Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Исходные теоретические позиции 9
1.1. Основные положения теории эпитета. Виды эпитета и его классификации 9
1.2. Формульный эпитет как особенность эпического текста 23
1.3. Эпитет в сфере исторической стилистики языка 29
1.4. Ключевые понятия антропоцентрической парадигмы: "картина мира" и "концепт" 35
1.5. Роль эпитета в раскрытии концепта и реконструкции картины мира 42
Итоги 44
Глава 2. Постоянные эпитеты и способы их выражения в испанской поэзии XII-XIV вв 46
2.1. Постоянные эпитеты концепта "эпический герой": 46
2.1.1. Формульные эпитеты концепта "эпический герой" 46
2.1.2. Постоянные эпитеты концепта "эпический герой", выраженные прилагательными 53
2.1.3. Обособления метонимического характера 55
2.2. Постоянные эпитеты концепта "Божественное начало" 62
2.2.1. Эпитеты концепта "Божественное начало", выраженные субстантивированными прилагательными 62
2.2.2. Постоянные эпитеты концепта "Божественное начало", выраженные прилагательными и обособлениями 63
2.2.3. Формульные эпитеты концепта "Божественное начало" 64
Выводы 72
Глава 3. Эволюция видов эпитета в испанской поэзии XII-XIV вв 75
3.1. Исходные позиции 75
3.2. Оценочные эпитеты 77
3.2.1. Эпитеты общей оценки 79
3.2.2. Эпитеты частной оценки 94
3.2.2.1. Эпитеты эстетической оценки 95
3.2.2.2. Эпитеты, дающие оценку с точки зрения истинности 99
3.2.2.3. Эпитеты интеллектуальной оценки 105
3.2.2.4. Эпитеты материальной оценки 107
3.2.2.5. Эпитеты, оценивающие качества личности 113
3.2.2.5.1. Верность, преданность 113
3.2.2.5.2. Честь, достоинство 118
3.2.2.5.3. Благородство 120
3.2.2.6. Эпитеты отрицательной характеристики 122
3.3. Эпитеты-интенсификаторы 124
3.3.1. Основные особенности употребления эпитета "grande" 125
3.3.2. Прочие эпитеты-интенсификаторы: "sobejano" и "tamaflo" 132
3.3.3. Антонимы "grande" - "pequefto" и "chico" 133
3.4. Метафорические эпитеты 134
Выводы 154
Заключение 158
Библиография 161
Словари 174
Памятники 174
- Ключевые понятия антропоцентрической парадигмы: "картина мира" и "концепт"
- Постоянные эпитеты концепта "эпический герой", выраженные прилагательными
- Формульные эпитеты концепта "Божественное начало"
- Эпитеты, дающие оценку с точки зрения истинности
Введение к работе
Об эпитете было сказано и написано немало. Первые упоминания о нем можно найти еще у античных теоретиков - Аристотеля, Гермогена, Квинтилиана (Античные теории языка и стиля 1996). Несмотря на его кажущуюся простоту в ряду других стилистических приемов, интерес к нему не ослабевает. При этом лингвистическая природа эпитета изучается, как правило, в свете господствующей научной парадигмы того или иного времени.
В отечественной лингвистике основоположником теории эпитета по праву считается А. Н. Веселовский, впервые применивший диахронический подход к исследованию эпитета. Ученый полагает, что за привычными для нас эпитетами лежит далекая историко-психологическая перспектива, целая история вкуса и стиля в его эволюции от идей полезного и желаемого до выделения понятия прекрасного. Если бы эта история была написана, она осветила бы нам развитие эпитета. А. Н. Веселовский отмечает некоторые моменты в истории развития эпитета: окаменение, т. е. забвение реального смысла эпитета, а также внутреннее и внешнее развитие эпитета. Исследователь выделяет три этапа в развитии эпитета: от накопления эпитетов, указывающих существенный типичный признак, к установлению постоянных эпитетов и далее к разложению этой типичности индивидуализмом. (Веселовский 1989: 59-75).
Немалый вклад в теорию эпитета внес В. М. Жирмунский, разграничивший употребление термина "эпитет" в узком и широком смысле. В широком смысле эпитет понимается как определение, как один из приемов поэтического стиля. Однако первоначально эпитет понимался более узко, только как поэтическое определение, не вносящее нового признака в определяемое понятие. В. М. Жирмунский предлагает считать эпитетом только эпитет в узком смысле, а в остальных случаях, по мнению ученого, речь идет не об эпитетах, а о поэтических определениях (Жирмунский 1977: 355-360).
Другие исследователи сосредоточивают свое внимание на отдельном,
частном аспекте изучения эпитета, или исследовании определенного вида
эпитетов. Так, например, особенностям употребления сложных эпитетов
посвящены работы Богоришвили (1989), Краснянского (1991), Peltota (1956),
метафорическому эпитету - Кинщака (1987), Ереминой (1967), цветному
эпитету - Волисон (1969), терминологическому эпитету - Соловьевой (1981).
Другие ученые обращают внимание на характеристическую функцию
эпитета, то есть его роль в создании образа в художественном тексте (Вольф
1972, Макушева 1987), на особенности функционирования эпитета в текстах
разных жанров - народной песне (Ролл 1990), народной балладе (Комарова
1962), нехудожественных жанрах (Тырыгина 2000), газетной публицистике
(Снегирев 1969), на эпитетах в произведениях отдельных авторов (Бобылева
1969, Куценко 1987, Петрова 1982, Серман 1962, Шталь 1981). Изучению
эпитета в аспекте истории языка посвящены работы Евгеньевой (1948),
Кателиной (1983), Лободанова (19846), Панасенко (1984).
Исследования, посвященные изучению эпитета на материале испанского языка, крайне малочисленны. Исследования отдельных испанских авторов эпохи Средневековья либо обходят вниманием стилистические средства (Keller 1972, Gariano 1968), либо, при рассмотрении прочих стилистических приемов, ограничиваются лишь беглым упоминанием об эпитете или игнорируют его (Gariano 1971, Artiles 1976).
Монография Г. Собехано (Sobejano 1970), претендующая на полное освещение истории развития эпитета от эпохи Средневековья до наших дней, имеет два серьезных недостатка: во-первых, автор ограничивает эпитет довольно узкими рамками морфологии и стилистики, рассматривая в качестве эпитетов только имена прилагательные, выражающие качества определяемого имени без логической на то необходимости, то есть основным стилистическим критерием определения эпитета является его избыточность (Sobejano 1970: 425). Тем самым, исследователь изучает только тот вид эпитета, который В. М. Жирмунский определяет как "эпитет в узком
смысле", при этом, рассматривая только имена прилагательные, Г. Собехано обходит своим вниманием такие характерные для ранней испанской поэзии разновидности эпитета, как формульные эпитеты и эпитеты-обособления. Во-вторых, справедливо заключая, что эпитет характеризует не только отдельного автора, но и школы, течения и стили, автор, в попытке охватить весь процесс развития испанской поэзии от Средневековья до сюрреализма, делает лишь самые общие выводы, основанные на анализе произвольных фрагментов текста. На наш взгляд, обоснованные выводы относительно характера эпитетов в каждый рассматриваемый период можно делать только на основании сплошной выборки примеров, а не отдельных, пусть и наиболее репрезентативных, отрывков текста. Г. Собехано утверждает, что для поэзии Средневековья характерен оценочный эпитет, для эпохи Возрождения, барокко и неоклассицизма - типический, для Романтизма - субъективный, для эпохи Модернизма - "редкий" и т. д. (Sobejano 1970: 160-161).
Несколько более подробное освещение испанского эпитета и источников его формирования дано в докторской диссертации Г. В. Робертса (Roberts 1936). Автор выделяет потенциальные источники испанского романтического эпитета, рассматривает эпитеты и определения, характерные для старо-испанского языка, как с точки зрения их грамматического выражения, так и с точки зрения стилистической функции и особенностей употребления. Однако данное исследование не может считаться всеобъемлющим, так как его автор обращает внимание только на те особенности испанского эпитета, которые повлияли на развитие романтического эпитета.
Актуальность исследования определяется необходимостью применения теории эпитета к материалу испанских средневековых текстов, что позволяет рассматривать эпитет не как отдельный стилистический прием, характеризующий автора, школу или направление, а как одно из звеньев в цепи развития литературного языка и стиля.
Научная новизна исследования заключается в том, что эпитет рассматривается в диахронии, от первых старо-испанских эпических поэм вплоть до XIV в. включительно, то есть завершая первыми образцами авторской поэзии; при этом акцент делается на антропоцентрическом подходе, эпитет изучается как средство отражения картины мира. Привлечение к анализу языковых и культурно-исторических данных изучаемого периода позволяет установить взаимовлияние внутри- и внешнеязыковых факторов, с одной стороны, и автора текста, с другой, и выяснить, каким образом особенности эпохи накладывают отпечаток на функционирование эпитета.
Целью исследования является выявление эволюционных процессов в функционировании эпитета, что позволяет внести некоторый вклад в историю испанского поэтического стиля, а также частичное воссоздание средневековой картины мира путем изучения эпитетов, определяющих основные концепты средневековой культуры.
Поставленная цель предполагает последовательное решение следующих исследовательских задач:
1) Выработать классификацию эпитетов в рамках исследуемого
- периода развития испанской литературы.
Проследить процесс формирования разновидностей эпитетов в испанском языке, выявить основные этапы их развития.
Охарактеризовать роль эпитетов в отображении концептов и попытаться восстановить при помощи эпитетов некоторые фрагменты картины мира Средневековья.
Объект и предмет исследования. Объектом исследования являются контекстуальные употребления эпитетов в поэтических памятниках испанского языка XII-XIV вв. Предметом исследования являются процессы эволюции эпитета в рассматриваемый период.
Материал исследования составляет около 5000 примеров, выделенных методом сплошной выборки из следующего корпуса текстов1:
эпические поэмы, созданные анонимным автором: "Семь инфантов Лары" (предположительно X-XII в.) и "Песнь о моем Сиде" (XII в.);
ранние образцы романа: "Книга об Аполлонии" (XIII в.) и "Книга об Александре" (XIII в.), а также "Троянская история", являющаяся переводом с французского "Романа о Трое";
произведения "ученого искусства", представленные "Поэмой о Фернане Гонсалесе"2 (XIII в.), а также творчеством Гонсало де Берсео: "Чудеса Богоматери", "Жизнь Святого Доминго из Силос" и "Жизнь Святой Ории" (XIII в.).
4) "Книга благой любви" Хуана Руиса, представляющая собой
уникальное, не имеющее аналогии в других средневековых литературах
произведение. Этот памятник - единственное, относящееся к XIV в.
произведение в нашем материале, оно может быть по праву отнесено к
авторской поэзии.
Методы исследования. В работе используются методы контекстуального анализа, анализа словарных дефиниций, а также количественные методы.
Теоретическая значимость исследования состоит в выработке некоторых положений теории эпитета, применимых к раннему периоду развития литературы, а также в диахроническом изучении эпитета в свете антропоцентрической парадигмы.
Практическая значимость исследования видится в возможности использования его результатов в курсе истории испанского языка, исторической стилистики, исторической культурологии. Данные
Ключевые понятия антропоцентрической парадигмы: "картина мира" и "концепт"
В последние десятилетия XX века происходит изменение научной парадигмы гуманитарного знания, на место господствовавшей системно-структурной и статической парадигмы приходит парадигма антропоцентрическая, функциональная, когнитивная и динамическая, возвратившая человеку статус "меры всех вещей" и вернувшая его в центр мироздания (Воркачев 2001: 64). Термин антропоцентризм (от греч. anthropos - человек и лат. centrum - центр) имеет как минимум два толкования. В наивном своем варианте (характерным примером которого может служить средневековое религиозное мировоззрение) антропоцентризм - воззрение, согласно которому человек есть центр Вселенной и цель всех совершающихся в мире событий. В строгом смысле антропоцентризм -способ решения философских (и прежде всего мировоззренческих) проблем, когда исследователь идет не от мира к человеку, а, наоборот, от человека к миру (Философский словарь 2001: 39).
В данном исследовании антропоцентризм рассматривается как способ отражения мира человеком посредством языка, а точнее, одного из языковых средств - эпитета. Однако, как справедливо отмечает Б. А. Серебренников, утверждение многих лингвистов и философов, будто бы язык отражает действительность, основано на недоразумении. Звуковой комплекс, образующий слово, ни к какому отражению сам не способен. Фактически результатом отражения являются концепты, или понятия. Язык связан с действительностью через знаковую соотнесенность (Серебренников 1988: 6). Вот почему в лингвистических исследованиях последних лет, проводящихся в русле антропоцентризма, как общего характера (Брутян 1976, Кубрякова 1988, Мейлах 1985, Постовалова 1988, Скурту 1990, Уфимцева 1988 и др.), так и частного (Антропоцентризм в языке и речи 2003, Апресян 1995, Власова 2003, Воронцова 1987, Григорьева 2003, Кононова 2001, Сапожникова 2003, Телия 1988, Шишигина 2003 и др.) ключевыми терминами являются "концепт" и "картина мира". Все определения понятия "картина мира" подчеркивают его общий, системный характер. "Картина мира" определяется как "общее отображение всех представлений о мире в какой-то определенной культурной традиции" (Сапожникова 2003: 5), "целостный, глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека, а не какой-либо одной ее стороны" (Власова 2003: 3), "система представлений и знаний о мире, возникающих в ходе многочисленных контактов человека с миром и являющихся результатом его познавательной деятельности" (Шишигина 2003: 6), "определенный уровень систематизации знаний, выступающих в виде совокупности содержательных онтологических утверждений и допущений" (Скурту 1990: 41). Под понятие "картина мира" подводятся в разное время и разными исследователями (и всеми пользующимися данным языком) и "видение мира", и "понимание вещей и событий", и "идеология", и "художественные представления разных культурных ценностей", и "национальное восприятие окружающего мира", и т. п. (Уфимцева 1988: 118).
Несмотря на то, что понятие "картина мира" носит предельно общий характер, вряд ли можно говорить о существовании некой единой, всеобщей картины мира. Синтезированная картина всех исторически конкретных, преходящих картин мира, полученных в разных сферах духовного производства, очевидно, не может считаться идеалом для человечества; такая картина оказалась бы противоречивой. Существование различных мировидений - конститутивная черта человека, стоящего перед "лицом" бесконечного мира, целостный образ которого вырабатывается самим человеком в процессе всестороннего постижения им мира (Постовалова 1988: 43).
Большинство исследователей говорит о существовании концептуальной и языковой картин, или моделей мира. Выделяют также художественную (Мейлах 1983: 298, Скурту 1990: 40), научную, философскую картину мира (Постовалова 1988: 35-39). С. А. Власова говорит о существовании научной, национальной научной, языковой, национальной языковой и индивидуальной национальной языковой картин мира (2003: 6).
Иногда понятия "картина" и "модель" мира разграничивают. Так, Б. С. Мейлах, например, считает, что понятие "модель мира" - более узкое, т. к. относится к абстрактным, контурным представлениям о реальности общественно-исторического развития определенной эпохи. Встречается и другой синоним - "образ мира". Однако метафоричность и многозначность самого понятия "образ" делает его употребление затруднительным (Мейлах 1985: 296-297). На наш взгляд, данное замечание ученого весьма справедливо, поэтому в дальнейшем мы будем использовать термин "картина мира".
Представления человека о мире многообразны, в ходе исторического развития картины мира сменяют друг друга, а иногда сосуществуют в одну историческую эпоху. В. И. Постовалова ставит вопрос о том, почему при том, что мир один, картин мира у людей много и они такие разные, и отвечает на него следующим образом: специфика бытия человека состоит в том, что мир в своих глубинных свойствах скрыт от его глаз. Для проникновения в смысл мира и познания его сущности человек вынужден вырабатывать собственный образ мира в ходе специальной деятельности по отображению мира. Таким образом, картина мира - это не зеркальное отражение мира, а всегда есть некоторая интерпретация (Постовалова 1988: 29).
Вопрос о соотношении концептуальной и языковой картин мира является достаточно сложным и потому дискуссионным. Г. А. Брутян считает, что основное содержание языковой картины мира покрывает все содержание концептуальной картины мира. За пределами концептуальной картины мира остаются периферийные участки, которые выступают как носитель дополнительной информации о мире. Информация концептуальной картины мира и той части языковой картины мира, которые совпадают при наложении одной модели на другую, является инвариантной, т.е. независимой от того, на каком языке она выражена, формируя универсальные понятийные категории. Наоборот, информация, содержащаяся в периферийных участках, т.е. остающаяся за пределами концептуальной картины мира, варьируется от языка к языку. Естественно, что чем больше степень изменчивости и варьирования дополнительной информации, тем больше различаются сопоставляемые языки (цит. по: Уфимцева 1988: 115).
Постоянные эпитеты концепта "эпический герой", выраженные прилагательными
Наряду с эпитетами, важную роль в староиспанских текстах играют приложения и обособления в функции определений. Мы считаем нужным рассмотреть их, так как в период XII-XIII вв. они представляли собой формы, конкурирующие с эпитетами по значимости и численно не уступавшие им. Г. Б. Роберте отмечает, что они обладают адъективными функциями, их употребление количественно приближено к прилагательным, и они либо просто идентифицируют, либо добавляют какую-либо значимую деталь (Roberts 1936: 34). Наши наблюдения над текстами показали, что, употребляясь для характеристики эпического героя, приложения и обособления в основном носили метонимический характер и нередко переходили в разряд эпитетов.
Согласно мнению ряда ученых, метонимия является непрямой вторичной номинацией, при которой семантическая транспозиция ограничивается переосмыслением отдельной языковой единицы (Телия 19886: 181; см. также В. Н. Телия, Н.Д.Арутюнова, А. А. Уфимцева, Э. С. Азнаурова). Поводом для выбора и переосмысления языковых форм может служить смежность в самих внеязыковых объектах, и тогда объемы понятий вновь именуемого объекта и уже отраженного в предшествующем значении языковой формы совпадают в каких-либо частях (Уфимцева и др., 1977: 91). В метонимии находят отражение реальные связи между сущностями, понятия объединяются импликационными связями -мыслительным аналогом реальных связей сущностей объективного мира, их взаимодействий и зависимостей (Никитин 1989: 67).
Совершенно иной взгляд на природу метонимии, а также метафоры в приложении к эпическим текстам был предложен исследователями С. Смитом и Дж. Моррисом, которые ставили во главу угла особенности устного исполнения эпических поэм. По мнению этих лингвистов, то, что представляется нам метафорой, при устном исполнении эпики являлось всего лишь средством более конкретной визуальной передачи абстрактных понятий. Самым базовым и универсальным средством, находившимся в распоряжении хуглара, было человеческое тело с его огромным богатством жестов, которые указывают, отвергают, подчеркивают, выражают удовольствие и т.д. Кроме того, в условиях отсутствия сцены, декораций и других актеров, его собственное тело было для хуглара единственным средством, используемым при представлении (Smith, Morris 1967: 134). В своей работе, на материал которой мы будем опираться далее в нашем исследовании, С.Смит и Дж. Моррис делают подробный анализ так называемых "физических" фраз - то есть фразеологических выражений с использованием названий частей тела на материале староиспанских текстов. Обособления метонимического характера, употребляемые для номинации и характеристики эпических персонажей, можно разделить на две группы по семантическому критерию: части тела и оружие. Рассмотрим их подробнее. « Части тела. а) Борода. Одно из определений главного героя "Песни о моем Сиде" содержит указание на его бороду, например: (15) "Mergedуа, Qid, barba "Спасибо, Сид, такая tan conplida" (CMC, 268) достойная борода" Важность бороды для облика героя отражена и в формульных эпитетах, выраженных придаточными определительными: (16) "Myo Qid el de la "Мой Сид, у которого luenga barba" (CMC, 1226) длинная борода" (17) "el tyd el de la barba grant" "Сид, у которого большая борода" (CMC, 2410) Внимание к бороде как к существенной черте облика эпического героя вызвано тем, что Сид дает клятву не стричь бороды до тех пор, пока его не простит король дон Альфонсо: "рог amor de rey Alffonsso, que de tierra me a echado піп entrarie en ella tigera, ni unpelo поп avrie tajado, e quefablassen desto moros e cristianos" (CMC, 1238-1242) "из любви к королю Альфонсо, изгнавшему меня с земель не прикоснусь к ней ножницами, не отрежу ни единого волоска, и пусть говорят об этом мавры и христиане" В средневековье подобные клятвы были достаточно распространенным явлением, герои клялись, например, не причесываться, не менять одежду или % белье, не ездить на лошади, вплоть до клятвы Изабеллы Католической не менять рубашку до тех пор, пока не будет завоевана Гранада. Продолжительность клятвы всегда ограничивалась достижением какой-то цели: до конца изгнания, достижения мести или смерти врага. Еще один герой средневековой литературы, Аполлоний, клянется не стричь не только бороду, но также волосы и ногти до тех пор, пока не выдаст замуж свою дочь. С. С. Смит и Дж. Моррис пишут, что борода является символом мужественности, чести и власти; при ее помощи даются клятвы, ее отпускают в знак горя или в изгнании; человека могут схватить за бороду, когда его ловят, чтобы еще более унизить; его борода может быть выщипана врагами по той же причине. Указания на "prender рог la barba" и "mesar la barba", следовательно, являются тягчайшими оскорблениями. В "Песни о моем Сиде" борода героя является постоянной и важной эпической чертой; Сид хватается за нее, собираясь сказать что-то важное, она упоминается в ряде случаев, которые, должно быть, подсказывали вьфазительный жест хуглару. Борода Сида используется для создания эпического эпитета, и может стоять вместо имени героя, или в обособлении. Большинство этих символических значений можно найти и в других средневековых текстах, например, Rodrigo, балладах и Primera Cronica General, но их почти нет в "ученой поэзии", за исключением Libro de Alexandre, и почти нет в литературной латыни за пределами Испании, из чего можно заключить, что символизм бороды считался языческим и примитивным, и не одобрялся религиозными авторами (Smith, Morris 1967: 161-162). "Борода" могла использоваться для обозначения понятия "человек" в Средневековье, в таких случаях обособление, выделяющее отдельную черту, превращалось в эпитет как акт именования по этому признаку: (18) "Dios сотто es alegre "Господи, как рад красивая борода!"
Формульные эпитеты концепта "Божественное начало"
Как показывают примеры, авторы разных текстов, начиная свое сочинение, пользуются почти идентичными формулами обращения к Богу. Содержание формулы зачина может варьироваться, но автор всегда апеллирует к Богу как к творцу, возможно, тем самым призывая оказать ему поддержку в новом сочинении. X. Артилес, исследуя литературные ресурсы Гонсало де Берсео, высказывает мнение о том, что появление формулы обращения к Богу в начале текста вызвано требованиями религиозного духа, монастырским окружением, в котором творил поэт, а также силой традиции (Artiles 1968: 244).
Как и при номинации эпического героя, формулы-именования Бога характерны для обращений, например, в контексте молитвы: "Господь Бог, которого боятся ветры и море, Обрати свои взоры к этому месту" (64) "Entro a la eglesia, "Вошел в церковь, plego antel altar, приблизился к алтарю, Declino los ynoyos, empezo a rogar: Преклонил колени, стал просить: Sennor Dios, a qui temen los vientos, e la mar, Ти torna los tus oyos sobre este logar (SD, 192 a-d) А. Лорд, рассуждая об эпитетах-формулах, которые использовались в обращении к древнегреческим богиням, например, "волоокая Гера", отметил, что их употребление было вызвано не только метрическими особенностями стиха или удобством построения строки, но, скорее, ради удвоения молитвы в надежде ее скорейшего исполнения (Lord 1964: 67). Думается, что данное замечание справедливо не только для древнегреческих поэм, но и для средневековых испанских текстов. Богатство эпитетов и разнообразие обращений к Богу не только отражает важность религии в жизни человека эпохи Средневековья, но и характеризует его стремление быть услышанным Богом. Как и в случае формульных эпитетов эпического героя, формульные эпитеты концепта "Божественное начало" имеют в большинстве своем действенную основу. Случаи употребления формульных эпитетов категории Божественного начала не исчерпываются контекстом молитвы, они встречаются во всем текстовом пространстве. Думается, что причины этого следует искать в особенностях сочинения и исполнения поэм. Хотя в рассматриваемом нами корпусе текстов только "Песнь о моем Сиде" и "Семь инфантов Лары" относятся к памятникам эпоса, остальные тексты создавались тоже, прежде всего, для устного исполнения. Поэмы Гонсало де Берсео, представляющие богатейший материал для изучения формульных эпитетов Бога, пришли на смену эпическим поэмам; однако, героями здесь были уже не средневековые рыцари, а святые и Богоматерь. X. Артилес так описывает сложившуюся тогда ситуацию: "Народный язык был уже очень далек от литургической латыни, и жесты хугларов уже не удовлетворяли религиозным запросам верующих христиан. Берсео, клирик и поэт, думая только об этом религиозном и необразованном народе, предпринял попытку создать поэмы о деяниях Богоматери и святых. Берсео думал, прежде всего, не о читателях, а об аудитории слушателей, о том, чтобы передать Закон Божий при помощи стиха" (Artiles 1968: 32-33). Думается, что разнообразие формульных эпитетов концепта Божественное начало в творчестве Гонсало де Берсео можно объяснить именно устным характером его творчества, а также сдвигом тематики от вассально-рыцарских отношений в сторону религиозной сферы. В заключение приведем статистические данные употребления формульных именований концепта Божественное начало по некоторым памятникам. В таблице указано количество формул, но не случаев употребления. Материал таблицы показывает, что употребление формульных эпитетов категории Божественное начало в значительной степени определяется тематикой произведения. Количество формул приблизительно одинаково как для эпических текстов, так и для двух поэм Гонсало де Берсео, а также для "Книги благой любви" Хуана Руиса (от 12 до 18). Значительное увеличение числа формул происходит в "Чудесах Богоматери", поэмы, в которой Святая Дева является главной героиней произведения и, соответственно, формульный эпитетарий концепта Божественное начало значительно пополняется. 1. Формы выражения постоянных эпитетов в средневековых испанских текстах разнообразны, при этом доля эпитетов-прилагательных в них относительно невелика. Постоянные эпитеты могут также быть выражены субстантивированными прилагательными, существительными, формулами. В функции эпитета часто используются обособления. Рассмотрение теории эпитета с позиций антропоцентризма позволяет считать эти формы эпитета не только жанровой чертой, но и закономерным этапом эволюции эпитета, обусловленным особенностями развития человеческого мышления. 2. Определяющую роль в выборе постоянного эпитета играет определяемый им концепт, эпитеты как бы "привязаны" к концепту. Наибольшее разнообразие форм выражения в средневековых испанских текстах наблюдается у двух концептов: эпического героя и Божественного начала. 3. Нам удалось выявить следующие особенности употребления эпитетов с данными концептами: а) формульные эпитеты эпического героя характерны только для эпических текстов, в то время как формульные эпитеты концепта Божественное начало встречаются во всех текстах рассматриваемого периода. Если употребление формульных эпитетов эпического героя может быть объяснено особенностями устного сочинения и исполнения эпоса, а также особенностями развития человеческого мышления - низким уровнем абстракции и стремлением выразить сложные абстрактные понятия при помощи конкретных действий, то богатство формульных эпитетов концепта Божественное начало не только отражает важность религии в жизни человека эпохи Средневековья, но и вызвано его стремлением быть услышанным при обращении к Богу. б) формульные эпитеты рассматриваемых концептов имеют действенную основу.
Эпитеты, дающие оценку с точки зрения истинности
Н. Д. Арутюнова отмечает, что, хотя традиционно истинность рассматривается как категория теоретического мышления и как свойство его знаковой (языковой или символьной) репрезентации - представления знания, она не менее важна и для практического мышления, уходящего корнями в восприятие чувственных данных, опыт и интуицию. Истинность берет свое начало в доконцептуальном образе мира и, проходя ряд ступеней, достигает уровня истинностной оценки естественноязыковых высказываний (Арутюнова 1992: 6). В то время как "правда" дает истинностную оценку конкретным утверждениям о жизни людей, "истина" - общим суждениям о Вселенной и религиозным представлениям о сущности мира (там же, с. 18).
В рассмотренном материале встречается два эпитета, передающих значение "истинный" — vero и verdadero. Д. Корбелья в примечаниях к "Книге об Аполлонии" объясняет особенности их употребления следующим образом: "Употребление "vero" в латинизированной речи священнослужителей способствовало его сохранению в стереотипных сочетаниях религиозного характера. Но короткая длина слова была недостаточна для обозначения понятия, которому придавалось столь большое значение, поэтому вскоре оно было заменено на "verdadero" (LA 1999: 160). Действительно, если в "Песни о моем Сиде" мы встречаем 1 пример употребления "vero" и 1 "verdadero", то в "Чудесах Богоматери" - 4 примера "vero" и 8 - "verdadero". При этом эпитеты являются абсолютными синонимами. Рассмотрим примеры: (115) "Io so la que pari al "Я - та, которая родила vero Salvador" (Milagros, 487b) истинного Спасителя" (116) "Sennor que eres dicho "Сеньор, которого называют Salvador verdadero" (Milagros, 668c) истинным Спасителем" Вследствие того, что абсолютные синонимы являются скорее исключением, ибо сама языковая система словно стремится к тому, чтобы синонимы существовали как слова, отличающиеся друг от друга в каких-то своих оттенках, характеристиках и свойствах (Виноградов 1994: 123), в XIV в. у Хуана Руиса эпитет "verdadero" вытесняет "vero" (16 примеров эпитета "verdadero" против 1 "vero"). Эпитеты vero и verdadero являются постоянными, когда выступают в религиозном контексте (как было показано в вышеприведенных примерах), так как истинность является неотъемлимым признаком христианской веры; истинным считалось то, что было заключено в Боге или являлось его атрибутом. Эти эпитеты встречаются и с другими существительными, которые можно отнести к семантической группе религиозных понятий: крест, исповедь, кровь Господа, вера и т.д. Приведем некоторые примеры: (117) "Cruzaronse romeros "Встретились паломники, рог ir en ultra таг чтобы идти за дальние моря Saludar el sepulcro, Поклониться могиле, la vera cruz orar" (Milagros, 588 ab) помолиться истинному кресту" (118) "So en sobejana cuita, mas queyer поп era; nunca en talfuy, por la creenca vera" (LA, 48 led) "Яв огромной беде, больше которой нет; никогда не был в таком положении благодаря истинной вере" (119) "Non debes tener dubda, que del vino sefase 4a sangre verdadera de Dios" (LBA, 534ab) "Ты не должен сомневаться, что из вина делается истинная кровь Господа" (120) "Io so, li disso ella, la Madre de "Я, - сказала она ему, Dios vero" (Milagros, 309 с) Мать истинного Господа" В эпических текстах истинность связана не только с Богом, но и с его представителем на земле - королем, поэтому эпитет "истинный" получают его действия, например: (121) "е aquel que gela diesse "А тот, кто его предоставит, sopiesse verapalabra пусть помнит мое истинное слово, que perderie los averes что он потеряет свое имущество, е mas los ojos de la сага, свои глаза, є aun demds los cuerpos и, более того, свое тело и душу" е las almas"(CMC, 26-28) Если эпитет verdadero употреблялся с существительными, не заключающими в себе признак "истинный", то он являлся индивидуализирующим, например: (122) "Non lo podie creer "Он не мог никоим образом рог ninguna тапега, поверить в это, Cuidaba quefo suenno, Думал, что это был сон, поп cosa verdadera" (Milagros, 538ab) а не истинное событие" Признак, противоположный истинному, то есть "ложный" трактуется в Средневековье в большей степени как "лживый" и передается при помощи эпитета falso. Н. Д. Арутюнова справедливо отмечает, что оценка "ложно" направлена преимущественно на речь другого, а оценка "истинно" - на высказывание самого говорящего или лиц его круга. Асимметрия в механизмах формирования значений предикатов истины и лжи объясняется, следовательно, не только их разными ценностными характеристиками -позитивностью правды и негативностью лжи, - но и различиями в прагматических условиях их употребления: "истину" говорящий ассоциирует с собой и своими речевыми актами, ложь - с другими и их речевым поведением (Арутюнова 1992: 34).
