Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I Лингвистическая традиция исследования НПР 12
Краткий обзор отечественных и зарубежных исследований НПР 12
Исследования НПР в итальянистике 18
ГЛАВА II Предикаты, указывающие на субъект НПР 61
Место предикатов, указывающих на субъект НПР 62
Эксплицитный ввод НПР 72
Имплицитный ввод НПР 89
ГЛАВА III Особенности высказывания персонажа в НПР 99
Дейксис в НПР 100
Дискурсивные маркеры НПР 119
Конструкции экспрессивного синтаксиса в НПР 137
Диалогизированная НПР 171
Заключение 189
Библиография 194
- Исследования НПР в итальянистике
- Эксплицитный ввод НПР
- Имплицитный ввод НПР
- Конструкции экспрессивного синтаксиса в НПР
Исследования НПР в итальянистике
Подробный разбор исследований НПР конца XIX - начала XX вв. провел М.М. Бахтин, согласно которому первым в зарубежной лингвистике проблему НПР затронул А. Тоблер в 1887 г. [Бахтин 2000: 469]. С его точки зрения НПР - это «своеобразное смешение прямой и косвенной речи» [Там же].
Появление работ, посвященных НПР, именно в конце XIX в. связано с началом широкого применения этой конструкции в языке художественной литературы, когда на смену обобщенного героя Средневековья и обобщенных чувств героев эпохи Возрождения приходит обыкновенный человек и начинается процесс речевой индивидуализации персонажей [Беличенко 2006: 40]. В это время литература стремится проникнуть в подсознание, исследует сферу инстинктов, по-новому трактует биологическое в человеке. Автор-повествователь, безусловно, не утрачивает своего первостепенного значения, но он не считается «всевидящим и всеведующим демиургом» [Шабловская 1998: 17]. Развитие НПР в литературе напрямую связано с желанием писателей приблизиться к наиболее адекватному отражению речи и мыслей рефлексирующего персонажа.
Интерес к НПР, возникший как ответ на кристаллизацию этой конструкции в художественной литературе XIX-XX вв., неоднозначная природа НПР и разные взгляды филологов на язык, породили неизбежные терминологические разногласия еще при первых исследованиях этой конструкции в конце XIX в.. Таким образом, появление двух направлений изучения НПР, структурного и стилистического, уже в начале XX в. было вполне закономерным.
При структурном грамматическом подходе НПР рассматривается как промежуточное звено между прямой и косвенной речью. В этом случае, прежде всего, выделяются грамматические признаки этой конструкции, отличающие ее от других видов передачи «чужой» речи. Традиционно к структурному подходу причисляют сторонников школы Шарля Балли, посвятившего НПР работы Le style indirect libre en franais moderne, 1912 и Figures de pense et formes linguistiques, 1914 [Cimaglia 2008: 4, 8-14]. В первой работе впервые в языкознании вводится термин style indirect libre, где прилагательное libre значит «независимая» в синтаксическом плане. Сторонником противоположного подхода в исследованиях НПР был основатель школы эстетического идеализма Карл Фосслер, который в первую очередь призывал уделять внимание стилистике художественного произведения.
В зарубежном языкознании НПР начинает активно изучаться после выхода работ Ш. Балли, вызвавших оживленную полемику, в которую включились Т.Калепки, Э.Лорк, Г.Лерх, Л.Шпитцер, М.Липс, Ш.Тодеманн (подробный разбор см. у М.М. Бахтина). В отечественном языкознании впервые на НПР обратил внимание П. Козловский в работе О сочетании предложений прямой и косвенной речи в русском языке, назвавший эту языковую конструкцию «утонченным эпическим приемом новейшего времени». Козловский применил к НПР термин «фигуральная речь» (П. Козловский 1890 – цит. по [Ковтунова 2002: 65]). Впоследствии его работа была забыта.
В 30-е гг. ХХ в. складывается представление о НПР, как об одном из способов передачи «чужой» речи в рамках художественного текста. Выделенные на тот период признаки (3-е лицо субъекта высказывания НПР в третьеличном нарративе, сохранение модальных и временных признаков в переданном высказывании по типу косвенной речи, сохранение экспрессивных элементов первоначального высказывания, отсутствие вводящих глаголов и изъяснительного союза между вводящей и вводимой частями) легли в основу многочисленных трактовок НПР при дальнейших исследованиях. Необходимо оговориться, что при определении НПР не следует отталкиваться от «первоначального высказывания» (высказывания в прямой речи, которое мог бы произнести персонаж в реальной коммуникации), поскольку оно не существует, но возникает как следствие в сознании читателя, осмысливающего и выделяющего субъект повествования в тексте. НПР нельзя определять как механическое смешение прямой и косвенной речи, так как она представляет собой особый вид воспроизведения высказывания, отличительная черта которого - объединение признаков самостоятельного предложения с грамматическими признаками зависимой предикативной синтагмы [Алисова 1971: 232]. Поэтому, выделенный на тот период признак «независимости» НПР от текста нарратора в связи с отсутствием вводящих глаголов и подчинительного союза нельзя считать правомерным, о чем речь пойдет в Главе II данного исследования.
В отечественном языкознании в 20-е - 30-е годы ХХ в. наиболее плодотворными в исследовании «чужой» речи были идеи М.М. Бахтина и В.В. Виноградова. М.М. Бахтин в работе «Марксизм и философия языка» определяет НПР как «наиболее важный и синтаксически шаблонизированный … случай интерферирующего слияния двух интонационно разнонаправленных речей» [Бахтин 2000: 465]. НПР в его работе не рассматривается как механическое смешение форм прямой и косвенной речи. С его точки зрения НПР – это «совершенно новая, положительная тенденция активного восприятия чужого высказывания, особое направление динамики взаимоотношения авторской и чужой речи» [Там же: 469]. Его работа, во многом контурная, «эссеистическая», является, однако, наиболее цитируемой в современных исследованиях «чужой» речи. С точки зрения Н.Д. Арутюновой обзор и анализ проблемы «чужой» речи, сделанный М.М. Бахтиным в 1929г., до сих пор остается лучшим в отечественной лингвистике [Арутюнова 1999: 669].
После М.М. Бахтина НПР некоторое время рассматривается как самостоятельная повествовательно-грамматическая структура, играющая важную роль в формировании поэтики литературного произведения. Большое внимание уделяется изучению стиля отдельных писателей, взаимодействию автора и персонажа, а также проблемам сказа, стилизации, пародии, полифоничности. В работах В.В. Виноградова НПР - это художественный прием с широким спектром изобразительных возможностей, начиная от передачи восприятия, точки зрения персонажа и кончая фрагментами его речи – лексикой и фразеологией, вкрапленной в повествование автора. В.В. Виноградов характеризует НПР как «сложную комбинацию повествовательного языка с формами внутреннего мышления самих персонажей» [Виноградов 1939]. По мнению ученого, формирование НПР имеет прямую зависимость от принципов построения образа автора и образов персонажей в художественном произведении. В русской художественной литературе возникновение НПР В.В. Виноградов связывает с басенным творчеством И.А. Крылова.
Эксплицитный ввод НПР
Несмотря на очевидные достоинства работы Н.Виты, состоящие в подробном рассмотрении истории развития НПР, выделении нескольких типов НПР в зависимости от наличия или отсутствия интродуктивных элементов, часть его выводов вызывает сомнение. Например, с точки зрения исследователя, некоторые отрывки текста с НПР более очевидны при слуховом восприятии [Ibidem: 6]. Но следует заметить, что декламация какого-либо текста в любом случае требует предварительной работы читателя. В случае с НПР читатель, как за счет формальных грамматических элементов, так и за счет контекстуальных признаков, относит отрезки текста то к нарратору, то к персонажу, и только потом при произнесении выделяет их голосом. Кроме этого «множество подтипов» НПР, выделяемых исследователем, четко не классифицированы. Так, анализ примеров итальянской прозы основан на количественном соотношении НПР «сказывательного» типа (в повествовании от 1-го лица) с «нарративным» типом (в повествовании от 3-го лица) и НПР, передающей слова персонажа, с НПР, передающей мысли персонажа. Если не ясно, кому принадлежит отрезок текста: нарратору или персонажу, Н. Вита относит его к «ограничительному наррационному типу» [Ibidem: 13]. На наш взгляд, рассмотрение НПР в разных видах художественного повествования и разграничение ее использования при передаче речи или мыслей персонажа указывает не на ее специфику, но на особенность литературного произведения, в котором эта синтаксическая конструкция присутствует. Кроме того, при анализе примеров, не заостряя на этом особого внимания, Н.Вита выделяет еще один подтип НПР: «пережитая речь» в форме внутреннего монолога, хотя с нашей точки зрения было бы логичнее говорить о внутреннем монологе с использованием конструкции НПР.
Неоднозначным является вопрос места происхождения и географического распространения НПР. Например, Витторио Лульи (1885-1968) в работе 1928 г. Lo stile indiretto libero in Flaubert e in Verga [1952], как и Л.Шпитцер, придерживается теории моногенеза и связывает возникновение НПР с произведениями Ж.Лафонтена и Г.Флобера. Напротив, с точки зрения Н.Виты, подобные взгляды не обоснованы: «Даже если «пережитая речь» французского языка влияет на таких писателей как Капуана в Giacinta или Д Aннунцио в Piacere, она не заимствована из французского, поскольку оригинальное использование этого приема у Верги в романе Семья Малаволья и в некоторых новеллах Пиранделло не имеет никакого соответствия во французской литературе» [Vita 1955: 14]. Более того, Н.Вита утверждает, что итальянская НПР более красочна, чем французская и «не имеет никакого конкретного места происхождения вне взволнованной души и творческой фантазии того, кто ведет повествование» [Ibidem]. Таким образом, в вопросе географического распространения НПР Н.Вита придерживается теории полигенеза: НПР начала спонтанно развиваться в разных странах, а не была экспортирована из какой-то определенной страны, например, Франции.
В 1963 г. выходит монография венгерского итальяниста Джулио Херкцега Lo stile indiretto libero in italiano. Опираясь, прежде всего, на работы Ш. Балли и Л. Шпитцера, исследователь связывает возникновение НПР со стремлением писателей найти более непринужденные и менее жесткие и сложные синтаксические решения контекстуально-стилистических проблем. Дж. Херкцег отталкивается от исследования Вернера Гюнтера [Gnther 1928], содержащего многочисленные примеры НПР из итальянской литературы, начиная с Неистового Роланда Л. Ариосто и Освобожденного Иерусалима Т. Тассо.
Говоря о предпосылках возникновения НПР, Дж. Херкцег обращается к истории итальянского языка и отмечает, что в XVIIв. шла борьба против сложных и устарелых синтаксических схем, связанных со стремлением подражать прозе Дж.Боккаччо, лежащей, как известно, в основе современного письменного итальянского языка «высокого стиля». Но вряд ли конструкция НПР, неотъемлемыми признаками которой являются элементы разговорной речи, могла появиться в тексте, перегруженном риторическими фигурами9. НПР проникает в художественную литературу только тогда, когда ее язык начинает приближаться к обычному разговорному языку, к речи простых людей, то есть в XIXв., когда после
О синтаксисе прозы Дж. Бокаччо см. [Алисова, Челышева 2009: 274-290] Обрученных А.Мандзони происходит стилистическая унификация не только в области фонетики и лексики, но также и синтаксиса [Herczeg 1963: 252].
Таким образом, возникновение НПР Дж. Херкцег в первую очередь связал со стремлением писателей облегчить перегруженный синтаксис итальянской художественной прозы и также с тем, что непосредственное отображение действительности больше не удовлетворяло писателей, так как в этом случае фигура автора практически исчезала из повествования. Нужно было найти лингвистические решения проблемы, позволяющие, с одной стороны, сохранить автора в повествовании, с другой – обеспечить его правдивость и живость, которые могли возникнуть только за счет включения в нарратив элементов, характерных для разговорной речи [Ibidem: 31].
Дж. Херкцег обращает внимание на двойственность НПР и выделяет ее грамматические и стилистические особенности. Грамматические особенности - это элементы проксимального дейксиса (в современной терминологии), например, наречия времени, не изменяющиеся в описательные конструкции, как это происходит в косвенной речи (не il giorno dopo, а domani); местоимения, указывающие на близость к говорящему (questo); это эллиптические, восклицательные и вопросительные предложения. Характерными для НПР являются также восклицательные, вопросительные и описательные инфинитивы, последние не развивают действие, не задают хронологической последовательности, а привносят в НПР «инертную идею повторения, создающую впечатление вневременности» [Ibidem: 55].
Для НПР характерна следующая система времен: Imperfetto, Trapassato Prossimo, Condizionale Passato, Presente, Congiuntivo, в ней нет Passato Prossimo и Passato Remoto. Imperfetto – это самая характерная для НПР временная форма, также часто используется Trapassato Prossimo. Реже -Presente, Futuro и Congiuntivo. Condizionale Composto в НПР фигурирует преимущественно в качестве согласовательной формы для выражения будущего в прошедшем. Passato Remoto, в свою очередь, - это формальный показатель текста нарратора.
Имплицитный ввод НПР
Предикаты, одновременно передающие и внешнее поведение, и внутреннее психическое состояние субъекта (controll, continu a fissare), как и перцептивный глагол guardare, могут вводить внутренний монолог, часто выраженный НПР: Controll l ora al Vacheron-Constantin da polso: [le quattro e cinquantotto. Tardi, era tardi] – si disse... (Bassani L airone, p.757)
Вводящий глагол controll, указывает на восприятие персонажем визуальной информации. Следующий далее глагол речи si disse в функции ментального интродуктора подтверждает то, что и восприятие времени, и следующий из этого вывод Tardi, era tardi принадлежат персонажу.
При включении НПР в повествование происходит своего рода перенос объектива камеры с одного предмета на другой, причем во многих случаях «автору-кинооператору» приходится сталкиваться со сложной задачей -передать внутреннюю мысленную работу персонажа, не отрываясь от общего нарративного плана, в который эта внутренняя работа включена. Если продолжать метафору киносъемки, то нарратором оказывается режиссер, который ставит перед оператором и актером задачу показать то, что определенный отрезок текста принадлежит именно персонажу. Естественно, что приведенные примеры могут вызывать сомнения с точки зрения принадлежности НПР. В некоторых случаях единственным доказательством может быть только контекст, позволяющий с точностью отнести то или иное высказывание к голосу персонажа или к голосу нарратора. B. «Пассивные» глаголы восприятия
Эпистемические коннотации присутствуют, хотя и в разной степени, у всех перцептивных предикатов [Арутюнова 1989: 18]. Ср. пример, демонстрирующий связь перцептивного модуса с эпистемическим, где перцептивные «пассивные» глаголы osservare, riuscire a vedere, a notare обрамляющие НПР, стоят в одном ряду с ментальным глаголом pensare:
Eppure lui aveva avuto modo di osservarla ... : [tale e quale come se fosse ferma, bloccata l a mezz aria, e per sempre. Le piume nero lavagna, tinte leggermente sul dorso di giallo oliva. Testa, collo e sottocoda neri.] ... in un attimo ... lui era riuscito a vedere tutto, a notare tutto, e a tutto pensare ... . (Bassani L airone, p.818) или ср. со следующим аналогичным примером, в котором за перцептивным предикатом сразу же следует ментальный: Silvia Roncella … aveva rivolto lo sguardo e il pensiero alla verde campagna lontana […]. (Svevo Una vita, p.84)
Перцептивные глаголы и, прежде всего, глагол vedere принадлежат интенциональному типу, то есть обозначают некоторое состояние сознания, направленное на объект. При восприятии объекта внешний мир проникает в сознание человека. Без указания на объект интенциональные глаголы неполноценны [Арутюнова 1989: 20]. Интенциональность видения предопределяет приобретение глаголом vedere эпистемических компонентов значения, так как при восприятии человек невольно получает знание из внешнего источника [Апресян Ю. 2001: www]. Мнения формируются на базе знания, поэтому вполне оправдан эллипсис ментальных глаголов перед передачей «чужого» высказывания при наличии во вводящем предложении перцептивных глаголов с эпистемическими коннотациями. 4) НПР может вводиться после описания неречевой ситуации, когда на субъект высказывания в НПР указывают акциональные глаголы: Si ferm davanti ad un negozio e pian piano, con le dita disfece l involto e strinse l impugnatura dell arma; [strano, freddo contatto; il grilletto; una lieve pressione e tutto sarebbe finito; per Leo; un colpo, due, tre colpi; e poi, ecco, la canna, ecco, le scanalature...] (Moravia, p.248) В этом примере указание на субъект высказывания во вводящей части дублируется специфическим построением вводимой части, напоминающей речь афатиков. Наблюдения А.А. Леонтьева над больными эфферентной моторной афазией показали, что при внутренней речи четко разграничиваются механизмы, управляющие номинацией и предикацией: афатики не только не в состоянии построить предложение, но они одновременно замещают целое предикативное высказывание отдельными словами, чаще именами существительными в именительном падеже [Леонтьев 2010: 163]. В предыдущем примере внутренняя речь передается именно при помощи номинативных сегментов, воплощающих чувственные образы. А. Моравиа превосходно передает в НПР психологическое состояние персонажа, у которого, как у больного, страдающего афазией, «выключен» механизм, управляющий предикацией. Ср. пример из романа А. Моравиа с примером НПР из А.Р. Лурия: «Вот... фронт... и вот... наступление... вот... взрыв... и вот... ничего... вот... операция... осколок... речь, речь,... речь» (цит. по [Леонтьев 2010: 163]) 5) Волитивные глаголы также могут, хотя и редко, вводить НПР. В высказывании персонажа в этом случае вместо личных глагольных форм появляются инфинитивы: Stranamente, il pensiero non gli suscitava paura. Anzi quasi desider [essere scoperto, arrestato, processato. Aver fatto qualcosa di significativo. Essere qualcuno – nella squallida opacit del mondo.] (Mazzucco Un giorno…, p.53)
По словам А.А. Зализняк, категория желания может сочетать в себе компоненты внутреннего состояния (то есть эпистемический или оценочный) с какими-то другими (чаще всего локутивным или акциональным) [Зализняк 2006: 424]. На наш взгляд, именно эпистемический компонент, содержащийся в волитивных глаголах, позволяет читателю воспринимать следующую за ними пропозицию как НПР. В приведенном примере на НПР указывают также парцеллированные предложения, придающие словам персонажа свойственную разговорной речи экспрессивность.
Кроме описанных выше случаев ввода «чужой» речи различными семантическими классами предикатов, НПР может появляться как реакция персонажа на прямую речь другого персонажа или может быть своеобразным продолжением прямой речи, когда субъект повествования не меняется, но к нему подключается голос рассказчика: - E allora? – dico a Mauro. – La storia del motoscafo? - Ah, gi, tu non sai niente. [Un mare terribile che s era ingrossato di colpo mentre loro, incoscienti, mangiavano e bevevano da Vincenzo alla Marina Piccola, fino a tardi. Erano in tre, e glielo avevano sconsigliato di tornare alla Marina Grande con quel mare, d altra parte come facevi a tirare il motoscafo sulla spiaggia?] (La Capria, p. 174)
Л.Т. Иванова выделяет данный способ передачи речи или мысли персонажа особо [Иванова 1984: 142]. Тем не менее, следует отметить, что включение НПР в диалог также сопровождается интродуктором. В приведенном примере на НПР указывает вынесенный в прямую речь эпистемический глагол в отрицательной форме non sai и следующее за ним отрицательное местоимение niente, расшифровка которого дана в следующих переданных словах персонажа.
Подводя итоги, можно сказать, что, несмотря на отсутствие пропозициональных предикатов речи или мысли, вводящих «чужую» речь, читатель определяет субъект высказывания благодаря существительным ментальной семантики, глаголам речи в отрицательной форме, глаголам внутреннего состояния (жестам, передающим внутреннее состояние), перцептивным, акциональным или волитивным глаголам. Восстановление пропозициональных глаголов, непосредственно указывающих на переданную речь, возможно из-за наличия ментальных коннотаций в перечисленных типах предикатов. Отсутствие эксплицитных интродукторов создает перед НПР паузу, невидимую границу, указывающую читателю на вступление голоса персонажа, усиливает экспрессивность высказывания персонажа, заключенного в модусную рамку текста нарратора, придает тексту динамичность, выразительность и повышает силу художественного воздействия на читателя.
Конструкции экспрессивного синтаксиса в НПР
В этом примере выделяется именная часть предикативной группы за счет нарушения прямого порядка слов. Фразовое ударение перемещается с конца предложения в его начало. Интересно, что «долгое время эти конструкции подвергались критике в итальянских грамматиках» [D Achille 2003: 167]. Появление выделительных конструкций в художественном тексте связано со стремлением автора ярче передать образ персонажа, пользуясь особенностями, свойственными спонтанной разговорной речи. Выделение, подчеркивание того или иного элемента плана содержания достигается с помощью разнообразных языковых средств: прагматических, фонологических и синтаксических. Их использование в тексте, часто указывает читателю на включение голоса персонажа в текст нарратора. Если при наличии выделительных конструкций присутствует транспозиция лица и/или времени в тексте персонажа, если экспрессивная составляющая выражена ярко, а передающие ее языковые компоненты предстают как бы в концентрированном виде, то мы имеем дело с НПР.
Эллипсис в НПР
Появление эллипсиса в НПР связано с тем, что в этой конструкции при передаче мыслей или речи персонажей, обрамленных в модусную рамку высказывания нарратора, сохраняются не только лексические, но и синтаксические особенности, свойственные разговорной речи. К таким синтаксическим особенностям относятся эллиптические предложения, которые, как и некоторые другие элементы разговорной речи, способствуют выделению мыслей или слов персонажа на общем фоне нарратива. Читатель, встретив в повествовании элемент, относящийся к регистру (в терминологии Г.А. Золотовой) отличному от регистра предыдущего отрывка текста, обращает внимание на его маркированность на фоне участков, принадлежащих тексту нарратора. «Соположенные единицы, несовместимые в одной системе, заставляют читателя сконструировать дополнительную структуру, в которой эта невозможность снимается» [Лотман 1998: 268], в нашем случае - это НПР, в которой говорящим или думающим субъектом является не-первое лицо. Эллиптические предложения, маловероятные в косвенной речи, находят место, не изменяя своей синтаксической структуры, в конструкции НПР. Эллипсис, «являясь для художественного текста фактом внесистемным, способен сигнализировать о внесении в ткань произведения элементов других систем, например, стилизованной устной, внутренней или письменной речи» [Коваленко 2006: 115].
При обзорном рассмотрении эллиптических предложений в НПР следует учитывать, что проблема эллипсиса в тексте многогранна и не имеет единой трактовки даже в лингвистических работах последних лет (см. [Падучева 2007]; [Ларькина 2009]; [Калимуллина 2010]; [Каркошко 2010] и др.). Эллиптическими традиционно называются предложения, содержащие опущенный, но однозначно восстанавливаемый элемент. Эллипсис позволяет говорящему (пишущему) осуществить речевую экономию за счет устранения Данного или элементов Данного, то есть темы высказывания34. Элементы Нового элиминируются достаточно редко, поэтому эллипсис ремы в целом невозможен. Некоторые исследователи различают неполные, номинативные и эллиптические предложения. Еще А.М. Пешковский отграничивал номинативные предложения от неполных, считая основной характеристикой неполных предложений отсутствие одного или нескольких членов, а именных предложений - обязательное отсутствие специфически приглагольных членов [Пешковский 2001: 377]. Причем в качестве неполных он рассматривает и номинативные предложения, ср. приведенные А.М. Пешковским примеры надписей на коробках с товаром: шоколадные, ромовые (о конфетах) [Там же: 397].
С нашей точки зрения и номинативные, и неполные предложения можно рассматривать как эллиптические, поскольку номинативность является следствием опущения сказуемого, а неполнота – следствием опущения или сказуемого, или подлежащего (возможно и того, и другого), или какого-либо другого члена предложения. НПР, как и другие способы передачи «чужой» речи в нарратив, включает не предложения, но высказывания персонажа, часто состоящие из эллиптических предложений.
В НПР, являющейся специфической имитацией или реальной, или внутренней речи, в большинстве своем встречается контекстуальный эллипсис, при котором компенсация опущенных элементов происходит за счёт обращения к контексту. Появление эллиптических высказываний в НПР
Подробнее об эллипсисе в итальянском языке см. [Cipolla 1974]. связано со способностью этой конструкции включать в повествование особенности разговорной речи: диалогичность и аффективность. Эллиптические высказывания создают эффект спонтанности и непринужденности разговорной диалогической речи, в которой в ряде случаев словесное умолчание имеет вынужденный характер, например, когда «в системе языка отсутствуют или не являются нормативными соответствующие словесные способы выражения, и говорящий рассчитывает либо на опыт слушающего или ситуативную самоочевидность умалчиваемого компонента информации, либо на механизм ассоциации...» [Шелякин 2002: 190-191]. Появление эллипсиса в НПР также может быть связано со стремлением автора передать некую ситуацию, в которой нет времени на обдумывание и на полноту оформления высказываемой мысли.
В данном разделе не рассматривается эллипсис, при котором какой-либо член предложения (в большинстве своем - подлежащее) опускается, но референциальная соотнесенность с ним оказывается очевидной из-за наличия грамматических показателей у управляющих им глаголов. Эти случаи характерны для любого типа повествования и любого вида передачи «чужой» речи:
A Roma, \о conoscono tutti … Da mezzo secolo 0 se ne sta l armato di tutto punto, pronto alio scatto; ma poich non mai successo niente, la sua posa guerresca ormai consideratа una innocua, anche simpaticа bizzarria. E, infatti, come si pu pensare che il Bersagliere di Porta Pia non sia simpatico? (Manganelli пример из [Sabatini 2002: 264])
«Эллипсису может подвергаться любой член предложения, почти любая комбинация членов предложения и почти любая часть члена предложения … так что грамматическая природа сокращаемого слова или группы слов почти произвольна, а имеет значение только контекст, в котором происходит сокращение». [Падучева 2007: 177] Тем не менее, представляется логичным рассматривать элиминирование частей предложения последовательно - от главных к второстепенным.
