Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Понятие этоса 15
1.1. Феномен этического 15
1.2. Этоси его статус в культуре 29
1.3. Апофатика этического и его эстезис 57
Глава 2. Антиномии этического 82
2.1. Мораль и политика 82
2.2. Проблема насилия и сопротивления 110
2.3. Героическое и нравственное: проблема совместимости 122
2.4. Традиции и новации 139
Глава 3. Россия и её этос 164
3.1. Совершенный образ этического 164
3.2. Плоды героического «отказа» 184
3.3. Антропологическая катастрофа: философский и художественный дискурсы 213
3.4. «Этика» эпохи строительства капитализма 264
Заключение 279
Использованная литература 284
- Феномен этического
- Мораль и политика
- Совершенный образ этического
- «Этика» эпохи строительства капитализма
Феномен этического
Сознание современного человека, эйфорически «опьяненное» невиданными ранее возможностями интеллектуальной свободы, часто оказывается поверхностным, невосприимчивым к метафизическому измерению обсуждаемых вопросов. В их числе так называемая «антропологическая катастрофа», одна из главных катастроф XX века, которую благополучно унаследовал и век начавшийся. Она, как правило, «скрыта от глаз» и «выражается совсем не в таких захватывающих дух явлениях, как столкновение Земли с астероидом, истощение ее естественных ресурсов или чрезмерный рост народонаселения, и даже не в экологической или ядерной трагедии». Антропологическая катастрофа - это «событие, происходящее с самим человеком и связанное с цивилизацией»1. Смысл его заключается втом, что в человеке может необратимо сломаться нечто жизненно для него важное, «в связи с разрушением или просто отсутствием цивилизацион-ных основ процесса жизни».
Это состояние Бодрийяр назвал состоянием после оргии: «Оргия - это каждый взрывной момент в современном мире, это момент освобождения ....Освобождения политического и сексуального, освобождения сил производительных и разрушительных, освобождения женщины и ребенка, освобождения бессознательных импульсов, освобождения искусства. И вознесения всех мистерий и антимистерий.... Мы прошли всеми путями производства и скрытого сверхпроизводства предметов, символов. Посланий, идеологий, наслаждений. Сегодня игра окончена - все освобождено. И все мы задаем себе главный вопрос: что делать теперь, после оргии?»2
Специфика этики как области философского знания заключена в ее неразрывности с реальной практикой человеческих отношений. Факт этот бесспорен, и из него следуют, по крайней мере, два вывода. Во-первых, «моральные эффекты сами по себе меняются в зависимости от народов; и каждый из пророков обладает личными знаками, которым соответствует их воображение»3. Следовательно, предмет этики - моральные концепции, нормативные, оценочные и прескрептивные суждения, максимы, на что первым обратил внимание еще Дж.. Вико «не может быть найден ни в каком другом месте, за исключением исторической жизни конкретной социальной группы; таким образом, этот предмет обладает отчетливыми характеристиками исторического существования, а именно, тождеством и изменением по ходу времени, выражением в институциализированной практике и дискурсе, взаимодействием с различными формами деятельности. Невозможно найти ничью мораль, не принадлежащую конкретному обществу»4. Во-вторых, история этики и история нравственных отношений, каждая со своей скоростью движения, предстают единым целым.
На протяжении последнего десятилетия в исследованиях «наук о духе» неоднократно и в разных вариантах, когда заходила речь о нравственности как об уникальной составляющей российского бытия, отмечалась «зияющая пустота» на месте традиционных форм нравственного уклада, «...в которой, тем не менее, продолжает твориться нечто неординарное, требующее пристального и неравнодушного внимания»5. И в фокусе ретроспективы прошедших лет не теряется смысл метафоры «котлована»(А Платонов), на дне которого, вырытого самоотверженным трудом нескольких поколений, мы оказались.
«Реальность вообще ощутимее всего дает о себе знать в своем отсутствии».6 Когда «разрисованный занавес» театра официальной морали упал, незаполненное, обнаженное пространство сцены вызывало нестерпимое «ощущение собственно бытийной невосполнимости нравственного фактора как такового», дискредитированного системой идеологического принуждения. Плоды этой невосполнимости обнаруживаются сегодня в «зеркале» технологического пространства нашей страны, диагностируя «технологический апокалипсис».
Трудно не согласиться с мыслью о том, что именно так «мстит за учиненное над собой насилие кристаллизующаяся в течение тысячелетий реальность человеческой культуры»7. Реальность со своей «собственной упругостью, осязаемой фактической плотностью», которая выступает как нечто непреложное, с чем необходимо считаться, что постоянно обнаруживает себя в многочисленных формах и одеждах. Но описать ее адекватно философия часто не в силах, нет соответствующей техники и языка. И остается реальность недоступной, неуловимой и не подвластной ни для тщательного наблюдения, ни для скрупулезных теоретических изысканий. И тогда слова о том, что культура и есть сохранение и удержание тайны, не кажутся риторическим изыском.
Насилие над нравственностью как фундаментальной составляющей реальности культуры, начавшееся в России на рубеже XIX- XX веков, мстит «производством» многочисленных форм «псевдо - » или «пара - моральности», пронизывающих все сферы российского бытия. Прежде всего, это касается бизнеса со специфической для него «этикой». По незыблемым правилам криминальных структур типа воровской стаи «вожак» становится во главе распределения доходов. И «прилипающие» деньги меняют не только его внешний облик, но и менталь-ность. В течение короткого промежутка времени он (она) превращаются в представителей иного антропологического типа, с иной жестикуляцией, иной мимикой и даже лепкой лица. Характерно изменение интонационного строя речи и ее «знаков препинания», за которыми скрыта жесткая определенность самооценки: работает только он (она), а посему имеет право претендовать на максимальное вознаграждение за свой доблестный труд «добытчика». Круг замыкается: внешняя «презентабельность» требует приспособления к ней мышления, неизбежной становится регрессия к эгоцентрическому дооперационному мышлению, позволяющему чувствовать себя центром Вселенной8.
Все сказанное уже проникло в «коридоры» университетского существования, меняя детали его быта и нравов, психологию и философию его обитателей. Ушли в прошлое, и, может быть, безвозвратно элементарные этикетные правила приветствия преподавателя и студентов. Вместе с тем можно констатировать создание «новых» норм: преподаватель мужского пола, разговаривая с коллегой женского пола (и старшей по возрасту) сидя, не испытывает даже смутного чувства неловкости от того, что нарушено элементарные правила поведения.
Примерный портрет «персонажа», которому вы пытаетесь в той или иной форме сделать замечание, лишь отдаленно напоминающее моральное наставление, возможно, выглядит так. В качестве ответной реакции вы встречаете либо недоуменный взгляд, либо подобие улыбки, блуждающей по лицу, выражение которого описать необычайно трудно. Как будто бы слепой, внезапно прозревший, но еще не научившийся выражениям человеческих эмоций, силится «изобразить» нечто. Что именно он не знает, но догадывается, что что-то нужно изображать. Он не знает, что именно, ибо в арсенале или в составляющем поле его эмоций отсутствуют соответствующие переживания. Лицо «не умеет» выражать себя, не оформляет себя: угрюмость под видом серьезности и сосредоточенности, «растянутые» губы вместо улыбки. То же можно сказать о теле: оно бесформенно.
Мораль и политика
Аристотель полагал, что этика неотделима от политики и психологии. Опыт мировой истории и культуры последующих веков показал, что этическое действительно неотделимо от политического, хотя последнее может не быть выражено этим термином (Степун Ф: политика - просто Родина, патриотизм). В аристотелевском определении человека как «политического животного» - существо различия греческого разума и современного. Если разумный человек был в глазах греков политическим человеком, то это значит, что разум сам по себе, по своей сути, является политическим. И действительно, в Греции разум с самого начала получал свое выражение, конституировался и формировался именно в политическом плане. Социальный опыт греков становится предметом позитивного размышления. В полисе он подлежит публичным дебатам, аргументированному обсуждению. С этого момента начинается закат мифа: греческие мудрецы, обсуждая социальный строй, попытались определить его суть, объяснить его в формулах, доступных пониманию человека, используя количественные представления (числа и меры). Таким образом, возникает собственно политическая мысль, отделяющаяся от религии, имеющая свой словарь, понятия, принципы, теоретические положения. Эта мысль во многом оп-ределяета умонастроение античного человека. Именно она характеризует цивилизацию, которая на протяжении своего существования рассматривала общественную жизнь как кульминацию человеческой деятельности.
Для грека человек неотделим от гражданина. Размышление является привилегией свободных людей, которые проявляют свой разум, осуществляют свои гражданские права и обязанности. Осознав себя гражданином, человек одновременно ориентирует и формирует свою деятельность в других областях. Начиная с Парменида, философия находит свой собственный путь, исследует новую область, ставит проблемы, присущие только ей. Теперь, -в отличие от милетцев, отвечающих на вопросы: что есть порядок, как он образуется и как он поддерживается, философы пытаются установить, какова природа бытия и познания, каковы их отношения. Для разрешения теоретических трудностей - апорий, - порожденных собственным прогрессом, философия постепенно находит свой язык, вырабатывает свои понятия, создает логику и собственную рациональность.
При решении этой задачи философия не стремится к наблюдениям над явлениями природы, не проводит экспериментов. Само понятие экспериментирования остается для нее чуждым. Она строила математику, не пытаясь применить ее к изучению природы. Взаимосвязь, которая изначально существовала и соединяла геометрию и политику, отсутствовала между математикой и физикой. Греческая мысль внесла в социальный мир категории меры и числа, но природа как таковая оставалась для нее скорее областью приблизительного. «Греческий разум формировался не столько в ходе обращения людей с объектами, сколько во взаимоотношениях самих людей. Он развивался не столько в связи с техникой, посредством которой воздействуют на внешний мир, сколько благодаря технике, которая воздействует на других людей (политика, риторика, дидактика), и основным средством которой служит язык. Иначе говоря, греческий разум был устремлен на воспитание, образование и совершенствование человека, а не на преобразование природы»53.
В этом плане философия Платона и Аристотеля предстает действительно философией общественного служения человека,54 и «уменье управлять людьми» (способность быть «пастухе хом человеческого стада» , почитается одним «из сложнейших и самых труднодостижимых умений». Необходимо пытаться понять и знать природу «уменья управлять», чтобы «отделить от разумного государя тех, кто делает вид, что они политики, и убеждает в этом многих, на самом же деле они вовсе не таковы».56 Тогда будет возможно «наречь царем того, кто обладает царским знанием, - правит ли он на самом деле или нет».57 Забота царя - о вверенном ему живом, которое он должен привести в лучшее состояние. Искусство правителя в концепции Платона сродни искусству врача, который лечит больного «независимо от того, лечат ли они нас добровольно или против воли, когда они делают нам разрезы, прижигания или, пользуя нас, причиняют другую какую-то боль... - пока они руководствуются искусством, очищая или как-то по-иному ослабляя либо, наоборот, укрепляя наше тело, превращали их из слабых в более крепкие и тем самым всегда спасали врачуемых. Именно таким образом, а не иным, мы дадим правильное определение власти врача, как и всякой другой власти».58
Обвинения Платона как родоначальника теории тоталитаризма хрестоматийны, но их однозначность сомнительна, если иметь в виду исторический контекст разрушения и гибели античного полиса. Как подчеркивает Бибихин, платоновский космос «страшнее, трезвее и проще распространенных причудливых представлений о нем. Он божественный, упорядоченный и спасенный, когда вращается в божественную сторону. Что, однако, делать, когда он идет в обратную сторону. При таком повороте в нем все остается по-прежнему, меняется только направление. Не всегда направление было такое, как сейчас... От ужаса космос остановился и стал вращаться в этом направлении, в каком он вращается сейчас. Мы знаем, как обстоят дела сейчас: не очень хорошо. Важнее то, что этот платоновский космос, вопреки эстетским представлениям об античности, никем не упорядочивается. Он может быть весь загублен (запомним эту постоянно нависающую над ним угрозу), и исправить его не в человеческих силах. Человек, прежде всего ведущий человек, политик, в лучшем случае способен угадать, опознать спасительный жест Бога, чтобы не противиться ему».59
Космическая катастрофа, нарушившая первоначальное движение, связывается Платоном с состоянием человеческой жизни, способной совершать ужасные преступления (миф о Тантале, Атрее и Фиесте). Их следствие - разрушение космического совершенства. В «Политике» прямо и бесповоротно космический распорядок ставится в зависимость от этического «наполнения» человеческой жизни, от деяний человека.
Современное античноведение полагает, что, если Платон прямо не говорит, то, по крайней мере, подразумевает следующее: если космос пошел своим новым опасным движением, ужаснувшись человеческому поступку, то возможен спасительный поступок. В этом плане термин идея используется, применяется в диалоге как этическое начало, находящееся в борьбе с другими началами, но необходимо долженствующее слиться в единую и цельную добродетель. Государственный принцип как идея есть причина усовершенствования отдельных человеческих деятельностей, превращения их в единую и совершенную политическую идею. Поразительный по силе чувственности образ, к которому прибегает Платон во многих своих диалогах, дополняет необходимыми деталями рассуждение. Платон сравнивает политика с ткачом. Подобно мастеру-ткачу, который управляет чесальщиками шерсти и другими мастерами, зная и указывая, какое надо выполнять дело, нужное для плетения,60 подлинный политик распределяет задания всем силам внутри полиса.
Совершенный образ этического
Если и существует феномен этического в культуре в его совершенном виде, то это - икона. В Древней Руси этот вид религиозного искусства приобретает особый статус.
Слово «икона» греческого происхождения и обозначает оно «образ», «портрет». Этим словом в Византии обозначалось вообще изображение Спасителя, Богоматери, святого ангела или события Священной Истории, независимо от того, какой техникой оно было исполнено. Теперь слово «икона» применяется по преимуществу к иконе, перед которой совершается молитва, причем она может быть написана красками, вырезана из камня или представлять собой мозаику и т.д. Именно в этом смысле это слово употребляется в археологии и истории искусства. Современная Церковь также различает стенную роспись и икону, писанную на доске, поскольку стенная роспись, фреска или мозаика составляют со стеной и архитектурой Храма единое целое и не являются предметами сами по себе. Икона - это предмет сам по себе, хотя, конечно, по существу смысл и значение всех перечисленных элементов убранства Храма один и тот же.
Россия не создавала Церковный образ в его классической форме. Он приходит в Россию вместе с христианством, которое с X века становится официальной религией. К этому времени христианство обладало не только учением об образе, но и зрелой, отработанной веками техникой его изображения. Все это Россия претворяет и преображает, принимая новую веру и ее образный язык, в соответствии со своими восприятием и особенностями национального сознания.
Русская икона XII - XV вв. может служить иллюстрацией того, как проходит процесс «восприятия в истории», как возможно создание собственного художественного языка в национальном преломлении, как ассимиляция и проникновение иной веры, постоянного переживания необходимости принятия ее формирует и отшлифовывает собственное самосознание и национальный характер. Аретологический анализ всегда неоднозначен, но все же мы рискнем вслед за многими исследователями назвать некоторые составляющие национального своеобразия, которым отмечено русское церковное искусство. Прежде всего, традиционные иконографические типы на русской почве получили иную эмоциональную окраску, наполняясь энергией живого, непосредственного откровения. Создавались образы новых, местных святых (первые русские святые, которые были канонизированы - князья Борис и Глеб, убитые своим братом в междоусобной борьбе) и новые многофигурные композиции (иконостас). Наконец, национальная самобытность особенно проявилась в образовании нескольких, отличающихся большим своеобразием художественных манер (писем).
Каждый, кто встречается с иконой впервые, сразу отмечает «неожиданные перспективные соотношения. Особенно когда дело идет об изображении предметов с плоскими гранями ..., например, зданий, столов... книг, Евангелий, с которыми обычно изображается Спаситель»121. Эти необычные соотношения находятся в противоречии с правилами линейной перспективы и с ее точки зрения предстают «как грубые безграмотности рисунка». Это так называемая обратная перспектива. Более внимательное всматривание обнаруживает, что и тело передается в ракурсах, несовместимых с правилами перспективного изображения.
Однако специалисты, изучающие особенности восприятия иконы неискушенным зрителем, обнаружили одну парадоксальную «закономерность». Так называемая «безграмотность»122 рисунка редко кого возмущает и раздражает. Амплитуда эмоций достаточно широкая: от спокойного недоумения до безоговорочного восторга. Самой чуткой и отзывчивой оказывается детская аудитория. Именно дети с легкостью, без напряжения и предварительного сосредоточенного обдумывания, расшифровывают сложный мир иконописи. Более того дети безошибочно определяют превосходство в мастерстве иконописца каким -то только им ведомым путем, отдавая пальму первенства тем иконам, где нарушения правил перспективы наибольшие и отметая «более правильный рисунок», который скрывает, как правило, холодность, безжизненность и рассудочность. Иначе говоря, даже неподготовленный чуткий зритель интуитивно устанавливает связь между высокой художественностью и степенью перспективного «изъяна»: чем сильнее творческое начало и уровень мастерства иконописца, тем больше отступает он от законов линейной перспективы. Меньшее нарушение правил перспективы свойственно преимущественно второразрядным мастерам. Эта странная зависимость позволяет сделать вывод «об особой системе изображения и восприятия действительности», воплощаемой на иконах. И в этой системе нарушение правил перспективы является сознательным, преднамеренным приемом.
Помимо него в рисунке иконы часто используется прием совмещения разных точек зрения (разноцентренность, по выражению Флоренского): рисунок строится так, как если бы на разные части его глаз смотрел, меняя свое место расположения. Особенно хорошо это видно на многочастных иконах, где одни детали могут быть написаны в соответствии с правилами линейной перспективы, но каждая будет иметь свой особый центр перспективы, а нередко иные детали изображены в обратной перспективе. Все эти «неправильные» и противоречивые подробности рисунка иконы « представляет собой сложный художественный расчет, который ... можно назвать дерзким, но - никак не наивным». В целом можно говорить об эстетической плодотворности применения приемов отступления от правил перспективы.
«Сознательность» использования обратной перспективы древнерусскими иконописцами подтверждается многими второстепенными деталями: подчеркивание, выделение, обводка рисунка, пробеливание, выявляющее выпуклости и акцентирующее все неровности, которые не должны быть видимыми.
Отказ от перспективного изображения дает эффект особого ощущения пространства. Пространство в иконе перестает быть препятствием. Исчезает его власть. Далекий предмет не становится иллюзорно уменьшенным. Величина, размер носят не пространственный, а аксиологический характер, выражая степень достоинства. Например, демоны изображаются меньшего размера, чем ангелы; Христос среди учеников возвышается над ними и т.д. Глаза увеличиваются до невероятных размеров. Их роль - особая в иконе. На некоторых иконах глаза - смысловой центр, и даже самый равнодушный зритель отмечает необычайную выразительность глаз. В них он находит сострадание, боль, грусть, мольбу, нежность, укор - всю сложность динамики собственных душевных движений.
Всегда обращают внимание на необычность красок иконы, определенную закономерность их сочетания и «размытость» или прозрачность в сравнении с масляными красками. Иконы писали красками на яичной эмульсии или воске.
«Этика» эпохи строительства капитализма
Воодушевление «строительством капитализма», овладевшее было советскими людьми, сменяется сомнениями. Многим непонятно, почему, вводя у себя частную собственность, нельзя добиться тех же результатов, что и в Германии. Правда, эта логика объясняет ту легкость, с которой советские преподаватели марксизма - ленинизма без каких - либо моральных и методологических трудностей перековались в проповедников либерализма, ярых сторонников религиозного воспитания и просто в священников.
По мнению современного американского социолога И. Вал-лерстайна210, капитализм - это международная система с собственной жесткой иерархией, и возможности «новичков» занять в ней место заведомо ограничены. Россия не могла, воспроизведя определенные структуры и отношения, добиться того же, что и лидеры мирового капитализма, и за десять лет страна из сверхдержавы стала лишь частью периферии мирового капитализма. Поэтому бессмысленно продолжать поиск «русских» корней кризиса 1998 года в «непоследовательности» реформ или в «национальном предательстве».
В предисловии к русскому изданию своей книги И. Валлер-стайн пишет, что в течение «долгого» шестнадцатого столетия «мир - экономика»211 родился в Европе и в части обеих Америк. Этот мир был капиталистическим, ибо капитализм есть единственный способ производства, возможный в мироэкономике. Этот капиталистический мир - экономика логикой своих внутренних потребностей и возможностей необходимо осуществлял экспансию, пока к середине девятнадцатого столетия не включил в себя весь мир.
С помощью такого понятийного аппарата оценивается историческое место СССР. Мы категорически отвергаем, говорит И. Валлерстайн, представление о двух «мировых системах»: СССР оставался частью и участником капиталистической миро-экономики и никогда не находился вне ее. Такая точка зрения позволила предсказать, что коммунистические режимы откажутся от некоторых форм своего «отклоняющегося» поведения и станут похожими на режимы, существующие повсюду в миро-системе212.
По мнению И. Валлерстайна, миросистема стоит перед точкой бифуркации, и в ближайшие тридцать - пятьдесят лет мир эволюционирует к структурному порядку, который, возможно, будет лучше или хуже современной системы, но точно будет иным. И стремление России оставаться внутренне устойчивой и создавать оптимальные союзы определит виды экономической активности, на которые нужно сделать ставку в ближайшие десятилетия.
Если страна сохранит внутреннее единство, то, вероятно, будет зоной, относительно благоприятной для инвестиций. Этот термин необходимо включает интеллектуальные и духовные инвестиции в сферу культуры, и одной из самых заметных из них стал поп-арт.
Энди Уорхол считается не только главой поп-арта, но и наиболее влиятельным художником послевоенной эпохи. Он никогда не заключал себя в башню из слоновой кости. Создание собственного образа считал «художественным событием». Видел в себе овеществленный объект искусства, и, одновременно, «реди - мейд», товар массового производства, лишенный субъективных черт. Этим и объясняется появление его работ в Эрмитаже.
Он родился в 1928 году в городе Питтсбурге, в семье выходцев из Чехословакии. В 1949 году окончил Технологический институт Карнеги, в котором преподавали и эмигранты из Европы, те, кто знал Кандинского и Клее. Специализируется как художник - график в области рекламы. В 1952 году его работы появляются на выставке в Нью - Йорке. В 1956 он получает почетный приз «Клуба художественных редакторов».
В эти годы в интеллектуальной жизни США преобладает «аналитическая философия». Для Уорхола знакомство с аналитической философией дополняется интересом к ее общей «границе» с искусством. Если объектом внимания философии становится обыденный язык, детали и нюансы его употребления, то объектом внимания Уорхола становятся обыденные вещи. Современный американский философ Данто213 говорит, что не стал бы размышлять об искусстве в философском ключе, если бы не Уорхол. Важно понять, почему банки супа «Кемпбелл» стали восприниматься как предметы искусства?
В 50 - е годы Уорхол приступает к концептуальному экспериментированию. Это означает, что для диалога зрителя с искусством требуются аналитические и психологические усилия. Такие примеры известны в истории авангарда, первый из них - появление «реди - мейд» М. Дюшана (1914 г.). Основное значение приобретают идеи: внешне картина может выглядеть как угодно. Сегодня ее материалом становятся фотографии, ксероксы, телеграммы, графики, схемы, репродукции, мир полон интересных предметов, к которым нечего добавить (Д. Хьюблер, американский художник). Среда для таких произведений по возможности должна быть анонимна, нейтральна, а информация о них может исчерпываться каталогом....
Такое направление в искусстве получило название «концептуализм» (рождение термина относят к 1961 году). Это работы, которые задают человеку вопрос - и оставляют его. В процессе созерцания, когда сознание обращается «внутрь» самого себя, произведение редуцируется к изначальным предпосылкам своего существования, к структурам повседневности. Важный момент - обращение художника к предметам, «выпавшим» за пределы культурного пространства, часто -пространства идеологизированного. Возникает новое отношение между центром и периферией, высоким и низким, внимание к нейтральной форме. Некоторые исследователи полагают, что концептуализм основан на хаидеггерианском положении: «Человек есть то, чем он может стать». Такое искусство индифферентно к внешним формам реализации, это - возможность возникновения искусства.
«Преображение обычного» - так можно назвать работы Уорхола, которые стимулируют философский поиск. С этой точки зрения живопись представляет особый интерес: она прошла через все невероятные преобразования, начиная с 80-х годов прошлого века. Современник Достоевского осилит современный роман (если только это не роман о всесоюзной стройке), но не поймет того, что сегодня происходит в живописи.
«Освоение» поп-арта в России началось еще в конце 60-х гг. Характерна позиция авторов сборника «Модернизм. Анализ и критика основных направлений» (1969 г., Москва). Рассказ о поп - арте ведется в драматических тонах, причем в союзники берутся те французские критики, для которых «синонимом гармонии, серьезного творческого поиска» является абстрактное искусство. По сути, мы становимся участниками спора о том, Париж или Нью - Йорк являются культурной столицей мира.
В памфлете одного из критиков «Изнанка живописи» читаем: «Поскольку живопись ... уже начиная с середины 19 столетия, вошла в определенную экономическую систему, ... американцам, готовым для завоевания международных рынков, удается навязать свое искусство, так же как они навязывают другую свою продукцию.... Американское правительство без колебаний поставило на службу своим наиболее спорным талантам всю мощь дипломатического аппарата». Выстраивается поистине «марксистская схема». Правда, и до Маркса почти все правительства ей следовали, проблема в том, что не хватает, как правило, «наиболее спорных талантов»....
Похожие диссертации на Этическое в культуре
