Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Актуальные проблемы номинации и реноминации лингвокультурных реалий при переводе 12
1.1. Теория реалии в аспекте проблемы номинации и реноминации 12
1.1.1. Теория реалии в современной лингвистике 12
1.1.2. Реалия и теория языковой номинации 21
1.1.3. Реалия и понятие межъязыковой реноминации 33
1.2. Из истории переводов пьес А.П. Чехова на французский язык 38
1.2.1. Первый (допереводческий) этап (1892-1904 годы) 39
1.2.2. Второй этап: первые переводы пьес А.П. Чехова на французский язык (1920 - 1930 годы) 44
1.2.3. Третий этап: переводы послевоенного периода (1944 - 1967 годы) 56
1.2.4. Четвертый этап: конец XX - начало XXI века 66
1.2.5. Эволюция восприятия во Франции драматургии А.П. Чехова и ее отражение во французских переводах 73
Выводы 79
Глава II. Особенности реноминации реалий в тексте перевода 82
2.1. Реноминация реалий - культурных предметов (R-реалий) 82
2.2. Реноминация реалий - культурных концептов (С-реалий) 97
Выводы 124
Глава III. Типология реноминации реалий на основе данных текста и метатекста 127
3.1. Специфика реноминации реалий с помощью метатекста 127
3.2. Типы реноминации реалий 138
3.2.1. Типы реноминации R-реалий 141
3.2.2. Типы реноминации С-реалий 144
Выводы 149
Заключение 152
Список научной литературы 157
Список словарей и глоссариев 174
Электронные ресурсы 175
Список источников примеров и принятых сокращений 176
- Теория реалии в современной лингвистике
- Третий этап: переводы послевоенного периода (1944 - 1967 годы)
- Реноминация реалий - культурных концептов (С-реалий)
- Типы реноминации С-реалий
Теория реалии в современной лингвистике
Понятие реалии в теории языка. Термин «реалия» получил распространение в лингвистике с начала 1950-х годов, когда о реалиях как «носителях колорита, конкретных, зримых элементах национального своеобразия» заговорили в связи с проблемами перевода.
Наиболее полное исследование проблемы реалии было представлено в трудах болгарских переводоведов СИ. Влахова и СП. Флорина. Анализируя статьи и диссертационные исследования, вышедшие к середине XX века, ученые привлекли внимание переводоведов к употреблению термина «реалия», а также синонимичных ему номинаций: «безэквивалентная лексика», «экзотическая лексика», «локализм», «бытовое слово», «алиенизм», «экзотизм», «варваризм», «этнокультурная лексика», «этнолексемы» [Влахов, Флорин 2006, 49—60]. Этими терминами обозначались слова, называющие предметы и понятия быта и культуры, исторической эпохи и социального строя, государственного устройства и фольклора, т.е. лексические единицы, передающие специфические особенности одного народа, отличающие его от других народов. К ним относили, в частности, номинации блюд национальной кухни, видов народной одежды и обуви, народных танцев, устного народного творчества, а также слова и словосочетания, обозначающие характерные только для данной страны политические учреждения и общественные явления, торговые и общественные заведения. Некоторые исследователи квалифицировали в качестве реалий слова, называющие географические пункты, произведения искусства и литературы, имена исторических личностей, общественных деятелей, ученых, писателей, композиторов, популярных спортсменов, персонажей художественных произведений, явления природы, носящие региональный характер, а также, по признанию самих авторов, множество разрозненных фактов, не поддающихся классификации [там же, 58].
Проанализировав различные стороны проблемы, болгарские ученые предложили собственную концепцию реалии как «особой категории средств выражения». В основе их теории лежит положение о том, что «реалия — это слово, а не объект (референт), названный им» [Влахов, Флорин 2006, 21]. Они определили реалии как слова (и словосочетания), называющие объекты, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому. Реалии являются носителями национального и / или исторического колорита, поэтому не имеют точных соответствий (эквивалентов) в других языках и не поддаются переводу «на общих основаниях», требуя особого подхода. Согласно точке зрения авторов, национальный колорит и отсутствие эквивалента на другом языке — два основных признака реалий и, одновременно, два важнейших критерия их отграничения от других классов слов [там же, 161; 212].
Теория реалии как лексического разряда слов, наиболее четко реагирующих на общественные события, получила дальнейшее развитие в работах некоторых отечественных исследователей [Волков 1987; Кузнецов 1982; Томахин 1988].
Однако существует и другой подход к пониманию термина «реалия». Некоторые специалисты в области теории перевода считают, что под переводом реалии следует иметь в виду перевод номинации референта как конкретного объекта внеязыковой действительности или денотата как класса объектов реальной действительности, которые могут быть определены данным понятием, т.е. подпадают под его содержание [подробнее см.: Фененко 2007, 6]. Так, классик отечественного переводоведения А.В. Федоров отмечает, что для лингвистической общей теории перевода интерес представляет вопрос о способах передачи слов как названий реалий [Федоров 2002, 170]. При этом «речь должна идти именно о переводе названий реалий, а отнюдь не о «переводе» самих реалий (как говорят, например, С.Влахов и С.Флорин), ибо реалия — понятие экстралингвистическое и не может «переводиться», как не может «переводиться» с одного языка на другой любая существующая в природе вещь [Федоров 2002, 171].
Аналогичного мнения придерживается известный отечественный переводовед А.Д. Швейцер. Он определяет реалии как предметы или явления, связанные с историей, культурой, экономикой и бытом [Швейцер 1973,250].
Для уточнения термина «реалия» специалисты в области перевода и сопоставительной лингвистики предлагают следующее разграничение. С одной стороны, — реалии как предметы, связанные с историей, культурой, экономикой, или в более широком смысле — все относящееся к культуре: предметы, функции, обычаи, факты поведения и т.п. [Гак 1998], с другой стороны, — «слова-реалии» [Волков 1987; Гак 2000; Томахин 1988], «термины-реалии» [Швейцер 1973], «знаки-реалии», «имена реалии» [Гарбовский 2004].
Специализация значения термина осуществляется и путем обращения к локальной или временной его характеристике [Фененко 2007, 6]: выделяют «национальные реалии», «реалии-американизмы», «реалии-советизмы», «реалии-неологизмы», «реалии-историзмы» [Садиков 1984; Томахин 1988; Кудряшов 1989; Миньяр-Белоручев 1999]. Таким образом, реалию как предмет объективной действительности противопоставляют единице ее номинации в системе языка.
Вместе с тем, в отечественном языкознании допускается многозначность термина реалия. Так, согласно краткому словарю переводческих терминов Р.К. Миньяр-Белоручева, национальные реалии — это предметы, явления, традиции, обычаи, составляющие специфику данной социальной общности, этнической группы. Реалиями также называют слова и словосочетания, обозначающие их [Миньяр-Белоручев 1999, 172].
В отличие от отечественной традиции, французская лингвистическая и переводоведческая школы четко и последовательно определяют реалию как референт и широко используют в своих трудах такие термины, как referent, fait culturel, traits culturels etrangers [Gouanvic 1998, 97], concepts lies a la culture. Для языковой репрезентации референта используется его номинация - vocable local, vocable a valeur culturelle, terme culturel, termes qui designent des realties [Lederer 1994; 1998; Lederer 2002]. Зарубежные исследователи, в том числе, сторонники интерпретативной теории перевода (ИТП) рассматривают реалию как «номинацию предметов или явлений, которые свойственны культуре языка оригинала и отсутствуют в культуре языка перевода» [Фененко 2008, 254]. При этом нельзя не заметить, что сам термин realia во французском лингвистическом контексте используется весьма редко.
Трудности решения ключевого вопроса, связанного с дефиницией термина реалия, «объясняются, прежде всего, фактом его экстраполяции в лингвистику из других наук» [Фененко 2007, 6]. Унаследованный из классических грамматик [Кобозева 2000, Томахин 1988] и образованный от латинского realis — «вещественный, действительный», термин реалия в полном объеме сохраняет этимологическое значение и определяется как «единичный предмет, вещь, то, что есть, существует» [Ожегов 1997]. Подобное понимание закреплено теорией номинации, где реалия определяется как денотат имени (денотатируемый объект обозначения), т.е. совокупность свойств, вычлененных в актах номинации у всех обозначаемых данным именем реалий, т.е. класса объектов [Лингвистический энциклопедический словарь 1990, 336]. В таком понимании реалия употребляется в большинстве фундаментальных и прикладных лингвокультурологических исследований, в том числе в трудах отечественных и французских романистов. Показательно в этой связи замечание Р.А. Будагова о том, что история слов должна изучаться связи с историей реалий [Будагов 2000, 364].
Третий этап: переводы послевоенного периода (1944 - 1967 годы)
Послевоенный период можно отнести к третьему этапу истории распространения чеховских произведений во Франции. Он характеризуется оживлением переводческой деятельности после Второй мировой войны, а также усилением интереса французских постановщиков к чеховской драматургии. С 1944 года возобновляются постановки пьес А.П. Чехова на французской сцене, а также издание новых и переиздание уже существующих переводов чеховского театра. Так, в 1944-45 гг. в парижском театре «Одеон» идет пьеса «Вишневый сад» в постановке Поля Ашара. Текст перевода «достаточно далек от оригинала» [Gribomont 1997, 537]. Ашар придает некоторым персонажам комические черты, приукрашает текст, добавляет части диалогов, что сильно вредит строгости построения серьезных пьес и изменяет некоторые значимые детали. Единственным преимуществом этого перевода является его живость, что делает их более легкими для произнесения со сцены, в отличие от переводов Дени Роша, практически единственных доступных на тот момент.
В 1947 году в России в рамках серии «Издания на иностранных языках» был опубликован анонимный перевод всех пьес чеховской тетралогии, однако, во Франции этот перевод распространения не получил.
В 1950 году сын Жоржа Питоева Саша, продолжив дело отца, осуществил постановку пьесы «Дядя Ваня», в 1954 году последовала постановка «Трех сестер», в 1962 - «Чайки», в 1966 году - «Вишневого сада». Все эти спектакли положительно оценены французскими критиками. Ища вдохновения в отцовских дневниках, Саша Питоев, однако, не следует всем его советам. А.П.Чехов в его постановке теряет часть своей сентиментальности, одновременно приобретая некоторый юмор и, посредством сатиры, некоторую социальную окраску. Саша ставит пьесы в переводе своих родителей.
Постепенно он публикует все переводы Питоевых, «Три сестры» - в 1954 году в издательстве «Л Аван-Сен» («L Avant-Scene), в 1959 году и в том же издательстве - перевод пьесы «Дядя Ваня», в 1955 году, по случаю постановок Андре Барсака в «Театр де л Ателье» («Theatre de l Atelier»), издается «Чайка». В 1958 году все четыре пьесы в переводе Питоевых публикует издатель Деноэль.
50-я годовщина смерти А.П. Чехова дает сильный импульс дальнейшему распространению чеховской драматургии. В 1953 году издатель Жан Перю начинает публикацию нового Полного собрания сочинений (издательство «Les Editeurs Francais Reunis»), в котором перевод пьес осуществляет Эльза Триоле. Шестой том этого Собрания выходит в 1954 году и содержит все четыре великих пьесы А.П. Чехова - «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры» и «Вишневый сад».
В совершенстве владея русским и французским языками, Э. Триоле сделала переводы многих произведений А.П. Чехова, а также написала биографию писателя («L histoire d Anton Tchekhov. Sa vie - son oeuvre») [Triolet 1954, 27]. В своей книге она впервые привлекла внимание французов к особенностям языка русского классика, процитировав при этом ранее неизвестное французской критике высказывание В.В. Маяковского, опубликованное им в журнале «Новая жизнь» в статье «Два Чехова» (1914): ««Любовь», «дружба», «правда», «порядочность» болтались, истрепанные, на вешалках. Кто же решится опять напялить на себя эти кринолины вымирающих бабушек? И вот Чехов внес в литературу грубые имена грубых вещей, дав возможность словесному выражению жизни «торгующей России». Чехов — автор разночинцев. Первый, потребовавший для каждого шага жизни свое словесное выражение». (....) Язык Чехова определенен, как «здравствуйте», прост, как «дайте стакан чаю». Вот эти-то новые формы выражения мысли, этот-то верный подход к настоящим задачам искусства дают право говорить о Чехове, как о мастере слова. Из-за привычной обывателю фигуры ничем не довольного нытика, ходатая перед обществом за «смешных» людей, Чехова — «певца сумерек», выступают линии другого Чехова — сильного, веселого художника слова» [Маяковский 1955, 299].
Э. Триоле полностью разделяла мнение В.В. Маяковского о стиле А.П. Чехова. Однако ее попытка открыть французам «нового Чехова» -«сильного, веселого художника слова» - не удалась: «Франция еще не созрела для того, чтобы это замечание принесло свои плоды при переводе произведений писателя. А.П. Чехова продолжают переводить, «смягчая стиль», «причесывать его язык», как если бы он писал по-французски» [Gribomont 1997, 436].
Эльза Триоле в своих предисловиях к переводам часто говорила о славянском характере пьес А.П. Чехова: «Я хочу, - подчеркивала она в предисловии к своему переводу, - чтобы французский читатель почувствовал «славянский шарм», который наполняет это произведение, подобно пьянящему запаху вина...» [Triolet 1954, 9].
В отличие от Ж. Питоева, Э. Триоле стремилась акцентировать русский колорит пьес А.П. Чехова, их «славянский характер». Сам А.П. Чехов еще при жизни говорил о различиях, которые он усматривает между русским характером и характерами европейских народов. Об этом можно судить по высказываниям писателя и по его письмам к современникам. А.П. Чехов посещал Францию несколько раз и считал, что эта страна «шла во главе других наций и задавала тон всей европейской культуре». «Французы казались ему замечательными людьми, он ценил в них утонченность, культуру, чувство справедливости, любезность» [Труайя 2004]. При этом А.П. Чехов много писал и об особенностях типично русских черт героев своих произведений. Так, в своем письме к А.С. Суворину он подчеркивал, что характер главного героя пьесы «Иванов» - типично русский [Труайя 2004]. «В характеристике Иванова часто попадается слово «русский», - писал он Суворину. - Не рассердитесь за это. Когда я писал пьесу, то имел в виду только то, что нужно, то есть одни только типичные русские черты. Так, чрезмерная возбудимость, чувство вины, утомляемость - чисто русские. ... Возбудимость французов держится постоянно на одной и той же высоте, не делая крутых повышений и понижений, и потому француз до самой дряхлой старости нормально возбужден. Другими словами, французам не приходится расходовать свои силы на чрезмерное возбуждение; расходуют они свои силы умно, поэтому не знают банкротства» [Труайя 2004].
Вероятно, именно с этими важными, с точки зрения А.П. Чехова, различиями в характерах русского и французского народов связано неоднозначное отношение писателя к переводам его произведений на французский язык. Отвечая на просьбу французского писателя Г. Казна перевести его пьесы, А.П. Чехов пишет: «...Вам угодно было выразить желание - перевести на французский язык мои пьесы «Три сестры» и «Дядя Ваня». Отвечаю Вам на это полным моим согласием и благодарностью, при этом считаю нужным предупредить, что и «Три сестры» и «Дядя Ваня» уже переводятся на французский язык или по крайней мере я получил письма с просьбой разрешить перевод этих пьес» (Из письма Г. Казн, 4 ноября, 1901 г. Ялта) [Чехов 1981, 374]. С другой стороны, узнав, что некий Корсов собирается перевести «Вишневый сад» на французский язык, он пишет жене: «... для чего переводить мою пьесу на французский язык? Ведь это дико, французы ничего не поймут из Ермолая, из продажи имения и только будут скучать. Не нужно... ни к чему. Переводчик имеет право переводить без разрешения автора, конвенции у нас нет, пусть К. переводит, только чтобы я не был в этом повинен» [Труайя 2004].
Переводы Эльзы Триоле не пользовались большим успехом у постановщиков спектаклей. По мнению К. Амон-Сирежоль, Э. Триоле, в своем стремлении передать «экзотику» пьес А.П. Чехова, их русский колорит, слишком «близка» к оригинальному тексту. Она сохраняет везде, где возможно, русские термины, обозначающие национальные реалии, которые мало понятны французскому читателю [Hamon-Sirejols 1993, 16]. Кроме того, Э.Триоле, как это часто случается, когда переводчик одновременно сам является писателем, нередко изменяет ритм фразы, сглаживает стилистику оригинала, что влияет на понимание текста и восприятие характеров персонажей.
Переводы Э. Триоле много раз публиковались в изданных в разные годы во Франции Собраниях сочинений А.П. Чехова. Переводы Э. Триоле выбирали для таких изданий, как «Книжная гильдия» в Лозанне в 1962 году, «Клуб друзей прогрессивной книги» в 1963, «Кружок книголюбов» в 1969 и в 1971 годах и, наконец, для престижнейшей книжной серии «Библиотека Плеяды» издательства «Галлимар» («Gallimard») в 1967 г.
Реноминация реалий - культурных концептов (С-реалий)
В этой части работы будут рассмотрены способы реноминации С-реалий, которые обозначают национальные концепты и относятся к константам русской культуры (см. Приложение 3). Они приобретают особую роль в контексте эстетики чеховской драматургии. «В драмах Чехова, - отмечает А.П. Чудаков, -за внешне незначительными эпизодами скрывается нечто. В зависимости от эпохи, личности критика, «социального заказа» и т. п. это нечто меняется. Оно может называться «настроение», «обыденность», «скука жизни», «лиризм», «пошлость мелочей» [Чудаков 1971, 199].
При определении культурных констант мы основываемся на дефиниции, предложенной в словаре Ю.С. Степанова «Константы. Словарь русской культуры». В основе культурной константы лежит понятие концепта как основной ячейки культуры в ментальном мире человека [Степанов 1997, 41]. Концепт - «это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. И, с другой стороны, концепт -это то, посредством чего человек сам входит в культуру» [там же: 40]. Согласно определению А.П. Бабушкина, концепт - «дискретная единица коллективного сознания, которая хранится в национальной памяти носителей языка в вербально обозначенном виде» [Бабушкин 2001, 53].
Мы разделяет точку зрения Ю.С. Степанова о том, что «концепт, существующий постоянно или, по крайней мере, очень долгое время является константой в культуре» [Степанов 1997, 76]. Мы считаем также, что все базовые концепты могут рассматриваться как константы культуры, поскольку ключевой концепт культуры отражает и одновременно обусловливает миропонимание, присущее той культуре, в которой он бытует и которую репрезентирует. В наборе культурных концептов как ментефактов культурного пространства проявляются особенности национального (языкового) сознания, специфика «ментально-лингвального комплекса представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества» [Красных 2003, 154].
Для исследования констант русской культуры в пьесах А.П. Чехова и их переводах особое значение имеет статья Ю.С. Степанова «Моральный кодекс Чехова» [Степанов 1997]. «Кодекс» рассматривается автором в рамках концепта «Нравственный закон». Здесь, однако, необходимо иметь в виду, что если у Ю.С. Степанова этот и другие культурные концепты носят название констант, то в литературоведческих источниках при их обозначении используются такие термины как «вечные образы», «символы», «постоянные мотивы». «В литературе, - пишет, в частности, В.А. Луков, - константами являются вечные образы, под которыми понимаются художественные образы, претерпевшие процесс трансформации из социальной категории в психологическую и составляющие своеобразный «инвариантный арсенал художественного дискурса» писателей и поэтов» (цит. по: Б.Н. Гайдин 2008, 244].
В рамках «Нравственного закона» Ю.С. Степанов и некоторые другие исследователи выделяют определенный набор концептов, которые можно отнести к константам русской культуры и которые нашли свое отражение в чеховских пьесах [Бердников 1957; Лаврова 2010; Лелис 2006; Степанов 1997; Еранова 2006; Чехов в культуре XX века 1993]. К таким концептам относятся:
- пошлость (пошлая обывательская жизнь);
- скука;
- работа (жажда разумной деятельности);
- вера (в светлое будущее, в бога, в человека, в смысл жизни), светлое, оптимистичное начало;
- свобода (становление человеческой личности, свобода человека от праздности);
- чудаки (странные, «смешные» люди); - природа (бережное отношение к природе).
Рассмотрим особенности реноминации вышеперечисленных концептов с целью выяснения
- какие модели реноминации использованы во французских ПТ;
- насколько полно переданы данные концепты при переводе;
- насколько велика вариативность использованных переводчиками французских ЛЕ, в том числе в рамках одного перевода или в рамках перевода серии пьес, выполненных одним переводчиком.
КОНЦЕПТ «ПОШЛОСТЬ». Проведенный нами анализ позволил выделить следующие ЛЕ, использованные переводчиками в процессе ревербализации концепта «пошлый» («пошлость»):
ИТ: «Постарел, заработался, испошлился...» (ДВ)
ПТ (Рош): «J ai vieilli, j ai trop travaille, je me suis banalise. "
ПТ (Триоле): «J ai vieilli, je suis epuisepar le travail, je me suis laisse envahirpar la vulgarite...»
ПТ (Питоев): «J ai vieilli, j ai trop travaille, je suis devenu cynique...»
ПТ (Галевски, Сермон): «J ai vieilli, je suis abruti de travail. Je suis devenu vulgaire»
ПТ (Перро, Каннак): «J ai vieillije me suis surmeneje deviens vulgaire»
ПТ {Адамов, в обработке Кадо): «J ai vieilli, j ai trop travaille, je suis devenu vulgaire»
ПТ (Маркович, Морван): «J ai vieilli, je me suis use au travail, je suis devenu un rustre»
ИТ: «...слышатся одни пошлости...» (ДВ)
ПТ (Рош): ...quand on entend des trivialites...»
ПТ (Триоле): «...on n entend que des lie их communs...»
ПТ (Питоев): «...on n entend que des trivialites...»
ПТ (Галевски, Сермон): «...on n entend que des banalites...»
ПТ (Перро, Каннак) : «on n entend que des paroles banales»
ПТ {Адамов, в обработке Кадо): «vous п entendez que des platitudes»
ПТ (Маркович, Морван): «...on n entendrien que des trivialites...»
ИТ: «Надо сознаться - становлюсь пошляком». (ДВ)
ПТ (Рош): IIfaut I avouer, je deviens trivial..."
ПТ (Триоле): «IIfaut I avouer, je deviens vulgaire».
ПТ (Питоев): «Омі, tu as raison,je deviens cynique».
ПТ (Галевски, Сермон): «IIfaut I avouer, je deviens vulgaire»
ПТ (Перро, Каннак): «IIfaut I avouer, je deviens vulgaire»
ПТ {Адамов, в обработке Кадо): «II faut I avouer -je deviens vulgaire»
ПТ (Маркович, Морван): «IIfaut I avouer -je deviens un rustre»
Как видно, при переводе на французский язык пьесы «Дядя Ваня» переводчики используют различные ЛЕ. Так, Э. Триоле в большинстве случаев употребляет слово «vulgaire» и его производные {«vulgarite»). Данную ЛЕ предлагают также А. Адамов, Б. Сермон и Т. Галевски, Ж. Перро и Е. Каннак. Ж. Питоев предпочитает прилагательное «cynique» и существительное «trivialite». Аналогичные ЛЕ употребляют А. Меркович и Ф. Морван, которые используют, кроме того, слово «rustre». Мы наблюдаем также такие варианты перевода, как «banalites» (Галевски, Сермон; Перро, Каннак), «platitudes» (Адамов), «lieux communs» (Триоле). Переводчики остаются верны своему выбору как в переводе пьесы «Дядя Ваня», так и других пьес А.П. Чехова («Три сестры», «Вишневый сад», «Чайка»). Наряду с приведенными выше вариантами перевода, можно отметить использование таких существительных, как «mediocrite» (Адамов), «mesquinerie» (Маркович, Морван), «grossierete» (Маркович, Морван) (см. Приложение 3).
Типы реноминации С-реалий
Тип «Чужая С-реалия — своя С-реалия». Данный тип реноминации осуществляется, как и предыдущий, с помощью приема «замены реалии реалией». Однако в отличие от него, в этом процессе участвуют реалии-ментефакты - С-реалии {работа - travail). Эквивалентность реалий данного типа устанавливается на уровне сигнификатов значений. Она основана на том, что реалии-ментефакты, хотя и характеризуются национальной принадлежностью, имеют серьезную интернациональную составляющую своего значения. Они известны далеко за пределами своей культуры благодаря общекультурному и общелитературному пространству. По степени освоенности С-реалии можно считать знакомыми для представителей различных лингвокультур. Следовательно, почти всегда в словаре своего языка (в нашем случае - французского) уже существует слово, называющее ментефакт чужой (в нашем случае - русской) культуры. Иначе говоря, С-реалии являются словарными соответствиями, в результате чего данный тип реноминации носит преимущественно узуальный характер. Участвующие в процессе реноминации С-реалии в ИТ и ПТ имеют свернутый вид. Они представлены ЛЕ нейтрального характер (свобода - liberte). Однако в процессе реноминации обнаруживаются различия в их коннотативных значениях, обусловленные разницей в ассоциативном ряду и в культурном подтексте данных концептов. Эта тенденция отражает отсутствие абсолютного тождества значений во французском и русском языках. Например, основными характеристиками концепта «свобода» в русском языке являются «простор», «воля», «отсутствие стеснения», тогда как для представителя французской лингвокультуры «свобода» - это, прежде всего, неотъемлемое право каждого гражданина, обеспечиваемое государством.
Тип «Чужая С-реалия — своя С-реалия (+ синонимы)». В отличие от предыдущего, данный тип фиксирует процесс реноминации, который происходит путем уточнения значения чужой реалии с помощью серии синонимов, называющих реалии своей культуры. Синонимичные номинации используются как в узком, так и в широком контексте произведения, внося дополнительные характеристики в значение слова. Ср., например:
ИТ: «Дачи и дачники - это так пошло, простите»
ПТ (Маркович, Морван): «Les datchas, les estivants — pardonnez-moi, mais с est d un vulgaire»
ИТ: «Постарел, заработался, испошлился...»
ПТ (Маркович, Морван): «J ai vieilli,je те suis use аи travail, jе suis devenu un rustre»
ИТ: «...слышатся одни пошлости...»
ПТ (Маркович, Морван): «...on n entendHen que des trivialites...»
Как видим, в ПТ, созданном одним переводчиком, в ряду синонимов используются номинации с различной экспрессивной окраской и функционально-стилевыми характеристиками. Они носят как узуальный, так и окказиональный характер. Ср.: Пошлый — Banal - Sans nuance pej. Qui ne presente aucun element singulier, qui est conforme a des normes adaptees au plus grand nombre d usagers. Доел.: Без оттенка уничижительности. Не обладающий какими-либо особенностями, соответствующий нормам, принятым большинством) [Centre National de ressources textuelles et Lexicales].
- Rustre - Pej. Personne grossiere, brutale et sans education (Доел.: Презр. Грубый, невоспитанный человек, не имеющий образования [Centre National de ressources textuelles et Lexicales].
- Trivial - Pejoratif. Qui manque de distinction, d elegance Доел.:
Уничижительно. Тот, у кого не хватает изысканности, элегантности) [Centre National de ressources textuelles et Lexicales].
Чудак —
- Toque - fam. Qui a le cerveau derange; qui se comporte d une maniere bizarre, un peu folle Доел.: Разг. У кого поврежденный мозг; кто ведет себя странно, ненормально). [Centre National de ressources textuelles et Lexicales].
Original - [Souvent avec une connotation pej.] Qui se comporte d une maniere qui n appartient qu a elle et qui peut paraitre bizarre ou anormale. Доел.: [Часто с презрительной коннотацией] Тот, кто ведет себя так, как хочет, и может показаться странным или ненормальным) [Centre National de ressources textuelles et Lexicales].
Тип «Чужая С-реалия — своя (развернутая) С-реалия». Данный тип реноминации фиксирует различия, существующие между чужой и своей С-реалией, а также способы компенсации возникающей в связи с этим культурологической лакуны в ПТ. Различия в сигнификатах значения приводят к необходимости «развертывать» (эксплицировать, уточнять) значение чужого слова, чтобы сделать его понятным читателю ПТ. Основным способом развертывания значения реалии выступает метатекстовый комментарий, представляющий собой сложную форму номинации (развернутую С-реалию). Комментарий может быть объективным, нейтральным или субъективным, эмоционально отмеченным. Ср.:
ИТ: У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том...
ПТ (Адамов, в обработке Кадо): Аи bord de Vans є, ип chene vert; autour de I arbre, chaine d or ...
Les deux premiers vers du prologue du роете de Pouchkine Rouslan et Lioudmilla (1828).
(Доел.: Две первые строки начала поэмы Пушкина «Руслан и Людмила»)
ИТ: тридцать пять тысяч...
ПТ (Адамов, в обработке Кадо): Trente-cinq mille roubles .
Cent quarante mille francs-or, soit pres de deux millions et demi de francs de 1995. Enorme dette dejeu!
(Доел.: Сто сорок тысяч золотых франков, или около двух с половиной миллионов франков 1995 года. Огромный карточный долг!)
Второй комментарий, в отличие от первого, содержит коннотативный оттенок, отражающий субъективное мнение переводчика.
Тип «Чужая С-реалия — своя / освоенная чужая (развернутая) С-реалия» характеризует процесс реноминации, который осуществляется путем экспликации значения чужой реалии при помощи своей реалии или чужой, но уже освоенной своей культурой, реалии. Как и в предыдущем, в этом типе закреплены особенности реноминации реалии путем создания в ПТ развернутой С-реалии. Она может быть нейтральной или экспрессивно окрашенной, национально или исторически отмеченной. Сравним, например, следующий комментарий:
ИТ: Родэ (громко и картавя): Завтракают? Да, уже завтракают...
ПТ (Маркович, Морван): Rode, (d une voix sonore marquee d un fort accent ). A taple Mais oui, on est tejd a taple...
Tchekhov indique que Rode grasseye : il est done manifestement d origine frangaise et ne roule pas les r a la russe. Ce defaut de prononciation est rendu plus sensible par la multiplication des r dans tout ce qu il dit et par le fait qu il parte toujours tres fort. Nous proposons de transposer en remplagant les dentales sonores par des sour des, a I alsacienne ou a Vallemande.
(Доел.: Чехов указывает, что Родэ картавит: следовательно, он французского происхождения и произносит звук [р] не так, как русские. Этот недостаток произношения показан с помощью значительного количества звуков [р] во всех его фразах и подчеркивается тем, что он всегда очень громко говорит. Мы предлагаем передать эту особенность, заменяя звонкие согласные глухими, как при эльзаском или немецком акценте).
Предлагая развернутую экспликацию, переводчик акцентирует национальные особенности русского произношения и предлагает передать эти особенности с помощью уже освоенной французами разницы между классическим французским произношением и его региональными вариантами. Тем самым, он заменяет развернутую национально-окрашенную номинацию оригинала развернутой национально-окрашенной номинацей перевода. При этом в ПТ используется реалия чужой (немецкой) культуры.
