Содержание к диссертации
Введение
1. Особенности принятия внешнеполитических решений 18
1.1.Факторы, влияющие на процесс принятия внешнеполитических решений 23
1.2. Основные подходы к принятию внешнеполитических решений и проблема рациональности 36
2. Образ «я» государства и репрезентация проблемы в сознании при принятии внешнеполитических решений 45
2.1.Репрезентация проблемы при принятии внешнеполитических решений 47
2.2. Формирование рамочного видения проблемы как основа процесса принятия решений в теории перспективы 50
2.3.Образ «Я» государства как инструмент репрезентации проблемы при принятии внешнеполитических решений 62
2.4.Концепция «образа «Я» государства в международных отношениях» и принятие внешнеполитических решений 67
3. Динамика образов «я» ссср и россии в речах основных субъектов принятия внешнеполитических решений в период 1985-2003 годов 76
3.1.Описание процедуры исследования 77
3.2. Динамика идентификационного, статусного и ролевого компонентов образа «Я» СССР и России в период с 1985 по 2003 годы 83
4. Образ «я» ссср и россии как фактор формирования рамочного видения ирако-кувейтского конфликта в период 1990-1991 Годов и иракского кризиса 2002-2003 годов 97
4.1.Описание процедуры исследования 97
4.2. Особенности образов «Я» СССР и России в период ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 годов и иракского кризиса 2002-2003 годов 103
4.3.Образ «Я» СССР как фактор формирования рамочного видения проблемы в период ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 годов 109
4.4.Образ «Я» России как фактор формирования рамочного видения проблемы в период иракского кризиса 2002-2003 годов 122
Заключение 134
- Основные подходы к принятию внешнеполитических решений и проблема рациональности
- Формирование рамочного видения проблемы как основа процесса принятия решений в теории перспективы
- Динамика идентификационного, статусного и ролевого компонентов образа «Я» СССР и России в период с 1985 по 2003 годы
- Особенности образов «Я» СССР и России в период ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 годов и иракского кризиса 2002-2003 годов
Введение к работе
Актуальность темы исследования. События, происходящие в нашей стране и на международной арене, все чаще делают очевидным тот факт, что в политическом процессе нередко на первый план выходят не столько объективные характеристики реальности, а то, какой она представляется его участникам. Именно на субъективный срез политики обращает внимание исследователей политический психолог Е.Б. Шестопал, подчеркивая, что его изучение является «не менее важным, чем объективного, институционального аспекта» [211, с. 306]. Особое влияние субъекгивиых основ на формирование международных отношений и внешнеполитического курса России отмечают ведущие политологи А.С. Панарин и А. М. Мигранян, когда говорят о роли идей в глобализирующемся мире [195], а также о необходимости «трезво посчитать, избавившись от идеологических шор, к каким последствиям приводит каждое политическое решение, где наши обретения и потери» [156]. Тем самым обозначается проблема соотношения рационального и эмоционального, объективного и субъективного в политике, которая далеко не всегда рассудочна, построена на взвешенных оценках объективной реальности, а зачастую направляется образами, которые могут «достаточно правдиво отражать реальность, (то останутся, тем не менее, только образами, непосредственно влияющими на поведение» [228, с. 120].
Признание важности психологического конструирования реальности обнаруживается и на уровне политической риторики. В последние годы внешнеполитический дискурс обогатился такими терминами и выражениями как «переговоры необходимо продолжить в другом формате», «рамки встречи должны быть пересмотрены», «изменение формата консультаций с НАТО» и т.д.
В психологии, политической науке и теории международных отношений подобные фразы и выражения связаны с целым рядом научных открытий. Для -юго чтобы отразить «субъективный» срез политического мира, политологи и
политические психологи обращаются к изучению когнитивных процессов как на уровне отдельных индивидов, так и групп, используя категории «когнитивные карты» [222], «операциональный код» [252, 305, 361], «образ государства» [43, 45, 72, 73, 78, 80, 228, 230, 240, 265, 269, 272, 274, 278, 292, 326, 344]. Для характеристики поведения государств на международной арене А.Н. Косолапов использует понятие «внешнеполитическое сознание» [94]. Не менее интересный конструкт предложили исследователи в области политической коммуникации: «фрейминг» или «эффект обрамления» [229, 244, 260, 354]. Данный конструкт связывает особенности политического поведения и способы представления политической реальности в сознании.
Применительно к процессу принятия внешнеполитических решений данный феномен получил развитие в рамках теории перспективы. Последняя постулирует склонность государств к риску при разрешении кризисных ситуаций в международных отношениях в зависимости от формата выбора, рамочного видения проблемы политическим руководством [224, 394, 307,308,314-316].
В этой связи актуальность рассматриваемой нами проблематики связана и с наступлением особой полосы исторического развития; «эры риска» [96, с. 44]. Один из рисков, вырастаю1дих из практики международных отношений, заключается в том, что в условиях увеличивающейся взаимозависимости современного мира, широкого распространения и доступности технологий двойного назначения, угроза распространения ОМУ приобретает транснациональный и глобальный характер [155]. Но риск связан не только с фактом существование данного оружия как такового, а с возможностью его использования государствами, особенно остро воспринимающими притеснение своих интересов, ощущающими себя, по терминологии теории перспективы, в «области потерь».
События, произошедшие в мире в последние годы, демонстрируют, что оружие массового уничтожения стремятся приобрести именно так называемые «государства-
изгои». Так, 2003 г. ознаменовался проведением в Ираке, причисляемом к данной категории государств, антитеррористической операции при военном и политическом лидерстве США. Официально продекларированная цель данной операции была связана с превентивными действиями сил международной коалиции по предотвращению разработки, создания и возможного использования Ираком подобного оружия.
Академическая проблематика по предупреждении и разрешению международных конфликтов, кризисных ситуаций была оперативно заявлена российскими учеными. Политологические и международные аспекты данной тематики в последние годы разрабатывались в трудах К.П. Боришполец [14|, В.М. Кулагина [100], М.М. Лебедевой [102-104], Ю.Е Федорова [182], Д.М. Фельдмана [183, 184] и других ученых. Новые вызовы современности и угрозы миру получают своевременное отражение в публичных выступлениях политического руководства, в документах и материалах внешнеполитического ведомства России. Вместе с тем усиление субъективного фактора в международных отношениях требует постоянного «психологического сопровождения», участия отечественных психологов в осмыслении международных процессов.
Мы придерживаемся точки зрения, что исследовательский вектор, связанный с изучением принятия внешнеполитических решений в ситуациях кризисного взаимодействия государств, вносит свой вклад в проблематику предупреждения и разрешения международных конфликтов, способствует оптимизации переговорного процесса, а также межгосударственного взаимодействия. В частности изучение механизмов репрезентации проблемы в сознании, а также того, что провоцирует государства к рискованным и агрессивным формам поведения во взаимоотношениях с другими международными акторами, представляет собой не только важную теоретическую проблему, но и стратегическую задачу, связанную с обеспечением международной безопасности.
Поэтому данное диссертационное исследование посвящено изучению механизмов представления в сознании политического истеблишмента проблемной задачи, вызванной необходимостью разрешения кризисной ситуации в международных отношениях. По нашему мнению, решение данной научной задачи может быть связано с академическим потенциалом так называемой теории перспективы, один из авторов которой американский психолог Д.Канеман в 2002 г. был удостоен Нобелевской премии. В этой связи мы предлагаем использовать базовые конструкты теории перспективы для изучения механизмов формирования рамочного видения проблемы, возникновения «эффекта обрамлен ия» [1641, определения области решения проблемы с точки зрения ожидаемых потерь или выигрышей на примере участия нашего государства в разрешении международных кризисов.
Степень научной разработанности проблемы.
Феномен репрезентации проблемы и его влияние па процесс принятия внешнеполитических решений подвергся всестороннему изучению в работах Р. Биллингса и Ч. Херрмана [226], Р. Бисли [223], Р. Доти [242], Э. Сконечни [347], в том числе и в рамках теории перспективы - в трудах Дж, Беджикяна [224], Р. Джервиса [294], И.Ю. Киселева [75, 76], Т.В. Корниловой, [92], О. И, Ларичева [101], Дж. Леви [307, 308], Р. МакДермот [314, 316]. Несмотря на то, что изучение субъективных аспектов внутриполитических и внешнеполитических процессов получили развитие в работах как отечественных, так и зарубежных политологов, политических психологов, по-прежнему недостаточно исследованным остается вопрос, как происходит представление проблемы в сознании именно данным, а не иным образом, почему в одних ситуациях действиями государств движет необходимость соблюдения норм международного права, а в других - узко национальные интересы, амбициозные планы по расширению сфер экономического и политического влияния.
Развивая идеи российских и зарубежных политологов и политических психологов в таких академических нишах как изучение восприятия образов власти (Л.Я. Гозман, В.А. Зорин, Е.А. Киктева, СВ. Нестерова, М.В. Новикова-Грунд, Т.Н. Пищева, Л.А. Преснякова, Н.М. Ракитянский, Е.Б. Шестопал, А.И. Юрьев), создание образа лидерства и их кросс-национального сравнения (М.Пансер, С.Браун, К.Барр,М.Джаст, Э.Криглер), дистантное изучение политического истеблишмента (Д.Уинтер, М. Херрманн, У.Уайнтрауб, С. Уокер, 2002), функционирование образов государств в международных отношениях (В.А. Евгеньев, 2003; Е.В.Егорова-Гантман, К.В. Плешаков, 1988; И.Ю. Киселев, 2003; Д. Блени, 1992; К. Боулдинг, 1959; М. Котгам (1986, 1992), Р. Херрманн (1984, 1985, 1995, 2003), политическая коммуникация (П. Брюер, 2002, Дж. Друкман, 2001, Дж. Миллер и Дж. Кросник, 1999, Д. Чонг, 1999), а также конструктивистская парадигма (А.А. Казанцев, 2003; Ф. Коркюф, 2002; А.Вендт, 1999; Т. Хопф, 2002), мы рассматриваем образ «Я» государства, конструируемый основными субъектами принятия решений, в качестве основного инструмента репрезентации проблемы в сознании. Политический психолог К. Монро конкретизирует взаимосвязь самовосприятия государства и его внешней политики посредством необходимости введения термина «идентичность» в теорию принятия решений [324].
Валидность использования концепта образа «Я» государства напрямую связана с изменением характера взаимодействия государств в современном мире, когда силовая политика в международных отношениях стала дополняться, а в ряде случаев вытесняться так называемой имиджевой политикой [73]. Например, действия США в Ираке и в других странах все чаще рассматриваются исследователями в контексте имиджевой политики [290, 312, 332]. Важность «образной составляющей» политики акцентировал и президент РФ В.В. Путин: в период проведения антитеррористической операции в Афганистане он отмечал, что террористы более активны в информационном поле, действуют более наступательно, агрессивно, более
образно и эмоционально излагают свою позицию [123]. Таким образом, не только в научно-исследовательской, но и в политической практике фиксируется то обстоятельство, что имиджевая политика становится необходимым способом взаимодействия с окружающим миром, определяющими чертами которого выступают информатизация, развитие информационных технологий, появление рынка информации и идей [10,96, 97, 110,218].
С учетом изложенного выше актуальность рассматриваемой в диссертационном исследовании проблематики определяется как необходимостью дальнейшего развития теоретических разработок в области политической науки и политической психологии, так и самой природой современных международных отношений.
Цель работы: теоретическое и эмпирическое изучение влияния образа «Я» государства на формирование рамочного видения проблемы при принятии внешнеполитических решений. Последнее связано с определением области ее решения (формата выбора), оценочной точки, а также прогаозированием возможных потерь и выигрышей при принятии внешнеполитических решений. В основу эмпирического исследования положено изучение особенностей формирования рамочного видения проблемы советским и российским политическим руководством в период ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 гг. и иракского кризиса 2002-2003 г.г.
При этом «рамочное видение проблемы» трактуется как используемый субъектом принятия решений способ определения области решения (формат выбора). а также оценочной точки, относительно которой происходит прогнозирование возможных потерь и выигрышей, ассоциирующихся с данной проблемой.
«Область решения» - формулируемая субъектом принятия решения проблемная задача, которая ставит его в ситуацию выбора и выступает в качестве предмета принимаемого решения. Таким образом, в сознании закрепляется формат выбора в виде вероятных политических, экономических, военных или иных потерь или выигрышей.
«Оценочная точка» - реальная или воображаемая ситуация, которая выступает в качестве критерия оценки ситуации с точки зрения политических, военных, экономических и иных выигрышей и потерь. При этом в качестве оценочной точки может выступать ситуация, отличающаяся от статус-кво.
Объектом диссертационного исследования является процесс формирования рамочного видения проблемы при принятии государствами внешнеполитических решений в кризисных ситуациях. При этом формирование рамочного видения проблемы рассматривается как используемый субъектом принятия решений способ определения области решения, а также оценочной точки, относительно которой происходит прогнозирование возможных потерь и выигрышей, ассоциирующихся с данной проблемой.
Предметом исследования является политико-психологический анализ взаимосвязи образа «Я» государства, репрезентируемого основными субъектами принятия внешнеполитических решений, и процесса формирования рамочного видения проблемы при принятии внешнеполитических решений в кризисных ситуациях. Анализируемые взаимосвязи раскрываются па примере формирования рамочного видения проблемы при принятии внешнеполитических решений политическим руководством СССР и России в период ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 гг. и иракского кризиса 2002-2003 п:
Основная гипотеза исследования состоит в предположении, согласно которому формирование рамочного видения проблемы при принятии внешнеполитических решений представляет собой установление соответствия между Я-концепцией субъекта и ситуацией, в результате которой возникает ситуативный Я-образ, отражающий место и роль субъекта в данной ситуации.
Частные гипотезы исследования:
1) субъекты принятия внешнеполитических решений воспринимаю! события, происходящие в стране и в мире, изменяя соотношение идентификационного,
статусного и ролевого компонентов образа «Я» государства, а также придаваемый им эмоционально-личностный смысл;
доминирующий статусный, идентификационный или ролевой компонент образа «Я» государства определяет область решения проблемы и оценочную точку, относительно которой происходит оформлении проблемы в сознании;
ситуативный образ «Я» государства сохраняет тот же паттерн, который свойственен кумулятивному образу «Я» данного государства, отражающему наиболее общие, универсальные представления о месте и роли страны на международной арене в рассматриваемый хронологический период;
аффективный компонент образа «Я» государства служит для оформления ситуации в рамках потерь или выигрышей. При этом положительный образ «Я» государства в международных отношениях приводит к восприятию ситуации в области выигрышей, а его негативный образ - к категоризации ситуации в области потерь.
В соответствии с поставленной целью, предметом и гипотезой, сформулированы следующие задачи исследования:
1) проанализировать базовые особенности принятия внешнеполитических
решений, связанные с их медиаторной функцией, рациональностью субъектов и
социальной природой международных отношений;
рассмотреть существующие подходы к изучению репрезентации проблемы в сознании, в том числе с точки зрения теории перспективы (рамочное видение проблемы);
оценить применимость концепта «рамочное видение проблемы» для анализа внешнеполитических решений;
рассмотреть основные положения концепции «образа «Я» государства в международных отношениях» и определить эффективность ее применения для
анализа процесса формирования репрезентации проблемы в целом и рамочного видения проблемы с точки зрения теории перспективы в частности;
5) выделить и описать основные механизмы взаимодействия Я-концепции
государства и внутриполитической и международной ситуации в рассматриваемые
исторические периоды посредством изучения динамики ситуативных Я-образов
государства, составляющих Я-концепцию;
6) выделить и описать основные механизмы формирования рамочного видения
проблемы при принятии внешнеполитических решений, связанные с особенностями
функционирования образа государства, на примере изучения формирования
рамочного видения проблемы советским и российским политическим руководством в
период ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 г.г. и иракского кризиса 2002-2003 гг.
Теоретические и методологические основы исследования:
В качестве теоретической основы анализа в данном диссертационном исследовании использовался подход к изучению внешней политики, основанный на принятии решений. Данный подход позволяет сформировать представление о принятии внешнеполитических решений как о процессе конструирования внешнего мира в сознании [192, 300, 348] и определить репрезентацию проблемы в качестве основе процесса принятия внешнеполитических решений.
Изучение проблемы репрезентации проблемы при принятии внешнеполитических решений опиралось на работы исследователей, описывающие общие характеристики репрезентации проблемы в сознании, как и качестве когнитивного процесса, так и результата данного процесса [223, 226, 229, 242, 244, 260, 327, 347]. Особое внимание было уделено рассмотрению репрезентации проблемы в сознании в рамках теории перспективы [75, 76, 224, 294, 307, 308, 314. 316,354].
Методология политико-психологического исследования предполагает изучение субъективного1 измерения политики. В данном исследовании в качестве су&ьективного
фактора принятия внешнеполитических решений выступает образ «Я» государства, репрезентируемый основными субъектами принятия внешнеполитических решений. Проблема влияния образа государства на внешнеполитическое поведение рассматривалась на основе работ Е.В. Егоровой-Гантман, К.В. Плешакова [45], Д. Блени [227], 1992; К. Боулдинга [228], 1959; М. Коттам [237-240], Р. Херрманна [265-269]. Для концептуализации влияния образа «Я» государства на процесс принятия решений использовалась «концепция образа «Я» государства в международных отношениях» И.Ю. Киселева [71-73, 78].
Представление об особенностях внешней и внутренней политики СССР в период 1985-1991 гп и России - в 1992-2003 гг. сформировано на основе работ отечественных политологов, социологов, историков А.Д. Богатурова [11], И. Зевелева [56], Э.А. Иваняна [61], Е. М. Кожокина [81], А.В. Кортунова [], СВ. Кортунова [93], Е.Н. Мощелкова [114], Ю.М. Павлова [54, 55], В.В. Согрина [165], Т.А. Шаклеиной [199].
Научная новизна и теоретическая значимость исследования состоят в следующем:
обосновано положение о том, что, принимая внешнеполитические решения, субъекты не просто отражают воздействия разного рода факторов, а конструируют международную ситуацию в сознании. При этом в качестве одного из основных инструментов конструирования внешнего мира выступает образ «Я» государства, репрезентируемый основными субъектами принятия внешнеполитических решений;
в понятийный аппарат теории перспективы введен новый термин «рамочное видение проблемы», обозначающий используемый субъектом принятия решений способ определения содержания проблемы, а также той оценочной точки, относительно которой происходит оценка возможных потерь и выигрышей, ассоциирующихся с данной проблемой;
осуществлена интеграция теории перспективы как описательной теории принятия решений и понятий «Я-концепция» и «Я-образ государства». Доказано, что образ «Я» государства может рассматриваться в качестве основного фактора формирования рамочного видения проблемы, связанного с определением области ее решения, оценочной точки и ожидаемых экономических, военных, политических и иных выигрышей или потерь;
сформулированы механизмы формирования рамочного видения проблемы, связанные с особенностями структуры и динамики образа «Я» государства. При этом доказано, что определение области решения и оценочной точки осуществляется в контексте доминирующего идентификационного, статусного или ролевого компонента образа;
осуществлен политико-психологический анализ принятия решений советским и российским политическим руководством в период ирако-кувейтского кризиса 1990-1991 г.г. и иракского кризиса 2003 г.;
6) полученные результаты позволяют существенно по-новому представить
процесс формирования внешней политики государств, вносят вклад в развитие
политической психологии, психологических теорий принятия решений в рамках
изучения политического процесса.
Практическая значимость исследования:
полученные результаты способствуют совершенствованию методов анализа процесса принятия внешнеполитических решений, позволяя исследователю более корректно определять содержание решаемой политиком «проблемной задачи», выстраиваемую при этом иерархию политических ценностей, формулировку потерь и выигрышей, ассоциирующихся с проблемной задачей;
знание закономерностей репрезентации проблемы в сознании позволяет использовать их при ведении переговоров, в урегулировании конфликтных ситуаций.
манипулируя рамками решения, смещая «оценочную точку» и переводя ситуацию из области потерь в область выигрышей;
осуществлена диагностика образов «Я» государства, конструируемых и репрезентируемых основными субъектами принятия внешнеполитических решений в СССР и России в период 1985-2003 г.т. Полученные результаты могут быть использованы для более аргументированного восприятия и понимания внешней политики нашего государства различными социальными группами, принимаемых им решений, а также для прогнозирования его поведения на международной арене;
полученные эмпирические результаты и сформулированные закономерности формирования репрезентации проблемы в сознании могут служить основой для разработки учебных курсов по политической психологии, принятию решений, международным отношениям, политологии и политической социологии.
На основе результатов, полученных в диссертационном исследовании, разработаны программы учебных курсов, читаемых в Ярославском государственном университете им. П.Г. Демидова. Основные результаты научных исследований по теме диссертации получили отражение в спецкурсах «Международная безопасность в меняющемся мире», «Международная политика в области охраны окружающей среды», «Безопасность, гражданские свободы и терроризм» в рамках совместного проекта со Стэндфордским университетом (США) для студентов-политологов, а также студентов исторического и психологического факультетов, факультетов права и экономики, 2) в курсах по политической психологии, спецкурсе «Идентичность в меняющемся обществе» для студентов факультета психологии и социально-политических наук, 3) использованы при формировании раздела образовательного портала «Политология для регионов» при выполнении научно-исследовательских работ в ЯрГУ по поручению Министерства образования РФ в рамках гранта 1333.
Апробация работы; Основные результаты проведенного исследования обсуждались на научных конференциях: «Кризис идентичности и проблемы
становления гражданского общества» (Ярославль, 2003), «Европейская идентичность и российская ментальность» (Санкт-Петербург, 2001), «Проблемы социальной психологии XXI столетия (Ярославль, 2001), а также в ходе выступлений на семинаре в рамках программы «Course Development Competition» (Центрально-Европейский Университет, Будапешт, Венгрия, 2001) и на кафедре политической психологии философского факультета МГУ им. MB. Ломоносова (2003). Положения, выносимые на защиту;
в процессе принятия внешнеполитических решений субъекты не просто отражают воздействие внешней среды, а конструируют ее, используя в качестве основного инструмента образ «Я» государства. Последний представляет собой совокупность трех компонентов - идентификационного, статусного и ролевого, характеризующихся позитивной, негативной или амбивалентной эмоциональной окрашенностью;
образ «Я» государства, создаваемый субъектами принятия внешнеполитических решений, определяет этап принятия решений, связанный с формированием рамочного видения проблемы, то есть с определением области решения, оценочной точкой, а также ожидаемых политических, экономических, военных и иных выигрышей или потерь;
формирование рамочного видения проблемы осуществляется посредством «подгонки» Я-концепции субъекта и ситуации, в результате чего возникает ситуативный Я-образ, отражающий место и роль субъекта в данной ситуации. При этом формирование области выбора и оценочной точки осуществляется в контексте доминирующего идентификационного, статусного или ролевого компонента образа «Я» государства. При определении политических, экономических, военных или иных потерь и выигрышей значение приобретает эмоциональная окрашенность образа «Я» государства;
решение СССР об участии в урегулировании ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 г.г. в тесной кооперации с США обусловлено тем, что сложившаяся ситуация воспринималась советским руководством в области выигрышей и выразилась в политике избегания рисков, связанных с возможностью конфронтации сверхдержав. Восприятие выигрышей детерминировано особенностями образа «Я» СССР, репрезентируемого советским политическим руководством, и акцентирующего важность развития советско-американских отношений, преодоление стереотипов «холодной войны» (статусный компонент);
решение российского политического руководства выступить против инициативы США по военному урегулированию иракской проблемы детерминировано тем, что данная ситуация в сознании российских политиков представлялась в формате потерь. Данное обстоятельство привело к формированию внешнеполитической линии, связанной с риском возможного ухудшения отношений с США и угрозой изоляции России на международной арене. Восприятие потерь обусловлено ролевой направленностью ситуативного образа «Я» России в период иракского кризиса. В частности, данный кризис рассматривался сквозь призму таких принципов урегулирования иракской проблемы, которые отдают приоритет использованию мирных политических методов, санкционированных Советом Безопасности ООН.
Структура диссертации: Структура диссертации отражает логику исследования и состоит из «Введения», четырех глав и «Заключения». Диссертация содержит 141 страницу, 13 приложений с 5 таблицами и 8 графиками. Список литературы включает 373 названий, в том числе 154 - на иностранных языках.
Основные подходы к принятию внешнеполитических решений и проблема рациональности
Важность внешних или внутренних факторов в детерминации внеижт политики - не единственное различие, определяющее ту или иную модель принятия внешнеполитических решений. Другое измерение, которое обычно присутствует в любой модели, связано с определением «рациональности» поведения субъекта, принимающего решение, Разработка данной проблемы идет в направлении нескольких парадигм. Теории и модели, разработанные в русле аналитической парадигмы, в качестве основного положения используют утверждение о том, что субъекты воспринимают происходящее «правильно», и принимают рациональные решения. Они доказывают, что субъекты могут совершать ошибки, но извлекают из них уроки, учатся и со временем начинают действовать так, как если бы они были рациональными игроками, отвечающими на объективные стимулы [246,325, 346,350]. Однако по мере накопления теоретических и экспериментальных разработок становится ясно, что в процессе реального выбора приоритетное место занимают субъективные факторы, воздействие которых выражается в многочисленных противоречиях, непоследовательности, в выборе неоптимальных вариантов, упрощении задачи выбора и других многочисленных эффектах и феноменах. Данное обстоятельство послужило началом дальнейших разработок в рамках теорий принятия решений, объединивших в себе дескриптивные модели принятия решений. Значительный вклад в достижение поставленной цели внесли психологические когнитивные теории, которые показали, что на практике субъекту редко известны все альтернативы, он вряд ли рассматривает все возможные исходы и оценивает каждую альтернативу [289,322,336].
Данная дискуссия приобретает особое значение в контексте проблемы определения критериев рациональности. В психологии принятия решений до сих пор доминирует концепция так называемой «нормативной оптимальности» [164, с. 372-373]. Другими словами, существует ряд правил или аксиом, следование которым говорит о рациональности принимаемого решения. Так в рамках теории ожидаемой выгоды Дж. фон Поймана и О. Моргенштерна изложены шесть принципов рациональности решений: о порядке альтернатив, принципы доминантности, погашения, транзитивности, непрерывности и инвариантности [124, с. 109-110]. Однако предпринятые после появления теории ожидаемой выгоды попытки использовать ее как описательную модель принятия решений не принесли желаемых результатов. Принципы погашения, транзитивности, инвариантности и доминантности были опровергнуты, а исследователи обратились к другим моделям принятия решений и иным толкованиям рациональности. Отход субъекта от строгой рациональности объяснялся свойственными человеку ограничениями при обработке информации, а также наличием субъективных факторов, связанных с особенностями восприятия проблемы и стремлением минимизировать когнитивные усилия, затраты по ее решению [15, 23]. Как обобщение эффектов субъективного выбора оформилось одно из направлений поведенческой теории принятия решений - «психология познавательных уклонов» [82, 298]. Понимание рациональности стало развиваться в направлении «субъективной оптимальности» [164, с. 373].
Альтернативные модели и подходы к принятию решений по-разному определяли свои взаимосвязи с моделями, постулирующими правила рациональною решения. С точки зрения ограниченного аналитического подхода, субъекты, принимающие решения, стремятся следовать в определенной степени предписаниям формального анализа и остаются приверженными требованиям максимизации полезности. Но поскольку всеобъемлющая обработка информации и интеїрация всех рассматриваемых ценностей сложна, в рамках данного подхода она заменена ограниченной обработкой. Еще один подход, сформировавшийся в рамках той же самой аналитической парадигмы, постулирует ограниченную рациональность субъекта. Возможная схема принятия решений с точки зрения модели ограниченной рациональности субъекта в рамках аналитической парадигмы представлена двухступенчатым процессом, в ходе которого используются смешанные стратегии. Ее основной постулат связан с тем, что индивид, принимающий решения, может начать оценивание альтернатив с помощью некомпенсаторных стратегий или стратегий исключения. Все они обладают одной общей чертой: стремлением уклониться от достижения компромисса между ценностями.
Для характеристики решений с точки зрения данного подхода Г. Саймон вводит понятие «удовлетворительного решения» [346], а В.В. Голубинов и Ю.М Забродин описывают «принцип удовлетворительности» [23]. Согласно стратегии удовлетворительного решения, субъект рассматривает последовательно опцию за опцией, пытаясь найти такую, которая удовлетворяла бы каждому ценностному критерию. Поиск заканчивается, как только такой вариант найден. Остальные альтернативы отбрасываются. Принцип удовлетворительности противопоставляется принципу оптимизации. Если принцип оптимизации связан с такими характеристиками, как точность, эффективность, результативность, то принцип удовлетворительности делает акцент на субъективном выборе допустимой альтернативы в условиях неопределенности и многозначности решения.
На принципиально иных посылках строили свои рассуждения сторонники интуитивного подхода [245], выдвигая два базовых предположения. Первое подчеркивает важность процедурных и структурных закономерностей в человеческом мышлении. Второе - склонность человека экономить когнитивные ресурсы в ходе мыслительных операций. Другими словами, субъект принятия решений в рамках интуитивного подхода рассматривается в качестве «когнитивного скряги». Основной признак интуитивного подхода состоит в использовании не связанных с логикой рациональности когнитивных процессов, которые удовлетворяют пофебности в простоте и согласованности. Мотивациопный подход базируется на иных, по сравнению с когнитивными моделями, основаниях. С точки зрения данного подхода, в качестве детерминанты совершаемого субъектом выбора выступают его потребности. Среди них могут быть названы потребность избежать тех ситуаций, которые вызывают страх, стыд, вину, а также потребности в самооценке, социальном одобрении, достижении и контроле. Сторонники данного подхода доказывают, что следование данным потребностям искажает процесс обработки информации [275, 286]. В отличие от когнитивных искажений, которые появляются в силу ограниченных способностей индивида обрабатывать информацию, мотиващионные искажения и смещения в восприятии реальности являются либо индивидуально-специфическими, либо ситуативно-специфическими.
Формирование рамочного видения проблемы как основа процесса принятия решений в теории перспективы
Процесс принятия решений с точки зрения теории перспективы подразделяется на два этапа. Первый этап связан с конструированием и подготовкой вариантов выбора для следующего этапа, предполагающего их оценку. Прохождение первого этапа процесса принятия решений связано с многочисленными проявлениями «эффекта обрамления» (фрейминга), суть которого состоит в том, что способ представления альтернатив, связанный с использованием разного порядка и средств репрезентации рассматриваемых вариантов, влияет на совершаемый субъектом выбор [315, с. 20-21]. Поскольку процесс формирования альтернатив является основой процесса принятия решений, необходимо рассмотреть его особенности. Для этого важно развести понятие фрейминга и других, близких по значению понятий, таких как прайминг и убеждение.
В фундаментальном труде коллектива отечественных психологов «Современная психология» подчеркивается, что в русском языке пока не найдено эквивалента термину «прайминг», поскольку, с одной стороны, он означает подготовительный этап получения информации, а с другой - придает оттенок типичности выбираемого материала и одновременно активности и успешности процесса. Одни феномены, обозначаемые данным понятием, можно назвать преднастройкой, другие - ранней когнитивной обработкой [164, с. 228]. Понятие прайминга базируется на психологических исследованиях, показывающих, что когда люди принимают решения, они редко рассматривают всю имекшгуюся в наличии информацию. Напрагив, они часто принимают решения, проанализировав лишь часть доступной информации с тем, чтобы принять удовлетворяющие их решения без значительных мыслительных усилий. Согласно теории прайминга, политические решения принимаются с использованием той же самой стратегии.
Какая же информация используется для вынесения суждений? Теория отвечает: та, которая быстро приходит на ум, активизируется автоматически, то есть, наиболее доступная. В свою очередь доступность информации о событиях, происходящих в разных областях внутренней и внешней политики, в значительной степени детерминирована сообщениями средств массовой информации. События, о которых сообщают СМИ, будут оказывать значительное влияние на суждения и оценки субъектов. С другой стороны, темы, которые редко обсуждаются СМИ, по-видимому, также редко обусловливают появление эффекта прайминга и, тем самым, практически не оказывают влияния на вьшосимые оценки и суждения. Необходимо особо подчеркнуть, что эффект прайминга может вызываться простым фактом сообщения о том или ином событии или политическом деятеле, не сопровождающимся его оценкой [321 ]. Наиболее известное определение понятия эффекта обрамления подчеркивает, что последний имеет место в ситуации, когда рассматриваются два логически эквивалентные, однако не полностью взаимозаменяемые утверждения о проблеме, которые способны привести субъекта принятия решений к предпочтению разньтх вариантов выбора [354].
Сравнение определений приведенных ранее двух понятий позволяет сделать вывод о том, что фреймипг отражает то, как разные описания одной и той оке проблемы влияют на отношение к проводимой политике, в то время как прайминг - как изменения количества упоминаний о данной проблеме влияет на критерии оценки проблемы [32 І j. Важную особенность эффекта обрамления позволяет выявить его сравнение с процессом убеждения. По определению Т. Нельсона и 3. Оксли, убеждение имеет место, когда коммуникатор изменяет содержание убеждений реципиента, заменяя нежелательные мысли более подходящими и наоборот. В свою очередь, эффект обрамления связан с изменением важности данного убеждения для субъекта [327]. На основе сказанного выше можно сделать вывод о том, что эффект обрамления воздействует на формирование вариантов выбора двумя путями: за счет изменения формы подачи материала и за счет изменения важности рассматриваемых альтернатив. Сущесгвуют и другие проявления эффекта обрамления. Например, существенную помощь субьекгу оказывает сложившаяся система представлений о политике и международных отношениях, которая дает «готовые» ответы на вопросы об окружающем мире, способствует принятию решений, определяя направления, в рамках которых следует искать варианты решений и оценивать их значимость. В этой связи Я. Верцберегер определяет политиков как практических интуитивных историков, использующих целый ряд процедур. Среди них: эвристики, когнитивные схемы, пропозициональные структуры знаний. Подобный когнитивньїй инструментарий черпается, среди прочего, из той информации, которую получает субъект, принимающий решения, из истории собственной страны и других государств, и используется для понимания текущих событий [355]. Развивая данную мысль, политические психологи Р.С. Биллингс и Ч.Ф. Херманн, подчеркивают важность рассмотрения воздействия ітредшесгеующих событий на процесс принятия решений и предпочитают говорить не просто о репрезентации проблемы, а о серии репрезентаций. В результате появляется ряд решений одной и той же проблемы или серия взаимосвязанных проблем [226, с. 54].
По мнению политического психолога Р. МакДермотт, наиболее важными способами формирования альтернатив являются так называемые «принятие» и «выделение» [315, с. 22]. «Принятие» связано с тем, что как только политик сталкивается с приемлемой формулировкой выбора, тогда он уже менее всего склонен ее изменить. Следующая процедура - «выделение». Когда люди делают выбор, они склонны обращать внимание на наиболее важные факторы, имеющие непосредственное отношение к проблеме. Другие, лишь косвенно связанные с решением проблемы обстоятельства, часто совсем не принимаются во внимание. Кроме того, формирование альтернатив рассматривается сквозь призму психологических механизмов кодирования (категоризация целей в формате потерь-выигрышей), комбинирования (тенденция просчитывать вероятность идентичных альтернатив в пользу того или иного результата) и отмены сделанного выбора. В числе других операций выделяются упрощение и выявление преобладающей или доминантной альтернативы. Второй этап принятия решений с точки зрения теории перспективы состоит из двух частей: определения субъективной ценности (полезности) выигрышей и проигрышей [164, с. 368] и оценки вероятностей, связанных с каждым вариантом выбора.
Функция субъективной полезности, характеризующая первый этап стадии оценки, обладает тремя особенностями. Первая связана с тем, что для оценки выигрышей и проигрышей индивиды используют оценочную точку. На языке теории перспективы это означает, что субъект принятия решений оперирует областью потерь или выигрышей в зависимости от того, как он воспринимает свое местоположение относительно оценочной точки, в качестве которой обычно выступает статус-кво. При :этом необходимо отметить, что наиболее важной является не абсолютная ценность (полезность) исхода, а относительная, представленная в терминах положительного или отрицательного отклонения от оценочной точки. В качестве примера могут быть приведены описания существующей проблемы основными суб ьектами принятия решения при спасении американских заложников в Иране в 1979 го/гу. Так, бывший совегник президента США по национальной безопасности 3. Бржезинский рассматривал перспективы развития ситуации для США с точки зрения потерь. Поэтому он был готов пойти на значительные политические и военные риски, чтобы возвратить ситуацию к статус-кво, и усихгить позицию США на мировой арене путем спасения заложников. Он полагал, что ситуация будет ухудшаться, если США не предпримут решительных действий по спасению заложников. В то же время бывший госсекретарь США С. Вэнс формировал оценку происходящего, прежде всего, с точки зрения возможных жертв среди заложников -сотрудников посольства США в Иране. А поскольку они были живы, он рассматривал ситуацию как не вызывающую серьезных опасений. С точки зрения теории перспективы, он не был готов пойти на риск, поскольку не воспринимал себя «в области потерь». Другими словами, С. Вэнс полагал, что новый статус-кво, хотя и не оптимальный вариант, но, тем не менее, приемлемый до тех пор, пока никто не был убит [314, с. 73-99].
Динамика идентификационного, статусного и ролевого компонентов образа «Я» СССР и России в период с 1985 по 2003 годы
Описание и обсуждение полученных результатов целесообразно начать со сравнения образов «Я» СССР периода 1985-1991 г.г. и образа «Я» России периода 1992-2003 г.г. В целом, с точки зрения частоты появления в текстах идентификационных, статусных и ролевых утверждений, образ «Я» России по сравнению с образом «Я» СССР обнаруживает минимальные изменения. Наблюдается увеличение количества идентификационных высказываний в российской выборке: с 28% в речах советского руководства до 32% - российского. Более заметные изменения претерпели статусный и ролевой компоненты: в российской выборке наблюдается увеличение частоты статусных и уменьшение частоты ролевых высказываний по сравнению с советской выборкой. Доля доминирующих и в советской, и в российской выборке статусных высказываний увеличилась с 40% до 44%. Доля ролевых - уменьшилась с 31 % до 25%. Однако различия статистически не достоверны.
Вместе с тем, «вес» идентификационного, статусного и ролевого компонентов в образах «Я» СССР и России существенно отличается. В профиле обрат «Я» СССР при доминировании статусного компонента сохраняется равновесность всех трех компонентов. Сравнение распределений переменных, обозначающих частішу появления идентификационных, статусных и ролевых утверждений в речах основных субъектов принятия внешнеполитических решений с помощью критерия Г Вилкоксона, не позволяег сделать вывод о существовании достоверных различий. В профиле образа «Я» России обозначается значительное преобладание статусного и идентификационного компонентов над ролевым. Т-критерий Вилкоксона значим для ролевой и статусной переменной па уровне 0,007 и не значим для ролевой и идентификационной переменных. Таким образом, можно сделать вывод о том, что если СССР в рассматриваемый хронологический период репрезентировал происходящее в стране и в мире в формате всех трех компонентов образа «Я» государства, то Россия - преимущественно в статусно-идентификационном измерении в ущерб ролевому.
Анализ содержания текстов речей и мнений экспертов демонстрирует, что уход России с международной арены в качестве активного влиятельного актора стал вынужденным сознательным шагом. Вынужденность данного шага красноречиво иллюстрирует замечание министра иностранных дел А.В. Козырева: «Экономическая реальность, например, заставляет нас уходить из конфликтных регионов, где мы гго инерции бюрократических структур буквально до последних дней помогали идеологическим союзникам» [86]. В целом, как отмечает СМ. Кожокин, «экономические возможности сегодняшней России не соответствуют представлениям и желаниям России. Это означает, что российское государство не в состоянии выполнять прежний круг обязательств, а в ряде случаев и не должно это делать. Это, в свою очередь, означает, что произошедшее изменение положения России в мировой экономике требует пересмотра национальных приоритетов» [81, с. 37].
Анализ ролевых утверждений российского политического руководства показывает, что пересмотр национальных приоритетов действительно имел место. В частности об этом свидетельствует появление такой ролевой категории, которой не было в речах, советского политического руководства, например, иагольловать внешнеполитический ресурс, чтобы решать внутренние проблемы страны, прежде всего экономические (Приложение і). Другая возможная причина, объясняющая снижение важности ролевой составляющей и являющаяся следствием первой, связана с неспособностью России обеспечить необходимую внешнеполитическую поддержку своего присутствия в мире (военного, экономического, идеологического), а значит и невозможность оказывать влияние вовне. Присутствие СССР в других регионах мира обеспечивало влияние Советского Союза в Центральной и Латинской Америке, на африканском континенте, в Юго-Восточной Азии. Не последнюю роль в этом играла внешнеполитическая пропаганда, усилия СССР по созданию привлекательного образа «Я» государства. Как отмечает политолог А. Мигранян, «советская модель была привлекательна, потому что наша пропаганда показывала, и во всем мире с этим соглашались, что мы решаем целый ряд вопросов, которые, в общем-то, не решались ни в капиталистических странах в определенные периоды развития, ни в третьем мире» [196]. Российская модель социального и политического развития не является в такой степени привлекательной, о чем свидетельствуют различные формы «обратной связи» со стороны ряда зарубежных партнеров. После того как политическое руководство «усвоило уроки», что Россия в качестве правопреемницы СССР не наследует автоматически статус и влияние Советского Союза, в ролевой концепции нашей страны также появилась задача создания положительного образа России за рубежом.
Еще одна причина берет свое начало в эпоху перестройки и «нового мышления». Дело в том, что, руководствуясь новыми принципами безопасного мира, главенства общечеловеческих ценностей, важности задачи интеграции СССР, а затем и России в сообщество развитых демократических государств, СССР покинул Афганистан, были выведены войска из Центральной и Восточной Европы, ряда бывших республик СССР, а, поддержав резолюцию ООН, осудившую агрессию Ирака против Кувейта в 1990 г, Советский Союз в определенной степени осложнил отношения с арабским миром. Уход СССР и России из этих и ряда других регионов мира привел к расширению американского присутствия, что не могло не сказаться на масштабах и содержании ролей современной России. Перечисленные причины, отражающие особенности формирования образа России в период 1992-2003 годов, позволяют еще раз подтвердить сделанный ранее вывод о доминировании идентификационного и статусною компонентов образа «Я» в ущерб его ролевой составляющей. Анализ когнитивной составляющей образа «Я» СССР и России в период 1985-2003 г.г. позволяет выявить следующие тенденции в динамике идентификационного, статусного и ролевого компонентов. Максимальной выраженности идентификационный компонент образа «Я»
России достигает в период с 1992 по 1994 г.г. Иденгификационные утверждения в данны й период составляют 39 % от общего числа утверждении. Затем доля идентификационных высказываний продолжает снижаться и достигает своего минимального значения в современный период - 20%. Динамика идентификационного, статусного и ролевого компонентов отражена на фафике 1 (Прилсхжение 6). Значительный рост количества идентификационных и статусных утверждений в период 1992-1994 г.г. вполне объясним. В связи с проводимыми экономическими и политическим преобразованиями в России произошли не только внутриполитические изменения. Она стала тем субъектом международных отношений, который, с одной стороны, обнаруживал тесную связь с СССР, на руинах которого и возник. А с другой стороны, - субъектом, утратившим статус и достижения Советского Союза. По мнению П. Канделя, сложности внешнеполитического самоопределения России были вызваны не только самим фактом рождения нового государства, никогда ранее не существовавшего в таких границах. Радикально изменившимся внешним и внутренним условиям существования Российской Федерации объективно противостояла преемственность внешней политики СССР и более давняя историческая наследственность Российской империи [66]. Сложившаяся ситуация не могла не вызвать острейшего кризиса идентичности, сопровождающегося спорами о новом месте и роли России на международной арене. Статусный компонент доминирует на протяжении всего анализируемого периода и достигает максимума в период с 1989 по 1991 г.г. - 49% от общего числа утверждений. Период с 1996 по 1998 г.г. - второй пик выраженности статусного компонента - 48%.
Особенности образов «Я» СССР и России в период ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 годов и иракского кризиса 2002-2003 годов
Задача данного этапа исследования состоит в том, чтобы выделить и описать основные когнитивные и аффективные характеристики образов «Я» СССР и России в период ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 г.г. и иракского кризиса 2002-2003 г.г, В профиле образа «Я» СССР периода ирако-кувейтского конфликта доминируют стшусные утверждения: 53% утверждений отражают особенности отношений Советского Союза с другими участниками международных отношений. Далее по уровню выраженности следуют ролевой и идентификационный компоненты: 45% и 2% соответственно.
Сравнение распределений переменных, обозначающих частоту появления идентификационных, статусных и ролевых утверждений в речах основных субъектов принятия внешнеполитических решений, с помощью критерия Т Вилюксона позволяет сделать вывод о существовании достоверных различий в выраженности идентификационной и статусной составляющих (р = 0,012), а также идентификационной и ролевой составляющих (р = 0,012). В то же время различия для ролевой и статусной переменных, несмотря на доминирование статусной составляющей, незначимы: р = 0,401.
Таким образом, мы можем сделать вывод, что ирако-кувеитский конфликт 1990-1991 г.г. воспринимался советскими лидерами в контексте статусно-ролевого измерения. Другими словами, ситуация в Персидском заливе была представлена, прежде всего, с точки зрения отношений СССР с другими участниками международных отношений, причем не только непосредственно причастными к кризису, а скорее с мировым сообществом в целом. Кроме того, она также представлена с учетом основных обязательств и сфер ответственности Советского Союза на международной арене. В этой связи президент СССР М.С. Горбачев в ходе пресс-конферетгции после встречи с президентом США Дж. Бушем в Хельсинки в сентябре 1990 г. подчеркивал, что «мы видим свою роль и видим свою ответственность» [160]. Советские руководители конструировали положительный образ «Я» СССР в рассматриваемой ситуации: 66% утверждений транслирую!: положительную оценку, 23% амбивалентную и 11% - негативную. Сравнение распределения частот появления позитивных, негативных и амбивалентных утверждений с помощью критерия Т Вилюксона позволяет сделать вывод о существовании достоверньгх различий в распределении трех переменных: положительных и амбивалентных - на уровне 0,012; положительных и отрицательных - 0,012; амбивалентных и отрицательных - 0,041.Таким образом, позитивные утверждения значимо доминируют над остальными утверждениями и определяют общую аффективную окрашенность образа «Я» СССР в указанный период. Другими словами, советские лидеры воспринимали влияние и роль Советского Союза в урегулировании ирако-кувейтского конфликта положительно.
При этом «позитивную» окрашенность образу «Я» придает в основном статусный компонент: 77% утверждений характеризуются как позитивные. 66 % ролевых утверждений имеют положительную эмоциональную окрашенность, и только 33% -идентификационных. Два других компонента - идентификаицонный и ролевой - образа «Я» СССР также имеют свою направленность. Наибольший негативный потенциал несет идентификационный компонент: 17% утверждений по сравнению с 14% сгатусных и 5% ролевых утверждений. Основной источник амбивалентных утверждений - ролевой компонент образа «Я» - 35% ролевых утверждений.
Таким образом, в период ирако-кувейтского конфликта 1990-1991 г.г. образ «Я» Советского Союза представлен в контексте статусно-ролевого измерения и оценивается как положительный. Профиль образа «Я» России в период иракского кризиса 2002-2003 г.г. характеризуется доминированием ролевых утверждений - 53%, при менее выраженном статусном (44%) и идентификационном (3%) компонентах. Сравнение распределения переменных, обозначающих частоту появления идентификационных, статусных и ролевых утверждений с помощью критерия Т Вилкоксона позволяет сделать вывод о существовании достоверных различий в представленности идентификационных и статусных утверждений (р = 0,008), идентификационных и ролевых утверждений (р = 0,008). В то же время, различия в распределении статусной и ролевой переменными не достоверны (р 0,441). Таким образом, как и в случае СССР в период 1990-1991 г.г., можно говорить о статусно-ролевой ориентации образа «Я» России, но при доминировании ролевого компонента. Иначе говоря, можно предположить, что ситуация вокруг- Ирака в указанный период воспринималась российским политических руководством на основе представлений об обязанностях и сферах ответственности России на международной арене и в зоне Персидского залива, а также взаимоотношений с другими государствами. Образ «Я» России в указанный хронологический период характеризуется положительной эмоциональной окрашенностью: 55% утверждений отражают позитивное восприятие действий России в данной ситуации; 26% - амбивалентное и 19% - отрицательное. Сравнение распределений переменных, обозначающих частот)- появления позитивных, негативных и амбивалентных утверждений с помощью критерия Т Вилкоксона позволяет сделать вывод о существовании достоверных различий в распределении позитивных и негативных утверждений (р = 0,021), а также позитивных и амбивалентных утверждений (р = 0,06). Вместе с тем, отсутствуют значимые различия в распределении негативных и амбивалентных утверждений (р = 0,128). Другими словами, позитивные утверждения доминируют над другими типами утверждений, и данное доминирование значимо.
