Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Ситуация постмодерна и анализ трансформации современного мировоззрения 15
1.1 Постмодернистские ориентиры: концептуальная характеристика предметного поля исследования 15
1.2 Понятие и теория дискурса в постмодернизме 33
1.3 Дискурс и нарратив: соотношение понятий в постмодернистском контексте 41
ГЛАВА 2. Знаки и вещи постмодернистского дискурса 53
2.1 Проблема смысла и новые приемы интерпретации в постмодернистском дискурсе 53
2.2 Новый статус рациональности 69
2.3 От структурализма к постмодернизму 86
2.4 Универсальная метафора мира и «я» как ситуативно обусловленная данность 97
2.5 Эмпирия постмодерна 106
Заключение : 112
Литература
- Понятие и теория дискурса в постмодернизме
- Дискурс и нарратив: соотношение понятий в постмодернистском контексте
- Новый статус рациональности
- Универсальная метафора мира и «я» как ситуативно обусловленная данность
Понятие и теория дискурса в постмодернизме
Конец XX и начало XXI века отмечены принципиальными изменениями в самосознании современной эпохи западной и российской культуры: завоевывают популярность новые философские концепции, новые теории развития общества, новая модель науки, новая политика, происходит формирование новой социокультурной ситуации - полифонический диалог провозглашен в качестве реального онтологического основания современности. Н а Западе в 70-е годы на смену строгим нормам и правилам поведения в 50 - 60-е годы пришло множество субкультур, плюрализм и свобода выбора. Идеологию «индустриального общества» сменила концепция «постиндустриального общества» (Д. Белл, О. Тоффлер, Д. Гэлбрейт, Г. Кан и др.), в которой девиз «сопоставления и накопления» выдвигается в качестве противовеса идее развития и прогресса.
Определяющими факторами в новом обществе, по мнению идеологов «постиндустриальной цивилизации», вместо капитала и труда, станут информация и знание, а социальную структуру будут составлять не классы, а равнозначные «информационные сообщества». «Компьютерная революция» должна привести к становлению «глобальной электронной цивилизации», важнейшей особенностью которой будет многообразие социально-когнитивных систем, многомерное сознание, а жестко регламентированная система ценностей преобразуется в более свободную индивидуально избираемую. О. Тоффлер прогнозирует приход «третьей волны»: на смену унифицированной массовой культуре должна прийти культура разнообразия, уникальности и полицентрично-сти, то есть вместо единой модели культуры множество равноценных субкультур.
На формирование новой «постмодернистской» картины мира и соответствующего ей дискурса оказали влияние кризисные явления в духовной жизни современной цивилизации: наблюдаемый кризис сознания европейского типа, крушение устойчивых культурных парадигм, утрата личностью чувства «самотождественности», разрушение ощущения целостности - весь комплекс тех яв-лений, которые получили определение в современной теории как «кризис идентичности». Реакцией на трансформацию мировой цивилизации в «информационную цивилизацию» стало появление некоей совокупности идей и культурных явлений, стимулировавших воссоединение научного и образно-художественного познания мира, которые получили легитимность в дискурсе постмодернизма.
Не ограничиваясь пониманием постмодернизма как надуманного набора коллажей и пастишей, мы, вместе с тем, уже на этой стадии анализа выскажем следующее предположение. Понятие постмодернизма не просто выражает не-которые черты современности, человеческой деятельности и специфической теоретической рефлексии конца ХХ-начала XXI веков, но схватывает и фиксирует столкновение, конфликт, конкуренцию разных ее форм. Поэтому само является понятие постмодернизма понятием-проблемой, не существующим вне критической дискуссии или социальной коллизии. В понятии постмодернизма получает отражение, на наш взгляд, изменяющееся отношение между деятельностью и ее окружением, а также отношения между элементами деятельности внутри ее самой. Всякий раз, когда эти отношения в их наличной, прошлой или будущей форме ставятся под вопрос в связи с необходимостью выработать некоторую установку (гносеологическую, этическую, политическую ), мы имеем дело с ситуацией проблематизации постмодернизма. Будучи диспозицион-ным феноменом, по форме своей актуализации он напоминает ценности, значения и схемы деятельности, которые обретают существование в условиях взаимодействия текста и контекста. Постмодернизм не существует как некоторый объективный предмет, и, вместе с тем, его существование не сводится к психическому переживанию: он существует диспозиционно, его роль выполняют определенные социальные отношения.
Теперь уже недостаточно того понятия постмодернизма, которым one-рировали при рассмотрении этого феномена, как чего-то неопределенного, связанного с хаосом и неразберихой. Поэтому мы переходим от ситуаций внутренней проблематизации постмодернизма к более широким контекстам этой проблемы, к более общему и более социально нагруженному понятию постмодернизма.
Термин - постмодернизм (англ. post-modernism) - первоначально был введен в искусствоведческий обиход в начале 70-х годов и стал служить в дальнейшем для обозначения «структурно сходных явлений в общественной жизни и культуре современных индустриально развитых стран » (см.: 88, 321) . И только лишь в 1979 году вводится в область философии Ж.-Ф.Лиотаром, применившим его для характеристики состояния современной культуры.
Определение постмодернизма как особого социального явления существует и притом уже устоявшееся. Примем в качестве рабочего определения приведенное в довольно известном Коллинсовском словаре по социологии : «постмодернизм - это совокупность теорий (включая новые течения в архитектуре и искусстве, равно как и социальные теории, такие , например, как постструктурализм), описывающих социальные изменения, связанные с переходом от модернити (и модернизма) к пост-модернити, или объясняющих эти изменения» (см.: 120, 509).
Понятно, что прежде чем разобраться с постмодернизмом, следует определиться с тем, что же такое модернити и пост-модернити. Модернити - это не что иное, как сама "современная эпоха или идеи и стили, ассоциирующиеся с нею". Последнее понятие тот же словарь трактует как "культурную и идеологическую конфигурацию, призванную заместить или замещающую модернити" (см.: 120,509).
Оба эти термина - модернити и пост-модернити - уже достаточно часто и все более привычно звучат в работах многих отечественных обществоведов, социологов (на наш взгляд, само это лингвистическое взаимообогащение -также одно из проявлений постмодернизма). И это не просто игра в дефиниции, а нормальное начало любой научной дискуссии: всегда следует догово Здесь и далее первая цифра в скобках обозначает номер источника в списке литературы, вторая цифра -страницу цитируемого источника; цифры, отделенные точкой с запятой обозначают разные источники. і иться, какой именно смысл вкладывается в употребляемые понятия и термины. Если принять во внимание аргументы и контраргументы философии постмодернизма , то можно считать, что и критика, и полное отрицание философии постмодернизма не противостоят постмодернизму, а фактически выступают частью его, поскольку в них предпринимаются попытки определенным (неважно даже, каким именно) образом трактовать процессы перехода от мо-дернити к пост-модернити.
Дискурс и нарратив: соотношение понятий в постмодернистском контексте
Проблема полисемантизма дискурса указывает на то, что текст представляет собой «воплощенный дискурс» или ряд дискурсов. Сознание человека может быть представлено как ряд дискурсов, при помощи которых он осмысливает свой социальный опыт, высказывает свою сопричастность современным реалиям бытия. Таким образом, чтение текста происходит в тот момент, когда дискурсы читателя встречаются с дискурсами текста.
Какими бы ни были различия в определении дискурса рядом ученых их мнения сходятся в одном: дискурс - есть речевое общение.
Основные факторы общения в их наиболее общем виде вычленены P.O. Якобсоном. Это - сообщение и его неотъемлемые свойства; адресант и адресат сообщения, причем последний может быть как действительным, то есть непо-средственно участвующим в процессе общения, так и лишь предполагаемым в качестве получателя сообщения; характер контакта между участниками речевого акта; «общий для адресанта и адресата» код; «характерные общие черты, а также различия между операциями кодирования, присущие адресату»; отношение данного сообщения к контексту окружающих его сообщений, «которые либо принадлежат к тому же самому акту коммуникации, либо связывают вспоминаемое прошлое с предполагаемым будущим» (см.: 119, 83).
В современной философии все более заметен возрастающий интерес к исследованию постмодернистского дискурса, выявление его онтологической сущности, тенденций развития, основных составляющих. Посмодернистский дискурс - это характерный при-знак философии ушедшего и наступившего столетий.
«Постмодернистское состояние», для которого характерно деконструкция многих положений традиционных когнитивных практик и социокультурного знания, будет призмой, через которую мы попытаемся посмотреть на проблему дискурса. Американский исследователь О. Хардисон (см.: 123, 37) говорит о нашем веке как о веке «исчезновения» природы, истории, языка, искусства и человека. На их место приходит «движение и неизвестность». Како-вы же признаки дискурса в постсовременной культуры? Обращаясь к «постсовременному» контексту наших дней, мы попытаемся дать его характеристику, чтобы определить поле социокультурного дискурса.
Постмодернистский дискурс «переопределяет» культуру с точки зрения освободительной силы гетерогенности и различия. Фрагментация, неопределенность и интенсивное недоверие ко всем универсальным, или «тотализи-рующим» дискурсам становится отличительными чертами постмодернистского сознания.
Другой привлекательной стороной постмодернизма и постструктурализма является создаваемое им впечатление технологичности и мастерства, по-скольку на первом плане оказывается стилистическая игра смыслами и интерпретациями, предполагающая как общую эрудицию, так и определенное владение словом. Осмысление явления как произведения, подчеркнутая демонстрация его замысла, всех возможных мотиваций и техник воплощения замысла, придают философии и поэтике вид не только аналитики, но и теории и методики творчества, создания некоей новой реальности.
На наш взгляд, постмодернизм демонстрирует некий урок осмысления действительности, человека, его места в этой действительности. И как всякий урок, он, наверное, решает три задачи. Во-первых, дает позитивные образцы. Во-вторых, показывает, как не надо. В-третьих, ставит новые задачи.
В позитивном плане речь может идти о вещах очевидных и не очень. Очевидным, например, является определенный уровень образованности и эрудиции как необходимое условие восприятия и понимания, творчества проявленного существования данного типа бытия. Дело в принципиальной полифонии, многоголосии и стереометричности образов, понимании, интерпретаций, их плоскостности, поверхностности и объемности, многомерности одновременно. Это сближает стилистику постмодернизма с поэтикой нонсенса и абсурда. При этом следует помнить, что нонсенс и абсурд отнюдь не означают лишенности смысла. Скорее наоборот, речь идет об обилии различных прочтений и интерпретаций, буквально о факторизации смысла. В этом плане по 56
стмодернизм дает буквально технологию различных (любых) пониманий и осмыслений.
Осмысленность любого дискурса поверяется какими-то процедурами — он должен верифицироваться, фальсифицироваться, обсуждаться, интерпретироваться. Но всякая мыслимая процедура, имеющая отношение к другому дискурсу — это лишь встраивание этого дискурса в другой. Мы можем воспринять иной дискурс лишь как мертвую конструкцию, представленную нам в ви-де некоторого следа. Его даже конструкцией трудно назвать до тех пор, пока мы его поняли. Но что значит поняли. Понимание подразумевает некое оживление следа, превращение его в осмысленное построение, т.е. обнаружение его смысла. Но обнаружить смысл значит найти за хаотичным нагромождением чего-то видимого или слышимого и как будто разваливающегося на глазах, нечто, превращающего его в целое, в конструкцию, созданную сообразно единому замыслу. То, что мы в пределах одного абзаца успели назвать и замыслом, и смыслом, естественно, на наш взгляд, назвать структурой той конструкции, которая должна быть понята. Причем только «я», как мыслящий субъект, в состоянии осуществить схватывание структуры, произведя при этом акт понимания. Весь мир, таким образом, предстает перед нами как бессвязное многообразие мертвых следов, которые мы призваны одухотворить, придав им смысл. Каждый акт придания смысла оказывается также и новым конструированием. Это в лучшем случае лишь материал, подлежащий понимающему оформлению, структуризации.
Новый статус рациональности
Универсум для человека - мозаика без объединяющего принципа, калейдоскоп, цепь постоянных метаморфоз, а не причинно-следственных связей. Все это в настоящее время получило название «постмодернистская чувствительность». Конструировалось же это мировосприятие несколько ранее. Оно наиболее отчетливо просматривается у Р. Барта в эссе «Комментарий к фотографии».
Автор предлагает собственный подход к такому явлению, как фотография, её знаковым особенностям. Любой знак представляет реальность, отодвигая её в глубь, символизируя, но не постулируя. Любое изображение, представление не очевидно с точки зрения изобразительных функций. Искусство, история проблематичны именно в силу знакового характера. Фото же видится буквальной эманацией референта. «Фото - медиум, о который потерлась реальность» (см.: 6, 171). Объект целиком наличествует в образе, нет ничего скрытого, никакой символики. Референт реально существовал, и мы обнаруживаем через фото его реальное существование. Фотография - бытие объекта в прошлом.
Если от знака осуществляется переход к реальности, то каким образом она воспринимается? Здесь автор озабочен не сходным, общезначимым, а уникальным. Фотография воздействует на воспринимающего именно тем, что репрезентирует реальность. Но воздействие обусловлено не культурными, социальными, историческими референциями. Малозначащи изображаемые события, люди, объекты, зато достойна внимания всякая случайность. Детали, мелочи выступают на поверхность и заслоняют собой культурное пространство фотографий. Всё привлекательно, частность вызывает интерес. Целостный образ распадается на элементы. Они заполняют всё сообщение, обращены прямо к воспринимающему, только и способны дойти до аффективного пласта сознания. Эти частности и способны не вызвать лишь мимолетный, безответственный интерес, но обрести непосредственную важность для человека. Эта важность не верифицируется социумом. «Я вижу лишь децентрированные детали...Я чувствую себя дикарем, ребенком, маньяком. Я отказываюсь от любого знания, любой культуры. Я воздерживаюсь от того, чтобы получить в наследство всякий иной взгляд» (см.: 6, 78).
Представляя жизнь чистым случаем, недифференцированным потоком, фотография сама является универсальной метафорой мира. Фото - образ изъятых из всяких отношений единичных событий. Подобно тому, как текст распадается при деконструкции, мир становится лишенным устойчивого ядра набором перспектив.
Личностное сознание не первично для психоанализа и структурализма как методов исследования. На мировоззренческом уровне эта проблема столь же актуальна. Попытку утвердить личность, носителя «нулевой степени письма» не следует воспринимать в том смысле как сближение с экзистенциализ-мом. Для экзистенциализма реально становление личности, свободный выбор и дистанцирование в любой ситуации. Для Барта метафора личности - тот же текст, то есть нечто нецельное, несамотождественное, апеллирующее к контексту. Подобное самоощущение в истории мысли можно найти у М. Монтеня, соотечественника Р.Барта. Так, интроспективный подход к личности приводит у него к распаду и представлению таковой в качестве многоликой и неуловимой химеры. Иллюзорны для такой ориентации всякие основательные утверждения о себе. Самосозерцание завершается констатацией такого факта, что «я» - ситуативно обусловленная данность. Невозможно спроецировать себя сегодняшнего на будущее.
С этим связаны и проблемы аксиологического порядка. Текстуальный анализ рассматривается Р. Бартом, например, в качестве «контртеологического проекта», обращенного против рационального порядка, науки, закона (см.: 5, 390). В основании такого проекта находится ценностный релятивизм. Проблема истины и смысла в теории текста определяется проблемой оснований собственного бытия. Для Монтеня этот кризис обусловливает утверждение множественности истин, точек зрения, оценок. При этом, нельзя остановиться ни на каких позициях, занять свое собственное место и выработать собственные основания. У Барта релятивизм заканчивается установлением иррационального принципа наслаждения как единственного критерия оценки и единственной ценности.
Реконструкция методологических стратегий Р.Барта, его подходов к изучению явлений культуры позволяет заключить, что в структуралистский период творчества Р.Барт ориентируется на научное мышление с целью анализа норм, определяющих создание и восприятие текста. Подобный подход предполагает конструкцию определенного научного языка, языка описания объекта исследования, поиск устойчивого ядра текста. Литературное произведение обладает структурой, подобной структуре языка. Структура инвариантна по отношению к фактическому многообразию литературных феноменов.
Второй этап смещает акценты. Текстовой анализ ориентируется уже не на позитивный, эмпирически обоснованный результат, а на идею плюралистичного истолкования текстуальной организации. Это приводит к гиперболизации реальных проблем изучения знаковых образований, к констатации Р.Бартом нерационализируемости объекта изучения. Вместе с идеей структуры отбрасывается и практика установления единого смысла конкретного произведения. Устойчивость значения не обеспечивается структурой.
Методологические подходы Р.Барта связаны с определенными представлениями о субъекте, критикой новоевропейской концепции субъекта как независимого и равного своему сознанию индивида. Для современной гуманитарной мысли человек предстает результатом теоретической рефлексии. Он не может быть принципом осмысления культуры. Проявляются процессы, не подчиненные субъекту, его сознанию. Выделяются, в частности, языковые процессы. Подобную позицию можно оценить как теоретический антигуманизм.
Р.Барт в качестве приверженца структурализма озабочен поиском сверхличных оснований индивидуальной деятельности. В научном проекте его внимание обращено к всеобщим формам, опосредующим личностный творческий акт. Любой текст, будучи структурной формой, реализует законы ментальной организации человека, универсальную логику мышления.
Универсальная метафора мира и «я» как ситуативно обусловленная данность
Он рассматривает литературу с точки зрения утверждения самого письма, приоритета вымысла и эксперимента над сюжетом. Сама история, развертывающаяся в произведении, стала невозможной. Невозможность истории «в литературном смысле» есть невозможность старой картины мира. Различные технические приемы повествования: хронология, линейность, завершенность эпизодов - все есть выражение образа устойчивого, внутренне связанного,» поддающегося расшифровке и интерпретации мира. Новый образ диктует новые повествовательные стратегии.
В контексте нашего рассмотрения актуальна и рефлексивность современной литературы, попытка высвободить слово из культурного поля, культивирование нового восприятия и соответствующего ему языка. Признается необходимым новый язык, который отражает реальную действительность, не опосредован идеологией. Этот позитивный утопический проект, ведущий свою историю от дадаизма и продолженный экспериментальным романом, приводит к признанию не только неоднозначности воспринимаемого, бесконечности значений и смыслов, но и принципиальной хаосогенности, препятствующей установлению любых устойчивых схем, норм, оценок (см.: 84, 187). Исчезают общезначимые клише, подпитываемые классическими идеалами, сама жизнь называет своей целью спонтанный жизненный поток.
Можно выделить некоторые тенденции, характеризующие новое восприятие и видение мира. С одной стороны, утверждается исключительно эстетический статус всего фиксируемого и отражаемого, постулируется разрыв с реальностью, вырабатываются соответствующие когнитивные стратегии даже в случае его фактической антиэстетичности. С другой стороны, очевидна работа над формой, свободной от идеологических и культурных стереотипов. Новое видение соответствует, во многом, деструктивной повествовательной технике.
Весьма удачно репрезентирует новую технику и мировоззренческие основы американский автор Т. Пинчон. Рассмотрим рассказ «Энтропия» (см.: 87), опубликованный впервые в 1960 году и ознаменовавший начало литературного постмодерна. На уровне критического анализа данный рассказ не поддается однозначной интерпретации. Сложно зафиксировать упорядоченную, стройную картину вследствие изобилия внутри текстовых и интертекстуальных связей. Так, критики находят в нем естественно-научный, фольклорный, исторический уровни. При этом, каждый уровень может отражать различные позиции. К примеру, исторический слой раскрывается как с точки зрения событий времени колонизации Америки, так и событий в послевоенной Европе; фольклорный - на уровне сказок Афанасьева или мифологических сюжетов, изложенных Д. Фрезером; музыкальный отсылает как к Моцарту, так и современному джазу. Имена персонажей кодируют исторические и мифологические фигуры.
На уровне содержания рассказ представляет размышления персонажей о таком понятии как энтропия. Коммуникационный, стилистический хаос и хаос как тема творчества. Энтропия является и метафорой мира и души, основой современного мировидения. Обратимся к позитивным аспектам, проявляющимся в формах культурной активности. Хеппенинг (аналог театрального действа) ориентируется не на готовый продукт, а увлечен процессом создания. Любой временной отрезок, жизненная ситуация становятся художественно обоснованными.
Инсталляция - практика, в основе которой лежит стремление к эстетизации среды, устройству окружения. Сколь бы ироничными не казались эти формы, но они важны, поскольку обозначают реактивные процессы в условиях обессмысливания, позитивные процессы осмысливания, означивания и установления этого мгновенного и уникального в своей мгновенности смысла в повседневных событиях, объектах.
Отметим, что внимание к слову, вербальному взаимодействию раскрытие его многомерности, полноты , концентрация на нем как источнике смысла присущи философским и гносеологическим изысканиям. Отличие современного подхода, реализованного в том числе и Р. Бартом в том, что он вписывается в рамки реактивной стратегии. Любой объект может быть воспринят как чистая форма, независимо от телеологических факторов, связей, свойств. Любой знак, освобожденный от коннотативных означаемых и структурно обусловленного места в развертывании смысла произведения, превращается в значимую форму. «Любовь к означающим» обеспечивает эту значимость даже в отрыве от значения.
Тезис о «смерти автора» Р. Барта определяет первенство означающего, не организуемого замыслом, а продуцирующего смыслы. По-иному можно вообразить и хаотичность любого текстового материала: всегда существуют элементы, разрушающие структуру и не дающие тексту исчерпать себя. В свою очередь, любой элемент может предстать не как шум, нарушение коммуникации, а как сигнал. Кроме того, любое общее место, любая очевидность смысла становится парадоксом. Такое восприятие культивирует Р. Барт.
Современное состояние рефлексии характеризуется разрушением антиномий в пользу полифуркаций, когда максимальное воплощение свободы ставит проблему бесконечных поисков в мире. В условиях неограниченного выбора поиск устойчивых ценностных ориентиров предполагает возвращение к постмодернистской интерпретации гуманизма, в которой нет места универсальной этике, диктующей определенную модель поведения, упор делается на обеспечение общечеловеческих ценностей, которые следует понимать не как общие идеи, а как конкретные ценности и микронарративы каждого отдельного человека, без которых его собственноличная жизнь теряет смысл.
