Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Эстетика и лирика К. С. Аксакова и И. С. Аксакова в философском и художественном контексте эпохи 23
1.1. Эстетическая позиция К. С. Аксакова и И. С. Аксакова 23
1.2. Художественное своеобразие ранней натурфилософской лирики К. С. Аксакова 47
1.3. Лирика К. С. Аксакова 1840-1850-х гг. и эволюция русского романтизма 78
Глава 2. Лирика И. С. Аксакова и идеология русского славянофильства ... 106
2.1. Поэтические особенности лирики И. С. Аксакова 106
2.2. Быт, социум и бытие в лирике И. С. Аксакова 131
Заключение 156
Библиография 1
- Художественное своеобразие ранней натурфилософской лирики К. С. Аксакова
- Лирика К. С. Аксакова 1840-1850-х гг. и эволюция русского романтизма
- Поэтические особенности лирики И. С. Аксакова
- Быт, социум и бытие в лирике И. С. Аксакова
Введение к работе
Данная работа посвящена изучению художественной картины мира в лирическом наследии К. С. Аксакова и И. С. Аксакова. К. С. Аксаков (1817–1860), И. С. Аксаков (1823–1886) внесли значимый вклад в развитие идей славянофильства, в разработку эстетических и историософских концепций. Диапазон творческих интересов К. С. Аксакова и И. С. Аксакова определяли такие области, как литературная критика, лингвистика, переводческое дело, общественная деятельность. Поэтическое творчество К. С. Аксакова и И. С. Аксакова связано с переходным периодом в истории русской лирики: к середине 1830-х гг. намечается кризис романтической эстетики и поэзии, который стал наиболее ощутим после гибели А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. В русской лирике 1840-х гг. начинают преобладать эпигонские тенденции. Поэты-славянофилы творчески реализовали себя в контексте единой национальной традиции. Наиболее плодотворный период в поэтическом творчестве К. С. Аксакова приходится на 1830-е гг., демонстрируя собой инерцию поэтики романтизма, влияние немецкой классической философии, прежде всего, Ф. В. Шеллинга и Г. В. Гегеля, а лирика И. С. Аксакова представляет собой по преимуществу поэзию общественного служения с присущей ей публицистичностью, прямолинейностью и декларативностью. Оба художника в равной степени стремились к пробуждению национального самосознания, к сохранению патриархальных ценностей русской культуры.
Творческое наследие К. С. Аксакова и И. С. Аксакова в отдельных его аспектах становилось объектом изучения ряда исследователей. Можно выявить следующие этапы изучения художественного наследия славянофилов:
– прижизненные критико-публицистические отзывы и статьи современников: В. Г. Белинского, Н. В. Гоголя, А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Ф. М. Достоевского;
– дореволюционная литературная и философская критика, академическое литературоведение (Н. Л. Бродский, С. А. Венгеров, В. В. Зеньковский, К. К. Арсе-ньев, В. Н. Кораблев, А. Н. Пыпин);
– литературоведение советского периода (Л. Я. Гинзбург, С. И. Машинский, В. И. Кулешов, А. Л. Осповат, В. В. Кожинов, А. С. Курилов, М. П. Лобанов, Б. Ф. Егоров, В. А. Кошелев);
– современные статьи, историко-литературные и монографические работы Е. И. Анненковой, Д. А. Бадаляна, О. А. Бознак, В. В. Боченкова, А. А. Горелова, В. Н. Грекова, М. М. Дунаева, А. Э. Еремеева, Т. М. Жапловой, Т. В. Зуевой, Н. М. Ильченко, Г. В. Косякова, Д. А. Кунильского, А. П. Лисунова, М. А. Чванова, И. Ш. Юнусова.
Отзывы и рецензии современников на поэтическое и критическое наследие К. С. Аксакова и И. С. Аксакова обусловлены литературной полемикой второй половины XIX в. В них доминировало, прежде всего, осмысление славянофильской идеологии. Работы дореволюционных представителей академических литературоведческих школ, философов, литературных критиков и биографов отмечены стремлением к культурно-историческому, сравнительному методам изучения творчества К. С. Аксакова и И. С. Аксакова, первыми попытками
осмысления особенностей поэтики их произведений. Литературоведческие работы советского периода, несмотря на идеологические установки эпохи, характеризовались комплексным подходом в изучении мировоззренческих и поэтических исканий К. С. Аксакова и И. С. Аксакова. Для современных работ характерны многоплановость методик анализа текстов, интегративные подходы в изучении мировоззрения писателей, активный интерес к проблемам авторского мифотворчества и религиозности, развития славянофильских идей в XIX в. В современной зарубежной науке наследие славянофилов рассматривается в общем контексте развития утопических идей и социологических концепций XIX в. (P. K. Christoff, S. Bajohr).
Актуальность исследования. Хотя научные труды, литературная критика, философские идеи, историософские взгляды братьев Аксаковых рассматривались в отечественной науке, их лирическое наследие изучено в недостаточной степени. Особенности художественной картины мира поэтов-славянофилов, их поэтической метафизики, онтологии, натурфилософии, антропологии и гносеологии не исследованы до сих пор. Рассмотрение художественного наследия поэтов не на уровне локального обращения к специфике стиля, анализа отдельных образов или сюжетов, а в совокупности структурных и ценностных аспектов, как целостной образной картины мира, включающей в себя онтологическую вертикаль, онтологическую горизонталь, мифологемы, символы, хронотопы, становится перспективным направлением на современном этапе. Литературоведческий интерес к изучению религиозности и философичности русской поэзии, актуализировавшийся на рубеже 1980–1990-х гг. (работы Э. М. Афанасьевой, П. Е. Бухаркина, И. А. Есаулова, Д. Н. Жаткина, В. Н. Захарова, В. А. Котельни-кова и др.) и сопровождающийся стремлением восполнить пробелы в изучении литературного процесса, духовного диалога отечественной словесности с православной традицией, обусловливает актуальность обращения к художественному наследию К. С. Аксакова, И. С. Аксакова, чья лирика фокусирует в себе сущностные категории и характеристики православного миросозерцания.
По убеждению таких отечественных ученых, как А. Н. Пыпин, Л. Я. Гинзбург, Ю. М. Лотман, В. В. Кожинов, обращение к литературным фигурам «второго ряда» способствует как прояснению магистральных историко-литературных тенденций рассматриваемой эпохи, так и возможности проследить постепенные эволюционные процессы в области стиля, художественного метода, поэтики. Поэзия братьев Аксаковых типична для литературной ситуации середины XIX в., репрезентирующей преодоление стилевой и жанровой инерции, влияние эпического рода на лирику. Изучение творчества К. С. Аксакова и И. С. Аксакова проясняет поиск новых форм авторского и жанрового сознания в контексте смены культурной парадигмы: объективацию лирического «я», «очерковость», детализацию, синтетический и «диффузный» характер жанровых дефиниций. Актуально выявление образных форм выражения славянофильской идеологии в лирике братьев Аксаковых.
Цель диссертационного исследования – раскрыть мифопоэтическое, религиозное, философское и поэтическое своеобразие художественной картины мира
лирики К. С. Аксакова и И. С. Аксакова. Достижению поставленной цели служат следующие задачи:
-
раскрыть эстетическую позицию К. С. Аксакова и И. С. Аксакова;
-
прояснить образные проявления категории соборности в эстетике, художественной онтологии, натурфилософии, антропологии, гносеологии и этике К. С. Аксакова и И. С. Аксакова;
3) проанализировать образы, оформляющие онтологическую горизонталь
в художественной картине мира К. С. Аксакова;
4) рассмотреть художественное своеобразие образов, создающих онтологиче
скую вертикаль в лирике К. С. Аксакова;
-
выявить мифологемы, символы, мирообразы, хронотопы, передающие идею единства мироздания в лирике К. С. Аксакова;
-
осмыслить аксиологическую содержательность сельских мирообразов в художественной картине мира К. С. Аксакова и И. С. Аксакова;
7) раскрыть художественные принципы изображения быта, социума и бытия
в лирике И. С. Аксакова.
Объектом диссертационного исследования является лирика К. С. Аксакова и И. С. Аксакова в поэтическом контексте эпохи. Предметом исследования является художественная картина мира в поэзии братьев Аксаковых, воплощенная в комплексе ведущих мотивов, сюжетов, мирообразов, концептов, хронотопов.
Материалом для исследования послужили:
магистерская диссертация К. С. Аксакова «Ломоносов в истории русской литературы и русского языка» (1845);
биографический очерк И. С. Аксакова «Федор Иванович Тютчев» (1873–1874);
литературно-критические статьи и речи «Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова, или Мертвые души» (1842), «Объяснение <По поводу рецензии В. Г. Белинского на "Несколько слов о поэме Гоголя…">» (1842), «Взгляд на русскую литературу с Петра Первого» (кон. 1840-х гг.), «О Карамзине» (1848), «Обозрение современной литературы» (1857) и др. К. С. Аксакова; «По поводу письма из Англии Владимира Печерина» (1865), «По случаю юбилея Ломоносова» (1865), «Речь о А. С. Пушкине» (1880), «По поводу смерти Достоевского» (1881), «О столетнем юбилее Жуковского» (1883) И. С. Аксакова;
корпус программных лирических текстов К. С. Аксакова («Ручей», 1830; «К N. N.», 1832; «Элегия», 1832; «Я видел Волгу, как она…», 1832; «Воспоминание» («Как живы в памяти моей…»), 1833; «Фантазия», 1834; «Да, я певал, когда меня манило…», 1834; «Водопад», 1835; «Тучи грозные покрыли…», 1836; «Готовьте, топоры точите…», кон. 1830-х гг.; «К идее», 1842; «А. Н. Попову…», 1842; «Н. М. Языкову», 1844; «Москве», 1845; «Петру», 1845; «Свободное слово», 1854; «Тени», 1856; «Весна», 1857 и др.);
корпус программных лирических текстов И. С. Аксакова («К. С. Аксакову», 1844; «Голос века», 1844; «"Среди удобных и ленивых…"», 1845; «Зачем опять теснятся в звуки…», 1845; «26-е сентября», сентябрь или октябрь 1845; «Очерк», 1845; «Ночь», 1845; «С преступной гордостью обидных…», 1845;
«Вопросом дерзким не пытай…», 1845; «В тихой комнате моей…», 1845; «Andante», 1846; «Дождь», 1846; «Бывает так, что зодчий много лет…», 1846; «Свой строгий суд остановив…», между январем и апрелем 1847; «Пусть гибнет вс, к чему сурово…», 1849; «Добро б мечты, добро бы страсти…», 1853; «Опять тоска! опять раздор!», 1853; «На Дунай! туда, где новой славы…», 1854 и др.); мистерия «Жизнь чиновника» (1843) и поэмы «Зимняя дорога» (1845), «Бродяга» (1847–1850);
художественные произведения таких русских поэтов, как
М. В. Ломоносов («Вечернее размышление о Божием величестве при случае
великаго севернаго сияния», 1743), Г. Р. Державин («Водопад», 1791–1794),
B. А. Жуковский («Подробный отчет о луне. Послание к Государыне Импера
трице Марии Федоровне», 1820), А. С. Пушкин («Пророк», 1826; «Туча», 1835),
C. П. Шевырев («Я есмь», 1825), Д. В. Веневитинов («Веточка», 1823),
И. И. Козлов («Вечерний звон», 1827), Н. М. Языков («Константину Аксакову»),
А. С. Хомяков («Поэт», 1827; «Орел», 1832; «Киев», 1839; «Не говорите: "То
былое…"», 1844; «Кремлевская заутреня на пасху», 1850; «Воскресение Лазаря»,
1852; «Вставайте! оковы распались…», 1853; «Суд Божий», 1854), Ф. И. Тютчев
(«Silentium!», 1830; «Как сладко дремлет сад темнозеленый…», 1830-е гг;
«В душном воздухе молчанье…», 1830-е гг.; «Русская география», 1848–1849;
«Два голоса», 1850; «Вот от моря и до моря…», 1850-е гг.; «Черное море», 1871),
Я. П. Полонский («И. С. Аксакову», 1856);
эпистолярное наследие И. С. Аксакова.
Особенности поставленных целей и задач определили методологию диссертационной работы. Базовой теоретической категорией, используемой в исследовании, является закрепившаяся в современной литературоведческой науке дефиниция «художественная картина мира», применяемая в трудах М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана и др. Динамика и полифонизм картины мира в лирике К. С. Аксакова и И. С. Аксакова рассматриваются в единстве метафизических и физических доминант. Уровни поэтического мироздания у К. С. Аксакова и И. С. Аксакова (мифопоэтический, историософский и христианский) при индивидуальности каждого авторского стиля в целом демонстрируют тенденцию преодоления антитез на пути к обретению единства. Рассмотрение художественной картины мира у К. С. Аксакова и И. С. Аксакова в диссертационном исследовании учитывает следующие ракурсы:
-
особенности авторской концептосферы;
-
специфика мотивно-образного ряда (хронотоп, лирический сюжет, иконика и др.);
-
своеобразие художественной онтологии.
Художественные особенности ключевых мирообразов в лирике славянофилов исследуются с опорой на работы Г. В. Косякова, в которых мотивно-образный план в русской романтической поэзии изучается в рамках таких понятий, как онтологическая вертикаль и горизонталь, которые восходят к отечественной религиозной философии. С онтологической горизонталью соотносятся поэтические образы и мотивы, составляющие земной, природный мир, а с онтологиче-
ской вертикалью – образы и мотивы, характерные для изображения горней сферы, космоса.
Основным критерием отбора лирических текстов для анализа является их программный характер, возможность прояснить религиозно-философские, мировоззренческие и концептуальные доминанты, отразившиеся в поэтике произведений братьев Аксаковых. При анализе и интерпретации философских лирических текстов К. С. Аксакова и И. С. Аксакова используется методология Р. С. Спивак, согласно которой философскую лирику отличает особый «предмет художественного изображения» («всеобщего», «родового», «сущностного»), что определяет основные особенности ее художественной структуры: «субъектную организацию», «лирический сюжет», художественную образность, особенности времени и пространства в тексте.
Методологическую основу диссертационного исследования составили литературоведческие труды по теории родов и жанров литературы, стихосложению М. М. Бахтина, Б. Я. Бухштаба, Г. Н. Поспелова, Т. И. Сильман, В. Д. Сквознико-ва, М. Л. Гаспарова. Для сопоставления индивидуальной стилевой манеры К. С. Аксакова и И. С. Аксакова с поэтикой представителей романтизма и реализма используются работы таких ученых в области изучения поэтики и стилистики художественных произведений и литературного процесса, как Ю. Н. Тынянов, В. М. Жирмунский, Л. Я. Гинзбург, Б. А. Ларин, Д. С. Лихачев, Н. Я. Берковский, Ю. М. Лотман, В. В. Кожинов, М. М. Гиршман. В ходе исследования учитывались работы известных отечественных и зарубежных ученых в области культурологии и мифопоэтики (Е. М. Мелетинский, В. Н. Топоров, О. М. Фрейденберг, М. Элиаде и др.). При рассмотрении художественного творчества К. С. Аксакова и И. С. Аксакова, процессов авторского жанрообразования на стыке разных видов искусства за основу были взяты искусствоведческие исследования Дж. К. Арган, О. В. Соколова. Также диссертация опирается на работы Ю. В. Манна, Е. А. Маймина, посвященные изучению специфики русской философской эстетики и поэзии.
Для изучения философских оснований романтического метода, эстетического контекста эпохи в диссертации привлекались труды представителей немецкой классической философии (Ф. В. Шеллинг, Г. В. Гегель, В. Г. Вакенродер и др.). Произведения представителей русской религиозной мысли начала XX в. (С. Н. Булгаков, Е. Н. Трубецкой, В. В. Зеньковский и др.) в диссертации помогают раскрыть основополагающие характеристики православного миросозерцания, символику иконографии, которые нашли образное воплощение в лирике К. С. Аксакова и И. С. Аксакова.
Проблематика диссертационного исследования, его комплексный характер предопределили использование различных методов и приемов. В работе применяются историко-генетический, сравнительный, герменевтический, интертекстуальный и целостный виды анализа. Также привлекаются биографический, ми-фопоэтический, историко-культурный, лингвистический, искусствоведческий методы анализа. Использование разнообразных методов и приемов литературоведческого анализа помогает добиться достоверности результатов.
Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней впервые исследуется художественная картина мира в поэтическом наследии К. С. Аксакова и И. С. Аксакова в системном аспекте. В структурном единстве рассматриваются авторская концептосфера, мотивы, образы, хронотопы и художественная онтология, антропология, гносеология и этика в лирике К. С. Аксакова и И. С. Аксакова. Впервые выделены мифопоэтические и религиозные доминанты в натурфилософской и метафизической лирике К. С. Аксакова. Раскрыта близость поэзии славянофилов традициям православной иконографии и гимнографии, псалмов. В новом ключе показаны на уровне поэтики эволюция художественного сознания двух поэтов, их сходство и различия, особенности творческого диалога. В диссертации показана семиотическая универсальность образных категорий дома, родового гнезда, храма, божественного Логоса, водной символики в поэтическом наследии К. С. Аксакова и И. С. Аксакова. Выявлена роль онтологических, гносеологических, историософских и социальных оппозиций для архитектоники лирических произведений славянофилов. В работе раскрыты генетические связи художественных произведений И. С. Аксакова с традициями бурлеска, траве-стийности, литературной игры, гротеска. Доказано органичное единство поэзии К. С. Аксакова и И. С. Аксакова с православными традициями духовной аскезы, смиренномудрия, нравственного восхождения, обретения соборного идеала, с ключевыми концептами национальной культуры.
Личный вклад соискателя состоит в определении темы и проблемы диссертации, в разработке концептуальной идеи работы, в критическом анализе теоретического материала, в непосредственном участии в получении основных результатов диссертационного исследования, в их систематизации и апробации на научных конференциях, в подготовке публикаций по теме диссертации в изданиях ВАК РФ.
Теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что в нем происходит обращение к актуальным литературоведческим проблемам мифопоэтики, межкультурного диалога, сюжетосложения, жанра, метода и стиля. Диссертация вносит определенный вклад в раскрытие художественных особенностей лирики малоизученных поэтов, так называемых авторов «второго ряда». В работе происходит обращение к таким проблемам, как смена монологизма диалогизмом, «реминисцентным» мышлением в русской поэзии XIX в., взаимодействие поэзии и прозы, синтез искусств. Теоретическая значимость работы также заключается в развитии традиций рецептивной эстетики и герменевтики в осмыслении художественного текста, его имманентной философичности и религиозности. В исследовании анализируются различные аспекты взаимодействия русской поэзии XIX в. со святоотеческой традицией и духовной литературой. В диссертации актуализируются проблемы соотношения беллетристической стихотворной культуры и «высокой» поэзии. В работе осмысляются своеобразие и взаимосвязь поэтики и эстетики славянофилов и любомудров, а также психологизм русской классической поэзии.
Практическая ценность диссертационного исследования предполагает возможность использования его материалов в вузовской практике, при разработке и
преподавании курсов по истории русской литературы XIX в., в том числе раз-8
личных спецкурсов по истории славянофильства, по сравнительному изучению мировой и отечественной литератур, мифопоэтике. Результаты работы могут быть использованы при написании методических пособий по истории русской литературы, а также в качестве дополнений к справочным изданиям, связанным с систематизацией творческого наследия славянофилов, историко-литературных комментариев и примечаний к собраниям сочинений К. С. Аксакова и И. С. Аксакова.
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования излагались в форме докладов на ежегодной научной конференции с международным участием «Фольклорные и литературные исследования: современные научные парадигмы» (Омск, 2012), XXI научно-практическом семинаре «Народная культура Сибири» Сибирского регионального вузовского центра по фольклору (Омск, 2012), региональной научно-практической конференции «Традиционная культура Тарского Прииртышья. Перспективы развития и изучения. Сравнительный аспект» (Тара, 2012), межрегиональной научно-практической конференции с международным участием «Славянские чтения – 8. 1150 лет славянской письменности» (Тара, 2013), международной научно-практической конференции «Наука и образование в жизни современного общества» (Тамбов, 2013), III международной научно-практической конференции «21 век: фундаментальная наука и технологии» (Москва, 2014), II международной научной конференции «Филология и лингвистика в современном обществе» (Москва, 2014). По теме исследования опубликовано 9 статей, включая 3 публикации в центральных изданиях, реферируемых ВАК РФ.
Структура и объем диссертации. Структура диссертационного исследова
ния обусловлена принципом историзма, основной проблематикой и спецификой
источниковедческой базы. Диссертация состоит из введения, двух глав, включа
ющих разделы, заключения и библиографического списка, включающего 175
наименований. Общий объем работы составляет 178 страниц.
Художественное своеобразие ранней натурфилософской лирики К. С. Аксакова
Эстетические концепции русских славянофилов, наряду с их художественным наследием, заняли значимое место в истории отечественной культуры. Славянофильство, отвергая идеи западного индивидуализма и рационализма, отдавая приоритет коллективному (соборному) началу, в то же время отталкивалось от эстетических программ западноевропейского романтизма и немецкой идеалистической философии. В. А. Кошелев указывает: «Славянофильские убеждения, отмеченные признаками романтического мировосприятия, были кровно связаны с общественными функциями романтического направления» [Кошелев, 1984: 57]. Эстетика К. С. Аксакова, И. С. Аксакова, Ю. Ф. Самарина, А. С. Хомякова, И. В. Киреевского и П. В. Киреевского созвучна многим философским идеям И. Канта, И. Фихте, Г. В. Гегеля и Ф. В. Шеллинга, а также эстетическим программам западноевропейских и русских романтиков.
На рубеже XVIII-XIX вв. происходит смена культурной парадигмы, сопровождающаяся переосмыслением эстетических принципов. На смену классицистическим принципам подражания природе, разуму, древним, правдоподобия постепенно приходят эстетические принципы индивидуальной стилевой манеры художника, народности и историзма. Романтическое искусство провозгласило себя как искусство свободного духовного самовыражения личности. Человек у романтиков рассматривался как «малая вселенная, микрокосмос» [Краткая литературная энциклопедия, 1971, т. 6: 371 стб.]. Для романтизма были значимы модель восхождения к Абсолюту и стремление к универсализму, которые развивались параллельно концепции двоемирия и принципу романтической иронии. Ф. Шлегель отмечал дуализм романтической («сократической») иронии: «В ней все должно быть шуткой и все всерьез, все чистосердечно откровенным и все глубоко сокрытым» [Ф. Шлегель, 1983, т. I: 286-287]. Стремление к духовному самовыражению личности, к активному потенцированию духовных интенций, к интроспекции и рефлексии в романтизме предопределило возникновение новых художественных форм фрагмента, синтетических жанровых образований, интерес к музыке как наиболее беспредметному из всех видов искусства.
В отличие от классицистов, нацеленных на объяснение сферы разумного, романтики обратились к сфере «невыразимых» духовных состояний личности, в том числе «иррациональных глубин человека» [Литературная энциклопедия терминов и понятий, 2001: 894 стб.], дикой природы, стихии. Если в классицистическом искусстве мир представлен в качестве иерархии, механизма, то в искусстве романтизма утверждается идея универсума - мира как живого целого, где индивидуальное и вселенское неразрывно связаны.
Указанные эстетические и художественные особенности были основаны на философии объективного и субъективного идеализма нач. XIX в. Немецкая классическая философия способствовала развитию диалектики художественного сознания в романтизме. Западноевропейский романтизм утверждал идеи целостности и полноты художественного восприятия (Ф. В. Шеллинг), «синтетического» искусства как сферы деятельности и самопознания «абсолютного духа» (Г. В. Гегель). Если в философии панлогизма Гегеля все сущее представляет собой выражение воли высшего разума, или Логоса, то Шеллинг большую роль отводил воображению, интуиции.
Шеллинг указывал на трансцендентальную сущность искусства, разграничивая чувственно постигаемый образ (внешнюю сторону) и внутреннюю «идею», многозначную и почти неисчерпаемую. Категории идеала, прекрасного и красоты немецкий философ осмыслял через призму диалектики конечного и бесконечного. В частности, мыслитель писал: «Но бесконечное, выраженное в конечном, есть красота» [Шеллинг, 1987, т. 1: 479]. Взаимосвязь натурфилософии и эстетики в теории немецкого философа обусловили особый взгляд на природу искусства и поэтического творчества. Произведение искусства предстает в философии Шеллинга как микрокосмос, целостный организм, служащий индивидуальным выражением макрокосмоса, универсума. В. М. Жирмунский отмечал эволюционистский характер эстетической системы Ф. В. Шеллинга: «Его задачей было написать историю сознания, его развития от бессознательных природных форм к свободе человеческого духа» [Жирмунский, 1914: 51].
Г. В. Гегель утверждал эстетический принцип органичного единства формы и содержания художественного произведения, выдвигая понятие «содержательности формы». Применительно к романтическому миросозерцанию философ писал: «Форма романтического искусства ... определяется внутренним понятием того содержания, которое искусство призвано воплотить» [Гегель, 1940, т. XIII: 87]. Для западноевропейских и русских романтиков была значима идея неповторимости, уникальности человеческой личности и ее историчности, которая разрабатывалась представителями немецкой классической философии. Гегель указывал: «Из всех форм человеческая является самой высшей и истинной, потому что только в ней дух может иметь свою телесность и тем самым свое наглядное выражение» [Гегель, 1956, т. III: 345].
Универсальная философская триада Г. В. Гегеля (тезис - антитезис -синтез) плодотворно применялась многими романтиками и ранними славянофилами при построении эстетических концепций. В гносеологии, антропологии и эстетике славянофилов разграничивались «внешний» и «внутренний» человек, разум («рацио») и «сердце» [Буланов, 1994].
Славянофильство уже на стадии становления позиционировало себя как универсальное общественно-литературное явление. Это обусловило широкий диапазон его интересов: от истории, художественной словесности, эстетики и философии до лингвистики и естественнонаучных разысканий. Однако, по выражению В. В. Кожинова, «решающее место в наследии славянофилов принадлежит философии в самом широком ее смысле» [Кожинов, 2002: 108]. Раннее славянофильство не является монолитным движением. Основополагающими эстетическими принципами славянофилы считали принципы индивидуальной стилевой манеры художника, духовного самовыражения, народности, историзма, «полноты создания» художественного мира. Подлинную поэзию, по мнению И. В. Киреевского, можно обнаружить в народном слове, которое «как прозрачное тело духа, должно соответствовать всем его движениям» [Киреевский, 2009: 99]. Русский мыслитель противопоставляет глубокую смысловую насыщенность и духовность русского слова умозрительной лексике отвлеченного языка спекулятивной философии: « ... слово, окостенелое в школьных формулах, не может выражать духа, как труп не выражает жизни» [Киреевский, 2009: 99-100].
И. В. Киреевский и П. В. Киреевский определяли народную песню как высший этап воплощения истории народного духа в долитературный период. Для большинства славянофилов была важна оппозиция: «поэзия» (как одна из словесных форм общинного фольклора) и «литература» (собственно авторская, начавшаяся в России с реформ Петра I). Славянофилы активно применяли гегелевское понимание искусства как динамичного свойства рефлектирующего «абсолютного духа». Свое абсолютное (идеальное) значение произведение искусства, как были убеждены славянофилы, обретало, соприкасаясь с народным духом, через традицию и фольклор.
В эстетических концепциях К. С. Аксакова и И. С. Аксакова принцип народности является основополагающим и тесно связан с принципами историзма и универсализма. В самой постановке вопроса о народности искусства славянофилы не были первыми. Данную проблему актуализировали в своем творчестве такие западноевропейские романтики, как В. Гюго, В. Скотт, Г. Гейне. Призыв к национальной самобытности звучал в эстетических работах, критических статьях и литературных произведениях А. С. Пушкина, В. К. Кюхельбекера, А. А. Дельвига, О. М. Сомова.
Лирика К. С. Аксакова 1840-1850-х гг. и эволюция русского романтизма
Схожий метафизический звездный пейзаж воплощен в натурфилософской лирике Тютчева. Так, в элегии «Как сладко дремлет сад темнозеленый...» (1830-е гг.) картина сияющего звездного неба символизирует таинство сотворения мироздания: «Таинственно, как в первый день созданья...». Данное сравнение построено по принципу углубления смысла лирического образа и отражает процесс прозрения в физическом мире его метафизической основы. В поэзии Тютчева частотен символ софийного звездного покрова.
Образ звездного покрова у К. С. Аксакова («небо пышно уберется в блестящий звездами покров») также созвучен религиозному символу Покрова Пресвятой Богородицы, православной традиции, которая единственная из всех остальных направлений христианства отмечает праздник Покрова Пресвятой Богородицы (1 октября по ст. ст. и 14 октября по нов. ст.). Согласно данному православному толкованию, Богородица расстилает свой охранительный Покров над молящимся народом. В православной иконографической традиции глава Богоматери (Марии) « ... всегда закрыта платом (мафорием), на котором сияют три звезды (на лбу и на плечах) как знак троякого девства М. - до рождения, в рождении и по рождении» [Мифы народов мира, 1988, т. 2: 116].
Сравнение звездного неба с покровом в послании К. С. Аксакова обращает к православным представлениям о Софии. С. Н. Булгаков раскрывает взаимосвязь религиозных представлений о Софии и Матери Божией: «Богоматерь софийна в предельной степени. Она есть полнота Софии в творении и в этом смысле тварная София» [Булгаков, 2008: 123]. Образы бесконечного небесного свода, звезд, луны и солнца («светила неба и земли») в лирическом послании К. С. Аксакова созвучны православной традиции, которая рассматривает небесные символы как способ богопознания. В «Письмах к мирянам» Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет: «Взоры, для которых доступно небо - вера; ею мы усматриваем духовное небо: учение Христово. На этом небе сияет Евангелие, как солнце, ветхий завет, как луна, - писания святых отцов, как звезды» [Брянчанинов, 1886, т. 4: 439]. Таким образом, в послании К. С. Аксакова «К N. N.» («Что лучше может быть природы!..») происходит органичное соединение различных культурных традиций. Элегическая образность приобретает не столько пантеистическую, сколько метафизическую направленность.
Оригинальное натурфилософское толкование образа Вселенной мы находим в «Элегии» (1832) К. С. Аксакова, где пространственно-временные координаты уже теряют определенность и лирический субъект, чувствуя свою сопричастность макрокосмосу, приобщается к бессмертной жизни, предстающей как безграничный океан:
Сотканную тьму [К. Аксаков, 1964: 293]. В лирическом контексте «Элегии» океан предстает символическим образом, раскрывающим глубины микро- и макрокосмоса. Метафоры и художественные определения помогают создать метафизический пейзаж: «безбрежное небо», «неба равнины», «всего бесконечность», «страшная вечность», «земля ничтожная». Как мы видим, образность, во-первых, включает в себя философские понятия, во-вторых, раскрывает созвучие и единство мировых стихий. Небесная сфера, постигаемая лирическим субъектом, приобретает знакомые земные черты. Зыбкость границ между земным и трансцендентным мирами в элегии предопределяет возможность обретения лирическим субъектом полноты миросозерцания. Поэтическое мироощущение К. С. Аксакова в элегии характеризуется протеизмом и космизмом. Взгляд на природу как источник стремительных метаморфоз, постоянного внешнего и внутреннего изменения сближает эстетическую платформу славянофила с протеизмом Шеллинга и Гете. Метаморфозы в природном универсуме, согласно такой концепции, вызывают стремление к изменению и совершенствованию своего духовного «я». Шеллинг акцентировал в своей натурфилософии силу Протея как проявления природной активности и изменчивости: «Чтобы поймать этого Протея природы, который, принимая различные образы, все время возвращается в бесчисленных явлениях, мы должны шире расставить наши сети» [Шеллинг, 1987, т. 1: 94].
Протеизм предполагает особую, «жреческую» природу познания мира. Неслучайно, что древнегреческому мифическому Протею приписывались способность менять обличья, дар пророчества и предвидения. В трагедии Гете «Фауст» образ Протея становится квинтэссенцией изменчивой природы, ускользающей от рационального понимания.
Лирический субъект элегии К. С. Аксакова, преодолевая власть телесности, постигает органичное устройство Космоса, который представляется ему огромным океаном. Одновременно с этим лирический субъект открывает темное, хаотическое начало («сотканная тьма»). Антитеза космоса и хаоса сближает миросозерцание К. С. Аксакова и Ф. И. Тютчева, которое созвучно философской концепции Шеллинга: «Абсолютный хаос как общее пра-зерно богов и людей есть ночь, тьма» [Шеллинг, 1966: 94]. Поэтическая сентенция К. С. Аксакова «всё обниму я, везде разольюсь» близка образному представлению Ф. И. Тютчева: «Всё во мне, и я во всем».
Тема семейного, «усадебного» рая занимает в ранней лирике славянофила особое место. Патриархальный мир отцовского имения Ново-Аксаково в Оренбургской губернии был для К. С. Аксакова напоминанием о незыблемых родовых святынях семейства и воплощал идеальную модель народного лада. Близость с природой и открытость миру составляли стержневую особенность русских усадеб XIX в. Семья Аксаковых, ее богатая духовная жизнь и многообразное творческое наследие считаются «эмблемой духовного существования русского общества в XIX веке» [Никитина, 2007: 201]. В мироощущении и творчестве братьев Аксаковых детское пребывание в деревне оставило глубокий след. Е. И. Анненкова указывает в этой связи: «Члены семьи, прежде всего старшие дети, считали важным, что самые первые годы их прошли в деревне» [Анненкова, 1994: 37]. Воспоминания о годах безмятежного детства как идеальной «поре внутренней гармонии» отразились в ряде лирических текстов К. С. Аксакова. Этот аспект существенно отличает творческий метод славянофила от поэтики Э. Т. А. Гофмана и иенских романтиков, у которых детские воспоминания связаны либо со страхом, либо с грустью, а также с урбанизированной средой .
Элегия К. С. Аксакова «Воспоминание» («Как живы в памяти моей...») (1833) продолжает поэтическую традицию русской романтической лирики В. А. Жуковского, К. Н. Батюшкова, А. С. Пушкина. Элегия К. С. Аксакова предстает как развернутая лирическая ретроспекция, построенная на контрасте между сельской и городской жизнью, прошлым и настоящим. Лирический субъект грезит о безвозвратно ушедшем счастливом времени:
И рек широких и глубоких... [К. Аксаков, 1964: 294]. Усадебная жизнь предстает естественной и полноценной. Поэтика пейзажа, с одной стороны, характеризуется простотой, с другой стороны, торжественностью. Лирический пейзаж проясняет ключевую для русского национального сознания ценность воли. Лирический субъект прибегает к образному сравнению малой родины и семейного быта со свободной, чистой водной стихией: «Как наших рек могучих волны».
Поэтические особенности лирики И. С. Аксакова
Аксаков использует характерную для славянофилов оппозицию «Москва -С.-Петербург». Западников К. С. Аксаков сравнивает с червями, а город на Неве обозначает как «столицу грязи». Как убедительно доказал Д. А. Кунильский, образный ряд «золота и грязи», имеющий античное происхождение, переосмыслялся в публицистике сначала К. С. Аксакова, а затем И. С. Аксакова в ряде словесных формул, закрепляющих антагонизм славянофилов и западников, «народа» и «публики» (например, «публика» изображалась как «грязь в золоте», а народ как «золото в грязи»). В историософской перспективе под «золотом» понималась Допетровская Русь, а под «грязью» - послепетровский период11. В послании Н. М. Языкова образ С.-Петербурга вызывает ассоциации с Блудницей Вавилонской:
А матерь русских городов Сменить на пышную блудницу На Вавилонскую готов! [Языков, 1934: 623]. С западниками в произведении Языкова связываются такие понятия, как «гордая наука», «торжествующая ложь», «неметчина лукавая». «Не наш», в понимании Н. М. Языкова, - это «блистательный лакей». Западники, согласно такому толкованию, не желают знать «истину святую» своего Отечества и находят успокоение в искусственно созданном мире внешней подражательности и культурного эпигонства.
В произведении К. С. Аксакова идейные споры, тем не менее, не умаляют добродетелей и чести оппонентов. Аксаков, обращаясь к Языкову, призывает последнего достойно отнестись к врагу, который честен и непреклонно отстаивает свою правду, даже если она чужда русскому поэту:
Но пусть и в разъяренной сече
Ты чтишь достойного врага [К. Аксаков, 1964: 384]. Славянофил отмечает, что уважение к врагу имеет давнюю традицию в истории человечества, приводя в пример героев «Илиады» - ликийца Главка, бившегося за Трою, и грека Диомеда. Эти воины обмениваются оружием на поле брани, вспомнив, что их предки были дружны и завещали им жить в мире. Проведенная К. С. Аксаковым параллель акцентирует наличие у враждующих славянофилов и
Кунильский Д. А. Славянофильская формула К. С. Аксакова в публицистике Достоевского // Русская литература. 2012. № 1. С. 93, 95. западников основы для примирения, а именно - принадлежности к русскому народу, родной культуре, общим предкам, завещавшим мир и согласие.
В сатирическом памфлете «Союзникам» (1844), распространявшемся в списках, К. С. Аксаковым выведены конкретные современники, в нужный для себя момент демонстрировавшие показную преданность России. Лирический субъект с первых строк подчеркивает различия между истинными патриотами, причисляя к ним славянофилов, и сторонниками теории официальной народности:
Не за одно стоим мы дело; Вы чужды и противны нам [К. Аксаков, 1964: 384]. Под «озлобленным мордвином» в памфлете подразумевается известный чиновник, реакционер, мемуарист Ф. Ф. Вигель, известный своими доносами на Т. Н. Грановского, П. Я. Чаадаева, Н. М. Языкова. В образе «писателя запоздалого» выведен поэт М. А. Дмитриев, резко критиковавший В. Г. Белинского. А упоминание в тексте наемного французского кондотьера Ж. Маржерета символично в связи с его предательством: вначале воевавший в русской армии французский авантюрист перешел затем на сторону самозванцев ЛжеДмитрия I и ЛжеДмитрия П.
Славянофил дает псевдопатриотам следующие оценки: «разъяренный», «тревожный», «злой и мстительный народ». Средством сатирического разоблачения в памфлете К. С. Аксакова является антитеза: истинно народный «голос смелый и прямой» противопоставлен «злобному шипенью» мнимых заступников русского народа и православной культуры. Сторонников официального патриотизма славянофил именует «союзниками гнилыми». Название послания-памфлета имеет подчеркнуто саркастическое звучание.
Посвящение К. С. Аксакова «Москве» (1845) развивает славянофильскую концепцию Москвы как истинной духовной столицы православия, России и всего человечества. Лирический зачин вводит элементы полемичности. Ключевым образным рядом лирического текста является образный ряд слова, имени: «святое имя вторит», «молва прошла», «справедливо величают», «называют», «великое имя». К. С. Аксаков, как и А. С. Пушкин, утверждает слово в качестве носителя памяти, субстанциональных духовных смыслов. Величие России обусловлено не только пространственными границами и богатой историей, но и духовной силой.
Столица России замкнула, по мысли поэта, великую историческую триаду «Константинополь - Киев - Москва». Автор воплощает художественный образ соборного города, тождественного всей России: И всю Россию называют Великим именем твоим [К. Аксаков, 1964: 385]. В лирике Хомякова образы Киева и Москвы также занимают значимое место. В художественном мире старшего славянофила Киев - «Русской славы колыбель», «чудный град», наследующий византийскую духовную традицию и объединяющий все русские земли («Киев», 1839). Повторяя горькую участь Константинополя, столица Киевской Руси пала в открытом сражении, предварительно проиграв метафизическую битву. Соблазненность Киева иноземным блеском, внешней мишурой и стремление подражать Польше предопределили собственно политическое поражение. Хомяков акцентирует внимание на внешнем и внутреннем характере измены Киева, говоря об отсутствии верных воинов, сынов Волыни, Галича: Горе, горе! их спалили Польши дикие костры; Их сманили, их пленили Польши шумные пиры [Хомяков, 1969: 113]. В стихотворении «Кремлевская заутреня на пасху» (1850) Хомяков создает оригинальную метафорическую картину предутренней Москвы: облаченная в «ризу ночную» столица смиренно ждет «часа святого». Пасхальное таинство, символизирующее воскресение и вечную жизнь во Христе, переосмысляется Хомяковым как возрождение былого величия Москвы. Торжественный глас, возвещающий победу над смертью Спасителя, звучит также гимном неизбежному возвращению России к Москве как центру православного мира:
Быт, социум и бытие в лирике И. С. Аксакова
Как мы видим, для изображения купеческого, аристократического и чиновничьего миров в своих ранних художественных текстах И. С. Аксаков прибегает к пародии, гротеску и бурлеску. Славянофил осуществляет ироничную десакрализацию мифологических мотивов, деканонизацию литературных и музыкальных первоисточников, например, пародирует монолог из трагедии «Гамлет» У. Шекспира: «Служить иль не служить?». Теме рутинной министерской службы посвящены также другие лирические тексты И. С. Аксакова, например, шуточное «Послание» (1844), в котором иронично описан доблестный труд «героя-чиновника».
Наряду с фантастически-гротескным изображением различных сторон русского общества XIX в., поэмы И. С. Аксакова сохраняют и дополняют реалистический метод изображения действительности. Данный аспект диктуется собственно славянофильскими эстетическими критериями и требованиями точности, народности к словесности. Критерий народности в искусстве и общественной жизни, свойственный большинству поэтов-славянофилов, был обусловлен, в первую очередь, интересом к проблемам русского крестьянства, его быта и тягот. Нетривиальное решение вопроса о роли народности в общественной жизни и культуре И. С. Аксаков дает в своих поэмах «Зимняя дорога» (1845) и «Бродяга» (1847-1850).
В поэме «Бродяга», как отмечает Н. Л. Бродский, «больше подробностей из народной жизни...» [Бродский, 1910: 193], что определяет ее описательно-иллюстративный характер. В. Н. Греков, говоря о хронотопе поэмы, указывает на асихронность художественной модели жизни, реализованной в «Бродяге»:
«В поэме И. Аксаков как бы трансформирует традиционные представления о пространстве и времени. Ему доступно одновременное ощущение вечности и бренности бытия» [Греков, 2009: 186]. Поэме предпослан авторский жанровый заголовок «очерк в стихах», что ориентирует на фактографичность и детальный характер повествования. Название очерка в стихах «Бродяга» корреспондирует с мотивным комплексом странничества, широко представленным в русской литературе. Одним из доминантных образов в поэме выступает образ бескрайнего русского простора, на недосягаемой границе которого сходятся небо и земля: Пошел бродить Алешка по полям, По рвам, лесам да по глуши безвестной. Свободен он, себе не верит сам... Везде простор под твердию небесной! [И. Аксаков, 1960: 185]. Бесцельный с точки зрения земных выгод путь главного героя поэмы Алешки, бродяги и беглого крестьянина, помимо не осознаваемых до конца поисков истины в свободе («воле»), подспудного чувства слиться с родной природой, содержит в себе своеобразный «инициатический» код. На эту особенность нарративной структуры поэмы указывают подзаголовки ее частей, концентрирующие в себе образ испытательного путешествия со всевозможными препятствиями и опасностями: «Побег», «Бурмистр», «Шоссе», «Новый побег», «Погоня», «Осень», «Кабак», «Зима». Чередование разных поэтических размеров, обилие диалогов, внутренний полифонизм, искусность пейзажных зарисовок, многоплановый хронотоп, очерковая точность, вкрапление русских народных песен в архитектонику поэмы определяют принадлежность произведения И. С. Аксакова к лиродраматическому жанру. На ритмико-мелодическом уровне многие поэтические находки И. С. Аксакова предвосхитили характерные особенности поэзии Н. А. Некрасова, например, выстроенный в народно-стилизованной манере некрасовский четырехстопный ямб: «Корнил, бурмистр, ругается...» [И. Аксаков, 1960: 188].
Новаторство поэмы «Зимняя дорога», жанрово обозначенной поэтом как Licentia poetica (поэтическая вольность), состоит в полемической гиперболизации концепций западников и славянофилов относительно проблемы народности. Поэма построена в форме диалога молодых людей - Архипова и Ящерина. Мотив дороги, зимнего пути оформляет напряженный спор двух попутчиков и ориентирует на историософскую проблему самоопределения России. Архипов является выразителем славянофильских взглядов, Ящерин - западник. Неслучайно использование автором «говорящих» фамилий: Ящерин проясняет идею пресмыкательства перед Западом. Свои аргументы в полемике Ящерин предъявляет, не скрывая раздражения, как бы нехотя. В представлении же Архипова западная «жизнь по образцу» выступает как неживая, бездушная подмена естественной, полнокровной народной жизни. В поэме реализуется антитеза «органичный» и «искусственный», ключевая для миросозерцания славянофилов. Архипова восхищают русская природа и народная культура: Могу прибежище свободнее и краше Найти в природе русской и простой! [И. Аксаков, 1960: 155]. Русская природа не вызывает у Ящерина любования, саму любовь западник подменяет более абстрактными понятиями: «Во мне пространнее любовь!» [И. Аксаков, 1960: 155]. Идущий «вслед за просвещенным веком» Ящерин в своих монологах постепенно выявляет отличительные черты современного И. С. Аксакову западничества - отсутствие гордости за сопричастность к родному народу и культуре, преобладание стыда за все русское. Сентенциям Ящерина не свойственен покаянный, очистительный стыд, которого не стесняется Архипов, признающий многие недостатки русской действительности. Архипов говорит о необходимости следовать за народом и в обыденной жизни, и в самобытных формах духовной культуры:
