Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Отношения с Православными Патриархатами в контексте восточной политики России в XIX веке 15
1. Возникновение и развитие Восточного вопроса 15
2. Общий характер русско-ближневосточных церковных отношений 25
3. Общая характеристика Иерусалимского и Антиохийского Патриархатов 33
Глава 2. Русско-иерусалимские отношения в 1830-1860-х гг.
1. Развитие отношений России с Иерусалимским престолом при Патриархе Афанасии (1827-1844) 40
2. Русская церковная политика на Православном Востоке 65
в 1840-e-l 850-е гг. 65
3. Русско-иерусалимские отношения при Патриархе Кирилле II 82
Глава 3. Русско-антиохийские отношения в 1830-х- 1860-х гг . 104
1. Россия и Антиохийская Церковь при Патриархе Мефодии 104
2. Русский дипломатический фактор в истории избрания Патриарха Иерофея 111
3. Русско-антиохийские отношений при Патриархе Иерофее в 1850-е- 1860-е гг 126
Глава 4. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме в контексте русской ближневосточной политики второй трети XIX в 146
1. Создание и первый период деятельности Русской Духовной Миссии в Иерусалиме 146
2. Россия и Православный Восток после Крымской войны: борьба за выбор церковно-политической стратегии 160
3. РДМ как фактор стабилизации отношений с Иерусалимским Патриархатом 180
Заключение 185
Список использованных источников и литературы 194
- Общая характеристика Иерусалимского и Антиохийского Патриархатов
- Развитие отношений России с Иерусалимским престолом при Патриархе Афанасии (1827-1844)
- Русский дипломатический фактор в истории избрания Патриарха Иерофея
- Создание и первый период деятельности Русской Духовной Миссии в Иерусалиме
Введение к работе
Актуальность темы
В условиях современной глобализации, развития и углубления межциви-лизационных контактов и противостояний изучение проблемы русского присутствия в иных этнокультурных и конфессиональных средах становится все более важным. Особенно, в силу исторических и религиозных причин, это относится к истории межцерковных связей России с Восточными Патриархатами, которые и сегодня являются основой формирования церковной политики России в Святой Земле и на Ближнем Востоке.
Канонические пределы Иерусалимского Патриархата совпадают с границами нынешних Израиля, Палестинской Национальной Администрации и Королевства Иордании (прежняя Трансиордания). Антиохийский Патриархат включал и включает епархии, совпадающие территориально с современной Сирией и Ливаном, а частично, и с турецкими областями (напр. Диарбекирская епархия). С точки зрения церковной истории, важно, что оба Патриархата входили в состав этнорелигиозной и культурной общности, которая обозначается, в различных аспектах, «поствизантийским пространством», «Православным Востоком» или «Греческим Востоком». С другой стороны, в силу административно-политической принадлежности к Османской империи, те же Патриархата составляли так называемые восточные (или арабские) вилайеты азиатской Турции и назывались в XIX в. в широком смысле «Сирией» или «Сирией и Палестиной». В настоящем исследовании преимущественно используется последнее обозначение, как наиболее часто встречающееся в архивных документах и соответствующее географическим номенклатуре ХГХ-нач.ХХ вв. .
Деятельность русских дипломатов в Палестине и Сирии осуществлялась на государственной территории Османской империи, так что внешнеполитические задачи решались в российском посольстве в Константинополе. Поэтому к компетенции консульских представительств в Бейруте, Иерусалиме, Яффе относились преимущественно вопросы защиты русских паломников и осуществление церковно-дипломатических связей с Иерусалимским и Антиохийским Патриархатами.
В силу консервативности церковных канонов, этнорелигиозных и региональных отношений, механизмов влияния на личность и общество, изучение и учет опыта работы российских дипломатов на собственно церковном поле сохраняет свою актуальность и сегодня.
Исследование русско-иерусалимских и русско-антиохийских отношений как проявления русского духовного, политического и гуманитарного присутствия в регионе, позволяет делать выводы не только о тенденциях и перспективах российской церковной политики на Ближнем Востоке, о результативности и эффективности российской дипломатии в канонических пределах Восточных Православных Церквей, но и о сложных взаимоотношениях церковного и светского ведомств, тем более, что учреждения и структуры, созданные в исследуемый период (вторая треть XIX в.), являются и сегодня существенным фактором российского влияния.
Степень научной разработанности проблемы
В становлении историографии по теме исследования можно выделить три этапа. Первый этап включает в себя труды дореволюционных авторов, среди которых в первую очередь можно выделить сочинения писателей, историков и дипломатов, лично посетивших Православный Восток и познакомивших с ним российское общество1. Ценный вклад в историю востоковедения первой половины
Муравьев А. Н. Путешествие к святым местам в 1830 году. Часть 1-2. СПб., 1832); Он оке. Письма с Востока. Часть 1-2 СПб., 1850 (j)eirp: М., 2005). Норов А. С. Путешествие по Святой Земле в 1835
XIX в. внесли дипломаты, приписанные к российской дипломатической миссии в Константинополе, среди которых следует отметить сочинения генерального консула в Бейруте в 1839-1853 гг. Константина Михайловича Базили, как наиболее важные для темы настоящего исследования2.
В историографии XIX в. существует ряд церковно-исторических исследований, авторы которых являются признанными специалистами в области изучения Православного Востока. В этом ряду в первую очередь следует назвать фундаментальный труд Н. Ф. Каптерева «Сношения Иерусалимских Патриархов с русским правительством»3, в котором автор на материале Архива министерства иностранных дел воссоздает картину официальных межцерковных связей между Россией и Восточными Патриархатами. В работах известного историка-византолога И. И. Соколова содержатся сведения о состоянии Православных Восточных Церквей и о предстоятелях Греческой Церкви XIX в.4 Монография профессора церковной истории А. П. Лебедева «История Греко-Восточной Церкви под властью турок»5 представляет серьезный опыт критического изучения истории Греческой Церкви после завоевания Византии турками и до XIX в. Необходимо отметить научные труды, посвященные изучению Православного Востока, осуществлявшиеся при поддержке Императорского Православного Палестинского Общества6.
Однако уже для дореволюционной историографии характерно разделе-
году. СПб., 1838; Иерусалим и Синай. Записки второго путешествия на Восток. СПб., 1879.
2 Базили К. М. Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношении» (Одесса, 1862; СПб., 1875); Его лее. Письмо в Париж о нынешнем состоянии Турции и о политическом кризисе на Востоке. СПб., 1854.
1 Каптерев Н. Ф. Сношения Иерусалимских Патриархов с русским правительством. Ч. 1. С половины XVI до конца XVIII столетия. СПб., 1895; Ч. 2. В текущем <Х1Х> столетии. 1898 // Православный Палестинский Сборник. Т. XV. Вып. 1 (43). Ч. 1-2.
4 Соколов И. И. История греческих Церквей в XIX веке // История Православной Церкви в XIX веке.
Кн. I. Православный Восток. Изд. А. П. Лопухина. СПб., 1901. Репринт: М., 1998; Он же. Антиохий-
ский Патриарх Мефодий (1823-1850). Краткий очерк его деятельности // Сообщения ИППО. 1905.
Т. XVI. Вып. 1. С. 28-42. - Подп.: И. Византийский; Он же. Иерусалимский Патриарх Кирилл II и
его отношение к болгарской церковной схизме // Сообщения ИППО. 1914. Т. XXV. Вып. 1. С. 30-66;
Вып. 2. С. 169-206; Вып. 3-4. С.325-371; 1915. Т. XXVI. Вып. 1-2. С. 64-124; Вып. 3-4. С. 261-325;
1916. Т. XXVII. С. 87-155.
5 Лебедев А. П. История Греко-Восточной Церкви под властью турок. Кн. 1-2. СПб., 1896, 2004.
6 Безобразов П. В. О сношениях России с Палестиной в XIX в. Исторический очерк // Сообщения
ИППО. 1911. Т. 22. Вып. 1. С. 20-52; Вып. 2. С. 173-192; Вып. 4. С. 498-520; Его же. Судьба Пале
стины // Сообщения ИППО. 1915. Т. 26. Вып. 1-2. С. 28-64. Соколов И. И. Богословская школа Кре
ста в Иерусалиме. Исторический очерк // Сообщения ИППО. 1906. Т. 17. Вып. 3. С. 409-459; Его
же. Иерусалимский Патриарх Кирилл II и его отношение к болгарской церковной схизме // Сообще
ния ИППО. 1914. Т. XXV. Вып. 1. С. 30-66; Вып. 2. С. 169-206; Вып. 3-4. С.325-371; 1915. Т. XXVI.
Вып. 1-2. С. 64-124; Вып. 3-4. С. 261-325; 1916. Т. XXVII. С. 87-155.
ниє: для светских историков интерес представлял в первую очередь военно-исторический аспект, практически исключавший церковную тематику7, историкам церковным во многом препятствовал именно «конфессиональный» аспект, не позволявший объективно исследовать противоречия как канонического свойства (между Поместными Православными Церквами), так и межведомственного характера (между государственными и синодальными структурами).
На протяжении второго этапа, продолжавшегося от 1917 г. до конца 1980-х гг., межцерковные связи России с Патриархатами Востока не привлекали внимания исследователей внешней политики Российской империи. Так, проблемы внешней политики России в канун Крымской войны разрабатывались в отечественной историографии данного периода исследовались преимущественно с точки зрения развития военно-дипломатического конфликта8. Ре-лигиозно-цивилизационным поводам конфронтации - межконфессиональным спорам за преобладание в святых местах Палестины, а также церковно-полити-ческой активизации России на Ближнем Востоке во второй трети XIX в. — не придавалось серьезного значения. Исключение составляет монография митрополита Никодима (Ротова)9, написанная им в 1959 г. непосредственно по материалам Архива Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, впервые введенных в научный оборот. Публикация этой работы осуществилась только в 1997 г.
Ситуация заметно изменилась с конца 80-х гг. XX в., что позволяет выделить третий период в развитии отечественной историографии по данной проблематике, когда начали появляться труды, посвященные церковному и церковно-политическому российскому присутствию на Ближнем Востоке10.
7 Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и во
енных обзорах первой половины XIX в. М., 1991.
8 Зайончковский А. М. Восточная война 1853 — 1856 гг. в связи с современной ей политической обста
новкой. Т. 1-2. СПб., 1908-1913; Тарле Е. В. Крымская война. Т. 1-2. М.-Л., 1950; Георгиев В.А.
Внешняя политика России на Ближнем Востоке в конце 30 - нач. 40-х годов XIX века. М., 1975;
Георгиев В.А., Киняпина Н.С., Панченкова М.Т., Шеремет В.И. Восточный вопрос во внешней по
литике России: конец XVIII - начало XX в. М., 1978.
9 Никодим (Ротов), митр. История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Серпухов, 1997.
10 Лисовой Н.Н. К истории русского духовного присутствия в Святой Земле и на Ближнем Востоке //
Труды Института российской истории РАН. Вып. 2. М., 2000. С. 56-89; Он же. Русская Церковь и
Патриархаты Востока. (Три церковно-политические утопии XX в.) // Религии мира. История и
современность. 2002. М., 2002. С. 143-219; Шеремет В.И. Православные Патриархи и османские
власти // Культурное наследие Египта и христианский Восток. М., 2002. С. 305-312; Лисовой Н.Н.
Русское присутствие в Святой Земле: учреждения, люди, наследие // Отечественная история. 2003.
№ 2. С. 19-37; № 3. С. 84-103; Васильева О. Ю. Осень Патриархов. К вопросу о взаимоотношениях
Данный период (конец 1980-х гг. и до настоящего времени) характеризуется сменой концептуальных подходов и отказом от устоявшихся ранее догм, благодаря чему церковные аспекты заняли подобающее место в исследованиях церковно-дипломатических ' отношений между Россией и Восточными Патриархатами. В работе К. А. Панченко исследуется положение Иерусалимского и Антиохийского Патриархатов под турецким владычеством и развитие русско-ближневосточных связей до конца XVIII в." Известный востоковед В. И. Шеремет после исследования, посвященного военно-дипломатической истории Османской империи, обратился к проблеме сосуществования Православных Поместных Церквей12.
Серьезный вклад в историю палестиноведения внесло исследование Н. Н. Лисового «Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX - начале XX в.»13, в котором подробное освящение получили процессы и события, связанные с деятельностью русских учреждений в Палестине и Сирии, основанных после Крымской войны. Основное внимание в монографии уделено истории создания «Русской Палестины» — инфраструктуры храмов, монастырей, паломнических приютов и земельных участков в Святой Земле.
Представляют интерес статьи М. И. Якушева и Л. В. Мельниковой14, в которых авторы, на неопубликованных материалах АВП РИ анализируют причины Крымской войны с учетом не только дипломатического, но и церковного аспекта. Это придает их оценкам объективный характер и само по себе достаточно редко в современных отечественных работах.
Московской и Вселенской Патриархий в XX столетиях // Православный Палестинский Сборник. Вып. 100. М., 2003. С. 28-55; Ямилинец Б. Ф. Россия и Палестина. Очерк политических и культурно-религиозных отношений (XIX - начало XX века). М., 2003; Герд Л. А. Константинополь и Петербург. Церковная политика России на Православном Востоке (1878-1898). М., 2006.
11 Панченко К. А. Османская Империя и судьбы православия на Арабском Востоке (XVI-начало XIX
века). М., 1998. С. 133.
12 Шеремет В.И. Империя в огне. Сто лет войн и реформ Блистательной Порты на Балканах и Ближ
нем Востоке. М., 1994; Он же. Православные Патриархи и османские власти // Культурное наследие
Египта и христианский Восток. М., 2002. С. 305-312.
13 Лисовой Н. Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке
в XIX - начале XX в. М, 2006.
14 Якушев М.И. Иерусалимский Патриархат и святыни Палестины в фокусе внешней политики Рос
сийской Империи накануне Крымской войны // Православный Палестинский Сборник. Вып. 100.
М., 2003. С. 245-287; Он же. Конфликт из-за Святых мест Палестины как казус белли Крымской
(Восточной) войны // Неизвестные страницы отечественного востоковедения. М., 2004. С. 437-487;
Мельникова Л. В. Святых местах в центре Восточного вопроса. Церковно-политический фактор как
одна из причин Крымской войны // Отечественная история. № 6. М., 2008.
В ряде работ зарубежных авторов показано, как в условиях межконфессиональных и межрелигиозных споров развивался военный конфликт, следствием которого явилось перераспределение авторитетов и влияний в ближневосточном регионе. В зарубежной историографии отражен непреходящий и в современном научном мире интерес к истории геополитических процессов на Ближнем Востоке и особенно в Святой Земле15.
Вместе с тем, на сегодняшний день при возросшем интересе к церковно-политическому представительству России на Ближнем Востоке, определенной лакуной остается период второй трети XIX в., как времени формирования церковно-дипломатических отношений между Россией и Русской Церковью с Иерусалимским и Антиохийским Патриархатами.
Объектом исследования является история связей и отношений православной России с Иерусалимским и Антиохийским Патриархатами во второй трети XIX в.
Предметом исследования является предыстория и история создания специализированных учреждений, осуществлявших русское духовное и политическое присутствие: российского консульства в Бейруте (1839) и Иерусалиме (1858), Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1847), Палестинского Комитета (1859-1864). Особое внимание уделено межведомственному взаимодействию МИДа и Св. Синода, их роли в формировании российской политической и церковно-политической линии в регионе.
Цель настоящего исследования - комплексный анализ истории церков-но-дипломатической деятельности представителей России в азиатских областях Османской империи - Сирии и Палестине, - осуществлявшейся с использованием церковных каналов и гуманитарно-просветительных программ.
Для достижения этой цели необходимо было решить следующие задачи:
определение места и значения Иерусалимского и Антиохийского Патриарха-тов в системе международных отношений России второй трети XIX в.;
выявление специфики средств и методов церковно-дипломатической работы российских представителей в ближневосточном регионе с учетом давних
15 Stavrou Th. G. Russion Interests in Palestine. 1882-1914. Thessaloniki, 1963; HopwoodD. The Russion Presense in Syria and Palestine. 1843-1914. Church and Politics in the Near East. Oxford, 1969; Roth E. Preussens Gloria in Heiligen Land. Die Deutschen und Jerusalem. Munich, 1973; Eliav M. Osterreich und das Heilige Land. Ausgewuhlte Konsulatsdocumente aus Jerusalim, 1849-1917. Wien, 2000.
церковно-канонических связей и контактов Русской и других Поместных Церквей; 3) конкретный анализ деятельности МИДа, Св. Синода, бейрутского генконсульства и Русской Духовной Миссии на территории Иерусалимского и Антиохийского Патриархата; 4) оценка деятельности духовных и светских учреждений и эффективности использования личностного фактора (в т. ч. личных качеств и общей системы ценностных ориентации Патриархов и видных иерархов Восточных Церквей) с точки зрения реальных результатов предпринимаемых церковных и дипломатических мер.
Источниковая база исследования
Документальную базу настоящего исследования составил личный фонд А. Н. Муравьева в Научно-исследовательском отделе рукописей Российской Государственной Библиотеки (ОР РГБ. Ф. 188. Москва), который является одним из важнейших источников по истории Православного Востока XIX в. Документы личного фонда А. Н. Муравьева отражают тесные связи Русской Православной Церкви с Восточными Православными Церквами на Ближнем Востоке. Широкий спектр материалов, содержащихся в личном архиве Муравьева - грамоты Восточных Патриархов, адресованные Всероссийскому Святейшему Синоду и российским императорам, послания русских иерархов, дипломатические донесения, личная переписка, материалы мемуарного характера - дают возможность проанализировать способы установления межцерковных контактов, проследить процесс формирования системы взаимоотношений между Всероссийским Святейшим Синодом и Восточными Церквами в XIX столетии на фоне событий как до, так и после Крымской войны. Частная переписка Муравьева с русскими дипломатами - А. П. Бутеневым, К. М. Базили, В. П. Титовым, Н. П. Игнатьевым и др. - позволяет восстановить картину русского церковно-дипломатического присутствия в Святой Земле в исследуемый период и дает основание причислить названных деятелей к числу лиц, реально определявших внешнюю церковную политику России в XIX столетии. Дополненная материалами Архива внешней политики Российской империи (АВП РИ. Посольство в Константинополе), эта часть архива Муравьева позволяет впервые исследовать роль русской дипломатии в религиозных и вызванных ими политических проблемах на Ближнем Востоке в 1830-1860-х гг.
Обширная личная переписка А. Н. Муравьева с православными иерархами России и Православного Востока (митрополитом Московским Филаретом, Патриархами Иерусалимскими Афанасием и Кириллом II, Антиохийскими Ме-фодием и Иерофеем, Патриархом Вселенским Константием I) позволяет дать характеристику деятельности названных иерархов и выявить их личное участие в установлении межцерковных связей Поместных Церквей. Таким образом, личный архив А. Н. Муравьева представляет собой богатое собрание важных, но до настоящего времени практически неизвестных материалов по многим аспектам российской внешней политики на Ближнем Востоке, межцерковных отношений Всероссийского Святейшего Синода и Восточных Патриархатов. Введение в научный оборот этого неиспользованного источниковедческого ресурса представляется актуальным как для истории церковно-политического присутствия России в ближневосточном регионе, так и для истории духовных и культурных связей России с Православными Церквами Востока.
В качестве дополнительных архивных источников были использованы другие фонды и архивы - ОР РГБ (Фонд митрополита Филарета. Ф. 316), Российский Государственный исторический архив (РГИА. Фонд канцелярии Св. Синода; Фонд канцелярии обер-прокурора Св. Синода. С.-Петербург), Архив внешней политики Российской Империи (АВП РИ (Посольство в Константинополе. Москва), материалы библиотеки Архива Императорского Православного Палестинского Общества («Материалы к истории Иерусалимской Патриархии. Выписки из дел архива Святейшего Синода: 1814-1844 гг. Т. I. // Рукопись библиотеки ИППО, шифр Б. III. № 512); Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ, С.-Петербург); Архив Института рукописей Национальной библиотеки Украины им. В. И. Вернадского (ИР НБУ, Киев), Архив министерства иностранных дел Австрии (Вена). Таким образом цели и задачи исследования потребовали обращения к двенадцати архивным фондам (из которых было использовано более 70 дел) из восьми архивохранилищ.
Документы фондов Канцелярии Св. Синода (РГИА. Ф. 796), представляющие официальную переписку Восточных Патриархов со Святейшим Синодом, отражают официальную позицию Поместных Церквей и позволяют определить приоритетные направления в развитии межцерковных отношений. До-
кументы канцелярии обер-прокурора Св. Синода (РГИА. Ф. 797) раскрывают внутренние механизмы взаимодействия Св. Синода с другими министерствами и ведомствами Российской империи, принимавшими участие в решении проблем Восточных Патриархатов.
Из материалов официальной переписки российских дипломатов (Архив внешней политики Российской империи. Ф. 180 «Посольство в Константинополе», опись 517/1, дела 738 и 743) в работе исследовалась служебная переписка российского посланника в Константинополе В. П. Титова с канцлером графом К. В. Нессельроде, директором Азиатского департамента МИД Л. Г. Сеняви-ным, а также донесения Титову генерального консула Бейрута К. М. Базили и отношения Титова к Базили. Исследование данного корпуса документов позволило проанализировать механизм работы русских дипломатов на собственно церковном поле — в ключевые моменты смены предстоятелей двух Восточных Церквей: Иерусалимской (1845) и Антиохийской (1850). Благодаря регулярной и обстоятельной переписке К. М. Базили с В. П. Титовым удалось проследить процедуру избрания Патриархов на Иерусалимскую и Антиохийскую кафедры и оценить степень реального участия в ней российских дипломатов.
Важное значение для настоящего исследования имела периодическая печать XIX в. Так, переписка митрополита Филарета (Дроздова) с иерусалимскими иерархами - Патриархами Иерусалимскими Афанасием V и Кириллом II, архиепископом Фаворским Иерофеем (впоследствии Патриархом Антиохий-ским), -была частично опубликованная в таких изданиях как «Душеполезное Чтение» и «Чтение в обществе любителей духовного просвещения», послужила органичным дополнением для аналитического обзора выстраивания межцерковных отношений между крупнейшими православными иерархами России и Православного Востока.
Среди первостепенных печатных источников, использованных в работе, следует назвать «Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам»16 и «Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Мо-
16 Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. СПб., Т. I—III - 1885. Т. IV - 1886. Т. V. Ч. 1 - 1887. Т. V. Ч. 2 -1888. Т. Доп.-1887.
сковского и Коломенского, по делам Православной Церкви на Востоке»17. Документальные материалы названных собраний, практически не имевшие употребления в отечественной историографии, представляют большую ценность для настоящего исследования. Они во всей полноте отражают степень вовлеченности российских иерархов в церковно-государственную политику на Православном Востоке, а также позицию Русской Церкви по ключевым проблемам во взаимоотношениях с Иерусалимским и Антиохийским престолами. В совокупности с перепиской с министерством иностранных дел и обер-прокурором Св. Синода, мнения и отзывы митрополита Филарета имели решающее значение при определении стратегии и тактики российского церковно-дипломатического присутствия в исследуемом регионе.
Значительный вклад в источниковую базу исследования вносят опубликованные документы личного происхождения - письма, дневники и воспоминания лиц, имевших непосредственное отношение к событиям, происходившим в исследуемый период времени на Православном Востоке. Из эпистолярного наследия, относящегося к сфере внешней церковной политики России на протяжении XIX в. особое место занимают письма митрополита Московского Филарета (Дроздова), в обширной переписке которого с А. Н. Муравьевым18, а также с наместником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры архимандритом Антонием (Медведевым)19 постоянно присутствуют сюжеты, связанные с ситуацией в Патриархатах и их взаимосвязями со Св. Синодом Русской Церкви.
Особого внимания заслуживают дневники и воспоминания архимандрита (впоследствии епископа) Порфирия (Успенского)20, в которых нашли отражение многие аспекты взаимоотношений представителей Русской Церкви и русской дипломатии с высшей иерархией Иерусалимской и Антиохийской Церквей.
Для истории русской дипломатии на Ближнем Востоке чрезвычайно важны издания русско-турецких договоров XVIII-XIX вв.21, а также донесений и
17 Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по делам Православной Церкви на Востоке. СПб., 1899. 15 Письма Филарета, митрополита Московского и Коломенского к А. Н. Муравьеву. Киев, 1869.
19 Письма святителя Московского Филарета к наместнику Свято-Троицкой Сергиевой Лавры пре
подобному Антонию. Т. 1-3. М., 2007.
20 Порфирий (Успенский), арх. Книга бытия моего. Т. 1-8. СПб., 1894-1902.
21 Договоры России с Востоком, политические и торговые / Собрал и издал Т. П. Юзефович. СПб.,
1862; Под стягом России. Сборник архивных документов. М., 1992.
переписки русских посланников в Константинополе и генконсулов в Иерусалиме и Бейруте22. Большой интерес представляют опубликованные дневники и отчеты российских путешественников, участников различных экспедиций в Сирии и Палестине 1830-1850-х годов)23. В сборнике, подготовленном к изданию сотрудниками Института Востоковедения под руководством И. М. Смилянской, впервые с обстоятельными научными комментариями опубликованы сведения по разностороннему изучению Ближнего Востока.
В качестве важнейшего документального источника по истории вопроса о совместных действиях Русской Православной Церкви и Министерства иностранных дел на Православном Востоке надо отметить сборник документов и материалов «Россия в Святой Земле»24, изданный Н. Н. Лисовым. Источники, опубликованные в двухтомнике, отражают сложную и многогранную историю российского дипломатического, духовного и культурно-гуманитарного присутствия в Святой Земле. Они относятся главным образом к истории учреждения Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1847) и создания Императорского Православного Палестинского Общества (1882), а также содержат важные фактические сведения, без знакомства с которыми невозможно дать объективную оценку тем событиям, в которых принимали непосредственное участие российские дипломатические и церковные деятели.
В целом, имеющиеся источники позволяют восстановить основные аспекты церковно-дипломатических отношений России и Русской Церкви с Иерусалимским и Антиохийским Патриархатами в изучаемый период.
Научная новизна исследования и основные результаты, полученные лично соискателем. В работе впервые на основе новой обширной источнико-вой базы в целостном виде проанализированы процессы установления и развития церковно-дипломатических связей и контактов России с Иерусалимской и Антиохийской Поместными Церквами во второй трети XIX в. В ходе диссерта-
22 Бутенев А. П. Донесения и переписка // Русский Архив. 1883. Кн. 1; Титов В. П. О православии на
Востоке. [Три докладных записки 1848 г.] // Материалы для биографии епископа Порфирия (Успен
ского) / Под ред. П. В. Безобразова. Т. I. Официальные документы. СПб., 1910. С. 771-788; Ророії
Alexandre, prot. La question des Lieux Saints de Jerusaleme dans la correspondance diplomatique Russe
du XIX siecle. St. Petersbourg. P. I. 1910; P. II. 1911.
23 Сирия, Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и военных об
зорах первой половины XIX в. М., 1991.
24 Россия в Святой Земле: документы и материалы //Сост., подготовка текста, вступ, статья и комм.
Н. Н. Лисового. М., 2000. Т. 1-2.
ционного исследования были достигнуты следующие результаты:
введен в научный оборот такой первостепенный источник по церковной истории как архив А. Н. Муравьева;
показана и проанализирована выдающаяся роль писателя и историка А. Н. Муравьева как инициатора и проводника влияния России в Иерусалиме и на Ближнем Востоке в 1830-1840-е годы;
изучен не исследовавшийся ранее аспект межведомственного сотрудничества и соперничества Министерства иностранных дел и Святейшего Синода в регионе с традиционно сильным русским православным влиянием, очерчены реальные масштабы участия Церкви в определении приоритетов внешней политики и межцерковной дипломатии;
выявлены механизмы взаимодействия и совместной работы представителей церковного и светского российских ведомств в решении внутренних (церковно-политических и материальных) проблем Иерусалимского и Ан-тиохийского Патриархатов;
исследованы исторические предпосылки создания первого российского учреждения в Святой Земле - Русской Духовной Миссии в Иерусалиме;
документально вскрыты механизмы явного и неявного влияния российских дипломатов на такие, казалось бы, сугубо внутрицерковные дела, как избрание новых Патриархов на Иерусалимский и Антиохийский престолы;
выявлена необходимость введения в поле исследования такого важного фактора церковно-дипломатических отношений как личностные характеристики главных деятелей и руководителей ближневосточного проекта. Учет личностных качеств российских и греческих деятелей в политике на Ближнем Востоке дает возможность объективного подхода к воссозданию реальной исторической картины;
впервые осуществлено монографическое исследование церковной карьеры,
патриаршего слркения и роли в формировании русско-ближневосточных
межцерковных связей таких крупнейших деятелей греческого Востока как
Патриархи Кирилл Иерусалимский и Иерофей Антиохийский.
Хронологические рамки исследования — 30-е-60-е годы XIX в. —
определяются особенностями организации русской работы на Востоке со времени Адрианопольского мира (1829), впервые открывшего возможность широкой паломнической активности в регионе, до стабилизации российского присутствия в Святой Земле после Крымской войны — создания Палестинского
Комитета (1859) и Русских Построек в Иерусалиме (1860-1864). В границы изучаемого периода попадают основные знаковые события, открывшие начало регулярных межцерковных отношений с Иерусалимским (1833) и Антиохий-ским (1839) престолами. Для Русской Духовной Миссии это период с момента учреждения (1847) до назначения начальником Миссии (1865) архимандрита Антонина (Капустина), почти тридцать лет затем возглавлявшего ее деятельность. Завершающим моментом является для нас преодоление длительного кризиса в отношениях между РДМ, российским консульством и Иерусалимской Патриархией.
Общая характеристика Иерусалимского и Антиохийского Патриархатов
Иерусалимский престол в исследуемый период составляли 25000 православных христиан Палестины в четырнадцати епархиях, из которых шесть митрополий (Кесарийская, Скпфопольская, Петра-Аравийская, Птолемаидская, Вифлеемская, Назаретская); семь архиепископств (Лиддское, Газийское, Синайское, Иоппейское, Неапольское, Севастийское, Фаворское) и одно епископство (Филадельфийское). Некоторые епархии включали в себя один город или деревню, так митрополия Петры Аравийской имело одну деревню Керак, архиепископство Газское — Газу, епископ Филадельфский -деревню Сальт, в Вифлеемскую митрополию, кроме Вифлеема входила еще деревня Бет-Сахур, архиепископы Севастийский и Неапольский имели по три деревни, Назаретская и Скифопольская митрополии состояли из шести деревень каждая и т. д. Самая большая митрополия - Птолемаидская - имела в своем составе один город (Акко) и 15 деревень, в которых жило 3720 православных. Иерусалим и 12 деревень находились в непосредственном подчинении у Патриарха70. Основное православное население составляли арабы, иликак предпочитали называть их греки, «говорящие по-арабски православные, потомки тех православных христиан Сирии, которые начиная с VII в. по Р.Х. подпали под власть арабов магометан, внесших исламизм из Аравии в Сирию, и вследствие того лишившиеся непосредственной и твердой связи с остальным греческим византийским государством, постепенно забыли греческий язык и стали говорить по-арабски»71.
Все иерархические должности и настоятельские места в монастырях занимали греки Святогробского братства, которому Каролид дает следующее определение: «Святогробское братство есть общество и союз греков по происхождению, не палестинцев, безбрачных духовных лиц, которые владеют, управляют и эксплуатируют все православные священные учреждения Иерусалимской Церкви и Святого Гроба, от находящегося в самом городе монастыря Святого Гроба вплоть до последних на самых окраинах Иерусалимской Патриархии. ... Все в этих учреждениях управляющие или служащие, сообразно со своим саном, монахи или иеромонахи, члены священного братства. Никакому местному жителю не разрешается вступать в братство»72.
Как показано в работе Н. Н. Лисового, «Патриархия представляла собой, по существу, почти наследственную монархию, управляемую через наместников, ибо первое лицо пребывало безвыездно в Константинополе. Тому было две причины. Одна из них - близость к султанскому трону и Вселенскому Патриарху. ... Вторая - близость к главному источнику доходов - так называемым румынским имениям, доставлявшим до середины XIX в. девять десятых всех средств Иерусалимской Патриархии»73. Патриарх Кирилл II (1845-1872) был первым Патриархом, проживавшим в Иерусалиме и время от времени объезжавший свои епархии, но и он при первой возможности стремился обратно в Константинополь.
В отношениях с турецким правительством Патриарх Иерусалимский мог действовать через посредничество Патриарха Константинопольского. В период постоянного пребывания Патриарха Кирилла в Иерусалиме, он имел в столице своего поверенного для ходатайства по делам престола, «с правом входить в непосредственные от своего имени представления в Порту»74.
После трагического пожара в храме Воскресения в 1808 г. греческое духовенство добилось разрешения Порты на возобновление храма собственными средствами, что подтверждало древние права греков на владение храмом. Колоссальные расходы, в которые входили также выплаты турецким вельможам и чиновникам для получения законных актов, потребовали больших заемов, Огромный долг подорвал материальное состояние Иерусалимского престола, и хотя в 1817 г. русское правительство оказало существенную финансовую помощь, а с 1818 г. в Москве было открыто подворье для сбора пожертвований, только после Адрианопольского мира стало возможно поправить расстроенные финансы Иерусалимской Церкви и главным образом поступлениями из России.
Преодоление финансового кризиса и улучшение материального состояния престола связано с периодом египетской администрации (1833-1840), когда стало возможным безопасное паломничество к святым местам, приносившее огромные доходы в Святогробской казну, размер которых составлял «самую строгую тайну тех, кто стоит у руководства церковной жизнью Святой Земли»75. Такое положение сохранялось и после, при восстановлении султанской власти «по ходатайству русского посольства и при постоянной заботе наших агентов»76, что позволило Святогробскому духовенству уплатить все долги к 1844 г.
Источники финансирования Святогробского братства можно разделить на две категории: во-первых, это доходы с недвижимого имущества, во-вторых, - всевозможные пожертвования. К недвижимому имуществу Иерусалимской Патриархии, которое было весьма значительным, относились богатые имения в придунайских княжествах Молдавии, Валахии и Бессарабии, а также менее доходные имения в Грузии. Многочисленные подворья-метохи, сады, доходные дома, торговые лавки, мельницы давали доходы, которые собирались монахами, управлявшими этим имуществом. Колоссальный ежегодный доход приносило Иерусалимское подворье в Москве. Вторая категория доходов Патриархата - пожертвования богомольцев — также была значительной. В 1840-е гг. приблизительно доход Святогробской казны, находившейся в распоряжении Синода, оценивали в размере около 260 тысяч рублей в переводе на русские деньги77. Епископ Порфирий (Успенский) писал, что «во всем православном мире ни одна из Церквей не обладала такими денежными средствами, как вторая по малолюдству Иерусалимская Патриархия»78.
И при этом по отношению к православной пастве своих епархий, в том числе к приходскому сельскому духовенству из арабов, святогробские иерархи не признавали за собой никакой ответственности. «Бедность, нищета были уделом сельских иереев. Прихожане сельских церквей были очень бедны. Духовенство, наживая от паломников большие богатства, ничего не хотело сделать для улучшения их быта. ... Задавленные нищетой и лишениями миряне к своим иноземным и иноязычным владыкам относились со смирением, терпением, повиновались им в силу необходимости»79. Аналогичную характеристику греческому духовенству на Востоке в целом дает А. П. Лебедев, говоря о последствиях для Восточных Церквей его прагматических забот -стремления удержаться на месте из-за повсеместной зависти и интриг, угодить турецкой власти и получить больше денег от своей забытой паствы. «Внешняя обрядность, суеверие, невежество, изредка индифферентизм - вот главное, к чему сводилось проявление религиозного начала у греческого народа» .
Развитие отношений России с Иерусалимским престолом при Патриархе Афанасии (1827-1844)
Для начального этапа развития отношений с Патриархатами Ближнего Востока первоочередной задачей, как справедливо отмечали историки русскои дипломатии , являлось установление непосредственных отношении, которых, однако, в силу обстоятельств, не возникло ни в XVTII (в условиях русско-турецких войн), ни в начале XIX в., когда русское правительство преимущественно было занято военно-политическими проблемами, связанными с наполеоновскими войнами. Правда, сразу по возвращении Александра I после взятия Паргока, Патриарх Иерусалимский Поликарп (1808-1827) пытался через обер-прокурора А.Н. Голицына обращаться к Св. Синоду, однако, это не выходило за рамки обычного содержания восточных иерархов о материальной помощи. Даже в начале патриаршего служения следующего из иерусалимских пер-воиерархов, Патриарха Афанасия, речь первоначально шла о том же. Уже в из-вестительном послании от 18 июня 1827 г.94, то есть сразу после своего избрании на Иерусалимский престол, Афанасий, обращаясь к священноначалию Русской Церкви с просьбой о покровительстве и содействии, говорит прежде всего о крайне стесненном финансовом положении Патриархии. На тот момент, когда он стал Патриархом, долг Иерусалимской Церкви составлял, по разным оценкам, от 1295 до 16 млн. пиастров96 (до 3 млн. тогдашних русских рублей). Вопрос о погашении долга надолго становится главной заботой и постоянным пунктом русско-иерусалимской переписки.
Из-за начавшейся Русско-турецкой войны Всероссийский Святейший Синод не имел возможности откликнуться на просьбу предстоятеля Иерусалимской Церкви. Отношения были возобновлены лишь в начале 1830-х гг. При этом значительную роль в инициировании прерванных связей сыграл известный писатель и церковный деятель Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874), место которого в истории церковной дипломатии до сих пор не нашло отражения в исследованиях о Православном Востоке. Между тем, еще в 1876 г. П. И. Бартенев писал: «Россия знает А. Н. Муравьева по его духовным сочинениям, но не менее, если не более значительны были его дела по духовно-церковным делам и его влияние на ход этих дел»97.
Интерес к судьбам Святой Земли и Византии был присущ А. Н. Муравьеву с юношеских лет. Греческое восстание 1821 г., всколыхнувшее весь православный мир, нашло свой отклик в узком кругу молодых людей из лучших фамилий, составлявших окружение Муравьева. «Тогда уже, - свидетельствует Н. Путята, - он мечтал о путешествии на Восток, который сильно занимал его воображение, как колыбель христианства и поприще Крестовых походов»98.
Важный период в творческой биографии Муравьева составляет служба в Архиве Московской Коллегии иностранных дел, где он приобрел опыт источниковедческой работы и сошелся с «архивными юношами», сотрудничество которых в 1820-е годы представляло собой заметное явление в культурной жизни русского общества. Здесь берут начало знакомства и связи, которые сопровождали Муравьева на протяжении его деятельности и способствовали реализации его проектов.
Когда началась русско-турецкая война, «по Высочайшему указу 10 августа 1828 г. А. Н. Муравьев был определен в ведомство Коллегии Иностранных Дел, с причислением его к Дипломатической Канцелярии господина Главноко-мандовавшего 2-ю Армиею генерал фельдмаршала графа Витгенштейна»99, где он «был употребляем иногда для сношений с духовенством и жителями в местностях, где находилось греческое население»100. Находясь при Главной квартире главнокомандующего И. И. Дибича, Муравьев был непосредственным свидетелем тех обстоятельств, при которых был заключен Адрианопольский мир (14 сентября 1829 г.). Николай I спешил закончить войну. В двух шагах от Константинополя, «почти у стен столицы, беззащитной и готовой пасть под под крыло русского орла, Россия предписала султану великодушный мир»101.
В русских и европейских дипломатических кругах далеко не всем было понятно, почему царь не стал претендовать на Константинополь. В Европе этого опасались, в России желали. Герцог Велингтон, канцлер Великобритании, был уверен, что «русским войскам нетрудно было бы взять Константинополь». Однако «Николай знал, что при его дворе не все довольны условиями мирного договора и прежде всего тем, что не был занят Константинополь. Но он лучше русского посла в Великобритании Ливена и других критиков Адрианополь-ского трактата был осведомлен о том, в какой обстановке Дибичу приходилось склонять турок к подписанию условий мира»102.
Адрианопольский мир открыл Муравьеву путь в Святую Землю - вскоре через Константинополь, Египет, Сирию, он отправился в первое свое путешествие на Восток, где встречи и личные беседы с Восточными Патриархами положили начало тем отношениям, которые впоследствии обусловили наименование А. Н. Муравьева епитропом (поверенным в делах) Иерусалимского, Антиохийского и Александрийского Патриархов. И для самого Андрея Николаевича путешествие 1830 г. стало событием, определившим его последующую жизнь. Как он писал в письме к Патриарху Афанасию, «я поручил себя Святому Гробу не на одно лишь время моего там пребывания, но и на всю жизнь, как ревностный его служитель»103.
Русский дипломатический фактор в истории избрания Патриарха Иерофея
24 июня 1850 г. скончался Антиохийский Патриарх Мефодий. В письме от 8 июля 1850 г. Базили сообщил Муравьеву о кончине Патриарха, которого глубоко уважал и называл «фениксом православия на Востоке»: «Мефодий скончался, наш лучший пастырь на всем Востоке. Заметьте, Андрей Николаевич, что Вы с ним познакомились, когда он был уже не тот Мефодий что прежде, но хилый, измученный недугами и горестями. Едва ли он не последний из греческих святителей старого времени, достойных пастырей, коих заслуги лучше оценятся при нынешнем постепенном упадке духовного быта на Востоке»280.
К. М. Базили к тому времени уже в течение десяти лет возглавлял консульство (с 1843 генконсульство) в Бейруте. Русско-антиохийские церковные связи за эти годы существенно активизировались. «Для нас, - писал ген-консул в одном из донесений, — в особенности патриаршество Мефодия памятно по восстановлению и усилению сношений наших с Антиохииской Церковью»281. Несколько преувеличивая роль собственно дипломатов (за деятельностью посольства, консульства и МИДа, как можно было видеть выше, стояли и Св. Синод Русской Православной Церкви, и воля и взгляды императора), Базили приводит конкретные примеры того, чего удалось достичь в пределах Антиохийского Патриархата: «Заступничеством императорской миссии ограждены в обстоятельствах весьма важных права Церкви, решены благоприятно ее тяжбы с униею и обузданы обиды, нанесенные ей протестантскими миссионерами. Пособия, доставленные благим попечением Императорского Министерства, служат на содержание училища, обещающего православным арабам способных и образованных пресвитеров»282.
Неудивительно, что самым ближайшим образом входили в круг его внимания (а неявным образом и обязанностей) такие серьезные события, как избрание нового Патриарха. Обстоятельная и чрезвычайно информативная переписка российского посланника в Константинополе В. П. Титов и генконсула в Бейруте К. М. Базили283 позволяет - с поправкой на другие источники (воспоминания епископа Порфирия Успенского, митрополита Филарета Дроздова и др.) — воссоздать объективную картину происходившего.
Как и при выборах Кирилла на Иерусалимский Престол в 1845 г., российские дипломаты должны были учитывать специфику русско-турецких отношений. В конце 1849 - начале 1850 гг. они осложнились вмешательством России в дела на Балканах (последствия Венгерского похода русской армии 1849 г.). Именно в это время, как пишет В. И. Шеремет, «вслед за спадом революционной активности в Европе последовало очередное обострение Восточного вопроса»284, и европейские державы задались явной целью столкнуть Россию и Турцию в регионе особой напряженности, а затем выступить миротворцами «с расчетом установить контроль над Турцией и ограничить влияние России в регионе»285.
Связанные дипломатическими инструкциями русские представители могли иметь право не более чем на совет или «дружеское внушение». Но и с этим ограничением Базили смог сполна использовать свой авторитет среди ан-тиохийского высшего духовенства, а Титов — каналы влияния в Константинополе для того, чтобы оказывать воздействие на ход избрания Патриарха. Можно даже предполагать, что ход событий в 1850 г. развивался, в известной степени, по сценарию Базили-Титова.
В свое время Иерусалимский Патриарх Афанасий, для предотвращения возможных трудностей, заблаговременно назначил себе преемника в лице архиепископа Фаворского Иерофея; и хотя его назначение не было признано Пор-той, тем не менее главным требованием Иерусалимского Синода стало соблюдение канонической самостоятельности Иерусалимского Престола и назначение Патриарха только из среды Святогробского братства. Пожертвовав Иерофе-ем, греки-святогробцы сумели тогда отстоять древнее право Иерусалимской Церкви и провести на Престол своего кандидата - патриаршего наместника Кирилла, архиепископа Лиддского.
В Антиохийской Церкви ситуация была другая. Здесь Патриарший Престол, который занимал престарелый Патриарх Мефодий286, не имел за собой сильного, сплоченного духовенства. Среди антиохийской высшей иерархии лишь шесть архиереев были греки, на остальных семи кафедрах были архиереи-арабы. Когда Патриарх Мефодий, по настоянию Базили, собрался было озаботиться избранием преемника и «вошел о сем предмете в объяснение с Вселенским Патриархом»287, он никого не смог предложить из собственного клира и «искренне настаивал на своем отречении, с условием, чтобы на его место был назначен не иной кто, а бывший Вселенский Патриарх Григорий VI, о добродетелях и ревности коего он имел самое высокое мнение». Известно, что Григорий, равно как и другой бывший Константинопольский Патриарх, Анфим, которому было сделано такое же предложение, от Антиохийского патриаршества отказались .
От дальнейших забот о назначении преемника Патриарха отвлекли события, происшедшие в Бейрутской епархии, где на вдовствующую кафедру, вопреки воле народа и самого Мефодия, Константинопольский Синод провел своего ставленника, архиепископа Бейрутского Иерофея. Это «неуместное и обидное», по оценке Базили, вмешательство Константинополя имело самые печальные последствия: оно не только омрачило и сократило последние годы жизни Антиохийского Патриарха, но привело к тому, что цветущая до того Берутская епархия пришла в полный упадок из-за конфликта ливанских горцев со своим архиереем. Более того - Бейрутский архиепископ стал добиваться избрания его в Патриархи. Как писал Базили в письме к А. Н. Муравьеву от 14 ноября 1850 г., «Бейрутский владыка проказит в Патриархии и, поверьте, если бы не наш голос, успел бы молодец устроить всю антиохийскую паству как устроил бейрутскую»289.
Базили, греческие симпатии которого были хорошо известны и которому «смуты, происшедшие в двух соседних Престолах, Александрийском290 и Иерусалимском, по кончине Блаженнейших Патриархов Иерофея I и Афанасия V, внушили справедливые опасения относительно Престолонаследия Антиохий-ского», видел будущее Антиохийской Церкви только «под крылом» Константинопольской. Именно он упорно настаивал на обращении Патриарха Мефодия в связи с вопросом о преемнике к Вселенскому Патриарху Анфиму IV291. После смерти Мефодия, по совету того же Базили, дамасские христиане составили прошение «во Вселенскую Церковь, на которую возлагают они заботу о выборе Патриарха, выражая усерднейшее желание иметь пастырем Святейшего Григория, но, в случае отказа его, покоряясь беспрекословно решению Константинопольского Синода». «Прошение сие, - как охарактеризовал его Базили в донесении к Титову, - служа знамением единства Церквей и подобающего доверия народа к первопрестольному Граду святого Константина, замечательно, равномерно, и по изложению обстоятельств, в силу коих паства антиохийская проникнута убеждением в том, что выбор не должен быть в сей раз местным, на основании соборных канонов и древних прав»292.
Создание и первый период деятельности Русской Духовной Миссии в Иерусалиме
Накопленный в течение 1830-х - 1840-х гг. опыт непосредственной работы русских дипломатов с главами Поместных Церквей и их представителями, показал недостаточную эффективность подобного метода работы. «Муравьевский» период, когда политика в отношении Православного Востока базировалась на личных и групповых отношениях, исчерпал себя. Россия нуждалась в постоянно действующем учреждении, которое могло бы стать оплотом и проводником русской церковной политики в регионе. С другой стороны, и интересы борьбы с активным проникновением инославной пропаганды, и защита прав и собственности растущего числа русских паломников, ставили на повестку дня создание представительства Русской Церкви в Святой Земле, как независимого центра информации и влияния на восточное духовенство, для усиления контроля над потоками иерусалимских и антиохий-ских пожертвований (препоручение их полностью под контроль бейрутского генконсула), активизации научно-богословских и книгоиздательских связей, для принятия мер к просвещению арабской православной паствы как в Иерусалиме, так и в Дамаске.
Проект первого подобного учреждения Святой Земле был написан А. Н. Муравьевым еще в 1838 г. В личном архиве писателя сохранилась докладная записка под названием «Заметка о монастыре Святого Креста под Иерусалимом», которая появилась как результат осмысления нужд русских паломников. Муравьев предлагает создать в Иерусалиме русский монастырь - предтечу будущей Русской Духовной Миссии. «Такое учреждение русской обители в Палестине, по примеру прочих исповеданий всех народов, могло бы принести пользу не только духовную, но и политическую. Русский архимандрит в Иерусалиме, подобно как в Пекине, мог бы заменить Миссию (дипломатическую. -КС), и мог бы наблюдать за ходом дел в Сирии, вместе с консулами Яффы и Бейрута. С другой стороны, строгою жизнию и благолепием богослужения он поддержал бы не токмо имя русское на Востоке, но и православие греческое, состраждущее и приходящее в упадок от гонений латин, армян и неверных. В его обители могли бы получать греки, сверх хорошего примера и совета, церковные книги, а иногда и утварь, или пособие денежное, неприметным образом, и трехглавый Патриарх униатский, величающий себя именами Престолов Александрии, Антиохии и Иерусалима и столь гибельно действующий ныне на православных греков и арабов в Сирии по их невежеству, мог бы найти себе спасительное противодействие в лице архимандрита русского»375.
Таким образом, основная идея Заметки предполагала учреждение русского монастыря в помещении находящегося в двух верстах от Иерусалима Крестного монастыря, основанного когда-то грузинским царем Багратом «над местом, где было срублено древо для Святого Креста».
Во времена Муравьева монастырь пребывал в запустении, так что можно было надеяться на то, что Иерусалимская Патриархия не стала бы возражать против размещения в нем русских иноков. Что касается собственно русских интересов, польза от устроения русского монастыря вблизи Иерусалима, по мнению Муравьева, могла бы состоять в следующем:
- русские иноки, в силу различных обстоятельств оказавшиеся в Палестине и собранные здесь под руководством опытного архимандрита, проходили бы монашеский путь согласно традиции Русской Православной Церкви, а поклонники из России имели бы в Крестном монастыре постоянное пристанище и духовное руководство;
- русский монастырь с его строгим укладом и благолепным богослужением мог бы стать образцом для Греческого Православия, «состраждущего и приходящего в упадок от гонений Латин, Армян и неверных»;
- он мог бы выполнять духовно-просветительскую миссию, распространением духовной литературы и оказанием материальной помощи способствуя преодолению невежества православных греков и арабов и утверждению их в православии;
- кроме того, русский монастырь, в лице своего архимандрита, мог бы частично взять на себя и политическую миссию, наряду с российским консульством в Сирии376.
Таким образом, именно А. Н. Муравьеву обязаны первоначальной мыслью о Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, реализованной лишь десять лет спустя. Разумеется, предложения Андрея Николаевича не были и не могли еще быть всесторонне продуманы и аргументированы. Но — и это показательно для всего последующего развития взаимных отношений российских светских и церковных струкгур - даже сама по себе идея институциализации русского присутствия на Востоке с самого начала не вызывала восторга у представителей Министерства иностранных дел. Так, Базили в письме из Яффы от 18 октября 1839 г. весьма критически прокомментировал Заметку с точки зрения практических возможностей и потребностей в ее реализации.
В первую очередь, он подверг сомнению как возможность «сохранения надлежащей дисциплины в Русском монастыре»377, так и степень влияния русского монастырского благочестия на греческое монашество. Относительно размещения и бытового устройства русских паломников консул отмечал, что «в Крестном монастыре поместить поклонников невозможно, потому что он вне крепости (вне стен Старого Города. — КС), и им будет крайне неудобно ходить оттуда на поклонение».
