Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 «Житие протопопа Аввакума» и жанрово-стилевые искания конца XIX - первой половины XX века 18
1.1 Археография памятника 18
1.2 Жанровое своеобразие «Жития протопопа Аввакума» 31
1.3 «Житие протопопа Аввакума» как объект художественной рецепции 41
1.4 Специфика функционирования «Жития» в литературе конца XIX - первой половины XX века 57
Глава 2 Поэтические переложения «Жития протопопа Аввакума» как художественное целое 66
2.1. Эстетические доминанты поэм Д. Мережковского, М. Волошина и Арсения Несмелова 66
2.2. Жанровая специфика поэтических переложений «Жития» 90
Заключение 129
Библиографический список 139
- Археография памятника
- Жанровое своеобразие «Жития протопопа Аввакума»
- Эстетические доминанты поэм Д. Мережковского, М. Волошина и Арсения Несмелова
- Жанровая специфика поэтических переложений «Жития»
Введение к работе
Кризисные, переломные периоды истории выдвигают на первый план фигуры недюжинного склада характера, ума и таланта. И весьма плодотворным в этом отношении для русской истории и культуры стал XVII век, названный «бунташным». Это время суровых потрясений для русской государственности породило такой 'социокультурный феномен как церковный Раскол, одним из идеологов которого был протопоп Аввакум - вероучитель, философ, писатель-новатор, автор знаменитого «Жития» и множества других сочинений, принявший мученическую смерть за «великие на царский дом хулы» в апреле 1682 года.
Почти два века «Житие протопопа Аввакума, писанное им самим» было известно только в составе рукописного старообрядческого чтения. О его авторе до 1861 года, когда Н.С. Тихонравовым была издана сводная редакция «Жития», знали немногие образованные люди и приверженцы вероучения раскольников. В настоящее время личность Аввакума и его «Житие» являются достоянием не только русской, но и мировой культуры, жизнеописание «огнепального протопопа» переведено на многие европейские и славянские языки.
Популярность Аввакума приводит к несколько однобокому и схематичному взгляду на его жизнь и творчество. Несмотря на признание его писательского и проповеднического дара, несгибаемой твердости в отстаивании своих убеждений приобретает характер «общего места» взгляд на Аввакума как воинствующего фанатика, мракобеса, непримиримого ко всему новому. К Симеону Полоцкому, как отмечает A.M. Панченко, восходит традиция критики Аввакума как «самородка», не имеющего должного образования и потому впадающего в ересь: «Острота, острота телеснаго ума, да лихо упрямство! А се
4 дальнейшем осмыслении философии и литературного наследия Аввакума: n «обрядоверие», бездумное следование формам средневековой традиции.
Подобная узость в восприятии личности и наследия «мятежного протопопа» со временем успешно преодолевалась отечественной историко-литературной наукой (работы Д.С. Лихачева, А.Н. Робинсона, С.А. Матхаузеровой и др.). В этой связи достаточно детально рассматривались идейно-тематическое своеобразие сочинений протопопа Аввакума, его этические и эстетические концепции, новаторство в области стиля.
Во многом благодаря творчеству Аввакума и его сподвижников, Пустозерск из места заключения «опального духовенства» превратился в неофициальный культурный центр XVII века, в котором берет свое начало старообрядческая литература, аккумулирующая идеи «сакрального слова» древнерусской книжности. Из Пустозерска Аввакум и его сторонники рассылают по всех России послания, жития, воззвания.
Интерес к древнерусской традиции во многом обусловлен эволюцией агиографических жанров и их художественными особенностями. Закономерно, что повышенное внимание к древнерусской письменности обостряется в периоды ломки устоявшихся традиций и поисков новых содержательных форм творческого самовыражения. Достаточно широкий спектр подобных форм представлен в литературе конца XIX - первой половины XX века. В этот сложный и неоднозначный культурно-исторический период мастера слова в своих идейно-стилевых исканиях обращаются к парадигмам художественности не только предшествующей, но и более отдаленных во времени эпох.
Повышенное внимание писателей к слову древнерусской книжности в общем смысле и к поэтике конкретных произведений становится одной из значимых тенденций литературного процесса данного периода и проявляется на различных его уровнях: интертекстуальном, жанровом (ориентация на
5 определенные жанровые модели), на уровне «цитат-стереотипов», характерных для сформированного традицией канона (Н.П. Хрящева).
Особую форму художественной коммуникации представляет функционирование прецедентных текстов древнерусской литературы, имеющих неоднозначную жанровую природу, выкристаллизовавшуюся в полемике с этикетной традицией. В этом смысле «Житие протопопа Аввакума» ознаменовало переходный этап от древнерусской литературы к литературе Нового времени.
В конце XIX - первой половине XX века создается немалое количество текстов, так или иначе осваивающих и интерпретирующих художественный материал «Жития», использующих его образы и мотивы в составе оригинальных художественных произведений. Среди них особое место занимают поэмы Д. Мережковского «Протопоп Аввакум» (1889), М. Волошина «Протопоп Аввакум» (1918), А. Несмел ова «Протопопица» (1939), представляющие собой поэтические переложения «Жития» той или иной степени полноты. Каждый из авторов, обращаясь к «Житию», дает свою трактовку исторической фигуры протопопа Аввакума, его обстоятельствам жизни и религиозно-идеологической борьбе.
Таким образом, объектом нашего исследования является «Житие протопопа Аввакума» и его художественная рецепция в творчестве поэтов конца XIX - первой половины XX века (Д. Мережковский, М. Волошин, А. Несмелов).
Выбор объекта обусловлен тем фактом, что, как отмечает Л.А. Киселева, «в России начала XX в. развитие культурной «диалогичности» осложнялось особыми обстоятельствами. Рецидив российского мессианизма вызвал попытки писателей и философов преодолеть последствия секуляризации — вернуться к всесакральному слову древнерусской книжности. Концепт «Слова-Софии», Логоса предполагал интимную связь человека с Божественной истиной
посредством языка. В русской книжной культуре, начиная со второй половины XVII в., слово десакрализуется, обретая условное значение и становясь средством передачи мыслей или художественным приемом. Однако в народной, преимущественно старообрядческой, среде продолжалось «подпольное» существование вытесненного концепта: здесь возник «особый тип крестьянина-книжника», вследствие чего христианская традиция вновь столкнулась с языческой, а устное творчество отразило сложное взаимодействие с «древлепечатным» образцом» [73]. Вследствие этого именно народнопоэтические произведения и произведения древней русской литературы становятся объектом мифотворчества и «жизнестроительной теургии» в литературе рубежа XIX - XX веков. «Кризис позитивизма обусловил интерес к «заповедному» знанию, к народной магии; религиозное возрождение и развитие русской софиологии вызвало повышенное внимание к старообрядчеству и сектантству, к «жизнедательному глаголу древней Руси» - продолжает исследователь [73]. Наиболее продуктивными в этом отношении стали старообрядческие жития (прежде всего, конечно, «Житие протопопа Аввакума»), а также апокрифы и топонимические предания (в частности, о «невидимом граде Китеже»),
Предметом исследования стали мифопоэтические, жанровые и образно-мотивные особенности поэтических переложений «Жития протопопа Аввакума» в литературе конца XIX - первой половины XX века.
В историко-литературной науке едва ли не единственным откликом на существование поэтических переложений «Жития» стала статья А.И. Мазунина «Три стихотворных переложения «Жития» протопопа Аввакума» (1958). В данной работе автор дает свою трактовку художественного своеобразия вышеназванных поэм, оценивая их художественную специфику с достаточно идеологизированных позиций, что вполне объяснимо, если обратить внимание на дату выхода статьи. Бесспорным достоинством данной работы можно
7 считать обращение ко всем трем поэмам с целью дать им сравнительную историко-литературную характеристику, а также сопоставление сюжетно-образного строя произведений с материалом оригинального «Жития». Ни до, ни после появления статьи А.И. Мазунина попыток компаративного анализа художественных произведений, составляющих особый пласт творческих переработок «Жития протопопа Аввакума» не предпринималось.
Таким образом, актуальность работы обусловлена необходимостью системного изучения древнейших памятников русской национальной культуры на всех этапах их функционирования, обоснования теоретических основ целостного подхода к анализу поэтической интерпретации прецедентного художественного текста в индивидуально-авторском творчестве. Анализ образно-мотивных и мифопоэтических парадигм, сюжетно-композиционного и жанрового своеобразия поэтических переложений «Жития» актуализирует проблему мифопоэтического осмысления прецедентного текста в историко-литературном контексте.
В процессе анализа поэтических переложений «Жития» конца XIX — начала XX века, были выявлены следующие историко-литературные проблемы. Во-первых, необходимо выяснить, чем именно привлекла внимание авторов названного периода фигура протопопа Аввакума, то есть обратиться к историософским и философско-эстетическим контекстам художественных систем Д. Мережковского, М. Волошина и А. Несмелова. Во-вторых, следует выявить жанровую специфику поэтических переложений и определить, каким образом она соотносятся с жанровыми особенностями собственно «Жития». В-третьих, нельзя не принять во внимание характер поэтической рецепции образа Аввакума в поэмах, где он выступает одновременно как историческая фигура, автор собственного «Жития», т.е. художественного произведения, и как главное действующее лицо (или одно из главных действующих лиц) в «чужом»
8 произведении. Соответственно возникает необходимость в комплексном подходе к анализу текстов поэтических переложений.
Научная новизна работы заключается в том, что впервые «Житие протопопа Аввакума» рассматривается как объект художественного восприятия и творческой интерпретации в поэзии конца XIX - первой половины XX века; впервые сравнительно-типологическому анализу подвергаются поэтические переложения «Жития» в аспекте их функционирования и жанровой специфики; впервые мифопоэтические особенности «Жития» исследуются в русле историософских и мировоззренческих исканий Д. Мережковского, М. Волошина и А. Несмелова.
Положения, выносимые на защиту:
художественная рецепция конкретно-исторической личности в индивидуально-авторском творчестве рассматривается в рамках одной из ведущих тенденций развития литературного процесса обозначенного периода — мифопоэтического осмысления событий истории России;
роль и место поэтических переложений «Жития» в контексте творчества Д. Мережковского, М. Волошина и А. Несмелова определяется комплексом историософских и мировоззренческих причин актуализации интереса авторов к личности Аввакума и их обращения к одному из значительнейших памятников древнерусской литературы;
жанровая природа «Жития» в значительной степени обусловила и жанровую специфику анализируемых лироэпических поэм, функциональные особенности способов художественного воплощения образа главного героя на фоне эпических событий, что в целом отражало одну из доминирующих тенденций жанрово-
9 стилевых исканий художников слова в указанный период развития
русской литературы;
проблема духовного противостояния личности жизненным обстоятельствам и социальным катаклизмам в кризисные моменты национальной истории (Раскол, Революция) оказала принципиально важное влияние на жанровую специфику, сюжетно-композиционные особенности и мотивно-образную структуру поэм Д. Мережковского, М. Волошина и А. Несмелова;
функционирование поэтических переложений в литературе обозначенного периода обусловлено наличием в художественной структуре анализируемых поэм типологических схождений, образов и мотивов, наполненных провиденциальным содержанием (образы огня, Неопалимой Купины, Сибири как пространства «христологической инициации» Аввакума).
Цель работы — определить основные тенденции функционирования «Жития протопопа Аввакума» в поэтических переложениях конца XIX -первой половины XX века в аспекте их жанрово-стилевой специфики. Для достижения поставленной цели представляется необходимым решить ряд исследовательских задач:
систематизировать научно-исследовательский и критический материал с целью определения роли и места «Жития» в национальном литературном процессе;
показать специфику индивидуально-творческой рецепции «Жития» поэтами конца XIX — первой половины XX века;
выявить основные тенденции функционирования поэтических переложений «Жития» в литературном творчестве рассматриваемого периода;
определить жанровые и сюжетно-композиционные особенности «Жития протопопа Аввакума», ставшие объектом художественной рефлексии в поэзии конца XIX - первой половины XX века;
сравнить способы художественной интерпретации мифопоэтических и жанровых особенностей, образно-мотивных парадигм исходного «Жития» в его поэтических переложениях с учетом историософских и мировоззренческих установок Д. Мережковского, М. Волошина и А. Несмелова.
Методологической основой диссертации послужили сравнительно-типологический метод с элементами культурно-исторического анализа, а также историко-функциональные принципы изучения литературы. Анализируя художественное своеобразие «Жития протопопа Аввакума» мы обращались к работам В.В. Виноградова, Д.С. Лихачева, Н.К. Гудзия, А.Н. Робинсона, В.И. Тюпы, Г.В. Чудиновой.
При изучении художественной специфики поэтических переложений «Жития протопопа Аввакума» в литературе конца XIX - первой половины XX века мы опирались на теоретические работы М.М. Бахтина, С.Н. Бройтмана, Л.К. Долгополова, И.Б. Кузьмичева, А.С. Карпова, A.M. Микешина.
В понимание литературной ситуации периода, названного в историко-литературной науке «серебряным веком» (который частично охватывает наше исследование), большой вклад внесли работы Е.Г. Эткинда, М.Л. Гаспарова, И.Г. Минераловой, Л.А. Колобаевой, А.Н. Соколова.
Методологической основой изучения доминирующих тенденций развития литературы Русского Зарубежья стали труды В.В. Агеносова, О.А. Бузуева, А.А. Забияко, О.М. Михайлова, А.Н. Николюкина, А.Г. Соколова, А.И. Чагина, Е.В. Витковского, Е.П. Таскиной, А.А. Хисамутдинова, Н.И. Великой, В.Ф. Печерицы, СИ. Якимовой.
Рассматривая творчество Д. Мережковского в интересующем нас аспекте, мы обращались к трудам О.А. Волкогоновой, О.В. Дефье, Н.А. Богомолова, А.Г. Соколова, В.Н. Тараскиной.
В процессе анализа творчества М. Волошина были использованы работы СМ. Пинаева, Р.А. Баландина, А.А. Люсого, Н.К. Бонецкой, А.А. Лютовой.
Анализируя творчество А. Несмелова, мы опирались на монографии и статьи О.А. Бузуева, А.В. Колесова, О.Н. Романовой, И.С. Трусовой, Т.И. Царегородцевой, Т.К. Савченко и др.
В теоретических исследованиях отмечается разное понимание жанровой ситуации конца XIX - первой половины XX века, от теории «затаптывания жанровых межей» и положений о несущественности категории жанра как таковой для литературы означенного периода, до постулирования ведущей установки на жанровый синтез как формы нового бытия жанра. Отсюда и понимание различных путей развития жанра поэмы, ориентирующегося в своем развитии на определенные образцы. Первоначально в роли таких образцов выступают лирическое стихотворение и цикл, в результате чего появляется феномен лирической поэмы, основу которой составляет «свободное излияние чувства», выражаемое за счет ассоциативных и образно-синтаксических связей. Большое значение придается ритмико-мелодической структуре такой поэмы.
В дальнейшем поэма развивается за счет синтетических возможностей жанра с постепенным усилением эпических и драматических составляющих. В результате заявляет о себе жанр эпико-драматической поэмы (в частности, в творчестве В. Хлебникова), эпически панорамных «поэмных полотен» В. Маяковского и Б. Пастернака. В то же время в первой половине XX века по-прежнему сильные позиции занимает лироэпическая поэма, ориентирующаяся на традиционные образцы, и при этом обогащенная новым философско-поэтическим содержанием. Особенно заметную роль в развитии лироэпической поэмы сыграло творчество В. Маяковского. Характеризуя его поэтическую
12 систему, А.С. Карпов вводит понятие «лирический эпос». В целом же, как
отмечают исследователи, поэма в своем поступательном развитии
ориентируется на достижения прозы и постепенно последней вытесняется на
периферию литературного процесса XX века.
Отмеченные выше тенденции, так или иначе, прослеживаются в поэмах Д. Мережковского, М, Волошина, А. Несмелова. Их поэтические переложения «Жития протопопа Аввакума», с одной стороны, находятся в русле магистральных путей развития поэмы, с другой — отражают специфические стороны творческих исканий авторов.
Обращаясь к данным художественным произведениям, необходимо уточнить содержание термина «поэтическое переложение».
Функционирование переложений в русской литературе имеет давнюю традицию, и в этом отношении можно вспомнить «Преложения псалмов Давидовых» М.В. Ломоносова. При рассмотрении особенностей литературного развития обозначенного историко-литературного периода, термин «переложение» может использоваться с высокой степенью допущения как рабочая метафора. Это обусловлено тем фактом, что в процессе перекодировки элементов одной художественной структуры, принадлежащей определенной культурно-исторической эпохе, жанровой традиции и индивидуально-авторской манере, на другие элементы неизбежны приращения смысла, ведущие к качественно новой рецепции произведения. Поэтическое переложение в этом смысле - это не есть некая адаптация текста произведения отдаленной эпохи к современным условиям прочтения. Это самостоятельное поэтическое произведение, в котором совпадают рецептивные и креативные авторские интенции. Конкретные произведения, поэмы-переложения Д. Мережковского, М. Волошина, А. Несмелова могут рассматриваться как окказиональные модификации жанра поэмы в индивидуально-авторском творчестве. Таким образом, термином «поэтическое переложение» мы будем
13 пользоваться в тех случаях, когда в процессе анализа возникает необходимость
подчеркнуть особенности художественной рецепции содержания «Жития
протопопа Аввакума» и передачи его средствами поэтического языка.
Анализируемые крупные поэтические произведения (поэмы) достаточно легко классифицируются как поэтические переложения. Затруднения возникают, например, при изучении таких произведений, как поэма В. Шаламова «Аввакум в Пустозерске». Данную поэму мы не относим к поэтическим переложениям «Жития» в силу нескольких причин. Во-первых, в произведении В. Шаламова существенно ослаблен событийный ряд и усилена лирическая составляющая сюжета исходного «Жития», в результате чего она гораздо ближе к жанровой традиции лирической поэмы, нежели к лироэпической жанровой природе прецедентного текста. В лироэпических поэмах Д. Мережковского, М. Волошина и А. Несмелова фабула «Жития» составляет событийную основу произведений. Во-вторых, в «Аввакуме в j Пустозерске» достаточно четко читается автобиографическая основа сюжета, на что указывают ряд исследователей (Е.В. Волкова, И.Б. Ничипоров, И.В. Иванов), в результате чего усиливается эмоциональное тождество между автором и героем. В-третьих, в поэме Шаламова отдельные образы оригинального «Жития» предстают в существенно противоположном освещении, нежели в нем самом или в поэтических переложениях: например, Сибирь, инициальное пространство, у Шаламова наделяется атрибутами пространства смерти. Подводя итог, можно отметить несовпадение поэмы Шаламова с поэтическим переложениями по ряду критериев и трактовать ее как особую форму осмысления прецедентного текста.
Следует отметить, рискуя не избежать повторения уже сказанного, что поэмы поименованных выше авторов не привлекли особого исследовательского внимания, особенно в аспекте сопоставительной характеристики. Тем не менее, в ряде работ они становятся, в том или ином плане, объектами рассмотрения и
14 литературоведческого анализа. Менее всего «повезло» в этом отношении поэме Д. Мережковского, во многом потому, что к его поэтическому творчеству в целом установилось неоднозначное отношение. Многие, даже самые лояльно настроенные к Мережковскому современники, отказывали ему в серьезном поэтическом даровании, признавая за ним только талант «компилятора» и «переводчика» (А. Волынский, А. Белый). В Мережковском и современники, и более поздние исследователи его творчества видят либо религиозного философа, либо «исторического романиста нового типа» (Л.А. Колобаева), создателя «историософской вариации «романа мысли» (Н.А. Богомолов) - т.е. так или иначе позиционируют его как писателя-прозаика. Поэтому и поэма Мережковского «Протопоп Аввакум» рассматривается только в ряду талантливых компиляций на исторические сюжеты (А. Волынский), или же как неудачное «переложение русского лада банальными поэтическими строчками» (М. Кузьмин, А. Ремизов), а также в качестве «монологических изложений легендарных сюжетов» (Е.В. Титова). При том важно отметить, что поэма «Протопоп Аввакум» Мережковского была широко известна среди старообрядческих общин начала XX века и даже вошла (отдельными отрывками) в раскольничьи сборники духовных стихов 1907 - 1916 гг.
Поэма М. Волошина «Протопоп Аввакум» по свидетельствам самого автора. занимает видное место в контексте его историософских воззрений. Концепция истории Волошина исключительно важна для понимания художественного своеобразия его поэмы. В совокупности работ исследователей формулируется тема-«телеос» творчества Волошина - личность и ее нравственный выбор на фоне кризисных исторических обстоятельств, в анализируемой нами поэме получающая особое звучание.
Традиционно поэма «Протопоп Аввакум» рассматривается в аспекте мифопоэтики Волошина. Обращаясь к поэтическому и литературно-критическому творчеству Волошина, исследователи приводят материал поэмы
15 в качестве примеров, иллюстрирующих символику огня и солярную символику его поэтического мира. В научной литературе отмечается полнота и широкий охват в поэме «фактов и событий из «Жития», т.к. Волошин в своей поэме использует фрагменты посланий Аввакума царю Алексею Михайловичу и «Книги бесед». В то же время жанровые и сюжетно-композиционные особенности поэмы остаются за рамками внимания.
«Житие протопопа Аввакума» привлекло также представителей литературной эмиграции, как западной, так и восточной его ветви. Анализ своеобразия функционирования памятника в этих контекстах осуществлялся с учетом утвердившегося в историко-литературной науке положения о целостности русской литературы XX века, разделенной революционными потрясениями 1917 г. и последующими событиями на два потока (В.В. Агеносов, О.А. Бузуев, А.Н. Николюкин, А.И. Чагин). Творчество писателей зарубежья представлено как взаимодействие подсистем метрополии и эмиграции, что обусловило интерес авторов-эмигрантов к «Житию» и «точки схождения» поэтических интерпретаций данного прецедентного текста.
Творчество А. Несмелова как «одного из самых даровитых» представителей восточной ветви русской эмиграции, автора тринадцати сборников стихотворений и прозы, достаточно детально исследуется в последние годы. Большая заслуга в открытии этого имени русскому читателю принадлежит Е.В. Витковскому.
Поэзии талантливых представителей дальневосточного зарубежья, в том числе А. Несмелову, посвящены работы В.В. Агеносова, отдельные главы докторской диссертации О.А. Бузуева «Литература русского зарубежья Дальнего Востока: проблематика и художественное своеобразие (1917-1945гг.)» (2001). Проблематика лирики А. Несмелова, вопросы его мофопоэтики, философии истории рассмотрены в работах О.Н. Романовой, И.С. Трусовой, Т.И. Царегородцевой.
Художественной специфике поэмы посвящена глава монографии О.А. Бузуева «Поэзия Арсения Несмелова». Автор приводит творческую историю произведения, ссылаясь на воспоминания другого заметного представителя дальневосточной эмиграции В. Перелешина, анализирует образы действующих лиц, выделяет доминирующие мотивы.
Поэма «Протопопица» была включена в курс профессора
Калифорнийского университета Беркли Симона Карлинского
«Повествовательная поэма XX века», что свидетельствует о постепенном признании важной роли творчества Арсения Несмелова в литературном процессе первой половины XX в. и одновременно дает определенные указания на трактовку ее жанрового своеобразия, что представляет интерес в контексте нашего исследования.
Теоретическая ценность работы состоит в том, что в ней системно исследовано функционирование прецедентного текста в литературе конца XIX — первой половины XX века. Обоснован подход к сравнительно-типологическому изучению поэтических переложений оригинальных текстов в аспекте их мифопоэтики и жанровой специфики. Определены художественные приемы творческой интерпретации «чужого» текста в индивидуально-авторском творчестве.
Практическая ценность работы состоит в том, что материалы исследования могут быть использованы при чтении курсов по русской литературе начала XX века в школьном и вузовском преподавании, при разработке спецкурсов по истории русской литературы.
Апробация результатов исследования. Работа обсуждалась на заседании кафедры литературы ФГОУ ВПО «Амурский гуманитарно-педагогический государственный университет». По теме диссертации были представлены статьи на следующих международных и региональных научно-практических конференциях: «Дальний Восток: наука, экономика, образование,
17 культура в XXI веке» (Комсомольск-на-Амуре, 2006), «История освоения
Россией Приамурья и современное социально-экономическое состояние
региона» (Комсомольск-на-Амуре, 2006), «История освоения Россией
Приамурья и современное социально-экономическое состояние стран АТР»
(Комсомольск-на-Амуре, 2007); региональной научно-практической
конференции «Художественно-эстетическое образование: опыт, проблемы,
перспективы» (Хабаровск - Комсомольск-на-Амуре, 2007), региональном
конкурсе молодых ученых (Хабаровск, 2007, 2008 гг.).
По теме диссертации опубликовано восемь статей (в том числе статья в
журнале, рекомендованном ВАК), материал был апробирован при
прохождении ассистентской и доцентской практики в ФГОУ ВПО АмГПГУ.
Логика разрешения поставленных исследовательских задач определила
структуру работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух
глав, заключения, библиографического списка, включающего 179
наименований.
Переходя собственно к исследованию художественной специфики
заявленных произведений, в основе которых лежит художественный материал
«Жития протопопа Аввакума», представляется целесообразным обратиться к
характеристике самого «Жития протопопа Аввакума», а также к литературному
контексту конца XIX — первой половины XX века, в котором данные
произведения создавались и функционировали.
Археография памятника
«Житие протопопа Аввакума, писанное им самим» — одно из самых интересных и своеобразных произведений древнерусской литературы. Исключительное его положение среди фактов историко-литературного процесса обусловлено, помимо прочего, и самим временем его создания: 70-е годы XVII века ознаменовали переломную эпоху для средневековых литературных традиций. Интенсивно трансформируется житийный канон, ослабляются жанровые этикетные требования, обогащается поэтика литературных произведений подобного рода. Но, прежде всего, «Житие протопопа Аввакума» прочно утверждает в литературе принципы изображения внутреннего мира личности и, как следствие, новые формы художественной речи. «В омертвелую словесность, — писал А. Толстой, — как буря, ворвался живой, полнокровный, мужицкий голос. Это были гениальные "житие" и "послания" бунтаря, неистового протопопа Аввакума...» [56, с. 263].
«Житие» Аввакума в последующие литературные эпохи привлекло самое пристальное внимание выдающихся художников слова, таких как Л. Толстой, Н. Лесков, М. Горький, Ф. Достоевский. Оно не раз переводилось на европейские и восточные языки, исследовалось в том или ином аспекте в исторических и историко-литературных монографиях и статьях. Наиболее часто текст «Жития» использовался для изучения воззрений Аввакума как идеолога старообрядчества, движения, с максимальной полнотой и яркостью отразившего духовные искания в России XVII века. Зачастую такой подход нивелировал эстетические достоинства произведения, оставляя без внимания сделанные Аввакумом художественные открытия огромного значения. Исследования «Жития» с точки зрения композиционно-стилистической и сюжетной специфики, предпринятые Д.С. Лихачевым, А.Н. Робинсоном, Н.С. Демковой, дали ценный материал для историко- и теоретико-литературных обобщений. Именно в подобном аспекте максимально полно раскрываются мировоззренческие и аксиологические установки автора, а также имманентные особенности литературного процесса данной исторической эпохи в целом. Наблюдения над формами художественной речи и принципами создания героя позволили глубже и полнее понять механизм эволюции жанровых образований и тем самым расширить концептуальный базис литературоведческой науки.
Важно отметить, что «Житие» - произведение со сложной и интересной творческой историей и историей изучения. Наличие нескольких его текстовых вариантов свидетельствует о длительном пути становления художественного мира и поэтики старообрядческих произведений. Поэтому для рассмотрения путей освоения художественного своеобразия «Жития» в последующие историко-культурные эпохи, в частности, в обозначенный нами период, мы первоначально обращаемся к археографии памятника.
«Житие протопопа Аввакума» долгое время было известно в трех редакциях, Я.Л. Барсков назвал их редакциями А, Б и В. В 1949 г. В.И. Малышевым была найдена еще одна, четвертая редакция, названная Прянишниковскоим списком [56, с. 5].
Впервые сопоставительный анализ текстов «Жития протопопа Аввакума» был осуществлен Я.Л. Барсковым. Исследователь сделал выводы о первоначальности текста А, сохранившегося в автографе, две другие редакции были представлены как более поздние его переработки. Время создания всех редакций «Жития» Барсков определил одним и тем же историческим промежутком. Основываясь на датах, разбросанных в тексте Жития, он предположил, что каждая из трех редакций может быть отнесена приблизительно к периоду патриаршества Питирима (27 июля 1672 - 19 апреля 1673 гг.), только «поучение питомникам церковным» было создано, по мнению исследователя, в 1675 или 1676 гг.
В дальнейшем точка зрения Я.Л. Барскова остается общепринятой: вслед за ним П. Паскаль, В.Е. Гусев, А.Н. Робинсон те же редакции «Жития» называли, соответственно, первой, второй и третьей, но при этом высказывали мысль о постепенном совершенствовании текста [37, с. 8].
В.Е. Гусев в одной из работ по «Житию» указывал: «Сравнительный анализ редакций сборника показывает, что хотя рукопись в целом разрасталась, но собственно "Житие" сжималось, совершенствовалось, приобретало все большее композиционное, стилистическое, жанровое единство. Обогащаясь новым фактическим материалом, "Житие" освобождалось от авторских рассуждений по поводу излагаемых событий, от некоторых рассказов о чудесах, полемических выпадов, риторических сентенций, — от всего, что в первой редакции нарушало последовательность повествования [53, с. 32]. Неясность принципов творческой работы Аввакума над текстом «Жития», отсутствие авторских объяснений, по каким причинам переделывался ранее написанный текст, приводят В.Е. Гусева к выводу, что «рукопись, именуемая во всех исследованиях и учебных пособиях "Житием", в сущности, не является единым по жанру произведением, а представляет собой сборник разнородных, хотя более или менее связанных друг с другом произведений, состав и композиция которого в разных списках менялись» [53, с. 34].
Итоговую характеристику «Жития протопопа Аввакума» дал А. Н. Робинсон: «Варьируя автобиографию, Аввакум вносил в нее много нового: это были и новые исторические подробности, эпизоды из жизни, воспоминания, ярко возникающие перед его духовным взором во мраке темницы, и литературные реминисценции, и важные программно-философские заявления об отношении к "природному русскому языку", и то усиливающиеся, то ослабевающие полемические выпады, и лирические отступления, и всевозможные редакторские сокращения, частые добавления и исправления. Но в отличие от обычной практики представителей новой литературы Аввакум... не преследовал цели создания окончательного текста произведения, а выносил его варианты прямо на суд читателя по мере выпуска рукописного "тиража" своих сочинений. Каждый раз Аввакум заново определял характер и детали автобиографии (то краткое изложение — в виде второй редакции, то распространенное изложение в форме послания - третья редакция) в зависимости от конкретного намерения направить ее тому или иному адресату» [121, с. 134]. Текстологическое исследование «Жития» осложнялась расхождением в датировках, даваемых исследователями с разных позиций. П. Паскаль в своих работах давал примерно те же хронологические рамки событий, описанных в «Житии», что и Барсков, но в то же время тщательнее анализировал хронологические приурочивания различных редакций. Так, возникновение редакции А он отнес ко второй половине 1672г., редакции Б - к концу 1672 — началу І673 г., редакции В, текст которой во многом близок Б, также к 1673 г. с последующим дополнением ее в 1675 — 1676 гг. Н. С. Демкова подвергла сомнению эту точку зрения: «Паскаль использует данные общего слоя известий всех редакций и чрезмерно доверяет хронологической точности указаний самого Аввакума.
Жанровое своеобразие «Жития протопопа Аввакума»
Исследованию художественной специфики «Жития» посвящены труды таких выдающихся ученых, как В.В. Виноградов, Д.С. Лихачев, Н.К. Гудзий, А.Н. Робинсон и многих других. Однако, вместе с тем, творческая история памятника, сохранившегося в нескольких авторских редакциях, по сей день остается малоизученной. Не уделяется должного внимания рассмотрению эволюции взглядов Аввакума, ведущей к эволюции стиля, мало разработаны вопросы сюжета и композиции «Жития», его жанровой специфики - вопросы, являющиеся ключевыми для понимания художественной структуры произведения.
В своей статье «К изучения стиля протопопа Аввакума, принципов его словоупотребления» В.В. Виноградов отмечает: «Житие» построено в форме речевой бесхитростной импровизации, "беседы", "вяканья"... основной тон, в котором ведет повесть о своем житии протопоп Аввакум, — глубоко личный тон простодушно-доверчивого рассказчика, у которого рой воспоминаний мчится в стремительном потоке словесных ассоциаций и создает лирические отступления, беспорядочно-взволнованное сцепление композиционных частей» [37, с. 372 — 373]. Определение подобных композиционно-стилистических принципов построения текста приводит ученого к мысли о произвольности композиции «Жития». В качестве дополнительного аргумента он приводит факт наличия нескольких авторских редакций произведения.
В последующие годы В.В. Виноградов приходит к убеждению об отсутствии в «Житии» «целостного образа героя» и художественного единства вообще. Вслед за ним А.Н. Робинсон в работе «Жизнеописания протопопа Аввакума и Епифания» говорит об «эпизодичности» композиции «Жития», построенной на принципе «дидактической иллюстративности» [122; с. 157].
Свободное расположение эпизодов «Жития» как самодовлеющий принцип композиционного строя произведения отмечал также Д.С. Лихачев.
Некоторые ученые (И.И. Миш, В.В. Виноградов в поздних работах) отрицали также единство героя «Жития», выводя эту мысль из предполагаемой композиционной неструктурированности текста. На другом полюсе находятся позиции тех исследователей, которые утверждают художественную целостность Жития, вскрывая существенные взаимосвязи между ключевыми эпизодами, встречающимися во всех без исключения редакциях и вариантах памятника. Так, Н.С. Демкова совершенно справедливо, на наш взгляд, полагает, что свободное варьирование эпизодов в тексте «Жития протопопа Аввакума» подчинено строгой художественной необходимости, единому лиро-эпическому сюжету [56, с. 142].
Своего рода композиционный центр произведения составляет «сцена видения»: Аввакуму чудится корабль, украшенный «многими пестротами», на котором ему предстоит совершить жизненное «плавание». Д.С. Лихачев указывает на лейтмотивный характер этого образа [90; с. 118]. Корабль — архетипический христианский символ жизненного пути, его украшенность («и бело, и сине, и черно, и пепелесо») являет то разнообразие жизни, которое ожидает героя во время его пути, служения. Важно, что корабль в восприятии Аввакума прекрасен («ум человечь не вмести красоты его и доброты»), что указывает на такие важные черты героя, как жизнелюбие, гуманизм, христианское смирение.
В интерпретации данного эпизода позиции многих исследователей совпадают. Художественная ситуация приятия героем собственной судьбы полагается центральной, организующей последующие перипетии сюжета: картины спокойного течения жизни Аввакума чередуются с периодами серьезных испытаний и бурных событий. Подобное чередование определяется как важный прием повествовательной структуры «Жития».
По замечанию А. Н. Робинсона, заслуживающему внимания, «периоды сравнительного спокойного течения жизни, или сцены быта, лишенные борьбы и поучительности, мало интересуют Аввакума. Он только упоминает о таких периодах, но не развивает их» [121; с. 65]. Подобный принцип отбора фактов тесно связан с двумя типами повествования, оформляющимися в структуре «Жития», их детально рассматривает Н.С. Демкова. Один из них обладает несомненными чертами летописного стиля, тяготеющего к монументальному историзму. Повествование в таких рамках точное, лаконичное, зачастую датированное, несколько напоминающее «погодную запись». Данный способ повествовательной организации охватывает чисто внешний, фабульный уровень художественной структуры, строго фактическое течение бытия: «И сидел до Филиппова поста», «На весну паки поехали впредь». Другой тип повествования, по мнению Н. С Демковой, тяготеет к форме неких законченных новелл [56, с. 147], знаменующих этапы нравственного совершенствования героя. В качестве примера исследователь приводит рассказ об аресте Аввакума и его заключении в Андроньевом монастыре. Обратим внимание, что отмеченный тип повествования только стремится к новеллистической форме, но ей не тождествен. Д. С. Лихачев для описания подобных эпизодов ввел термин «анфиладного построения» текста [90, с. 114].
Тщательному анализу во всех исследованиях, посвященных художественному своеобразию «Жития», подвергаются эпизоды бесед героя с Анастасией Марковной: первый - во время возвращения из Даурии, второй - в «русских градах». Сцена на льду Нерчи-реки давно стала хрестоматийной/и расхождений в толкованиях не вызывает. Что же касается второго эпизода, то его роль в композиционном единстве осмысливается неоднозначно, разброс мнений широк: от признания его второстепенным и весьма малозначительным (Н.С. Сарафанова) до придания ему статуса узлового момента (Д.С. Лихачев, Ю.В. Бабичева). Н.С. Демкова отмечает существенную роль диалога Аввакума и Марковны по возвращении из ссылки в сюжете и композиции «Жития»: благословение супруги «мятежного протопопа» уподобляется былинному благословению героя на подвиг, что выражается и в особом складе речи («Что, господине, опечалился еси?») [56, с. 152]. Диалог также маркирует лирическое начало в повествовании.
В своем дальнейшем рассказе о «темничных сидениях» Аввакум также избегает детальных описаний, ограничиваясь беглыми упоминаниями о «темных полатках», и только эпизод заключения в Пафнутьевом монастыре описан достаточно подробно.
Примечательно, что в данном эпизоде исподволь меняется статус героя, что подчеркивалось многими исследователями: теперь это стойкий борец и мученик за «старую веру», духовный отец многих выдающихся деятелей старообрядчества. В основное повествование вкрапливаются рассказы о Федоре Юродивом, Луке Мезенском, иноке Авраамии. Герой наделяется признаками святости: «светлые ризы», чудо исцеления келаря Никодима и т. д. Не только «духовные дети», но и никониане спрашивают у Аввакума совета.
Эстетические доминанты поэм Д. Мережковского, М. Волошина и Арсения Несмелова
Прежде чем перейти к непосредственному анализу художественных текстов, кратко охарактеризуем историю их создания и место в контексте индивидуально-авторского творчества.
Творческое наследие Д. Мережковского всегда интерпретировалось далеко не однозначно. Среди современников не было, пожалуй, ни одного заметного критика, который не посвятил бы ему книги или статьи, как правило, разгромной. При этом «как бы ни громили поэта Мережковского "за вырождение рифмы", критика Мережковского — "за бесстыдство и лицемерие", беллетриста Мережковского - за искажение исторических фигур и резонерство, гимназистки румяные переписывали в свои альбомы его стихи, а ученикам средних учебных заведений вместе с документом об окончании курса вручали томик его «Вечных спутников», - отмечает Е. Андрущенко [55, с. 10]. А. Белый в «Заметках о начале века» говорил о «недовоплощенности» Мережковского, который, занимаясь всем, что его интересовало, нигде не достиг особых глубин. Г. Адамович в своих воспоминаниях так писал о поэте: «В нем было "что-то", чего не было ни в ком другом. Какое-то дребезжание, далекий, потусторонний отзвук неизвестно чего, . особенная одаренность, трудно поддающаяся определению» [55, с. 73].
Столь полемичное отношение к творчеству Мережковского во многом обусловлено сложностью его философско-эстетических воззрений. 3. Гиппиус называет его «религиозным писателем», интуитивно угадывая доминанту, своего рода краеугольный камень всего творчества поэта: идею религиозно- мистического единства и движения мира. Основу этого единства поэт и философ ищет и находит первоначально в древнейших языческих верованиях Египта и Вавилона, а затем в. христианстве, склоняясь постепенно к христианству неортодоксальному (своеобразным апогеем этих изысканий становятся заседания Религиозно-философского общества, где чета Мережковских занимает положение председателей).
Самое пристальное внимание Мережковского привлекает такой важный аспект христианского вероучения, как мученичество. Его высшая цель, смысл и награда находят художественное отражение в ряде поэм, среди которых анализируемая нами поэма «Протопоп Аввакум».
Жанр поэмы, изначально ориентированный на «высокое» содержание, в творческой системе Мережковского достигает высокой степени жанровой и сюжетной вариативности. В категорию поэмы попадают драматизированные стихотворные отрывки (например, «Леда», «Иов», «Христос, Ангелы и Душа»), большие стихотворения в жанре гимна или портрета («Марк Аврелий», «Леонардо да Винчи», «Дон Кихот»), стихотворные переложения предания или легенды в различных субъектно-повествовательных формах. «Протопоп Аввакум» в этом, отношении является собой пример такого произведения, в котором в «точечном», неразвернутом виде заявлены тенденции развития-жанра поэмы в конце XIX - начале XX века.
Поэма «Протопоп Аввакум» была написана Мережковским в 1887 году и впервые опубликована в сборнике «Стихотворения», хотя и не полностью. Те фрагменты, где содержались резкие выпады Аввакума против никониан и русского духовенства в целом, были вырезаны цензурой, и автору пришлось полностью переработать пятую главу. Только в 1904 году произведение увидело свет в отдельном издании. Надо отметить, что у современной поэту критики, равно как и у собратьев по поэтическому цеху, высокой оценки поэма не получила. Автору ставили в упрек осовремененный сюжет и «псевдорусский» стиль, «наивно архаизованную стилистику». А. Волынский, в статье «Символы (песни и поэмы)», опубликованной, в журнале «Северный. вестник» (№ 4 за 1892 год), пишет следующее: «Кроме оригинальных стихотворений в,»двух книжках г-на Мережковского есть немало поэтических компиляций на различные темы. "Протопоп Аввакум", "Дон Кихот", "Сакъя Муни", "Франциск Ассизский", "Возвращение к природе" и другие вещи, написанные по различным литературным пособиям, и где было возможно — с фотографической верностью оригинальным документам. Г-н Мережковский неутомимый работник, и путь стихотворных компиляций, переводов ему вполне по силам» [52, с. 32]. Н. Михайловский, на творчество которого во многом.равняется Д: Мережковский в пору литературного ученичества, оценил поэму как произведение «чрезвычайно слабое», указав, что в ней автор «совсем ушел в-сторону» от Аввакума.
Подобное отношение во» многом послужило- причиной1 последующего недостаточного внимания к этому произведению в историко-литературной, науке;
Поэма М. Волошина «Протопоп Аввакум» впервые была опубликована в журнале «Земля родная» (Киев, 1918г., № 1), а затем вошла в книгу «Демоны глухонемые», изданную в Харькове годом позже. Охватывая в ней «больше событий и фактов» из жизни»протопопа (подвыражению А.И. Мазунина), поэт включает в свое произведение художественный материал не только собственно «Жития», но-и аввакумовской «Книги бесед», тексты посланий и челобитных (I, II, V) царю Алексею Михайловичу.
Обращение к «Житию протопопа Аввакума», равно как и необычность преломления-этого произведения в собственном поэтическом творчестве, стало для М. Волошина следствием определенной закономерности развития его художественного мировосприятия. Вот что поэт пишет о себе в своей «Автобиографии (по семилетьям)»: «Я родился 16 мая 1877 года в Духов день, «когда земля — именинница». Отсюда, вероятно, моя склонность к духовно-религиозному восприятию мира и любовь к цветению плоти и вещества во всех его формах и ликах. Поэтому прошлое моего духа представлялось мне всегда в виде одного из тех фавнов" или кентавров, которые приходили в пустыню к святому Иерониму и воспринимали таинство святого крещения. Я язычник по плоти и верю в реальное существование языческих богов и демонов — и, в то же время, не могу его мыслить вне Христа» [43, с. 36]. Стремление к синтезу христианского и языческого начал, жизни плоти и «бытия духа» в поэтическом творчестве, с одной стороны, вписывает творческую деятельность «коктебельского затворника» в определенный идейно-эстетический контекст начала XX века, а с другой - позволяет отметить неповторимую индивидуальность создаваемого им поэтического мира. О том, какое место собственно поэма «Протопоп Аввакум» занимает в его творчестве, сам Волошин свидетельствует далее в своих воспоминаниях: «Вернувшись весною 1917 года в Крым, я уже более не покидаю его: ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую - и все волны гражданской войны и смены правительств проходят над моей головой. Стих остается для меня единственной возможностью выражения мыслей о совершающимся. Но в 17-ом году я не смог написать ни одного стихотворения: дар речи возвращается только после Октября, ив 1918 году я заканчиваю книгу о революции "Демоны глухонемые" и поэму "Протопоп Аввакум" [44, с. 32]. Таким образом, поэма в контексте творчества М. Волошина предстает как определенный знаковый этап творчества, своего рода метафизическая интерпретация совершающихся на глазах поэта событий - Октябрьской революции и Гражданской войны.
Жанровая специфика поэтических переложений «Жития»
В жанровом отношении поэма Д. Мережковского «Протопоп Аввакум» представляет собой лироэпическую интерпретацию «Жития» с акцентуацией душевных переживаний главного героя. В целом, подобная установка построения поэтического мира характерна для литературной ситуации конца XIX - начала XX века, когда, по замечанию Е. Эткинда, «лирическое преображение всех литературных и художественных форм» становится главным требованием эпохи.
В объемно-прагматическом композиционном аспекте поэма Мережковского «Протопоп Аввакум» представляет собой поэтическое произведение, состоящее из 11 главок, объединенных общностью ритмической и мотивно-образной структуры, образом героя, логикой развития лирического переживания. Эпизоды поэмы имеют прямые соответствия в тексте оригинального «Жития». Сохраняется в качестве ведущего ретроспективный принцип воссоздания событий, внешняя форма свободного «потока воспоминаний».
Важно еще раз подчеркнуть, что в поэме Мережковский не воспроизводит эпизодов «Жития протопопа Аввакума», насыщенных «прозаичной» жизненной конкретикой (рождение Аввакума в селе Григорове, впечатления раннего детства, эпизод с кораблем «пестро украшенным», служение в Юрьевце-Повольском и проч.). В сущности, в поэтическом континууме с той или иной полнотой задействованы только эпизоды заключения Аввакума в Андроньевом монастыре и его страданий в Сибирской ссылке, эпизодам в «русских градах» и Пустозерске отведена косвенная роль.
Говоря о жанровой специфике поэмы М. Волошина «Протопоп Аввакум», которая значительно больше по объему (15 глав), прежде всего следует отметить включение в состав ее структуры публицистических элементов (посланий «мятежного протопопа»). В тексте они имеют характер вставок и иллюстрируют общественно-политические воззрения героя (таковы главы поэмы 12, 14). «Публицистические» главы поэмы (12, 13, 14) отличаются максимальной детализацией описаний, в частности пыток (глава 14), которые претерпевают сторонники Аввакума по воле никониан: Хорош и Афанасьюшка - другой мой сын духовный, Да в подвиге маленько покороче. Отступники его на углях испекли: Что сладок хлеб принесся Пречистой Троице! Ивана, князя Хованского, избили батогами И, как Исайю, огнем сожгли... (С. 116)
Такое пристальное внимание к фактам жизни отличает мировоззрение и повествовательную манеру героя, а также во многом определяет жанровую специфику рассматриваемого произведения, его жанровую ориентацию на эпичность.
Публицистические элементы в составе сюжетно-композиционной структуры поэмы иллюстрируют еще один важный историософский и мифопоэтический постулат Волошина - образ России как «Царства Духа». Выраженная в «Житии» идея о духовном величии России, единственной хранительнице истинного православия, безусловно, была глубоко близка Волошину.
В поэме Волошина значительно усиливается эпическая составляющая сюжета «Жития», при этом события выстраиваются в непрерывную цепь, четко локализованную в пространственно-временной перспективе. Некоторые события жизни, обыденные факты биографии даются сжато, с меньшими даже подробностями и более резкими переходами, нежели в самом «Житии»: «Мое рождение было за Кудмою-рекой / В земле нижегородской... Молод осиротел. / Был во попы поставлен». В то же время ключевые эпизоды, принципиально важные не только в сюжетно-композиционной, но и в проблемно-тематической структуре поэмы, разворачиваются достаточно подробно, иногда занимают целую главу или несколько глав (см. гл. 8, эпизод ухода войска под предводительством Еремея Пашкова на войну с «Мунгальским царством»). Все происходящее с ним протопоп Аввакум передает лаконично и сжато, ориентируясь в большинстве эпизодов на строгое и безоценочное изложение событий, даже в тех случаях, когда речь идет о довольно необычных явлениях. Так, например, очень кратко передан эпизод посещения Аввакума «не вем ангелом или человеком», послуживший предметом размышлений героя в исходном тексте «Жития» и душевных излияний героя в поэме Мережковского. Однако при построении данного эпизода Волошин обращается к стилистике исходного «Жития»:
Ста предо мной — не вем кто Ангел аль человек, И хлеба дал, и штец похлебать, А после сгинул, И дверь не отворялась (С. 114)
Сравним с текстом «Жития»: «Бысть же я в третий день приалчен, -сиречь есть захотел, — и после вечерни ста предо мною, не вем-ангел, не вем-человек, и по се время не знаю, токмо в потемках молитву сотворил и, взяв меня за плечо, с чепью к лавке привел и посадил и ложку в руки дал и хлеба немножко и штец похлебать, - зело прикусны, хороши! - и рекл мне: "полно, довлеет ти ко укреплению!" Да и не стало ево. Двери не отворялись, а ево не стало! Дивно только — человек; а что ж ангел? ино нечему дивитца — везде ему не загорожено. На утро архимарит с братьею пришли и вывели меня» (С. 114).
В поэме Мережковского читаем: Я три дня лежал без пищи, - наступал четвертый день... Был то сон, или виденье, - я не ведаю... Сквозь тень Вижу, двери отворились, и волною хлынул свет, Кто-то чудный мне явился, в ризы белые одет. Он принес коврижку хлеба, он мне дал немного щец: «На, Петрович, ешь, родимый!» - и любовно, как отец, Смотрит в очи, тихо пальцы он кладет мне на чело, И руки прикосновенье братски-нежно и тепло. И счастливый, и дрожащий, я припал к его ногам, И края святой одежды прижимал к своим устам. И шептал я, как безумный: «Дай мне муки претерпеть, свет-Христос, родной, желанный, - за Тебя бы умереть!». (С. 579).
Мережковский акцентирует нравственно-религиозный, экстатический момент в развитии переживания героя. Аввакум словно вновь переживает овладевшие им чувства благодарности и любви («И счастливый, и дрожащий, я припал к его ногам»). Опускаются бытовые детали, к которым так внимателен протопоп Аввакум в качестве автора «Жития»: «ложку дал», «штец похлебать -зело прикусны, хороши!».
