут за собой анализ исторической эпохи, в рамках которой творит, совершенствуется или низвергается эта личность.
. В современной отечественной литературе авторы все чаще обращаются к различным эпизодам отечественной истории и стремятся соединить широту охвата с глубиной постижения событий. Это исторические повести Андрея Ромашова, романы Алексея Иванова, Владислава Крапивина, Дмитрия Зава-лишина, Олега Глушкина, исторические баллады и романы Александра Кер-дана и многое другое. В своей работе мы обратимся к исследованию творчества таких ведущих отечественных прозаиков, как В.В. Личутин и А.Ю. Сегень, чьи произведения обращены к историческому прошлому Русской Земли.
При осмыслении исторических произведений В.В. Личутина и А.Ю. Сегеня нередко обнаруживается разность их творческих индивидуальностей, миропонимания и подхода к истории и человеку. Неоднозначной является нравственная оценка разных «образов бытия»: то, что для одного писателя представляется воплощением истинного смысла, идеалом человече-
ского существования, для другого символизирует жизнь как таковую, со всеми ее уклонениями от высокого идеала. И все же восприятие исторических личностей обнаруживает несомненную общность. И проявляется эта общность в редком единодушии, которое выразилось у писателей А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина, например, в неприятии обыденной современной жизни как некоей безусловной нормы, в отношении к истории как источнику православных русских традиций, в утверждении высшего идеала духовно-богатой личности в современном мире.
При отнесении личности к тому или иному типу мы будем ориентироваться на типологию личности, разработанную Ю.М. Павловым и подробно изложенную им в монографии «Художественная концепция личности в русской и русскоязычной литературе XX века» (2003). В данной работе исследователем выделяются три категории личности: православная, амбивалентная и эгоцентрическая. С опорой на эту концепцию были написаны диссертационные работы Д.А. Ковальчука («Художественная концепция личности в русской прозе 20-30-х годов XX в.: М.А.Булгаков, А.А.Фадеев», 1998), Н.С. Балаценко («Художественная концепция личности в творчестве В. Белова и В. Маканина», 2000), К.Р. Вартановой («Художественная концепция личности в творчестве В. Максимова», 2001), Е.С. Гапон («Художественная концепция личности в творчестве В.Г.Распутина 1990-х - 2000-х годов», 2005). Созвучными данной классификации личности в современном литературоведении можно назвать типологии, предложенные В.Н. Евсеевым («Творчество Василия Белова как художественная система», 1989) и Н.И. Крижановским («Художественная реализация категории соборности в "малой" прозе В.Белова 60 — 90х годов XX века», 2004.). Первый исследователь выделяет традиционный, промежуточный и внетрадиционный типы героев. Н.И. Крижановский определяет соборность как главный критерий в оценке личности, поэтому литературных героев он делит на соборный, амбивалентный и внесоборный типы. В основу двух последних классификаций положена явленность — неявленность религиозного чувства в человеке, про-
6 явление в нем соборности, жертвенности или же атеистического сознания личности, с чертами эгоизма, неприятия другого человека.
К универсалиям в концептуальном видении личности исследователи относят идею внутренней противоречивости человека, в связи с этим мы можем говорить о доминировании амбивалентного (промежуточного) типа личности в произведениях русской литературы. По мнению А.Ю. Большаковой (монография «Феноменология литературного письма: О прозе Юрия Полякова», 2005), амбивалентная сущность человека является «застывшей формой», в которой таятся надежды смутного времени (23. С. 300). «Другой» герой, нравственно и эстетически цельный, как считает исследователь, является недосягаемым образцом, поэтому «человек совершенный» определяется только в рамках мифа (23. С. 188). Такая позиция связана с игнорированием А.Ю. Большаковой категории веры при рассмотрении концепции личности писателя. Например, в диссертации «Феномен "деревенской прозы"» А.Ю. Большакова частично обращается к теме Бога в «деревенской прозе», в основном, в связи с исследованием типа праведным (он же: крестьянин, традиционный, народный, национальный) героя данной прозы, которому противостоит герой вольный, однако автор работы не определяет православную сущность человека как доминирующую при анализе героев произведений.
А.Ю. Большакова не использует в монографии понятие «личность», ее типология раскрывается через образ «человека»: человек реальный и человек возможный, человек убегающий и человек бегущий, человек заблуждающийся и человек вспоминающий. В каждом из этих типов исследователь выделяет двойственность сознания, но разрешение противоречия человека обозначается как невозможное по причине «изначально присущего человеку конфликта духовного» (23. С. 231). Однонаправленность в трактовке личности А.Ю. Большаковой объясняется социальностью анализа сущности человеческой натуры. Исследователь игнорирует православную основу русского человека и народа в целом, поэтому типология героев, предложенная данным
автором, не может, по нашему мнению, применяться при анализе художественной концепции личности в произведениях русской литературы.
Согласно точке зрения литературоведа и критика К.А. Кокшеневой (статья «Как измерить себя человеку? О некоторых результатах "дружбы" Православия и литературы», 2001), религиозная основа русской культуры изначально связана с типом русского человека. Основываясь на данном положении, критик предлагает типологию героев в соответствии со степенью яв-ленности веры в душе человека. Это герои «революционеры», «бесы», «нигилисты» - они наделены атеистическим сознанием; в «русских мальчиках» и «критически мыслящих личностях» присутствует сомнение; герой, в котором явлена национальная сила, относится к «русским воинам» и страстотерпцам. К.А. Кокшенева не обозначает тип «праведной» личности, потому что, как считает исследователь, он проявляется «в высокий и трагический моменты истории», когда религиозное чувство выступает в человеке определяющей силой (92. С. 188). На наш взгляд, данная классификация личности не обладает завершенностью и глубиной исследования всех интенций человеческого характера, а поэтому не будет актуальна при рассмотрении многих образов русской литературы.
Итак, мы считаем наиболее продуктивными типологии личности (героев), предложенные Ю.М. Павловым, В.Н. Евсеевым, Н.И. Крижановским. Данные классификации позволяют исследовать основные художественные типы героев в исторических романах А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина.
Выбор темы обусловлен тем, что «концепция личности» - это своеобразный идейно-художественный центр, который позволяет выявить основные особенности исторического романа А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина. Об актуальности этой проблемы свидетельствует и широкий спектр художественных образов и мотивов, в которых воплотилась идея формирования человека как личности в процессе искания смысла жизни и обретения веры в душе на разных этапах исторического развития.
Рассмотрение доминирующей в русской литературе проблемы духовных исканий человека позволяет, во-первых, показать неслучайность интереса к концепции личности применительно к историческому роману XX века, во-вторых, выявить общее и особенное в размышлениях о предназначении человека в творчестве названных писателей, и, в-третьих, дать возможное объяснение как сближениям позиций, так и расхождениям в вопросе о месте и роли человека в истории.
Степень изученности темы.
Интерес к проблеме духовных исканий мотивирован и ее малоизучен-ностью. Исследованию произведений А.Ю. Сегеня критикой уделено мало внимания. Творчество В.В. Личутина исследовано значительно в большей степени. Но и в том, и в другом случае осмысление художественной концепции личности исторической прозы данных авторов отсутствует.
Произведения А.Ю. Сегеня рассматривали такие авторы, как В.Н. Ганичев («Державный», 1997), Н.Л. Елисеев («Пятьдесят четыре. Буке-риада глазами посторонннего», 1999), В.И. Славецкий (статья «Поздние "александрийцы"», 1999), К.А. Кокшенева («Какого Вы духа?», 2001), и оценки, данные ими творчеству писателя, крайне противоречивы. Критики В.И. Славецкий и Н.Л. Елисеев упрекают прозаика в неграмотности стиля и примитивности изображения событий. К.А. Кокшенева, рассматривая «контр-роман» А.Ю. Сегеня «Русский ураган», находит в нем «максимальный контакт с современностью» (93. С. 189) и называет роман народным (93. С. 195), утверждая яркость, талантливость и самобытность произведения. Воплощение прозаиком в ясных художественных образах народного духа обращает К.А. Кокшеневу к размышлениям о личностях «лучших русских людей» (Аксаковых и Киреевских, Данилевского и Хомякова, Страхова и др.). Это дает нам возможность судить о признании К. Кокшеневой художественного таланта А.Ю. Сегеня.
Среди наиболее значимых работ по творчеству В.В. Личутина можно выделить монографию Н.В. Ковтун «Социокультурный миф в современной
прозе. Творчество В. Личутина» (2002). Концепция личности в работе понимается, прежде всего, как один из элементов композиции и рассматривается в контексте исследования особенностей мифопоэтики, стиля, эволюции героя и творчества в целом. Н.В. Ковтун называет творчество Личутина «проектом исправления мира на религиозной основе» (80. С. 24). В монографии основное внимание сосредоточено на изучении «мифофольклорных и народно-религиозных традиций в произведениях художника» (80. С. 32). Анализируя романы писателя («Фармазон», «Долгий отдых», «Скитальцы», «Любостай», «Раскол» и др.), Н.В. Ковтун выделяет в работах прозаика идеальный духовный тип русского человека — юрода, скитальца, и в связи с этим - символический образ дороги («метафоры души» (80. С. 106)).
Наряду с рассмотрением произведений В.В. Личутина исследователь подвергает анализу мифотворчество современных постмодернистов, которые, по ее мнению, отражают в своих работах трагедию миропонимания, фатального одиночества человека в современной истории. Одним из несомненных достоинств монографии можно назвать привлечение большого количества текстуального материала и осуществленная попытка осмыслить личу-тинского героя в ряду героев произведений современных авторов: В. Белова, В. Распутина, Ю. Трифонова, В. Маканина, Ф. Абрамова и др.
В статье Ю.И. Архипова «"Раскол" Владимира Личутина и осколки истории» (2000) представлен анализ «русской беды», трагедии раскола. Автор статьи прослеживает отраженную в романе взаимосвязь исторического прошлого и современной России и справедливо отмечает, что определяющим в возрождении духовно-национального единения народа является спасение души отдельного человека через обращение к вере.
Отдельные черты, особенности художественной картины мира В.В. Личутина рассмотрены в работах Н.П. Машовца (1975), И.И.Виноградова (1980), Г.А.Цветова (1980), Л.Барановой (1981), В.Г.Бондаренко (1980, 1988, 2003), A.M. Туркова (1987), Ю.М.Павлова (1986, 1990), А.А.Михайлова (1991), И.И. Стрелковой (1990),
М.С. Ремизовой (2001, 2002), А.Ю. Большаковой (2004), В.В. Огрызко (2005) и др. Отмечены как особая «саговость» художественного мира писателя, так и его национальный колорит. А.А. Михайлов указывает, что мир Личутина обладает ярко выраженными национальными чертами, поэтому ведет перо писателя одна только страсть — «любовь к своему народу и неистребимое желание видеть его в счастии и духовной гармонии» (126. С. 184). Развивает эту мысль И.И. Стрелкова в статье «Предел»: «У Личутина есть своя Йокнапа-тофа - Зимний берег. Но обнаруживается и духовная близость в понимании корневого, национального» (193. С. 184), - при этом исследователь сравнивает прозаика с американским писателем Фолкнером. Не осталось незамеченным целостность философских воззрений автора, обращенных к духовно-историческому опыту России (статьи В.Г. Бондаренко, А.А. Михайлова), наличие в его прозе «русскости», целостной философии православного народного характера (Ю.М. Павлов). Все авторы отмечают поморский «непонятный... изумительный» (132. С. 13) язык произведений прозаика. Хроника художественных творений писателя прослеживается Вячеславом Огрызко в статье «В поисках Беловодья».
Во всех названных критических работах присутствует пространная характеристика творчества А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина, уделяется внимание художественным особенностям произведений и анализу языка писателей, однако цели и задачи работ не предполагают выявления типологии личности, в частности, не касаются заинтересовавшей нас проблемы влияния на авторскую художественную концепцию личности специфики исторической эпохи. Этот вопрос мы исследуем на примере анализа исторических романов писателей: «Раскол» В.В. Личутина и «Государь Иван Третий» («Державный») А.Ю. Сегеня — и выявляем сформировавшиеся в результате исследования личностные типологии.
Актуальность работы обусловлена потребностью в определении художественной концепции личности в современном историческом романе (на примере романов А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина) и, как следствие, - в переос-
11 мыслении в контексте русской православной традиции предназначения личности в истории.
Объект исследования - исторические романы «Раскол» В.В. Личутина и «Государь Иван Третий» («Державный») А.Ю. Сегеня. В ходе исследования мы обращаемся также к древнерусским произведениям («Житие Аввакума и другие его сочинения», «Повесть о боярыне Морозовой»), отдельным произведениям русских писателей XIX - XX вв. (Ф.М. Достоевского «Бесы», «Преступление и наказание», Л.Н. Толстого «Война и мир», В.И. Язвицкого «Иван III - государь всея Руси», С.А. Есенина «Пугачев», М.А. Шолохова «Тихий Дон», Д.А. Жукова «Аввакум Петров», Ф.А. Абрамова «Братья и сестры», В.Г. Распутина «Прощание с Матерой», О.О. Павлова «Степная книга» и др.).
Предмет исследования - концепция личности в историческом романе конца XX века в диалектике причинно-следственных отношений с историческим временем, в свете православного самосознания русского народа.
Целью диссертационного исследования является определение с теоретико-литературоведческих позиций, с опорой на традиции русской исторической, философской и общественно-публицистической мысли XIX - XX вв., художественной концепции личности в исторических романах В.В. Личутина и А.Ю. Сегеня и исследование в рамках православной литературоведческой парадигмы характера изображения авторами глубины человеческого сознания и духа, взаимовлияния истории и человека.
Для решения поставленной цели можно обозначить следующие задачи:
выявить особенности художественного воплощения концепции личности в историческом романе конца XX века на примере романов «Государь Иван Третий» А.Ю.Сегеня и «Раскол» В.В.Личутина;
определить осмысление в романах роли личности в истории в соответствии с авторскими концепциями истории;
проанализировать исследование авторами проблемы взаимовлияния категорий «вера» и «власть» в становлении личности и их взаимосущество-
вания в процессе исторического развития в романах А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина;
- обозначить доминирующие типы личности в исторических романах А.Ю.Сегеня, В.В.Личутина.
Методологической основой исследования послужили труды отечест
венных богословов, философов, историков, литературоведов: протоиерея Ге
оргия Флоровского, Высокопреосвященнейшего Иоанна, митрополита Санкт-
Петербургского и Ладожского, Макария (Булгакова), митрополита Москов
ского и Коломенского, А.В. Карташева, С.Ф. Платонова, О.А. Платонова,
Б.А. Успенского, В.В. Розанова, Л.П. Карсавина, М.М. Бахтина,
М.М. Дунаева, И. А. Есаулова, И.П. Золотусского, В .В. Кожинова,
В.И. Гусева, Ю.И. Селезнева, В.Г. Бондаренко, Ю.М. Павлова,
А.А. Безрукова, В.А. Юдина и др.
Методы исследования. В работе мы опираемся на принципы историко-литературного и сравнительно-типологического методов изучения литературных произведений. В диссертации используется системный подход, позволяющий характеризовать художественную концепцию личности в исторических романах А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина в контексте философских, религиозно-этических, культурно-исторических, социальных проблем современности.
Поставленные цели и задачи, избранный материал исследования в совокупности определяют научную новизну работы. Автором диссертации впервые рассматривается изображение универсальных связей истории и человека в их целостности, взаимозависимости и взаимовлиянии в историческом романе, что позволяет определить художественную концепцию личности в творчестве русских писателей XX века. Исследование избранной нами проблемы дает материал для изучения культурных традиций в XV и XVII веках и истории русского народа в целом.
Основные положения, выносимые на защиту:
Восприятие истории и исторических личностей писателями А.Ю. Сегенем и В.В. Личутиным, уделившими немалое значение в своем творчестве историческому прошлому русской земли, обнаруживает несомненную общность: приверженность к истории как источнику опыта православной и национальной традиций и утверждение высшего идеала духовно богатой личности в современном мире.
В творчестве русских писателей отчетливо прослеживается стремление раскрыть сферу «самочувствия» человека, включить в его личное сознание природный и вещный мир, представить человеческую душу как синтез духовного и «земного». В связи с тем, что авторы по-разному рассматривают историческое время - А.Ю. Сегень представляет в романе персона-листскую концепцию истории, В.В. Личутин - теоцентрическую, - в исторических романах названные писатели разнополярно оценивают личность.
Вопрос о власти неоднозначно рассматривается в романах А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина: первый репрезентирует правопреемственность власти, ее исключительно церковную функцию, второй автор утверждает необходимость взаимосуществования на Руси двух властей (государственной и церковной). В романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий» великий князь является носителем власти, православной по существу. В романе В.В. Личутина «Раскол» власть несет личности раздвоенность сознания и внутренние противоречия, поэтому в рамках данного вопроса художественные образы представлены амбивалентным типом личности. Проблему взаимосуществования веры и человека А.Ю. Сегень и В.В. Личутин решают с точки зрения православного восприятия бытия: личность должна пройти очищающий путь страданий, чтобы преодолеть двойственность души.
В.В. Личутин определяет в романе «Раскол» православный тип личности как Идеал творения Божьего, подчеркивая в ней самоотверженность, набожность, терпение и любовь. Писатель не оставляет ни одного персона-
жа без потенциала страдания. Это является художественной особенностью произведения В.В. Личутина. Личность в романе А.Ю. Сегеня лишена возможности (а, вернее, способности) выстрадать праведность духа. В романе «Государь Иван Третий» внутреннее освобождение личности от греха совершается в момент приобщения к соборному единству и в церковном покаянии.
Теоретическая значимость исследования обусловлена тем, что в диссертационной работе рассмотрены некоторые теоретические посылки, ключевые, на наш взгляд, в раскрытии заявленной темы, а именно: уточнены аспекты понятий «концепция», «личность», «власть», «вера», «государство», «государь» как конструктивных составляющих при литературоведческом рассмотрении художественной концепции личности в историческом романе.
Практическая значимость исследования состоит в том, что представленная интерпретация образов исторического романа дает возможность расширить понятие о художественной концепции личности, так как затрагивает не только проблемы сущности и противоречивости личности, но и рассматривает развитие человека в историческом пространстве и времени. Наблюдения над творчеством А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина, выводы, сделанные в ходе этих наблюдений, могут быть использованы при дальнейшем изучении прозы писателей, при осмыслении и соотнесении с традициями русской литературы творчества других писателей XX века. Положения диссертации могут быть использованы при разработке лекционных курсов по истории русской литературы XX века, а также спецкурсов, тематических спецсеминаров, посвященных проблемам личности, историческому роману и творчеству А.Ю. Сегеня и В.В. Личутина. Материал диссертации представляет интерес и для учителей литературы в средних общеобразовательных учреждениях.
Апробация работы. Результаты исследования, основные положения и выводы диссертации были изложены и обсуждены на заседании кафедры литературы и методики ее преподавания Армавирского государственного педагогического университета, а также в статьях, опубликованных в журнале
«Культурная жизнь Юга России», в газете «Литературная Россия», межвузовских и внутривузовских сборниках. Выводы, сделанные в ходе исследования, нашли отражение в работах, представленных на Международных и межвузовских конференциях в г. Армавире.
Структура исследования отражает логику рассмотрения материала, подчинена общим принципам и содержанию работы. Объем диссертации -189 страниц; она состоит из введения, четырёх глав, каждая их которых состоит из двух или трех разделов, заключения и библиографического списка, насчитывающего 217 источников.
Исторический роман XX века: общая характеристика
Что такое история? По-разному ответят на этот вопрос философ, филолог, социолог, историк, писатель. Понятие истории многогранно, и вряд ли каким-нибудь научным определением возможно охватить всю многомерность и емкость его содержания. И все же есть в нем нечто родственное всему, то, в чем кристаллизируется духовное сознание народа: история — наша генетическая память. Это опыт бессчетного числа предшествующих поколений, включающий память культуры, духа, нравственных обретений, то есть то, что именуют духовным опытом нации. Отношение к этому бесценному опыту должно быть самое трепетное и почтительное.
Многие современные писатели, пытаясь найти ответы на поставленные сегодня вопросы, обращаются к прошлому, к истории нашей страны. Объясняется это единством прошедшего, настоящего и будущего: все прошлое когда-то было настоящим, а будущее реализуется, может реализоваться в настоящем времени. Данный круговорот и образует историческое пространство. Писатели в своих произведениях передают историческое видение жизни в непрерывности ее развития, рассматривают взаимодействие прошлого и настоящего, для того чтобы прогнозировать будущее. Такое же понимание мы находим в трудах русских философов и литературоведов.
В.В. Розанов в работе «Апокалиптика русской литературы» справедливо отмечал: «всякая история дышит "в завтра"; «без "завтрашнего дня" нет истории» (167. С. 154.). Несомненно и то, что раньше люди «ощущали себя защищенными надеждой, чувством сопричастности к государственной идее, единством общенародной объединяющей цели служения Отечеству...» (82. С. 159), а самое главное - народ связывала христианская, соборная идея. И осмысление исторического прошлого помогает выявить основы воссоединяющего начала людей, способствующего решению проблем на государственном и личностном уровне. Обращение к истории, изучение народного опыта и познание его культурных традиций позволяет философам, литературоведам, писателям целостно и обстоятельно рассматривать закономерности развития человека и бытие его сознания. В.В. Кожинов в статье «Несколько соображений о грядущем пути России» отмечал: «Углубленный взгляд в историю, в прошлое России дает возможность осознать определенную "направленность", основополагающий вектор, который, вероятнее всего, продлится и в неведомом грядущем времени. И нетрудно заметить, что в нынешних рассуждениях о будущем России нередко так или иначе присутствует обращение к предшествующей ее истории, - но это обращение чаще всего явно тенденциозно, оно сосредоточивается на какой-либо одной стороне российского исторического бытия и представляет собою скорее субъективную оценку, чем трезвое, объективное осмысление этого бытия» (85). То есть, мы можем обозначить некоторые трудности при обращении мыслителей к событиям истории.
Писатель, передавая правду и колорит изображаемой эпохи, должен выработать концепцию исторического развития, чтобы восприятие прошлого, его осмысление помогло устойчиво и целеустремленно идти вперед, вести тот художественный диалог культур и эпох, который лежит в основе русской литературы. Он основывается, прежде всего, на внутреннем единении с Родиной и на осознании своей неразрывности с ее историей и современностью.
«Субъективный», однобокий взгляд на вопрос обращения писателей к прошлому можно отметить в работах Н.Л. Елисеева и В.И. Славецкого. В статье «Пятьдесят четыре. Букериада глазами постороннего» Н. Елисеев говорит: «Можно догадаться, чем история хороша. Ею сделана половина писательского дела. Только напиши: Карл Великий или народоволец - и в голове читателя уже возникнет образ. Патина времени сделает то, что должен был сделать писатель» (54. С. 179). В. Славецкий опровергает данное высказывание, но, несмотря на это, его собственная точка зрения не менее однонаправлена: «Прошлое всегда привлекает своей поэтичностью (да раньше ведь и глина была лучше!), а еще это не то что собрание уроков (чтоб опять не впадать в патетику), но по крайней мере - собрание прецедентов (разрядка автора. -КГ.)» (187. С. 180). По мнению критика, исторический роман почти невозможен без того, чтобы в той или иной мере не быть мечтой о красивой жизни, о счастье и справедливости.
На наш взгляд, история - это не мечта, а давно или «вчера» прошедшая реальность. Она может быть красивой, справедливой или жестокой, но это свершившийся факт, который или подвергается осуждению, в результате чего это явление извлекается из будущего, или одобряется и может иметь перспективу развития в происходящих сегодня или завтра событиях.
В.Г. Бондаренко, в том, что современные авторы «отправляются» к истории России, усматривает их растерянность перед сегодняшними проблемами: «Когда у русских писателей при всех эстетических и политических пристрастиях теряется представление о Рае, литература начинает пробуксовывать. Одни писатели обращаются к истории, черпая в сложнейших исторических периодах, в смуте ли, в расколе, в революции свои представления о будущем, свои варианты выхода из кризиса, другие писатели поют песнь о великом прошлом, создавая уже ностальгические памятники советской цивилизации» (28).
Этот ошибочный, как нам кажется, взгляд легко можно опровергнуть словами СР. Залыгина, который так объясняет причины движения в русской литературе от современности к прошлому: «Литература самым тесным образом связана с историей, вне истории она вообще вряд ли существует; по крайней мере, во всей своей широте, во всей полноте ее задач. Любой истории не стоит чуждаться. Только тот народ может смело смотреть в будущее, который непредвзято и безбоязненно рассматривает свой исторический опыт» (61. С. 128).
Можно говорить о «несерьезности» авторов, берущихся за исторические темы, когда описываемые события не подтверждаются фактами из прошлого. «Их представления об истории, - отмечает В.В. Кожинов, - слагаются из обрывков школьных впечатлений, из разрозненных сведений, почерпнутых из случайно попавших им в руки и наскоро перелистанных книг, и, наконец, из услышанных ими от кого-либо рассказов о новейших - часто заведомо сомнительных - "открытиях"» (86. С. 77). Потому немногим современным авторам удается осмысленно изобразить прошлые события, не ограничиваясь поисками в истории «черт внешней самобытности (выделено автором. - Н.Г.) народной жизни, утраченных или потускневших впоследствии»; «Но гораздо важнее внутренняя, духовная самобытность народа, которая далеко не всегда может найти воплощение в наглядных, четко очерченных формах, ибо вообще, как сказано, дух дышит, где хочет» (86. С. 78). Современные исследователи исторического жанра не берутся за глубинный анализ произведений, так как не могут оторваться в своих размышлениях от стереотипного анализа с точки зрения критического реализма.
Личность Ивана III в романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий»
Государственные деятели - Иван III и Алексей Михайлович - герои рассматриваемых нами произведений не обладали формально выдающимися качествами личности, но, тем не менее, стали воплотителями принципиально новых идей, вдохновителями крупных исторических событий в России: Иван Великий стал первым именовать себя единовластным Московским царем, а Московскую Русь - единым государством; при Алексее Михайловиче в России произошел Раскол Русской Церкви и православной души народа.
Преемником Василия Темного был его сын Иван Васильевич. Историки оценивает его личность и политику по-разному. СМ. Соловьев говорит, что только счастливое положение Ивана III после целого ряда умных предшественников дало ему возможность смело вести обширные предприятия. Н.И. Костомаров судит Ивана еще строже, - он отрицает в нем всякие политические способности, отрицает в нем и человеческие достоинства. Н.М. Карамзин же оценивает деятельность Ивана III совсем иначе: он ставит личность Ивана III выше Петра Великого.
Разные точки зрения на эту фигуру говорят о том, что личность Ивана Великого была противоречива, как и время, в которое он жил. В нем уже не было пылкости и удали первых московских князей, но за его расчетливым прагматизмом ясно угадывалась высокая цель жизни. Он бывал грозен и часто внушал ужас окружающим, но никогда не проявлял бездумной жестокости и, как свидетельствовали его современники, был «до людей ласков», не гневался на разумное слово, сказанное ему в упрек. Мудрый и осмотрительный, Иван Васильевич умел ставить перед собой ясные цели и достигать их.
Время правления Иоанна III является кульминационной точкой в объединении русских княжеств. До него Московские князья присоединяли постепенно как малозначительные в социально-экономическом и политическом отношении, так и важные княжества. Историю зарождения Московской ветви князей рассматривает Дмитрий Володихин в статье «Хозяин Москвы»: «Первая действительно крупная историческая фигура в московской истории, человек, способствовавший превращению "ручейка" в "реку" и во многом определивший стиль всей будущей московской политики, князь Даниил Александрович (1261 - 1303)» (36. С. 68); «...С его вокняжением многое переменилось, собственно именно при нем и появилось Московское княжество ... упорно старался (Даниил Александрович. -Пріш. Н.Г.) расширить владения, понемногу приобретая соседние города» (36. С. 69). Далее автор статьи говорит о последующих князьях Московского дома, так характеризуя их государственную политику: «Общая их черта - уповать в большей степени не на военную силу, а на интригу и дипломатию. Они боролись за расширение Московского княжества хитростью, удачными "куплями" новых земель, выбором сильных союзников, а в поход снаряжались лишь по крайней необходимости или в случае верного успеха. ... От Даниила Александровича пошла династия людей сильных, упрямых, прижимистых хозяев, искусных дипломатов» (36. С. 69). Как отмечает В.О. Ключевский, прежние московские правители действовали во имя личной выгоды, потому «их фамильные свойства не создали политического и национального могущества Москвы, а сами были делом исторических сил и условий, создавших это могущество» (78. С. 387). Последнего же среди предшественников - Иоанна Васильевича - историк называет наиболее деятельным и устремленным князем.
В романе А.Ю. Сегеня мы видим проявление качеств Московской княжеской ветви в личности Иоанна Васильевича, перечисляемых Д. Володихиным. И в войне с Новгородом, и в битве с Ахматом он старался решить исход дела с меньшим количеством убитых, но с большей выгодой для государства (подчинение завоеванных земель, их присоединение к Московскому княжеству).
Подтверждает образ и характеристику, данную В.О. Ключевским. Действия Ивана III показаны как направленные на возвеличивание Москвы, на устранение преград на пути, даже если помехой является родной брат или родственник. Великий князь возложил на себя миссию избавления русского народа и государства от всех внутренних и внешних врагов. Он понимал, что ему, как истинно русскому правителю, надлежало быть благочестивым, милостивым, заботиться о сохранении истинной православной веры в народе, творить справедливый суд и, наконец, «боронить» (защищать) свою землю от врагов.
Автор романа «Государь Иван Третий» показывает, что выросший в тяжелое время междоусобий и смут, Иван рано приобрел житейский опыт и привычку к своевременным действиям. Одаренный большим умом и сильной волей, он блестяще повел свои дела и, можно сказать, закончил собирание великорусских земель под властью Москвы, образовав из своих владений единое Великорусское государство. Ранее окруженный такими же, как он сам, владетелями, впоследствии Иван III превратился в единого государя целой народности. В начале своего княжения он мечтал о примыслах, как мечтали о землях удельные предки; в конце же Державный должен был думать о защите целого народа от иноверных и иноземных врагов Руси. С.Ф. Платонов характеризует политику Иван III так: «...Сначала его политика была удельной, а затем эта политика стала национальной» (147. С. 176).
Везде и во всем Иван утверждал представление о великом князе, как о единодержавном и самодержавном монархе, которому одинаково подчинены и его служилые князья, и простые слуги. Он умело и решительно пользовался теми силами и средствами, которые накопили его предки и которые он сам создал в объединенном государстве. В этом, по мнению С.Ф. Платонова, и заключается важное историческое значение княжения Ивана III (147. С. 178).
Истинный народный правитель должен не только обладать мудростью и силой, но также быть «гибким» и «приспособляемым» к условиям событий, происходящих в стране, к пути ее развития. Об этом говорил В.В. Розанов: «Не только в веках, но в четверть-веках русские Государи вели за собою иногда новые события, отвечая на нужду дня, на задачу дня. Здесь приспособляемость простиралась до перемены столицы, избрания новой столицы, и с нею обыкновенно нового принципа существования» (169. С. 208).
Проблема правопреемственности власти в романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий»
А.Ю. Сегень в романе «Государь.Иван Третий» рисует Иоанна Васильевича государем-наставником, противником несправедливости и борцом за установление самодержавия, при том, что происхождение его власти заключает в себе божественную идею. Как отмечал В.О. Ключевский, Иван III «хотел поставить свою власть на более возвышенное основание, освободить ее от всякого земного юридического источника» (78. С. 455). Старший сын Василия Темного оказался крепким противником для врагов государства и защитником Москвы, не в пример родному дяде, действиями которого руководила боязнь потерять власть над людьми, неуверенность в правильности своих поступков. Отсюда появление в поведении Дмитрия Юрьевича таких качеств, как желание устрашить, пристыдить и усмирить других (например, на пиру по отношению к владыке Ионе и княжичам). Советы Никиты Константиновича Добрынского приводят к непростительным ошибкам Шемяки в управлении вотчинами: ослепление Василия Васильевича («моим безволием тогдашним» (176. С. 61)); обострение раздора из-за пояса Дмитрия Донского. Дмитрий Юрьевич понимает впоследствии ложность своей политики, поэтому боится кары Господней («В храм его тянет, а некая сила загораживает пред ним двери храма...» (176. С. 43)). За содеянные грехи посылает ему Бог муки: у князя голова болит непрестанно, что только не делали знахари. «Упыриную сущность» личности Шемяки подмечает и Иванушка на пиру в честь прибытия княжичей в Углич.
Очень точно характеризует Дмитрия Юрьевича монах Фома: «Шемяка означает - ни то ни се, ненадежный человек, дрянь. Он и есть ни то ни се. Русские говорят - ни Богу свечка, ни черту кочерга» (176. С. 30). Его действиями руководит удовлетворение личных потребностей и желаний, а обретенная не по праву власть тяготит Шемяку: тяжела ноша, спасать и оберегать Русь-Матушку. В его стремлении примириться с Василием Темным, одарить свергнутого князя богатейшими уделами просматривается неуверенность и страх перед врагом. «Хитроумный князь», как называет Шемяку А.Ю. Сегень в романе, строит государственную политику на свержении и смирении «супостатов», на материальной выгоде от захвата удельных княжеств. Его антихристианской личностью одолевают дьявольские желания, потому и власть несет ему уничтожение духовное (утрата христианской защиты души) и телесное (смерть). По словам В.О. Карамзина, Дмитрий Шемяка не имел ни совести, ни правил чести, ни благоразумной системы государственного правления; в гражданских делах попирал ногами справедливость, древние уставы, здравый смысл. Власть на Руси всегда осознавалась не как предмет тщеславных вожделений, награда самым наглым, хитрым и беспринципным бойцам политического поля, но как религиозное служение заповедям справедливости и добра, как «Божие тягло». Князь (царь, любой «власть имеющий») лишь распорядитель власти, данной Богом, и ответчик перед Ним за врученную его попечению страну и людей - эта мысль лежала в основе всякой законной власти на Руси.
Такое осмысление власти невозможно в рамках атеистического, рационального, материалистического мировоззрения. К нему не способны эгоцентрические личности, ставящие во главу угла вещественные, материальные интересы быта и низшие потребности человеческого естества, отвергающие христианскую духовность.
В образе хана Ахмата А.Ю. Сегень изображает губительность эгоизма и бездуховности для самой личности вообще и правителя в частности. Для ордынского правителя образцом и мерилом в действиях был эмир Тамерлан: его единственной целью в жизни стало опережение великого султана во всем, то есть уже в начале своего правления Ахмат встает на неправильный безбожный путь. Герой берет на себя роль всемогущего Бога, решающего судьбу и человека, и всего мира, на что у него нет прав: «Он, хан, Ахмат, сын доблестного Кучук-Мухаммеда, покорит этот город (Москву. — Н.Г.) и сровняет его с землей, ибо так поступал с захваченными городами Аксак-Темир» (179. С. 154). Можно объяснить такое поведение образа Ахмата тем, что его личность является не православной, а мусульманской. Однако, на наш взгляд, приверженность к другим религиозным культурам, нежели христианской, не означает того, что не православные люди являются грешниками и неверующими. Но А.Ю. Сегень стремится нарисовать в романе «отрицательный», противоположный государю Ивану, образ золотоордынского правителя, подбирая при этом негативные и резкие эпитеты и глаголы в обрисовке характера Ахмата: «Ему ужасно нравилось, как он двигается, бросает зоркие взгляды,расшвыривает во все стороны отрывочные (выделено нами. —Н.Г.) краткие приказы - ни одного лишнего слова» (179. С. 153). Поэтому автор наделяет его противоположными от православных качествами: жажда власти, самолюбование, гордыня, которые не осознаются героем как преступные. А.Ю. Сегень «освобождает» образ Ахмата от духовного наполнения, поэтому он олицетворяет в романе внехристианский тип личности (по своей природе она и не может быть христианской).
Государь - это помазанник Божий, на его решениях, действиях лежит Божественное благословление. Это самодержец, стоящий над всеми сословиями, издающий законы и следящий за их исполнением, вольный казнить и миловать своих подданных. Издавна это считалось неоспоримым, долженствующим в истории самодержавия фактом. Народ безоговорочно доверял своему царю, потому что знал - им движет рука Господа. В.В. Розанов отмечал: «Царская власть есть чудо ... в царской власти и через ее таинственный институт побеждено чуть не главное зло мира, которого никто не умел победить и никто его не умел избежать: злая воля, злое желание, - злая, злобная страсть. ... Вот почему злоумыслить что-нибудь на царя и отказать ему в повиновении ... -ужасная вещь в отношении всей истории (курсив автора. - Н.Г.), всего будущего, тысячи лет вперед; ибо это неповиновение или это злоумышление могло бы в последующих государях разрушить то главное, что составляет суть всего: их благость и их всецелую без остатка для себя благорасположенность ко всем и всему .окружающему в стране своей» (168. С. 423).
Личность и Православие в романе А.Ю. Сегеня «Государь Иван Третий»
Одной из важных задач автора в романе «Государь Иван Третий» при описании исторических событий XV века, когда вера в Господа, государя и человека коренилась в душе каждой личности априори, - донести до читателя понимание и осознание важности соборного чувства, веры в Бога.
Не только образ главного героя, но и другие персонажи романа «Государь Иван Третий» выписаны автором художественно-цельно и полно. В то же время они, структурно и внутренне-содержательно противостоя главному герою или соотносясь с ним, помогают в раскрытии его образа. Так, семидесятилетний владыка Иона наглядно воплощает святость и духовную мудрость человека религиозного. Именно ему отведена главенствующая роль в религиозном формировании и развитии будущего государя Ивана. А.Ю. Сегень рисует его скромным, называя это качество в личности старца «внезапным самоуничижением»: Иона просит не именовать его святым отцом, а просто батюшкой. Или: «Куды мне до Фотия! ... Он такие чудеса творил, что мне и не снилось» (176. С. 29), - говорил Иона, в то время как сам обладал даром исцелять людей, что описывается в сцене встречи старца с французами по пути в Муром за княжичами, когда одним хлопком Иона вылечил ногу двенадцатилетнему Андрэ де Бове.
Благообразная и одухотворенная личность Ионы еще более оттеняется в сопоставлении с воином Юшкой Драницей (Юрий Свистопляс). Это ярко выражено в портретной их характеристике. Праведность Ионы отобразилась в его внешности: голубовато-серебристая борода, худощавое, но здоровое по цвету лицо, тонкий и длинный нос, живые, молодые глаза. Образ Юшки характеризуется кардинально противоположно: «Вид он имел свирепый - хоть и невысокого росту, но крепкий, жилистый, рожа вся в рубцах - следы миш-киных ласк, брови черные, вотякские, а глаза стальные, пронзительные, как у покойного Свистопляса» (176. С. 36). В личности Юшки выражен неугомонный русский характер: взбалмошность, вспыльчивость и необузданная смелость. Как многие русские воины, он испытывает любовь к жизни, к Руси, в нем намечается стремление к Православию, но несмотря на это, веры в Бога в его разгульной душе нет, как нет в ней места и страданию и состраданию. Герой даже не осознает греха за собой из-за убийства в драке людей. Лишь при появлении епископа в церкви Юшка задумывается над своим образом жизни, размышляет о покаянии владыке Ионе, но не надолго: «вдруг горько ему сделалось за свое безверие, захотелось хотя бы раз в жизни искренне исповедаться и причаститься, но как это сделаешь, если в душе нет ни капли веры» (176. С. 36). Юшка не хочет постигать православные каноны, вникать в смысл молитв, в их очищающее и оживляющее душу действие. Потому и не понимает он оснований жизни Ионы: «И странно, как вообще можно верить во все евангельские благоглу пости об Иисусе. ... А ведь Иона-то не просто верит во все эти благоглупости, но и живет ими, сердце его стучит ими, все дыхание его в них» (176. С. 36).
Очарованный личностью старца, Юшка искренне захотел исповедоваться владыке и причаститься, но желание выпить оказалось сильней — тяга к земному преодолевает возможность духовного и душевного очищения. Юшка чувствует отчужденность и одиночество среди людей, находящихся в церкви, ведь даже его друг Ощера «не оттолкнул», не вытолкнул из души желание очиститься, освободиться от содеянных грехов: искренне исповедовался старцу. Поэтому неудивительной кажется смерть Юшки Драницы: он погиб от подлого удара в спину в стычке с отрядом Шемяки, когда князя Василия Васильевича возвращали на московский трон. Подобная личность олицетворяет внеправославный тип личности: несмотря на мимолетное желание духовно приобщиться к Церкви и стремление к внутреннему очищению, Юшка Драница остается нравственно-ограниченной личностью, лишенной сострадания, смирения, покаяния и любви к Богу.
Другой тип эгоцентрической личности представлен в образе Дмитрия Ивановича - коронованного внука Ивана Васильевича. Автор подчеркивает несостоятельность его как будущего государственного деятеля, как мудрого и последовательно православного правителя. Он проповедует искаженное представление о вере, считая себя страдальцем, «которому уже за все претерпленные муки заведомо уготовано райское спасение» (181. С. 28). Ему пришлось пережить «возвышение» и «падение» в обладании властью: после раскрытия заговора Софьи Фоминичны, которая намеревалась удалить с поля борьбы за власть невестку и внука государя, Иван Васильевич сделал Дмитрия соправителем и совершил обряд коронования на престол...
Будучи заточенным вместе с матерью в келье, Дмитрий-внук жил одной лишь мечтой - возвращение управления державой и месть виновному в его страданиях Василию Ивановичу. Страдальческая личность Дмитрия наполнена злобой и завистью, поэтому не проникали в заблудшую душу узника по праведные речи Нила Сорского, навестившего его во время пребывания в Москве.
Современный человек, и это стремится показать нам автор, рассуждает также, как и Юшка Драница, Дмитрий-внук - веры в нем нет. Для того чтобы осознать явление Христа, поверить во все «благоглупости», ему нужны доказательства здесь и сейчас. Эту сторону личности отмечает в своем рассказе «Земляная душа» Олег Павлов, рисуя образ политрука Хабарова. Обращенная к Богу просьба Хабарова о помощи отдает мелочным простодушием и выглядит как одолжение: «Товарищ Бог, если вы на самом деле есть, тогда помогите, если так возможно, собрать моей роте побольше картошки. А я за это в вас верить стану» (136. С. 17).
Иоанн Васильевич понимает, что, только ощущая единение с другими людьми, человек осознает неразрывность связи с родной землей, с Православием, несет нравственный долг перед народом и государем. Царь в своем стремлении к всенародному единению видит одну цель - сохранить чистоту веры, ее истину, державность государства, дарованную Богом, удерживать в рамках «евангельской непорочности» народную жизнь (38. С. 36).
Несмотря на это, духовник государя, владыка Вассиан, сомневался в правильности действий великого князя. Ему казалось, что Иван малодушничает, робеет перед Ахматом, и никакие оправдания князя не убеждали владыку в обратном: «Душа его пребывала в невиданном смятении и терзаниях. Он и сам не знал точно, правильно или губительно поступает Иоанн, малодушие проявляет он или тонкий расчет, следует или рано жечь Посад и переселять москвичей в Кремль да в Дмитров, а саму твердыню московскую готовить к осаде» (178. С. 140).
Ростовский архиепископ, обуздав гнев в своей душе, смог разумно посмотреть на создавшееся положение и оценить правомерность приказа великого князя: золотоордынский хан может проявить беспечность при известии о пожаре в Москве, скоропостижность исполнения приказа обусловлена тем, чтобы русский народ не возроптал и не поднял бунт. В этом Иван проявил политическую хитрость и мудрость. Но гнев и злость настолько наполнили душу Вассиана, что он не задумался о направленности политической и духовной деятельности Ивана III. Возникшее в душе владыки противоречие основывается, прежде всего, на внутреннем несогласии с самим собой. Его личностью овладевают темные чувства: гнев, вспыльчивость, смятение («Даруя другим смирение, сам в себе Вассиан смирения не имел» (178. С. 141)). Заставляют задуматься митрополита слова о чистоте праведной личности: «В глубине души (выделено нами. - КГ.) он был убежден, что пути Господни не только неисповедимы, но и не нужно пытаться постичь их» (177. С. 45). Данное убеждение является не глубинным, а явным, так как христианские убеждения человека основываются на предопределенности своей жизни Божьей волей. Воинский дух Вассиана не свойственен человеку, приближенному к Богу, и герой это понимает: «Мне вот за пылкость сердца моего не дал Господь силы изгонять сильных диаволов. Иной раз думаю: не архиереем надо было мне становиться, а архистратигом, полководцем» (178. С. 143).
