Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Мифопоэтическая картина мира в романе Татьяны Толстой «Кысь» 18
1. Функциональность мифологемы «Кысь — Княжья Птица Паулин» в романе Татьяны Толстой 18
2. Архетипичная мифооснова романа «Кысь» 30
3. Функциональность неомифологии культуры в романе 41
4. Мифический квест как способ выражения авторского сознания 51
5. Азбучный принцип сюжегосложения как создание симулякрового мифа о концепции бытия героя 63
6. Азбучный принцип сюжегосложения как разрушение симулякрового мифа о концепции бытия героя 77
Глава II. Реализация жанровых признаков антиутопии в романе Татьяны Толстой «Кысь»
1. Способы изображения существа будущего в романе 94
2. Ршуализация жизни как жанровый признак антиутопии «Кысь» Проблема взаимоотношения интеллигенции и народа 110
3. Категория женственного в антиутопии «Кысь» 125
4. Особенности темпоральной организации в антиутопическом романе 135
5. Художественное пространство в антиутопии Татьяны Толстой «Кысь» 150
Заключение 163
Примечания 168
Список ишользованнойлитературьі 182
- Функциональность мифологемы «Кысь — Княжья Птица Паулин» в романе Татьяны Толстой
- Азбучный принцип сюжегосложения как создание симулякрового мифа о концепции бытия героя
- Ршуализация жизни как жанровый признак антиутопии «Кысь» Проблема взаимоотношения интеллигенции и народа
- Особенности темпоральной организации в антиутопическом романе
Введение к работе
Татьяна Никитична Толстая (1951) — один из наиболее ярких прозаиков современности. Рассказы Т. Толстой, появившиеся в начале 1980-х годов, сразу заметили и признали фактом «великой прозы», выделив такие ее свойства, как нетипичность героев, своеобразие фабульного материала, оригинальность художественной манеры автора. С 1990 по 2000 годы Татьяна Толстая жила и работала в США, преподавая в различных университетах и колледжах художественное письмо и русскую литературу. В 2001 году возвращение писательницы в Россию ознаменовалось призом XIV Московской международной книжной выставки-ярмарки в номинации «Проза-2001» за первый роман «Кысь» (2000), после которого появляются новые сборники «Ночь» (2002), «День» (2002), «Двое» (2002), «Изюм» (2002), «Круг» (2003), «Не кысь» (2004), «Белые стены» (2004). Определяя место Т. Толстой в современном литературном процессе, большинство критиков относит творчество писательницы к постмодернизму [1]. Другие исследователи, прямо не называя Т.Толстую постмодернистом, высказывают мнение, что концепция человека и система образов восходят именно к постмодернистской традиции [2]. И.С. Скоропанова так характеризует направление творческой эволюции писательницы: «С конца 80-х — в 90-е гг. ряды постмодернистов растут. Они пополняются как за счет вчерашних реалистов и модернистов ( ... Татьяна Толстая ... ), так и благодаря появлению плеяды талантливых молодых авторов»[3]. Г.Л. Нефагина отрицает принадлежность писательницы к постмодернистам и причисляет ее к авторам «другой прозы», ставя в один ряд В. Пьецуха, Вик. Ерофеева, С. Каледина, Л.Петрушевскую, Евг. Попова [4]. В Т. Толстой видят представительницу «новой волны», мастера «артистической прозы»[5], говорят о внимании писательницы к «состоянию основного вещества», жизни, «которая каждый день бывает», о частом использовании мотивов одиночества, разлада мечты и реальности, что позволяет им отнести рассказы Т.Толстой к современной «женской прозе» [6].
Основной интерес исследователей связан со спецификой конфликта произведений Т.Толстой, способами выражения авторского сознания, особенностями хронотопа, интертекстуальных связей и определением ее художественного стиля.
Наибольшие разногласия среди критиков вызывает своеобразие конфликта в рассказах Т.Толстой. По данному вопросу обозначилось несколько точек зрения. М. Золотоносов, Е.Булин, А. Василевский считают, что усиливая роль жизненных обстоятельств в структуре произведений, Т.Толстая обрекает героев на переход из одного «узко-ужасного» пространства в другое, которое ничем не лучше предыдущего [7]. А. Василевский в статье «Ночи холодны» предлагает различать «отношение автора к своим героям и отношение к ним самой жизни», отмечая, что в рассказах Т.Толстой присутствует динамическое равновесие беспощадной ироничности и дружелюбного юмора, жестокой правды и милосердной снисходительности: «Автор не жесток, жизнь жестока. А он только "вынужденно" правдив и не хочет утешить читателя, не хочет "подсуживать" героям»[8].
В другом ключе решают проблему отношения героя и среды П. Вайль и А. Генис, С. Пискунова и В. Пискунов, М. Липовецкий [9], выявляя взаимодействие художественно-семантических компонентов рассказов Т.Толстой, ориентированных не на реальность действительности, а на реальность литературного текста. П. Вайль и А. Генис в статье «Городок в табакерке: Проза Татьяны Толстой» отмечают, что писательница сама отгораживает своих героев «от пошлой будничности прекрасными метафорическими деталями», «метафорической истерией»: «Метафора Т.Толстой — волшебная палочка, обращающая жизнь в сказку ... Орудие ее бунта — прекрасный метафорический мир, выросший на полях биографии героев»[10].
Пристальное внимание к художественной манере Т.Толстой проявили Н.Л. Лейдерман и М.Н. Липовецкий в своем труде «Современная русская литература», где они подчеркивают «демонстративную сказочность» поэтики писательницы, доминирующий интерес к игре со словом: «Сказочное мироотношение предстает в этих рассказах как универсальная модель созидания индивидуальной поэтической утопии — в которой единственно и можно жить, спасаясь от одиночества, житейской неустроенности, кошмара коммуналок и т.д.и т.п.»[11].
Кроме того, М.Н. Липовецкий в статье «"Свободы черная работа": Об "артистической прозе" нового поколения» обращает внимание на двойственность субъектной организации прозы Т. Толстой. С одной стороны, автор статьи выделяет мирообраз круга страданий, который «находится в зоне сознания персонажа», с другой, — образ культуры, который создается автором «поверх» сознания героя, появляющийся «в структуре метафоры, в конструкции фразы, в стилевой атмосфере». Лирическое авторское чувство вытесняет пошлость и будничность в существовании героев «метафорической экспансией», отменяя безвыходность ситуации, в которой они оказываются [12].
Выявлению роли устойчивых мотивов в сюжетно-композиционной структуре произведений Т.Толстой уделяют внимание Т. Швец, Г. Писаревская, А. Неминущий, Н. Ефимова [13]. Анализируя мотивы круга, игры, смерти, одиночества в качестве наиболее характерных для творчества Т.Толстой, одни исследователи видят в них опору «на тенденции реалистического типа мышления», соотнесенного «с опытом эстетики модерна (и постмодерна)», но не сливающегося с этим опытом, а обозначающего «потенциальные возможности самообновляющегося реализма конца XX века» [14]. Другие указывают на постромантическое начало рассказов Т. Толстой, что позволяет соотносить их с орнаментальной прозой: «Практически любое из типологических свойств орнаментальной прозы можно без труда у Т.Толстой обнаружить, благо они лежат на поверхности, как не прячется у постмодернизма любой прием»[15].
Вопросу функциональности интертекста в творчестве мастера посвятили свои работы О.В. Богданова, А. Жолковский, Е. Невзглядова, Н. Иванова, И.Грекова [16]. Исследователи отмечают, что элементы интертекста, проявляющие себя как в тематике, так и в поэтике произведений Т.Толстой, обладают полифункциональностью, выражая авторскую оценку, афористически-обобщенно характеризуя персонажей и ситуации, способствуют типизации изображаемого, актуализируют имплицитные текстовые смыслы.
В 2005 году появляется первая диссертация, посвященная анализу рассказов Т.Толстой. Исследование Люй Цзиюна «Поэтико-философское своеобразие сборника Татьяны Толстой "Ночь"»[17] содержит научный анализ произведений малой формы, рассматриваемых диссертантом с точки зрения идейно-эстетического единства и сходства жанрообразующих элементов.
Роман Т.Толстой «Кысь» (2000), синтезировавший в себе черты массовой и «высокой» литературы, был оценен строже, чем предыдущие произведения прозаика. Появились многочисленные разноречивые отклики (в Интернете размещена целая коллекция рецензий), где достаточно часто звучала мысль, что «Кысь» — своего рода итоговое произведение в творчестве Т.Толстой и в русской литературе XX века в целом. При этом выдвигались два диаметрально противоположных мнения: одни рецензенты с восхищением подтверждали значимость и обобщающий смысл идей, образов, своеобразие метода автора, другие открыто, иногда в довольно резкой форме, выражали свое неприятие, раздражение и разочарование. Писательницу обвиняли в «бесконечном заимствовании» из русской и зарубежной классики, упрекали в неоригинальности и неактуальности тем, поднимаемых автором в романе. Причем большая часть этих откликов отличалась несколько тенденциозным пересказом событий, где литературоведческий, философский и социальный аспекты оставались без должного внимания, что, впрочем, естественно для отзывов о новом произведении «становящегося» художника слова. Так, Е.Беньяш с иронией рассуждает о том, что пока Толстая сочиняла свой роман, темы затронутые в них, много раз были подняты и обсуждены не только публицистической, но и научно-исторической, политологической и даже филологической литературой [18].
Среди критических отзывов на «Кысь» можно выделить наиболее интересные и обстоятельные рецензии Б. Парамонова, Н. Ивановой, А.Латыниной, Н. Елисеева [19].
Б. Парамонов, назвав Т.Толстую «классиком русской литературы», увидел в романе «энциклопедию русской жизни», где в полном объеме проявляются все этапы развития русской истории: «Наслаждаясь "Кысью", вы чувствуете, что игра стоила свеч: стоило прожить такую историю, чтобы породить такой текст. Русская история, как и положено, оправдывает себя в литературе»[20].
Н. Елисеев продолжает развивать мысль Б. Парамонова и отмечает особености изображения «народного подсознательного» в романе «Кысь». Рецензент подчеркивает, что Т. Толстая берется изобразить то вечное, веселое, но одновременно и жестокое, почти доисторическое, на основе которого вырастают и город Глупов, и город Градов: «Разоблачение славянофильской мечты о русском XVII веке, издевательство над "избяным" раем соединено у Татьяны Толстой с попыткой понять "утопию" как осуществление народного "подсознательного", изобразить революцию и постреволюцию как торжество национального "подсознания"» [21].
По мнению А. Латыниной, «никакой универсальной модели русской истории» Т. Толстая не создает и никаких ответов на «вечные вопросы» в ее романе нет. При этом рецензент отмечает наличие мастерски смешанного коктейля элементов различных литературных жанров, сдобренного «изысканной языковой игрой» и щедро приправленного «фирменной толстовской мизантропией» [22].
История, созданная Т.Толстой, трагична и сложна, но, как считают Н.Иванова и А. Архангельская, сочетание черного юмора с тонкой иронией и общественно-политической сатирой делают роман «искусной», «нарядной», «артистичной» прозой: «Вот это напряжение между скорбью и гневом внутреннего послания и узорочьем исполнения — и делает роман Т.Толстой особенным словом в новой русской прозе»[23].
В одной из самых негативных рецензий А. Немзера подчеркивается имитация Т.Толстой под прозу А. Ремизова, Е. Замятина, В. Набокова, романы братьев Стругацких, заимствование ею мотивов из «среднего фэнтези», игра с мифологической символикой, «сорокинское смакование мерзости, банальности о связи культуры с тоталитаризмом» и желание понравиться всем без ограничения [24]. К. Степанян замечает в романе «Кысь» «холодную издевку» над «узнаваемыми или типизированными личностями, ситуациями, образами отечественной истории» [25]. Е. Щеглова в статье «Человек страдающий: Категория человечности в современной прозе» упрекает автора «Кыси» в том, что она перестала обращаться в своих произведениях к проблеме сострадания и сопереживания, обнаруживая беспсихологизм и отсутствие настоящего интереса к личности, ее духовному миру [26].
В последнее время начала формироваться тенденция научного подхода в интерпретации романа Т.Толстой. Исследователей интересует проблемно-тематическая основа данного произведения, способы выражения авторского сознания, сверхтекстовые связи, приёмы метафоризации и другие средства изобразительности и выразительности в их функциональном проявлении.
К. Гордович в статье «Роман Т.Толстой "Кысь" в контексте постмодернистской литературы» соотносит центральных героев романа с персонажами произведений других русских писателей современности, в частности писателей-постмодернистов. Исследователь подчеркивает значение интертекста, связанного с именем А.С. Пушкина, указывает на использование Т.Толстой приемов абсурдизации, смешений и смещений, определяя их роль в организации романного хронотопа. Роман «Кысь», по мнению исследователя, «действительно подвел итог в использовании приемов изображения мнимой духовности, кажущихся идеалов, мотивов и способов борьбы с инакомыслием» [27].
Т. Давыдова и Т. Мелешко, открыто не называя роман Т. Толстой постмодернистским, отмечают, что внешне роман отличается от всего написанного писательницей ранее, однако в нем чувствуются черты, присущие всему ее творчеству: обращенность к вечным общечеловеческим темам, юмор и ирония, особый «сказочный» стиль письма, аллюзии на русскую и мировую литературу, пародийное воспроизведение реальной действительности, игровой модус, интертекстуальность, наличие многозначности трактовок, что позволяет говорить о постмодернистском компоненте романа «Кысь» [28].
Интересный подход к природе языка постмодернистского текста на примере романа Т.Толстой демонстрируют М. Голубков и Д. Маркова. По их мнению, в романе «Кысь» происходит «разрушение постмодернизма изнутри, средствами самой постмодернистской эстетики, осмысление тупиков, в которые заводит тотальная постмодернистская деконструкция»[29].
Анализу использования техники многослойной игры с читателем, построенной на использовании приемов интертекстуальности, посвящена статья В. Цуркана «Игровое начало в творчестве Татьяны Толстой». Исследователь подчеркивает, что главный конфликт прозы Т. Толстой — это «столкновение реальной и вымышленной жизни»: «Воспринимая реальность как трагикомический театр, гротескную самопародию, зрелище уродств и абсурда, писательница пытается отменить безысходность ситуации жизни "чисто художественными приемами"»[30].
Вопросу функциональности семантических интертекстов в романе «Кысь», в частности выявлению аллюзий, заключенных в именах героев и нарицательных существительных, посвятили свою работу М. Ерохина и О.Соловьева [31]. Установлению места и роли личности А.С. Пушкина, его творчества в пространстве романа «Кысь» уделяет внимание в своей работе О.Калашникова. Исследователь проводит мысль, что художественный код Т.Толстой оказывается напрямую зависимым от пушкинского кода, а философский смысл романа не может быть понят вне пушкинского текста «как мирообразующей универсума Толстой»: «Редуцируя пушкинский миф русской культуры, обытовляя, снижая, карикатуризируя сакральный знак, Т.Толстая объективно обнаруживает его центральное положение не только в собственном художественном коде, но и во всем гипертексте русской культуры, доказывая, что ... он остается неким конечным кодовым символом, национальным мономифом» [32].
В 2004 году появилось диссертационное исследование Л.Н. Скаковской «Фольклорная парадигма русской прозы последней трети XX века», где исследуются пути художественного влияния фольклора на писателей современной прозы. Несмотря на достаточно интересный подход к научному анализу некоторых произведений, относящихся к прозе «новой волны», в работе Л.Н. Скаковской можно выделить ряд дискуссионных вопросов, касающихся выявления способа функционирования фольклора в романе Т.Толстой. Исследователь несколько категорично заявляет, что в «Кыси» отсутствует утверждающий нравственный идеал, характерный для русского устного народного творчества, демифологизируются национальная идея и национальные святыни [33].
В диссертации В.В. Десятова «Русские постмодернисты и В.В. Набоков» (2004) утверждается, что в романе «Кысь» Т.Толстая впервые позволила себе пародировать Набокова, что «существенно обогатило спектр ее юмора»: «В книге Толстой нет героев, которых не затрагивала бы авторская ирония» [34]. Диссертант также указывает темы, вызванные набоковским интертекстом: превосходство искусства над жизнью, воображения и памяти над реальностью, духовная деградации тоталитарного общества.
Достаточно спорным на сегодняшний день остается вопрос жанровой разновидности избранного нами для анализа произведения Т.Толстой. Большинство исследователей сходится во мнении, что «Кысь» представляет собой роман антиутопической направленности, однако это не «классическая» антиутопия [35]. В статье Н. Ивановой утверждается, что Т. Толстая пишет не очередную антиутопию, а пародию на нее. Как считает рецензент, автор романа соединяет антиутопию «интеллектуальную» «с русским фольклором, со сказкой», «научную фантастику со "жгучим" газетным фельетоном»[36]. Б.Кузьминский называет «Кысь» Т. Толстой «ретроантиутопией»; принципы соединения романа с гоголевской сатирой выделяет О. Кабанова [37]. Н.Щедрина подводит своеобразный итог многочисленным отзывам и справедливо отмечает, что в «Кыси» «продемонстрированы неограниченные возможности современных жанровых трансформаций в зависимости от творческих задач автора» [38].
Отдельная глава посвящена прозе Т.Толстой в монографии О.В.Богдановой «Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60—90-е годы XX века— начало XXI века)» [39]. О.В. Богданова определяет роман «Кысь» как «сложный лингвистический эксперимент», в ходе которого «финальная сентенция автора о неумении (современным) человеком читать книги разрушает логику зависимости слова от книги, мировоззрения от воздействия литературы» [39, с.272]. Останавливаясь на вопросе о жанре «Кыси», исследователь не совсем обоснованно и доказательно утверждает: «Ни характер идеи (концептуальная прозрачность авторского замысла), ни способ сюжетного развития (сюжетостроение у Толстой слабое), ни система образного построения, ни композиционно-структурные элементы повествования не дают оснований говорить о жанре романа применительно к "Кыси"»[39, с. 293].
Обозревая критические и литературоведческие работы, посвященные прозе Татьяны Толстой, можно прийти к выводу, что на сегодняшний день не существует целостного, системного подхода к творчеству писателя, а напротив, налицо калейдоскоп различных высказываний, спорных суждений, полемичных констатации, поверхностных размышлений по поводу тех или иных аспектов романа «Кысь». В водовороте различного рода суждений нет стройной логической обобщенности, пусть еще и не завершенной, но оригинальной творческой концепции писателя.
Роман «Кысь», работа над которым продолжалась почти 15 лет, представляет собой первое объемное произведение Т.Толстой, которому в полной мере присущи черты крупной жанровой формы — романа. Кроме того, многими исследователями неоднократно отмечалось, что в своем произведении Т.Толстая решает проблему судьбы страны в ее историческом развитии с учетом особенностей российского менталитета. Стремление охватить практически все стороны нашего бытия делает «Кысь» значительным явлением литературного процесса конца XX — начала XXI веков. На основании вышесказанного «Кысь» можно рассматривать как своеобразный «роман начала»: не только как возможного начала нового этапа творческой деятельности автора, но и как отражение ментального, духовного начала российского общества. Подтверждает данную сентенцию и то обстоятельство, что в оглавление романа Т.Толстая вводит «начало начал» — азбуку.
Актуальность работы определяется сложившейся в литературоведении ситуацией и заключается в том, что, несмотря на нарастающий интерес исследователей к творчеству Т.Толстой, в частности, к ее роману «Кысь», в современной науке нет специального монографического исследования, посвященного анализу художественной картины мира в указанном произведении, нет единства в определении его жанра, не выявлена функциональность и составляющие мифопоэтики автора, не определено место романа «Кысь» как в творчестве Т. Толстой, так и в современном литературном процессе в целом. Системный научный подход к рассмотрению данных проблем позволит выявить основные тенденции творчества писателя на современном этапе, а также обобщить резко противоположные оценки первого произведения автора, написанного в соответствии с канонами крупной жанровой формы.
Анализ жанровой формы выбранного нами для исследования произведения и заложенной в ней художественной картины мира позволит выявить и осмыслить проблемы философско-эстетической, образной, хронотопическои, мотивнои и других систем творческой концепции автора, а значит, глубже понять не только прозу одного из ярких представителей современной литературы, но и отчасти увидеть закономерности литературного процесса в России конца XX - начала XXI веков. Выявление мифопоэтики постмодернистских произведений является важным и значимым направлением в сегодняшней науке, что осознаётся многими исследователями и учеными, обращающимися к современной русской литературе.
Диссертация написана на материале романа Татьяны Толстой «Кысь» с привлечением ее остальной прозы.
Объектом диссертации является роман Т.Толстой «Кысь», исследование поэтико-жанрового своеобразия которого осуществляется в сопоставлении с «традиционными» и «новыми» антиутопиями Е. Замятина «Мы», В. Войновича «Москва 2042», Л. Петрушевской «Новые Робинзоны», А.Кабакова «Невозвращенец» и другими.
Предметом диссертационного исследования стало выявление особенностей мифопоэтики романа Т.Толстой «Кысь», проявляющейся на различных уровнях (мифы архетипические, культурные, бинарные, симулякровые), а также определение структуры романной формы указанного произведения.
Цель исследования заключается в стремлении представить полное и целостное описание антиутопической мифопоэтической картины художественного мира, представленной в романе Татьяны Толстой «Кысь», выявив специфику его поэтико-жанровой формы, предложить новую интерпретацию указанного произведения, наиболее глубоко раскрывающую авторские интенции.
С основной целью связаны базовые задачи диссертации:
• выявить особенности функционирования архетипического и культурного мифов в романе Т.Толстой «Кысь», проанализировать его мифопоэтическую структуру;
• изучить специфику жанровых признаков антиутопии в указанном произведении, в том числе интертекстуальных и хронотопических;
• определить основные способы воплощения симулякровой реальности антиутопического мира;
• выявить смысл азбучного принципа сюжетосложения романа «Кысь»;
• исследовать идейно-тематический уровень романа «Кысь», выявить сквозные мотивы, определить систему образов.
Методология исследования предполагает комплексное применение различных видов анализа: в работе использованы структурно-поэтический, проблемно-тематический, герменевтический и интертекстуальный методы исследования.
Теоретико-методологической базой исследования стали работы М.М.Бахтина, Ю.М. Лотмана, Е.М. Мелетинского, Б.А.Успенского, а также исследователей постмодернизма: И.П. Ильина, М.Н. Липовецкого, Н.Б.Маньковской, И.С. Скоропановой, М.Б. Эпштейна и других.
В работе обобщаются литературно-критические отзывы о романе «Кысь» О.В. Богдановой, А. Гениса, К. Гордович, А. Немзера, ГЛ. Нефагиной.
Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что в рамках специального целостного рассмотрения представлен анализ жанрово-поэтического, неомифологического и идейно-тематического аспектов романа Т.Толстой «Кысь», выявляется структурное, хронотопическое, интертекстуальное, философско-символическое содержание произведения. Анализ проводится в сопоставлении романа «Кысь» с антиутопиями А.Бородыни, В. Войновича, Л. Петрушевской, А. Курчаткина, А. Кабакова, В.Маканина, В. Рыбакова. В диссертации впервые устанавливаются смыслы антиномических мифологем на различных текстовых уровнях, определяется в полном объеме символика азбучного принципа сюжетосложения, определяется характер хронотопических связей.
С научной новизной связана и рабочая гипотеза, выдвигаемая автором диссертационной работы: в «Кыси» Татьяны Толстой синтезируются элементы различных жанров (неомифологического повествования, социально-сатирического романа, антиутопии, памфлета, притчи, драмы, волшебной сказки), которые создают неповторимое идейно-художественное повествование о судьбе современного русского мира. При этом преобладающими являются признаки антиутопического неомифологического романа. Условность, лежащая в основе организации художественного пространства в романе «Кысь», опирается на мифологическую антиутопическую модель мира. Специфика последней проявляется в напряженной динамике устремлений русского человека: космического, организующего и хаотического, деструктивного.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Воссоздавая архетипический уровень национального сознания, Т.Толстая в «Кыси» выявляет центральные компоненты русской ментальносте: особое тяготение к «Слову», сакрализации литературы в условиях общей культурной неразвитости и языческой страстности натуры русского человека.
2. На неомифологическом уровне романа «Кысь» развенчивается культурный миф о главенствующем воздействии литературы на возвышение духовности нации, демонстрируется ущербность аксиологии конца XX столетия. Дезинтеграция бинарной позиции «разум — чувства» приводят героя к полному разрушению оппозиции «жизнь — смерть», в результате чего протагонист «Кыси» превращается в симулякровую личность, и в нем не может проявиться полноценная человеческая сущность, ведущая к гармонии духа.
3. «Кысь» Т. Толстой представляет собой синтетическое жанровое образование, заключающее в себе такую картину мира, в которой доминирующими оказываются мифопоэтический и антиутопический аспекты,
4. Азбучный принцип сюжетосложения в романе «Кысь» выполняет функции демонстрации и развенчания мифа о симулякровом бытии героя. Используя символические обозначения букв древнерусского алфавита, Т.Толстая создает гипертекстовую структуру произведения, своеобразную энциклопедию «мутации духовности» в современном мире («послевзрывного» периода).
5. Название романа Т. Толстой «Кысь» подчеркивает центральную идею о кризисе духовности современного мира, прервавшего связи с глубинными культурными традициями предшествующих поколений.
Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что работа способствует более глубокому пониманию теоретических аспектов антиутопического жанра, вбирающего в себя элементы других сатирических жанровых форм. Исследование расширяет представления о поэтике постмодернистского романа, о способах воплощения симулякровой реальности и архетипических структур, о формах функционирования хронотопа и способах сюжетосложения в современных крупных эпических формах, в частности, в неомифологическом антиутопическом повествовании.
Практическое значение исследования связано с возможностью использования его результатов в курсах лекций по истории русской литературы конца XX — начала XXI века, при чтении спецкурсов по проблемам постмодернистской прозы.
Апробация исследования осуществлялась в рамках учебно-методических семинаров кафедры русской филологии Тамбовского государственного технического университета. Проблемы, затронутые в диссертационном исследовани, обсуждались на V Всероссийских чтениях «Оптина пустынь и русская культура» в городе Калуге в 2004 году, на V Международной научной конференции в Пензенском государственном педагогическом университете в 2005 году, на Международной научной конференции в Волгоградском государственном университете в 2005 году.
Основные положения работы отражены в 11 публикациях.
Структура и объем диссертационного исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав и заключения. Приложен список использованной литературы, включающий 190 наименований.
Функциональность мифологемы «Кысь — Княжья Птица Паулин» в романе Татьяны Толстой
В романе Т. Толстой «Кысь» отражаются проблемы кризиса духовности в современной России, проявившиеся в экономическом и политическом развитии страны, морально-нравственном облике общества, изменении роли России в мировом сообществе; писателя волнуют проблемы утраты многих культурных традиций прошлого, преемственности поколений. В произведении ставятся важные философские вопросы о сущности и предназначении человеческого существования, о значении культуры для развития цивилизации. П.Ладохин справедливо отмечал: «На протяжении всего произведения происходит развитие и отдельно взятой личности, и государства, развитие отношений, крах иллюзий, обретение идеалов, течение Истории»[1].
Татьяна Толстая выбирает для названия своего первого романа короткое и непонятное слово — «Кысь», интригующее и эмоционально воздействующее. Заголовок романа четко выражает основную идею произведения, заключающуюся в предостережении от последствий духовного падения общества.
Исследователи Б. Парамонов, Г. Осипов, Н. Елисеев неоднократно обращались к звуковым ассоциациям, которые вызывает слово «Кысь», отмечая сходство лексем «кысь» и «кис-кис», «брысь» и «кыш», «рысь» и «Русь». Безусловно, «Кысь» — слово синтетическое: Т. Толстая соединила в нем ласково-подзывательное «кис-кис», резко-отпугивательное «кыш», присовокупила к семантике этих древних слов символику звериного: «рысь» и брезгливое «брысь» [2]. Слово «русъ», помещенное в словарь В.И. Даля, указывает на существование в славянской мифологии сказочного чудовища, в древние времена обитавшего на порогах реки Днепр. С мифическим зверем «русъ» связаны глаголы «рыскать», «рыскивать», «рыщу», «рыскою» [3]. Все они означают примерно одно и то же: «БЪгать спТшгао, или кидаясь въ разныя мЪста; скитаться, шататься» [2]. Возможно, с их помощью автор передает ассоциацию неустойчивости нравственных ориентиров, духовного «шатания» общества.
Кысь — это, очевидно, символический хищный зверь, скитающийся по белому свету, но нигде не находящий себе постоянного приюта, «нежный, как «кис-кис», мерзкий, как «кыш», стремительный, как «брысь», русский, как сама Русь» [2]. Б. Парамонов правильно усматривает в названии романа Т.Толстой не только фонетическую, но и ассоциативную взаимосвязь между словами «Русь» и «Кысь»: «Толстая тут придумала для своей России фауну и флору, историю, географию, границы и соседей, нравы и обычаи населения, песни, пляски, игры. Она создала мир. Кысь — Русь. Цепочка звуковых ассоциаций ясная: "кысь-брысь-рысь-Русь. Русь — неведома зверюшка"»[4].
Художественный мир Т. Толстой базируется на различных мифах, которые объясняют его устройство и способ мышления его обитателей. Автор моделирует некую реальность, по законам которой живут и действуют герои. Городок Федор-Кузьмичск составляет центр романного мироздания, а то, что находится вне замкнутого, самобытного городка, призрачно, неведомо, а потому страшно.
Литературный сюжет, по определению О.М. Фрейденберг, соотносится не с жизнью, если ее понимать как историческую и бытовую конкретику эпохи, а с представлениями людей о ней, уходящими корнями в архаический миф: «Литературным сюжетом называется словесное выражение образных представлений» [5]. В опыте человечества изначально существует понимание бытия «как единого, упорядоченного, гармоничного, имеющего незыблемые константы и смысл, а человека — как сущностно и органически причастного этому бытию, в него вовлеченного»[6]. Именно этим требованиям отвечает исторически ранняя мифология, «где мир понимается как организованный, разумный и значимый Космос»[6], который время от времени «атакуется силами зла и устремленными к хаосу случайностями»[6, с.238]. Такую картину мира принято называть «классической».
В человеческом сознании с глубокой архаики до наших дней едва ли не ведущим является культурно-семантический комплекс жизни и смерти. Оппозиции «жизнь — смерть», «добро — зло» являются одними из главных структур человеческого сознания и составляют своебразный «мозговой фантом», передающийся из поколения в поколение. Рассмотрение мифологического образа Кыси с позиций указанного комплекса позволит глубже осознать замысел автора, подойти вплотную к вопросу о жанровой природе выбранного для исследования произведения.
В самом начале романа Кысь предстаёт лишь как легенда «старых людей», которые говорят, будто недалеко от Федор-Кузьмичска в дремучих, непроходимых лесах живет Кысь: «Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! — а видеть ее никто не может»[7]. Этого зверя боятся почти все обитатели городка: «Пойдет человек так вот в лес, а она (Кысь) ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! — а когтем главную-то жилочку нащупает и перервет, и весь разум из человека и выйдет» [7].
Кысь представляет собой некую мифическую силу, которой люди приписывают свои беды, недостатки, обвиняют ее во всем, что не подвластно их пониманию. Не случайно Главный Истопник Никита Иваныч, один из наиболее здравомыслящих обитателей Федор-Кузьмичска, говорит: «Никакой кыси нет, а только одно людское невежество»[7, с.27].
Очень боится Кыси Бенедикт, выделенный из числа других голубчиков как герой, размышляющий о жизни настоящей и будущей. По своей натуре он «мечтатель и НЕ врастеник», потому как «не врастает», как все остальные голубчики, в новую «среду обитания». Бенедикта не совсем устраивает тот неторопливый, размеренный образ жизни, который он ведет. Часто молодой человек задает себе вопросы, которые на протяжении многих веков волнуют человечество: «Да что мы про жизнь знаем? Кто ей велел быть, жизни-то? ... Отчего другой раз ... тянет словно уйти куда, летом, без дорог, без путей, туда, на восход солнца...» [7, с.56]. В герое заметны такие черты национального характера, как постоянное движение к воображаемому идеалу, поиски рая на земле, представляющие собой не только внешнюю («эстетическую»), но и «внутреннюю» динамику личности. Все чаще и чаще Бенедикт тоскует о чем-то, размышляет о собственной жизни: «Живи, не хочу. Все есть. А все чего-то неможется. Все чего-то свербит, свербит. Али богатства алчу?... Али свободы?...Али помереть боюся?...Али куда уйти хочу?» [7, с.72]. Бенедикт думает, что это Кысь ему в спину смотрит. В такие минуты тревожно на сердце у Бенедикта: вздрогнет, оглянется он вокруг, словно сам себе чужой: «Что это я? Кто я?!...Фу-ты... Это же я» [7, с.56]. Бенедикт гонит от себя страх и тоску, но чувствует, что Кысь уже выбрала его.
Азбучный принцип сюжегосложения как создание симулякрового мифа о концепции бытия героя
Произведения словесного искусства хранят для последующих поколений духовный опыт, накопленный за всю историю человечества. Книги содержат главные составляющие бытия: особенности менталитета, законы, обычаи и традиции, основы веры, научные знания о различных сферах жизни. Опасность ложного или поверхностного толкования раритетов культуры — одна из главных сюжетообразующих тем романа «Кысь».
Центральный герой превратно воспринимает мысли, идеи, передаваемые ими, в отрыве от той реальности, которая существовала до Взрыва. «Несчастный Бенедикт так страстно пытался понять прочитанное ... , что дошел до полного озверения ... . Потому что не ведал он мира, в котором книги эти писались, и строфы прекрасные складывались», — так формулирует причину неудачной попытки героя постичь тайну печатного слова О. Кабанова [34]. Алфавит, который вынесен в оглавление романа «Кысь», выступает в роли своеобразного символа. О. Калашникова по этому поводу справедливо заметила: «Наследуя платоновскую идею алфавита как модели мироздания, Т.Толстая пишет роман-азбуку», где каждая из глав носит имя одной из букв древнерусского алфавита [35]. В разгадке азбучного принципа заключена суть авторского замысла. «Кысь» — это роман о невозможности адекватного постижения Слова, Софии, Логоса, о котором говорится в Евангелии от Иоанна («Вначале было Слово»[Быт.1]).
В. Пригодич и Н. Литвинова также говорят о символическом значении алфавита в романе Т.Толстой: «Все может быть зафиксировано, все укладывается в парадигму древнегреческого алфавита от Альфы до Омеги. ... Весь микро- и макрокосм русской истории, культуры, литературы (прежде всего), того специфического явления, которое именуется неприятным по смысловым обертонам словом "духовность", национальные психологические и психические типы, страты, политические образования, тайная полиция, патриотическая и либеральная интеллигенция — все это составляет "кровь и плоть", кости и мышечную ткань романа "Кысь"»[36]. В первые два столетия после крещения Киевской Руси и неспешного распространения грамотности, книги, поскольку их было чрезвычайно мало, представляли собой исключительную ценность, их передавали по наследству и первыми выносили из пожара. «Для Бенедикта книга является такой же величайшей реликвией, ради обладания которой он пускается во все тяжкие. Вот откуда в оглавлении названия древнерусских букв»[37].
Нельзя полностью согласиться с мнением Н. Эскиной и О.В. Богдановой, считающими, что главы романа «Кысь» «с видимым трудом ориентируются на славянские названия букв алфавита», а искать течение смысла в «последовании» букв алфавита, как и в «последовании» глав романа — «задача довольно трудная». Н. Эскина утверждает: «Алфавитный ряд глав не выстраивает сюжет, алфавит погружает нас в бессмысленность и хаос» [38]. А на другой странице исследователь противоречит сам себе: «От главы к главе образуются внутренние смысловые сцепления, подобно таким же микрофразам, возникающим в смене букв кириллицы: аз буки веди; глаголь добро есть; живете зело; наш он покой; рцы слово твердо; ук ферт хер»[38, с.273].
В противовес приведенному мнению необходимо вспомнить о том, что существующие начертания славянских букв были приведены братьями Кириллом и Мефодием «в соответствие с сакральным пониманием сущности языка как установленного свыше кода бытия народа» [36]. С этой целью «буквенный массив славянской азбуки был разделен ими на две половины, которые, помимо числовых значений, были наделены индивидуальными прочтениями и соединены в краткие смысловые формулы» [36]. Каждая из этих половин рисовала в своем тайном звучании два диаметрально противоположных пути земного существования — праведный («изначально стремись к знаниям, говори-поступай добронравно; по естеству живи; крепко люби землю и, мысля как люди, станешь всем братом духовным; изречешь слово твердое, укрепишь закон; обретешь славу вечную») и греховный («безродный, пустой, утробная тварь, шваль суетная, вор, пьянюга, еретик, враг, прими долю горькую: изгнанником измаешься, изловят, свяжут, заточат в темнице, казнен будешь»[36]). Таким образом, славянский алфавит — это духовное послание грядущим поколениям, причем даже не нуждающееся в расшифровке в силу своей простоты и прозрачности.
В.Г. Руделев в работе «Воспоминания о Черной земле» проводит мысль о том, что у славян существовала до введения глаголицы и кириллицы своя азбука, «чертами» и «резами», где каждая буква также имела собственное сакральное значение и могла уберечь написавшего ее человека от дьявольского искушения [39]. Русский язык — один из трех мировых мистических языков (наряду с древнеиудейским и древнегреческим), который приспособлен для выражения духовных понятий, имеющихся в Священном Писании. Особенно это касается церковнославянского языка, на котором совершаются богослужения, читаются молитвы. «Кириллица является азбукой-гомилией, то есть проповедью, наставлением в евангельских истинах, становящемуся "словесным" славянскому народу» [40].
Т. Толстая, называя главы своего романа, явно ориентировалась на два варианта славянской азбуки: первый — собственно кириллица, которая просуществовала с момента ее появления на Руси практически без изменений вплоть до реформ Петра I, и второй — вариант алфавита, используемый до 1918 года. Как известно, кириллица представляла собой «греко-византийский унциал, дополненный стилизованными глаголическими буквами, необходимыми для обозначения на письме специально славянских фонем, отсутствующих в греческом языке» [41].
Вопрос о количестве букв в кириллице окончательно не решён. В дошедших до нас немногих источниках буквы употребляются по-разному, не всегда в полном наборе, некоторые буквы существуют в разных вариантах, не везде их писали одинаково. На момент своего возникновения кириллица насчитывала 38 букв, а после реформы гражданского алфавита в первой половине XVIII века она содержала только 32 буквы. Все буквы кириллицы, соответствующие буквам глаголицы, не сохранили своих греческих названий, а именовались так, как они назывались в глаголице. Исключение составляют лишь некоторые буквы, включенные в славянскую азбуку солунскими братьями по той причине, что с их помощью записывались звукотипы, которые в славянской фонемной системе не были представлены. Эти буквы встречались только в заимствованных из греческого языка словах.
Ршуализация жизни как жанровый признак антиутопии «Кысь» Проблема взаимоотношения интеллигенции и народа
Жанровые признаки антиутопии, присутствующие в романах «Мы» Е. Замятина, «1984» Дж. Оруэлла, в романе «Кысь» обнаруживаются в способах изображения прошлого. Алогичный гиперболизм, гротескность и ирония при обрисовке ритуализации жизни — еще одна особенность антиутопии. Там, где царит ритуал, невозможно свободное развитие личности. Напротив, «ее движение запрограммировано». «Сюжетный конфликт возникает там, где личность отказывается от своей роли в ритуале и предпочитает свой путь» [19]. В «Кыси» этот конфликт строится не только на столкновении в душе героя чувства неудовлетворенности жизнью и жажды найти утраченную гармонию мира, но и на противостоянии представителей «прежнего» поколения и поколения «нынешнего», связанном с решением одной из центральных проблем романа, — проблемы взаимоотношения интеллигенции и народа.
Названная проблема всегда была одной из ключевых в русской литературе. Исследователь-социолог В. Соловьев называл основной чертой русского духа, характерной для интеллигенции, «сознание своей греховности, неспособность возводить свое несовершенство в закон и право» [20]. Интеллигенция — это также та часть русского общества, которая возложила на себя бремя поисков ответа на вопрос: «Что делать?» во имя того, чтобы человек стал гармоничнее, а жизнь приблизилась к идеалу добра и справедливости.
Проблема «неоплатного долга» интеллигенции перед народом, сформулированная П. Лавровым, впоследствии переросшая в тему вины интеллигенции, также характерна для российской ментальности. Интеллигенция в лице русских писателей всегда пыталась найти общий язык с народом, проникнуться его сознанием и, наконец, проложить какой-либо мост через разделяющую их культурную пропасть. Единственную возможность сближения многие видели в противостоянии «критически мыслящей личности» любому автократическому режиму.
Традиции русской интеллигенции формировали многие писатели и поэты прошлых столетий: А. Радищев, К. Рылеев, И. Тургенев, Л.Толстой, Ф. Достоевский, А. Чехов. После революции 17-го года представители интеллигенции опять подтвердили свою честность, выступив в защиту прав человека (В. Короленко, М. Горький и др.). В XX веке вопрос о социальной роли интеллигенции обозначен в творчестве А. Блока, М. Булгакова, Б. Пастернака, Ю. Трифонова, В.Гроссмана, А. Солженицына.
В конце прошлого столетия интеллигенция уступает свои позиции, исторически возложенные на «рационально мыслящую личность». Об этом говорит в своей статье «Русский интеллигент уходит» Д. Гранин: политики, идущие к власти в начале 90-х и вскоре эту власть получившие, так остро нуждающиеся на тот момент в поддержке интеллигенции, более не видят в ней необходимости: «Интеллигенция, зачем она, она мало дает и много просит, какая от нее польза? Интеллигенция потеряла свою функцию, она уже не идет впереди, поскольку не знает, куда идти, да и позади у нее никого уже не осталось. Все разбрелись по движениям, партиям. Устали от споров и разговоров» [21].
Т.Толстая в своем романе проводит деконструкцию той функции интеллигенции, о которой несколько забыли в последнее время: нести просвещение в народ и сохранять культурное наследие прошлого. Интеллигентность в идеале представляется неким бескорыстным служением, стремлением к просвещению общества в моральном, эстетическом и научном аспектах не только словом, но и жизненным примером. В личностном плане интеллигент — человек образованный, стремящийся претворить в жизнь усвоенные гуманистические ценности, а потому отзывчивый и деликатный, но в то же время неколебимый в своих убеждениях. Именно такими изображены в романе «Кысь» Прежние.
Некоторые исследователи отмечали в способе изображения Т.Толстой окружающей ее реальности «гордыню потомственной аристократки». Б. Тух указывает характерную черту, присущую писательнице: «В Толстой ничего нет от кающегося интеллигента, каким был слушающий музыку революции Блок. Она учла предшествующий исторический опыт и знает, что музыка революции, как правило, отвратительная какофония»[22]. Эта мысль подтверждается позицией писательницы в процессе художественного разрешения проблемы взаимоотношения народа и интеллигенции в романе. В своем интервью газете «Московские новости» Татьяна Никитична призналась: «А вообще в этом "старинном споре славян между собой" я — на стороне интеллигента, а не народа, по одной простой причине: интеллигент, по определению, это тот, кто хоть что-то осознал, а народ — это тот, кто не осознал. Интеллигент — это тот, кто хочет блага не только для себя, а народ — только для себя лично. Интеллигент борется за чужие права, а народ — за свои собственные ... . Вот почему интеллигент иногда, и часто, ошибается ... , а народ всегда, будто бы, прав. И заметьте, ему, народу, НИКОГДА стыдно не бывает. И он НИКОГДА не испытывает потребности извиниться. А интеллигент постоянно извиняется, и никто его еще ни разу не простил»[23]. Двойственность решения данной проблемы проявляется в том, что Т. Толстая тем не менее ставит в центр романа «Кысь» тему народа: «Мне хотелось про жизнь и про народ. Про загадочный русский народ. Это тайна почище пирамиды Хеопса, будь то мужик, будь то власть, без разницы» [24].
Собирательный образ Прежних в романе «Кысь» выведен как антипод простым жителям Федор-Кузьмичска. Это поколение «бывших» (как говорили об уцелевшей интеллигенции в двадцатые годы прошлого века, после «Взрыва»- революции), тех, кто помнит жизнь до катастрофы и считает, что она была значительно лучше. Случайно уцелевшие, притихшие и униженные, они все стараются служить одичавшему народу, просвещать его: про первопечатника Федорова да про Пушкина напомнить (истинные хранители памяти). В образах Прежних находит воплощение давний спор о судьбах развития России (западники и славянофилы).
Особенности темпоральной организации в антиутопическом романе
В жанре антиутопии обычно используется особый «посткатастрофический» хронотоп, который совмещается с прорывами в прошлое. Конструируя условно-метафорическое время и пространство романа «Кысь», Т. Толстая объединяет вымышленное и реальное пространство-время. «Оказавшись в рамках теории и практики постмодернизма, в "Кыси" Толстая ищет новые способы описания мира, творит свое художественное пространство, делает, по ее словам, то, "что делал Бог во дни творения". ... Радиоактивное Берендеево царство — мир, "свернувшийся одной мышиною норой", — поле деятельности, где Толстая имеет возможность "проиграть" по-иному (в другом "месте" и "времени") обстоятельства жизни своих героев, безумцев, обменивающих вымышленную жизнь на настоящую» [31]. Концепция истории в утопии носит «финалистский характер» (достижение идеала — конец исторического процесса). Антиутопия разомкнута в будущее: «Исторический процесс делится на два отрезка — до осуществления идеала и после, между ними— катастрофа, революция или другой разрыв преемственности» [32]. В этом заключается главная особенность хронотопа антиутопии: локализация происходящего во времени и пространстве после эпохального события (катастрофы, переворота, войны).
Многие исследователи отмечают связь даты аварии на Чернобыльской АЭС и времени начала работы писательницы над романом (Г.Л. Нефагина, О.В.Богданова, В.Цуркан, О. Славникова и др.). События в «Кыси» происходят в будущем, спустя двести лет после гипотетической катастрофы, очередного Взрыва, который повернул историю вспять, погрузив цивилизацию в языческую эпоху, некое русское средневековье. Однако говорить о том, что замысел романа возник только под впечатлением Чернобыльской катастрофы, было бы не совсем корректно (сама Т.Толстая в одном из своих интервью призналась, что данное событие послужило завязкой романа только отчасти). Очевидно, сказалось и массовое увлечение антиутопией, охватившее в последней трети прошлого столетия интеллигентское сообщество.
Антиутопический жанр родился как реакция на попытку реализовать социальные утопии в действительности. Исследователь Е. Гессен в статье «Конец прекрасной эпохи» указывает социальные истоки возрождения антиутопии: «Антиутопия враждебна тому, что именовалось коммунистическим мировоззрением, — общество, строившееся 70 лет в одной отдельно взятой стране, было замешено на утопии, она внушалась его жителям с пеленок до самой старости ... страна жила на полную катушку в утопии. Когда с развитием гласности она ушла в небытие .. . литература схватилась за жанр антиутопии как за свое последнее прибежище. Да и когда же было писать антиутопии, как не сейчас, в самом начале постутопического периода?»[32].
Общественно-исторические предпосылки развития этого жанра автор статьи справедливо видит в том, что «сама действительность дошла до такого поразительного абсурда, что и особой изобретательности не требуется — знай себе экстраполируй сегодняшние события — в будущее: сегодняшний развал— в завтрашний хаос, сегодняшнюю потерю надежд — в завтрашнюю безнадежность и отчаяние. Поэтому, верно, и читаются новые антиутопии не как грозное предупреждение, но как зарисовки реальности» [33].
В русской антиутопии последних лет пространство и время в большинстве случаев угадывается без труда: это советское государство и реальное (авторское) сегодня без всяких притязаний на будущее. Даже в тех произведениях, где настойчиво обозначен XXI век, заметны, прежде всего, реалии нашего времени (романы В. Войновича, братьев Стругацких, А.Бородыни). «При этом время здесь не движется, не проистекает, а только сгущает свое качество, накапливая в себе все то, что несет с собой наше отдельное от "цивилизованных народов" будущее. Это "выборочное" будущее неумолимо и необъяснимо надвигается на сегодня, оседая на знаках ужаса, мрака и страха, закрывая всякую видимость на будущее» [4, с. 155].
Несмотря на то что роман «Кысь» следует этой традиции, в изображаемом здесь обществе будущего совершенно по-постмодернистски смешались в одно целое отшельническая жизнь староверов-кержаков, которые во многом остались существовать в далеком русском средневековье, отдельные обычаи времен татарского ига (начальники называются мурзами), реликты времен советского тоталитаризма, дополненные бессмысленным, но живучим диссиденством. И все это существует на фоне культурной десакрализации, апогей которой переживаем мы сегодня. «Десакрализация,— пишет Т.Толстая в своем эссе «Квадрат»,— лозунг XX века, лозунг посредственностей и бездарностей ... все должно быть бессмысленным, низменным (якобы демократичным, якобы доступным), ... каждый имеет право судить о каждом, ... авторитетов не может быть в принципе, ... иерархия ценностей непристойна (ведь все равны)» [34].
Очерк был написан в середине 2000 года, примерно в то же время, когда Т.Толстая заканчивала работу над романом «Кысь». Возникает ощущение, что эссе «Квадрат» является своеобразным эпилогом к роману. Здесь писательница не столько с искусствоведческой, сколько с философско-социальной точки зрения дает анализ культурному пространству в России после появления «Черного квадрата» Казимира Малевича, то есть последних 80 лет, времени, приходящегося на годы Советской власти. Выводы, которые делает писательница, довольны неутешительны: «Художник "послеквадратной" эпохи, художник, помолившийся на квадрат, заглянувший в черную дыру и не отшатнувшийся в ужасе, не верит музам и ангелам; у него свои, черные ангелы ... , прагматичные и самодовольные господа, знающие, почем земная слава и как захватить ее самые плотные, многослойные куски» [34, с. 13-14].
Для Т. Толстой дегуманизация и десакрализация представляют собой то губительное начало, под воздействием которого живет современное общество, существуют и голубчики «кысьского» мира.
«Квадрат» — не единственный очерк Т. Толстой, тем или иным образом связанный с авторским замыслом и художественной идеей романа «Кысь». Эссе «Русский мир», написанное для манчестерской газеты «Гардиан» в 1993 году, некоторые исследователи рассматривают как один из возможных истоков романа (Б. Тух, С. Шулежкова). Бесспорно, нельзя с полной уверенностью ратифицировать данное замечание, так как очерк был написан после семилетней работы автора над романом. Но именно в «Русском мире» Т. Толстая раскрывает характерные черты русского пространства и основные закономерности течения времени в нем. «Ничего интереснее, парадоксальнее и противоречивее, чем русские люди, я не знаю. Россия — это большой сумасшедший дом, ... где кошмары и ночные фантазии материализуются до полной осязаемости, а простые, подручные, необходимые предметы при ближайшем рассмотрении оказываются иллюзорными и бесплотными ... логики в русской вселенной нет» [35].
