Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Творческое преобразование М. П. Арцыбашевымлитературных традиций Ф. М. Достоевского 19
1. Творческие принципы Достоевского в зеркале художественного мира Арцыбашева 19
2. Тематические параллели и пересечения в творчестве Достоевского и Арцыбашева 38
Глава 2. Этическая оппозиция христоподобного героя и «сверхчеловека» в творчестве Ф. М. Достоевского и М. П. Арцыбашева 77
1. Образ героя-альтруиста в рассказе Арцыбашева «Смерть Ланде» и «положительно прекрасный человек» в романе Достоевского «Идиот» 77
2. Владимир Санин и принцип «все дозволено» 107
Заключение 139
Список использованной литературы 144
- Творческие принципы Достоевского в зеркале художественного мира Арцыбашева
- Тематические параллели и пересечения в творчестве Достоевского и Арцыбашева
- Образ героя-альтруиста в рассказе Арцыбашева «Смерть Ланде» и «положительно прекрасный человек» в романе Достоевского «Идиот»
- Владимир Санин и принцип «все дозволено»
Введение к работе
Принадлежа к плеяде писателей старшего поколения, Михаил Петрович Арцыбашев наряду с М. Горьким, Л. Андреевым, А Куприным, подводя итоги и пересматривая идеалы своих предшественников, участвовал в становлении эстетики и поэтики прозы конца XIX в.
Уже ранние рассказы Арцыбашева свидетельствовали о чуткой восприимчивости к проблематике и стилю русской литературной классики в целом - от Пушкина и Лермонтова до Толстого и Чехова. Очевидная связь творчества Арцыбашева с наследием других писателей понималась, однако, главным образом в плане влияний, подлежащих преодолению, - как ученичество. Большинство критиков, отмечавших разнообразные арцы-башевские заимствования, в прямой зависимости от собственной принадлежности к какому-либо идейному лагерю и личной симпатии или антипатии к писателю, в оценке этого явления колебались от жестких обвинений в литературном воровстве, эпигонстве до хвалебного подчеркивания явной преемственности образов и мотивов произведений Арцыбашева, констатации того факта, что молодой автор, несомненно, представляет собой «крупную литературную величину» [95; 24] \
Так, довольно неприязненно об Арцыбашеве-художнике отзывалась Зинаида Гиппиус, определяя его творчество как «резко упрощенный парафраз» [140; 117].
С. Венгеров, с похвалой отзываясь о ранних рассказах писателя, в последующих его произведениях отметил излишнее подражание стилю Льва Толстого [133; 87].
«Безобразную помесь Базарова и Марка Волохова» усмотрел в главном герое романа Арцыбашева «Санин» А. Ачкасов [17; 25].
1 Здесь и далее первая цифра в скобках означает номер источника в библиографическом списке, вторая -номер страницы
А. В. Амфитеатров в книге «Новый народ и его певцы» противопоставил двух писателей «антиподов» - Алексея Толстого и Арцыбашева, подчеркнув самобытность, «отсутствие внутренней подражательности» в творчестве первого и «ловкость в приспособлении к чужому песеннику» второго [115; 344]. Амфитеатров увидел причину «подражательности» Арцыбашева в соблазнительном богатстве «выбора синтезов», свойственном началу нового века: «Маркс, Ницше, самозавершенный, наконец, Толстой, познание Ибсена, аморальный бунт эстетики принесли новые лозунги - средоточия для атомистического наблюдения и кружащихся вокруг него идей» [116; 113].
В том же ключе объясняет «вторичность идей, тематики, мотивов, образов» писателя 3. М. Зоркая, уделившая анализу его творчества главу в своей книге «На рубеже столетий: У истоков массового искусства в России 1900 - 1910 гг.» [148; 144]. «Эволюция писательства М. Арцыбашева наглядно иллюстрирует смену идей, веяний и просто литературной моды времени, - пишет Зоркая, - беллетрист подхватил веяния, идеи, носившиеся в воздухе и начинавшие получать развитие в России 900-х годов» [148; 152].
Кроме привлекавших особое внимание русской интеллигенции на рубеже столетий идей Шопенгауэра и Ницше, Зоркая отмечает связь произведений начинающего автора с рядом писателей-современников: «Социально обличительные, обращенные к жизни «низов» арцыбашевские рассказы 1902 - 1905 гг. в той же степени, как к чеховской прозе, примыкали к кругу «Знания», испытывали на себе влияние тематики, материала, стилистики М. Горького (как, например, «Из подвала» - рассказ 1903 г., прямо навеянный Горьким), а также имели прямую, точнее - прямолинейную — связь с идеалами толстовства» [148; 143].
По мнению исследовательницы, это качество произведений Арцыбашева служит ярчайшим доказательством принадлежности писателя к
«второсортной», бульварной литературе. Оговаривая естественное свойство художественного процесса обращаться к «темам вечным, образам традиционным, коллизиям, уходящим в глубь веков», Зоркая утверждает, что заимствования Арцыбашева, как и легкость перехода «от одних идей, вдохновивших такой-то рассказ, к совершенно другим идеям, вызвавшим к жизни рассказ следующий» [148; 143-144] - вовсе не свидетельство творческих исканий, а паразитическое пользование готовыми схемами.
Сам Арцыбашев не только признавал, но и постоянно подчеркивал демонстративную преемственность своего творчества и нарочитые намеки на темы и образы русской классической литературы, называл себя «единственным представителем экклетизма» среди писателей. Образы, мотивы, художественные приемы мастеров русского реализма тщательно изучаются Арцыбашевым и в том или ином виде включаются в собственную художественную систему.
«Не шел ли Арцыбашев сознательно на конфликт с уходящей эпохой, с традицией и с массовыми вкусами, этой традицией воспитанными?», -этот вопрос сформулирован исследовательницей экзистенциального сознания в русской литературе В. В. Заманской, высказавшей предположение, что арцыбашевский «Санин» - своего рода «вариант эпатирующего на рубеже веков брюсовского возгласа «О, закрой свои бледные ноги...», футуристического порыва «сбросить с парохода современности Пушкина, Толстого, Достоевского и проч. и проч.» [40; 182]? Как полагает Заманская, писатель намеренно, вполне осознанно «кощунствует», посягает на «нерушимую» традицию, «сюжеты, типы, проблемы художественного сознания XIX века Арцыбашевым ставятся под сомнение и даже откровенно оспариваются» [40; 184].
Сформулированная Заманской гипотеза, несомненно, интересна и требует всестороннего изучения. И хотя данная работа не представляет исчерпывающего заключения, насколько осознанно и в какой степени
оспаривались Арцыбашевым «сюжеты и типы» предшествующей литературы, в частности творческое наследие Федора Михайловича Достоевского, в ходе исследования мы должны придти к более или менее определенному ответу: общность тем и мотивов, родство художественных типов, сходство творческих приемов - для Арцыбашева всего лишь «эстетическая игра» или же наследование «пафоса, логики и характера творческого поиска, схожесть интерпретации проблемы, единство познания мира» [75; 6], т. е. не что иное, как следование традиции Достоевского, а «кощунство» и «эпатаж» объясняются, во-первых, естественным желанием художника быть оригинальным, и во-вторых, всячески подчеркиваемой писателем предельной искренностью в высказываниях как в жизни, так и в творчестве.
Терминологическая база наших рассуждений, соответственно, связана с понятием интертекстуальности (используемым в широком значении -как открытость одного текста по отношению к другому тексту) и интертекстуальных связей, к которым относятся реминисценции, аллюзии, дословное и модифицированное цитирование, парафраза, перверсия, сюжетное варьирование и т. д.
Подчеркнутая откровенность разноуровневых заимствований из Достоевского во многих произведениях Арцыбашева не может не обратить на себя внимания. Эта особенность - как бы один из признаков стиля Арцыбашева, откровенного во всем, в том числе и в открытом провозглашении наследственных связей, обнажении литературных корней тех приемов, при помощи которых совершается свое собственное осмысление современности.
Необходимо заметить, что именно на рубеже XIX-XX веков происходит «реабилитация» Достоевского-художника и философа, закрепляется восприятие недооцененного ранее писателя как гения, которого можно судить только по законам, созданным им самим, а не по тем привычным
эстетическим правилам, с помощью которых многие современники писателя пытались осуждать недостатки его произведений.
Вопросы, сформулированные Достоевским, на пороге XX века продолжали стоять в русской литературе с открытой обнаженностью. Писатель как никто другой оказался созвучен духу времени, ощущениям катастрофичности бытия, размышлениям о судьбе отдельного человека, занимавшим множество самых разных творческих умов, от неореалистов до ярых сторонников радикального обновления искусства.
Как заметил В. А. Келдыш, «обнаруживая неприменимость к нему (к Достоевскому - О. М.) устоявшихся эстетических мерил, критика рубежа веков увидела в «фантастическом реализме» писателя, «реализме в высшем смысле», соединение творческого метода, освященного традициями классического XIX литературного века, с экспериментом, предсказывавшим поэтику нового века, поэтику сдвигов и деформаций» [158; 112].
Идейно-художественное наследие Достоевского оказалась глубоко причастным к творческим исканиям Л. Андреева и А. Ремизова, Е. Замятина и Ф. Сологуба, Л. Андреева, М. Горького, Д. Мережковского и многих других.
Восприятие творчества Арцыбашева в свете традиций Достоевского закрепляется практически одновременно с появлением первых откликов на его произведения. Вопрос о преемственности между наследием Достоевского и прозой Арцыбашева поднимался преимущественно в плане выявления сходства отдельных мотивов и образов, наличия разнообразных реминисценций.
Одним из первых заметил родственность Арцыбашева и Достоевского Д. В. Философов. Анализируя творчество «пессимистов пола» ( к которым отнес и Арцыбашева) в современной литературе, критик писал, что «новейшие писатели-пессимисты» унаследовали «страдания «Идиота», «Братьев Карамазовых», «Подростка» [90; 26-27].
A. Ачкасов, обращаясь к эротической стороне произведений Арцы
башева, находил нечто общее между его персонажами и героями Достоев
ского: «Если романы Достоевского, при всех своих высоких достоинствах,
грешат против художественной правды тем, что все персонажи этих рома
нов представляют собой психопатов, - все действующие лица «Санина»
изобличают в его авторе аналогичную погрешность против художест
венной правды: все они - эротоманы» [17; 36].
Голос Достоевского слышался С. А. Венгерову в повести Арцыбашева «Смерть Ланде». Известный педагог и исследователь русской литературы нашел связь между образом князя Мышкина и Иваном Ланде: «...в величайшую, конечно, похвалу автору, можно сказать, что после князя Мышкина из «Идиота» Достоевского, во всей нашей литературе нет столь яркого изображения проникновенного альтруизма, как фигура арцы-башевского студента Ланде. Этот, иногда раздражающий своей чрезмерностью, альтруизм столь органически захватывает Ланде, что читателю, как и при чтении «Идиота», ни на одну минуту не приходит мысль о каком бы то ни было преувеличении» [133; 88].
B. Боцяновский подчеркивал явное следование Арцыбашева тради
циям русской литературы (особенно в обращении к теме «униженных и
оскорбленных») [128; 169].
Нащупывал пути для сопоставления Арцыбашева с Достоевским и Ю. Хабаров. По мнению критика, слова Ивана Карамазова о «клейких листочках» и о необходимости полюбить жизнь «прежде логики» определяют лейтмотив творчества Арцыбашева, и хотя писатель «упрощает иногда решение тех «проклятых» вопросов, которые были затронуты еще литературой XIX века в лице ее лучших представителей» [95; 2], глубокие и искренние попытки разобраться в этих жизненно важных вопросах поднимают его на уровень лучших русских писателей.
Критик сравнивает все написанное Арцыбашевым с «одним большим произведением», в котором писатель «неутомимо доказывает, что жизнь скверна по вине самих людей, что мы сами делаем ее нелепой, благодаря своему уродливому мировоззрению...» [95; 2]. Смерть (по наблюдению Хабарова, тема, также связывающая Арцыбашева с Достоевским) в произведениях писателя является непреложным фактом, обесценивающим человеческое существование, но Арцыбашев, как и герой Достоевского, «любит жизнь «прежде смысла ее» и счастье видит в возможно полных и ярких переживаниях человека» [95; 23], - так заканчивает критик свое исследование.
Исследователь обращает наше внимание на искренность Арцыба-шева-художника. Хабаров, анализируя творчество Арцыбашева, связывает идеи, выраженные в его произведениях с мировосприятием самого писателя, с качествами его личности, находит зависимость между героями и их создателем.
Наряду с попытками сближения художников встречались их принципиальные противопоставления. Симптоматично, что те же авторы, которые не могли отмахнуться от напрашивающейся параллели в сюжетах и образах Арцыбашева и Достоевского, писали как об общепризнанной истине - об отсутствии у Арцыбашева одной какой-нибудь властной идеи над современным обществом, о холодности Арцыбашева в изображении внутреннего мира человека, в противоположность «теплоте» Достоевского. Не в пользу Арцыбашева приводилось различие между свойственным ему, по мнению некоторых критиков, «циничным» выворачиванием глубин человеческой души и психологическими прозрениями Достоевского.
«Достоевский, по странному и исключительному складу своего ума, особенно любил следить мерцания небесной искры под пеплом и углем разврата, греха и падения. Но ...как мучительно выстрадал сам он драмы своих героев! И как судорожно металась ваша душа, когда вы слушали речи
Сони Мармеладовой или героини «Записок из подполья»! Вот где ни малейшей примеси творческого цинизма, - один сплошной стон большой души, слезно тоскующей по попранном человеческом достоинстве, по душе человеческой...», - такое противопоставление психологизма двух художников проводит один из публицистов начала двадцатого века [43; 103-104].
Некоторые выводы, когда-то сделанные исследователями творчества Арцыбашева, представляются нам парадоксальными. Так, уже упоминавшаяся выше 3. М. Зоркая, подбирая доказательства того, что Арцы-башев - бульварный автор и произведения его не что иное, как литературные «поделки», отмечает свойственные языку писателя словесные повторы и противопоставляет этой небрежности «знаменитую скоропись» Достоевского, в которой можно обнаружить «и неотделанные, корявые фразы, и затянутость, и сбитый ритм - что угодно, но только не это маниакальное, похожее на кляксы повторение случайных привязавшихся слов» [148; 163]. Это важное наблюдение, высказанное по поводу языковых особенностей прозы Арцыбашева, несколько обесценивается противоречивым результатом, к которому приходит исследовательница. Ведь устойчивая повторяемость одних и тех же лексических конструктов как специфическое свойство произведений Достоевского отмечалась еще при жизни писателя.
Явные сопоставления с наследием Достоевского нелегко отыскать в критике об Арцыбашеве, как прижизненной, так и современной. Все они звучат как эпизодические высказывания. Из современников писателя один только А. А. Измайлов попытался определить степень влияния Достоевского на художественную мысль Арцыбашева. В работе «Банкротство идеалов» критик попробовал создать «литературный портрет» писателя и пришел к выводу, что «огромный талант» великого предшественника «увлек, ослепил» Арцыбашева, что в его творчестве «те же причудливые переплетения любви и ненависти, то же злое действие, диктуемое доброй
волей, та же софистика..., первые образцы которой дал Достоевский» [152; 15]. Проанализировав ряд произведений писателя, Измайлов утверждает, что и в целом, и в частностях Арцыбашев-художник, образно названный критиком «бедным провинциальным родственником», находится «под страшной властью» гения Достоевского [152; 19].
Обобщая весьма разноречивые мнения, высказанные в прижизненной критике по поводу идейно-художественных связей Арцыбашева с наследием Достоевского, выскажем предположение, что причины разногласий, на наш взгляд, заключаются в отмечаемой многими современниками Арцыбашева несоизмеримости масштабов художественных дарований и творческих индивидуальностей двух писателей.
Среди современных публикаций о писателе выделяется диссертация (единственная работа, написанная в данном научном формате) Л. Р. Бердышевой «Проблема героя в творчестве М. П. Арцыбашева» [См.: 105]. Несмотря на обозначенную тему, это исследование носит, скорее, биографический характер. Замечания о сходстве отдельных мотивов и героев Арцыбашева и Достоевского, как правило, повторяют высказывания прижизненной критики, тем не менее, в нашей работе учитывается опыт литературоведческого анализа, представленный в диссертации Бердышевой.
Более ценными для нас представляются наблюдения, сделанные Ириной Рейфман в монографии, посвященной русским литературным дуэлянтам, где несколько страниц отводит размышлениям о творчестве Арцыбашева. Оставаясь в рамках темы, исследовательница отмечает влияние Достоевского на произведения писателя, особенно очевидное там, где речь идет о физической агрессии и реакции на нее. По мнению Рейфман, Арцыбашев, опираясь на художественный опыт Достоевского, расходится с ним в решении некоторых этических вопросов: «Используя произведения Достоевского в качестве интертекста, он предлагает собственное, часто
противоположное, решение вопросов, поставленных предшественником» [76; 257].
Пристальное внимание и глубокий интерес к наследию Достоевского характерны для Арцыбашева на протяжении всей его творческой биографии. Восприятие идейно-художественного наследия великого предшественника не имело эпизодического характера, в различные годы Арцыбашев неоднократно обращался к Достоевскому, неоднозначно воспринимая его художественно-концептуальный комплекс.
У Арцыбашева нет специальных статей или развернутых оценок творчества Достоевского, но для него это писатель, в которого он «вчитывался» всю жизнь. Неслучайно, что именно Арцыбашев одним из первых выступил в защиту постановки «Бесов» во МХАТе, против которой, как известно, очень резко высказался Максим Горький1. Арцыбашев, как и Куприн, Айхенвальд, Мережковский, оспаривал позицию Горького, утверждавшего, что инсценировки «садических» и «болезненных» романов писателя крайне опасны. Полемизируя с Горьким, Михаил Петрович назвал роман «Бесы» «гениальнейшей, потрясающей картиной разложения человеческой личности и мысли», и поэтому «как бы ни была мрачна и даже погребальна гениальная симфония, она неизмеримо нужнее и выше либерального барабанного боя. Ибо должна сотрясаться душа человека и должен он видеть все провалы и бездны жизни, чтобы искать среди них свой единый истинный путь» [8; 4].
Многое в творчестве Достоевского было близко и дорого Арцы-башеву, но главное, для чего ему понадобился творческий опыт предшественника, - это та огромная масштабность проблем и вопросов, которыми живут его герои, их духовная широкость, заинтересованность в разрешении тех загадок бытия, которые имеют «вселенский» характер.
1 Подробнее об этом см. в диссертации Бердышевой (Бердышева, Л. Р. Проблема героя в творчестве М. П. Арцыбашева: Дисс.... канд. филол. наук: 10.01.01. - Москва, 2002 - 164 с.)
Исследование связей творчества Арцыбашева с художественными открытиями Ф. М. Достоевского может вестись в самых разных направлениях.
Острый интерес к биологической природе человека, отмеченный современниками Арцыбашева уже после опубликования ряда первых его рассказов, позволил причислить писателя к так называемому неонатуралистическому направлению, наметившемуся в начале двадцатого столетия в общем потоке реалистической литературы. Со временем именно в сборниках Арцыбашева «Жизнь» и альманахах «Земля» объединилась группа писателей, провозгласивших себя неонатуралистами.
Вопрос о принадлежности Достоевского к натуральной школе является одним из важнейших аспектов изучения творчества писателя, причем этот аспект проявился почти одновременно с опубликованием первых произведений писателя. Натуральная школа - пролог литературной деятельности писателя и одна из связующих художественное наследие Достоевского с творчеством Арцыбашева нитей.
Нельзя считать случайным возникновение замысла и названия публикаций Арцыбашева «Записки писателя». Стиль этих очерков по форме и даже по тону близок Достоевскому. Публицистика Арцыбашева - во многом ключ к пониманию этого писателя. «Пять томов его «Записок писателя» вобрали в себя всю его жизнь, выразили с не меньшей силою, чем его романы, повести, рассказы, пьесы, вулканический темперамент этого внешне замкнутого, нелюдимого упрямца и неуступчивого гордеца», — так отзывается об этой стороне арцыбашевского творчества Евгений Аничков [15; 28].
В публицистике Арцыбашева выделяются два первостепенных качества: во-первых, широкая открытость, искренность его размышлений, часто вопреки общественному мнению или общепринятым представлениям, и во-вторых, «общечеловечность» затрагиваемых вопросов наряду с
актуальностью поднимаемых тем. В частности, значительную часть «Записок» занимает полемика об одной из самых острых социальных проблем начала двадцатого столетия - «эпидемии» самоубийств. Дискуссия, развернувшаяся на страницах «Записок писателя» продолжает тему, заявленную Достоевским в ряде очерков «Дневника».
Несомненный интерес для исследователя представляют также общие для Арцыбашева и Достоевского и не анализирумые подробно в данной работе детская тема, тема преступления и общественного возмездия за него (особенно смертной казни), тема безумия.
Актуальность диссертации обусловлена недостаточными представлениями о творческой судьбе Михаила Петровича Арцыбашева. Устоявшиеся в определенных, зачастую неблагоприятных, обстоятельствах традиционные характеристики давно нуждаются в переосмыслении. Сравнение с Достоевским позволяет более объемно и содержательно представить эволюцию художественного развития писателя, проследить формирование его социально-этического и эстетического сознания. Исследование проблем, связанных с воздействием Достоевского на идейно-художественную систему Арцыбашева, с целью выявления общности черт мировоззрения и художественного мышления может составить ту основу, на которой возможно аргументированное определение места и значения писателя в литературе и общественной жизни своей эпохи.
Основные цели работы - изучение особенностей художественного мира Арцыбашева, осмысление меры и значения творческого усвоения опыта великого предшественника, закономерностей внутреннего сближения с Достоевским.
Избегая крайних выводов об идейном и художественном «родстве» Арцыбашева и Достоевского, мы стремились в процессе анализа обнаружить но только точки соприкосновения в художественном осмыслении проблем социально-нравственного и философского порядка, но и принци-
пиальные отличия, определяемые разницей мировоззренческих и художественных позиций. Анализ социально-этической и философской проблематики произведений Арцыбашева в сопоставлении с художественным опытом Достоевского позволяет выявить общность некоторых сторон их творчества, и вместе с тем придти к пониманию причин идейного расхождения.
Проблема влияния рассматривается нами на уровне не прямых оценочных высказываний, а сходства и совпадения отдельных сюжетных ходов, близости некоторых образов, приемов художественного отражения и - самое важное - в системе целостного отношения художников к миру, особенностей художественного сознания как специфической формы отражения действительности. При анализе мы исходим из представления о художественном произведении как сложного идейно-художественного единства с различными структурными уровнями. Образы героев, а также различные элементы поэтики рассматриваются в их функционировании в целостной системе произведений. Анализ материала ведется в синтезе теоретического и историко-литературных аспектов.
Таким образом, приоритетным направлением данной работы является анализ малоизученных проблем творчества Михаила Петровича Арцыбашева, которые осмысливаются в контексте художественных достижений и личностных взглядов Ф. М. Достоевского.
Поставленными целями обусловлены задачи исследования:
- обнаружить в творческом наследии Арцыбашева, его идейных и
эстетических исканиях существенные признаки общности с Достоевским;
- на конкретных примерах проследить связи произведений
Арцыбашева с наследием Достоевского;
- определить степень влияния художественного метода, образов, идей
Достоевского на творчество Арцыбашева;
- установить логику сближения и отталкивания художественных систем обоих писателей.
Решение этих задач осложнено недостаточной изученностью творчества Арцыбашева и относящихся к нему историко-литературных материалов, затерянных в архивах, старой периодике, переписке. Отрицательно сказывается отсутствие академического собрания сочинений, существующие на сегодняшний день издания представляют неполную картину творческого пути писателя, его идейного и художественного развития.
Диссертация написана на материале прозы Ф. М. Достоевского и М. П. Арцыбашева.
Объектом осмысления в диссертации являются те произведения Арцыбашева, в которых очевидны связи с образами, сюжетными решениями, мотивами художественного наследия Достоевского.
Методология исследования основана на синтезе сравнительно-исторического, историко-культурного, структурно-поэтического и герменевтического подходов.
Выдвигаемая в диссертации рабочая гипотеза заключается в следующем: выявляя аспекты преемственности прозы Михаила Петровича Арцыбашева по отношению к творчеству Достоевского, можно увидеть глубокую философско-эстетическую связь этих художников, которая не ограничивается внешним подражанием, а проявляется в общности мотивов и образов, приемов конструирования художественного текста, особенностях поэтики.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Обращение к наследию Достоевского для Арцыбашева представляет
собой генетическую связь сюжетов, мотивов и характеров, попытку
художественного диалога с писателем-предшественником.
2. Явное сходство отдельных персонажей Арцыбашева с героями
произведений Достоевского не случайно и свидетельствует об общности
эстетической онтологии и идеологии, пересечении художественных миров писателей.
3. Несмотря на близость решения многих эстетических задач, обращение к одним и тем же нравственным проблемам, этические позиции Арцыбашева и Достоевского существенно различны, что становится ясным при исследовании образов «христоподобного» человека и «сверхчеловека» в творчестве Арцыбашева и сопоставлении этих типов с героями Достоевского. В отличие от Достоевского, для которого безусловны христианская мораль, вера в идеал и правоту Христа, Арцыбашев проявляет этическую толерантность в вопросе о выборе жизненных воззрений, и именно в этом суть его идейных расхождений с Достоевским.
Научная новизна исследования во многом определена основными целями работы. В ней предпринята попытка системного обобщения и анализа влияния Достоевского на художественное творчество и мировоззренческие основы Арцыбашева. Впервые в таком объеме в качестве важнейшего аспекта творческого влияния Достоевского на Арцыбашева исследуется этическая оппозиция героя-альтруиста и «сверхчеловека», определяется ее значение в художественно-философской концепции каждого из этих авторов. Художественный мир Арцыбашева впервые рассмотрен в целостном аспекте.
Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка, включающего 221 наименование.
Теоретико-методологической базой исследования являются исследования известных достоевсковедов - М. М. Бахтина, К. С. Мочуль-ского, А. С. Долинина, Л. П. Гроссмана, Г. М. Фридлендера, В. Я. Кирпо-тина, Г. К. Щенникова, Т. А. Касаткиной, Р. Л. Джексона, Л. Аллена, Р. Лаута, а также работы о творчестве М. П. Арцыбашева - А. В. Амфитеатрова, И. П. Баранова, А. А. Измайлова, П. В. Пирогова, Н. П. Розанова,
Д. В. Философова, Ю. Хабарова и др. Немалую роль для осмысления этических проблем в творчестве Достоевского и Арцыбашева сыграли труды крупнейших западных и русских философов - Ф. Ницше, М. Штирнера, Н. А. Бердяева, А. Камю, М. Хайдеггера, Л. Шестова, Н. О. Лосского, С. Л. Франка.
Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что она способствует более глубокому пониманию литературных связей, идейно-эстетических изменений, произошедших в сознании художников слова и обусловленных сменой всей культурной парадигмы в XX веке.
Практическая значимость. Диссертационная работа создаёт базу для дальнейших исследований различных компонентов творчества М. П. Арцыбашева. Полученные результаты диссертационного исследования могут быть использованы в курсе лекций по истории русской литературы XIX и XX веков, литературы русского зарубежья, в спецкурсах и спецсеминарах по истории русской литературы, школьных факультативах.
Апробация работы. Основные положения диссертационной работы были изложены в докладах и сообщениях на научных конференциях аспирантов и преподавателей Мичуринского государственного педагогического института; на IV Международной научно-практической конференции «Проблемы моделирования в развивающихся образовательных системах», прошедшей в Мичуринском государственном педагогическом институте в 2004 г.; на Всероссийской и XXIX Зональной конференции литературоведов Поволжья «Актуальные проблемы изучения литературы в вузе и школе» в Тольятти; на заседаниях кафедры русской литературы Мичуринского государственного педагогического института, а также представлены в девяти публикациях по теме диссертации.
Творческие принципы Достоевского в зеркале художественного мира Арцыбашева
Типологическая общность реализма Достоевского и Арцыбашева, во-первых, сказывается в том, что художественное обобщение как в произведениях Арцыбашева, так и в большинстве произведений Достоевского тяготеет не столько к социальной детерминированности, сколько к внесо-циальной системе мотивировок. Характерность творчества Михаила Арцыбашева, на наш взгляд, достаточно точно определяется следующей фразой одного из современников писателя: «Одним из важных недочетов арцы-башевского творчества служит нежелательное, нежизненное наслоение на основном прочном фундаменте идейного, логичного миросозерцания» [95; 9]. Чрезмерный идеологизм исследователь посчитал серьезным недостатком писателя.
Спустя всего несколько лет после того, как прозвучало это мнение, Б. М. Энгельгардтом в круг терминов, определяющих произведения Достоевского, было включено понятие «идеологический роман». «Принципом чисто художественной ориентировки героя в окружающем является та или иная форма его идеологического отношения к миру», - писал ученый (выделено Б. Энгельгардтом) [214; 36]. Утверждение Энгельгардта о том, что в творчестве Достоевского «героиней была идея», впоследствии уточнил Бахтин, подчеркнув, что идея у писателя неотделима от ее носителя. «Мы видим героя в идее и через идею, - говорил Бахтин, - а идею видим в нем и через него» [20; 99]. Для Арцыбашева идеология также была «конструктивным элементом творчества», своего рода «питательной средой» [36; 86], в которой рождалось произведение . В этом сходство двух художников, наполнивших частную жизнь своих героев общими проблемами.
Как и Достоевский, Арцыбашев создал типические образы идей. В культурный обиход начала двадцатого столетия вошли выражения «санинщина», «наумовщина», как некогда появились понятия «свидри-гайловщина», «шигалевщина», «карамазовщина», «смердяковщина» - и за каждым из этих выражений скрывается определенный художественный образ.
Арцыбашев не просто «делает идеи своими героями», он, как и Достоевский, рисует «идеологический фазис в развитии общества, момент, когда идеи как бы разливаются по всей жизненной сфере» [36; 87]. Многочисленные идеи, буквально переполняющие произведения Арцыба-шева, предстают как в виде индивидуальной «идеи-страсти», вроде неотступных мыслей о самоубийстве подпрапорщика Гололобова («Подпрапорщик Гололобов», корнета Краузе («У последней черты»), танато-фобии персонажей рассказов «Смех» и «Пропасть», гносеологического безумия героя «Рассказа о великом знании», мальтузианства инженера Наумова («У последней черты»), так и в качестве общей, массовой идеи целого поколения: толстовства Ланде и Аладьева («Смерть Ланде», «Рабочий Шевырев»), разочарования в революционных идеалах Сварожича и Чижа, анархического индивидуализма Владимира Санина («Санин», «У последней черты»).
Арцыбашев следовал за Достоевским, создавая своих героев-идеологов. «Санин» - роман-личность и роман-идея одновременно», - заявляет П. С. Коган [162; 72]. Так же, как Раскольникову, Шатову, Кириллову, Ивану Карамазову, многим героям Арцыбашева «не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить» [10, 9; 105]1.
Исследователи Достоевского давно заметили, что по отношению к своим главным героям писатель воздерживается от прямых авторских комментариев. И в частности - от прямого осуждения в них отрицательных черт. Но и Арцыбашев, как правило, отказывается судить своих героев в авторском повествовании. Он дает читателю материал для их оценки, то есть судит косвенно, а не прямо. По замечанию П. Когана, создатель «Санина» - «тонкий художник-реалист, и его сочувствие к выводимому им герою еле уловимо. Оно сказывается в массе мелких штрихов, вскользь брошенных замечаний...» [162; 71].
Голос Арцыбашева только на первый взгляд кажется монологичным. В опровержение установленных моральных авторитетов он приводит читателю свой собственный проект переоценки всех ценностей, символизируемый «сверхчеловеком» Саниным, что вроде бы выглядит как «центростремительная», авторитарная речь. Однако идейные споры ряда героев, собственно, и образующие «многоголосность» содержания арцы-башевского романа или повести, даны без сопровождения авторского голоса. Писатель представляет читателю несколько мнений, но сам не присоединяется открыто, то есть в тексте, ни к одному из них. И все же Арцыбашев как автор к существу споров между героями относится спокойнее, чем Достоевский, в его повествовании преобладает объективный тон, а конкретное содержание дискуссий в его произведениях далеко не всегда связано с событиями (как это чаще всего бывает у Достоевского). Но принцип многоголосности, при котором не акцентируется (то есть не выдается за авторское мнение) ни один из голосов, у Достоевского и Арцыбашева — общий. Авторская точка зрения может приближаться к отдельным голосам, но никогда не совпадает ни с одним из них; полностью она обнаруживает себя только в контексте всех элементов произведения.
Тематические параллели и пересечения в творчестве Достоевского и Арцыбашева
«Певец женщины», «философ пола» - эти и подобные им «титулы» сопровождали Арцыбашева неизменно. Действительно, интерес к эротической стороне человеческого бытия проявляется в абсолютном большинстве арцыбашевских произведений самых разных жанров. Эротизм - одна из важнейших особенностей творчества писателя. «Потребности тела — пружина, движущая жизнью, создающая большинство конфликтов и трагедий, развертывающихся перед нами в его рассказах», - отмечал один из оценивающих творчество Арцыбашева современников [162; 82]. И именно эта мысль, определяющая основной тон творчества писателя, вызвала поток обвинений, клеветы и злобы, обрушившихся на автора «Санина». Откровенность и яркая правдивость, с которой Арцыбашев изобразил могучую силу инстинкта, власть телесной природы человека, снискали ему репутацию чуть ли не порнографа. Вместе с тем, так ли уж справедливо было это обвинение?1 А. Ачкасов, защищая писателя от яростных нападок моралистов, писал, что «в сравнении со многими-многими творениями современной анакреонтической музы «Санин» кажется невиннейшей и благонравнейшей повестью для детей старшего возраста» [17; 17].
Онтология пола и сладострастия - тема, общая для Арцыбашева и Достоевского.
По мнению современных литературоведов, в творчестве Достоевского несомненно звучала «тема секса - художественно воплощенная, впрочем, в той неявной, неброской форме, которая приличествовала среде и времени Достоевского. Мы привыкли к все более возрастающей сексуальной откровенности современной прозы. В романах же Достоевского, как и вообще в «старинных» произведениях русской словесности, представлена более или менее благопристойная поверхность темы секса» [190; 78].
Арцыбашев также изображал страсти, сжигающие человека дотла. В эротических сценах его произведений достаточно откровенно обнажается суть интимных отношений мужчины и женщины. Но это не только дань моде, царившей в литературе серебряного века. Еще в 1908 г. Корней Чуковский, говоря об Арцыбашеве, заметил, что «русская порнография не просто порнография, как французская или немецкая, а порнография с идеей». Арцыбашев не просто описывает сладострастные деяния Санина, а и всех призывает к таким сладострастным деяниям» [207; 83]. Тема пола для Арцыбашева - тема исчезновения гармонии между природным и духовным в человеке, своеобразной болезни человечества.
Наиболее ярко мысли писателя об отсутствии этой гармонии развиваются в романе «Санин» главным его героем: «Мы заклеймили желания тела животностью, стали стыдиться их, облекли в унизительную форму и создали однобокое существование. Те из нас, которые слабы по существу, не замечают этого и влачат жизнь в цепях, но те, которые слабы только вследствие связавшего их ложного взгляда на жизнь и самих себя, те -мученики: смятая сила рвется вон, тело просит радости и мучает их самих. Всю жизнь они бродят среди раздвоений, хватаются за каждую соломинку в сфере новых нравственных идеалов и, в конце концов, боятся жить, тоскуют, боятся чувствовать...» [5, 1; 336-337].
Любовь, по Арцыбашеву, - основа всей жизненной энергетики, витальная сила, источник великого счастья, но и великого страдания.
Тема сладострастия у Достоевского и Арцыбашева тесно связана с темой насилия. Как известно, для Достоевского сексуальное преступление - один из самых ужасных грехов. В произведениях писателя постоянно присутствуют сексуальные злодеи и их жертвы - несчастные дети и «обиженные» женщины.
Арцыбашев развивает многие «эротические» линии Достоевского, в том числе и тему жестокого сладострастия, испытываемого родителями, избивающими детей, восходящую к словам Ивана Карамазова о пробуждении в человеке «зверя сладострастия». Сцена избиения Фирсовым своего сына («У последней черты») явно восходит к произведениям Достоевского. К этому же тематическому ряду мы относим рассказ «Счастье», повествующий о маленькой проститутке по имени Сашка, почти ребенку, согласившейся за пять рублей подвергнуться избиению от некоего благообразного «кава-ера».
Изображая в своих романах сладострастников - князя Валковского, Свидригайлова, Ставрогина, подпольного человека, Достоевский никогда не делал их больное сладострастие предметом самоцельного описания, но использовал как средство характеристики, как проявление крайнего индивидуализма и гедонизма.
Эротическая сторона творчества Арцыбашева подчиняется, как и у Достоевского, теме зла. Именно поэтому в произведениях Арцыбашева многократно повторяется «достоевский мотив» оскорбленной женщины. Для его героев-сладострастников (Зарудин, Михайлов, многие другие) отношения с женщинами - средство почувствовать свою силу, власть, хотя бы и ценой страдания своих жертв.
Образ героя-альтруиста в рассказе Арцыбашева «Смерть Ланде» и «положительно прекрасный человек» в романе Достоевского «Идиот»
Рассказ М. П. Арцыбашева «Смерть Ланде», опубликованный в 1904 году, был весьма благосклонно отмечен в литературных кругах. Именно после этого небольшого произведения о писателе заговорили как наследнике классических традиций, последователе Толстого и Достоевского одновременно. «Этот рассказ - одно из самых выдающихся явлений всей «молодой литературы» последних десяти-пятнадцати лет», - так отзывается о рассказе С. Венгеров [133; 26].
В рассказе осуществлена попытка, столь традиционная для русской литературы XIX века - создание положительного героя1. Как некогда Достоевский приступил к работе над романом «Идиот» с идеей преображения героя раскольниковского типа в человека, который по красоте и совершенству близок к идеалу человеческой личности - Христу, так и герой нового рассказа Арцыбашева, носящий фамилию Ланде, демонстрирует философские концепции автора.
Герой рассказа, студент Иван Ланде, - «праведник в миру», человек, развившийся до высокой степени нравственного совершенства. Этот арцыбашевский персонаж обращает на себя внимание, во-первых, совершенной нехарактерностью для творчества писателя, а главное, тем, что является очевидной и в силу этого, безусловно, созданной вполне сознательно литературной «копией» князя Льва Николаевича Мышкина.
Реминисценции из Достоевского в этом рассказе вызывающе откровенны, подчеркнуто обобщены и особенно заметны по контрасту с вещественностью, пластичностью и внешней живописностью собственного стиля Арцыбашева, воплощающего собой трезвую реальность нормального, уравновешенного бытия. В рассказе нет открыто названного имени Достоевского, нет откровенной цитаты из текста писателя, но самый сюжет произведения или отдельного эпизода внутри него - почти цитата, сама система образов - открытая аналогия известнейшему образцу.
Как известно, в романе «Идиот» перед Достоевским стояла «задача безмерная»: «изобразить положительно прекрасного человека» [10, 28-Н; 251]. Писатель обратился к одной из самых заманчивых и сложных целей для всей мировой культуры - «художественно представить идеал человеческой личности» [100; 23]. «Положительно прекрасный человек» -это, по выражению Г. К. Щенникова, «универсальный метаобъект» для искусства. И ставя перед собой такую задачу, писатель вынужден был обратиться к «сфере метасознания» - к многообразным попыткам осмысления и воплощения идеального лица. Как известно, некоторые образцы Достоевский упоминает сам: Дон Кихот, Пиквик, Жан Вальжан. Современные исследователи выявили широчайший культурный интертекст романа. В Мышкине синтезированы «различные модели идеального героя новой европейской литературы: это и своеобразный тип- «естественного человека», и вариант «чувствительного человека» сентиментальной литературы и «универсальная романтическая личность» [100; 24].
Арцыбашев в изображении героя-праведника обращается к модели, созданной Достоевским, причем при сходстве «мысли», идейной тенденции следует отметить и разительное сходство характеров и принципов их художественного воплощения в этих произведениях.
В отличие от Достоевского Арцыбашев отказывает своему герою в сколько-нибудь значительной портретной характеристике. Внешность Ивана Ланде мы можем представить лишь по нескольким беглым фразам. Это «был легкий и тонкий человек, и шагов его почти не было слышно на мягкой земле» [5, 1; 589]. Писатель и здесь, на первых страницах повести, и в дальнейшем лишь подчеркивает его худобу, бестелесность. Вместе с тем, сложно избавиться от чувства, что даже внешне Мышкин и Ланде похожи друг на друга. «Молодой человек лет 26-ти или 27-ми, роста повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с легонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой. Глаза его были большие, голубые и пристальные...» [10, 8; 6]. Таким легко можно представить и Ланде.
Есть нечто общее и в именах героев. У героя Достоевского величественность имени Лев снимается несколько комичной и какой-то очень не «княжеской» фамилией Мышкин. Герой «Идиота» и внешне, и по характеру мало похож на Льва, он именно Лев Мышкин - лев уменьшенный, лишенный своей царственности и силы. В целом, имя Лев Мышкин выглядит оксюмороном. В повести Арцыбашева довольно звучное Иван Ланде содержит тот же момент умаления (кенозис) через введение некрасивого и простонародного отчества Ферапонтович, совершенно не сочетающегося с подчеркнуто неславянской фамилией. Вместе с тем это отчество дано Арцыбашевым своему герою неслучайно. В переводе с греческого имя Ферапонт означает «слуга».
Владимир Санин и принцип «все дозволено»
Важным источником мысли в творчестве М. П. Арцыбашева явилась «философия жизни» Ницше - мыслителя, оказавшего на Россию особое влияние и во многом определившего духовный климат интеллигенции начала века.
В художественных произведениях Арцыбашева, в его публицистике слышны множественные отголоски философии Ницше. «Идеи немецкого мыслителя составили особый, «ницшеанский» пласт творчества Арцыбашева. Именно в этом русле им раскрывается природа вопроса «о человеке и мире», выдвигается идея нигилистического бунта, идущая также от немецкого философа. ... Как и Ницше, он исследует образ сильного человека, мессии, бунтаря огромного масштаба, идею богоборчества, когда наряду с отрицанием Бога имеет место и отрицание старой морали, а в целом - прежней человеческой нравственности, когда целиком создается качественно новая система духовных ценностей», - характеризует ницшеанство Арцыбашева Л. Бердышева [105; 95].
Как известно, квинтэссенция ницшевского нигилизма - утверждение «Бог умер!». Этой формулой философ аннулировал все верховные ценности европейской культуры : Абсолют, истину, добро, любовь к ближнему, красоту, которые были воплощены в идее Бога. «Убив» Бога, философ выбросил на свалку истории и христианскую мораль.
«Ницше не устает разоблачать христианство, переходя от негодования к презрению, от спокойного исследования к язвительному памфлету. С удивительной изобразительностью он меняет точки зрения, рассматривая христианские реалии со всех сторон и раздевая их донага. Он усвоил мотивы всех своих предшественников в этой борьбе и положил начало новой войне против христианства - войне небывало радикальной и до конца осознанной» [102; 74], - так отзывается о антихристиастве немецкого философа К. Ясперс.
В «Антихристе» Ницше эпатировал публику: «Пусть гибнут слабые и уродливые - первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать им гибнуть. Что вреднее любого порока? - сострадать слабым и калекам -христианство» [183; 19].
Ницше отвергал христианство с неслыханной резкостью. «Кто выкажет сегодня хоть малейшее колебание в своем отношении к христианству, тому я не протяну и мизинца. Здесь возможна лишь одна позиция: безусловное «Нет» [66; 372].
Античеловечность христианства, по мнению Ницше, заключается в том и, что христианство объединяет все уникальные личности под властью абстрактной догмы, усредняя и порабощая тем самым человеческую природу. Он выступает не против религии, но против обобществления, против коллективности. Вспоминается его известный афоризм: «В стадах нет ничего хорошего, даже если они бегут вслед за тобою» [182; 426].
Не менее резки антихристианские заявления героев Арцыбашева: «...христианство сыграло в жизни печальную роль... ... На человеческую личность, слишком неукротимую, чтобы стать рабом, надело христианство покаянную хламиду и скрыло под ней все краски свободного человеческого духа... Оно обмануло сильных, которые могли бы сейчас, сегодня же взять в руки свое счастье, и центр тяжести их жизни перенесло в будущее, в мечту о несуществующем, о том, чего из них не увидит никто... И вся красота жизни исчезла: погибла смелость, погибла свободная страсть, погибла красота, остался только долг и бессмысленная мечта о грядущем золотом веке... золотом для других, конечно!.. Да, христианство сыграло скверную роль, и имя Христа еще долго будет проклятием на человечестве!..» [5, 1; 216-217].
Ницше заявляет: христианство с самого начала есть полное извращение того, что было истиной для Иисуса. «В сущности, был один христианин, и тот умер на кресте» [183; 56 ], -утверждает философ.
Значит, философ отделяет Иисуса от христианства и, осуждая второе, утверждает, что никто не понял подлинного смысла его проповедей и его жизни.
Арцыбашев, повторяя мысли немецкого философа, называет христианство «орудием наглого обмана», но его Санин, рассказывая о Ланде, объясняет, что, несмотря на свое идейное расхождение с ним, все-таки испытывает к этому чудаку теплые чувства и уважает его за то, что «он был искренен и на своем пути не останавливался ни перед какими преградами, ни смешными, ни страшными...». Однако следовать Ланде в его убеждениях невозможно, так как привить какие бы то ни было идеи человечеству нельзя, это всегда останется искусственным. «Ланде надо родиться. Христос был прекрасен, христиане - ничтожны», - так, совершенно по-ницшевски, звучит эта мысль Арцыбашева [5, 1; 285].
Тем не менее, Арцыбашев, художник и мыслитель, всегда демонстративно отстаивал свою независимость. Поэтому его Санин, попытавшись читать «Заратустру» Ницше, сразу же заскучал: «с первых страниц ему стало досадно и скучно. Напыщенные образы не трогали его души. Он плюнул и, бросив книгу, моментально заснул» [5, 1; 63].
Один из современников писателя в статье о нем и его героях так сформулировал идейную позицию Санина: «человек - сам по себе, человек - прежде всего и после всего!» [18; 39]. Это определение принципов арцыбашевского героя вполне в русле антрополатрии Ницше.
Но надо заметить, что не восторженное отношение к человеку как таковому составляло суть позиции Санина, равно и его создателя. Человек, современный Арцыбашеву, связанный множеством идей, мировоззрений, учений и традиций, мог вызывать у писателя только жалость или презрение. Не случайно Санин вновь и вновь пытается разбудить в жителях родного городка смелость посмотреть другими глазами на свою однообразную и чему только не подчиняющуюся жизнь: «Эх, люди, люди... создадут, вот так себе, призрак, условие, мираж и страдают. А кричат: «Человек -великолепно, важно, непостижимо! Человек - Царь!» Царь природы, которому никогда царствовать не приходится: все страдает и боится своей же собственной тени!» [5, 1; 188].
Как и Фридрих Ницше, Михаил Петрович Арцыбашев ищет ответы на свои вопросы в антропологии. Он не раз восстаёт против неё, так как не верит в современного человека, в человеческий разум, в современную культуру. И именно христианство кажется писателю решительно несоединимым с культом человека, с верой в человека, определяет его отношение к утилитарной морали, к буржуазному идеалу. Отвращение к духовному мещанству, к внешнему равнению определяется, конечно, и его эстетическим отталкиванием от современности.
