Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Лоренс Стерн и британская философия XVIII века: формирование и развитие исследовательских направлений 16
1. Преамбула 16
2. Лоренс Стерн в философском контексте: аналитическая историография вопроса 18
3. Выводы 54
Глава 2. Джон Локк, лоренс стерн и метафоры сознания 59
1. Философия как предмет иронии 59
2. Основные положения теории метафоры 75
3. Джон Локк — создатель новой модели сознания 78
4. Пространственные метафоры сознания 83
5. Сознание как вещество 86
6. Джон Локк и литература потока сознания: динамические метафоры сознания 94
6.1. Понятие «цепи идей» как инвариант потока сознания 94
6.2. Идеи ощущения и идеи рефлексии Тристрама Шенди 98
6.3. Авторское сознание в «Тристраме Шенди» и cogito 100
6.4. «Отступательное искусство» как гипертекст 104
6.5. Время и сознание в «Тристраме Шенди» 116
7. Выводы: специфика использования метафор Джоном Локком и Лоренсом Стерном 121
Глава 3. Ассоцианизм в «Тристраме Шенди» 123
1. Ассоциативная психология XVIII века как ключ к «Тристраму Шенди» 123
2. История ассоциативной психологии XVII-XVIII веков в контексте культуры 127
3. Ассоциативное моделирование сознания в «Тристраме Шенди» 147
3.1. Ассоциативные модели Дж. Локка и Д. Юма 147
3.2. Ассоциации на основании сходства и причинности 148
3.3. Ассоциации на основе смежности 149
3.4. Ассоциация идей как ruling passion 151
3.5. Стерн: hobby-horse как привычка, подкрепленная удовольствием.. 154
4. Выводы: место «Тристрама Шенди» в истории ассоциативной психологии XVIII века 157
Глава 4. Основные принципы нарративного моделирования сознания в романе стерна «жизнь и мнения тристрама шенди, джентльмена» 161
1. Проблема соотношения текста и смысла как инвариант проблемы «сознание-тело» в романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» 161
2. Визуальное моделирование в романе романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» 176
3. Выводы: смешение предметного мира и текста 180
Заключение 182
Литература 187
- Лоренс Стерн в философском контексте: аналитическая историография вопроса
- Основные положения теории метафоры
- История ассоциативной психологии XVII-XVIII веков в контексте культуры
- Визуальное моделирование в романе романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди»
Введение к работе
Актуальность исследования
Проблема конституирования культуры как особого научного поля начала вырисовываться в европейской науке еще в начале XVIII века. В условиях постоянного и параллельного становления и эволюции различных социо-гуманитарных наук, прежде всего, истории и филологии, окончательная версия особой науки о культуре была проблематична. Однако периодически возникали временные кристаллизации: либо в контексте споров о методе, либо в результате прорыва к новой предметности. Поиски новой науки о культуре стимулировались не только постоянными мутациями поля гуманитарных наук, но и возникновением в конце XVIII века идеала автономной Культуры, сферы, объединяющей, подобно кантовской трансцендентальной апперцепции, многообразное (автономию Субъектов и автономию Произведений) в единую форму форм. Продолжающиеся до сих пор попытки уловить единое и изоморфное в многообразии событий, персон и артефактов сложившихся наук (истории литературы, философии, театра, живописи, физики, биологии и т. д.) свидетельствует об актуальности романтического идеала Культуры и соответствующих ему исследовательских стратегий. Обнаружение изоморфизма гетерогенных культурных феноменов (Доброхотов 2002), внутренней формы культуры (Кнабе 2006), системы ожиданий (Романов 2003) признается в настоящий момент задачей философии и истории культуры. Диссертация представляет собой попытку описать опыт чтения литературы как философии и философии как литературы, в результате которого обнаруживается изоморфизм продуктов этих практик, обнаруживается Культура как особая предметная сфера. Задачи данного диссертационного исследования в полной мере соответствуют современному пониманию задач философии культуры, работа в целом
призвана продемонстрировать возможность философии и истории культуры как науки.
Помимо методологической актуальности, необходимо указать также на содержательную актуальность исследования. Сопоставление философского и литературного дискурсов на примере романа Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» и философских концепций его времени, в частности, «Опыта о человеческом разумении» Джона Локка, приводит многих авторов к убеждению в том, что проблематика философской психологии (или философии сознания, если пользоваться современным термином) является в высшей степени актуальной для Стерна. Эта проблематика включает в себя теории ассоциации идей, тождества личности, психо-физиологического детерминизма и психологического времени. В настоящей работе мы находимся в пределах предметного поля, уже очерченного традицией, однако мы по-новому концептуализируем его при помощи понятия «модель сознания». С нашей точки зрения, в высшей степени актуальным является взгляд на Стерна как на мыслителя, ставящего серьезные вопросы в шутливой форме, а не как на скептически настроенного остроумца, играющего с формой и безразличного к содержанию того, что становится предметом его шуток. Нас при этом будет интересовать не столько риторический уровень исследуемых текстов, как это принято в истории литературы, сколько идейный, концептуальный их пласт. Именно поэтому мы прослеживаем присутствие в тексте Стерна таких концептов, как «cogito», «поток сознания», «гипертекст», «господствующая страсть» и «ассоциация идей».
Кроме того необходимо специально отметить актуальность работы в рамках российской философии культуры. Анализ литературно-философского взаимовлияния на примере Стерна и философии его времени осуществляется в зарубежной критике с начала XX века, однако подобные исследования практически не проводятся в отечественной гуманитарной науке. В качестве
исключения можно упомянуть исследование взаимосвязи Стерна и философии, которое содержится в эссе В. Шкловского «Стерн и Локк, или остроумие и рассудительность» (Шкловский 1961, С. 299-305). Упоминания о влиянии Локка на Стерна можно найти в статье К. Н. Атаровой «Лоренс Стерн и «поток сознания»» (Атарова 2008), в предисловии А. А. Елистратовой к изданию «Тристрама Шенди», выполненному в 1968 году (Стерн 1968) и в «Истории всемирной литературы» (в написанном А. А. Елистратовой и С. В. Тураевым «Введении» к 5-му тому и в разделе, посвященном английской литературе XVIII века, вновь принадлежащим перу А. А. Елистратовой (Ел и страто в а 1983)). В качестве предметных полей отечественной науки английская философия и литература XVIII века существуют раздельно, без связи друг с другом. Нам представляется необходимым проводить междисциплинарные, синтетические исследования философских теорий в контексте литературной практики и изучать те, часто весьма подвижные, границы, которые отделяют fiction от nonfiction.
Степень разработанности проблемы
Наибольший интерес к рассматриваемой проблеме заметен во второй половине XX века1, что, однако, не означает, что данная тема не была охвачена более ранней критической литературой. К первой половине XX века относятся работы Вилбура Кросса (Cross 1929), Кеннет Маклин (MacLean 1936) и Джон Лэирд (Laird 1946) — исследователей, которые одними из первых занялись изучением философских корней творчества Лоренса Стерна. Указанные исследователи были согласны между собой в
Библиография второй половины XX века в деталях будет рассмотрена ниже, в первой главе диссертации («Лоренс Стерн и британская философия XVIII века: формирование и развитие исследовательских направлений»), поэтому здесь мы считаем уместным предложить нескольких общих концептуализцаций критической традиции.
том, что философия Джона Локка повлияла на Стерна, в том, что Стерн осуществляет «перевод» философских концепций на язык литературы. В критических исследованиях Джона Трауготта (Traugott 1954), Артура Кэша (Cash 1955, 1964), Эрнста Тувесона (Tuveson 1955) и Говарда Андерсона (Anderson 1969), появившихся в 50-х и 60-х годах, доказывается, что Стерн был не просто последователем Локка, но скорее его критиком, приводящим в своих романах некоторые конкретные примеры, опровергающие претендующие на общезначимость умозрительные концепции философа. Кроме того, в эволюции критической мысли второй половины XX века очевиден следующий исследовательский вектор: от поиска реальных исторических взаимовлияний (Greenberg 1954, Salle 1955) к утверждению автономии литературы (Maskell 1973), от «влияния» к «подобию» и установлению синхронного изоморфизма между литературой и философией (L up ton 2003), от взаимнооднозначных соответствий (Локк и Стерн, Юм и Стерн) к расширению культурного контекста (Стерн и визуальная культура, Стерн и постмодернизм, литература и медицина), от строгих исторических исследований к «опыту чтения» (Briggs 1985, Cazzato 2003), от исследования мира чистой мысли философов XVIII века к погружению в их социальный, культурный и повседневный контекст (Battestin 1994). Заметны также интерпретации Стерна через современную проблематику гуманитарных наук: феноменологическую (Swearingen 1977), проблематику гипертекста (Hocutt 1998, Allen 2003) и риторический базис философии (Kearns 1987, Zerilli 2005). Эта трансформация исследовательских акцентов выявляет новые и неожиданные аспекты истории английской культуры XVIII века и высокую степень репрезентативности Стерна. Данная диссертационная работа учитывает описанные только что тенденции современных eighteenth-century studies.
Необозримый массив зарубежной, прежде всего англоязычной, литературы контрастирует с отсутствием значительных исследований этой
темы в России. Нам не удалось найти каких-либо значительных исследований на русском языке, посвященных связи Стерна с философией. Данное обстоятельство может поставить отечественного исследователя перед опасностью простого пересказа уже написанных на Западе книг и статей, однако в данной работе мы попытались сделать все возможное, чтобы избежать подобной опасной ошибки, и исходить из представления об едином информационном пространстве гуманитарных наук. Однако это единство не означает очевидной разности акцентов западных и отечественных исследований. Если для англоязычной истории литературы и критики аргументативная составляющая художественной литературы часто настолько же важна, насколько и выразительность формы, то для отечественной критики характерна большая сосредоточенность либо на эстетической составляющей литературы, либо на идейном пласте философии. Философия и литература в русскоязычных исследованиях пересекаются крайне редко. Подобия и сходства английской литературы XVIII века с философией того же столетия или выступают в них в качестве само собой разумеющегося допущения, или вовсе не рефлексируются. С другой стороны, отечественная история философии склонна концентрироваться на том, о чем говорит тот или иной философ, абстрагируясь от того, как он это говорит. Для западной критики подобная жесткость дисциплинарных границ свойственна в меньшей степени: англоязычный literary criticism соответствует отечественному междисциплинарному идеалу философии культуры и поэтому послужил примером для данного исследования.
Отдельно стоит отметить известные нам диссертационные работы о связи Стерна с философией, подтверждающие актуальность данной темы. Это работы Даниэля Хокутта (Hocutt 1998), Терезы Чиоу (Chiou 2003) и Кристи Уилсон (W і 1 s о п 2003).
Источники
Основными источниками исследования являются: роман Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» (критическое издание, осуществленное во Флориде в 1978-84 годах, Sterne 1978-84) и его русскоязычное издание в переводе А. А. Франковского (Стерн 2004), а также «Опыт о человеческом разумении» Джона Локка (в издании 1824 года, Locke 1824) и русский перевод А. Н. Савина (Локк 1985). Дополнительными источниками были труды Аристотеля (Аристотель 1984, 2004), Спинозы (Спиноза 1993), Гоббса (Hobbes 1904, Гоббс 1965а, 19656) и Юма (Юм 1966).
Объект исследования: английская литература и философия XVIII века.
Предмет исследования: модели, концепции, описания сознания, его структуры и функций, представленные в английской философии и в литературе XVIII века (в их связи друг с другом), главным образом, в романе Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» и в «Опыте о человеческом разумении» Джона Локка. Под моделью мы будем понимать искусственную структуру, созданную для того, чтобы быть репрезентантом более сложной естественной структуры и объяснять ее функционирование.
Цель исследования: Описать эксплицитные и реконструировать имплицитные модели сознания в текстах Стерна и Локка, выявить характер взаимодействия их творчества, определить общие для них культурные доминанты и влияние этих доминат на тематику и методологию их художественных и философских поисков.
Для достижения этой цели требуется решить следующие задачи:
Осуществить реконструкцию и критический анализ основных исследовательских походов к истории английского литературно-философского взаимодействия в XVIII веке.
Установить и описать многообразные связи между романом Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» и «Опытом о человеческом разумении» Джона Локка.
Концептуализировать и обобщить различные виды этих связей, исходя из базового их деления на две группы: (1) причинно-следственные связи, обнаруживаемые опирающимся на источники историческим исследованием и (2) синхронный изоморфизм литературы и философии без ясного прямого взаимодействия, открывающийся в ходе интерпретации текстов.
Проанализировать использование метафор сознания в «Опыте...» Локка и в «Тристраме Шенди» Стерна и прояснить характер влияния философии сознания на традицию литературы потока сознания.
Определить место творчества Стерна в истории английской ассоциативной психологии XVIII века.
Выявить основные принципы нарративного, художественного, литературного моделирования сознания в текстах Стерна и Локка.
Методологическая база исследования
При написании диссертации были использованы методологические процедуры как общего научного, так и философского характера. К первым можно отнести выдвижение, обоснование и верификацию гипотез, а также их проверку на фальсфицируемость, анализ и синтез источников. В ряду философских методологических приемов можно назвать логический анализ философских понятий и концепций, герменевтическую реконструкцию смысла текста, культурной среды, в которой он был создан, и интенций его автора. Кроме этого в диссертации были задействованы методы философии
культуры, заключающиеся в поиске изоморфизма гетерогенных процессов, в данном случае, — литературы и философии. Помимо этого в качестве методологических ориентиров работы выступили также три по преимуществу англоязычные гуманитарные дисциплины: литературная критика (literary criticism), интересующаяся устройством, «работой», значением и контекстом текста, история идей (history of ideas), занимающаяся изучением «миграции» идей (например, идеи ассоциации) из одной дисциплины в другую, из одного дискурса в другой, и комплекс дисциплин, посвященных междисциплинарному изучению Европы в XVIII веке (eighteenth-century studies).
Положения, выносимые на защиту:
Между Стерном и английской философией XVIII (на примере Локка) существуют следующие отношения: биографическое (Стерн был лично знаком с некоторыми философами), текстологическое (Стерн цитирует некоторых философов) и общекультурное (Стерн создает роман, наполненный его собственными философскими идеями, созвучными философским идеям его времени). Проблема сознания является важнейшей для Стерна. Сознание является центром, исходным пунктом романа, объектом исследования писателя. Проблема сознания в «Тристраме Шенди» включает в себя следующие подтемы: ассоцианизм, тождество личности, проблему сознания-тела, психофизиологического детерминизма и психологического времени.
Конструируя — в художественной прозе — модели сознания, Стерн либо опирается на разработки Джона Локка, либо спорит с ним, либо создает свои собственные концептуальные схемы, философские по своему духу. Главными элементами Стерновой модели сознания являются пространственные, вещественные и динамические метафоры сознания и теория ассоциации идей. В споре с Локком относительно
возможности использования метафор в философии, Стерн отстаивает когнитивные, познавательные достоинства метафорики, каковые являются попираемыми, с точки зрения писателя, Локком. Несмотря на заявленное негативное отношение к метафорам, Локк все же пользуется ими, что как раз было замечено Стерном.
Стерн не просто пользуется разработками ассоциативной психологии, но и вносит свой вклад в эту теорию, вводя новый концепт «конька» (hobby-horse), то есть привычки, «господствующей страсти», психологической установки, доминанты, фреймопродуцирующего, интерпретативного механизма, объединяющего элементы опыта в единое целое.
Основными механизмами Стернова нарративного, художественного моделирования сознания являются: выстраивание аналогии между книгой и смыслом, с одной стороны, и телом и душой, с другой; использование метафор и иллюстраций, то есть наглядных и конкретных образов; смешение текста и мира вещей. В результате сама книга, как целостное единство материи и смысла, становится не только описанием сознания, но и его моделью.
Новизна полученных результатов состоит в следующем:
В оборот отечественной философии культуры были введены новые темы и проблемы, исследовавшиеся за рубежом на протяжении всего XX века и сохраняющие свою актуальность и поныне. К этим темам относятся междисциплинарный сравнительный анализ английской философии и литературы XVIII века, исследование их дискурсов, и концептуального взаимообмена, существующего между ними.
Произведена классификация используемых Локком и Стерном метафор сознания. Выделены метафоры пространственные (сознание как «приемная ума», как «темная комната», «мрачная келья», «ящик с
панорамой») вещественные («белая бумага», «воск») и динамические («цепь идей»). Продемонстрирована возможность использования этой классификации в дальнейших исследованиях литературы и философии XVIII века.
Осуществлен анализ и предложена типология используемых Стерном ассоциаций, проведен сравнительный анализ идей Стерна с ассоцианистскими теориями Локка и Юма.
Раскрыто содержание концепции Л. Стерна «конек» (hobby-horse). Выявлена возможность и продемонстрирована продуктивность трактовки этого понятия как философского концепта.
Выявлена связь материальной составляющей текста романа (типографического исполнения, пунктуации и авторских иллюстраций) с его философским содержанием.
Теоретическое и практическое значение исследования Теоретическое значение диссертации заключается как в разработке
новой для отечественной науки проблематики, так и в применении
методологии философии культуры к литературным и философским
источникам.
Практическое значение состоит в возможности введения описанных в
исследовании тем в научные исследования и учебные курсы по философии
культуры и истории философии.
Апробация диссертации
Результаты исследования были изложены в выступлениях на следующих конференциях:
2006 г.: «Философия сознания: история и современность», МГУ им. М.
В. Ломоносова, философский факультет, 17-18 ноября 2006 г.
2007 г.: Выступление в рамках аспирантского семинара кафедры общей теории словесности филологического факультета МГУ по теме «Литературное моделирование сознания: Лоренс Стерн и ассоцианизм XVIII века», 2 марта 2007 г.
2007 г.: Международный молодежный научный форум «Ломоносов— 2007», 13 апреля 2007 года, Москва, МГУ
Положения и выводы диссертации были использованы в курсе «Теории культуры XVIII века» на кафедре Истории и теории мировой культуры МГУ им. М. В. Ломоносова с февраля по май 2008 г.
По теме диссертации опубликованы следующие работы:
Статьи, опубликованные в реферируемых журналах, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ для публикации основных результатов докторских (кандидатских) диссертаций:
Лоренс Стерн и британский ассоцианизм XVIII в. // Вопросы
философии, № 1, 2008, С. 132-140, 0,8 п.л.
Статьи по теме диссертации, опубликованные в других изданиях:
Нарративное моделирование сознания в романе Лоренса Стрена «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» и философия Джона Локка // Материалы XIV Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов», Т. IV, М., 2007, С. 127, 0,1 п.л.
Джон Локк, Лоренс Стерн и метафоры сознания // Киевский Национальный университет им. Тараса Шевченко. Дни науки
философского факультета-2007. Международна Наукова Конференция (18-19 квитня 2007 року). Часть 2, Видавничо-полиграфический центр «Киевский университет», 2007, С. 118, 0,1 п.л.
Джон Локк, Лоренс Стерн и метафоры сознания в философской психологии XVIII века // Философия сознания: классика и современность: Вторые грязновские чтения, М., Издатель Савин С. А., 2007, С. 45-54, 0,7 п.л.
Материя и смысл: игротерапия Л. Стерна // Философский век. Альманах. Вып. 34. Человек в философии Просвещения, СПб., 2008, С. 172-187, 0,8 п.л.
Структура диссертации
Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы. Каждая глава завершается параграфом, содержащим выводы соответствующего раздела исследования.
Лоренс Стерн в философском контексте: аналитическая историография вопроса
Исключительный интерес представляет статья Кеннет Маклин 1949 года «Воображение и симпатия: Стерн и Адам Смит» (MacLean 1949), посвященная сходству между Стерном и Адамом Смитом в области теории воображения и этической теории.
Ко времени написания «Сентиментального путешествия» (1768 год), понятие «симпатии» или «сострадания» (sympathy) уже было освоено литературой, поэзией, критикой и философией. Несмотря на это, обращение Стерна к этической проблематике кажется К. Маклин удивительным — ведь Стерн более известен как писатель, интересовавшийся проблемами психологии и философии сознания. Разгадку этого парадокса К. Маклин находит в том факте, что моральные проблемы сострадания для Стерна напрямую связаны с такой важной способностью сознания, как воображение (imagination). В этом пункте взгляды Стерна, по мнению К. Маклин, абсолютно совпадают с теорией, изложенной Адамом Смитом в трактате «Теория нравственных чувств» (The Theory of Moral Sentiments), вышедшем в свет в 1759 году, то есть за девять лет до публикации «Сентиментального путешествия». Этот труд Адама Смита был очень популярным как при жизни автора, так и после его смерти. Рассматривая основную идею этики Адама Смита, состоящую в том, что моральный поступок определяется не волей, но воображением, исследователь полагает, что именно она стала основой для творчества У. Вордсворта и П. Б. Шелли. Спустя сто лет после Адама Смита Уолт Уитмен описывает сострадание на языке воображения, словно бы обобщая в своей «Песни о себе» (Song of myself), по мнению К. Маклин, результаты философского-эстетического опыта, проделанного Стерном и Смитом.
Согласно Адаму Смиту, способность сострадания опирается на способность воображения, создающего в сознании субъекта образ страдания ближнего. Образ чужих несчастий заставляет нас страдать почти так же, как страдает наш ближний, то есть заставляет нас со-страдать. И создает этот образ не чувства, как подчеркивает Адам Смит, но воображение. Находясь в приятном расположении духа, мы не можем начать страдать без причины, считает Адам Смит, но при помощи воображения мы словно бы становимся на место страдающего, представляя себе его чувства, как чувства, могущие быть нашими собственными.
Обращаясь к Стерну, Кеннет Маклин обнаруживает в его «Дневнике для Элизы» и в «Сентиментальном путешествии» то же самое понимание сострадания.
К. Маклин поэтично описывает, как сентиментальный путешественник Йорик продвигается сквозь тишину мира, окруженный застывшими картинами чужого горя, которые находят живой отклик в его собственной душе. К. Маклин подчеркивает визуальную составляющую созданных Стерном художественных конструкций, а идея потока, конституирующая само видение Стерном жизни, реализуется в романе, по мнению исследователя, как поток образов в создании героя. Маклин не говорит о прямом влиянии Адама Смита на Стерна, отмечая, однако, что подобное влияние могло иметь место. Он пишет о подобии {likeness), существующем между ними и доказывающем еще раз, что Стерн чутко улавливал и затем изображал, одновременно иронично и вдумчиво, философские темы своего времени.
Внимание, уделенное Смитом и Стерном идее сострадания, не было ни исключительным, ни новым явлением для середины XVIII века. Эта тема ранее уже обсуждалась в трудах Шефтсбери, Беркли, Томпсона, Батлера, Гоббса и Локка. Не было новым и представление о механицизме и эгоизме, заключенных в способность воображения, — до Смита об этом писали английские богословы XVII века. Но по-настоящему новой, считает Маклин, была попытка А. Смита и Л. Стерна описать человеческое поведение не в терминах разума или страстей, но в терминах воображения и образа.
Работа Джона Трауготта «Мир Тристрама Шенди. Философская риторика Стерна.» (Traugott 1954) оказала значительное влияние на исследования философских корней творчества Стерна второй половины XX века. Синхронно с Артуром Кэшем, чья статья о влиянии философской психологии Локка на Стерна будет рассмотрена ниже, Трауготт приходит к пониманию необходимости уточнить и скорректировать представления, господствовавшие в критической литературе первой половины XX века. Речь идет об общем мнении критиков о том, что ключом к романам Стерна является локковская теория ассоциации идей, сознательно примененная Стерном и опровергнутая им же при помощи ее конкретизации и сведения к абсурду.
Использование Стерном идей Локка, по мнению Трауготта, происходило в риторическом поле: в то время как Локк стремился к скрупулезному анализу идей и определению всех понятий, Стерн продемонстрировал невозможность полного осуществления и бессмысленность этих операций в конкретных жизненных ситуациях. Стерн использовал философский базис для нахождения новых риторических приемов, создания драматических эффектов и комических ситуаций. По мнению Трауготта, Стерн боролся против локковского рационализма, защищая и оберегая права и эксплицируя возможности такого коммуникативного средства и художественного приема как остроумие (wit)2, квалифицированного Локком как темное, неправильное соединение идей.
Герои «Тристрама Шенди» являются, по мнению Трауготта, персонификациями проблем локковской системы, прежде всего, системы рациональной коммуникации. Для Стерна, человек может быть смешным, закрытым для логики и подверженным страстям, и все же сохранять при этом свое нерушимое человеческое достоинство. Использование Стерном локковской концепции ассоциации идей и связанной с ней концепции продолжительности (duration), Трауготт называет «философским», уточняя, что понимание этих идей в рамках романа зависит от понимания читателем их следствий в пределах локковской философской системы (Traugott 1954, р. 34). Несмотря на приведенное выше собственное заявление Трауготта о том, что использование
Основные положения теории метафоры
Теория метафоры как художественного приема восходит к «Поэтике» Аристотеля, в которой она определяется как несвойственное имя, перенесенное с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии (Аристотель 1984). В русском переводе М. Л. Гаспарова определяемый термин (цєтафора) переводится как «переносное слово», так как в рамках современной поэтики под определение Аристотеля попадает не только метафора, но и метонимия и синекдоха. В настоящее время в поэтике слово, употребленное в переносном смысле, называется тропом (Петровский 1925а). Следует отметить, что метафоры и другие тропы могут быть обнаружены не только в поэтическом языке, но также и в языке обыденном, повседневном. Работа Джорджа Лакоффа и Марка Джонсона «Метафоры, которыми мы живем» (Лакофф 2004) рассматривает обыденный язык с этих позиций. Авторы связывают метафору как явление языка с мышлением. Основные базисные утверждения теории Лакоффа и Джонсона, получившей название когнитивной теории метафоры, закреплены ими в следующих положениях:
Суть метафоры — это понимание и переживание сущности (thing) одного вида в терминах сущности другого вида (Лакофф 2005, С. 27). и ... метафора принадлежит не только языку, т. е. не только словам. Мы утверждаем, что процессы человеческого мышления во многом метафоричны. ... Метафоры как выражения естественного языка возможны именно потому, что они являются метафорами концептуальной системы человека (Л ако ф ф 2005, С. 27). Различные ученые пытаются обнаружить и исследовать метафоры и, шире, тропы, не только в сфере поэтического и естественного языка, но и в других знаковых системах или дискурсивных практиках, например, в исторической науке (Уайт 2002; Анкерсмит 2003), в архитектуре (Дюбуа 1989, С.28-29, 57), в психологии, в живописи и кинематографе (Лотман 1973).
Советское литературоведение определяло метафору как неназванное сравнение предмета с каким-либо другим предметом на основании признака, общего для обоих сопоставляемых членов (Квятковский 1966), как вид тропа, в основе которого лежит ассоциация по сходству или по аналогии, (Петровский 19256) или как сравнение, члены которого настолько слились, что первый член (то, что сравнивалось) вытеснен и полностью замещен вторым (то, с чем сравнивалось) (Тимофеев 1934). Макс Блэк предлагает три концептуализации в рамках теории метафоры: субституционную, эллиптическую и интеракционистскую (Блэк 1990). Согласно первой теории, метафора является субститутом, заменителем некого буквального выражения, которое должно быть дешифровано реципиентом. Понимание метафоры как эллиптического или сокращенного сравнения означает, что метафора рассматривается как сравнение без сравнительного союза «как». Сам Блэк отдает предпочтение третьей, интеракционистской, теории, согласно которой две мысли, образующие метафору, настолько проникают друг в друга, что порождают новый смысл. Метафора, с его точки зрения, исполняет роль фильтра, выделяющего или устраняющего определенные свойства объекта, описываемого при помощи метафоры18. Кроме того, Блэк отмечает, что метафоры опираются на систему общепринятых ассоциаций, которые необходимо знать реципиенту, желающему понять метафору.
Анализ использования метафор в отношении феноменов сознания дает основания полагать, что метафоризация является простейшим способом моделирования19. Кроме того, согласившись с мнением Блэка о том, что метафоры опираются на систему общепринятых ассоциаций, мы можем содержательно исследовать интерпретативные механизмы культуры XVIII века, служившие для описания и объяснения феноменов сознания. В ходе нашего исследования мы проанализируем, какие метафорические модели создали Джон Локк и Лоренс Стерн.
История ассоциативной психологии XVII-XVIII веков в контексте культуры
В психологической науке ассоциацию принято понимать как связь между психическими явлениями, при которой актуализация (восприятие, представление) одного из них влечет за собой появление другого (Петровский 19906,С. 28). Хотя описание самого принципа связи представлений находят еще у Аристотеля, ассоцианизм как психологическое направление сложился в XVII-XVIII веках, наибольшей популярности достигнув именно в XVIII веке, когда он стал фундаментальной теорией, объясняющей работу сознания. Тот факт, что различные ментальные акты следуют друг за другом с определенной регулярностью, что каждый предыдущий ментальный акт не исчезает бесследно перед появлением каждого следующего, а оба они образуют некоторое единство, требовал объяснения. Стоит подчеркнуть, что указанное единство рассматривалось в двух аспектах: как одновременное единство (например, соединение простых идей зеленого цвета и круглой формы в сложную идею яблока) и как единство последовательное (упоминание слова «муж» вызывает мысль о «жене»). В конечном счете, ассоциативная психология отвечала на вопрос о целостности ментального опыта: почему мы обладаем представлениями о целостных предметах и процессах, а не бессвязным набором обрывков мыслей, чувств и ощущений.
Ассоцианизм описывал также процесс происхождения нашего знания, осуществляя редукцию сложных ментальных феноменов к их простейшим элементам, а также стремился сформулировать законы образования сложных форм из простых.
В XVIII веке ассоцианизм играл значительную роль в психофизиологии, в философии, в медицине, в моральных и в социальных теориях. Рождение ассоциативной психологии произошло лишь в конце XVII веке и связано оно с именем Джона Локка, так как именно Локк впервые употребил термин «ассоциация идей». В 1700 году Локк добавил соответствующую главу во вторую часть четвертого издания «Опыта о человеческом разумении». Позже данный термин и сам принцип были заимствованы у Локка Д. Юмом и Д. Гартли, а в дальнейшем чрезвычайно широким кругом мыслителей, о которых речь пойдет ниже. Однако выделение ассоцианизма в раздел психологии связано не столько с появлением самого термина, сколько с попытками описать и объяснить этот ментальный феномен.
Истоки ассоцианизма в новом времени можно обнаружить в теории Декарта о механике нервных процессов. Идеи Гарвея, описавшего процессы кровообращения, послужили для Декарта образцом для создания теории нервной системы, состоящей, по его представлению, из расположенного в центре мозга и нервных «трубок», расходящихся от него по всему организму. По аналогии с перемещением крови по сосудам Декарт описал движение нервного импульса по нервам. Наиболее легкие частицы крови поднимаются, по общим правилам механики, по этим «трубкам» к мозгу. Потоки таких частиц Декарт обозначил термином «животные духи». Когда происходит воздействие внешних предметов на периферические окончания находящихся внутри нервных «трубок» нервных «нитей», «нити» натягиваются и открывают клапаны отверстий, ведущих из мозга в нервы. «Животные духи» устремляются в мышцы, «надувая» их, что приводит в итоге к двигательному акту. «Животные духи» отражаются от мозга к мышцам, как отражается луч света от зеркала. Такая физиолого-оптическая модель описывает, по сути, рефлекторную модель поведения42. Связь рефлекторной теории с ассоцианизмом обнаруживается тогда, когда Декарт предпринимает попытку объяснить способность живых организмов к обучению. Декарт полагал, что связь внешних воздействий с мышечными реакциями допускает вариативность и, главное, поддается изменению. Например, когда собака видит куропатку, то обычно кидается к ней, а когда слышит выстрел, то убегает. Однако охотничьих собак приучают останавливаться при виде куропатки и бежать к ней, если она слышит звук выстрела. Эти факты открывают перед человеком заманчивые перспективы самоусовершенствования и усмирения собственных страстей. Привлекательность этих перспектив была впоследствии осознана Дэвидом Гартли, который не без сожаления писал о том, что Декарту не хватило фактов из области анатомии, физиологии, патологии и философии, чтобы полностью осуществить свои замысел .
После Декарта ассоцианистские представления, однако, без использования самого термина «ассоциация», встречаются у Гоббса и Спинозы. Спиноза в «Этике» описывает принцип ассоцианизма следующим образом: Если человеческое тело подверглось однажды действию одновременно со стороны двух или нескольких тел, то душа, воображая впоследствии одно из них, тотчас будет вспоминать и о других (Спиноза 1993, 60; Этика, I, Теорема 18). Спиноза делает два важных для нашего исследования комментария к этой теореме: он связывает описанный им принцип с памятью, определяя последнюю как .. . некоторое сцепление идей, заключающих в себе природу вещей, находящихся вне человеческого тела, происходящее в душе сообразно с порядком и сцеплением состояний человеческого тела (Спиноза 1993, 61; Этика, I, Теорема 18, Схолия).
Сцепление идей, образующих память, — индивидуально, вариативно и зависит от привычки. Римлянин по привычке связывает слово «pomum» с таким предметом, как яблоко, солдат при виде следов копья, оставленных на песке, переходит к мыслям о коне, а от мыслей о коне — к мыслям о войне. Связь идей крестьянина — иная: от мыслей о коне он переходит к мыслям о плуге, поле и т. д.
Стоит обратить внимание, что подобная вариативность ассоциаций не встречает резко негативной оценки ни у Спинозы, ни у Гоббса. Хотя Спиноза, в отличие от Гоббса, все же акцентирует тот факт, что всему богатству ментальных вариаций противоположен один, по-настоящему правильный путь идей — тот, что устанавливается разумом. То есть Спиноза противопоставляет сцепление идей в соответствии с состояниями тела порядку идей, образованному в соответствии с разумом. Такой взгляд был в высшей степени характерным для XVII веке, ценившего
Визуальное моделирование в романе романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди»
Для начала вернемся к уже приведенной чуть выше цитате: Я бы гроша не дал за искусство писателя, который не понимает того, — что даже наилучший в мире непритязательный рассказ, если его поместить сразу после этого прочувствованного обращения к дяде Тоби, — покажется читателю холодным и бесцветным; — поэтому я и оборвал предыдущую главу, хотя еще далеко не закончил своего повествования (ТШ, И, ііі, 99).
Есть тысяча незаметных отверстий, — продолжал отец, — позволяющих зоркому глазу сразу проникнуть в человеческую душу; и я утверждаю, — прибавил он, — что стоит только умному человеку положить шляпу, войдя в комнату, — или взять ее, уходя, — и он непременно проявит себя чем-нибудь таким, что его выдаст (ТШ, VI, v, 385).
Примечательно, что шляпа фигурирует у Стерна именно в контексте невербальной коммуникации и визуальной репрезентации смысла не только здесь: когда в Шенди-холле становится известно о смерти брата Тристрама, Бобби, капрал Трим принимается рассуждать о тщете человеческого существования, используя в качестве предмета, иллюстрирующего его мысль, сначала шляпу, а затем трость. Этот рассказ, а еще больше — наглядность примера, заставляет рыдать всех слушателей Трима. Тристрам Шенди объясняет основные «черты капралова красноречия» следующим образом: ... из всех чувств зрение (ибо я решительно отвергаю осязание, несмотря на то, что большинство наших бородачей, я знаю, стоит за него) быстрее всего сносится с душой, — сильнее всего поражает воображение и оставляет в нем нечто невыразимое, нечто такое, чего словами не передать, — а иногда также и не прогнать (ТШ, V, vii, 338).63 Тристрам подчеркивает, что в самих словах Трима не было ничего особенного, эффект же, который они произвели, целиком зависел от удачно выбранной модели и от особого способа обращения с ней: Есть тысяча и десять тысяч разных способов (ибо материя и движение бесконечны), какими можно уронить на пол шляпу без всякого результата (ТШ, V, vii, 339). Но Трим кинул шляпу особым образом, так что шляпа сыграла роль идеального репрезентанта идеи бренности человеческой жизни, мимолетности его существования на земле. Одной из главных тем спора Тристрама Шенди с Джоном Локком является роль наглядных примеров в абстрактном рассуждении. Наглядные примеры — вот чего не хватает, с точки зрения Тристрама, в ученых книгах. Их использование не является признаком легкомыслия и безответственного остроумия, как считал Локк, но лишь подкрепляет идеи, выражаемые при помощи рассудительности. В приведенном отрывке шляпа становится метафорой жизни, и с ее помощью неискушенный в тонкостях красноречия капрал Трим передает своим слушателям весь смысл, который он хотел им передать.
Тристрам рассуждал о власти мелочей над человеческим умом (ТШ, IV, xvii, 303), утверждая, что убеждения, образованные под воздействием пустяков и мелочей, не могут быть опровергнуты даже «всеми Евклидовыми доказательствами». Аналогичным образом визуальные репрезентации, к которым прибегает Трим, выглядят намного более убедительными, чем силлогизмы: Тристрам прямо говорит об этом, когда Трим рассуждает о преимуществах холостой жизни при помощи своей палки (на соответствующей странице романа Стерн, как уже говорилось, размещает рисунок, изображающий движение палки Трима: ТШ, IX, iv, 561). Настолько же убедительно выглядит и рассказ Трима об «обрезании» Тристрама, рассказ, осуществленный при помощи одних только пальцев руки (ТШ, V, хх, 354). Наконец, необходимо упомянуть еще один инвариант мотива моделирования в романе: игру в войну, моделирование военных сражений, символизирующие также антимилитаризм и пацифизм Стерна (этот мотив проходит сквозь весь роман, а самое общее его описание дано здесь: ТЩ, VI, xxi-xxiv, 411—416). Первым и наиболее заметным визуальным элементом текста является пунктуация. Стерн использует длинные тире, часто объединяя их вместе, так что в результате читатель видит горизонтальные линии, занимающие часть строчки. Тире не означают пауз, как можно предположить на первый взгляд (объединенные тире — длинные паузы, одиночные — паузы короткие): ведь порой они разрывают реплику там, где никакая пауза не предполагается. Тире не обязательно указывает на двусмысленность, на опущенную идею, намек, непристойность. Тире — это просто связь между смыслами, это репрезентант ассоциативной связи идей. Вставка авторских иллюстраций, являющихся частью книги, может удивлять, только если читатель предполагает в качестве необходимого и строгого правила, что книга есть система условных, буквенных знаков и не более того. «Тристрам Шенди» словно бы противопоставляет этому убеждению другую концепцию: литература — это не только буквы и слова, точно также как общение — это не обмен дефинициями и выводами. Притязания ученого дискурса в гиперболизированном виде продемонстрирована на примере Вальтера Шенди. Вальтер Шенди смешон, ибо он требует определенности от стихии живого чувства, требует схематизма и дефиниции от неозначенного и не могущего быть означенным. Точно также, по аналогии, должен быть смешным и идеал «правильной книги», состоящей только из слов. В действительности же книга является еще и носителем смысла, который не возникает в результате механического суммирования знаков. Книга — это жест.
Пустота, отданная читателю, или вызывающие черные и мраморные страницы предполагают множество интерпретаций. Восприятие не терпит пустоты, оно стремится заполнить ее. Воображение, послушное приказу Тристрама, рисует портрет вдовы на пустой странице, даже если читатель не берет в руки карандаш. Однако воображение послушно приказу Тристрама не потому, что этот приказ властен, не потому, что Тристрам наделен какими-то исключительными прерогативами, но потому, что сам его приказ сообразуется с человеческой природой, предугадывает ее интенции и направление ее движения. Речь идет о естественной для человека воли к активной интерпретации. Свиеринген пишет об этой интенции в связи с концептом Dasein, прототип которого он обнаруживает в «Тристраме Шенди» (Swearingen 1977). Упоминания же о том, как пишется книга, является намеком на рефлексивность мышления, на способность человека думать о том, что происходит у него в голове, мыслить о мысли, является намеком на способность, особенно характерную для философии.
В ходе анализа, проведенного выше, мы установили несколько оппозиций и концептуализации, управляющих развертыванием Стернова романа. Во-первых, мы подчеркнули важность материальной текстовой манифестации книги, невозможность отделить в романе смысл от его визуальной репрезентации, форму от содержания. Во-вторых, нами была установлена пропорция между текстом и смыслом, с одной стороны, и телом и сознанием, с другой. Для Стерна телесная явленность настолько же необходима для понимания личности, как и материальность текста — для понимания книги. В этом представлении о связи тела и сознания Стерн отличается от Локка. Последний отдает предпочтение феноменологическому анализу сознания, стараясь не касаться вопросов физиологии, а в теории тождества личности вообще отвергает тождество материальной субстанции как критерий тождества. В-третьих, важнейшим элементом Стернова метода является визуальное моделирование, которое состоит, в предельной форме, в смешении текста и вещей, в проникновении вещей в мир слов и слов — в мир вещей, обмен функциями между ними. Слова не играют в романе Стерна исключительной роли — он, как и Локк, не доверяет им в полной мере: паузы, тире, разрывы, цезуры оказываются настолько же важны для передачи смысла, как и слова. Разрыв повествования не означает разрыв смысла. В этом смысле работа сознания, для Стерна, происходит в соответствии с кантовской моделью: очевидные, обнаруживаемые эмпирически, разрывы объединяются внеэмпирическим механизмом одной только возможности чистого «я мыслю». Написание романа есть аналог мышления, роман о романе является инвариантом истинной философской установки мышления на самое себя.
В этой перспективе импликации, обнаруживаемые в романе Стерна в ходе его интерпретации, выходят за пределы британского философского контекста XVIII века, открывая новые неожиданные возможности для историко-культурного и философского анализа.
