Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Художественное изображение мира праведничества: социокультурная функция литературы XIX века
1. Праведничество как социокультурный феномен 39
2. Отражение феномена праведничества в художественной литературе XIX века 82
Глава 2. Праведники и праведничество — ценностное «ядро» художественной картины мира Л. Н. Толстого
1. Проблематика праведничества и типология праведников в художественном мире Л. Н. Толстого: от повести «Детство» до романа «Анна Каренина» 101
2. «Духовный перелом» Л. Н. Толстого и трансформация его картины мира: новые формы изображения мира праведничест ва 132 ,
3. Онтологические и гносеологические основы художественной картины мира Л. Н. Толстого 162
Глава 3. Феномен праведничества в поздних произведениях Л. Н. Толстого
1. Опыт художественного осмысления праведничества и лжеправедничества в позднем творчестве Л. Н. Толстого 181
2. Литературная «лаборатория» праведничества Л. Н. Толстого: художественный анализ процесса падения и воскресения человека 211
3. Оппозиция «божеское — человеческое» как итоговые коорди
наты осмысления феномена праведничества Л. Н. Толстым 225
Заключение 251
Список использованной литературы 272
- Праведничество как социокультурный феномен
- Отражение феномена праведничества в художественной литературе XIX века
- Проблематика праведничества и типология праведников в художественном мире Л. Н. Толстого: от повести «Детство» до романа «Анна Каренина»
- Опыт художественного осмысления праведничества и лжеправедничества в позднем творчестве Л. Н. Толстого
Введение к работе
1. Актуальность исследования. В современном научном сообществе ни у кого не вызывает сомнение тот факт, что Л. Н. Толстой через художественное слово выражал социально значимые философские идеи о Боге, мире и человеке. На протяжении всей своей литературной деятельности Толстой с помощью разных художественных средств и образов стремился к наиболее точному, яркому и понятному читателю изображению своего главного героя — правды. Об этом герое писатель сказал еще в начале творческого пути — в «Севастопольских рассказах». Поэтому, думается, не без основания С. Л. Франк в речи, названной «Памяти Льва Толстого», высказал следующее суждение: «Толстой — пророк, который не знает иных мерил, иных точек зрения и оценок, кроме правды и праведности»1.
Анализируя современное состояние и перспективы развития гуманитарных наук, можно с уверенностью утверждать, что наметилась устойчивая тенденция к смещению исследовательского интереса ученых в сторону осмысления духовной жизни человека. Красноречивым тому подтверждением является, к примеру, эволюция такой науки, как филология.
Филологическая наука 1990-2000-х годов пришла к пониманию необходимости создания новой концепции русской литературы, которая в полной мере учитывала бы религиозные (христианские) истоки творчества писателей. В декабре 2005 г. на «круглом столе» «Религиозное литературоведение: обретения и
Франк С. Речь «Памяти Льва Толстого» // Русская мысль. — 1910. — Кн. 12. — Отд 2. —С. 141.
утраты» (филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова) уже подводились некоторые итоги работы в этом направлении.
Неслучайно возник и сам новый термин «религиозное литературоведение». В последние годы (1990-2006 гг.) в отечественной науке возник серьезный интерес к изучению религиозно-нравственных аспектов творчества русских писателей, к выявлению многообразных связей классической художественной литературы с духовными произведениями христианской письменности (как древней, так и новой). Достаточно упомянуть ставшие периодическими изданиями сборники научных трудов под названием «Христианство и русская литература» (Санкт-Петербург), «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков» (Петрозаводск) и «Русская литература XIX века и христианство» (Москва).
Абсолютно ясно, что Л. Н. Толстой как одна из самых авторитетных и знаковых фигур русской и мировой культуры требует специального внимания и тщательного изучения именно в указанном аспекте. Выработка полноценной научной концепции истории русской литературы возможна лишь с учетом духовного и собственно писательского опыта Толстого.
Научное осмысление творческого наследия Толстого в последние годы переживает так называемый кризис идентичности. С одной стороны, многие ученые-исследователи так же, как и политики, общественные деятели, рядовые читатели стали активно использовать слово писателя для подтверждения собственных взглядов, отклоняясь далеко в сторону от толстовских смыслов и идеалов. Этот факт объясняется тем, что долгие годы духовно-нравственная сторона произведений Толстого практически не изучалась, не учитывался опыт духовной, в том числе церковной,
жизни писателя и его современников, отсутствовали знания о жизни Русской Православной Церкви у самих исследователей.
С другой стороны, все более явным становится «отрыв» целей и ценностей современного общества от толстовского понимания высшей жизненной правды. Даже простая постановка вопроса о качестве духовной жизни человека уже не для всех является очевидной. Отсюда возникает проблема трансляции социокультурного опыта, отраженного в произведениях Толстого, из художественного текста в реальность сегодняшнего дня, появляется потребность в «переводах» и «переводчиках».
Актуальность исследования феномена праведничества через анализ художественных творений Толстого определяется потребностью современного общества осмыслить онтологическую суть самого явления праведничества, с позиций гуманитарной науки изучить глубинные ресурсы человеческой природы, обозначить возможности полноценного диалога светского и духовного начал культуры, как отечественной, так и мировой. Таким образом, вектор исследования, выбранный в рамках диссертации, соответствует актуальной тенденции последних лет к своего рода «философизации» литературоведения. Неслучайно один из авторов энциклопедии «Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины» И.П.Ильин, утверждал следующее: «...Литературоведение перестает быть только наукой о литературе и превращается в своеобразный способ современного философского мышления»2. А С. А. Мартьянова в статье «Ценностные аспекты русской классики XIX в. в литературоведении XX в.» делает вывод, что
2 Современное зарубежное литературоведение. Страны Западной Европы и США. Концепции, школы, термины. - М, 1996. - С. 108.
і «литературоведение XXI в. нуждается в философском углублении
своих проблем, в разработке теоретического языка, адекватного
изучаемому предмету»3.
2. Степень разработанности проблемы. При изучении феномена праведничества в восприятии Л. Н. Толстого неизбежно обращение к опыту религиозной, философской и филологической мысли по данному вопросу.
Деятели Русской Православной Церкви, особенно і
современники Толстого, в большинстве случаев выступали с критикой религиозных воззрений писателя (особенно после появления «Крейцеровой сонаты»). Святители Феофан (Говоров), Никон (Рождественский), Антоний (Храповицкий), святой и праведный Иоанн Кронштадтский, священник Павел Городцев, обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев и многие другие настойчиво подчеркивали антицерковный характер религиозно-литературной деятельности Толстого.
Однако все эти ученые, критики и богословы, высказывая J
немало ценных и точных замечаний, не ставили перед собой цель
серьезно и подробно анализировать художественные произведения
Толстого. Они по вполне объяснимым причинам не имели
возможности погрузиться в филологические или философские
исследования целого ряда значимых произведений писателя, в
которых выразилось, так сказать, положительное начало, быть
может, целиком не укладывающееся в рамки «направления», но
являющееся неотъемлемой и не случайной частью творческого
і
3 Мартьянова С. А. Ценностные аспекты русской классики XIX в. в
литературоведении XX в // Наука о литературе в XX веке (история,
методология, литературный процесс). - М., 2001. - С. 59.
наследия Толстого. Как правило, печатные и устные выступления религиозных деятелей XIX-XX веков имели полемический характер, определялись конкретной социокультурной ситуацией или выполняли вероисповедническую функцию. Красноречивым тому подтверждением является изданный в 1995 г. в Троице-Сергиевой Лавре сборник статей «Духовная трагедия Льва Толстого». Так, например, архиепископ Никон (Рождественский), споря с современниками писателя, считавшими Толстого религиозным философом и учителем, восклицал: «И ведь хотя бы была некая доля правды в том, что Толстой есть «великий» философ... Понадергал клочьев и из буддизма, и из западных философов, прибавил кое-что от себя и поднес миру все это если не как новое откровение, то как новое слово..,'А Конечно, в высказывании архиепископа Никона присутствует значительная доля истины. На самом деле, Толстой во многом опирался на уже существовавшие до него религиозные и философские учения, да он и сам неоднократно утверждал, что его целью было краткое и понятное для всех изложение старых учений, а не создание нового. Однако в словах архиепископа Никона ощущается чувство возмущения образом мыслей Толстого, но нет подробного анализа тех художественных произведений, где яснополянский мыслитель действительно «прибавил кое-что от себя».
На общем фоне русской религиозной мысли, если можно так выразиться, выделяется архиепископ Иоанна (Шаховской). Его отношение к Толстому определялось не просто личными чувствами к писателю и Церкви, а аргументированным изложением объективно
Архиепископ Никон (Рождественский). Смерть графа Л.П.Толстого // Духовная трагедия Льва Толстого. — М., 1995. — С. 154.
данных фактов исторической действительности и творческой биографии Толстого.
Критически осмысляя «субъективную» правду Толстого, архиепископ Иоанн в то же время писал: «Толстой не мог правдиво написать неправду»5. Иными словами, Толстой, как и свойственно настоящему большому художнику, умел, несмотря на личные воззрения, симпатии и антипатии, найти выход к вечным законам «объективной», высшей жизненной правды, в чем, несомненно, всегда будет заключаться подлинно непреходящее значение его литературных произведений.
Современные церковные деятели активно включены в разговор о русской литературе и ее социокультурной роли. Многие священнослужители участвуют в научных конференциях, публикуют статьи и монографии. Однако феномен праведничества в восприятии светского сознания, в художественной интерпретации Л. Н. Толстого до сих пор не становился предметом специального научного обсуждения в церковной среде. Тем не менее, для изучения обозначенной нами темы актуальны научные публикации церковных авторов, касающиеся самого феномена праведничества. Среди таких изданий, помимо разного рода воспоминаний и мемуаров, особенно выделяются книга митрополита Вениамина (Федченкова) «Божьи люди» и многотомное историческое исследование игумена Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним», где даются целые галереи образов праведников XIX — начала XX века. Мы узнаем, что праведничество осмыслялось как подвиг православной веры и
5 Иоанн (Шаховской), архиепископ Сан-Францисский. Избранное. -Петрозаводск, 1992. - С. 319.
благочестия, совершенно не отделимый от служения Церкви (независимо от того, имеет ли человек священный сан или является простым мирянином), как высший образ подвижничества.
В круг научной литературы, относящейся к теории и истории вопроса по исследованию феномена праведничества, необходимо включать и такие работы, как, к примеру, статья священника о. Иосифа (Затеишвили) «Чехов и Русская Православная Церковь», опубликованная в 1997 г. в сборнике «Русская литература XIX века и христианство». Указанная работа важна для нас тем, что демонстрирует плодотворность изучения связей светской русской культуры и православия для более глубокого понимания первой. Ценным является, на наш взгляд, и освещение православия изнутри самого православия. Таким образом, достигается максимальная объективность. Однако в статье о. Иосифа, несмотря на справедливость многих наблюдений по поводу религиозной проблематики творчества Чехова, нет конкретного осмысления ни чеховской концепции праведничества, ни категории праведничества в русской литературе.
Для научного постижения феномена праведничества особую роль играют изданные в конце XX - начале XXI века святоотеческие творения и жития святых. Именно они во многом являются информационными источниками исследования. Среди основных публикаций назовем следующие: Антоний (Святогорец), иеромонах. Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века. — М., 1994; Дорофей, авва. Поучения. Послания. Вопросы. Ответы. — М., 1991; Иоанн Златоуст. Поучения. В 2 т. — М, 1993; Иоанн Лествичник. Лествица, возводящая на небо. — М., 1996; Исаак Сирин. Слова подвижнические. — М., 1993; Отечник, составленный святителем Игнатием Брянчаниновым. — М., 1993; Платон
і (Левшин), митрополит. Азбука добродетели. — М., 2005; Подвиги веры: Примеры добродетелей, извлеченные из житий святых угодников Божиих. — М., 1997. Задачей современного ученого-исследователя является изучение духовного опыта, изложенного в названных изданиях, и корректное наложение его на опыт светской культуры. Для успешного решения подобного рода задачи необходимо обращение к тем философским трудам и произведениям литературной критики, которые дают общее представление о характере религиозного мировоззрения Толстого, приближают к пониманию основ концепции праведничества писателя, к постижению феномена праведничества как такового.
Среди них можно условно выделить два направления: «критическое» и «апологетическое». К первому следует прежде всего отнести таких деятелей науки, как П. Е. Астафьев, А. А. Козлов, А. Гусев, Е. Бобров, Л. 3. Слонимский, Д. Аннинский6. Большинство из них, размышляя о религиозно-философской
деятельности Толстого, отмечали ее несоответствие
I установившимся традиционным представлениям и понятиям о
философии и религии. Поэтому, как считали, например,
А. А. Козлов, А. Гусев, Е. Бобров, учение яснополянского мудреца
нельзя признать в собственном смысле слова ни философией, ни
6 См.: Аннинский Д. Граф Лев Николаевич Толстой как моралист. — Рязань, 1914; Астафьев П. Е. Учение графа Л.Н.Толстого в его целом. — М., 1892; Бобров Е. Этические воззрения графа Л. Н. Толстого и философская их критика.
— Юрьев (Дерпт), 1897; Гусев А. Любовь к людям в учении графа Л. Толстого и
его руководителей. — Казань, 1892; Козлов А. А. Религия графа Л. Н. Толстого. j
— СПб., 1888; Слонимский Л. 3. «Учение истины» и практическая мораль графа
Л.Н.Толстого. Ч. 13. Произведения последних лет. Изд. 1-е. — М.,
1891//Вестник Европы.— 1891. — №9.
религией, ни имеющим прямое отношение к христианству. Они демонстрировали существенные изменения смысла при толковании Евангелия, при осмыслении народных идеалов и т. д.
В особом виде рисовалось христианство Толстого К. Н. Леонтьеву в книге «Наши новые христиане Ф. М. Достоевский и граф Лев Толстой (по поводу речи Достоевского на празднике Пушкина и повести графа Толстого «Чем люди живы?»)». Леонтьев характеризует религиозное мировоззрение Толстого и Достоевского как сентиментальное, «розовое» христианство. Он утверждал, что оба писателя признают «святым и божественным только то, что наиболее приближается к чуждым православию понятиям европейского утилитарного прогресса» . Подобный эмоциональный и категоричный вывод напоминает полемические высказывания священнослужителей Русской Православной Церкви. При всей оправданности такой полемики социокультурным контекстом второй половины XIX века, ценность книги Леонтьева для темы диссертации заключается в ином. Леонтьев сделал немало точных и ценных наблюдений над текстом рассказа Толстого «Чем люди живы?», соединил филологический и философский анализ.
Своеобразную позицию по вопросу толстовского правдоискательства занимали Д. С. Мережковский, М. Юшкевич, Д. Н. Овсянико-Куликовский и группа религиозных мыслителей, издавших в 1912 г. сборник «О религии Толстого».
Примечательным достоинством Мережковского как исследователя толстовского мировоззрения является активное привлечение им художественных произведений Толстого. Тексты
7 Леонтьев К. II. Наши новые христиане Ф. М. Достоевский и граф Лев Толстой (по поводу речи Достоевского на празднике Пушкина и повести графа Толстого «Чем люди живы?»). — М., 1882. — С. IV.
Мережковского на общем публицистическом фоне его времени отличал объективно-научный характер. Мережковский выявлял специфические черты толстовского «христианства» по сравнению с традиционным православием (например, душевный характер религиозных переживаний, кощунства над таинствами Церкви, «христианство без Христа» и т. д.).
Однако Мережковский не смог остаться до конца беспристрастным. Его книга «Л. Толстой и Достоевский» имела вполне определенную цель — продемонстрировать концепцию подлинного христианства самого ее автора, концепцию «третьего и последнего царства Духа», где сливаются «святость плоти» и «святость духа». Поэтому на смену научному изучению Толстого зачастую приходил откровенный подгон текстов писателя под теорию его исследователя. При этом искажалась идея некоторых положительных персонажей Толстого (например, мужика Акима из драмы «Власть тьмы»), смещались акценты в творчестве писателя (делалось, к примеру, особое ударение на образе дяди Ерошки из «Казаков»). В итоге Толстой превращался в одностороннего «тайновидца плоти», «урожденного язычника».
М. Юшкевич, рассматривая христианскую веру как «старинную анимистически-религиозную, деревенскую форму социального внушения», переводил религиозную проблематику художественного наследия Толстого в область «узкой» психологии. Для Юшкевича интерес представляла лишь рефлексия у интеллигенции и стихийное, коллективное подсознательное у простого народа, поэтому он завершил свое исследование творчества Толстого изложением собственного credo: интеллигентские «веры», не отказываясь от рефлексии, должны направляться в сторону «могучих и почти инстинктивных эмоций,
которые входят в коллективное сознание широких масс» . Так, согласно его убеждению, Толстой стремился от левинского начала к каратаевскому. Подобный возведенный в абсолют сугубо психологический подход к Толстому существенно искажает художественную картину мира писателя.
В романах «Война и мир» и «Анна Каренина», в более поздних произведениях писателя речь идет не только и не столько об «эмоциях», «инстинктах», «рефлексии», сколько о проблемах душевной и духовной жизни, о поисках высшей правды человеческого существования. Да и Толстой от Левина шел не к Каратаеву, а к праведникам народных рассказов, «Отца Сергия», «Фальшивого купона», «Власти тьмы». Об этом свидетельствует хотя бы внешняя канва творческого пути писателя. В диссертации будет показана и внутренняя логика обозначенного вектора развития представлений Толстого о праведничестве.
Д. Н. Овсянико-Куликовский одним из первых стал утверждать целостность жизненного пути писателя и условность, неточность слова «перелом» по отношению к его внутренним и внешним изменениям 1880-х годов. Важно мнение критика о религии Толстого, лишенной «чарующей наивности непосредственной веры, религиозных утешений и упований»,9 «лишенной поэзии Евангелия»10. Но Овсянико-Куликовский не давал подробного анализа конкретных текстов писателя, их
8 Юшкевич М. Религиозные искания Л. II. Толстого // Вестник Европы, — 1911.
— №3. — С. 273.
9 Овсянико-Куликовский Д. II. Лев Николаевич Толстой. Очерк его
художественной деятельности и оценка его религиозных и моральных идей. —
СПб., 1911. —С 69.
10 Там же. — С. 90.
религиозного содержания, их поэзии в сравнении с поэзией Евангелия, осмысления самой поэзии Евангелия.
Именно поэтому творчество Толстого в сознании критика предстает как религия «силлогизмов», как однообразная серая масса тенденциозных произведений, иллюстрирующих новые идеи писателя. Вместо изложения толстовского понимания высшей правды и праведности Овсянико-Куликовский обвинял Толстого в том, что он не увидел высшей правды там, где она виделась самому Овсянико-Куликовскому, — в интеллигенции с ее гуманистическими моральными правилами и гражданскими идеалами.
Другая ситуация наблюдается в «апологетических» работах. Еще А. Гусев отмечал, что поклонники Толстого Н. Н. Страхов и В. П. Буренин, увлекаясь талантом писателя, смешивали понятия «христианство» и «толстовство», отождествляя их, что приводит к непониманию как природы христианства, так и творчества Толстого.
Дань подобному подходу отдали и Н. С. Лесков, и М. О. Меньшиков. Например, в статьях Лескова «Граф Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский как ересиархи (религия страха и религия любви)» и «Лучший богомолец. (Краткая повесть по Прологу с предисловием и послесловием о «тенденциях» Л. Толстого)» представлен один из первых в истории русской культуры опытов защиты «ересиарха» Толстого. Выступая прежде всего против критических замечаний К. Н. Леонтьева, Лесков указывал на, как ему казалось, подлинно христианский дух творений яснополянского писателя, где побеждает любовь к ближним и уже нет страха перед Богом. Он опровергал мнение о нехристианских «тенденциях» Толстого на основе конкретного разбора произведений Толстого, в частности источника рассказа «Три
старца» («Слова от Лимониса о мурине дровосечие» из Пролога) и самого рассказа Толстого и делал вывод об их полном сходстве по духу.
Своеобразную поддержку Толстому и его религиозным взглядам оказала зарубежная критика XIX века. На Западе чрезвычайно велика была популярность Толстого, вследствие чего в большинстве случаев осмысление его творческого наследия, мировоззрения, да и жизни России в целом производился с помощью его же критериев истины, без учета иных точек зрения, иных сторон действительности. Думается, именно поэтому в зарубежных изданиях практически невозможно найти собственно научного, объективного анализа жизни и творчества писателя. К тому же зачастую Толстой использовался лишь в качестве примера или иллюстрации взглядов самих исследователей.
Так, например, Э. Кросби (Е. Crosby), Т. Феррис (Т. Ferris), X. Мэссингэм (Н. Massingham) прямолинейно «христианизировали» Толстого в целях полемики с Церковью. Указанные исследователи пытались с помощью «свободного» пересказа жизни и творчества Толстого утвердить мысль о безжизненности и бессилии Церкви, о несовместимости Церкви и подлинного христианства11. При этом не учитывались и не анализировались ни история христианства, ни взгляды Толстого в их полноте и неоднозначности. Иногда рассуждения подобных исследователей доходили до анекдотических ситуаций. Так, X. Мэссингэм утверждал, что Толстой стал христианином не в догматическом смысле слова, из-за того, что он
11 См.: Crosby Е. Cast out. Tolstoy's offense against the church II The New Order — 1901. — № 38; Crosby E. H. Tolstoy and his message. — New York, 1911; Ferris T. Tolstoy and the Churches//The Open Road. — London. — 1908. — № 1; Massingham H. W. The last of christians II The New Order. — 1900. —№ 26.
отвергал ортодоксальные протестантизм и католицизм с одинаковым презрением. Автор статьи даже не осознавал, что Толстой был крещен и жил в православной стране, а поэтому для него была актуальна полемика именно с Православной Церковью. Католическая и протестантская конфессии не имели существенного влияния в России, и Толстой не занимался их «разоблачением».
В начале XX в. «апологетическую» линию продолжили последователи Толстого: В. Г. и А. К. Чертковы, Н. Н. Гусев, В. Булгаков, молодой П. Сорокин. А. К. Черткова, к примеру, упрекала представителей «критического» направления за то, что те указывали на предвзятое отношение Толстого к православию, на его плохое знание писаний святых отцов и «извращение действительности». Доказывая противоположную точку зрения, она приводила ценный конкретный материал о широте знакомства яснополянского писателя с духовно-нравственной литературой («Добротолюбие», Прологи, творения Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника, Тихона Задонского), о его стремлении публиковать произведения православных авторов в издательстве «Посредник».
Однако как бы игнорируя (возможно, не совсем осознанно) подлинный смысл и направленность текстов Толстого, своеобразие использования им православных книг, А. Г. Черткова делала несправедливые выводы о православии писателя, а поэтому давала неточные ответы обвинителям его критикам. Широта знакомства Толстого с православной литературой еще не свидетельствует о согласии писателя с духом и смыслом прочитанного. Да и сама Черткова понимала, что «Посредник» выбирал материалы из произведений духовных писателей по своему разумению, за что цензура изымала тиражи издательства.
Особое место в истории русской культуры занимает сборник «О религии Толстого», куда вошли статьи таких известных религиозных мыслителей, как Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. В. Зеньковский. Авторы статей сборника особо высоко, хотя и по-разному, оценили борьбу Толстого против духовного оцепенения, религиозной индифферентности русского общества на рубеже XIX-XX веков. Но философы не ставили перед собой цель изучать своеобразие положительной программы Толстого по преобразованию жизни и утверждению высшей правды, не предлагали анализ литературных произведений писателя. Исследования, помещенные в сборнике «О религии Толстого», носят обобщенно-теоретический и в то же время публицистический характер, являются чисто философским откликом на злобу дня.
Зарубежная критика XX в. во многом сохранила «апологетические» черты, характеризовавшие ее предыдущий этап, хотя появились и новые особенности, обусловленные веянием времени. Так, у Д. Адаме (J. Addams) религиозно-философский аспект позднего творчества Толстого рассматривается в рамках сугубо социологического подхода. В результате все внимание сконцентрировалось на выявлении и восхвалении мастерства Толстого-художника, изображающего непримиримые контрасты и конфликты между бедными и богатыми. Концепция личного нравственного самосовершенствования осталась совершенно в стороне. Адаме лишь отметила, что идея самосовершенствования вызывает у нее «отторжение». Поэтому окончательный вывод исследовательницы прямо противоположен духу и логике жизни и творчества яснополянского писателя и заключается в том, что Толстой изобразил невозможность праведничества без хороших социальных условий. Следовательно, Адаме не видела в самом
человеке глубинных ресурсов, необходимых для преобразования окружающей действительности.
В 1934 г. французские ученые М. Хофман (М. Hofmann) и А. Пьер (A. Pierre) издали книгу «Жизнь Толстого» («La vie de Tolstoi»), в которой высказали ряд точных замечаний по поводу природы религиозности писателя. По убеждению исследователей, для такого типа личности, как Толстой было крайне сложно принять христианскую религию. Однако проецирование собственного отношения к Церкви и религии на реальную действительность в целом и творчество Толстого в частности привело французских ученых к резким выводам о противоположности Церкви и религии, Церкви и «чистого христианства», о верности самого Толстого чистому евангельскому духу.
По обилию и разнообразию материалов, связанных с религиозно-нравственной проблематикой жизни и творчества Толстого, одним из самых серьезных в зарубежной исследовательской литературе является фундаментальный труд Н. Вайсбайна (N. Weisbein) «Религиозная эволюция Толстого» («L'evolution religieuse de Tolstoy»). Важно отметить, что ученый обращается к основополагающим мотивам любви к Богу, любви к ближнему, милосердия, смирения, характерным для позднего Толстого. Но, например, размышления о таком значительном произведении, как повесть «Отец Сергий», поместились всего лишь на одной странице. О христианских добродетелях и их художественном изображении говорится в самых общих словах, без уточнения собственно толстовского их понимания.
В 1960—1990-е годы появляются работы, направленные на изучение конкретных художественных текстов Толстого. Среди авторов подобных работ отметим Н. Кристесен (N. Christesen),
Г. Джона (Gary R. Jahn), M. Жиолковски (М. Ziolkowsky), X. Маклина (Н. Mclean).
Тем не менее вопрос о праведничестве зарубежными исследователями не поднимался. Лишь в одной из работ Н. Кристесен есть намеки на постановку обозначенного вопроса1 . Исследовательница вводит в оборот словосочетание-термин «светлые люди». Но из ее слов становится очевидным, что под категорию «светлых людей» подпадают самые различные персонажи, несущие порою в произведениях Толстого противоположную друг другу идейно-фунциональную нагрузку. «Светлых людей» Н. Кристесен следует попросту назвать положительными героями.
Более объективные размышления о творчестве писателя демонстрировали наиболее активные толстоведы — А. Моуд (A. Maude) и Д. Нойес (G. R. Noyes). Указанные ученые не только информировали зарубежных читателей Толстого о содержании произведений писателя, о его биографии, но и давали их анализ и оценку. А. Моуд, к примеру, изучая текст толстовского перевода Евангелия, указывал на существенные изменения по форме и содержанию, произошедшие в результате перевода. Ученый считал, что идеи непротивления, отрицания правительств, собственности не вытекают из Евангелия, и признает их «предрассудками» Толстого. И все же религиозно-этические проблемы рассматриваются Моудом с точки зрения антицерковных настроений самого Толстого, а поэтому христианская традиция, от которой писатель не только отталкивался, но на которую и опирался, представлялась исследователю «старым предрассудком» и ее роль в жизни и
12 См.: Christesen N. «Light» and «enlightment» in Tolstoy's works II Proceedings and papers of 10th congress (Actes du Xе congres de PA.U.L.L.A.). - Auckland, 1966.
творчестве Толстого серьезному научному исследованию не подвергалась13.
Д. Нойес выделял четыре основные элемента этической системы Толстого, отраженных в художественной картине мира писателя: индивидуализм, неприятие цивилизации, пессимизм, аскетизм. Через анализ этих элементов творчество Толстого подвергалось более критическому, нежели у Моуда разбору. По мнению исследователя, аскетизм и пессимизм сделали Толстого столь же ненадежным руководителем в личной этике, как и в деле социального преобразования14.
Проблема положительного героя, а тем более проблема праведничества, вообще не ставилась иностранными толстоведами. С большим трудом удалось обнаружить само слово «праведничество» в текстах иностранных ученых. Практически уникальный пример употребления слова «праведничество» обнаружен в статье Т. Ферриса «Толстой и Церковь» («Tolstoy and the Churches»): «...he (Толстой — A. Т.) has done more than any man of his time to direct human thought into the paths of righteousness» («Он сделал более чем кто-либо из его современников для того, чтобы направить мысль человечества на путь праведничества»)15. Но на этом смелом для европейского сознания тезисе и заканчивается мысль исследователя.
Научная разработка проблемы, обозначенной в теме диссертации, невозможна без привлечения широкого круга
13 См.: Maude Aylmer. The life of Tolstoy. Later years. — L., 1911.
14 См.: Noyes G. R. The essential elements in Tolstoy's ethical system II Anniversary
Papers by Colleagues and Pupils of George Lyman Kittredeg. — Boston, 1913.
15 Ferris T. Tolstoy and the Churches II The Open Road. — London, 1908. — № 1. —
P. 55.
филологических исследований. Крупные работы, посвященные разным сторонам художественного наследия Толстого, появились лишь в 1940—1980-х годах. В них содержатся немалочисленные и интересные отдельные наблюдения и выводы в области поэтики и истории создания произведений писателя. Однако подобные работы неизменно сопровождала оценка Толстого как слабого мыслителя, выражавшего будто бы идеалы «отсталого» патриархального крестьянства, идеалы христианского смирения и терпения, и не понимавшего всей роли революционного движения. Следовательно, результаты таких изысканий должны быть проверены, уточнены, поставлены в иной контекст и, соответственно, получить совершенно новую интерпретацию и оценку16.
Дань подобному социологизированному подходу к прочтению Толстого отдали и ученые-филологи, специально посвятившие свои
16 См., например: Андреева Е. П. Проблема положительного героя в творчестве Льва Толстого последнего периода. - Воронеж, 1961; Афанасьев Э. С. О некоторых особенностях творческої о метода Л. II. Толстого позднего периода// Русская литература. - 1976. - № 4; Егорова И. П. Проблемы веры и ее художественное выражение в творчестве Л. Н. Толстого 90-х годов // Литература Дальнего Востока и проблемы реализма. - Хабаровск, 1976; Жданов В. А. От «Анны Карениной» к «Воскресению». - М, 1968; Ищук Г. Н. Проблемы эстетики позднего Л. Н. Толстого. - Ростов, 1967; Mai азанник Е. П. Мировоззрение и метод Л. Толстого в повестях последнего периода творчества // Т руды Самарканд, гос. ун-та им. А. Навои. Новая серия. - Выи. 112. Проблемы худ. мастерства. - Самарканд, 1961; Маймин Е. А. Лев Толстой. Путь писателя. - М., 1978; Мегаева К. Фролова Т. Положительный герой в творчестве Л. Н. Толстою последнего периода // Уч. зап. Дагестанскою ун-та. - Т. 13. -Махачкала, 1963; Поляк Л. М. Принципы изображения человека в романах Льва Толстого // Мое. гос. ун-т. Уч. зап. - Выи. ПО. - М., 1946; Симонова СВ. Критический анализ религиозно-нравственного идеала Л. Н. Толстого // Социально-философские аспекты критики религии. Л., 1981.
диссертации изучению поздних, религиозных по своему содержанию, произведений писателя17.
Однако в диссертации Л. Д. Опульской «Особенности реализма Л.Толстого в поздний период творчества (1880—1900-е годы)», несмотря на свойственное рассматриваемому периоду отечественной науки критическое отношение к религиозно-нравственному учению Толстого, едва ли не впервые указывается и доказывается, что мировоззренческий «перелом» не обеднил художественное творчество писателя, а дал начало иному, качественно новому этапу его развития.
Особое место в советском толстоведении занимает
фундаментальный труд Е. Н. Купреяновой «Эстетика
Л. Н. Толстого», где поднимается широкий круг проблем (эстетических, религиозно-этических, источниковедческих и др.). Купреянова детально проанализировала процесс становления мировоззрения Толстого. Ее вывод однозначен: толстовское восприятие мира складывалось «не на религиозно-мистической почве, а в духе эмпирико-рационалистического мышления»18. Поэтому, убеждена исследовательница, в религии Толстого нет собственно религиозного смысла, нет Бога, а есть лишь вера, имеющая социальный смысл, определяющая, как человек живет, трудится и т. д. Иными словами, религия Толстого — атеистическая.
До сих пор актуальна критика Купреяновой известных советских ученых Я. С. Билинкиса, К. Н. Ломунова и ряда других
См., например: Барышников Е. П. Проблематика и поэтика прозы Л.Н.Толстого начала XX века. АКД. - М., 1967; Николаев П. В. Авторская позиция и способы ее выражения в художественной прозе Л. Н. Толстої о 90-900-х гг. АКД.-М., 1985. Купреянова Е. Н. Эстетика Л. Н. Толстого. — М., 1966. — С. 50.
толстоведов за неправомерный подход к поздним произведениям писателя (например, за обвинение некоторых героев Толстого в том, что они дворяне или обличение самого Толстого за сплошную непоследовательность и противоречивость). Исследовательница указала на главное обстоятельство, которое мешает адекватному осмыслению Толстого: писатель современное ему общество осмыслял в «категориях его собственного, а отнюдь не нашего мышления»19.
Замечателен настойчивый призыв Купреяновой к отечественным литературоведам: следует не замалчивать, а тщательно изучать религиозную проблематику художественного наследия писателя, обращать особое внимание на источники его произведений, среди которых есть не только фольклорные, но и церковно-христианские, относящиеся к древнерусской литературе. В самой книге «Эстетика Л. Н. Толстого» указано большое количество таких источников.
Для темы диссертации книга «Эстетика Л. Н. Толстого» важна тем, что Купреянова специально останавливается и подробно рассматривает толстовскую концепцию жизненной и художественной правды, завершив свои наблюдения обширным обобщением. По мнению исследовательницы, жизненная и художественная правда Толстого — это «не найденная и утвердительная, а искомая и негативная правда ненависти ко лжи, в этом своем негативном содержании утверждающая себя в качестве самого высокого познавательного, этического и эстетического принципа. Правда непосредственного восприятия жизни и ее непредубежденного осмысления, свободного от общественных
Купреянова Е. Н. Указ. соч. — С. 100.
предрассудков и ложных «генерализаций» — ив этом смысле принцип познавательный; правда всякого искреннего поступка, побуждения и мнения — ив этом смысле принцип этический; правда художественного изображения человека таким, каков он есть, а не таким, как кажется себе и другим, — ив этом смысле принцип эстетический»20.
Однако, полагая, что к «числу самых слабых сторон противоречий мысли Толстого относится идея нравственного самоусовершенствования», религиозная окраска которой «реакционна», Купреянова оказалась на стороне того подхода, за который она критиковала Я. С. Билинкиса и К. Н. Ломунова. В результате она представила религию Толстого как поэтическую условность реалистического искусства, выражающую протест против богатых, утверждение «правды должного» только лишь как идеальной правды народного предания и только в выработанных этим преданием формах иносказания (притчи, легенды, сказки) и в их религиозной символике. А древнерусские жития, ставшие источником вдохновения Толстого, воспринимались Купреяновой и ее современниками как сухие и бедные в художественном отношении произведения. Таким образом, становится практически неизбежным «обвиняющий» Толстого вывод, который и прозвучал у Купреяновой: «Немотивированность, или недостаточная мотивированность внезапного обращения разбойников в праведников, заставляет признать известное отступление Толстого от реалистических принципов его эстетики...»21.
Проблема, с которой столкнулась филологическая мысль во второй половине XX века, была осмыслена лишь в начале века XXI.
20 Купреянова Е. Н. Указ. соч. — С. 280.
21 Там же. — С. 286.
В 2001 г. вышел сборник «Наука о литературе в XX веке (история,
методология, литературный процесс)». Среди ряда важных
высказываний авторов этого сборника два следует отметить особым
образом. Первое принадлежит С. А. Мартьяновой. В статье
«Ценностные аспекты русской классики XIX в. в литературоведении
XX в.» исследовательница утверждает следующее:
«Литературоведение XXI в. нуждается в философском углублении своих проблем, в разработке теоретического языка, адекватного изучаемому предмету»22. Второе высказывание — из статьи В. Е. Хализева «О составе литературоведения и специфике его методологии». Ученый полагает, что «именно в области теории и практики интерпретаций таится... главная болевая точка литературоведческой методологии...»23.
Думается, в приведенных цитатах точно обозначены актуальные проблемы современного литературоведения в целом и толстоведения в частности. Приоритетом сейчас, несомненно, должно быть научное изучение религиозно-философской стороны творчества писателей, имеющее максимальные возможности для практического применения и максимальную значимость для жизни и развития нашего общества и государства. Причем необходимо именно научное исследование, обеспечивающее адекватные интерпретации литературных творений и духовной жизни их создателей. Подобное исследование, проведенное с учетом позиции
Мартьянова С. А. Ценностные аспекты русской классики XIX в. в литературоведении XX в. // Наука о литературе в XX веке (история, методология, литературный процесс). - М , 2001. - С. 59.
Хализев В. Е. О составе литературоведения и специфике ею методологии // 'Гам же. - С. 11.
религиозной и философской, призвано ликвидировать «болевую точку литературоведческой методологии».
В последние годы ученые обращаются к серьезному научному изучению светской русской культуры, в том числе литературных и публицистических произведений Толстого с точки зрения их религиозно-нравственной проблематики. Особый интерес проявляется и к вопросам поэтики художественных творений писателя, их древнерусским христианским и народным (фольклорным) истокам. По-новому стали прочитываться его ранние повести, рассказы и даже малоизвестные наброски, а также всем известные романы «Война и мир» и «Анна Каренина».
Однако новый этап отечественного толстоведения наступил еще в 1980-х годах, когда стали происходить не только количественные, но и качественные изменения. В толстовском юбилейном альманахе «Прометей» (т. 12. - М., 1980) появились научные статьи, посвященные позднему творчеству яснополянского писателя, его мировоззрению. В работах Н. А. Павлович «Оптина пустынь. Почему туда ездили великие?» и В. А. Никитина «Богоискательство» и богоборчество Толстого» уже полностью отсутствует социологизированный подход к литературе. Объективные рассуждения авторов этих статей, сопровождаемые рядом интересных и многим неизвестных фактов и свидетельств, раскрывают суть именно толстовского подхода к решению религиозно-философских проблем.
Н. А. Павлович изучила биографический материал о посещениях Толстым Оптиной пустыни (в частности, архивы самого монастыря), а В. А. Никитин проанализировал круг чтения, знакомств писателя, его отношения с духовными лицами и их отзывы о его религиозной деятельности. Оба исследователя в
результате констатировали факт отталкивания Толстого от христианской традиции.
Особое место среди литературоведческих работ 1980-х годов занимает книга Г. Я. Галаган «Л. Н. Толстой. Художественно-этические искания» (1981). Основное внимание Галаган уделяет рассмотрению толстовского понимания подлинных и мнимых добродетелей. Важен вывод исследовательницы о том, что у Толстого была «задача дискредитации узаконенных нравственных
норм», вместо которых им выдвигалась «концепция изменения представлений о добродетели»25. К сожалению, этот вывод до сих пор многими толстоведами не учитывается в полной мере. Однако сама Галаган, рассуждая о художественной критике Толстым «общепринятых кардинальных добродетелей» дворян и чиновников, размышляя об утверждении им крестьянских (христианских) добродетелей, не стала обозначать всю специфику и неоднозначность толстовского восприятия «кардинальных», и «крестьянских» добродетелей. В результате понятия «крестьянский» и «христианский» смешиваются и употребляются неточно. Этим объясняется сосуществование двух противоречивых выводов исследовательницы. С одной стороны, Галаган пишет, что Толстой отрицает православие, исповедуемое народом, с другой, одновременно указывает на то, что писатель утверждается в «истинах народной веры».
В конце своей книги Г. Я. Галаган делает вывод: «Вторжение извращенных представлений о добродетели в народное сознание — предмет толстовского внимания уже с 50-х годов. Эта тема,
24 Галаган Г. Я. Л. Н. Толстой. Художественно-этические искания. - Л., 1981. -
С. 167.
25Там же.-С. 134.
требующая специального исследования, в настоящей работе почти не рассматривается» . Но изучение именно этой темы (хотя и при принципиально иной ее постановке) наиболее важно для понимания положительной программы писателя, его представлений о высшей жизненной правде, а, значит, необходимо для современного толстоведения, для современной науки в целом.
Ближе других к подлинному источнику творческого притяжения и отталкивания Толстого — к памятникам и традициям древнерусской письменности — подходит Е. В. Николаева. В своих научных работах исследовательница развивает положение о том, что «народные рассказы» — это закономерный результат развития мировоззрения и эстетических взглядов Толстого. Поэтому она не отбрасывает религиозную проблематику поздних произведений писателя, а, наоборот, утверждает ее важность . Отсюда, по мнению Е. В. Николаевой, вытекает не только внешняя, но и внутренняя связь позднего творчества Толстого и древнерусской литературы. Этими связями обусловлено своеобразие изображения человека в «народных рассказах»: «...герои народных рассказов характеризуются через свои поступки и действия, а не через изображение душевных состояний и размышлений, что... близко к традициям средневековой литературы, наделяющей человека не внутренними переживаниями, а внешними проявлениями его изначальной заданности: праведник последовательно праведен, грешник — грешен»28.
26 Галаган Г. Я. Указ. соч. - С. 165.
27 Николаева Е. В. Жанр народного рассказа в творчестве Льва Толстого //
Жанровое своеобразие произведений русских писателей XVIII—XIX веков. Сб.
научн. трудов. - М, 1980. - С. 66.
28 Там же. - С. 68.
Однако, как видим, Е. В. Николаева подходит к древнерусской литературе с позиции гуманистической культуры XIX—XX вв. (имеется в виду представление Николаевой об абстрактности изображения праведников и грешников). Для современного научного сознания актуален новый подход к древнерусской литературе, принимающий во внимание особый характер ее художественной природы, ее целей. Научное изучение христианской культуры, питавшей древнерусскую литературу, позволяет осваивать этот новый подход. По-видимому, тогда станет возможным понимание как внутреннего типологического сходства толстовских произведений и их древнерусских источников, так и их внутреннего семантико-онтологического различия.
В тех же 1980-х годах зародилась у литературоведов и потребность в осмыслении праведничества как особого явления художественного творчества. Так, например, проблема праведничества — центральная в статье Г. А. Вялого «В овраге» и «Власть тьмы» из сборника «Чехов и Лев Толстой» (1980).
Однако в 1980-е годы проблема праведничества как самостоятельная проблема подробно и целенаправленно и в теоретическом, и в практическом отношении обсуждалась отечественными литературоведами лишь применительно к творчеству Н. С. Лескова. Несомненно, что на данном этапе специалистам по истории и теории литературы, исследователям творчества Толстого необходимо учитывать и использовать результаты этого обсуждения.
Однако лишь в последние годы (1990-2006 гг.) в отечественной науке возник устойчивый интерес к изучению религиозно-нравственных аспектов творчества русских писателей, к выявлению многообразных связей классической художественной
литературы с духовными произведениями христианской письменности (как древнерусской, так и новой). Достаточно упомянуть ставшие периодическими изданиями сборники научных трудов под названием «Христианство и русская литература» (Санкт-Петербург), «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков» (Петрозаводск) и «Русская литература XIX века и христианство» (Москва). Активная научная деятельность в этом направлении ведется и толстоведами. Укажем основные направления современного толстоведения в области изучения поздних творений писателя.
1990-е годы выдвинули в качестве главного, так сказать, апологетическое направление, уходящее корнями в XIX век. Одним из наиболее ярких представителей этого направления является Л. Д. Опульская. Основная идея ее публикаций последних лет может быть кратко сформулирована словами самой исследовательницы из вступительной статьи к книге «Л. Н. Толстой и П. В. Веригин: Переписка»: «... Толстой — не ортодоксальный, но подлинный христианин и подлинный народный писатель» . Таким образом, актуализируется характерное для дореволюционных последователей Толстого гуманистическое понимание слов «христианский» и «христианство».
«Христианизация» позднего творчества Толстого заметна и в трудах других ученых. Например, И. Ю. Бурдина указывает на «воскрешение духа Евангелия» древнерусской литературы в народных рассказах яснополянского писателя30. Подобной точки
Опульская Л. Д. Диалог учителей жизни // Л.Н.Толстой и П. В. Веригин: Переписка. - СПб., 1995. - С. 10.
30 См.: Бурдина И. 10. Народные рассказы в жанровой системе Л.Н.Толстого 80-х годов // Толстовский сборник. - Тула, 1992.
зрения придерживается и Е. И. Анненкова . «Евангельское христианство» Толстого подчеркивается в книге Я. С. Лурье «После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века» (1993). «По-новому понятое христианство», осуществившее «своеобразный духовный экуменизм», усматривают в поздних произведениях Толстого члены Московского толстовского общества, издавшие в 1996 г. сборник научных докладов под названием «Толстой и религия».
Крайним выражением «христианизации» Толстого стала статья В. Н. Назарова «Метафоры непонимания: Л. Н. Толстой и Русская Церковь в современном мире» . Автор этой публикации утверждает, что по сути никакого расхождения у Толстого с Церковью не было: «Вся полемика Толстого с церковно-христианской мыслью сводится не к отбрасыванию, извращению, отрицанию краеугольных положений веры, а к способу их интерпретации»33. А поэтому, не пора ли, считает Назаров, «понять и принять Толстого как великого русского христианина, выразившего в своем учении о законе любви, о непротивлении злому неисчерпаемые гуманистические возможности русского православия»34.
Серьезную критику «христианизации» Толстого высказали ученые, не принадлежащие к «апологетическому» направлению. К примеру, Е. В. Николаева отмечает неясность позиции многих
31 См.: Анненкова Е. И. Этика религии и этика жизни в творчестве Гоїоля и
позднею Толстого // Толстовский сборник. - Тула, 1992.
32 См.: Назаров В. II. Метафоры непонимания: Л. II. Толстой и Русская Церковь
в современном мире // Вопросы философии. - 1991.-№8.-С. 156.
33 Там же.
34 Там же.
толстоведов, «которые часто склонны рассматривать религию Толстого на уровне «общечеловеческих ценностей», объявляя ее формой свободомыслия писателя, средством гуманизации общества...»35. По словам Николаевой, исследователи, приписывающие Толстому религиозность патриархального крестьянства, «очень часто забывают, что подавляющая масса патриархального крестьянства являлась носительницей православных традиций, а Толстой выступил проповедником модернизированного религиозного учения»36.
О трудностях, неясностях и неточностях в «уразумении духовной драмы» Толстого читаем и в обзорной статье А. П. Дмитриева «Тема «Православие и русская литература» в публикациях последних лет» . А. П. Дмитриев справедливо замечает, что очень мало появляется работ, непосредственно изучающих именно художественное наследие писателя в религиозно-нравственном аспекте. А работы, являющиеся «типичным примером простодушного применения толстовских критериев оценки Евангелия при анализе его поздней прозы», не способны удовлетворить требовательного исследователя.
Однако в современной науке существует, условно говоря, «аналитическое» направление, которое с 1990-х годов как раз пытается ликвидировать «неточности» в изучении русской литературы XIX века, в исследовании художественного мира Толстого. Большинство работ этого направления на основе разбора
35 Николаева Е. В. Художественное своеобразие творчества Л. Н. Толстого
1880—1890-х годов. АДЦ. - М., 1995. - С. 16.
36 Там же. - С. 6.
Дмитриев А. П. Тема «Православие и русская литература» в публикациях последних лет// Русская литература. - 1995. - № 1. - С. 264—265.
конкретных текстов касаются отдельных вопросов поэтики, содержания и связей толстовских творений с христианской традицией, древнерусской литературой и фольклором. Среди авторов подобных работ можно указать В. Б. Ремизова, А. В. Гулина, И. Ф. Салманову, А. Г. Гродецкую, Н. А. Переверзеву, Ю. А. Юртаеву, а также коллектив ученых, работающий под руководством М. И. Щербаковой над изданием нового, 100-томного Полного собрания сочинений Толстого. Эти ученые достигли серьезных результатов в плане источниковедения, верно отметили принципиальное внутреннее отталкивание Толстого от житийных канонов. Однако вопросы жанровой природы жития и поздних толстовских произведений еще ждут своего исследователя. А значит, неоднозначность толстовских художественных решений религиозных проблем требует нового осмысления.
Необходимо отметить, что вопросы высшего смысла человеческой жизни, веры, следования идеалу, праведничества до сих пор не всеми воспринимаются как подлинно научные. Сами слова «праведник», «идеал», «идеальный», «догматизм» и многие другие зачастую употребляются произвольно. А науке необходимы термины, выверенные опытом реальной жизни и трезвой научной мысли. Понимание феномена праведничества в рамках художественной картины мира Толстого затрудняется неполными, неточными представлениями о художественной природе и мировоззренческой основе древнерусских и фольклорных источников, питавших литературные труды писателя. Далеко не все ученые осознают степень и направленность влияния этих источников на Толстого. Именно здесь и сосредоточены актуальные проблемы современного толстоведения, на решение которых направлена диссертационная работа.
Однако, как показывает наш анализ, по теме диссертации в
отечественной и зарубежной науке имеются на данный момент лишь
разрозненные статьи, частично касающиеся исследования феномена
праведничества (см., к примеру, работы В. Е. Хализева,
С. А. Мартьяновой, А. А. Горелова, Л. 3. Немировской,
И. Ф. Салмановой, Н. Кристесен, X. Маклина, М. Жиолковски). В науке до сих пор не предпринималось систематическое изучение феномена праведничества как такового, не осмыслялась его социокультурная роль, не обсуждалась тема праведничества и применительно к творчеству Л. Н. Толстого.
Таким образом, теоретическая неразработанность и практическая значимость проблемы праведничества и ее отражения в русской культуре, особенно в творчестве Л. Н. Толстого, обусловили выбор темы исследования, определили его цели и задачи.
3. Цель и задачи исследования. Цель исследования — выявить социокультурную сущность и значимость феномена праведничества на основе анализа философских и религиозно-нравственных смыслов, заложенных в творческом наследии Л. Н. Толстого, представленных в его художественной картине мира.
Поставленная цель актуализирует и следующие задачи исследования:
дать определение праведничеству как социокультурному явлению; -дать краткий анализ художественной рецепции феномена праведничества в русской литературе XIX века;
исследовать генезис проблематики праведничества, определить типологию праведников в творчестве Л. Н. Толстого и творческий
метод писателя при художественном моделировании мира праведничества;
рассмотреть результаты художественной интерпретации феномена праведничества в романах, повестях и рассказах Л. Н. Толстого;
изучить характер «духовного перелома» Л. Н. Толстого и процесс трансформации его картины мира;
определить новые формы интерпретации феномена праведничества, онтологические и гносеологические основы религиозного учения писателя, социокультурные последствия учения Толстого.
Указанные задачи исследования определили структуру и основное содержание диссертации. Работа состоит из трех глав: 1) «Художественное изображение мира праведничества: социокультурная функция литературы XIX века»; 2) «Праведники и праведничество — ценностное «ядро» художественной картины мира Л. Н. Толстого» и 3) «Феномен праведничества в поздних произведениях Л. Н. Толстого».
4. Методологическая основа исследования. Исследование
феномена праведничества ориентировано на использование таких
методов, как историко-типологический, структурно-
функциональный, системный, феноменологический,
герменевтический, аксиологический. Существенным в методологическом плане для диссертационного исследования стал тезаурусный подход, разрабатываемый Вал. А. и Вл. А. Луковыми.
Актуальное значение указанного подхода определяется возможностью быть объективным, выражая субъективное. Центральное понятие тезаурологии — тезаурус — представляет собой «структурированное представление и общий образ той части
мировой культуры, которую может освоить субъект» . Вал. А. Луков и Вл. А. Луков обозначили ряд значимых признаков тезауруса, среди которых необходимо особо выделить следующие:
- восприятие мировой культуры сквозь призму ценностного
подхода; выделенные приоритеты составляют определенную
подсистему — ядро тезауруса;
-творческое пересоздание, переосмысление, вводящее герменевтический аспект в характеристику тезауруса;
- ориентирующий характер тезауруса;
-действенность тезауруса, который влияет на поведение, другие проявления субъекта; воспитывающий (социализирующий) характер.
Знание, понимание тезаурусного подхода и умение применить его на практике, особенно при исследовании взаимодействия светской и религиозной культуры, представляется одним из самых серьезных достижений современной гуманитарной науки.
5. Научная новизна исследования и основные положения, выносимые на защиту. В диссертационном исследовании впервые предпринимается попытка научного описания и определения феномена праведничества, представляется анализ результатов отражения феномена праведничества в художественной литературе XIX века через изучение творчества Л. Н. Толстого и сопоставление полученных данных с поисками высшей правды, осуществленными другими известными русскими писателями второй половины XIX века. Проблема праведничества ставится как проблема теории и истории литературы. Новизна работы заключается и в активном
Луков Вал. А., Луков Вл А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках // Знание. Понимание. Умение. — 2004. — № 1. — С. 94.
привлечении к исследованию материалов о праведничестве и праведниках, размещенных в сети Интернет. В диссертации дается литературоведческий комментарий к художественному, эпистолярному и философско-публицистическому наследию Л. Н. Толстого. В целях объективного, научного освещения обозначенной в исследовании тематики и проблематики светский и духовный взгляд на феномен праведничества не противопоставляются, а сопоставляются и используются одновременно.
На защиту выносятся следующие положения:
Праведничество - социокультурный феномен, соединяющий в себе опыт напряженной духовной жизни, онтологической причастности человека к миру идеального бытия, к высшей правде и гносеологическую практику воплощения идеала в условиях повседневной жизни.
Творчество русских писателей XIX века представляло собой опыт художественного моделирования мира праведничества.
Литературные модели праведничества оказывали существенное влияние на духовный климат русского общества XIX века, тем самым реализовывалась социокультурная функция художественного текста.
Художественное творчество раннего Толстого, романы «Война и мир» и «Анна Каренина» характеризует развернутая система персонажей-праведников, определяющая ценностное «ядро» картины мира писателя.
Высшая жизненная правда, правда-утверждение не только отражала содержательную сторону мировоззрения, но и являлась творческим принципом, методом Толстого.
«Духовный перелом» Толстого 1880-х годов представлял собой плавную эволюцию, а не кардинальное изменение концепции праведничества; в результате единство художественной картины мира писателя не было разрушено.
Философские трактаты Толстого явились религиозным
«обоснованием» его художественной картины мира, заложили
онтологические и гносеологические основы художественной
і картины мира писателя после « духовного перелома» 1880-х гг.
В гносеологическом плане праведничество является поиском человеком себя в истине, а не истины как таковой, в онтологическом - является непосредственным, нерефлекторным переживанием себя в истине при отсутствии отождествления себя с истиной.
В гносеологическом плане праведничество открывает человеку его ресурсы, необходимые для преодоления социального эгоизма и для обретения способности позитивно влиять на все стороны жизни как отдельных людей, так и социальных общностей, народов; в онтологическом - являет глубинную открытость человека другим людям и миру в целом, эффективное служение ему на духовном, душевном и материально-телесном уровнях.
Антихристианская и христианская тенденции осмысления феномена праведничества присутствовали у Толстого одновременно. Они не вступали в противоречие, а отражали реальность двух разных сторон духовной жизни человека, двух разных тезаурусов — праведничества и лжеправедничества.
Праведничество как социокультурный феномен
Начиная с 1980-х гг. социокультурная ситуация в России отличается крайней динамичностью и нестабильностью. В результате резкого изменения вектора общественного развития в период «перестройки» были созданы условия для постоянного изменения системы духовных координат, иерархии культурных ценностей. Уже два десятилетия можно наблюдать одновременные процессы резкого возврата к традициям дореволюционного периода отечественной истории и стремительного вхождения в эпоху «постхристианства» и «постмодерна», сопровождаемого вестернизацией, коммерциализацией сферы духовной жизни, отчуждением большинства от высокой культуры. Подобные процессы угрожают распадом как небольших социальных общностей, так и всего государства в целом. Возникает опасность «отрыва» сознания современного человека от иерархии ценностей, заложенной русской классической литературой XIX века.
Политическая элита по-своему реагирует на указанную проблему — ее представители практически официально объявляют «конкурс» на лучшую «национальную идею», способную объединить разрозненное общество. Однако в данный момент можно наблюдать лишь процесс формального объединения ветвей государственной власти вокруг «национальных проектов» в области здравоохранения, образования, сельского и жилищного хозяйства.
Проблемы развития духовной жизни, вопросы объединения людей вокруг общих представлений о высшей правде, единой системы ценностей указанными проектами не поднимаются. Между тем очевидно, что реализация как «национальных проектов», так и любых программ в экономической или социальной сфере напрямую зависит от «идеологии» в глубоком понимании этого слова или, точнее, от идеала, от принимаемой в обществе иерархии ценностей.
В связи с приведенными выше обстоятельствами особое значение приобретают гуманитарные науки, их продуманная, гармоничная «философизация» для решения конкретных задач в области обеспечения качества духовной жизни человека. Важно отметить, что выход из духовного кризиса, явно обозначившегося в последнее десятилетие, должен базироваться на совершенно другом, чем предлагается большинством современных ученых, методе — исследуя «многополярный» мир, следует отказаться от «вариативности» как абсолютной ценности в онтологическом и гносеологическом смысле. На данном этапе истории важен поиск точек духовного объединения и роста, общего понимания того, что есть благо, высший смысл жизни, настоящая правда. Именно в этом сегодня заключается основная потребность различных социальных слоев и групп.
Приведем для подтверждения два примера. Один — из научной сферы. Группа ученых Института философии РАН пришла к выводу о необходимости философской «проблематизации» слова-термина «хороший», которое само, в свою очередь, «проблематизировано» окружающей действительностью. Ученые подготовили и опубликовали коллективную монографию под названием «Хорошее общество». Социальное конструирование приемлемого для жизни общества». По мнению авторов монографии, возможно «социальное конструирование реальности» «посредством философского участия в национальной дискуссии о том, как сделать наше общество хорошим, приемлемым для жизни, что нужно для того, чтобы хорошим был человек» .
Другой пример — из общественной жизни. 24 февраля 2005 г. состоялся учредительный съезд движения «Добрые люди». 28 февраля 2006 г. прошел уже второй съезд этой общественной организации. Инициаторами нового объединения стали Международный благотворительный фонд «Меценаты столетия» и Союз писателей России. Активными участниками и союзниками движения стали депутаты Государственной Думы и Совета Федерации РФ, предприниматели, деятели культуры, военные. Совершенно разных в социальном, имущественном и профессиональном отношении людей сблизила идея активного j противостояния злу и не менее активной моральной, информационной и материальной поддержки добрых, порядочных, высоконравственных людей и их дел.
Отражение феномена праведничества в художественной литературе XIX века
Следует отметить, что интерес к вопросам праведности, воплощения высоких человеческих идеалов явственно ощущается в светской культуре на протяжении всего XIX столетия. Об этом свидетельствуют, например, поэмы декабристов А. А. Бестужева «Андрей, князь Переяславский», А. И. Одоевского «Василько», В. К. Кюхельбекера «Агасфер», его же мистерия «Ижорский». Творчество А. С. Пушкина («Евгений Онегин», «Маленькие трагедии», «Капитанская дочка»), драматургия А. Н. Островского, стихотворные произведения Н. А. Некрасова предельно заостряют в художественной форме интерес светского сознания к религиозно-нравственным вопросам, к духовной жизни, в том числе к ее церковной стороне. Издание в 1836 г. Д. А. Эристовым и лицейским товарищем Пушкина М. Л. Яковлевым «Словаря о святых, прославленных в Российской церкви, и о некоторых сподвижниках благочестия местночтимых», очевидно, актуализирует этот интерес.
Одним из вероятных объяснений активного стремления светского начала культуры к духовному началу в первой трети XIX века является победа в Отечественной войне 1812 г. Именно ход и последствия этого исторического события определили факт близкого общения интеллигенции с народом и духовенством Русской Православной Церкви.
Новый период в истории русской литературы XIX века с точки зрения темы диссертации связан с именем Н. В. Гоголя. Именно Гоголь предельно заострил для светского сознания вопросы духовной жизни. По словам известного иследователя В. А. Воропаева, «Гоголь - одна из самых аскетических фигур нашей литературы. Вся его жизнь, подобно жизни инока, была непрерывным подвигом и восхождением к высотам духа...»58. Иными словами, Гоголь на профессиональном уровне изучал феномен праведничества и стремился практически воплотить его во втором томе «Мертвых душ», теоретически осмыслить в духовных сочинениях (например, в «Размышлениях о Божественной литургии», в «Выбранных местах из переписки с друзьями»).
Проблема героя времени, положительного человека, подвижничества, праведничества, народных идеалов оказалась в центре внимания многих деятелей литературы и искусства второй половины XIX века. Приведем высказывания некоторых из них, позволяющие выявить общий характер подхода к указанной проблеме.
Так, например, М. Е. Салтыков-Щедрин в 1885 г. высказал следующее мнение: «...народ вовсе не думает о самосовершенствовании... а просто верует. Верует в три вещи: в свой труд, в творчество природы и в то, что жизнь не есть озорство... Если жизнь испытывает его, он «прибегает», просит заступничества и делает это в той форме, какая перешла к нему от предков, то есть идет в церковь, взывает к Успленью-матушке, к Николе-батюшке и т. д. Но это не значит, что он верует в них по существу, а верует он в собственные силы и в собственные воздыхания, которые и восстановляют в нем бодрость»5 . Любопытно, что такое сниженное и неадекватное представление о народе высказывает талантливый писатель, тесно и много общавшийся с народом. Дело в том, что тенденция писателя («субъективная» правда) высветила одну сторону реальной действительности, оставив в тени другую. Однако Салтыков-Щедрин вольно или невольно давал представление и о существовании иной, высшей, божественной, а не просто человеческой правды. Достаточно вспомнить финал романа «Господа Головлевы» (сцены Страстной седмицы и покаяния Иудушки Головлева). Показателен и эпизод из «Истории одного города» с правдолюбом Евсеичем. «Небось, Евсеич, небось! С правдой тебе везде будет жить», — такие мудрые слова вкладывает писатель в уста далеко не глупых глуповцев. Из текста произведения понятно, что речь здесь идет не о собственной правде Евсеича и других жителей Глупова в отстаивании своих человеческих прав, не о вере в свои силы, а о вечной, высшей, божественной правде любви и смирения.
Проблематика праведничества и типология праведников в художественном мире Л. Н. Толстого: от повести «Детство» до романа «Анна Каренина»
В последние годы личность и идеи Л. Н. Толстого приобретают особую популярность из-за того, что дневники и философско-публицистические произведения писателя дают некоторые поводы для разговора об общечеловеческих ценностях, о стирании границ между государствами, религиями и т. д.
Знамена всякого рода гуманистов и экуменистов испещрены цитатами из творений Толстого (в основном философско-публицистических). Весьма показателен в этом отношении, к примеру, выпущенный в 1996 году Московским Толстовским обществом сборник «Религия Толстого», где яснополянский писатель провозглашен великим учителем жизни, чье нравственное учение как никогда актуально в наши дни. Философы и филологи, авторы статей сборника, одобрительно подчеркивают моменты жизни и творчества Толстого, объединяющие его с русскими сектантами (духоборами), восточными религиозными течениями (бахаизмом) и разъединяющие с Православной Церковью, объединяющие со сторонниками «свобод», разрушения государственности, уничтожения армии и т. д. и разъединяющие с истинными патриотами, любящими свое Отечество. По словам одного из авторов сборника, Толстой «осуществил своеобразный духовный экуменизм».
Но для того, чтобы ответить на вопрос, какое реальное влияние литературные модели праведничества оказывали и могут оказывать на духовный климат русского общества, как тем самым реализуется социокультурная функция художественного текста, следует проследить генезис проблематики праведничества и обозначить типологию праведников в художественном мире Л. Н. Толстого.
Уже первые известные творения Толстого дают яркие образы праведников, взятые из жизни и прочувствованные самим писателем. Праведники Толстого руководствуются высшим, божественным, православным идеалом, способным преобразить всего человека, а не гуманистическим, бессильным в борьбе с грехами. Чтобы не быть голословными, рассмотрим подробнее некоторые эпизоды жизни и творчества Толстого 1830-1850-х годов.
Несмотря на то, что Толстой родился, рос и воспитывался в светской по духу семье, уже в самые ранние детские годы началось знакомство будущего писателя с живыми примерами праведничества, причем укорененного именно в православной традиции. И влияние подобных примеров тоже оказалось весьма заметным впоследствии в жизни и творчестве Толстого.
Основные сведения о праведниках детских лет Толстого содержатся в «Воспоминаниях», написанных писателем в 1903-1908 годах по просьбам его биографа и последователя П. И. Бирюкова. Согласно словам Толстого, в 1830-х годах в их доме останавливалось много юродивых, высоких своим смирением и незлобием. Среди них была и монахиня Мария, ставшая в 1830 году крестной матерью сестры будущего писателя. Именно с ней связана чудесная история о том, как она вымолила у Бога дочь для семьи
Толстых (до этого, как известно, все четыре ребенка были мальчиками).
Существенное влияние на детскую душу Толстого оказала и глубокая, искренняя и простая молитва «не юродивого, а дурачка», помощника садовника, Акима, говорившего с Богом, как с живым лицом. Через него, быть может, впервые будущий писатель познакомился с народным художественным видением праведничества, внимая молитвенному пению духовного стиха о Страшном суде, о том, как Бог отделил праведников от грешников. К домашней прислуге Толстых принадлежала и праведница экономка Прасковья Исаевна, явившаяся прототипом Натальи Савишны из повести «Детство».
Одни из самых светлых и сильных впечатлений детства Толстого связаны с его родной тетей А. И. Остен-Сакен. «Тетушка эта была истинно религиозная женщина. Любимые ее занятия были чтение житий святых, беседы с странниками, юродивыми, монахами и монашенками, из которых некоторые всегда жили в нашем доме, а некоторые только посещали тетушку», - читаем в «Воспоминаниях» писателя. Эти слова Толстого напоминают житийные повествования об угодниках Божиих. Да и сам писатель живо ощущал в «тетушке» истинную подвижницу благочестия, которая «не только была внешне религиозна, соблюдала посты, много молилась, общалась с людьми святой жизни, каков был в ее время старец Леонид в Оптиной пустыни, но сама жила истинно христианской жизнью, стараясь не только избегать всякой роскоши и услуги, но стараясь, сколько возможно служить другим».
Опыт художественного осмысления праведничества и лжеправедничества в позднем творчестве Л. Н. Толстого
Исследователей русской литературы не раз привлекали две записи Л. Н. Толстого о Чехове. Первая из них — из записной книжки от 22 апреля 1901 года: «Видел во сне тип старика (предвосхищенного Чеховым), пьющего, ругателя, но святого. Ясно понял необходимость теней в типах» (54, 248). Вторая — дневниковая (от 7 мая 1901 года): «Видел во сне тип старика, который у меня предвосхитил Чехов. Старик был тем особенно хорош, что он был почти святой, а между тем пьющий и ругатель. Я в первый раз понял ту силу, какую приобретают типы от смело накладываемых теней. Сделаю это на Хажди-Мурате и Марье Дмитриевне» (54, 97).
Наиболее распространенными вариантами ответа на вопрос, кого же из чеховских героев имел в виду Толстой являются версия А. С. Мелковой и версия В. Я. Лакшина и Л. Д. Опульской. Согласно первой, Толстой подразумевал образ старика сотского Илью Лошадина из рассказа «По делам службы»91. По мнению Опульской и Лакшина, Толстой указывал здесь на образ старика Костыля из повести «В овраге» . Однако, собственно говоря, ни Лошадин, ни
Костыль не походят под определение «пьющий и ругатель». Про
Костыля в тексте повести «В овраге» прямо сказано: «Он пил мало и теперь опьянел от одной рюмки английской горькой. Эта отвратительная горькая, сделанная неизвестно из чего, одурманила всех, кто ее пил, точно ушибла»93; то есть он не был пьяницей. Поэтому вопрос о чеховском типе «пьющего, ругателя, но святого» остается дискуссионным.
Зато можно вполне определенно утверждать, что Чехов не предвосхитил этот тип у Толстого, как считал сам яснополянский писатель. Дело в том, что еще в 1885 году Толстой написал для издательства «Посредник» рассказ «Два старика», где как раз представлен образ мужика, пьющего водку, нюхающего табак, но при этом наделенного лучшими добродетелями самоотверженной любви, милосердия, нестяжательности в их толстовском преломлении (то есть жизнь в бедности, помощь другим в их материальной нужде — служению Богу, духовной нужде и ее удовлетворению не придается особое значение). Иными словами, в рассказе Толстого представлен праведник, воплощающий идеалы писателя, «святой».Надо сказать, что подобный образ праведника не является типичным для Толстого. Думается, нет оснований соглашаться с мнением Г. А. Вялого и Л. Д. Опульской, представляющими Митрича из «Власти тьмы» как «тоже пьющего и ругателя и тоже святого»94. Толстой не наделяет Митрича особыми положительными качествами, да и объективный анализ всей художественной системы рассказа не позволяет «вычислить» праведность этого персонажа. Все внимание писателя как мыслителя и художника сосредоточено на образе Акима. Именно он здесь «святой».
Таким образом, необходимо поставить вопрос: можно ли вообще рассматривать изображение «пьющего, ругателя, но святого» как метод подхода Толстого и Чехова к проблеме праведничества.
О проблеме праведничества в творчестве Чехова уже было сказано выше. Упоминавшиеся нами исследователи, касаясь этой проблемы, утверждали «пьющий, ругатель, но святой» именно как принцип чеховского подхода к праведничеству. «Это проявление святости, обыденной, житейской, неяркой, которая отличает и чеховского Костыля», — читаем в статье Г. А. Вялого95. Некоторые советские ученые доходили до крайностей и, быть может, вполне разделяли точку зрения на мораль, высказанную в романе Т. Манна «Волшебная гора» русской женщиной madame Шоша: «...нравственность надо искать не в добродетели, т. е. не в разумности, дисциплине, добрых нравах, честности, а скорее в противоположном, то есть в греховности, когда отдаются опасности, отдаются тому, что вредно, что съедает нас. Нам кажется, что более нравственно погибнуть и даже губить себя, чем сохранять...»
